Библиотека
 Хронология
 Археология
 Справочники
 Скандинавистика
 Карты
 О сайте
 Новости
 Карта сайта



Литература

 
Глава II. Кто такие были норманны?  

Источник: Д. Ч. ДУГЛАС. НОРМАННЫ: ОТ ЗАВОЕВАНИЙ К ДОСТИЖЕНИЯМ. 1050-1100 гг.


 

I

Более известного места на континенте, чем Нормандия, в Англии нет. Провинция Нормандия находится прямо напротив английского побережья, протянувшегося от графства Кент до графства Дорсет, от города Фолкстон до города Пул. Развитие этой провинции долго связывали с развитием этой части Англии, сельская местность там похожа на нашу собственную, а названия таких крупных городов, как Руан и Кан, Байё, Дьепп и Шербур, знакомы и севернее Ла-Манша. Однако именно из-за знакомства с современной Нормандией легко может создаться ложное впечатление о той провинции, выходцами из которой были норманны XI века. В основе единства этой части северной Франции лежат вовсе не географические условия, а средневековую Нормандию лучше описывать как творение истории, а не природы. Даже сегодня сухопутные границы Нормандии ничем не примечательны. Реки, окаймляющие эту область - Бресль и Эпт на востоке, Селюн и Куэнон на западе и даже Авр на юге, - четких границ не создают, нет физического единообразия и внутри этой области. Фруктовые сады на открытых просторах сельской местности и кукурузные поля - характерные особенности восточной Нормандии - можно противопоставить неровным ландшафтам Bocage normand (кустарниковой Нормандии), а воды Сены, соединяющие Руан с Парижем, а Гавр с центром Франции, делят надвое провинцию, которую словно сама природа сговорилась разделить.

Возможно, еще римские правители были первыми, кто решил, что прибрежное пространство от Эу до Барфлера может быть единой приморской провинцией (А). Очевидно, что именно здесь, на территории Галлии, они основали провинцию Лугдуненсис Секунда - второй Лионез, - которая позже в империи Каролингов стала провинцией Нейстрия и продолжала существовать в церковной провинции Руана с шестью несамостоятельными епархиями в Байё, Авранше и Эвре, Си, Лизье и Кутансе. Вследствие этого в регионе веками шло сплочение административного, правительственного и церковного начал. Вот такая провинция примерно в начале X века под влиянием прибывших из-за моря людей и начала приобретать более индивидуальные черты. Нейстрия Каролингов сильно пострадала от набегов викингов на западный христианский мир, в это же время в результате массовых бегств из скандинавских стран по Сене и Луаре туда стали стекаться поселенцы с севера. Таким образом, часто считают, что отчетливая история Нормандии начинается именно с этих событий, в частности с того момента, когда император Карл III провозгласил одного из вождей викингов, по имени Рольф, правителем Нейстрии.

Родом Рольф (1) (позже его стали называть на французский манер - Ролло) был из Норвегии. После успешных опустошительных набегов, особенно на Ирландию, через устье реки Луары он вошел во Францию. Воюя, он продвигался на северо-восток, пока в 911 году у стен Шартра не потерпел поражение в решительном сражении с войсками правящего императора Карла III. После этих событий в знак подчинения Рольф принял крещение от архиепископа Руанского, а к 918 году он и его собратья уже получили от императора земли в долине Нижней Сены (В). Первые пожалованные земли были сконцентрированы у Руана, а их границами служили море и реки Эпт, Авр, Бресль, Дива. И только во времена сына Рольфа, Вильгельма Длинного Меча, владения семьи стали простираться до реки Орн, а в 933 году и до Куэнона. Однако к этому времени в Галлии прочно обосновалась новая династия викингов и будущее норманнов было в ее руках. Тем не менее было бы уместным узнать, каково же было в действительности значение всех этих событий и насколько сильно эти скандинавские поселения определили характер и социальную структуру страны, которую позже стали называть Нормандией (С).

Есть серьезные основания полагать, что в это время в Нейстрии имели место перемены, причем такие, которые отразились на будущем XI века (2). Позднее такие хронисты, как Дудо из монастыря св. Квентина и Вильгельм из Жюмьежского монастыря, утверждали, что в те годы произошло значительное сокращение населения (3). Возможно, здесь есть преувеличение, но, даже учитывая это, все равно нет сомнений, что в эти годы Нейстрия серьезно пострадала и что в середине X века в провинцию продолжали вторгаться новые группы захватчиков. Очевидно и то, что церковная жизнь в провинции тогда была настолько подорвана, что ухудшилась епископальная преемственность. Не менее пяти епископов были вынуждены оставить Кутанс и обосноваться в Руане, а район, некогда столь известный своими монастырями, теперь полностью лишился своих обителей. Ясно, что из-за жестоких набегов скандинавов Нейстрия несла потери, восполнить которые было нелегко.

Сама же новая правящая династия поначалу, видимо, неохотно расставалась с прошлым и традициями викингов. Не исключено, что Рольф еще при жизни вновь обратился к язычеству, а в 942 году после убийства его сына, Вильгельма Длинного Меча, в западной Нормандии началась языческая реакция. Впоследствии внука Рольфа, герцога Ричарда I, один из реймских летописцев называл piratarum dux, что означает "пиратский вождь", а в 1013 году дед Вильгельма Завоевателя, герцог Ричард II Норманнский, прозванный Добрым, приветствовал в Руане отряд викингов, только что разоривших Бретань. Здесь фактически и проявляется та приводящая в замешательство дихотомия, которая пронизывает почти всю историю XI века. То, что герцог Ричард II принимал в Руане воинов-язычников, может показаться странным, но ничуть не менее значимым является и то, что во время краткого пребывания на берегах Сены один из вождей норманнов, по имени Олаф, был обращен в христианство и крещен мудрым архиепископом Руанским Робертом, который был братом правящего герцога Олафа (4). Позже этот вождь викингов Олаф унаследовал Норвежское королевство и в свое время стал святым покровителем Скандинавского мира (D).

В процессе становления Нормандии в XI веке нельзя игнорировать и скандинавский фактор. Но этот фактор никогда не был доминирующим, а разрыв с прошлым, вызванный цепью событий X века, легко переоценить. В районе Галлии действительно обосновалась династия викингов, но величина земельных владений определялась границами старой Римской провинции, которая сохранилась как церковная провинция Руан. Так появились границы герцогской Нормандии. Соответственно ее правители, обращенные в христианство и признанные императорской властью, претендовали в первую очередь на права административные и фискальные, которые ранее принадлежали графам империи Каролингов. К тому же географические названия в Нормандии не дают оснований полагать, что какие-либо крупномасштабные переселения из Скандинавии радикально изменили состав крестьянского населения; было доказано, что во многих больших поместьях провинции на протяжении всего X века сохранялась непрерывность владения. Словом, кажется маловероятным, чтобы люди с севера когда-либо составляли большинство населения в провинции, которую вскоре назвали Нормандией.

Конечно, появился новый правящий класс скандинавского происхождения, но всех этих людей быстро поглотила латинская и христианская культура, окружавшая их во Франции. Говоря словами одного из ранних хронистов, "они получили христианскую веру и, отказавшись от языка отцов, привыкли к латинской речи" (5). Нам известно, что к 1025 году скандинавский язык вышел из употребления в Руане, но им все еще пользовались в Байё (6). Тогда же через маленькую речку, которая служила границей Нормандии, перебрались и разошлись вниз и вверх по великому водному пути Сены торговцы, которые несли с собой как товары, так и новые идеи. Этот процесс можно было бы подтвердить множеством примеров, но вывод, на который указывают все эти факты, очевиден. Даже принимая во внимание резко выраженные индивидуальные особенности норманнов XI века, правдой остается и то, что завоевания 1050-1100 годов совершали люди, которые были французами по языку, обладали зачатками французской культуры и разделяли французские, по большей части политические идеи.

Они и сами осознавали этот факт и даже были склонны преувеличивать его. Насколько сильным было желание норманнских правителей Нейстрии быть победителями латинского христианского мира, видно из прославляющей эпической поэмы конца XI века; и как позже нормандец Ричард из Капуи мог подписаться "правитель французов и ломбардцев", так и Вильгельм Завоеватель, будучи правителем Нормандии и Англии, имел обыкновение, обращаясь к своим подданным, называть их Franci (7). Подобное обращение, и в самом деле, вошло у норманнов в привычку, и когда в 1096 году Боэмунд, сын Роберта Гвискара, обращался к норманнам в Италии с призывом принять участие в крестовом походе, один из современников заставил его сказать: "Разве мы не франки? Разве наши отцы не пришли сюда из Франции, а мы не стали здесь хозяевами силой оружия? И было бы позором, если бы наши братья по крови отправились на муки и в рай без нас" (8).

Едва ли разницу между викингами X века и норманнами XI века можно было бы изложить более отчетливо, а ораторское искусство Боэмунда, несомненно, отражает истинное положение вещей. Индивидуальный характер средневековой Нормандии можно приписать ассимиляции скандинавских захватчиков в районе Галлии, по этой же причине норманнов нельзя приравнять к жителям любой другой французской провинции. С другой стороны, норманны (в том виде, в котором они появляются в Европе в период между 1050 и 1100 годами), хоть и были безжалостными и жестокими, резко отличались от тех "людей с севера", которые наводили ужас языческим террором на Западе ранее.

Оценивая норманнское влияние на завоеванные ими страны, просто необходимо учитывать подобное преображение, а его последствия можно обнаружить и в более ранних оценках норманнского характера. Норманны, гласит одно из них, - это "неугомонные люди". "Они беспокойный народ, - гласит другое, - и если бы их не сдерживала твердая рука правителя, они были бы готовы на любые проделки" (9). Но самое примечательное описание встречается в повествовании XI века итальянца Жоффруа Малатерры.

"Норманны, - отмечает он, - это хитрый и мстительный народ, красноречие и скрытность представляются их наследственными качествами; они могут кланяться ради лести, но если их не сдерживать силой закона, то они отдаются буйству природы и страстей. Их правители любят воздавать хвалу людской щедрости. В людях сливаются крайние степени жадности и расточительности, и, страстно стремясь к богатству и власти, они презирают все, что бы ни имели, и надеются на все, что бы ни возжелали. Оружие и лошади, роскошь одеяний, охота верховая и соколиная - все это услады норманнов, но при стесненных обстоятельствах они могут с невероятным терпением переносить суровость любого климата, и тяготы, и лишения военной жизни" (10).

Это исчерпывающее описание можно дополнить только словами Ордерика Виталия, который пришел к следующему заключению:

"Когда у норманнов есть сильный правитель, они - самые храбрые люди, и в умении встречать трудности и бороться за победу со всеми врагами им нет равных. Но при всех других обстоятельствах они рвут друг друга и губят сами себя" (11).

И это была правда, данное утверждение подчеркивает, как повезло норманнам, что на протяжении всего периода величайших достижений ими управляли люди, которые, при всех своих пороках, обладали такими экстраординарными лидерскими качествами, как те, что проявили, например, Вильгельм Завоеватель, Роберт Гвискар, Рожер, граф Сицилии, или Боэмунд Тарентский. Конечно, разбой останется постоянной и прискорбной особенностью норманнских завоеваний, были ли они в Англии, Италии, на Сицилии или в Сирии. Но никто из серьезно размышляющих над ходом норманнских завоеваний, над той пропагандой, которую норманны использовали, чтобы оправдать свои действия, или над результатами, которые повлекли за собой эти завоевания, не сможет согласиться с тем, что политические достижения норманнов можно объяснить простой жаждой наживы. Это еще раз подчеркивает разницу между викингами VIII века и норманнами XI века.

Статус Нормандии в краткий период норманнской экспансии на самом деле обусловлен развитием самой провинции как в X, так и в XI веке (12). Власть норманнов в значительной степени ведет свое происхождение от влиятельной феодальной аристократии и реформированной и сильной Церкви. Первая из них обеспечила финансовую поддержку норманнской мощи, а последняя почти полностью определила политику норманнов. Но положительно на судьбе герцогства оба этих фактора отразились позже, в 1050 году. Лишь у немногих знатных феодальных семей, достигших власти в Италии и на Сицилии и обеспечивших Англию новой аристократией, родословную можно проследить глубже, чем до первой четверти XI века. То же касается и реформирования норманнской Церкви. Самым ранним свидетельством восстановления норманнского епископата после распада является хартия 990 года, и хотя некоторые из монастырей были основаны ранее, значительное монастырское возрождение началось после этой даты. Однако результаты как светской, так и церковной деятельности проявились быстро. Массовая торговля землями и насильственное перераспределение земельной собственности в герцогстве в период с 1020 по 1050 год обеспечило Нормандию воинами-аристократами, чьи действия ощутимо влияли на историю Европы в течение ста лет. Ни в коем случае нельзя игнорировать и церковную провинцию, которая в 1065 году была представлена такими выдающимися людьми, как Одо, епископ Байё, Жоффруа, епископ Кутанс, Герлуин, аббат монастыря Ле-Бек, Ланфранк, будущий архиепископ Кентерберийский, и молодой св. Ансельм.

Прирост сил, полученный таким образом, был усилен тем фактом, что церковные и светские власти были прочно взаимосвязаны. В норманнском епископате, например, были широко представлены наиболее знатные фамилии, а норманнская аристократия в свою очередь снабжала новые норманнские монастыри настоятелями. Контроль над всем этим осуществляла герцогская династия, которая достигла расцвета во времена правления Вильгельма II, будущего завоевателя Англии (13). Однако здесь важно не отнести то, что происходило, к более раннему периоду. Вильгельм был прямым потомком Рольфа Викинга в седьмом поколении. Но он был и незаконнорожденным сыном герцога Роберта I. Наследную власть он приобрел волей случая в 1035 году, примерно в шестилетнем возрасте, после того как его отец скончался во время паломничества в Иерусалим. Фактически детство Вильгельм провел при запятнанном кровью дворе, где ему постоянно грозила смертельная опасность, в то время как Нормандии угрожала растущая анархия. В 1047 году во время бунта в западной части герцогства Вильгельм едва не погиб, но после битвы при Валь-эс-Дюн близ Кана бунт подавили. И тем не менее с 1047 по 1054 год Вильгельму приходилось вести войну за выживание как с врагами внутри герцогства, так и с недругами за его пределами, например с герцогом Анжуйским и королем Франции. И действительно, полную безопасность он ощутил только тогда, когда в 1054 году в битве при Мортимере полностью разгромил вторгшиеся войска французского короля и когда в 1066 году смерть устранила и Жоффруа Мартела Анжуйского, и главного соперника герцога в Галлии - короля Генриха I Французского.

По сути, власть и престиж герцога Вильгельма начали неуклонно расти с 1047 года. Своими личными заслугами он расположил к себе одну из сильных партий герцогства, тогда же стали появляться первые результаты его собственного конструктивного управления государственными делами. Вильгельм начал отождествлять интересы аристократии со своими собственными и эффективно вмешиваться в дела норманнской церкви. Таким образом он достиг необыкновенного сосредоточения политической власти. К 1050 году политический гений сумел слить воедино укрепленную династию, реформированную Церковь и сформировавшуюся знатную светскую аристократию, что и обеспечило уникальную в своем роде провинцию непреодолимой мощью на весь период величайших достижений норманнов.

Таким образом, обширное распространение власти норманнов в 1050-1100 годах произошло в тот период, когда шло окончательное формирование норманнского характера, а само герцогство Нормандское переживало как культурные, так и политические преобразования. Возможно, этот факт отчасти объясняет, почему норманны по-разному действовали в областях, где вели завоевания. Первые англо-норманнские контакты имели место еще в то время, когда Нормандия очень отличалась от той провинции, которая противостояла Англии в 1066 году. То же можно сказать и о самых ранних авантюрах норманнов в Италии в 1015-1035 годах: тогда действия норманнов во многом напоминали их предков викингов более, чем норманнов следующего поколения. Почему главными объектами внимания норманнов стали именно Англия, Италия и Сицилия, также во многом объясняется ранним развитием Нормандии (которое к 1050 году едва завершилось).

II

Многочисленные набеги из Скандинавии подтолкнули Нормандию и Англию к установлению политических связей, избежать которых не могла ни одна из сторон. В результате этих набегов в Галлии появилась династия викингов, а на территории Англии их поселения образовались в Ланкашире, северном Мидленде и в восточной Англии; на этой основе внутри Англии сформировалось особое социальное единство - Область датского права (как ее называли). На самом деле, Область датского права можно назвать Английской Нормандией, а Нормандия (хотя и не была полностью колонизирована) может быть описана как Французская Область датского права (Е). Столкнувшись в связи с этим с проблемой сохранения власти над непокорными скандинавскими подданными, короли Англии не могли оставаться равнодушным к политике, проводимой по другую сторону Ла-Манша преемниками Рольфа Викинга. Взаимные интересы обеих сторон стали очевидными очень рано. В 911 году в Руане под покровительством Папы они ратифицировали договор. А в 1002 году состоялось бракосочетание исключительной важности: король англичан Этельред II женился на Эмме, дочери герцога Ричарда I Норманнского (14). Этот династический альянс был важен лишь постольку, поскольку фиксировал политическую реальность, но вот ее он отражал с удивительной точностью. Внимания заслуживает и тот факт, что сын Этельреда II и Эммы, король Эдуард Исповедник, скончавшийся в 1066 году, и Вильгельм Завоеватель, в том же году взошедший на английский престол, имели общего предка в лице Ричарда Бесстрашного, герцога Норманнского.

Вскоре династическая паутина, которая начала формироваться в начале XI века, обрела новое значение. В 1013 году Свейн Вилобородый, король Дании, предпринял свое последнее значительное вторжение в Англию. Оно оказалось столь успешным, что Этельред II с женой Эммой и двумя сыновьями, Эдуардом и Альфредом, был вынужден искать убежища при норманнском дворе у брата Эммы. Таким образом, позже, чтобы вступить в последнюю и бесполезную войну с сыном Свейна Кнутом Великим, Этельред вернулся в Англию именно из Нормандии. В том же году, еще при жизни Этельреда, королем Англии был провозглашен Кнут, Этельред же умер в 1016 году. Следовательно, когда через несколько месяцев после этих событий Эмма, проявив проницательность, вышла замуж за Кнута, то это событие касалось Нормандии едва ли не меньше, чем Англии. До самой смерти, в 1052 году, в своих симпатиях Эмма оставалась верна Скандинавии, и ее влияние на происходившее всегда было немаловажным. Побывав супругой властителя великой Скандинавской империи, позже Эмма увидела и правление своего сына Хардакнута, своего сына от Кнута, а затем и Эдуарда, своего сына от Этельреда. Ее жизнь стала связующим звеном для многих выдающихся деятелей, вовлеченных в англосаксонский кризис XI века (15).

Многие из специфичных черт этого кризиса начали проявляться уже тогда. Кнут умер в 1035 году, трон унаследовали его сыновья Гарольд и Хардакнут. Но они прожили недолго. Затем в 1042 году преемственность на английском престоле сумел обеспечить находящийся все еще в Нормандии Эдуард Исповедник, сын Этельреда, и норманнская династия неизбежно ощущала себя некоторым образом причастной к этому. Более того, уже тогда начали появляться те горькие личные распри, которые во многом придали англо-норманнской истории того периода элемент личной трагедии. В значительной степени своим восшествием на трон Эдуард был обязан усилиям Годвина, влиятельного эрла Уэссекса. Ценой этой поддержки стала необходимость жениться на дочери Годвина Эдит. Но всего за шесть лет до этого Годвин был участником одного из самых кровавых преступлений эпохи: это было убийство, самым непосредственным образом связанное с новым королем Англии. В 1036 году в Англию приехал Альфред, младший брат Эдуарда, там он был схвачен, ослеплен и жестоко убит. Если Годвин и не был инициатором, то, без сомнения, пособничал в этом преступлении (16). По-видимому, эрла, на которого ему так часто приходилось полагаться, Эдуард Исповедник считал убийцей своего брата (17). Учитывая это, становится понятно, почему первые 10 лет правления Эдуарда Исповедника были окрашены личной ненавистью и отмечены политическим напряжением.

Неизбежно и то, что это должно было отразиться на англо-норманнских отношениях. Возможно, что некоторые современные историки преувеличили пронорманнские настроения Эдуарда Исповедника, но он всегда полностью осознавал, какие преимущества могут дать более ранние контакты с Нормандией, особенно в период начала своего правления, когда он испытывал сложности и ему грозила опасность. Он вытеснил датскую династию, низложившую его отца, но ему постоянно угрожало вторжение из Скандинавии (18). Ничуть не меньшими были трудности Эдуарда и в общении со своими собственным магнатами. В Англии шло формирование могущественных графских династий. Значительную роль в истории Англии сыграли Годвин, эрл Уэссекса (умер в 1053 году), и его сыновья Гарольд и Тости (умершие в 1066 году). В 1057 году в Мидленде эрлом Мерсии вслед за Леофриком стал его сын Эльфгар, а внуки Леофрика, Эдвин и Моркар, прославились в драме 1066 года. Возможно, что начиная с 1042 года, победить саму монархию этим семьям помешало лишь нескончаемое внутреннее соперничество.

Естественно, что в этих обстоятельствах Эдуард должен был искать поддержки у норманнов, но его политика привлечения норманнов в свое королевство была не нова, так как начиная с 1002 года вслед за его матерью Эммой немало норманнов уже перебрались в Англию (19). Более того, необходимо напомнить, что с 1024 по 1066 год герцог и его последователи в Нормандии были слишком заняты удержанием собственных позиций дома, чтобы уделять много внимания Англии. Как следствие этого, в начале правления Эдуарда двор его, как и при его непосредственных предшественниках, по составу был в основном скандинавским, и лишь немногие светские лица, прибывшие в Англию из Франции, добились значительного положения. Что же касается Церкви, то здесь все было по-другому. Важные епархии в Англии принадлежали иностранцам, в первую очередь - норманнам. Один из них, Роберт, аббат Жюмьежского монастыря, примерно в 1044 году был назначен епископом Лондонским и очень скоро стал весьма влиятельным человеком в Королевском совете (20). В 1051 году он получил сан епископа Кентерберийского, и это назначение ускорило кризис правления Эдуарда. В тот же год и, возможно, по той же причине эрл Уэссекса Годвин, чувствуя, что его собственное влияние ослабевает, начал открытый мятеж. Однако королю на помощь пришли Сивард и Леофрик, и, таким образом, гражданскую войну удалось предотвратить. Годвина и его сыновей отправили в изгнание, а король впервые получил неограниченный контроль над своим государством (21).

Если бы существовавшее в Англии на конец 1051 года положение вещей могло сохраняться и далее, то вполне возможно, что развивающиеся отношения между королевствами Англией и Нормандией могли бы вылиться в политический союз мирным путем. Скорее всего, примерно в это же время Эдуард Исповедник, у которого детей не было и, видимо, уже и не могло быть, провозгласил своим наследником Вильгельма, герцога Нормандского. Часто высказываемое предположение о том, что герцог приехал лично, чтобы принять этот дар, маловероятно. Скорее всего, обещание было передано через Роберта, аббата Жюмьежского, который в тот момент, начиная с четвертого воскресенья Великого поста и по июнь 1051 года, находился проездом в Нормандии по дороге в Рим, куда он направлялся к Папе Римскому за мантией архиепископа Кентерберийского (22). Так это или нет, не имеет, пожалуй, никакого значения, поскольку вслед за победой короля в Англии наступила реакция. Годвину и его сыновьям удалось силой добиться возвращения в Англию, и король снова был в их власти. Норманнскую партию в Англии запретили, а большинство ее лидеров выслали из страны (23).

Среди них был и Роберт Жюмьежский, которого на посту архиепископа Кентерберийского сменил протеже эрла Годвина, епископ Винчестера по имени Стиганд. В результате с 1052 года и до пришествия норманнов примасом Англии был человек, которого законным архиепископом не признавали ни в Риме, ни на большей части территорий западного Христианского мира. Позже этот факт оказал значительное влияние на проводимую норманнами пропаганду, но в 1052 году это мало меняло ситуацию в самой Англии. До конца правления Эдуарда в Англии доминировала семья Годвина. Они всегда осознавали свои собственные интересы, к норманнам были настроены чрезвычайно враждебно и всегда опасались новых претензий скандинавов на английский трон. Вскоре в своих честолюбивых замыслах они пошли еще дальше. В 1053 году титул эрла Уэссекса унаследовал сын Годвина Гарольд. А через 4 года после загадочной смерти Эдуарда Этелинга, внука Этельреда II, которого на правах наследования можно было считать преемником Эдуарда Исповедника (24), тот же самый Гарольд, уже самый влиятельный человек в Англии, наверняка мыслил себя будущим королем Англии. Таким образом, к 1057 году все партии, наиболее заинтересованные в приближающемся кризисе, занимали свои позиции. И уже назревали фундаментальные вопросы, разрешить которые можно было только войной.

Теперь судьбы Англии и Нормандии тесно переплелись. Остается только добавить, что свои политические интересы норманны устремили на одно из самых интересных государств Западной Европы. Некоторые новшества, посредством которых норманны оказали влияние на социальную и культурную жизнь Англии, будут отмечены ниже, но уже в середине XI века англосаксонская Англия вела обширную торговлю и ее политическая структура во многих отношениях заслуживала внимания. Функционирование судов в графствах и сотнях (округах графства) и их связь с монархией отражали развитие исполнительной власти, и таким образом, если судить с позиций того времени, была создана фискальная система, обеспечивающая сбор королевских налогов. Более того, в Англии периода Эдуарда Исповедника было по крайней мере несколько человек, которые осознавали всю важность единства Англии и то, что это единство нельзя было ни нарушать, ни разрушать. Говорят, например, что когда в 1051 году силы короля и эрла Годвина вступили в конфронтацию в Глостершире, атаковать восставшего эрла было готово все королевское войско, если бы король пожелал того, но "некоторые из них считали, что вступить в бой сейчас было бы огромным безрассудством, так как в этих двух войсках были собраны самые знатные фамилии Англии. Они считали, что подобная война открыла бы нашим врагам путь в страну и это навлекло бы гибель на нас самих" (25).

Игнорировать эти отдельные заявления нельзя. С другой стороны, такие чувства почти не находят выражения в политической истории Англии в период правления Эдуарда Исповедника. Постоянная борьба между эрлами всегда терзала Англию, а растущий социальный индивидуализм в Области датского права всегда отражался в поддержке иностранных захватчиков. И действительно, переоценить степень политического единства Англии до завоеваний весьма легко. В староанглийском государстве были явно выраженные уязвимые места, ими-то норманны и воспользовались. Здесь "ненавистной" гражданскую войну считала хотя бы часть жителей страны, и авторитет за монархией признавали по всей стране, хотя и в разной степени. И именно для того, чтобы ликвидировать такую политическую систему, через Ла-Манш и потянулись норманнские силы. По этой причине норманнское влияние на Англию, ставшее неизбежным уже в 1050 году, когда все-таки стало реальностью, имело особую природу и повлекло за собой сложные, а иногда и удивительные последствия.

III

Ранняя история развития Нормандии указывает и на другие значительные области, где норманны осуществляли завоевания во второй половине XI века. Но там условия были абсолютно иными. В южной Италии и на Сицилии норманны свершали свои завоевания не в государствах, унифицированных античными традициями, а там, где созданное историей множество конкурирующих государств и соперничающих сил вызывает только недоумение (26). Византийский император, например, претендовал на то, что вся территория южнее Рима или, точнее говоря, южнее линии, которую можно провести приблизительно от Термоли до Террацины, находится под властью Константинополя (F). Но на этой территории находились ломбардские княжества, например Беневенто, Капуя, Салерно, а вдоль берега моря - города-государства под властью герцога, например в Неаполе, Гаэте и Амальфи. Наконец, с севера Альп завладеть всем этим районом постоянно стремился император Священной Римской империи, а Папа Римский претендовал на гегемонию над всей Церковью. И вот над всем этим нависла угроза сарацин, центром которых была Сицилия, находившаяся теперь под властью мусульман.

Во всей этой неразберихе наибольшее влияние на расстановку сил в южной Италии первой четверти XI века, без сомнения, имела Византийская империя (G). Управление осуществляли из города Бари официальные представители империи, которых обычно называли катепанами (H) и которые обеспечивали стабильное руководство на основе старых имперских принципов. Таким образом, на всей южной части полуострова довольно значительным влиянием пользовались Константинополь и греческий восток. На полуострове Калабрия и вокруг Отранто греческая речь и греческое правление воспринимались как нечто естественное, и эти провинции можно признать неотъемлемой частью греческого мира. Греческая культура распространялась и в других направлениях. Ей принадлежала доминирующая роль в южной Апулии, и большая часть этой провинции находилась под непосредственным контролем греческого города Бари. Греческому влиянию подверглись даже те ломбардские княжества, где противостояние Византии было сильно, а в южной Италии, особенно в торговых городах-государствах, это влияние усиливалось через торговлю. В своих завоеваниях конца X - первой четверти XI века византийские императоры стремились к тому, чтобы христианские корабли могли более или менее свободно передвигаться по водам Адриатического моря, и чтобы через такие порты, как Бари, Бриндизи, Отранто, и в меньшей степени Амальфи и Неаполь, можно было выйти к восточным берегам этого моря, а оттуда к Via Egnatia (I), которая пролегала от Дураццо до самого Константинополя.

Однако преобладание Византии в южной Италии оспаривалось сразу с двух направлений. В этом районе существовало хрупкое равновесие между греческими и латинскими традициями. За пределами Калабрии, Отранто и южной Апулии вся страна черпала вдохновения в Риме, а наиболее яркое выражение римское влияние находило во всем, что касалось Церкви. Константинополь мог управлять крупными епархиями Реджо и Отранто, а в Калабрии множилось количество греческих монастырей. Но на большей части территории Апулии, в ломбардских княжествах, в Неаполе, Гаэте и Амальфи чаще использовались латинские обряды. Здесь существовало то, что на самом деле можно назвать южным бастионом латинской Церкви, важность этих территорий усиливалась тем, что именно здесь находились два наиболее почитаемые святыни латинского христианского мира: Монте-Кассино, дом иноков Бенедикта, и Монте-Гаргано, куда, чтобы поклониться святому Михаилу, стекались паломники со всего Запада. И наконец, в непосредственной близости находился сам Рим. В начале XI века папство еще не оправилось от состояния политического упадка, в которое оно было ввергнуто ранее, но оно могло претендовать на преданность более глубокую и значительную, чем та, что могли дать враждующие города на юге Италии. Рим, и те, кто выступал от имени Рима, никогда не прекращали претендовать на главенство над всей Церковью.

Второй угрозой для Византии в первой четверти XI века был ислам. Исключительно важным здесь является то, что попытка македонских императоров захватить Сицилию потерпела неудачу. Как следствие, этого на полуострове Византия оказалась лицом к лицу с иностранной враждебно настроенной силой, во власти которой находилась не только Сицилия, но и Тирренское море. Сардиния и Корсика в этот момент, равно как и множество других гаваней на побережье Прованса, например Фрежу, тоже находились в руках мусульман. Поэтому неудивительно, что южная Италия постоянно страдала от набегов мусульман, а это ослабляло власть Византии, способствовало созданию условий, благоприятных для ее врагов, и привело к тому, что уже другая империя начала претендовать на роль защитника христианского мира на этом пространстве. Именно эти обстоятельства наделили чрезвычайной важностью норманнское вторжение в бассейн Средиземного моря.

IV

Все это, однако, найдет свое отражение еще в первой четверти XI века. Но что благодаря рассказам паломников и других путешественников отлично знали в Нормандии, так это то, что политическая нестабильность в южной Италии предоставляет отличную возможность для бесстыдного вооруженного вмешательства. Поэтому, может быть, и не стоит искать других объяснений ранним вторжениям норманнов в Италию. Как еще одну из причин, способствовавших этому, можно рассматривать перенаселенность собственных территорий, но история известной семьи Танкреда Готвилльского, которая в данном контексте обычно приводится в качестве примера, имеет, возможно, и другие объяснения. Танкред был незначительным землевладельцем на полуострове Котантен и, помимо дочерей, имел еще не менее 12 законных сыновей (27), а мелкому, но столь плодовитому помещику во все времена и в любом месте трудно обеспечить все свое потомство, да еще и у себя на родине. Возможно, в начале XI века Нормандия была перенаселена (28), а неблагоприятные экономические условия наверняка послужили стимулом к норманнским завоеваниям. Но столь же непреодолимую причину прихода норманнов в Италию можно найти и на более ранних этапах политической и социальной истории герцогства. Веские доводы дают основания полагать, что многие норманны, первыми прибывшие в Италию, были из семей, пострадавших в жестокой борьбе при подъеме в Нормандии в этот период новой аристократии и в последовавшем затем великом перераспределении земель. Многие из них, возможно, по тем же причинам покинули герцогство, а возможно, из страха перед герцогом или ему назло.

Четких сведений о том, что касается раннего вмешательства норманнов в итальянскую политику, нет (29), но с достаточной уверенностью можно сказать, что это произошло во время мятежа в Апулии против правления Византии, который начался в 1009 году под предводительством Мелеса, ломбардца знатного происхождения из Бари, и был подавлен только в 1018 году. Вероятно, после некоторых успехов в начале мятежа Мелес был вынужден покинуть Бари. Пристанище он нашел у ломбардского князя Салерно Гвемара IV, а в нужный момент объявился в Капуе (30). Согласно хронике Льва Остийского (31), Мелес был в этом городе как раз тогда, когда в Капую прибыли около 40 норманнов. Они бежали от гнева герцога Норманнского и теперь с множеством своих последователей блуждали по стране в надежде, что им удастся найти кого-нибудь, кто будет готов взять их к себе на службу, так как сами они были люди крепкие, хорошо сложенные и очень искусные в обращении с оружием. Их предводителей звали Гильбертус Бутерикус, Одульфус Тодиненсис, Гоисманус и Стигандус.

Лев Остийский написал это в конце XI века, в работе ему были доступны более ранние материалы в монастыре Монте-Кассино. Поэтому на его сведения можно положиться.

Более того, эти факты в значительной степени подтверждаются свидетельствами двух других авторов, которые, хотя и жили за пределами Италии, были современниками этих событий и имели возможность с ними познакомиться. Эти авторы - Адемар из Шабане и Родульф Глабер (J). Адемар утверждает следующее:

"Когда в Нормандии правил Ричард, сын Ричарда, герцога Руанского [то есть Герцог Ричард II Норманнский, 966-1026] огромное количество вооруженных норманнов прибыло в Рим под предводительством Poдульфа, после этого при поддержке Папы Бенедикта [то есть папы Бенедикта VIII, 1012-1034] они напали на Апулию и опустошили все в округе" (32).

Эти сведения представлены в кратком виде, Родульф Глабер гораздо более многословен, чем Адемар, но, несомненно, описывает то же событие:

"Некий нормандец по имени Родульф, человек смелый и отважный, навлекши на себя немилость герцога Ричарда... прибыл в Рим, чтобы представить свое дело Папе Бенедикту. Папа был поражен его благородством и военной выправкой и пожаловался, что в Римскую империю вторглись греки. Тогда Родульф предложил пойти против греков войной, если его поддержат итальянцы. Тогда Папа обратился с просьбой к магнатам в районе Беневенто и попросил их выступить под началом Родульфа... Когда это было сделано, Родульф пошел на греков войной. Многих он убил и добыл много трофеев" (33).

Возможно, что этот Родульф и Родульф Тодиненсис в хронике Льва - одно и то же лицо; его же обычно отождествляют с Родульфом II из Тосни, главой важной семьи в центре Нормандии (K) (34). В любом случае люди, которых он привел, наверняка были среди тех норманнов, кто, по словам Льва, пришел в Капую (в районе Беневенто) и кого взял к себе на службу Мелес. В мае 1017 года Мелес привел этих людей в Апулию, где его мятеж теперь имел такой успех (возможно, благодаря их поддержке), что к нему под контроль перешла почти вся Апулия (35). Но в Константинополе наконец-то было готово действовать центральное правительство. Против восставших был мобилизован организованный воинский отряд, и в июне 1018 года они потерпели полное поражение в битве при Каннах (36).

Таковы голые факты, которые можно получить из современных или почти современных хроник о тех событиях. Но два довольно распространенных в Нормандии, а позднее в Италии, предания, приход норманнов на полуостров связывают с моментом, когда они возвращались из паломничества в Иерусалим. Одно из этих преданий (37) в подробностях рассказывает о том, как группа паломников, возвращаясь домой, прибыла в Салерно как раз в тот момент, когда город осаждали сарацины, но норманны обратили последних в бегство. В Нормандию их сопровождали шпионы Салерно, они убедили многих недружелюбно настроенных по отношению к правительству норманнов попытать счастья в Италии. Другое предание (38) в более простых выражениях повествует о том, что, возвращаясь из Иерусалима, норманнские паломники, чтобы посетить гробницу св. Михаила, зашли в монастырь Монте-Гаргано, где в изгнании жил Мелес. Он пообещал им большое вознаграждение за помощь в борьбе с греками. И тогда они отправились в Нормандию за подкреплением, чтобы принять участие в этом рискованном деле.

Принимая во внимание характер, который позднее приобрели норманнские завоевания, предания, связывающие появление норманнов в Италии с паломничеством, заслуживают пристального внимания. Многие из сведений, представленных в этих свидетельствах, особенно касающиеся дат и имен, безусловно, требуют поправок, но в этих рассказах может быть и доля истины (39), и их зачастую воспринимают именно как историю (40). С другой стороны, относиться к этим свидетельствам следует с осторожностью (41). Какова бы ни была правда, скрывающаяся за верой в то, что люди, проявившие чудеса отваги в борьбе с язычниками, были паломниками, фактом остается и то, что первых пришедших в Италию норманнов лучше рассматривать как вооруженных авантюристов, ищущих счастья на неспокойных землях и зарабатывающих на жизнь насилием и грабежом. В лице Мелеса, а возможно, и ломбардского князя Салерно Гвемара IV, они нашли себе предводителя и, таким образом, вступили в войну с греками. Более того, всеми этими действиями они, видимо, снискали одобрение Папы Бенедикта VIII, который опасался посягательства Византии на папскую собственность и потому пытался использовать норманнов в своей борьбе против нее. В довершение сказанного необходимо добавить, что военные достижения норманнов в ранний период пребывания в Италии наверняка были преувеличены их потомками, а поражение Мелеса в битве при Каннах в 1018 году на какое-то время положило конец их согласованной деятельности. В следующие десять лет норманны не оказали значительного влияния на события в Италии.

Однако в 1027 году благодаря нескончаемому соперничеству между южными итальянскими государствами норманны, остававшиеся на полуострове, получили новую возможность. В феврале со смертью Гвемара IV в Салерно прервалось престолонаследие, а через год Пандульф III, ломбардский правитель Капуи, напал на Сергиуса IV Неаполитанского и вынудил его покинуть страну. Вероятно, вследствие этого Сергиус и призвал Раннульфа, одного из тех норманнов, кто, как утверждают, со своими братьями присутствовал на встрече с Мелесом в Монте-Гаргано. С его-то помощью в 1029 году Сергиус и смог вернуться назад в Неаполь. Последствия оказались далекоидущими. Служил Раннульф, конечно, за деньги, и в ответ за его поддержку (или чтобы заполучить эту поддержку) в 1030 году Сергиус отдал Раннульфу и его людям крепость на возвышенности Аверса со всеми подвластными территориями, этот жест был призван подтвердить образование первого норманнского государства на территории Италии. Истоки этого процесса носили сомнительный характер, но его развитие было гарантировано дальнейшими действиями самого Раннульфа. Крепость Аверса, помимо того что находилась в руках опытных и жестоких воинов, имела и выгодное географическое положение: из нее можно было оказывать влияние и на Неаполь, и на Капую, и даже на Салерно и Беневенто. Раннульф, на чьи услуги всегда был спрос, очень искусно пользовался этой ситуацией. Князя Неаполя он бросил ради князя Капуи, а позже, чтобы поддержать князя Салерно, он оставил и князя Капуи (42). Эти постоянные предательства были столь успешными и столь выгодными, что когда в 1040 году воевавший в это время в Италии император Конрад II объединил земли Капуи и Салерно, то Раннульф обнаружил, что он, хотя и не согласно титулу, но является правителем вновь объединившегося княжества. Раннульф умер в 1045 году будучи графом Аверсы и герцогом Гаэта, через некоторое время принцем Капуи был признан его племянник Ричард (L).

Возможно, Раннульф стал первым из норманнов в Италии, кто поднялся выше бандитизма в том смысле, что он продемонстрировал то сочетание военного мастерства и беспринципной дипломатии, которое является характерным для столь многих действий норманнов в этот период. Конечно, его жизненный путь, в том виде в каком он виделся из Нормандии, являлся ярким примером того, что в Италии отважные люди с острыми мечами могут заполучить роскошную добычу, и известно, что за эти годы из герцогства в Аверсу прибыло множество таких людей (43). Однако еще более важным является концентрация другой группы норманнов далее к югу. Именно в этот период в Италию начали пребывать многочисленные и небезызвестные сыновья Танкреда Готвилльского-ле Гвишара.

В Италию прибыло не менее 12 сыновей этого мелкого землевладельца, и не будет преувеличением сказать, что своими действиями они по существу изменили будущее всего средиземноморского мира. Вместе со своими компаньонами они начали заселять окрестности Мельфи, предлагая свои услуги в качестве воинов всюду, где это могло принести доход; многие из них быстро разбогатели и стали весьма влиятельными людьми, что же касается остальных, то они жили грабежом соседних земель. Два старших брата, Вильгельм Железнобокий и Дрё, сначала поступили на службу к ломбардцам, а в 1038 году служили византийскому императору на Сицилии. Им удалось захватить для себя земли на материке, причем с таким успехом, что к 1043 году Вильгельма признавали самым могущественным человеком в Апулии. После смерти Вильгельма в 1047 году император Генрих III признал графом его брата Дрё и расширил его владения. В 1051 году Дрё убили ломбардцы, власть унаследовал его брат Хэмфри, доживший до 1057 года (44).

Но наиболее влиятельными среди детей Танкреда Готвилльского были его сыновья от второй жены, Фредесендис, а самым известным среди них стал Роберт, прозванный Гвискар, или "Коварный". Ненавидевшая его Анна Комнина пишет (45), что этот человек обладал деспотичным характером, был коварен в мыслях и смел в действиях. У него была розовая кожа, белокурые волосы, широкие плечи... глаза - только что огонь не искрился из них. Что касается остального, то крик его был таким громким, что приводил в ужас целые армии, и будучи человеком такого положения, таких физических и душевных качеств, он, естественно, не терпел никакого порабощения и никому не подчинялся. Он прибыл в Италию в 1047 году, и начало его карьеры на полуострове было омерзительным и непристойным: вместе с несколькими своими сторонниками они наведывались в горы, прятались в пещерах и выбирались оттуда, чтобы нападать на путешественников и лишать их лошадей и оружия. Он грабил всех жителей Калабрии без разбору, а время от времени расширял область своих опустошительных набегов в северном направлении, где за награбленное боролся со своим старшим единокровным братом (46). Свидетельством его растущей власти стала в 1050 году его женитьба на Обри, родственнице некоего норманна, владевшего солидными земельными угодьями в Буональберго близ Беневенто (47). Она родила ему сына, которого при крещении нарекли Марком (48), но благодаря своим размерам еще в утробе матери он получил прозвище гиганта Боэмунда, позже он прославил это прозвище на весь христианский мир. Брак также ознаменовал начало собственного успеха Роберта Гвискара в роли завоевателя. Начиная с этого момента, нам сообщают, что он "пожирал земли", и результат свидетельствует, что эта метафора весьма уместна.

Прибытие Роберта Гвискара в Италию в 1047 году отмечает начало новой эпохи, а спустя 9 лет к нему присоединился его младший брат Рожер. Уже тогда этот молодой человек демонстрировал все те разнообразные качества, которые столь прославили его карьеру. Его биография, написанная в преувеличенно восторженном стиле, гласит, что в это время он был "симпатичным высоким статным молодым человеком. Он всегда был готов выступить с речью, но расчетливость и рассудительность сдерживали его веселый и открытый нрав. Смелый и отважный, он был воодушевлен честолюбивыми замыслами, свойственными его возрасту, а посредством щедрых подарков и милостей он пытался собрать вокруг себя партию приверженцев, которые бы целиком посвятили себя приумножению его богатства" (49).

Он и вправду во всех отношениях был достоин стать преемником своего грозного старшего брата, и эти двое, Роберт Гвискар и Рожер, вместе с Ричардом из Капуи исполняли основную партию в норманнских завоеваниях в Италии и на Сицилии во второй половине XI века. Таким образом, некоторые из условий этих завоеваний были обозначены уже в 1050 году. Поселение норманнов в крепости Аверса превратилось в норманнское княжество Капуя, а норманнское поселение у Мельфи переросло в норманнское герцогство Апулия. Позже, как следствие этого, власть норманнов распространилась и на территорию мусульманской Сицилии.

По сути, вот-вот должен был начаться великий политический маневр, который, судя по его результатам, может выдержать сравнение только с деяниями норманнов на севере, где силой оружия они сумели изменить судьбу древнего государства. Оценить значительность преобразований, которые норманны внесли в жизнь южной Италии, нетрудно. В 1050 году вся эта обширная, разделенная морем территория находилась во власти сменяющих друг друга сил и правителей различных традиций. Эту территорию оспаривали 2 различные религии и 2 системы христианского церковного правления, там говорили на 3 языках и действовали 3 свода законов. И тем не менее за полвека норманны добились господства над всей этой территорией, а за 70 лет там сформировалось единое норманнское государство. И это событие, по каким бы параметрам мы о нем ни судили - по потерям или по приобретениям, причиной которых оно стало, по страданиям, которые повлекло за собой позже, или по методам, которые использовались, - его следует рассматривать как важное политическое достижение. Все это совершили люди из той же небольшой провинции Галлия, которые в эти же годы свершали и укрепляли свои завоевания в Англии.

Сноски:

(А) Именно с территорией позднейшей Нормандии были связаны наиболее драматичные события эпохи галльских войн Гая Юлия Цезаря - его морские бои с венетами, а также подготовка и осуществление высадки в Британии. - Примеч. ред.

(В) Эпопея завоеваний Рольфа, известного в скандинавском мире под прозвищем Пешехода (якобы он был столь массивен и велик, что его не могла нести ни одна лошадь), растянулась более чем на два десятилетия рубежа IX-X вв., в ходе которых он "прославился" среди населения по обе стороны Ла-Манша и стал одной из наиболее одиозных персон своего времени среди вождей викингов. Однако его постигла судьба, схожая с судьбой многих других предводителей северных воинов: в зрелом возрасте, удовлетворив, вероятно, все свои юношеские амбиции, Рольф вполне отчетливо осознал все преимущества вхождения в состав правящей элиты Запада. Крещение и принесение вассальной присяги франкскому королю Карлу Простоватому, к которым сами викинги, судя по всему, отнеслись не без определенного и вполне характерного юмора, тем не менее, дало им массу преимуществ перед теми скандинавами, которые предпочли продолжение разбойной жизни с малопонятными перспективами у себя на родине, где оставалось все меньше места для личной инициативы и политического маневра в условиях складывавшихся скандинавских государств. (Упомянутый характер восприятия викингами новых обычаев иллюстрируется хрестоматийным эпизодом принесения ленного оммажа королю. Сам Рольф категорически отказался вставать на одно колено и целовать ногу государя, что предусматривалось протоколом, предложив выполнить это кому-либо из своих дружинников. Воин же, которому пришлось исполнять эту малоприятную для викинга обязанность, не затруднил себя вставанием на одно колено, но поднял ногу короля до собственных губ, чем вызвал восторг и одобрение товарищей и, разумеется, шокировал свиту короля). - Примеч. ред.

(С) Сохранялся дух викингов, однако само скандинавское происхождение уходило в прошлое. Потеря скандинавами в Нормандии своей этнической идентичности вошла в число классических примеров ассимиляции и забвения собственных корней - уже второе поколение скандинавов во Франции забыло собственный северный язык, а их вожди - теперь уже герцоги Нормандии и их приближенные - выписывали из Скандинавии воспитателей и учителей для своих детей. К середине же XI столетия скандинавское происхождение, которое, конечно же, не было забыто (забвение родословных вообще несвойственно для Средневековья), во всяком случае перестало оказывать сколько-нибудь заметное влияние на политические приоритеты. - Примеч. ред.

(D) Речь идет об одном из наиболее примечательных конунгов Норвегии, с именем которого связывается окончательное крещение этой страны и важнейшие шаги по ее устойчивому объединению - Олафе Толстом, который вошел в историю под именем Олафа Святого и стал не только небесным покровителем Норвегии, но и наиболее популярным скандинавским святым эпохи Средневековья. - Примеч. ред.

(Е) Вполне оригинальное и имеющее под собой почву заявление автора лишний раз подчеркивает, насколько Денло (Область датского права) и Нормандия были типологически близкими политическими единицами. Впрочем, Денло не являлась административной единицей, тем более не находилась в структурированных вассальных отношениях с верховной или локальной властью в Англии и в силу этого не сыграла столь самостоятельной и отчетливой исторической роли, как Нормандия. Однако степень влияния скандинавского этнического элемента в этих землях представляется идентичной. - Примеч. ред.

(F) Претензии эти имели под собой основание не только в виде исторической территории Римской империи, наследницей которой ощущала себя Византия (при полном, в общем-то, согласии с этим со стороны Запада вплоть до возведения Карла Великого в ранг императора), но и в наследии Юстиниана, отвоевавшего в 535-555 гг. у остготов всю Италию. Хотя большая часть земель вскоре была византийцами потеряна, юг Апеннинского полуострова и Сицилия в той или иной мере продолжали оставаться под властью Византии, и переломить эту ситуацию было суждено именно норманнам. - Примеч. ред.

(G) Cf. J. Gay, L'Italie, meridionaleet Vempire byzantine, pp. 366-431. Даже в конце XI века "императором" для таких писателей, как Вильгельм из Апулии, всегда был Византийский император, императоры с севера Альп были для него "короли германцев". - Примеч. авт.

(H) Катепан - первоначально в VIII-IX вв. предводитель воинского отряда в провинции. В X-XII вв., с созданием наряду с фемами новых административных единиц - катепанстов, стали наместниками важных в стратегическом отношении округов, где они, подобно стратигам, обладали всей полнотой военной и гражданской власти. - Примеч. ред.

(I) Дорога, которая служила продолжением дороги Via Appia (соединяла Рим и Бриндизи). Построена проконсулом Гаем Игнатием, II в. до н. э., тянется от Диррахия до Апполонии. - Примеч. ред.

(J) Адемар довел свою историю до 1034 года, а Глабер, по-видимому, до 1044. Следовательно, хотя один из них жил в Аквитании, а другой в Бургундии, оба они были живы, когда произошло восстание Мелеса. Глабер - самый ненадежный источник информации, но в данном случае он мог получить информацию от Одилона, аббата монастыря Клюни, который свершал паломничество в Монте-Кассино примерно в 1023 году. - Примеч. авт.

(K) См. ниже с. 180-182.

(L) Титул графа Аверсы перешел сначала к другому племяннику Раннульфа. Ричард стал графом Аверсы примерно в 1049 году, а князем Капуи - в июне 1058 года. Герцогом Гаэта стал в 1063 году. Женился на Фредесендис, родной или единокровной сестре Роберта Гвискара. - Примеч. авт.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. О нем см. Douglas in Eng. Hist. Rev., LVII (1942), pp. 417-443.

2. M. De Bouard, "De la Neustrie carolingien a la Normandie Féodale" (Bull. Inst. Hist. Research., XXVII, pp. 1-14).

3. Dudo of St. Quentin, ed. J. Lair, p. 166; William of Jumie'ges, ed. Marx., pp. 8, 66.

4. Richer of Rheims, ed. Waitz, 1877, p. 180; William of Jumie'ges, pp. 85, 96.

5. Adémar of Chabannes, ed. Chavanon, p. 148.

6. Dudo of St Quentin, ed. Lair, p. 221.

7. Regesta, I, passim; Cahen, Régime Féodale, p. 36; cf. Douglas in French Studies, XIV, p. 110. Этот вопрос достаточно важен и заслуживает конкретного примера. Правители Капуи, а именно Ричард I (1058-1078) и Джордан I (1078-1093 гг.), занявшие место ломбардской династии, постоянно пользовались титулом Francorum et Langobardorum princeps. Это имеет четкие аналогии с обычным обращением к Вильгельму Завоевателю: Король "omnibus fidelibus suis Francis et Anglis".

8. Robert the Monk, II, p. 2.

9. Ord. Vit., pp. 230, 474.

10. Malaterra, I, p. 3 как парафраза Эдварду Гиббону, Decline and fall, ed. Bury, VI, p. 179.

11. Ord. Vit., III, p. 230.

12. Douglas, "Rise of Normandy" (Proc. Bri. Acad.), XXXIII (1947), pp. 113-130.

13. Douglas, William the Conqueror, pp. 53-159.

14. A. S. Chron., "C", s. a. 1002.

15. Обо всем, что касается Эммы, см. A. Campbell's edition on Encomium Emmae (1949).

16. A. S. Chron., "C", s. a. 1036; Campbell, op. cit., p. 63.

17. Douglas, op. cit., pp. 412-413.

18. A. S. Chron., "D" and "E" for 1047 and 1048.

19. R. L. G. Ritchie, The Normans in England before Edward the Confessor (Exeter, 1948).

20. Vita Edwardi, ed. Barlow, pp. 17-23.

21. A. S. Chron., "С", "D" and "E" for this year.

22. Douglas in Eng. Hist. Rev., LXVIII (1953), pp. 526-45.

23. A. S. Chron., "D" and "E" for 1052.

24. A. S. Chron., "D" s. a. 1057.

25. Ibid.

26. Chlandon, Domination normande, I, pp. 1-41; Jamison in Papers of the British School at Rome, VI, pp. 211-220.

27. Chalandon, op. cit., I, pp. 81, 82 и далее.

28. Amatus, I, p. 1 and 2.

29. Что касается сказанного здесь, я особенно в долгу перед замечательной статьей Einar Joranson "The Inception of the Career of the Normans in Italy", Speculum, XXIII (1948), pp. 353-396.

30. Chlandon, op. cit., I, pp. 42-57.

31. Chron. Mon. Casinensis, bk I, p. 37 (Mon. Germ. Hist. SS., VII, p. 652, note "a"). Считается, что этот отрывок из первой редакции летописи и был написан самим Львом с обращением к более ранним материалам в последнее десятилетие XI века.

32. Ed. Chevanon, p. 178.

33. Ed. Prou, pp. 52-53. RM

34. Некоторые доказательства для подобной идентификации можно получить в Sens Chronicle (Rec. Hist. Franc, X, pp. 25, 26), где описываются подвиги герцога Родульфа, который отправился в паломничество в Иерусалим, а когда возвращался через Апулию, его убедили задержаться и вступить в войну с греками. Фактически у Родульфа из Тосни действительно был сын по имени Рожер, который воевал в Испании и в свое время вернул мощи св. Фуа из Конка в Руарже в Шатильон в Нормандии. Подробнее об этом см. Douglas, French Studies, XIV, pp. 110, 111.

35. Ann. Benevent, s. a. 1017.

36. Chalandon, op. cit., I, 57.

37. Заявлено в Amatus of Monte Cassino, I, pp. 17-20. Еще раз сообщается во второй редакции Leo of Ostia (by Peter the deacon), а с изменениями представлено у Ордерика Виталия (II, pp. 53, 54).

38. Will. Apul., vv. 10-45.

39. Chalandon, op. cit., I, 42-52; Gay, op. cit., 399-413.

40. Cf. Cambridge Medieval History, V, pp. 167-172.

41. Cf. Einar Joranson, op. cit., loc. cit.

42. Leo of Ostia (last recension), II, p. 56; Amatus, I, cc, 41, 42; Chalandon, op. cit., I, pp. 70-87, 112-115.

43. Имена некоторых из тех, кто прибыл в Италию в различное время, приведены у Ordericus Vitalis (Ord. Vit., II. 54).

44. Will. Apul., II, vv. 20-40, 75-81, 364-370; Ann. Бари., s. a. 1046, 1057.

45. Алексиада I, p. 10.

46. Amatus III, p. 7; Malaterra, I, p. 16; Will Apul., II, vv. 320-343; Anna Comnena, Alexiad, I, pp. 10, 11.

47. Amatus, III, p. 11. Cf. M. Mathieu, op. cit., p. 342. Ее могила; с интересной надписью находится в церкви в Веносе. (Bertaux, L'art dans l'Italie meridionale, p. 321).

48. Malaterra, I, p. 33.

49. Malaterra, I, p. 19.