Библиотека
 Хронология
 Археология
 Справочники
 Скандинавистика
 Карты
 О сайте
 Новости
 Карта сайта



Литература

 
Гуревич А. Я. Некоторые вопросы социально-экономического развития Норвегии в I тысячелетии н. э. в свете данных археологии и топонимики  

Источник: Советская археология. N4. – 1960


 

В основе общественного строя средневековой Норвегии лежит крестьянский двор, хозяйственные признаки которого мало изменялись на протяжении многих столетий1. Задаваясь вопросом об истоках аграрного строя в этой стране, мы вынуждены обратиться к глубокой древности.

Зачатки земледелия на Скандинавском полуострове относятся еще к неолиту. В пещерах Норвегии обнаружены стоянки конца каменного века, в которых сохранились кости домашних животных и керамика с отпечатками ячменя2. Предполагают, что охотники на время экспедиций забирали с собой прирученный скот; ведение домашнего хозяйства, связанного со скотоводством и земледелием, систематически прерывалось на время охоты. Найдены группы землянок, представлявшие собой, по-видимому, поселения целых родовых коллективов, например, в Карлеботне (Варангер-фьорд, на Баренцевом море) на небольшой площади было расположено не менее 72 жилищ3.

В бронзовом вехе, отличавшемся в Норвегии большим своеобразием4, земледелие сделало некоторые новые успехи: к известным ранее ячменю и пшенице присоединились овес, просо и лён. Кое-где наряду с мотыгой стали применять деревянную соху. В противоположность натуралистическим наскальным рисункам каменного века, в бронзовом веке получают распространение символические картины, на которых, наряду с условными изображениями кораблей, вооруженных или сражающихся людей, процессий, оружия и круга, обозначавшего солнце – источник плодородия, встречаются фигуры пахарей, повозки с впряженными лошадьми и быками5.

В середине I тысячелетия до н. э. в Скандинавии начался железный век. Переход к нему происходил в обстановке ухудшения климатических условий: понизилась среднегодовая температура, лето сделалось более влажным, холодным и коротким, вершины гор вновь покрылись вечным льдом и снегом; исчезли или стали редкими некоторые животные, изменилась флора Скандинавского полуострова. Большинство ученых полагает, что изменение климата послужило основной причиной сдвигов, происшедших в этот период в земледелии и скотоводстве и заключавшихся в первую очередь в переходе к прочной оседлости, в сооружении постоянных жилищ – первых сельскохозяйственных дворов в Норвегии в настоящем смысле этого слова6. В то время как прежде домашних животных можно было в течение круглого года оставлять на подножном корму, в "субатлантический период" возникла необходимость в стойловом содержании скота в зимние месяцы и в заготовке кормов. Другую причину изменений в материальной жизни скандинавов усматривают в том, что переселения кельтских племен в Центральной Европе отрезали жителей Севера от источников снабжения их бронзой и вынудили перейти к добыче и обработке железа. Однако А. Бреггер решительно отказывается видеть связь между переменами в климате и нововведениями в хозяйстве в этот период и считает, что последние были обусловлены лишь "культурно-историческими отношениями", а именно соприкосновением с римской культурой, заимствованием у римлян железа7. Так или иначе, лишь при переходе к культуре железа, доступного в несравненно более широких масштабах, чем исчезнувшая теперь бронза, в Норвегии .начался подлинный век металла и создались новые возможности для развития земледелия, игравшего до того подчиненную роль8.

Положение изменилось в так называемый римский период, когда объединение ряда народов Европы под властью Рима открыло новые возможности для установления связей между ними и северными племенами. Скандинавские воины, подобно другим германцам, служили на границах Римской империи. От первой половины I тысячелетия н. э. на Севере сохранились многочисленные находки римских изделий из бронзы и железа, клады римских монет (серебряные денарии конца II – начала III в. и золотые солиды середины IV в.)9, не применявшихся в Скандинавии в качестве средств обмена. В Остланне (Восточная Норвегия) открыты погребения с полным "набором римского оружия.

В этот период норвежцы начали изготавливать из железа орудия труда. Раскопки дают железные топоры, кирки, серпы, мотыги.

Показателем культурного развития скандинавских племен служит руническая письменность, древнейшие памятники которой относятся к началу III в. Надписи рунами на камнях, скалах, оружии, утвари делались и другими германцами, но большая их часть обнаружена в Норвегии, где они были в употреблении на протяжении всего I тысячелетия н. э. С точки зрения изучения хозяйственной жизни скандинавов в этот период представляют несомненный интерес значения отдельных знаков рунического алфавита ("старшие руны"): faihu – скот, имущество; winja – пастбище; egeis – лошадь; oþal – наследство, земля.

Таким образом, е распространением культуры железа в Норвегии началось подлинное земледелие, являющееся отныне не побочным занятием при охоте и скотоводстве, а отраслью хозяйства, определяющей весь образ жизни населения. Как уже отмечалось, центром экономического развития стал сельский двор. В связи с этим изучение социально-экономической истории Норвегии в железный век должно опираться в первую очередь на анализ данных археологии и топонимики о сельскохозяйственных дворах, ибо письменные памятники появляются в Норвегии чрезвычайно поздно. В раннее средневековье скандинавы знали лишь руническое письмо. Собственно письменность получает распространение с XI в., а имеющиеся памятники (записи обычного права, саги и др.) дошли до нас в редакциях XII и XIII вв. Естественно, восстановить по ним развитие общества в предшествующий период крайне трудно. Хотя исследование юридических источников до некоторой степени позволяет вскрыть в них более ранние редакции, в свою очередь опирающиеся на старинную устную традицию, время, к которому следует приурочить последнюю, сплошь и рядом невозможно с уверенностью определить. Саги, повествующие о событиях IX-XI вв., переносят в это время многие черты, присущие обществу, в котором они были записаны, т. е. Исландии и Норвегии конца XII и XIII в.

* * *

В течение последних двух-трех десятилетий в Норвегии ведется интенсивная работа по изучению истории крестьянских дворов и общинных распорядков. Институт сравнительного изучения культур в Осло организовал целую серию исследований в этой области. Они осуществляются как путем изучения этнографического материала, так и путем археологических раскопок и анализа наименований дворов и разных категорий угодий. К настоящему времени накоплено много данных, которые отчасти уже обобщены и опубликованы, отчасти же нуждаются в дальнейшем обсуждении10.

Из числа проблем, возникающих при изучении собранного материала, особенный интерес для понимания социально-экономической структуры древней Норвегии, на наш взгляд, представляют две, тесно связанные между собой: проблема сельскохозяйственного двора как общественной ячейки и проблема общины. Существо этих проблем вкратце сводится к следующему. Наиболее распространенной формой аграрного поселения в средневековой и современной Норвегии является обособленный двор, хутор. Однако среди историков второй половины XIX – начала XX в. (А. Мейцен, А. Ганзен, А. Тарангер и др.) было распространено мнение, что древнейшая стадия аграрного развития Норвегии характеризовалась, как и у других германских народов, наличием сельской общины. Изучение письменных источников, как и этнографического материала, не подтвердило этой точки зрения, и возобладала теория об исконности хуторской системы.

Соглашаясь в этом пункте, современные историки расходятся в понимании производственных и общественных отношений в рамках хуторской системы. Одни признают наличие тесных общинных связей между отдельными дворами, обусловленных совместным пользованием пастбищами, лесами и прочими угодьями (О. Олафсен, О. А. Йонсен, К. Эстберг, К. Хафф, Эдв. Булль и др.). Кроме того, историки этого направления подчеркивают, что в древности и в раннее средневековье отдельный двор обычно занимала не индивидуальная семья, а более широкий коллектив – большая семья. В связи с этим они отрицают существование в указанный период частной собственности на землю. Напротив, историки другого направления утверждают, что хуторская система поселения сочеталась с индивидуальной собственностью на землю, и делают вывод об исконности последней. Известным представителем второго направления среди современных скандинавистов является датский археолог Г. Хатт11, нашедший сторонников своих взглядов и в Норвегии12. Г. Хатт полагает, что частная и общинная собственность не были двумя формами, эволюционирующими одна из другой, а всегда сосуществовали, что, по его мнению, доказывается данными раскопок на территории Дании. На самом деле утверждения Г. Хатта вытекают не из анализа археологического материала, а из определенных идеологических позиций, на которых стоит в настоящее время значительная часть зарубежных историков13.

Для дальнейшего изучения вопроса о наиболее ранних формах аграрных поселении в Норвегии немалый интерес представляют исследования, проведенные за последние годы в районе Ерен (Юго-Западная Норвегия) Институтом сравнительного изучении культур в Осло и Ставангерским музеем. Здесь была изучена группа доисторических дворов в местностях Naerbø и Varhaug. Отчет о произведенных раскопках опубликован О. Меллеропом14.

Изучение остатков домов, других частей раскопанных усадеб, а также захоронений свидетельствует о том, что двор Bø, расположенный в средней части местности Naerbø, был древнейшим из обнаруженных здесь. На основании находок его возникновение можно датировать бронзовым веком. Вокруг этого двора на территории приблизительно 7 x 4 км располагался целый ряд других дворов. Большая их часть возникла позднее, чем Bø. Заслуживают внимания названия этих дворов. Bø, By, Boer означает "жилище", "поселение", "усадьба". Очевидно, этот двор был в свое время единственным на значительной территории, и поэтому его древнее население не нуждалось в том, чтобы дать ему более конкретное наименование. В Норвегии насчитывается более ста дворов, называвшихся By или Bø. Известным специалистом в области норвежской топонимики Магнусом Ольсеном установлено, что когда вокруг "первоначальных" дворов возникли другие, более позднего происхождения, то древнейшие дворы сделались центрами округов, в них сплошь и рядом находились местные языческие святилища15. По мнению М. Ольсена, разделяемому другими норвежскими учеными, усадьбы, в названия которых входят Б качестве компонентов такие слова, как -land ("поле", "участок"), -stað, -staðir ("место") и некоторые другие, принадлежали к более позднему времени и обычно являлись результатом выселок, отпочкований от "материнского двора"16.

Показательно, что дворы, окружавшие усадьбу Bø в Naerbø, имели именно такие названия: Вjádland, Torland, Njølstad, Gausland, Gudmestad и т. п.17 Некоторые из этих названий – Bjáland и Bjårhaug – были производимыми от Bø ("поле двора Bø", "курган двора Bø"), что указывает на определенную зависимость соответствующих усадеб от старого двора. Эти "дочерние" дворы, судя по обнаруженным в них погребениям, возникли преимущественно уже в железный век, а часть их – в период "великого переселения народов". Пахотные участки у каждого двора были отдельные, но угодья, прежде всего пастбища, использовались совместно группами хозяйств, составлявших в этом смысле общину18.

Более детальное изучение отдельных поселений в местности Naerbø позволило археологам сделать другое важное открытие. В юго-западной части этой территории раскопан двор Klauhauan". В нем обнаружены остатки 17 домов, расположенных кольцом, внутрь которого были обращены их выходы19. Дома были небольшие, с одним помещением внутри, длиной 10-12 м. Культурный слой достигает 1 м. Двор был заселен в течение весьма длительного времени; изучение обнаруженных вещей позволяет утверждать, что это поселение было обитаемо с конца I до конца IV в. н. э. Мнения археологов относительно характера подобных поселений разделились. X. Лунд, изучивший аналогичные дворы в Северной Норвегии, утверждает, что они представляли собой резиденции предводителей (хавдингов) в позднеримский период и в эпоху викингов20. Однако применительно к двору Klauhauane эта гипотеза не подходит. Ей противоречит характер погребений. Раскрытые захоронения отнюдь не свидетельствуют о больших богатствах жителей этого двора, хотя, по мнению О. Меллеропа, указывают на их "благосостояние"21. Другую точку зрения на этот вопрос выдвинул С. Григ. Он полагает, что двор Klauhauane представлял собой "примитивное укрепление"22. О. Меллероп справедливо отмечает, что местоположение этого двора не дает оснований согласиться и с этим мнением. Отметим, со своей стороны, что независимо от того, был двор укреплен или нет, его структуру необходимо объяснить исходя из взаимоотношений между его жителями. Иное объяснение предлагают Я. Петерсен и О. Меллероп. Они считают, что такого рода селения представляли собой деревни (landsby)23,в которых жили большие семьи. В этой связи проводится параллель с трипольскими поселениями24.

Мнение об общинном характере поселения в Klauhauane и других подобных дворах (в Рогаланне раскопаны четыре или пять таких поселений) представляется наиболее обоснованным. Изучение остатков дворов, расположенных в непосредственном окружении Klauhauane, привело О. Меллеропа к выводу, что эти дворы были расположены ка территории, первоначально входившей в сферу хозяйственной деятельности жителей Klauhauane, и что некоторые из "периферийных" дворов возникли в то время, когда двор Klauhauane был оставлен, т. е. на рубеже IV и V вв.

Мы не можем, однако, согласиться с другим заключением О. Меллеропа. Он полагает, что распад большой семьи, жившей в Klauhauane, привел к созданию индивидуальных дворов (enkeltgårder)25. Между тем, приводимый им же материал, как нам кажется, этому противоречит. Новые дворы состояли из больших домов, в которых вряд ли жили "малые" семьи. Так, во дворе Hanabergshagen раскопаны два дома (один длиной 28 м, другой – 10,5 м), расположенных один подле другого. Во дворе Sudabergsbrode обнаружены остатки двух домов, также стоящих вместе, длиною 25-30 л каждый26. Подобные дворы, по аналогии со многими другими, обнаруженными в этом же районе, по-видимому, следует считать поселениями больших семей (ниже мы рассмотрим их подробнее). На это же указывает и другое обстоятельство. На территориях этих дворов найдены немногочисленные насыпи-погребения, как уже отмечалось, отнюдь не типа "захоронений хавдингов", но, по словам О. Меллеропа, свидетельствующие о богатстве и, прибавим, о значительном социальном весе тех, над чьим прахом они воздвигались. Предполагается, что это были погребения глав больших семей, патриархов, которых, естественно, хоронили на территории двора и память о которых бережно хранили. Погребения других жителей этих дворов не обнаружены. Таким образом, распад коллектива, жившего в Klauhauane, привел на рубеже IV и V вв. не к ликвидации домовой общины большой семьи, а к возникновению нескольких подобных же коллективов. Форма поселения изменилась: на смену куче малых домов индивидуальных семей, составлявших большесемейную общину, возникли крупные продолговатые дома, в которых большие семьи, образовавшиеся в результате раздела старого коллектива, продолжали вести свое хозяйство. Возможно, что состав этих "вторичных" больших семей был несколько более узким, чем "первоначальной", но как социальное явление патриархальная семья сохранила свою роль.

Этот вывод подтверждается изучением структуры дворов в Юго-Западной Норвегии в последующий период – IV-VI вв. Время "великого переселения народов" рассматривается современными норвежскими археологами как непосредственное продолжение позднеримского периода27. Особенно интересны раскопки дворов в областях Рогаланн и Агдер. Усилиями Я. Петерсена, С. Грига, А. Хагена и других археологов здесь открыты и изучены остатки многочисленных домов, относящихся к железному веку28. Большинство раскопанных усадеб датируется IV-VI вв. (период "великого переселения народов"), некоторые восходят к еще более раннему времени, а наряду с этим обнаружены дворы VII и следующих веков29. Вблизи домов открыты погребения людей, живших в них, и собраны различные предметы их обихода30.

Дома, имеющие различные размеры, относятся к одному типу. Они представляли собой длинные прямоугольные строения с низкими каменными стенами и крышей, поддерживаемой столбами (в земляном полу домов обнаружены ямки от этих столбов). В зависимости от размеров дома столбы шли в один, два или в несколько рядов. По мнению С. Грига, двускатная крыша опиралась не на каменную кладку стен, а на деревянные подпорки. Снаружи она, по-видимому, была покрыта торфом (рис. 1)31. Толщина стен 1-2 м, высота от 0,8-1 м (Lista) до 1,5 м (Sostelid). Дома иногда имели одно помещение, зачастую же несколько комнат, разделенных каменной кладкой (см. ниже). Окон не было, свет попадал в помещение лишь через вход и отверстие для дыма в крыше. В некоторых домах наряду с жилыми помещениями находились и стойла для скота32. В средней части жилых помещений обнаружены очаги, иногда – по нескольку. В селении Lista С. Григ нашел примитивные очаги, представлявшие собой простые углубления в земле, иногда обмазанные глиной.

Изучение всей совокупности собранных данных приводит к выводу, что население этих дворов занималось земледелием и скотоводством. В ряде случаев следов полей обнаружить не удалось. Там же, где они найдены, они оказываются очень небольших размеров. Так, в Sostelid общая площадь двух клочков земли, находившихся под обработкой, составляла всего 2 1/5 акра. В усадьбе Lyngaland, в которой, как будет показано далее, жило много народа, возделываемая площадь равнялась примерно 12 акрам. Нужно, однако, отметить, что для Норвегии небольшая площадь пахотной земли при крестьянском дворе представляет собой обычное явление и в гораздо более позднее время, чем железный век. Исследования почвы обнаружили большую примесь древесного угля: поля были расчищены от леса путем его выжигания. Очевидно, вспашка производилась при посредстве норвежской разновидности сохи (ard), отваливавшей землю в обе стороны33. Один и тот же участок пахали из года в год34. Большую роль в хозяйстве играло скотоводство. В раскопанных дворах обнаружены обширные помещения для домашнего скота. По расчетам А. Хагена, в больших усадьбах этого периода содержали, от 40 до 70 коров, в меньших дворах – по 30. Главным занятием населения была заготовка фуража для крупного рогатого скота. Разводили и мелкий скот, в частности овец, находивших себе зимой пищу на пастбищах, входивших в состав усадьбы. Пастбища отделялись от полей изгородью, в основание которой были положены камни. Наряду с земледелием и скотоводством рыбная ловля и охота являлись важными источниками питания людей раннего железного века.

Значительная часть дворов раннего железного века, раскопанных в Рогаланне, была заброшена в конце VI – начале VII в. А. Хаген высказывает мысль, что поскольку для удобрения почвы здесь применялся древесный уголь, окружающие леса подверглись с течением времени значительному истреблению, после чего участки были оставлены населением35. Другие ученые полагают, что причиной опустения дворов явилась эпидемия36. Однако далеко не все дворы были заброшены; часть их продолжала существовать в эпоху раннего средневековья.

Наряду с небольшими строениями найдены остатки очень крупных домов, подчас площадью в 100, 150, 200 кв. м и более. Рассмотрим некоторые из этих сооружений.

1. Sostelid (в Агдере). Это единственная усадьба в Норвегии, раскопанная целиком. А. Хаген нашел здесь остатки узкого продолговатого дома, длиною 35 м. На расстоянии 60 м от этого дома находился другой, еще более крупный. Его длина достигала 45 м, при ширине 6 м. Часть дома, в которой отсутствуют остатки очагов, использовалась, по-видимому, для содержания домашних животных. В нескольких метрах от этого дома находился третий дом, к одной из стен которого примыкало огороженное камнями пространство неправильной формы, вероятно, загон для скота, длиной 35 м. В пределах усадьбы обнаружено восемь или девять погребений под курганами. Поскольку двор, по расчетам А. Хагена, был населен примерно в течение 200 лет (с IV по VI в.), а размеры домов указывают на многочисленное население, то число погребений оказывается крайне незначительным. Однако такая же картина наблюдается и при раскопках других усадеб Рогаланна. А. Хаген высказывает предположение, что могильные холмы насыпались только над захоронением главы семьи в память о нем, прах же рядовых членов коллектива не обнаружен.

Помимо перечисленных выше сооружений, в поселении Sostelid неподалеку от усадьбы обнаружено прямоугольное в плане сооружение (30 x 10 м), сложенное из камней неодинакового размера и с трех сторон обнесенное каменной стеной. Сверху оно покрыто слоем земли. А. Хаген считает, что это сооружение являлось местом для отправления религиозных обрядов. Среди камней обнаружен красивый топор типа, характерного для неолита; такие орудия в ранний железный век использовались при языческих церемониях.

О полях, принадлежавших этому поселению, упоминалось выше. По выкладкам Л. Хагена, в стойлах в Sostelid могло содержаться примерно 40 коров.

А. Хаген полагает, что в Sostelid проживала большая семья, члены которой вели общее хозяйство, хотя каждая из входивших в ее состав групп (индивидуальных семей), занимавшая отдельный дом или его часть, пользовалась известной независимостью в рамках коллектива37. Установить численность последнего, разумеется, невозможно. Исходя из предполагаемого количества крупного рогатого скота, А. Хаген высказывает мысль, что для обеспечения 40 голов фуражом требовалось от 7 до 12 работников. Кроме них, в усадьбе жили дети, женщины и старики, не принимавшие участия в этих работах. Если эти расчеты правдоподобны, то население Sostelid должно было состоять из нескольких десятков человек.

2. Lyngaland (в Ерене, округ Рогаланн). Здесь обнаружены остатки двух больших домов, расположенных рядом и окруженных каменной стеной. В пределах ограды находились пахотные участки. Размеры усадьбы 400 x 410 м. К большому дому примыкает ограда, от которой идет проход для скота длиною 50 м; по этому огороженному проходу скот выгоняли на пастбище. На территории усадьбы находится более 90 куч камней, частично сложенных при расчистке почвы под пашню, частично же представлявших собою могильные насыпи (рис. 4)38. Раскопаны две насыпи, но никаких находок в них не обнаружено.

Больший из домов имел длину 62,5 м, ширину 7-8 м. Он состоял из пяти помещений, идущих одно за другим. Во всех них имелось по нескольку очагов и следы столбов, поддерживавших крышу. Каждая из комнат имела отдельный вход. Толщина каменных перемычек 1-2 м. Рядом с домом находился неглубокий выложенный камнями колодец. В этом доме вместе с людьми жили, по-видимому, и домашние животные.

Второй дом имел длину 30 м, ширину 6,5 м и состоял из одного помещения. В нем в разных местах находилось много очагов. Толщина стен 1-1,5 м. Выход был на той стороне, где находился соседний дом39.

Уже отмечалось, что пахотная площадь в Lyngaland равнялась примерно 12 акрам. Датировка поселения Я. Петерсеном – конец IV – начало VI в.

А. Хаген предполагает, что помещения в Lyngaland могли вмещать до 60-70 крупных домашних животных. Для заготовки фуража на такое количество скота нужны были 10-20 работников. Соответственно можно представить себе общую численность населения этой усадьбы. По-видимому, и в данном случае перед нами двор большой семьи (домовая община).

3. Storrsheien (в Рогаланне) – один из крупнейших и лучше всего сохранившихся дворов. Состоял из шести строений. Усадьба обнесена низким каменным валом, площадь – 400 x 400 м. В пределах ограды находятся около 100 насыпей – могил или куч камней, собранных при расчистке под пашню. Три дома Я. Петерсен относит к концу IV в., другие – к более позднему периоду. Поселение было заброшено лишь в первой половине IX в.

Рассмотрим сначала дома, построенные в IV-V вв.40 (рис. 3).

Первый дом41 имеет размеры 39,5 x 7,75 м. В нем два помещения, большое и малое. Остатки очагов обнаружены в обоих помещениях. В стене дома найдено погребение с небольшим количеством предметов домашнего обихода, относящееся к первой половине IX в., тогда как дом датируется эпохой "переселения народов".

Второй дом небольшой, 15 x 5,75 м, с одним помещением и одним очагом. Судя по обнаруженным предметам, здесь производилась выделка бронзовых и серебряных изделий.

Третий дом находился в 50 М от первого и имел наружные размеры 20 x 7,2 м. В нем было одно помещение. Найдены остатки трех очагов. Здесь, по-видимому, было стойло. От дома к пастбищу идет огороженный проход.

Двор Storrsheien разросся в "эпоху викингов". Новые дома42 датируются началом IX в.

Первый дом имел размеры 18,5 x 6,75 м и состоял из одного помещения. В его стене при входе найдено погребение. Очаг расположен посередине; другой очаг, меньших размеров, в стороне.

Второй дом имеет размеры 35,5 x 9 м. В нем одно помещение с тремя входами. Несколько очагов, один из них главный,– в центре. Находки (черепки и другие предметы) сосредоточены преимущественно в средней части дома. От этого дома также шел огороженный проход для скота на пастбище. Это дает основание предположить, что в одном из концов дома содержали домашних животных.

Третий дом имеет в длину 29 м и наибольшую ширину 7,6 м. В нем также одно помещение с четырьмя входами. Один очаг. Часть пола занята каменной кладкой. Подобная кладка встречается и в некоторых других раскопанных Я. Петерсеном домах.

Скотоводство в Storrsheien, как, очевидно, и в других описанных выше дворах, было главным занятием населения. Тем не менее земледелие здесь играло отнюдь не малую роль: пахотные участки занимали площадь до 18 акров.

И в Storrsheien население, несомненно, было относительно многочисленным в течение всего периода, когда двор находился под обработкой. По мнению норвежских археологов, здесь тоже жила большая семья.

4. Birkeland (в Рогаланне). Двор с трех сторон окружен каменной оградой, с четвертой к нему примыкает болото. Пахотная площадь равняется примерно 16 акрам.

В пределах усадьбы было расположено пять домов, три из них относятся к IV-V вв. Здесь же восемь могильных холмов (рис. 2)43.

Первый дом состоит из одного помещения площадью 25 x 5 м. В одной стороне пола – каменная кладка размерами 9,5 x 2,5 м. Два очага. От дома идет огороженный проход для скота к выгону.

В 300 м от первого дома находятся два других. Один из них имеет помещение площадью 27 x 6 см. Вещи найдены преимущественно в одной стороны помещения, служившей для жилья, тогда как противоположная его часть использовалась под стойло.

Третий дом отстоит от второго лишь на несколько метров. Он невелик: в нем одно помещение 16 x 4,5 м (также с каменной кладкой вдоль стены, длиной 7 м).

В нескольких метрах от него расположены два других лома, датируемых VII, VIII вв. Один занимает площадь 26 x 6,75 м и имеет два помещения с отдельными входами. Имеются очаги. Другой дом, 18,5 x 5,25 м, состоит из четырех небольших помещений. Следовательно, общая площадь домов в Birkeland, относящихся к более позднему времени, была меньше, чем площадь домов эпохи "великого переселения народов".

Я. Петерсен полагает, что в Birkeland в IV-V вв. существовало два отдельных хозяйства, имевших, однако, общие поля в пределах ограды44. Отметим, со своей стороны, что и в разобранном выше случае со Storrsheien также можно предположить наличие двух хозяйств, опять-таки совместно пользовавшихся пашней и угодьями.

Тип поселения, характер домов были в основном одинаковы во всей Юго-Западной Норвегии в указанный период45. Более того, обобщенный в книге А. Хагена материал свидетельствует о распространении аналогичных поселений в Дании, Швеции и других странах46. Рассмотрение данных о размерах домов приводит к выводу, что большие дома (площадью в 100 кв. м и более) были характерны для поселений раннего железного века в этом районе. Другие области Норвегии дали пока сравнительно немного подобных материалов. За дворами такого типа закрепилось название "дворов времени великого переселения народов"47. Для относительно более позднего времени мы располагаем ограниченным количеством данных. Имеющиеся все же публикации, касающиеся раскопок дворов VII-VIII вв., позволяют высказать предположение, что и в этот период отчасти продолжали строить крупные дома, либо использовали старые большие постройки48. Наряду с ними, однако, распространяется тип более скромного по своей площади дома, и обнаруженные остатки дворов в Рогаланне, датируемых IX в. и позднее, свидетельствуют об усилении именно этой тенденции. Есть все основания для вывода о переходе от современного поселения большой семьи к поселению дворами, находившимися во владении индивидуальных семей49.

Охарактеризованные выше черты поселения, хозяйства и общественной организации не были исключительной принадлежностью в Юго-Западной Норвегии. Подобные же формы существовали и в других областях страны50. Даже в наиболее северной части Норвегии, где следует предполагать особенное развитие охоты и рыболовства, основой жизни в эту эпоху были скотоводство и земледелие, связанное с прочным поселением больших семей дворами. Более того, А. Бреггер пришел к выводу, что граница распространения земледелия в VI-X вв. проходила севернее, чем в XII-XIII вв.51

Этот вывод, основывающийся на значительном археологическом материале, очень важен для оценки некоторых письменных известий о Северной Норвегии. Древнейшим достоверным сообщением о ней (не говоря о полулегендарных рассказах античных авторов о Thule) является запись, произведенная в конце IX в. англосаксонским королем Альфредом со слов норвежца Оттара и включенная в сделанный им же перевод на английский язык истории римского писателя Орозия.

Оттар, являвшийся, по собственным его словам, наиболее знатным человеком Е северной части Хологаланна (Северная Норвегия), посетил Англию во время торговой поездки и оставил любопытные сведения о жизни в Северной Норвегии, а также в Бьярмеланне (район Северной Двины или Кольский полуостров – ?). В частности, Оттар рассказывал, что он обладает большим богатством, заключавшимся в собираемой им дани с финнов, живших под его властью. О собственном же хозяйстве Оттар сообщил только, что у него много оленей и, кроме того, имеются коровы, овцы и свиньи, а "то немногое, что он вспахивает, он пашет на лошадях".

На основании этого рассказа некоторые историки были склонны заключить, что в Хологаланне земледелие играло совершенно второстепенную роль в жизни населения, занимавшегося преимущественно скотоводством, охотой и рыбной ловлей (которую, кстати, Оттар забыл упомянуть). Археологические данные заставляют пересмотреть эту точку зрения. Обнаруженные в этом районе поселения позднего железного века носят ярко выраженный земледельческий характер52. Последние расколки в Хологаланне, произведенные в районе Andøy-Senja (1954 г.), обнаружили группу дворов того же типа, что и в Рогаланне. Здесь найдены остатки каменных домов длиной 13-19 м, шириной 5-6 м. В усадьбах открыты погребения, вещи из которых позволяют отнести поселения к ранней эпохе викингов, т. е. ко времени Оттара. Усадьбу Greipstad, в которой наряду с группой других строений найдены остатки более крупного дома, длиною около 30 м, некоторые предположительно считают "усадьбой Оттара"53.

В Хологаланне обнаружено несколько групп домов. Дворы IV-V вв. отличаются от дворов "эпохи викингов" тем, что первые состояли из 12 небольших домов, расположенных двумя полукругами вокруг огороженного места в центре двора, тогда как вторые характеризовались наличием уже 16 более крупных домов (до 10 м длиной), также расположенных в два ряда (рис. 5)54. Как уже упоминалось, X. Лунд высказывает мысль, что эти дворы были владениями хавдингов55. Однако он не приводит никаких убедительных доказательств. Между тем его точка зрения встречает серьезные возражения. Принимая во внимание, что эти дворы были заселены в течение длительного времени, нужно предположить (если согласиться с гипотезой X. Лунда) существование целых "династий" правителей, иными словами, наличие в Северной Норвегии с незапамятных времен устойчивой власти хавдингов, что вряд ли правдоподобно.

Один из таких дворов был расположен на о. Тьотта (южный Хологаланн). Но относительно этого острова от конца "эпохи викингов" мы имеем прямое указание в сагах, что здесь жили одни мелкие крестьяне; лишь на рубеже X и XI вв. их земли перешли в собственность знатного хавдинга Харека, сына скальда Эйвинда Скальдаспиллера56. По-видимому, структуру этих поселений нужно объяснять так же, как и подобные дворы в Юго-Западной Норвегии (см. выше): то были поселки родственников, живших в отдельных домах, но составлявших единый коллектив – семейную общину.

В Гудбрандсдалене (Восточная Норвегия) форма домов была иной, чем в Юго-Западной Норвегии. Раскопанный здесь С. Григом большой каменный дом в Gilberg (местность Fäberg) имел в плане форму неправильного четырехугольника, со сторонами 24 и 19 м. Дом состоял из девяти помещений, имевших общий вход. Двор возник в эпоху викингов и оставался населенным в течение длительного времени57. Приходится и в данном случае предположить, что это было поселение большой семьи, в состав которой входил ряд малых семей, занимавших отдельные комнаты, но составлявших единую домовую общину.

В некоторых других областях Норвегии от железного века остатков домов не сохранилось, так как здесь их сооружали не из камня, а из дерева.

* * *

Выводы относительно эволюции сельских усадеб, основывающиеся на материале раскопок, находят подтверждение и дальнейшее развитие при привлечении данных топонимики. Работа по сбору и обработке географических названий началась в Норвегии давно и получила большой размах. Названия дворов, общей численностью примерно в 50 тысяч, сведены в обширный каталог, изданный Олуфом Рюгом58. Крупнейшим исследователем этих названий является Магнус Ольсен, основывающий свои работы по топонимике на изучении общего развития страны. Наблюдения, сделанные М. Ольсеном59 и некоторыми другими учеными60 при анализе названий дворов, приняты в норвежской исторической науке и обладают большой убедительностью.

В силу особенностей исторических судеб Норвегии (отсутствие завоеваний и вторжений других народов, медленность экономического развития, изолированность поселений) поселения, возникшие в глубокой древности, не уничтожались и не приходили в забвение, как это имело место в истории других народов. Исключительная преемственность поселений61 открывает необычайные возможности для изучения их названий. Наименования многих дворов, зафиксированные в наиболее ранних письменных источниках (саги, дипломы и др.) и подчас насчитывавшие уже ко времени записи этих памятников не один век своего существования, оказываются почти совершенно неизменившимися вплоть до новейшего времени62. Это и позволяет рассматривать названия поселений как важные исторические памятники.

Специалисты по топонимике прежде всего выделяют ряд классов названий дворов с различными корнями. Наиболее крупными классами считаются названия, в которых встречаются слова -ruð, -vin, -heim (heimr), -staðir, -land, -setr, -boer, а также названия дворов без словосочетания. Эти классы довольно обширные, в каждый из них входит большое количество названий. Так, имеются данные не менее чем о 1000 дворах с названием на -vin, приблизительно о таком же числе дворов, в названиях которых встречается -heim, о 2500 дворах с названием на -staðir; дворов, в названиях которых встречается слово -land, около 2000, слово -setr в топонимике повторяется 900 раз и т. д.

Дворы, входящие (в связи со своими названиями) в тот или иной класс, обычно характеризуются некоторыми сходными признаками, позволяющими предположить, что они возникли в определенную эпоху и в одинаковых исторических условиях. Руководствуясь рядом критериев (характер и структура самих названий, данные археологии, показания наиболее древних исторических источников, распространенность характерных названий дворов в определенных районах и т. д.) и двигаясь в ретроспективном направлении, историкам удается установить, к какому времени относится появление дворов со специфическими названиями и какова была социальная роль этих дворов.

Не представляет особой трудности сделать вывод, что чрезвычайно многочисленные (почти 3000) дворы с названиями на -ruð (от rydning, "расчистка") возникли позднее, чем дворы, названия которых принадлежат к другим упомянутым классам. Именно для этой категории названий более всего характерно наличие в их составе имени владельца – основателя двора. Бросается в глаза наличие в названиях дворов на -ruð большого числа христианских имен, появившихся в Норвегии в результате распространения католицизма, что дает основание относить эти дворы ко времени не ранее начала XI в.63 Во многих других случаях названия дворов на -ruð содержат указания на ремесленную профессию их основателей. Koppararuð (двор токаря), Skinnararuð (двор кожевника), Sutararuruð (двор сапожника), Kambararuð (двор гребенщика) и т. п., а иногда и на несвободное их происхождение – Naudgengsruð (двор раба) или приниженное положение (Kotaruð, Kotkarlsruð, двор бедного поселенца). Обращает на себя внимание и тот факт, что приходские церкви, основанные обычно в довольно крупных дворах, от которых они получали название64, никогда не имеют в составе названия слова -ruð, но очень часто слова -vin, -heim, -staðri, -land. Большинство дворов с названиями на -ruð находится в Остланне, в Восточной Норвегии, где в XII – XIII вв. происходила широкая внутренняя колонизация65. Распространенность дворов указанной категории является показателем масштабов колонизации66. Напрашивается вывод, что эти дворы представляли собой выселки, занимаемые сыновьями бондов, принужденными покинуть усадьбы своих отцов, либо дворы, жители которых принадлежали преимущественно к низшим слоям норвежского общества67.

Для понимания истории дворов с названиями, отнесенными к другим классам, существенное значение имеет знакомство с топонимикой сельских поселений в колониях, заселенных норвежцами в эпоху викингов (в Исландии, Гренландии, на Фарерских, Шетландских и других островах, в Ирландии и Северной Англии)68. Таким путем можно установить, какие названия давались норвежцами у себя на родине дворам, основывавшимся в IX-X вв., когда происходила колонизация островов "Западного моря", ибо естественно, что названия того же типа они стали давать своим усадьбам и в новых местах поселения. Оказывается, в Исландии не появилось названий дворов на -vin, -setr и появилось очень немного на -heim, так как подобная номенклатура уже вышла из употребления в Норвегии к эпохе викингов. Зато в Исландии, с одной стороны, широкое распространение получили названия мелких дворов на -staðir, а с другой – названия крупных владений первых поселенцев типа Hof ("храм"), Boer ("поселение") и т. п. и дворы с составным названием на -boer, -byr (опять-таки от Boer); в дворах последнего типа было основано сравнительно много церквей, что указывает ка высокое общественное положение их владельцев69. Норвежские названия дворов на -boer, -byr принадлежат, по мнению М. Ольсена, к эпохе викингов, хотя возникли они, по-видимому, несколько ранее, с чем и связано их распространение в норвежских колониях. В самой Норвегии насчитывается много дворов с названием Boer (Byr). Это были крупные дворы, являвшиеся центрами сельских округов. Вследствие такого их центрального положения у их обладателей не возникало потребности дать своим усадьбам более конкретное наименование, нежели просто "двор", "жилище". Интересно, далее, что в Южной Норвегии встречается немало дворов, которые первоначально носили названия на -boer, а впоследствии изменили их на -grend70. Grend означает "соседское поселение". Подобное изменение названий говорит о превращении отдельных дворов в общины с рядом хозяев. М. Ольсен приходит к выводу, что крупные усадьбы стали делиться еще до начала походов викингов; недаром стали появляться соседские дворы с названиями Austbyr и Vestbyr (т. е. "Восточный двор" и "Западный двор").

Другая широко распространенная в эпоху викингов как в Исландии, так и в Норвегии категория дворов – с окончаниями на -staðir – характеризуется сочетанием слова staðir ("место") с личным именем или кличкой. Но, в отличие от названий дворов на ruð, в названиях этого класса христианские имена почти не встречаются. С помощью археологии удается установить, что класс дворов с названиями на -staðir относится преимущественно к VII-VIII вв. Однако и эти дворы не являлись "первоначальными" усадьбами; их появление связано с разделами более древних усадеб, с расчистками нови. Присутствие личного имени в названии двора свидетельствует о том, что двор был поселением индивидуальной семьи. Таким образом, разделы дворов больших семей, действительно, начались еще до эпохи викингов71.

Дворы с названиями на -land ("земля") и -setr ("огороженный участок", "пастбище") также восходят к языческому времени, ибо в их названиях часто встречаются имена древнескандинавских богов72. Эти названия применялись обычно к огороженным полям и пастбищам-сетерам, связанным с "материнскими" усадьбами. Но со временем названия на -setr и -land стали обозначать самостоятельные дворы, что указывает на обособление отдельных частей старых усадеб и превращение их в дворы индивидуальных хозяйств. Подчас такие дворы выделялись для зависимых людей; об этом говорят названия, подобные Traelasta ir ("двор раба"), Kotland ("участок с хижиной") и др. С помощью археологии (см. выше) дворы с названиями на -land можно отнести (по крайней мере, в Юго-Западной Норвегии) к IV-VI вв.73 Дворы на -setr в Треннелаге восходят к VII-X вв.74

Топонимика вскрывает и более ранний класс дворов, для которых типичны названия на -heimr и -vin, не связанные с личными именами. Зато в них часто встречаются имена языческих богов. В сагах дворы на -heimr упоминаются в качестве владений конунгов и других знатных лиц – хавдингов75. Иногда слово heimr входило в название не двора,а более обширной территории; таков Þrandheimr (название области Тронхейм). Дворы на -heimr, на основании археологических данных, следует относить к первой половине I тысячелетия н. э. Отсутствие личного элемента в подобных названиях доказывает, по мнению М. Ольсена, что названия на -heimr ("дом", "родина") принадлежали "родовым дворам высокого социального положения"76.

Что касается дворов с названиями на -vin, то следует иметь в виду древнее значение этого слова: winja означало "пастбище", и такое значение оно сохраняло и в "старших" рунах, исчезнув затем из древненорвежского языка. Однако оно встречается в названиях многих дворов (до тысячи). Очевидно, названия пастбищ перешли на лворы в период возникновения последних. В этом превращении отразился переход от преимущественно скотоводческого хозяйства бронзового века к оседлому земледельчески-скотоводческому хозяйству раннего железного века. Имеющиеся данные позволяют констатировать, что дворы этого класса являлись крупными поселениями больших семей, занимавшими подчас центральное положение в местностях, где они были расположены, также в первой половине I тысячелетия н. э.77 Это предположение подтверждается раскопками дворов с названиями на -vin: в них обнаружены предметы II-IV вв.78

Некоторые же простые названия дворов, без словосочетания, восходят, по мнению норвежских топонимистов, к бронзовому веку, ибо эти названия не могут быть объяснены из истории древнескандинавского языка79.

Обзор различных классов наименований дворов в Норвегии был дан нами в ретроспективном плане; вслед за исследователями этих названий мы двигались от позднего материала к раннему. Что дал этот по необходимости краткий обзор для уяснения вопроса о судьбах семейной общины? Нам представляется, он прежде всего подтвердил выводы, основывающиеся на археологическом материале, и позволил распространить их на всю Норвегию, ибо раскопки производились лишь в отдельных ее районах, а данные топонимики, несравненно более многочисленные, относятся ко всем частям страны. Изучение названий дворов обнаруживает с большой определенностью хронологический рубеж, на котором семейная община перестает быть доминирующей социально-экономической ячейкой и, отнюдь не исчезая и далеко не сразу утрачивая свое значение, начинает вместе с тем постепенно уступать место хозяйственной организации нового типа – индивидуальной семье. Этот рубеж следует отнести к VIII-IX вв., хотя, разумеется, в разных частях Норвегии развитие шло неравномерно. Установление этого факта имеет большое значение для понимания всей совокупности процессов, протекавших в норвежском обществе в эпоху викингов, ибо распад больших семей означал важный, может быть, даже решающий момент в истории формирования индивидуальной собственности на землю со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Изучение номенклатуры сельских дворов обнаруживает не только расселение норвежцев на все большей территории, но указывает и на связь этой колонизации с важными сдвигами в обществе. Норвежские исследователи справедливо подчеркивают различия в социальной значимости дворов разных категорий и выделяют наряду с крупными усадьбами богатых одальбондов (собственников) мелкие поселения людей, представлявших низшие слои общества. Наличие, с одной стороны, усадеб с названиями вроде Gladvin ("Дом радости"), Fagrvin ("Прекрасная обитель"), Gullvin ("Золотой двор"), Rikheim ("Богатый дом")80 и т. п. и, с другой, дворов, именуемых, подобно упомянутым выше, Traelastabir или Kotland, имеет прямое отношение к социальной структуре и о многом говорит историку.

* * *

Открытия, сделанные норвежскими археологами за последнее время, дают основание несколько пересмотреть вопрос о наиболее ранней форме аграрного поселения в Норвегии. Новые данные не опровергли, на наш взгляд, распространенного мнения, что такой формой был обособленный двор Природные условия, прежде всего – крайняя ограниченность земельной площади, пригодной под обработку (особенно при примитивной земледельческой технике раннего железного века), не позволяли создавать большие деревни н вынуждали бондов селиться разбросанно. Но раскопки дворов в Рогаланне (Klauhauane), и в Хологаланне ("усадьбы хавдингов") свидетельствуют о том, что в отдельных местностях, где благоприятствовали условия, поселения деревенского типа все же возникали, и их можно проследить до очень отдаленной эпохи, вплоть до I в. н. э. Степень распространения этих первобытных деревень остается невыясненной, но их наличие в ряде случаев, по-видимому, прочно установлено. После нескольких веков существования эти групповые поселки по неизвестным для нас причинам пришли в запустение; их сменили обособленные большие дворы.

Однако (и это необходимо подчеркнуть), независимо от формы поселения, первобытный аграрный двор не представлял собой индивидуального хозяйства с частной собственностью на землю, как это пытаются доказать Г. Хатт и некоторые другие современные буржуазные историки и социологи. Приведенный выше материал о сельскохозяйственных дворах в Норвегии в позднеримский период, в период "великого переселения народов" и в эпоху викингов дает солидную основу для утверждения, что общественной ячейкой вплоть до VIII-IX вв. в этой стране была большая семья, составлявшая в хозяйственном отношении домовую общину81. Члены этого коллектива совместно использовали земли, входившие в усадьбу или примыкавшие к ней. Хозяйства больших семей, расположенные в одной местности, сообща использовали пастбища, леса и воды. Таким образом, эти угодья представляли собой обширные марки, принадлежавшие ряду дворов и называвшиеся альменнингом – "общей землею"82.

Рассмотренные выше данные со всей убедительностью опровергают мнение некоторых истериков, склонных считать большую семью вторичным образованием по отношению к индивидуальной малой семье. Так, К. Вюрер пишет, что большая семья – это "разросшаяся малая семья"83. На самом деле поселения больших семей сменили существовавшие до них поселки родового типа. Если попытаться представить себе численность населения деревень типа Klauhauane или в Хологаланне, то придется признать, что она значительно превышала число жителей самых больших домов типа Lyngaland. В этой связи можно высказать предположение, что большая семья в своем развитии прошла две стадии: на первой она была особенно крупной, охватывая значительное число сородичей вплоть до довольно отдаленных степеней, на второй стадии ее состав сузился до родственников трех поколений по мужской линии. Большую семью такого состава можно проследить по норвежским судебникам. Но и в них этот коллектив предстает перед нами еще не вполне обособившимся из более широкого круга сородичей.

Изучение структуры дворов вместе с тем показывает, что входившие в большую семью парные ("малые") семьи занимали обычно отдельные помещения в общем большом доме или обособленные дома в групповом поселке. Какие-то элементы индивидуального хозяйствования в рамках коллектива имели место. Таким образом, к домовой общине указанного периода, по-видимому, можно применить мысль К. Маркса о дуализме первобытной общины, которой общая собственность и обусловленные ею общественные отношения придавали прочность, в то время как индивидуальный характер жилья, производства и присвоения служил источником ее разложения84.

В свете данных археологии и топонимики становятся яснее постановления обычного права Западной Норвегии ("областные законы" Фростатинга и Гулатинга). Не вызывает сомнения, что многие положения "областных законов" применялись задолго до их первой записи, произведенной в XI в. В "областных законах" можно почерпнуть много сведений о большой семье, которая в период их составления еще кое-где сохранялась, но переживала процесс интенсивного разрушения.

В этих судебниках, в частности, говорится о происходивших время от времени разделах пахотной земли в рамках семейной общины между входившими в нее индивидуальными семьями. В судебниках детально определяются правила раздела земли сородичами. В них проводится разграничение между двумя формами раздела. Первая форма – раздел пахотной земли под индивидуальную обработку. Исходя, очевидно, из практических соображений, члены семейной общины выделяли в пользование отдельных "малых" семей, входивших в ее состав, части пашни. Хозяйственная общность большой семьи при этом, однако, окончательно не нарушалась, так как разделы носили временный характер и сопровождались переделами участков. "Законы Гулатинга" – судебник, действовавший в Юго-Западной Норвегии – содержат предписания, на основании которых можно заключить, что выделенные во временное пользование пахотные участки огораживались, однако на их границах еще не ставились межевые камни – знаки собственности. Не производилось при временных разделах и обмера участков, по-видимому, потому, что возможные споры легко могли быть разрешены путем передела. Изменение хозяйственных условий могло привести даже к восстановлению совместного хозяйства. При разделе земли в пользование право собственности по-прежнему оставалось за большой семьей. Описанная форма раздела не приводила сама по себе к распаду семейной общины, но, несомненно, его подготавливала.

Указания судебников на временные разделы земли между членами семейной общины представляют особый интерес. Как известно, существование у европейских народов общины с систематическими переделами земельных участков почти не нашло своего отражения в источниках, так как эти переделы прекратились еще до "варварских завоеваний". В Норвегии, где социально-экономическое развитие шло медленнее, в судебниках можно обнаружить некоторые указания на пережитки общинных переделов, не имевших, тем не менее, уравнительного характера. Эта специфика ранней истории Норвегии делает знакомство с нею поучительным в общеисторическом смысле, ибо на ее материале можно познакомиться с ранними стадиями социального развития, которые были пройдены и другими народами, но подчас ускользают из поля зрения историков.

В сохранившихся редакциях судебников упор сделан, естественно, на другую форму раздела земли – окончательный раздел собственности между выделявшимися из домовой общины индивидуальными семьями. Но эти разделы получили распространение в более поздний период, чем тот, который мы сейчас рассматриваем, и на разборе соответствующих постановлений мы не будем задерживаться85. Археологический материал показывает, с одной стороны, более раннюю стадию развития большой семьи, когда она, в силу общинного характера собственности и производства, отличалась значительной устойчивостью, а с другой – внутреннюю ее структуру, содержавшую в себе потенцию того раздела коллектива и его владения, которая осуществилась гораздо позднее. Как мы видели, дома больших семей характерны для периода, завершающегося примерно в VIII-IX вв. В последующее время типичной формой жилой постройки становится сравнительно небольшой дом, жилище "малой" семьи. Это наблюдение, находящееся в полном соответствии с заключениями, сделанными на основе названий дворов, помогает определить, к какому времени относятся наиболее ранние части "областных законов": постановления, регулирующие родовые связи и рисующие отношения собственности в рамках домовой общины, отражают обычаи, сложившиеся задолго до эпохи викингов.

Изложенным выше ни в коей мере не исчерпывается круг вопросов социально-экономического развития Норвегии в I тысячелетии н. э., возникающих в связи с изучением археологического материала. Мы оставляем в стороне проблему общественной дифференциации, встающую при анализе погребений, относящихся к эпохе викингов. Не касались мы и сложного вопроса о предпосылках политического объединения в рамках всей страны или в отдельных ее крупных областях, на который отчасти проливают свет опять-таки данные раскопок86. Можно упомянуть и вопрос об экономических связях между разными частями Норвегии и между норвежцами и другими пародами. Перечень таких проблем можно было бы увеличить. Мы не останавливаемся на этих проблемах по нескольким причинам. Прежде всего, поставленный в данной статье вопрос о характере поселений является решающим по своему значению. Выводы, которые можно сделать при изучении древних форм поселения в Норвегии, представляются нам более обоснованными, чем заключения, делаемые историками при анализе погребений. Последние, вне сомнения, дают известный материал, на основе которого можно говорить об имущественном расслоении и о социальном неравенстве в Норвегии в эпоху викингов. Достаточно просто назвать погребения хавдингов87 или знаменитые находки викингских кораблей конца IX в.88 Но, по нашему глубокому убеждению, даже наличие богатого археологического материала вряд ли может послужить основой для заключений о степени дифференциации старого общества и зрелости новых форм социальных отношений и не позволит сделать оправданные выводы относительно тех качественных изменений, которые совершались в норвежском обществе в эпоху викингов. Констатация богатых хавдингов и бедных и зависимых людей, сколь сама по себе ни интересна она, не может приблизить нас к уяснению общественной структуры в целом, ибо имущественные и социальные различия существовали уже и при общинно-родовом строе, где, как известно, были и вожди, и патриархальные рабы. Но такая констатация мало о чем говорит, а большего на основе погребений, по-видимому, сказать нельзя. Решающим для понимания характера общественного строя должен быть анализ письменных источников, в свете которых можно более правильно понять данные археологии89.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Мы не касаемся пока изменений в средних размерах сельскохозяйственных дворов, в составе их населения и в отношениях собственности на принадлежавшую двору землю.

2. Южнее Бергена, в местности Рускенес, среди костей оленей и тюленей найдены кости домашнего скота (быков, овец и свиней). См. A. Brinkman, Н. Shetelig. Ruskenesset. Norske Oldfunn, III. Kristiania, 1920.

3. См. A. Holmsen. Norges historie, I. Oslo, 1949, стр. 50-52 (раскопки Нуммедаля).

4. Культура бронзы получила распространение в основном лишь в южных частях Скандинавии – в Дании и части Швеции. В Норвегии изделий из бронзы было чрезвычайно мало, они преимущественно приобретались на юге, и орудия труда по-прежнему изготовлялись из камня. Некоторые ученые (L. Weibull. Det arkeologiska treperiodsystemet. Nordisk historia. Forskningar och undersökningar, I, Stockholm, 1948) вообще сомневаются в применимости к северным областям Скандинавии понятия "бронзовый век". А. Бреггер называет его "каменно-бронзовым веком" ("Steinbronzezeit") (A. W. Brøgger. Kulturgeschichte des norwegischen Altertums. Oslo, 1926. стр. 134). Во всяком случае, культура энеолита неравномерно охватила разные части Норвегии; на севере и в лесных и высокогорных районах продолжала удерживаться культура неолита.

5. Н. Shetelig, Н. Falk. Scandinavian Archaeology. Oxford, 1937, стр. 158-159.

6 .См. S. Hasund. Eit klimaskifte for 2000 år sidan. Meldinger fra Norges Landbrukshøiskole. Oslo, 1926.

7. A. W. Brøgger. Kulturgeschichte des norwegischen Altertums, стр. 29-31, 141. Первое документальное свидетельство о жителях Скандинавии – рассказ греческого путешественника Пифея из Массилии (около 330 г. до н. э.) – гласит, что северные народы занимались земледелием и, в отличие от южан, молотили зерно не на открытом воздухе, а в помещениях. Ultima Thule, о которой говорит Пифей, по-видимому, была Норвегией. Однако В. Стефанссон утверждает, что Пифей посетил Исландию. См. V. Stеfansson. Ultima Thule: Further Mysteries of the Arctic. London, 1942.

8. Железный век наступил на Севере позднее, чем в южных странах Европы, и первоначально из железа изготовлялись только оружие и мелкие предметы обихода (ножи, булавки). Орудия труда оставались преимущественно еще каменными, костяными и деревянными. См. О. Rygh. Om den aeldre Jernalder i Norge. Aarbøger for nordisk Oldkyndighed og Historie. København, 1869.

9. P. Hauberg. Skandinaviens Fund af romerisk Guid- og Sølvmynt før Aar 550. Aarbøger for nordisk Oldkyndighed og Historie. København, 1894; A. W. Brøgger. Ertog og Øre. Videnskapsselskapets skrifter, II, Oslo, 1921.

10. Н. Vogt. Report on the Activities of the Institute for Comparative Research in Human Culture in the Years 1939-1945. Oslo, 1946; его же. Report on the Activities of the Institute for Comparative Research in Human Culture in the Years 1945-1955. Oslo. 1956; A. Holmsen, H. Björkvik, R. Frimannslund. The Old Norwegian Peasant Community. The Scandinavian Economic History Review, т. IV, № 1, 1956. Библиографию см. А. Я. Гуревич. Норвежская община в раннее средневековье. Сб. "Средние века", вып. XI. 1958, стр. 6-7.

11. G. Hatt. Das Eigentumsrecht an bebautem Grund und Boden. Zeitschrift für Agrargeschichte und Agrarsoziologie. Jahrg. 3, тетр. 2, 1955.

12. A. W. Brøgger. Den nye bondestand på Jaeren for 2000 år siden. SMÅ, 1946. стр. 29-30.

13. Для понимания идейных взглядов Г. Хатта и их связи с его научными построениями определенный интерес представляет его доклад "Der Norden und Europa" (Essen. 1944), в котором он выступал как ревностный сторонник гитлеровского "нового порядка" в Европе.

14. О. J. Møllerop. Gård of gårdssmfunn i eldre jernalder. SMA, 1957.

15. М. Olsen. Farms and Fanes of Ancient Norway. Oslo, 1928, стр. 57, 65-67, 123, 230, 247-251; его же. Norge. NK, V (Stedsnavn), Stockholm. 1939, стр. 21.

16. M. Olsen. Farms and Fanes, стр. 124-157. См. ниже, стр. 229 слл.

17. О. J. Mullerop. Ук. соч., стр. 128-29.

18. Там же, стр. 26.

19. См. фотографию Klauhauane в SMA, 1957, стр. 43.

20. Н. Е. Lund. Håløygske høvdingeseter fra jernalderen. SMA, 1955.

21. O. J. Mullerop. Ук. соч., стр. 47.

22. S. Grieg. The House in Norwegian Archaeology. Acta Archaeologica, 1942, стр. 169.

23. О. J. Mullerop. Ук. соч., стр. 45, 47; J. Petersen. Leksaren. Viking, т. II, Oslo 1938, стр. 151, сл.

24. О. J. Mullerop. Ук. соч., стр. 45, 52; A. Hagen. Studier i jernalderens gardssamfunn. Universitetets oldsaksamiings skrifter, т. IV, Oslo, 1953, стр. 324-325.

25. О. J. Mullerop. Ук. соч., стр. 47.

26. Там же, стр. 42, 43.

27. W. Sloman. Folkevandringstiden i Norge. SMÅ, 1955, стр. 64.

28. S. Grieg. Jernaldershus på Lista. Oslo, 1934; J. Petersen. Gamle gårdsanlegg i Rogaland, т. I-II, Oslo, 1933, 1936; A. Hagen. Ук. соч., 1953.

29. Я. Петерсеном раскопано в Рогаланне и Ерене около 50 домов. С. Григ изучил остатки 11 домов. Раскопки А. Хагена обнаружили целиком усадьбу Sostelid с тремя домами и некоторыми другими сооружениями. Всего на этой территории раскопано примерно 75 остатков домов в более чем сорока разных местах. См. J. Petersen. Forhistoriske gardsanlegg i Rogaland. Undersøkels;r gjennom 25 år. SMÅ, 1961, стр. 16.

30. О погребениях этого периода В. Сломан пишет: "Роскошно обставленных княжеских захоронений нет. Даже самые богатые могилы содержат вещей не более, чем можно было бы ожидать от состоятельного крестьянина и торговца. Наряду с этим мы имеем массу одинаковых находок погребений представителей обеспеченных крестьянских, семей". W. Sloman. Ук. соч., стр. 69. Ср. J. Petersen. Bosetningen i Rogaland i folkevandriogstiden. Viking, т. XVIII, Oslo, 1954, стр. 18.

31. S.Grieg. Ук. соч., табл. XLI, 1-7.

32. Следов деревянных хозяйственных построек не сохранилось.

33. См. Н. Stigum. Plogen. Bidrag til bondesamfundets historie, т. I, Oslo, 1933; P. V. Glob. Ard og plov i Nordens oldtid. Aarhus, 1951. См. А. Я. Брюсов. К вопросу об истории земледелия в датской археологической литературе (1950-1953). CA, 1957, № 2, стр. 265-267.

34. И в средние века в Норвегии под пар землю оставляли нерегулярно, лишь на четвертый-шестой год. Зато благодаря значительному развитию скотоводства землю, очень тщательно удобряли.

35. A. Hagen. Ук. соч., стр. 231 сл.

36. О. J. Mullerop. Ук. соч., стр. 22. 24.

37. A. Hagen. Ук. соч., стр. 157.

38. Там же, стр. 121 (план).

39. См. реконструкцию домов: J. Petersen. Forhistoriske gardsanlegg i Rogaland..., стр. 23, рис. 3.

40. J. Petersen. Gamle gårdsanlegg i Rogaland, т. I, табл. LX, 1, 3, 6.

41. Там же, табл. XXIX, 1.

42. Там же, табл. LX, 2, 4, 5.

43. А. Hagen. Ук. соч., стр. 129 (план).

44. Впоследствии Я. Петерсен высказал мнение, что в этот период в Birkeland было три отдельных двора. См. J. Petersen. Bosetningen i Rogaland i folkevandringstiden, стр. 11.

45. За последние годы в этом районе раскопаны еще более крупные дворы, чем описанный выше Lyngaland. Обнаружено жилое строение длиной 90 м. В ряде пунктов по нескольку домов было расположено рядом, обычно параллельно. См. О. Rønneseth. Nokre problem frå gardssamfunnet på Jaeren. Heimen, т. X, 1955. (Нам эта работа известна по литературе).

46. A. Hagen. Ук. соч., стр. 163-180.

47. О. J. Mullerop. Ук. соч., стр. 22. Археологи, изучавшие дворы этого типа, высказывали мысль, что распространение культуры каменных домов и сопровождавших их погребений с установившимся набором вещей (глиняные сосуды определенной формы, подвески, золотые вещи, бронзовые и стеклянные сосуды) связано с иммиграцией в Юго-Западную Норвегию нового населения. В последние годы эта гипотеза оспаривается. См. A. Herteig. Er folkevandringstidene ekspansjon i Rogaland båret av innvandrere eller er den et indre anliggende? Viking, т. XIX, 1955.

48. См. выше. Cp. J. Petersen. Gamle gårdsanlegg i Rogaland..., т. I, стр. 66-67.

49. A. Hagen. Ук. соч., стр. 185, сл.; его же. The Norwegian Iron Age Farm. Universitetet i Bergen. Årbok 1955. Historisk – antikvarisk rekke. Bergen, 1956, стр. 56-58.

50. См. например, S. Marstrander. Hovedlinier i Trøndelags forhistorie. Viking, т. XX, 1956, стр. 41-42; K. Lindøe. En hustuft fra eldre jernalder på Sunnmøre. Bergens Museums Årbok, 1930. Historisk-antikvarisk rekke, № 7, Bergen, 1931.

51. A. W. Brøgger. Nord-Norges bosetningshistorie. Oslo, 1931, стр. 25, 26, 28, 33.

52. A. W. Brøgger. Nord-Norges bosetningshistorie, стр. 35-37.

53. Р. Simonsen. Ottar fra Hålogaland. Tromsø, 1957, стр. 8.

54. H. E. Lund. Ук. соч., рис. 1 и 2.

55. Там же, стр. 101-107.

56. См Snorri Sturluson. Heimskringla. Oláfs saga helga, 104. kap. Íslenzk fornrit, т. XXVII, Reykjavik, 1945, стр. 175.

57. M. Stenberger. Byggnadsskicket under forhistorisk tid i Sverige, Norge och Finland. NK, XVII (Byggnadskultur), Stockholm, 1952, стр. 60.

58. О. Rygh. Norske Gaardnavne, т. 1-18. Christiania, 1897-1924.

59. М. Olsen. Ættegard og helligdom. Oslo. 1926 (Англ. перевод: Farms and Fanes of Ancient Norway. Oslo, 1928); его же. Norge. Stedsnavn, NK, V, 1939.

60. A. Bugge. Om hvorledes Norge var bygget i vikingelid og middelalder. Historisk tidsskrift, 5 Raekke, т. 4, Oslo, 1920.

61. См. A. Holmsen. Problemer i norsk jordeiendomshistorie. Historisk tidsskrift, т. 34, Oslo. 1947, стр. 221-222.

62. M. Olsen. Farms and Fanes, стр. 13, 16, 69-74.

63. Kristínarruð, Pétrsruð, Jónsruð.

64. Из 950 приходских церквей в Норвегии около 850 названы по двору, в котором они расположены.

65. A. Bugge. Ук. соч., стр. 367-435.

66. О внутренней колонизации свидетельствуют и многие другие названия дворов, говорящие о расчистке и выжигании лесов под пашню (Brenna, Svea, Rönning, Bråten). Напротив, сокращение площади возделываемой земли после "Черной смерти" (середина XIV в.) нашло свое отражение в появлении названий дворов, говорящих о том, что они были надолго заброшены (Aune, Aunan, от auðu – пустошь; Öigården – пустующий двор и др.)

67. М. Olsen. Farms and Fanes, стр. 119-122; его же. Norge. NK, V, стр. 16.

68. Особый интерес в этом отношении представляет изучение "Книги о заселении Исландии" (Lamdnámabók Islands), в которой изложена история основания каждого крупного двора в период, когда на остров переселялись первые колонисты, т. е. в конце IX и начале X в. См. О. Larusson. Island. NK, V, стр. 60 сл.

69. Среди дворов этого класса встречаются дворы с названиями Karlabyr, Þegnabyr (Karl, Þegn – обозначения представителей свободного населения) и Holðaboer (hauldar, хольды – привилегированная верхушка крестьянства в Норвегии).

70. Hallalandsboer – Haddelandsgrend. См. Olsen. Norge. NK, V, стр. 23.

71. М. Olsen. Norge. NK V, стр. 24-26; его же. Farms and Fanes, стр. 97-123.

72. Þørsland, Fiøysland, Frøyssetr (от имен богов Тора и Фрея). Ср. многократно повторяющиеся названия Hofland, Helgaland, Hofsetr, Helgasetr; hof – языческое капище, helga – священный.

73. J. Petersen. Bosetningen i Rogaland i folkevandringstiden, стр. 23-25.

74. M. Olsen. Farms and Fanes, стр. 124-157.

75. О. Rуgh. Topografiske Oplysninger til Kongesagaerne, Historisk tidsskrift. 3. R, т. IV стр. 240, сл.

76. M. Olsen. Norge, стр. 29.

77. М. Olsen. Farms and Fanes, стр. 199-200.

78. H. Shetelig. Préhistoire de la Norvège. Oslo, 1926, стр. 163; S. Grieg. Hade lands eldste bosetningshistorie. Skrifter utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo, II, 1925. Oslo, 1926, стр. 94 сл.; В. Hougen. Fra seter til gård. Oslo, 1947, стр. 99-105.

79. H. Olsen. Norge, стр. 30; eго же. Farms and Fanes, стр. 213, сл.

80. A. Holmsen. Norges historie, т. I, стр. 84.

81. В И. Равдоникчс, изучивший структуру больших домов Старой Ладоги VII-VIII вв., пришел к выводу, что они представляли собой "тип патриархально-семейного жилища". См. В. И. Равдоникас. Старая Ладога. Часть II. CA, XII, 1950, стр. 32, 34.

82. Подробнее см. А. Я. Гуревич. Ук. соч., стр. 13, 18, сл., 26-27.

83. K. Wührer. Beiträge zur ältesten Agrargeschichte des germanischen Nordens, Jena, 1931. Критику подобных взглядов см. М. О. Косвен. Семейная община. СЭ, 1948 № 3. стр. 5-6.

84. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXVII, стр. 681, 691, 694-695.

85. См. А. Я. Гуревич. Большая семья в Северо-Западной Норвегии в раннее средневековье (по судебнику Фростатинга). Сб. "Средние века", вып. VIII, 1956, стр. 85-87, 95.

86. См. Н. Kont. Norsk politisk historie i forhistorisk tid. Innhogg og utsyn i norsk historie. Kristiania, 1921.

87. См., например A. W. Brøgger. Borrefundet og Vestfoldkongernes graver Skrifter utgit av Videnskapsselskapet i Kristiania. 1916 II, Hist.-filos. Kl., Kristiania, 1917; S. Grieg. Gjermundbu funnet. En høvdingegrav fra 900 – årene fra Ringerike. Oslo. 1947; A. E. Herteig. Gilefunnene på Østre Toten. Viking, т. XIX. 1955.

88. A. W. Brøgger, H. Falk. H. Shetelig. Osebergfundet, I-II. Kristiania, 1917; G. Gjessing. The Viking Ship Finds. Oslo, 1957.

89. Сказанное относится и к руническим надписям, дошедшим от изучаемой эпохи в большом числе. Некоторые из них в какой-то мере проливают свет на общественный строй Норвегии, но и на их основе вряд ли можно решиться на обобщения. Осторожность в данном случае нужна тем более, что подчас возникают серьезные разногласия в расшифровке надписей. Так, одна из известнейших надписей (камень в Tune VI в.) была прочтена С. Бугге (Norges Indskrifter med de aeldre Runer. Udg. ved S. Bugge. I, Christiania, 1891, № 1) и К. Марстрандером (С. J. S. Marstrander. Tunestenen Ncrdisk Tidsskrift for Sprogvidenskap, т. IV. Oslo, 1939) совершенно по-разному. По С. Бугге, в надписи речь идет о ближайших наследницах – дочерях, которые поставили камень над могилой своего отца, по К. Марстрандеру же – о дочерях рабынь и о мужчинах, являющихся наследниками покойного.