Литература

Источник: ИСТОРИЯ НОРВЕГИИ (1980)

Как мы видели, внедрение культуры железа имело принципиально важные последствия для норвежского общества. Главные из них – окончательное становление оседлого земледелия и расселение основной массы норвежцев отдельными сельскохозяйственными дворами. Сколь пи важны были скотоводство и – для населения прибрежных районов, а это были наиболее заселенные части страны, – морские промыслы, все же структурообразующим фактором в дальнейшей истории социального строя Норвегии явилось именно земледелие на небольших участках, которым занимались семьи, обитавшие в обособленных усадьбах. Этим фактором определялся весь образ жизни норвежцев на протяжении позднего железного века. Им определялись и более широкие социальные связи, которые выходили за рамки узких семейных мирков, – связи соседства, отношения между жителями одного округа и области, их право и характер самоуправления. Картина мира, лежавшая в основе мировосприятия скандинава, в конечном счете диктовалась той моделью, какую давала жизнь в усадьбе. Мир людей, как он воспринимался в ту эпоху, именовался "срединной усадьбой", Мидгардом (Miðgarðr); то был благоустроенный мир культуры. Вокруг него находился мир неосвоенной и враждебной стихии, хаоса, Утгард (Útgarðr), "то, что расположено за пределами усадьбы"; этот мир населяли чудовища и великаны. Такая картина мира получала и религиозную санкцию, и над миром людей возвышалась "усадьба богов", Асгард (Asgarðr), враждовавших с великанами и защищавших от них "срединный мир". Подобная структура мироустройства нашла отражение в скандинавской мифологии. Хотя эти мифы известны нам из более поздних памятников (прежде всего из песней "Старшей Эдды"), они, несомненно, возникли намного раньше¹.

Общественный строй скандинавов в VIII-IX вв. отличался еще большой архаичностью. Деление общества на знать, свободных полноправных бондов и зависимых людей, рабов напоминает структуру древнегерманского общества времен Цезаря и Тацита. Тем не менее в недрах традиционного варварского социального строя уже начинались существенные изменения. Укрепление земледельческой культуры, расширение площади возделываемой земли (при всей ее ограниченности, особенно ясной при сравнении Норвегии с другими странами Европы) и создание новых дворов при одновременном росте населения (о чем, по-видимому, свидетельствуют исследования погребений этого периода, ставших более многочисленными) приводили к новому процессу – к начавшемуся разделу больших семей, из которых выделялись индивидуальные хозяйства малых семей.

Первоначально производились разделы хозяйства, не сопровождавшиеся окончательным выделением участка земли из общего владения; со временем, однако, отдельные семьи начинали вести самостоятельное хозяйство. Происходивший раздел общей собственности на землю – одаля не приводил тем не менее к превращению его в индивидуальную собственность в прямом смысле, так как даже и долгое время спустя сородичи – бывшие члены большой семьи или их потомки – сохраняли преимущественное право приобретения земельного участка в случае отчуждения его хозяином (или его потомками) и право возвращения его себе. Следовательно, эти сородичи, называемые одальманами, не утрачивали права собственности на землю, находившуюся до раздела во владении большой семьи, и недаром в записях правовых обычаев указывается, что одальман, желавший выкупить ранее проданную им землю, должен был заявить: "Я передал землю другому, но право одаля принадлежит мне". Таким образом, земля не превращалась в объект купли-продажи. Одаль значил не только "владение", по и "вотчина", "родина". Бонды, которые издавна населяли и возделывали свои участки, располагали на них могилы предков и вверяли их охране языческих богов, были теснейшим образом связаны с этими землями. Такую органическую связь семьи с ее владением невозможно было разорвать, и земельные владения не стали предметом свободного отчуждения на протяжении всего средневековья².

Тем не менее разделы больших семей способствовали росту имущественного неравенства бондов. К этому же результату приводили и расчистки новых участков земли. Раскопки погребений VIII-IX вв. дают представление о возросшем богатстве части бондов: вместе с покойником или с его прахом (если производилось сожжение) в могилу клали значительное число предметов домашнего обихода, утварь, оружие, орудия труда, причем по сравнению с предшествующим временем возросло число изделий из железа.

Выделение малых семей, хозяйств отдельных бондов нужно связать с другим явлением огромного значения: история Норвегии перестает быть безымянной. Завершается "доисторическая" эпоха, начинается время, когда на исторической арене выступают индивиды³. Мы впервые слышим имена людей, которые тогда жили. Их сохранили названия многих дворов, основанных в тот период, и рунические надписи на камнях, которые были воздвигнуты в память о бондах и воинах. Сохранили их и рассказы о первых поселенцах в Исландии – выходцах из Норвегии: будучи записаны намного позднее, эти сообщения тем не менее имели историческую основу, и "Книга о заселении" – уникальный исторический памятник, благодаря которому нам известно обо всех бондах, поселившихся в Исландии в конце IX – начале X в. (здесь названы сотни имен). О многих норвежцах, притом не только знатного происхождения, узнаем мы из "Книги об исландцах" Ари Торгильссона и из исландских саг и песней скальдов. Разумеется, появление человеческой индивидуальности в поле зрения историка Норвегии было обусловлено прежде всего тем, что и его распоряжении начиная с IX-X вв. оказываются исторические памятники иного типа, нежели одни только данные археологии, которые, при всей их колоссальной важности, анонимны. Но ведь и самый факт появления этих новых источников – свидетельство возросшей роли отдельного человека, вследствие чего его имя считается достойным упоминания.

И действительно, в то время большее значение приобрели поступки отдельных лиц, уже не связанных традицией и коллективными установками, которые оставляли мало места для личной инициативы. Если ведение сельского хозяйства в старых районах Норвегии неизбежно подчиняло бондов рутине традиционной жизни, аграрным сезонам и извечному ритуалу, то переселения на новые земли (не племен, но отдельных небольших групп людей), торговля, военные предприятия требовали активности индивидов. Принадлежность к роду, семье, кругу соседства выдвигала на первый план те качества человека, которые благоприятствовали его включению в коллектив, принятию им обычаев и дисциплины последнего. Напротив, формы деятельности, приобретавшие теперь особое значение, апеллировали к инициативе и находчивости отдельного лица, способного ориентироваться и действовать вне привычных, "от века" заведенных условий. Создавались новые эталоны социального поведения.

Все это необходимо принимать во внимание при изучении походов викингов. Скандинавские историки говорят даже об "эпохе викингов", называя так период с конца VIII и до середины XI в. То было время чрезвычайно широкого развертывания человеческой активности, направленной за пределы собственной страны: военных набегов и морских плаваний, грабежей и пиратства, торговли и мирной колонизации. Но наряду с этой экспансией на территории самой Норвегии продолжалась прежняя жизнь и исподволь подготавливались и происходили перемены, отчасти связанные с активностью викингов⁴.

Нам уже известно, что задолго до начала походов викингов норвежцы совершали торговые поездки за море, поддерживая связи с фризами, главным узлом торговли которых, тесно переплетавшейся с пиратством, был Хедебю в Шлезвиге. Богатые погребения под курганами на юго-востоке и на западе Норвегии свидетельствуют о том, что заморские походы и торговля приносили хёвдингам немало богатств. Таким образом, походы, которые приобрели необычайный размах в IX – начале XI в., были подготовлены предшествующим развитием и послужили собственно продолжением более ранних экспедиций.

И тем не менее на Западную Европу походы викингов обрушились как неожиданное бедствие, какого она не испытывала на протяжении нескольких столетий, со времени варварских завоеваний. Первые удары были нанесены по Англии. Около 790 г. "Англосаксонская хроника" упоминает о первом появлении воинственных северян на побережье, а в июне 793 г. язычники, как она их неизменно называет, подвергли ограблению богатую церковь в Линдисфарне в Нортумбрии (Северная Англия)⁵. Так начались почти ежегодные морские набеги датчан и норвежцев на Англию⁶, перекинувшиеся вскоре на Гебридские острова, побережье Ирландии и Уэльса. Викинги убивали местных жителей, даже если они не оказывали им сопротивления, которое обычно было малоуспешным, так как нападавшие отличались необычайной воинственностью и отвагой⁷. Захваченный скот они гнали к берегу моря, где закалывали его, все награбленные ценности вывозились, строения разрушались и поджигались. Пленников продавали в рабство.

Наряду с разбоем викинги занимались и торговлей. Обычно молодые люди, сыновья зажиточных или знатных бондов, снаряжали корабли, погружали на них товары и, набрав дружину из наиболее воинственных сверстников, отправлялись и заморскую экспедицию. Прибыв в тот или иной пункт, они открывали торговлю, а по окончании ее нередко нападали: на местных жителей, предавая все вокруг смерти и разграблению. Обычно викинги уходили в экспедицию весной, а на зиму возвращались домой вместе с, награбленными богатствами и выручкой от торговли. В эпоху викингов торговые связи Норвегии с другими странами, в особенности с Англией, значительно расширились и интенсифицировались.

Ни в период, предшествовавший походам викингов, ни на протяжении своей последующей истории скандинавские народы, пожалуй, не играли столь заметной роли в жизни всей Европы, как в IX-XI вв. Скандинавские дружины и купцы появляются в Англии и Ирландии, во Франции, Испании и Южной Италии, и Германии, на Руси и в Византии.

В страны Восточной Европы, в частности на Русь и в Византию, совершали поездки с торговыми и военными целями норманны-викинги преимущественно из Швеции. Но есть сведения и об участии: норвежцев в сношениях с Восточной Европой. В начале IX в. установился великий торговый путь из прикаспийских стран по Волге через Восточную Европу в Балтийское море. Но этому пути в IX-X в. в Северную Европу стали в большом количестве привозиться чеканившиеся в Средней Азии восточные (куфические) серебряные монеты. В основном поток восточного серебра направлялся в Швецию и на южные берега Балтики, но достигал и Норвегии, на территории которой найдены несколько сотен восточных монет; найдены также изделия ближневосточного художественного ремесла. Все это позволяет думать, что и норвежцы участвовали в торговле по Волжскому пути.

Когда на рубеже IX и X вв. установился второй великий торговый путь Восточной Европы, путь "из варяг в греки", и здесь стали совершать торговые поездки норвежцы. Поскольку оба торговых пути скрещивались на берегах р. Волхов и далее шли на Балтику по общему направлению, Новгород с X в. стал важным центром торговли со скандинавскими странами. В сагах сохранились известия о торговых поездках норвежцев в Новгород. Возможно, норвежцы ездили с торговыми целями и дальше в глубь русских земель но пути "из варяг в греки" и даже добирались до Византии; в Норвегии найдено несколько византийских монет. В русских землях найдено несколько норвежских монет XI в. Однако, по всей видимости, Русь была для Норвегии скорее зоной транзита товаров из Ближнего Востока и Византии; здесь археологи обнаружили литого изделий скандинавского ремесла IX-XI вв., но в их числе нет ни одной вещи норвежского происхождения (все вещи явно изготовлены в Швеции или на Руси по шведским образцам).

По пути "из варяг в греки" норвежцы в X-XI вв. ездили в русские земли и Византию и в качестве воинов-наемников; в наемных варяжских отрядах русских князей в Новгороде, Киеве, Смоленске, Чернигове, в отрядах, в основном состоявших из шведов, служили также и норвежские викинги. Известно, что в середине XI в. в дружине киевского князя Ярослава служил норвежский викинг Харальд Сигурдарсон, по возвращении в Норвегию ставший норвежским королем (Харальд Суровый Правитель). Известно также, что еще до него Олав Трюгтвасон, Олав Харальдссон (Святой) и его сын Магнус, временно покинувшие родину по политическим причинам, находили пристанище при дворе киевских князей и оттуда возвращались в Норвегию для занятия тропа. Установилась даже династическая связь – дочь киевского князя Ярослава Мудрого Елизавета стала женой норвежского короля Харальда Сурового Правителя.

Норвежские воины-наемники добирались и до самого большого и богатого города того времени – до Константинополя (они его так и называли "Большое укрепление"), где их охотно принимали на службу в варяжскую дружину византийских императоров. Служба эта нашла отражение в сагах.

Первый этап походов викингов, характеризующийся эпизодическими грабительскими набегами на чужие земли, вскоре сменился вторым: началась колонизация ряда областей и стран. Преодолев сопротивления кельтского населения, норвежские завоеватели основали королевства в Дублине и на острове Мэн. Они укрепились на Оркнейских островах, заселили Шетландские⁸, Фарерские острова, Исландию и часть побережья Гренландии. Викинги (датчане вместе с норвежцами) завоевали Северную и Восточную Англию. Скандинавские колонисты в конечном счете смешались с покоренным ими населением, но эта ассимиляция началась не сразу. В Ирландии, восточная часть которой подпала под власть норвежского хёвдинга Торгисла около 840 г., завоеватели не занимались земледелием. Они обложили данью ирландцев, жили торговлей и войной, составив, таким образом, господствующий слой общества. Напротив, на острове Мэн норвежцы стали селиться по обычаям своей родины – дворами. Чисто норвежские поселения возникли на Оркнейских островах. Здесь вскоре укрепилась власть правителя островов – ярла, окруженного большой дружиной, необходимой для охраны островов и войны против соседней Шотландии. Выходцы из Норвегии, переселившиеся на Фарерские и Шетландские острова, занимались преимущественно овцеводством, рыболовством, ловлей птиц, тогда как зерно и некоторые другие продукты привозились из Норвегии.

Во второй половине IX в. (около 870 г.) началось заселение норвежцами Исландии. Сохранившиеся исторические источники дают возможность с исключительной ясностью представить картину ее колонизации. Так как на острове до того жило лишь немного отшельников-ирландцев, заселение носило мирный характер. Выходцы из Норвегии и из норвежских колоний на Британских островах (среди них преобладали знатные лица и зажиточные бонды) переселялись со своими семьями, сородичами, рабами и вольноотпущенниками⁹. Они занимали обширные земли, основывая нередко по нескольку дворов. Некоторые семьи захватили чрезвычайно значительные (по исландским масштабам) владения. Приблизительно к 930 г. приморские части острова были заселены¹⁰. Дальнейшие переселенцы получали землю от первых колонистов.

Среди исландских хёвдингов выделялись годи – предводители местного населения, влияние которых укреплялось вследствие того, что они те совершали религиозные обряды в принадлежавших им языческих храмах, посещаемых всеми жителями этой местности. Так, в Исландии с самого начала возник общественный строй, при котором решающее влияние на вес дела принадлежало холдингам и годи¹¹. Сверх того они владели кораблями; по океану и поддерживались сношения с Норвегией, жизненно необходимые для населения острова. Исландцы были по преимуществу скотоводами; земледелие на острове было слабо развито, и зерно в основном ввозили из Норвегии. Немаловажную роль в экономике Исландии играли морские промыслы. Жители ее принимали деятельное участие в походах викингов в другие страны, совершали ряд смелых экспедиций, увенчавшихся, в частности, открытием некоторых пунктов побережья и островов Северной Америки на рубеже X-XI вв. До 1264 г. Исландия сохраняла свою самостоятельность, после чего была присоединена к Норвежскому государству, но и на протяжении всего предшествующего периода ее историческое развитие тесно переплеталось с историей Норвегии.

Внешняя экспансия норманнов распространялась и в других направлениях. Они старались подчинить своей власти и северных соседей – племена саамов (лопарей, или, как они их называли, финнов), живших на побережье Ледовитого океана. Против саамов предпринимались военные экспедиции. Часть саамов оказалась в даннической зависимости от норвежцев. К концу IX в. относится рассказ Оттара, одного из норвежских хёвдингов, записанный английским королем Альфредом во время посещения Оттаром Англии, – это вообще первое прямое свидетельство из уст норвежца, которое сохранилось от эпохи викингов. Оттар жил в Халогаланде, на севере Норвегии, за Полярным кругом, и севернее, по его утверждению, никто из норвежцев не селился. Владел он большими стадами скота, преимущественно оленей. Пахотной земли было у него немного, и видную роль в его хозяйстве играли морской промысел и охота. "По главнейшее его богатство – дань, которую ему платят финны", – записал Альфред со слов Оттара. В состав дани входили: куньи меха, меховая одежда, оленьи и медвежьи шкуры, птичье перо, китовый ус, корабельный канат, на изготовление которого шли тюленьи и моржовые шкуры. Оттар совершал торговые поездки на восток вплоть до Белого моря, в страну Бьармию. Свои богатства он сбывал в Дании и Англии. Путь вдоль побережья Норвегии (в его рассказе впервые и встречается это название) из Халогаланда в Скирингссаль (торговый пункт на юге Норвегии), отнимал, по словам Оттара, целый месяц.

Несколько позднее сбор дани с саамов ("финский побор") перешел под контроль королевской власти, и этот источник доходов приобрел видное место среди всех поступлении, которые присваивали норвежские короли.

По пути, описанному Оттаром, в последующее время, в X-XII вв., норвежцы стали ездить к берегам Белого моря, в Бьармию. Рассказы о поездках в Бьармию, страну сказочных богатств, содержатся преимущественно в сагах. Поскольку достоверных сведений о местонахождении Бьармии сохранилось немного, в исторической литературе делались попытки поместить эту страну во многие пункты северной половины Восточной Европы. Однако из заслуживающих доверия источников совершенно очевидно, что реальная Бьармия находилась на восточном побережье Белого моря, в нижнем течении Северной Двины, где жило какое-то небогатое финно-угорское племя, занимавшееся охотой и рыболовством¹². Норвежцы, совершавшие плавания в Бьармию, вели о населением меновую торговлю, скупая пушнину, или же производили грабительские набеги на местные селения. Поездки норвежцев в Бьармию, видимо, велись регулярно; известно, что последняя поездка произошла в 1222 г.

Источники о плаваниях викингов в Новый Свет немногочисленны и весьма своеобразны. Летописных свидетельств о посещениях скандинавами Америки нет, и главный источник – саги, запись устной многовековой традиции; исторические факты в них нередко преобразованы творческим воображением сказителей.

Плавания в Америку, по сагам, совершали гренландцы – потомки норвежцев и исландцев. Вероятно, поиски леса, топлива, мехов, железной руды привели гренландских колонистов к берегам Нового Света. Около 986 г. исландец Бьярни Херьюльвссон отплыл на Гренландию, и его корабль буря отнесла на запад. Бьярни увидел какую-то землю, но к ней не пристал ("Сага о гренландцах"). Через несколько лет отплыл из Гренландии на запад Лейв, сын Эйрика Рыжего, гренландского первопоселенца. Лейв открыл берега новых земель: Хеллюланд (Земля плоских камней), Маркланд (Лесная земля) и Винланд (Виноградная страна). О трех землях повествует "Сага о гренландцах", а "Сага об Эйрике Рыжем" говорит лишь об открытии Винланда. Более поздние саги объясняют название Винланд там, что здесь скандинавы нашли дикий виноград. В Винланде норманны зимовали и вступали в контакты с аборигенами (скрелингами – коренными жителями Америки, эскимосами или индейцами). Таково начало традиции о появлении скандинавов в Новом Свете. Датировать это событие точно немыслимо, можно допустить, что оно произошло около 1000 г.

Саги повествуют о возвращении Лейва и о плаваниях его последователей в Винланд (всего известны шесть экспедиций). Все они относятся к первым годам XI в.

1121 г. датируется последнее известие о колонии скандинавов в Винланде. Затем судьба колонистов покрывается мраком. Ничего не известно о конце колонии. Локализация Винланда – предмет поисков и гипотез на протяжении столетий. Нет недостатка в многочисленных фальсификациях о Винланде, из которым упомянем о так называемом Кенсингтонском камне, открытом в 1898 г., и о нашумевшей "Карте Винланда" (или Йельской карте), опубликованной в США в 1965 г.

В 1965 г. норвежский этнолог и археолог Хельге Ингстад открыл на острове Ньюфаундленд следы поселка, который он приписывает скандинавам. Радиокарбонный анализ углей и золы культурного слоя показал, что они относятся к началу XI в. – это совпадает с предположительной датировкой письменных памятников. Индейцы и эскимосы до появления европейских колонизаторов не знали металлургии, между тем как Ингстад обнаружил остатки кузницы. Весьма возможно, что скандинавы основали, кроме поселения на Ньюфаундленде, и иные поселки в Америке. Имеются данные о находках канадских археологов на полуострове Унгава (Лабрадор) следов поселенцев из Скандинавии. Однако Ингстад не обнаружил ни погребений, ни оружия, ни керамики, ни предметов культа, типичных для скандинавского общества XI в., и поэтому ряд ученых (канадский археолог Плюме и др.) полагают, что открытые на Ньюфаундленде руины поселка относятся к эскимосской дорсетской культуре. Нет недостатка в самых фантастических определениях местонахождения Винланда, который помещают на Кубе, в Мексике, Парагвае, Полинезии и на Аляске.

Распространенный в современной литературе тезис, будто Колумб знал о плаваниях викингов в Новый Свет и стремился отыскать Винланд, несостоятелен. Все четыре экспедиции Колумб предпринял в тропической зоне, а не в высоких широтах¹³.

Наибольшая активность норвежских викингов приходится на IX в. Изменения, происшедшие за это время в самой Норвегии (см. ниже), обусловили известное сокращение походов в X в. Со своей стороны, заморские экспедиции и колонизация оказали сильное влияние на внутреннее положение в стране. Хотя и прежде Норвегия не была полностью изолирована от внешнего мира, однако воздействие западноевропейской материальной и духовной культуры, политических и социальных институтов никогда еще не было так велико, как в эпоху викингов. Грабежи и торговля с другими странами способствовали притоку в Норвегию драгоценных металлов и монет¹⁴, украшений (в особенности английского и франкского производства) и других богатств. Оружие, изготовлявшееся в Норвегии, достигло высокого совершенства, и легенды неоднократно упоминают о чудесных мечах, которыми были вооружены прославленные герои. Чрезвычайных успехов достигло кораблестроение; на своих ладьях викинги избороздили все омывающие Европу моря и смело отправлялись на просторы Северной Атлантики.

Некоторые из кораблей викингов сохранились до нашего времени в погребениях. Дело в том, что в ту эпоху существовал обычай хоронить покойников со всем необходимым для загробной жизни имуществом. Поэтому в обнаруженных многочисленных погребениях содержатся одежды, украшения, оружие, сельскохозяйственный инвентарь, приспособления для ремесла, кости принесенных в жертву домашних животных, в женских могилах – кухонная утварь, сосуды и многое другое. В погребениях знатных чин; найдены и ладьи или целые корабли, в которые укладывалось все это имущество вместе с трупом. Согласно религиозным представлениям того периода, человек после смерти совершал поездку в царство мертвых, где нуждался во всех предметах, окружавших его при жизни¹⁵. Погребения в корабле – специфическая форма, применявшаяся только в родах могущественных и прославленных вождей. Подобные погребения обнаружены в районе Осло-фьорда, а также в Западной и Северной Норвегии. Помимо курганных захоронений, обломки кораблей викингов найдены на дне фьордов и заливов, где они затонули тысячу лет назад.

Наиболее знаменито из них погребение в Усеберге, где под высоким: могильным холмом найден корабль, богато украшенный резьбой и наполненным всякого рода сокровищами (сохранилась лишь часть их, так как впоследствии могила подверглась ограблению), среди которых особый интерес представляет повозка, принадлежавшая, очевидно, похороненной здесь "королеве". Все вещи искусно отделаны и свидетельствуют о высоком уровне декоративного ремесла, достигнутом на скандинавском Севере к первой половине IX в. Вместе с "королевой"¹⁶ в Усеберге была погребена еще одна женщина, очевидно рабыня, убитая для того, чтобы она сопровождала свою госпожу в загробный мир и прислуживала ей так же, как она делала это при жизни.

Экспансия викингов изучается чрезвычайно интенсивно. Богатейшие данные археологии и топонимики, свидетельства нумизматики и рунологии, сообщения западных хронистов и арабских писателей, первые письменные свидетельства Севера, поэзия норвежских и исландских скальдов, которая, несмотря на то что была записана намного позднее, сохранилась в том первозданном виде, в каком возникла в IX-XI вв., другие памятники письменности XII-XIII столетий, содержащие указания на более ранние времена, всесторонне исследованы специалистами. Ныне мы немало знаем о повседневной жизни и обычаях скандинавов, об их кораблях и вооружении, походах и плаваниях, открытиях и завоеваниях, международных связях, об их верованиях и мировосприятии¹⁷. Не составляет большой трудности наметить основные формы, которые принимала скандинавская экспансия, ее этапы и направления. Более или менее ясны последствия викингской активности для народов и стран, на которые нападали викинги, равно как и для развития и самого норвежского общества. Многое, разумеется, остается туманным и спорным, и новые находки археологов могут изменить устоявшуюся, казалось бы, картину или внести в нее существенные поправки¹⁸.

Иначе обстоит дело с предпосылками и причинами широкой и многообразной экспансии скандинавов. Не то чтобы историки вообще не сумели предложить ее объяснения. Напротив, высказан целый ряд теорий. Но, как известно, чем крупней историческое явление, чем более важные последствия оно имело, тем труднее поддается оно однозначному толкованию, тем шире "амплитуда" объяснений, которые дают ему историки, придерживающиеся разных взглядов на исторический процесс. Не избежала разнобоя в истолковании и экспансия викингов. Расхождения в оценке ее причин в большой мере обусловливаются тем масштабом, который применяется при подходе к этой и в самом деле сложной проблеме.

Если походы викингов рассматривать в общем контексте отношений варварского мира с более развитыми народами – наследниками античной цивилизации, то их можно истолковать как последний этап германских нашествий, как вторую волну варварской экспансии в Европе¹⁹. Подобно тому как первая волна – Великие переселения народов в IV-VI вв. – привела к созданию новых государств на Западе, так и вторая волна – нападения скандинавов в IX-XI вв. – в конечном итоге имела те же последствия: возникли викингские королевства в завоеванных странах и областях и первые государства в самой Скандинавии. И точно так же, как после первой волны нашествий германцы приобщились к европейской культуре, восприняли христианство и вступили на путь феодального развития, скандинавы по окончании эпохи викингов из язычников стали превращаться в христиан и не остались чуждыми новым социальным порядкам, уже торжествовавшим в остальной Европе, сколь ни своеобразным было и впоследствии их культурное, идеологическое и социально-политическое развитие.

Оценивая походы викингов в подобном широком сопоставительном плане общеевропейской истории, можно было бы сказать, что в основе этой экспансии лежали, видимо, процессы разложения варварского общества с его родовым строем, рост общественного неравенства и выделение воинственной знати, которая и возглавила нападения на другие народы. Успехам экспансии весьма способствовало то состояние внутренней слабости, в каком находились страны, ставшие объектом нападении: глубокий кризис Римской империи в первом случае и неустойчивость разъединенных и раздираемых междоусобицами западноевропейских королевств, отсутствие сильной центральной власти во втором случае. Франкское государство в IX в. переживало распад, вызванный ростом самостоятельности крупных феодальных владетелей; Англия в то время не была политически, объединена, а в королевстве на северо-востоке ее, а Нортумбрии, которая явилась объектом наиболее яростных атак викингов, шла ожесточенная внутренняя борьба.

Указанное объяснение походов викингов исходит из констатации закономерности в развитии варварских народов, а именно: на определенном этапе перехода от доклассового строя к раннеклассовому развертывается широкая завоевательная экспансия. Эта экспансия, с одной стороны, вызывалась внутренним распадом традиционного общественного строя скандинавов, с другой – ускоряла его, так как завоевания, грабежи, сбор даней с покоренных, торговля, шедшая рука об руку с пиратством, благоприятствовали укреплению высшего слоя, способствовали зарождению феодализма в странах Севера.

Недостаточность этого, в основе своей правильного, как нам представляется, объяснения причин походов викингов заключается в том, что оно слишком общо, так сказать, "глобально". Оно не учитывает в должной мере специфических условий, которые в ту эпоху сложились в скандинавских странах. Поэтому нельзя уклониться при истолковании викингской экспансии от применения и более узкого, "скандинавского" масштаба. При таком подходе выясняется, что эта экспансия в контексте истории Норвегии была одним из проявлений внутреннего роста норвежского общества.

Как уже было упомянуто, окончательное формирование аграрного строя в Норвегии в связи с распространением культуры железа сопровождалось расчистками земель, созданием новых сельскохозяйственных дворов в тех районах, которые ранее оставались незаселенными. В свете этих изменения становится более многозначительный тот факт, что военной экспансии предшествовали мирные переселения на острова Северной Атлантики бондов, которые здесь продолжали вести приблизительно тот же образ жизни, что и у себя дома²⁰. Мы можем предположить, что недостаток пригодной для поселения и обработки земли на родине побудил многих норвежских бондов искать ее за пределами Норвегии. Таким образом, внешняя колонизация явилась прямым продолжением колонизации внутренней.

Поэтому ряд историков высказывают мнение, что одной из причин экспансии норвежцев в указанный период был земельный голод. Имеются косвенные указания на то, что численность населения в Норвегии возрастала (сама внутренняя колонизация не служит ли тому доказательством?). И хотя топонимика свидетельствует о возникновении большого числа новых усадеб в Норвегии как раз на начальной стадии эпохи викингов, очевидно, одна внутренняя колонизация не могла удовлетворить растущую потребность. Дело в том, что развитие сельского хозяйства шло не в качественном, но почти исключительно в количественном отношении: техника возделывания земли и в то время, и много позднее оставалась весьма примитивной²¹. То, что начиная с VIII и вплоть до X в. западные области Норвегии покинуло большое число жителей, которые нашли свою новую родину за морем, видимо, указывает на наличие относительной перенаселенности, вызванной отсталостью сельского хозяйства²².

Что касается военной экспансии, нападений на другие страны, пиратства, наемничества, то руководящая роль здесь принадлежала знатным предводителям, хотя в их отряды охотно вступали сыновья бондов, рассчитывавшие на легкую добычу и приобщение к славе вождя. Такие вожди в случае успеха добивались большого авторитета и собирали в своих руках немалые богатства, которые использовались в первую очередь для рекрутирования более обширных дружин, ибо верную службу воинов можно было обеспечить, только щедро раздавая им драгоценные металлы, кольца, запястья, оружие, пышные одежды и другие редкие предметы, каких они не могли приобрести у себя на родине. Война, грабеж, торговля давали богатство, но это богатство приобретало социальную ценность постольку, поскольку могло быть использовано как средство повышения общественного престижа. Высказывавшаяся некоторыми историками мысль, что накопленные в походах викингов богатства затем на родине у них вкладывались в земельную собственность, ни на чем не основана и является неправомерным переносом на весьма своеобразные отношения раннего средневековья явлений, которые имели место много веков спустя²³. Викинги, в том числе и их предводители, не были ни крупными землевладельцами, ни их прямыми предшественниками (см. ниже).

Это не значит, что возвышение воинственной знати не было связано с внутренним развитием самого норвежского общества. Но для того чтобы правильно понять эту связь и избежать неоправданных упрощений, необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что салю по себе выделение знати не обязательно служит показателем процесса классообразования. Вспомним, что и в более ранние эпохи в Норвегии появлялась социальная верхушка – так было, в частности, в эпоху бронзы. Однако затем, с переходом к железному веку, эта знать, отличавшаяся пышностью погребений, исчезла. То же самое наблюдаем мы и в соседней Швеции, где в период Вендель (VI-VII вв.), судя по археологическому материалу, существовала богатая "аристократия", занимавшая высокое общественное положение; но и она затем сходит на нет. Дело не в самом факте наличия социальной элиты – весь вопрос заключается в том, каковы материальные и общественные основы ее могущества. Война и торговля давали вождям возможность окружить себя дружиной и вести роскошный образ жизни будь то в эпоху бронзы в Норвегии, или в период Вендель в Швеции, или в начальный период викингской экспансии. Но эта знать не превращалась в господствующий класс общества (даже в самом примитивном смысле) и не устанавливала своей власти над соплеменниками и соотечественниками. Поэтому с изменением обстановки – скажем, с исчезновением возможности для дальнейших завоеваний и грабежей, с перемещением путей торговли, которые эта знать не могла долее контролировать, – она неизбежно теряла свое общественное положение. Стабильным, исторически перспективным существование такой социальной верхушки могло стать лишь при наличии определенных условий, в первую очередь при возникновении новых форм производственных отношений и соответствующих им форм собственности. Ни того, пи другого Норвегия в эпоху викингов не знала. Как мы далее увидим, господствующий класс в средневековой Норвегии формировался (в более поздний период) за счет других групп и слоев, знать же эпохи викингов к тому времени исчезает, преемственности между теми и другими не существовало.

Нет оснований полагать, что экспансия викингов была вызвана начавшимся процессом классообразовання в Норвегии или в соседних скандинавских странах. Общество бондов, которые волн самостоятельное хозяйство и ни от кого пи в каком отношении не зависели, и хёвдингов, источники богатства которых находились преимущественно за пределами страны, не имеет ничего общего даже с раннефеодальным обществом. Как уже подчеркивалось, социальный строй Норвегии того времени в существенных своих чертах напоминает традиционное германское общественное устройство. Внутреннее развитие этого консервативного общества шло до крайности медленно, и до тех пор пока оно не пришло в интенсивное взаимодействие с более развитыми обществами Европы, далеко опередившими его на пути генезиса феодализма, едва ли возможно говорить о процессе классообразования в Норвегии. Такой процесс начался у вторгшихся в Римскую империю германских племен после их расселения и смешения с покоренным населением. Эти вторжения и переселения нанесли решающий удар старому общественному строго германцев. Но походы викингов, при всем их размахе, не приводили к перемещению скандинавских племен на новые территории, и поэтому преемственность между старым и новым была здесь качественно иной – преодоление традиционного социального строя в Северной Европе могло совершиться лишь с огромным трудом и в течение длительного периода. Таким образом, зарождение классового строй не было предпосылкой или причиной походов викингов, скорее, оно оказалось одним из отдаленных последствий этой экспансии.

"Крестьянская" мирная колонизация некоторых островов Северной Атлантики, по-видимому, началась еще до эпохи викингов. Сама же викингская экспансия характеризовалась в первую очередь военными нападениями, и у нее имелись свои особые предпосылки. Если социальной предпосылкой нападений на другие страны – Англию, Ирландию, Северную Францию – было наличие воинственных и жаждавших добычи и славы хёвдингов и их дружин, то материальной предпосылкой таких атак явилось небывалое для Европы того периода развитие кораблестроения у скандинавов. Норвежцы занимались мореплаванием на протяжении многих столетий, о чем свидетельствуют как находки их ладей, так и наскальная живопись. Но в предшествующий период на кораблях и лодках можно было плавать вдоль берегов, но удаляясь от них; теперь же технические усовершенствования в судостроительном деле позволили отплывать далеко в открытое море. Викингский корабль, в отличие от своих предшественников, имел не только весла, но и руль и мачту с парусом; устойчивость ему придавал киль; борта его были сшиты из узких гибких дубовых планок, связанных со шпангоутами, такие корабли не страшились ударов океанских воли, отличались значительной быстроходностью, могли пристать практически к любому берегу, глубоко заходить в устья рек и почти совсем не зависели от течений и ветров. Корабли, найденные в курганах Юго-Восточной Норвегии (они датируются концом IX – началом X в.), имели длину 20-23 м при ширине 4-5 м и управлялись 11-16 парами весел. Но у викингов существовали и более крупные суда, обладавшие значительной грузоподъемностью²⁴.

Наличие таких кораблей закрепляло за скандинавами, прежде всего именно за норвежцами, безраздельное морское превосходство²⁵. И лишь наличие подобных кораблей сделало для них возможным развернуть в широких масштабах наступление на страны Запада, гарантируя внезапность нападения и большую мобильность боевых отрядов. Жители стран, которые подвергались атакам, в панике бежали от викингов. Нередко казалось, что нападают целые полчища их, хотя на самом деле отряды викингов, особенно в первый период походов, были численно невелики: викинги достигали успеха именно в силу высокой подвижности их судов и беспримерной дерзости, с какой они совершали свои набеги. Оружие их – мечи, копья, боевые топоры, луки со стрелами – отчасти было собственного изготовления, но нередко они пользовались прославленными франкскими мечами. Даже сравнительно небольшая дружина смелых викингов могла причинить значительный ущерб противнику.

Однако викинги не ограничивались военными нападениями. Они охотно вступали в торговые сношения с местными жителями, сбывая награбленное и приобретая изделия, которые не производились у них на родине. Поэтому не следует думать, что пиратство парализовало торговые связи Северной Европы, наоборот, именно в этот период торговля на Балтийском и Северном морях переживает небывалый подъем. Возникают первые скандинавские торговые пункты международного значения, которые отчасти превращаются в поселения городского типа. Хотя в Норвегии это развитие не зашло так далеко, как в Швеции, где крупнейшим торговым центром была Бирка, или в Дании, на юге которой находился знаменитый порт Хедебю, тем не менее и в Южной Норвегии в то время существовало значительное но тогдашним масштабам торговое поселение – Скирингссаль (или Каупанг, что и значит "торговое место", "торжище").

Таким образом, потребность в новых землях и источниках существования, жажда добычи, торговля, неизбежно в ту эпоху сопровождавшаяся пиратством, расцвет судостроительной техники и мореходства – вот основные предпосылки экспансии викингов. На эти факторы обычно и указывается в специальной литературе²⁶. К этому добавляют еще "дух странствий" и "поиски приключений" – явления вполне реальные. Человек, всю жизнь просидевший в своем дворе, никуда не выезжая, не пользовался высоким уважением. Из рунических надписей мы знаем о семьях, члены которых пали в битвах в самых разных концах тогдашнего мира. На кольчуге одного викинга, найденной археологами, выбиты рунами названия стран, в которых он побывал: Греция, Иерусалим, Исландия, Сёркланд (страна сарацинов, т. е. мусульман, – Северная Африка, Испания?). Английский король Альфред в конце IX в. записал рассказ посетившего его норвежца Оттара: как уже упоминалось, жил он на севере Норвегии, а плавания совершал вдоль всего Побережья страны, в Данию и в Англию. "Последний викинг" на норвежском престоле, Харальд Суровый Правитель, до того как стать королем Норвегии, служил в варяжской гвардии при византийском императоре, воевал в Италии и Сицилии и побывал на Руси, голову же свою он сложил в битве при Стамфордбридже, близ Йорка, где 25 сентября 1060 г. была разбита вторгшаяся в Англию норвежская армия. Это событие и знаменует конец эпохи викингов.

Открывшийся перед норманнами широкий мир привлекал их своей непохожестью на то, что было привычно видеть у себя дома, не в меньшей степени, чем богатствами и более благоприятными условиями жизни.

И все же, перечислив упомянутые выше факторы, мы вряд ли вполне убедительно объясним экспансию викингов. Историческое явление – движение людей, руководствующихся какими-то идеями, мыслями, представлениями, чувствами. Если, как уже было сказано, эта экспансия, несмотря на все длительно и исподволь складывавшиеся предпосылки, разразилась внезапно²⁷, то приходится предположить, что ко времени ее начала, на рубеже VIII и IX вв., скандинавы, в частности норвежцы, должны были пережить перелом и в духовной сфере, перелом, который побудил многих из них порвать с привычным консервативным образен жизни. Каковы эти внутренние стимулы массового движения?²⁸

Имеющиеся памятники – рунические надписи, поэзия скальдов, произведения изобразительного искусства той поры, погребения, другие данные археологии, как нам представляется, дают возможность для некоторых заключений, хотя бы и гипотетических.

Начнем с погребений. Способ обращения с покойником, погребальные обряды отражали идеи о загробном мире, религиозные представления людей. Как свидетельствуют данные раскопок, в период, предшествовавший началу походов викингов, на протяжении VII и VIII вв., в Норвегии наблюдалось постепенное упрощение обрядов захоронения, что, вероятно, было связано с проникновением и влиянием христианства. Если, согласно языческим представлениям скандинавов о загробном мире, переселившиеся в него ведут существование, во многом сходное с земной жизнью, и поэтому в могилу клали разные предметы, которые могли ему там пригодиться, то по христианскому учению душа покойного предстает нагой пред творцом. Начало экспансии в другие страны, где давно уже господствовала церковь, казалось бы, должно было привести к усилению воздействия христианской религии на скандинавов и еще более упростить формы погребения.

В действительности же произошло прямо противоположное. Начало эпохи викингов охарактеризовалось возвратом: к чисто языческим погребальным, обрядам. Могилы викингов заполняются самыми разнообразными предметами: оружием, украшениями, утварью, одеждами. Выше упоминались княжеские захоронения в курганах вместе с кораблями, готовыми к отплытию в царство мертвых. Они не являлись исключениями; не только знатное лицо, но и человека более скромного статуса и достатка старались снарядить в мир иной всем необходимым для того, чтобы он ни в чем не испытывал нужды. Археологи обращают особое внимание даже не на наличие в захоронениях драгоценностей, а на то, что могилы содержат огромное количество вещей, находившихся в повседневном употреблении. Это невозможно объяснить одним только ростом численности населения или увеличением богатств знати. Начало эпохи викингов ознаменовалось возрождением язычества, "языческой реакцией", охватившей все слои населения Норвегии. Эта реакция представляла собой форму противодействия религиозным влияниям, шедшим из стран, на которые нападали норманны. По справедливому суждению норвежских ученых, возрождение язычества отражало рост самосознания норвежцев²⁹: столкнувшись с другими народами, с иной культурой и мировоззрением, жители Севера лучше, сильнее осознавали свою самобытность и старались ее отстоять перед лицом христианского учения о жизни и смерти.

Другое явление, которое обращает на себя внимание при изучении культуры начального этапа эпохи викингов, – это качественные сдвиги в скандинавском изобразительном искусстве. С давних времен у германцев, и скандинавов в том числе, в искусстве преобладал "звериный стиль". Излюбленный предмет изображений на камне, кости, дереве, металле – животные. Но трактовка анималистических мотивов в VI-VII вв. и в VIII-IX вв. была глубоко различна. Произведения первого периода исследователи характеризуют как "вялые", "анемичные", им присуща монотонность – создается впечатление, что "звериный стиль", получивший большие стимулы к развитию во времена Великих переселений, впоследствии истощил заложенные в нем жизненные силы³⁰.

Начиная с VIII в. в Скандинавии быстро распространяется новый стиль. Он также основывался на анималистических мотивах, но находился в разительном контрасте с выдохшимся и вырождавшимся предшествующим стилем. На смену ему приходят исполненные напряженности и силы изображения животных, фантастичные и символические. Эти изображения лишены объективного масштаба, одни части тела даются в преувеличении по сравнению с другими. Наиболее характерный мотив этого периода – так называемый "хватающий зверь", существо с большой головой и маленьким телом, с развитыми цепкими лапами. Фигуры зверей свертываются в тугие узлы и застывают в угрожающих загадочных позах. В других же случаях они динамичны. В фигуре "хватающего зверя" ничего не осталось от былой стилизации и элегантности предшествующего периода – изображения этого странного зверя на брошках и других украшениях, на деревянных панелях и изукрашенных столбах далеки от натурализма и гротескны, они пугают и веселят в одно и то же время. "Хватающий зверь", встречающийся повсеместно на предметах этого периода, очевидно, был особенно популярным художественным мотивом, который разрабатывался разными мастерами и находил живой отклик в разных слоях общества. Но наряду с ним пошли в моду, и другие изображения: фигура так называемого "большого зверя" (некоего подобия льва), борющегося со змеем. Все эти изображения опять-таки поражают огромной напряженностью и сплои. Таковы же и резные головы драконов и других сказочных существ, которыми украшали столбы в жилищах, штевни кораблей, изголовья кроватей. Диким оскалом пасти эти фантастические существа должны были отпугивать злых духов. Искусство и магия были нераздельны в ту эпоху, эстетическое воздействие на зрителя являлось лишь одной и, по-видимому, не основной функцией изображения: предметы искусства должны были помогать людям в их жизненной борьбе, приносить удачу и отгонять недобрые силы. Произведения резчиков и иных мастеров нередко имели также и культовое, религиозное назначение.

Жизнь давала новые мощные импульсы для развития искусства. Неимоверно возросшие мобильность и агрессивная активность населения скандинавских стран находили свой выход и в сфере духовной деятельности. Исключительная эмоциональность и экспрессивность изображений, беспокойство и напряженность искусства начального этапа эпохи викингов являют собой полную противоположность искусству предшествующего периода. Как видим, изменения в изобразительном искусстве, ознаменовавшие начало эпохи викингов, перекликаются со сдвигами в религиозной сфере, показателем которых явилась "языческая реакция".

Бурный подъем изобразительного искусства не единственный симптом глубокой перестройки миросозерцания и жизненных установок норвежцев в ту пору. Одновременно наступает расцвет скальдической поэзии, наиболее изощренной в формальном отношении не только у германских народов, но и во всей Европе в средневековую эпоху. Скальдическая поэзия родилась в Норвегии, после заселения Исландии получила широкое распространение среди жителей острова и достигла в IX-X вв. исключительного расцвета и совершенства.

Германская поэзия героической поры характеризуется употреблением кеннингов, специфических метафорических оборотов и выражений, в которых обозначаемое понятие передается при посредстве других понятий, смежных или противоположных. Такие кеннинги применялись не одними скальдами, они встречаются как в англосаксонской поэзии, так и у скандинавов в песнях "Старшей Эдды". Но нигде не используются они столь интенсивно, как именно в поэзии норвежских и исландских скальдов. Кеннинг мог быть относительно простым (двучленным), типа "дорога китов" (что означает "море") или "ясень битвы" ("воин"), или более сложным, как, например, "лебедь пота шипа рай" (т. е. "ворон", ибо "шип ран" – это "меч", а "пот меча" – "кровь"); но кеннинг мог быть и еще более распространенным, четырех-, пяти- и даже семичленным. Ограничимся одним примером. Выражение "метатель огня вьюги ведьмы луны коня корабельных сараев" – это один из бесчисленных кеннингов воина. В корабельных сараях норманны держали свои ладьи, когда втаскивали их на берег. "Конь корабельных сараев" – "корабль", "луна корабля" – "щит" (обычно во время плаванья викинги вешали свои круглые щиты по бортам корабля). "Ведьма щита" – "копье", "вьюга копий" – "битва", "огонь битвы" – "меч", а "метатель меча" – "воин".

Поэтическая фигура кеннинга не отражает непосредственно действительности, она совершенно условна. Поэтому "древом битвы" мог быть назван не только герой, но и трус, а "расточителем сокровищ" – не один лишь щедрый вождь, но и бедняк. В более позднее время кеннинги с именами языческих богов применялись для обозначения христианских персонажей³¹. Назначение кеннингов состояло в том, чтобы сделать поэтический язык приподнято пышным, необычным и богатым. Эти его качества, ясно видные и сами по себе, особенно бросаются в глаза, когда скальдические стихи встречаются в контексте исландских саг, в которых они по большей части и сохранились: исключительно прозрачный, простой, кажущийся близким к разговорному прозаический язык саги находится в резком контрасте с вычурно изысканным языком скальда; "абсолютная проза" саги сопоставляется с "абсолютной поэзией", и это со- и противопоставление порождает сильнейший художественный эффект (теряющийся в переводе, так как поэзия скальдов практически непереводима).

Но кеннинги, вообще поэзия скальдов имели и мифологическую, и магическую основу. Дело в том, что многие кеннинги исходили из мифов и без знания их попросту были бы непонятны. Употребление кеннинга с мифологическим содержанием создавала как бы второй план изображения: поступки людей, их подвиги, походы, сражения, проявленные ими щедрость и другие качества (таковы обычные сюжеты скальдических песней) приобретали новое, более высокое звучание на фойе мифа о богах или сказания о древних героях. Сиюминутное, единичное событие воспринималось благодаря этому в связи с извечными сакральными образцами. Магическая же функция слова заключалась в том, что, согласно убеждениям норманнов той норы, слово, в особенности поэтическое, могло оказать свое благотворное или зловредное воздействие на того, кому оно было адресовано. Хвалебная песнь, исполненная скальдом перед лицом вождя и в его честь, не просто прославляла его, но и упрочивала, "увеличивала" его удачу, тогда как хулительная песнь могла послужить причиной неприятностей, болезной и даже смерти.

Ныне восприятие скальдической песни затруднено не только широким применением кеннингов. У нее в высшей степени необычный порядок слов, подчиненный требованиям аллитерации (начальной рифмы, созвучия начальных звуков в ключевых словах строки) и простирающийся вплоть до того, что два и более предложения могли быть переплетены между собой³². Но то, что для нас представляет трудно решаемый ребус, очевидно, было доступно пониманию норманнов эпохи викингов и вызывало у них эстетическое наслаждение.

Кеннинги и другие формальные утопленные приемы и поэзии скальдов во многом близки системе изобразительных средств, применявшейся в искусстве резчиков. В обоих случаях перед нами – сложнейшее искусство орнаментации. Одинаковым было и понимание авторства: как резчик, так и скальд, не выдумывая содержания своих произведений, изощрялись в варьировании орнаментальных или словесных узоров. Сходство идет дальше, ибо и в изобразительном, и в поэтическом искусстве той поры мы встречаемся с одним и тем же принципом: сосредоточение внимания художника не на целом, а на одной или немногих деталях, причем эта частность, эпизод, отдельно взятое качество персоналка призваны представить целое. В упомянутых особенностях поэзии скальдов и искусства резчиков и орнаменталистов начальной стадии эпохи викингов, на наш взгляд, можно видеть отражение существенных особенностей общественного сознания норманнов, еще во многом родственного мифопоэтическому сознанию "примитивных" народов.

Существенно, однако, подчеркнуть другое обстоятельство. Подобно тому как переворот в искусстве датируется как раз тем временем, когда началась викингская активность, точно так же и первые известные нам образчики скальдической поэзии восходят к IX в. Традиция приписывает создание скальдического стиля легендарному поэту Браги Старому, хотя вполне возможно, что скальдическая поэзия приобрела основные черты, впоследствии ей присущие, еще задолго до него. Но даже если Браги и не был новатором, лишенным предшественников, именно на рубеже VIII и IX вв. в развитии искусства стихосложения происходит резкая перемена, своего рода мутация, которая привела к возникновению ряда стилистических новшеств, характерных для скальдического стиля³³. Не сохранилось ни одного имени поэта до Браги, тогда как начиная с него мы знаем имена сотен скальдов. Видимо, именно в это время возникает и понятие авторства применительно к скальдической песни. Если так, то и в этом факте можно усмотреть симптом роста самосознания норманнов, вызванного большим обособлением личности в рамках коллектива, чем это наблюдалось в предшествующий период. Вспомним высказанную ранее мысль об утрате историей Норвегии полной "анонимности" именно в канун эпохи викингов!

Но и другие существенные перемены в культуре норманнов относятся к тому же периоду. Как раз в канун эпохи викингов происходит переход от старшего рунического алфавита, состоявшего из 24 знаков, к младшему, упрощенному до 16 знаков, причем, что особенно важно, старшие руны были достоянием общегерманским, тогда как руны младшие – чисто скандинавским явлением. Поскольку рунические письмена имели прежде всего религиозно-магическое применение, то можно предположить, что и в этой "реформе" рунической письменности выразились сдвиги в общественном сознании норманнов.

Наш поневоле беглый обзор ряда явлений духовной жизни норманнов, таких, как формирование скальдической поэзии, переход к новому стилю изобразительного искусства, смена футарка младшими рунами, "языческая реакция", приводит к заключению, что все эти существенные сдвиги в культуре оказываются – в историческом плане – синхронными, все они произошли в конце VIII или начале IX в. В это же самое время появляется новый тип морского судна – результат длительных конструктивных исканий скандинавских мастеров-корабельщиков. И в это же время начинается широкая экспансия норманнов в другие страны. То был период поистине глубоких перемен в жизни народов Скандинавии, перемен, затронувших как материальную, так и духовную их жизнь. Все эти перемены, надо полагать, исподволь давно подготавливались. Но обнаружились они в виде своего рода скачка, который произошел на протяжении жизни одного-двух поколении. Этот резкий взрыв должны были ощутить как сами норманны, так и народы, с которыми они пришли в интенсивное соприкосновение и многообразное взаимодействие.

Очевидно, столкновение с новым для них внешним миром породило у норманнов чувство огромной внутренней напряженности, вызванной ощущением сильнейшего контраста "своего" и "чужого". Осознание этого контраста приводило к интенсивным исканиям в сфере духовной культуры. Внешний мир, перед которым они выступали в качестве смертельной опасности (на Западе стала популярной молитва: "Боже, избави нас от неистовства норманнов!"), в свою очередь воспринимался жителями Севера как угроза их внутренней сущности и самобытности. Эта угроза привычному строю жизни, старой религии и обычаям имела результатом "языческую реакцию". Картины ужаса, ярости, неукротимой энергии и героического пафоса, которые мы находим в изображениях мастеров из Усеберга или на рунических камнях и которые перекликаются с образами скальдической поэзии (и, прибавим, с мотивами песней "Старшей Эдды", хотя она и сохранилась в позднейшей записи), выражают одновременно и страх перед враждебными силами, и волю их обуздать.

Искусство и поэзия были важными стимулами для норманнов, воплощая их новые этические идеалы и жизненные установки³⁴. Перемены в материальном существовании скандинавов, их возросшая потребность в новых землях, в товарах, жажда добычи толкали их на экспансию. Вместе с тем эти перемены сопровождались ломкой общественного сознания. Явления столь разнопорядковые, как агрессивная воинственность и отвага, проявленные в дальних плаваниях, и высокий расцвет изобразительного и поэтического искусства, имели некоторые общие истоки.

Религиозные представления скандинавов нам известны преимущественно из песней "Старшей Эдды", записанных в Исландии в XIII в. Однако нет серьезных оснований сомневаться в том, что мифы о богах – Торе, Одине, Локи, Фрейре, Фрейе и др. – восходили к гораздо более ранней эпохе. Но время, викингов, видимо, наложило свой отпечаток на облик некоторых мифологических персонажей. В особенности это касается Одина, бога войны и воинов.

Один, покровитель героев, которых он после их гибели на поле битвы забирает в свои чертоги – в Вальгаллу, отличается хитростью и коварством. Вызывая битвы, он сам в них не участвует, а победы часто дарует несправедливо. Один – бог, в котором боевое неистовство сочетается с поэтическим исступлением. Он выступает под самыми равными именами и способен бесконечно изменять внешность, но обычно его представляли в виде одноглазого бородатого старика в надвинутой на лоб шляпе и в синем плаще. Одни похитил у великанов мед поэзии и, принеся самого себя в жертву себе же, приобрел знание магических рун и заклинаний. Таким образом, воина, мудрость, поэтический дар, колдовство, шаманизм сочетаются в Одине, со временем выдвинувшемся в качестве главы всей семьи богов – асов.

При сравнении с Одином Тор выглядит простодушным. Судя по именам, которые в ту пору давали новорожденным, Тор пользовался исключительной популярностью, и его покровительством хотели заручиться. Торстейн, Торбьёрн, Торгейр, Торольв, Торгрим, Торир, Торарин, Торлейв, Торфинн и т. п. – имена с частицей Тор постоянно встречаются в сагах. Тора почитали как главного противника великанов и чудовищ, сил Утгарда, с которыми он вел постоянные воины. Его оружие – молот Мьёлльнир, который, равно как и молния и гром, символизирует его силу, мужество и воинственность. Но культ Тора, как полагают, был связан и с плодородием.

Рядом с Одином и Тором мы постоянно видим в мифах о богах самого коварного из скандинавских мифологических персонажей – Локи, зачинщика зла, погубившего светлого бога Бальдра. Но Локи подчас и помогает Тору всяческими уловками. В пророчествах о конце мира (песнь "Прорицание вёльвы" в цикле "Старшей Эдды") сказано, что в решающей схватке асов с великанами Локи будет на стороне злых сил, тем более что многие чудовища – Мировой Волк Фенрир, Мировой Змей Ёрмунгард и владычица преисподней Хель – его порождения. В этой завершающей схватке Тор, сразив Змея, обречен погибнуть и сам, как и другие боги. Северная мифология мрачна, хотя трагические ее топа переплетаются с комизмом, которым, впрочем, еще более рельефно оттеняет сумрачность северного языческого миросозерцания.

В отличие от асов – Одина, Тора и других богов – Ньёрд, Фрейр и Фрейя принадлежат к семейству ванов – божеств плодородия. Фрейр дарует людям богатство и мир. Возможно, ваны были еще древнее, чем асы, с которыми они, согласно мифу, первоначально воевали, а затем примирились и заключили союз. В представлениях, о ванах сохранились следы весьма архаических брачных обычаев.

Говоря о языческой религии скандинавов, необходимо подчеркнуть, что в основе ее лежала не вера в богов (в том смысле, в каком христиане верят в бога-творца, признавая его всемогущество, милосердие и благость), а культ, система ритуалов и жертвоприношений, при посредстве которых осуществлялась Связь людей с божеством. В ответ на принесенные ему жертвы бог был обязан оказать помощь и покровительство своим поклонникам, верным, и самое слово "trú", которое впоследствии, в христианскую нюху, стали применять для обозначения веры, в языческую эпоху значило "верность", проистекавшую из взаимной поддержки³⁵.

1. Частично мифы, нашедшие отражение в эддических песнях, иллюстрируются изображениями на камнях с руническими надписями, которые воздвигались в скандинавских странах в эпоху викингов. О глубокой древности скандинавской картины мира свидетельствует то, что представление о миро людей как о "срединной усадьбе" было общим для всех германских народов.

2. Подробнее см.: Гуревич А. Я. Норвежское общество в раннее средневековье. Проблемы социального строя и культуры. М., 1977, гл. I.

4. Термин "викинг" (víkingr) не вполне объяснен. Средневековые скандинавы более позднего времени называла так пиратов и грабителей. В самую же эпоху внешней экспансии таре в ходу был термин "víking", означавший военный поход (встречаются рунические надписи в память о людях, которые "погибли в викинге"). Что касается этимологии слова "викинг", то одни ученые связывают его с Виком – норвежской областью, которая примыкает к Осло-фьорду; другие – со словом "vík" – "бухта", "залип" (викинг – тот, кто укрывается в заливе с целью совершить внезапное нападение). Связывали термин и с древнеанглийским "wic" (от лат. – "vicus") – "торговое место", "лагерь", "город". Согласно наиболее авторитетному толкованию Ф. Аскеберга, термин "викинг" происходит от глагола "víkja" – "отклоняться", "поворачивать": викинг – это человек, покинувший родину, морской воин, ушедший за добычей. См.: Askeberg F. Norden och kontinenten i gammal tid. Studier i forngermansk kulturhistoria. Uppsala. 1944, s. 121 ff., 140 ff., 182 f.; Jones G. A History of the Vikings. New York; Toronto, 1968, p. 75 f.

5. Несколько лет спустя в память об этом разрушительном набеге жители Линдисфарна воздвигли камень, на котором изображены викинги в кольчугах, размахивающие боевыми топорами и мечами.

6. Так как в ранних нападениях на Англию главную роль играли датчане, то англосаксы называли данами всех скандинавов, появлявшихся в их стране, хотя среди них наряду с выходцами из Дании были и норвежские викинги.

7. Среди викингов особенно выделялись берсерки, могучие и свирепые воины, приходившие во время битвы в такое исступление, что они выли, кусали свои щиты и сбрасывали с себя одежду; они считались неуязвимыми, пребывание их в дружине конунга служило признаком его силы и славы.

8. Норвежская колонизация Шетландских и Оркнейских островов началась еще до походов викингов.

9. Например, Унн Мудрую сопровождали, как рассказывает сага, много именитых и знатных мужей и все ее родичи, не говоря о слугах и рабах.

10. Число переселенцев в Исландию из Западной Норвегии было настолько велико, что, как сообщают позднейшие источники, король Харальд Прекрасноволосый (см. ниже) пытался запретить дальнейшую эмиграцию, но, убедившись в безуспешности этой меры, установил подать на переселенцев. Переселялись в Исландию также выходцы из Ирландии, Шотландии и с островов Северной Атлантики, а возможно, и из других скандинавских стран.

11. Тем не менее все исландские бонды были полноправными, свободными людьми, не находились в зависимости от хёвдингов и участвовали в местных тингах, равно как и в общеисландском альтинге. Даже те переселенцы, которым пришлось взять землю у первых колонистов, не превратились в их арендаторов и держателей и свободно распоряжались своими участками. Исландский общественный строй вплоть до конца эпохи викингов представлял собой своеобразное сочетание демократии и аристократических тенденций. Последние возобладали в XII в., когда хёвдинги скопили в своих руках крупные владения и стали подчинять себе мелких крестьян. В "век Стурлунгов" (вторая половина XII – первая половина XIII в.), получивший свое, название от имени наиболее могущественного рода исландских хёвдингов, между знатными семьями разгорелась ожесточенная междоусобная борьба, которая и привела в конце концов к падению исландского "народоправства".

12. Тиандер К. Ф. Поездки скандинавов в Белое море. СПб., 1905.

13. См.: Коган М. А. Открыли ли норманны Америку? – В кн.: История географических знаний и открытий на Севере Европы. Л., 1973; Он же. Знал ли Колумб о плаваниях викингов в Новый Свет? – Известия Всес. геогр. об-ва, 1977, вып. 4; Ингстад X. По следам Лейва Счастливого. Л., 1969.

14. Денежное обращение было развито в ту эпоху в Норвегии очень слабо, и накопленные сокровища зачастую превращались в клады (см.: Skaare K. Coins and Coinage iu Viking-Age Norway. Oslo; Bergen; Tromsö, 1976). Кладов (преимущественно серебра) было так много, что некоторые археологи называют время викингов "серебряным веком" в Северной Европе. Зарытые в землю сокровища, как правило, не изымались более: согласно представлениям язычников-скандинавов, в драгоценных металлах как бы материализовались могущество, счастье, удача их обладателей, и поэтому, спрятав сокровища, они наилучшим образом обеспечивали свое благополучие. "Сага об Эгиле" рассказывает, как Эгиль, получив в свое время от английского короля два ящика с серебром, в старости закопал их в землю, а рабов, которые помогали ему запрятать сокровища, умертвил. В основе подобных представлений о роли драгоценностей в обеспечении "везенья" их обладателей лежит идея магическом сопричастности этих предметов и внутренней сущности человека.

15. Исландец Снорри Стурлусон в предисловии к истории норвежских королей ("Круг земной", XIII в.) делил древнее время в Скандинавии на "век сожжений", когда тела умерших предавали огню, а над погребениями воздвигали памятные камни, и "век Курганов", в которых хоронили конунгов вместе с их вооружением и прочими предметами. Обычай класть в могилу имущество умершего, объясняет Спорри, вызван повелением бога Одина: каждый в Вальгалле (палате, где один принимал героев, павших на поле битвы) должен владеть тем имуществом, которое он закопал в землю, один повелел также, чтобы над погребениями знатных людей воздвигались курганы и памятные камни. Так, после смерти бога Фрейра, который, по преданию, был конунгом в Швеции, все его сокровища спрятали в курган.

16. Существует предположение, что это Аса, бабка объединителя Норвегии Харальда Прекрасноволосого.

17. Подробнее см.: Гуревич А. Я. Походы викингов. М., 1966.

18. Значительные коррективы в трактовке экспансии викингов были сделаны после исследования ранних городских центров в Швеции (Бирка), Дании (Хедебю) и Норвегии (Скирингссаль). Точно так же изучение остатков военных лагерей (Треллеборг, Аггерсборг и др.) в Дании, которые относятся к рубежу X и XI вв., заставило ученых по-новому оценить уровень развития скандинавов того периода.

19. Musset L. Les invasions: le second assaut contre l'Europe chrétienne (Vile – XIe siècles). Paris, 1965.

20. Но все-таки не всегда вполне тот же, ибо на островах Северной Атлантики подчас было трудно заниматься земледелием, и роль скотоводства здесь была еще большей, нем в Норвегии.

21. Главное сельскохозяйственное орудие – рало; плуг был редкостью. Сплошь нарядом землю возделывали вручную при помощи мотыги или лопаты и кирки. Правильной системы севооборотов норвежцы не знали. Урожайность обеспечивалась преимущественно хорошим удобрением почвы (возможным благодаря наличию значительного количества скота).

22. Показательно, в частности, то, что первые переселенцы в Исландии захватывали очень обширные пространства. Между тем они не были в состоянии их освоить, довольствуясь основанием одного или нескольких дворов, и вскоре значительная доля этих владений перешла в руки новых колонистов. Не земельным ли голодом, который гнал их из Норвегии, помимо иных причин, нужно объяснять это стремление присвоить себе больше земли, чем они действительно могли пустить в хозяйственный оборот.

23. П. Сойер обратил внимание на то, что драгоценные металлы, доставшиеся норвежским викингам на Западе, вообще долгое время не попадали к ним на родину: викинги, очевидно, предпочитали тратить эти богатства за ее пределами. См.: Sawyer P. H. The Age of the Vikings. London, 1962, p. 198 ff.

24. В конце X – начале XI в. иногда строили корабли с 30 и более парами весел. Такой корабль мог перевозить изрядное число воинов. Более крупных кораблей не строили: их размеры лимитировались длиной киля, который изготовляли из ствола одного дерева.

25. Только английский король Альфред сумел построить флот, способный соперничать с флотом скандинавов, совершавших в конце IX в. непрерывные нападения на берега Англии.

26. Поток специальных работ, посвященных отдельным проблемам эпохи викингов, а также общих обзоров истории скандинавских народов все время непрерывно возрастает. Из новых книг назовем: Simpson J. Everyday Life in the Viking Age. London, 1967; Jones G. Op. cit.; Foote P., Wilson D. M. The Viking Achievement. London, 1970; Capelle Т. Die Wikinger. Stuttgart, 1971; см. также: The Vikings. Uppsala, 1978.

27. Любопытно резкое изменение, тона западных авторов в отношении: скандинавов. В первом упоминании о скандинавах в литературе эпохи Каролингов – стихотворении Павла Диакона (ок. 783 г.) – датский конунг Зигфрид высмеивается как беспомощный дикий варвар, во всем уступающий цивилизованным подданным Карла Великого. Но всего 10 лет спустя (т. е. после начала скандинавских атак на берега Англии) под пером англосакса Алкуина скандинавы предстают в виде бича божьего, посланного народам в наказание за их грехи. "От севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли", – цитирует Алкуин мрачное прорицание библейского пророка Иеремии и полагает, что пророчество это начинает сбываться. См.: Andersson Th. М. The Viking Image in Carolingian Poetry. – In: Les relations littéraires franco-scandinaves au Moyen Age. Actes du Colloque de Liege. Paris, 1975, p. 217 sq.

28. Подробнее см.: Гуревич А. Я. Начало эпохи викингов. (Проблемы духовной жизни скандинавов IX века: Факты и гипотезы). – Скандинавский сборник. Таллин, 1967, вып. 12.

29. Shetelig H. Préhistoire de la Norvège. Oslo, 1926, p. 216 sq.; ср.: Birkeli F. Norske steinkors i tidlig middelalder. Et bidrag til belysning av overgangen fra norrøn religion til kristendom. – Skrifter utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo, II. Hist.-Filos. Kl., Ny ser., N 10. Oslo, 1973.

30. Shetelig H. Classical Impulses in Scandinavian Art from the Migration Period to the Viking Age. Oslo, 1949, p. 104; Holmquist W. Germanic Art during the First Millenium A. D. – In: Kungl. Villerhets Historie och Antikvitets Akademiens Handlingar, 90. Stockholm, 1955, s. 58 ff.; Klindt-Jensen О., Wilson D. M. Vikingetidens kunst. København, 1965.

31. Стеблин-Каменский М. И. Культура Исландии. Л., 1967, с. 98.

32. Вот образчик тмесиса – переплетения фраз в скальдическнх висах (перевод М. И. Стеблин-Каменского):

на меньшее, – я слышал,

что голод волков на Востоке, – чем конунг,

Выделенные жирным шрифтом и курсивом слова образуют отдельные фразы. Таким образом, в этой висе переплетаются три фразы.

33. LieH. Skaldestil-studier. – Maalog minne, 1952.

34. В дружинах конунгов, как правило, были скальды, и самое название основного скальдического размера – "дротткветт" означает "дружинный", или "княжеский", стиль. Точно так же и резчики, и другие мастера сосредоточивалась в первую очередь при дворах знати. Перед битвой скальд нередко исполнял песнь о древних героях, и он же веселил дух вождя и воинов во время пира. Насколько серьезным и жизненно важным делом считалось поэтическое искусство, явствует из того, что покровителем его был сам Один – верховное божество скандинавов.

35. Подробнее см.: Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и героях. М.; Л., 1963; Стеблин-Каменский М. Культура Исландии; Он же. Миф. Л., 1976; Гуревич А. Я. "Эдда" и сага. М., 1979.