Литература

Источник: ИСТОРИЯ НОРВЕГИИ (1980)

Начало 60-х годов XVII в. стало переломным в истории Датско-норвежского королевства. Тяжелое поражение в войне со Швецией, территориальные утраты обострили внутренние противоречия. Экономическое положение серьезно ухудшилось. Образовался большой государственный долг: для покрытия военных расходов правительство неоднократно прибегало к займам в Амстердаме и Гамбурге. В долг осуществлялись поставки оружия и военного снаряжения. Упал авторитет правящей аристократической олигархии и одновременно выросла популярность короля Фредерика III, лично руководившего обороной Копенгагена во время шведской осады. Против аристократов были и вооруженные силы страны – подчинявшееся королю наемное войско и буржуазная милиция, созданная в ходе войны.

В сентябре 1660 г. в Копенгагене было созвано собрание сословий из представителей дворянства, духовенства и бюргерства одной Дании. Представителей Норвегии не пригласили. Горожане под руководством копенгагенского бургомистра Ханса Нансена – предка знаменитого норвежского исследователя Севера Фритьофа Нансена – и священники во главе с епископом Хансом Сване сообща выступили против дворянства, требуя ликвидации его привилегий. Фредерик III через своего приближенного Ганнибала Сехестеда тайно поддержал горожан и духовенство. Под этим мощным нажимом аристократический Государственный совет – риксрод был упразднен, и монархия (13 октября) была провозглашена наследственной, в том числе и по женской линии¹. После того как представители сословий разъехались из Копенгагена, король осуществил второй шаг на пути к установлению самодержавия. Был разработан так называемый "Акт самодержавного наследственного правления, или Акт суверенитета", и 10 января 1661 г. представители датских сословий и провинций, не собираясь и не обсуждая, подписали поодиночке этот документ. Таким образом в Датско-норвежском королевстве был установлен абсолютизм.

При провозглашении наследственной монархии в Копенгагене Норвегия особо не упоминалась. В августе 1661 г. в Кристиании были собраны представители норвежских сословий, чтобы одобрить происшедшие в государственном строе изменения и подписать "Акт суверенитета". В отличие от датского норвежское собрание состояло из четырех сословий, причем, крестьяне-бонды были самыми многочисленными – 460 человек из 550. Дворян было всего 18 человек – яркое подтверждение упадка этого сословия в Норвегии. Последнее в истории страны сословное собрание одобрило самодержавную форму правления: его члены дали присягу, которую принял от них 15-летний наследный принц Кристиан, и подписали "Акт суверенитета".

Однако значение собрания не сводилось к этому. Представители окрепшего норвежского бюргерства выдвинули на нем программу национальных требований. Наряду с требованием значительного расширения городских привилегий представители зарождающейся норвежской буржуазии заявили о желании иметь в стране свою коммерц-коллегию, Верховный суд и Академию, или университет, которые давали бы уроженцам Норвегии равную с датчанами возможность получать высшее образование и делать карьеру². Спустя сто лет именно эти пункты вновь легли в основу норвежской национальной программы. В 1661 г. самодержавное правительство оставило эти требования без всякого внимания, лишь даровав главным городам Норвегии хозяйственные привилегии.

Отдельные собрания сословий были проведены год спустя и на входивших в состав Норвегии островных территориях – Исландии и Фарерах.

Установление абсолютизма в Датско-норвежском королевстве было закреплено особым конституционным актом. В 1665 г. Фредерик подписал "Королевский закон", составленный его талантливым секретарем, сыном копенгагенского виноторговца Педером Шумахером – графом Гриффенфельдом. Единственные ограничения, какие закон накладывал на самодержавного монарха, сводились к верности аугсбургскому (лютеранскому) вероисповеданию, запрету изменять "Королевский закон" и нарушать территориальную целостность государства. Опубликован "Королевский закон" был лишь в 1709 г.

Стремясь расширить свою социальную базу, самодержавный король открыл горожанам Дании и Норвегии доступ к высшим должностям в государстве и дал право владеть землей наравне с дворянами. Установление абсолютизма не изменило классового характера государства. Господствующим классом остались дворяне-помещики. Целью датско-норвежского абсолютизма оставалось обеспечение господства феодального, точнее дворянско-помещичьего, класса в новых исторических условиях. Однако общество в целом уже во многом утратило натуральные и патриархальные черты, товарно-денежные отношения стали важнейшим фактором общественного развития. Установление абсолютизма было прогрессивным явлением, поскольку политическая централизация способствовала дальнейшей экономической консолидации, развитию товарно-денежного хозяйства, разрушению территориальных, экономических, социальных и политических перегородок старого феодального общества. В конечном счете объективно абсолютизм способствовал становлению капиталистических отношений, победе нового, более прогрессивного социально-экономического строя³.

Главной опорой Датско-норвежского королевства было, повторяем, землевладельческое дворянство, но не старинное, феодальное, а новое, бюрократическое, ряды которого король сознательно расширял способными выходцами из податных сословий.

Доступ в первое сословие через посредство государственной службы был узаконен ори сыне Фредерика III – Кристиане V (1670-1699) так называемыми Табелями о рангах 1671 и 1693 гг. Их составители вдохновлялись прогрессивными для того времени идеями французских буржуазных юристов о служении государству как условии дворянского достоинства, об особом "дворянстве мантии", не уступающем "дворянству шпаги". Предусмотренные Табелями три высших ранга чиновников и офицеров получали наследственное дворянство, нижестоящие ранги – личное⁴. Кристиан V впервые ввел в Датско-норвежском королевстве и титулатуру графов и баронов для высшей знати, чем еще более умалил старинные феодальные семьи, не имевшие и не получившие, как правило, этих титулов. В Норвегии было создано два графства – Ларвик и Ярлсберг и один баронат – Розендаль.

Сила датского абсолютизма в Норвегии основывалась на широком использовании внутринорвежских классовых противоречий: между крестьянами и горожанами, между крупными купцами-оптовиками и розничными торговцами, между привилегированными старыми городами и возникшими в XVII-XVIII вв. так называемыми складскими местами, фактически новыми городами, не имевшими еще городского статуса, между зажиточным крестьянством (удельсбондами)⁵ и сельской беднотой (мелкими арендаторами-хусменами, батраками и т. п.). Феодально-абсолютистское государство, будучи в конечном счете выразителем интересов датского дворянства как класса в целом, выступало в подвластной ему стране как своего рода надклассовая сила, как посредник и судья во внутринорвежских конфликтах.

Важной вехой в становлении и укреплении абсолютистской формы правления было введение коллегий. Уже во время войны 1658-1660 гг. были созданы Адмиралтейская коллегия для управления военно-морским флотом и Военная коллегия. Сбором налогов ведала коллегия со старинным названием "Рентная камера". Она же была и государственным казначейством, пока во второй половине XVIII в. эти функции не разделились. Контроль за экономикой был возложен на Коммерц-коллегию. Для координации и согласования деятельности коллегий был образован Тайный совет (Geheimerådet, или Konseilet). Была введена также должность подчиненного самому королю генерал-прокурора, в обязанности которого входили защита устоев самодержавия, борьба с антиправительственными выступлениями, а также контроль за чиновниками. Высшая судебная власть перешла от упраздненного риксрода к Верховному суду (Høyesterett) – коллегии, где председательствовал сам король.

Следствием этих административных реформ была еще большая централизация, поскольку теперь все бразды сходились в Копенгаген. Для Норвегии все это означало еще большую интеграцию в составе двуединой монархии. В 1666 г. окончательное решение судебных дел было перенесено в Копенгаген. Старинные судебные собрания местных жителей – тинги разного вида – постепенно перестали созываться либо превратились в государственные органы, где голоса крестьянских заседателей мало что значили. Утвержденный в 1687 г. общенорвежский свод законов (Norges Lag) имел в основе не норвежское, а датское происхождение. Представленный норвежской законодательной комиссией проект свода законов, основанный на местных кодексах, был отклонен королем Кристианом V и переработан с возможно большим приближением к датскому своду законов.

Серьезные изменения претерпела и местная администрация. В Дании и Норвегии вместо средневековых ленов были введены более крупные единицы – анты, во главе которых стояли гражданские губернаторы – амтманы. Амтманы в отличие от прежних ленников не имели военной власти, которая перешла к командирам местных полков и комендантам крепостей, непосредственно подчинявшихся Копенгагену. Из их ведения были изъяты сбор налогов и управление коронными владениями. Амтман являлся, однако, высшим правительственным чиновником в управляемом амте, которому подчинялась местная администрация. Норвегия была поделена на четыре большие области – главные, или стифтамты: Акерсхус (юго-восток страны), Кристиансанн (юг), Бергенхус (запад) и Тронхейм (север). Во главе их находились стифтамтманы. Они осуществляли руководство амтманами. Стифтамтманам подчинялись управлявшие городами и также назначавшиеся королем бургомистры и их советники. Выборные от горожан имели лишь ограниченное влияние на составление городских бюджетов.

В период абсолютизма в Норвегии были введены и некоторые новые общенорвежские должности – управляющий таможнями, два управляющих дорогами (Generalveimestere), управляющий церковью. Менее всего перемены затронули управление в сельской местности – сохранились прежние фогты и судьи (Sorenskriver), пасторы и сельские старосты (Bondelensman). Существенным отличием от прежних времен было то, что фогты и судейские теперь окончательно стали чиновниками, получившими твердое, хотя и небольшое государственное жалованье.

При почти полном отсутствии местных дворян-помещиков в Норвегии установилось всевластие чиновников. Бюрократия пополнялась представителями всех социальных слоев, кроме крестьянства. На службу в Норвегию копенгагенское правительство назначало выходцев из Дании и герцогств, в то время как уроженцы Норвегии нередко оказывались в Дании. Так, ко времени отделения Норвегии от Дании в 1814 г. среди норвежских чиновников оказалось 156 датчан, а в Дании – 208 урожденных норвежцев.

Формально и после установления абсолютизма Норвегия осталась королевством, исторически объединенным с Данией личной унией и равноправным с ней. В определенной степени после 1661 г. положение Норвегии даже улучшилось по сравнению с периодом 1536-1661 гг. До установления абсолютизма датский король избирался датской знатью, подписывал ограничивавшую его перед датским риксродом "капитуляцию" и тем самым становился королем Норвегии, не принимая перед ней никаких обязательств. Отныне вместо прямой зависимости от датской феодальной знати Норвегия наравне с самой Данией подчинялась самодержавному наследственному монарху.

Конечно, интересы Норвегии по-прежнему оказывались на втором плане. Копенгагенское правительство считало ее, повторяем, северной провинцией единого государства. Свойственная абсолютизму политика централизации приводила к тому, что на первый план ставились интересы даже не самой Дании, а ее столицы – Копенгагена.

Однако в силу размеров Норвегии, ее трудной доступности и пограничного положения, сильных отличий хозяйства и общественного строя от датских порядков копенгагенское правительство было вынуждено сохранять общенорвежский пост наместника (stattholder). Наместниками назначались члены датской королевской фамилии Ольденбургов, представители младших ветвей царствующего дома или же видные датские сановники, кровными узами связанные с ним. Иногда вместо наместника в Норвегию назначался вице-наместник, как правило, также высокопоставленный чиновник королевства.

Непосредственно после установления абсолютизма, в 1663 г., наместником Норвегии стал один из крупнейших государственных деятелей Дании второй половины XVII в., внебрачный сын Фредерика III Ульрих Фредерик Гюлленлёве, который управлял страной с небольшими перерывами вплоть до своей смерти в 1704 г. Политика, проводимая Гюлленлёве, была направлена на улучшение местной администрации, но никоим образом не на расширение норвежской самостоятельности. В XVIII в. пост наместника долгое время оставался незанятым. В конце столетия, ввиду возрождения в Швеции планов захвата Норвегии, наместниками несколько раз назначались датские принцы.

Вторая половина XVII – XVIII в. были порой относительно быстрого развития Норвегии. Возобновившийся еще в XVI в. рост населения, благоприятствуемый почти столетним отсутствием войн (1718-1807), продолжался. Если в 1665 г. здесь было 440 тыс., то в 1720 г. – уже 540 тыс. человек. По данным первой переписи, проведенной в стране в 1769 г., в Норвегии насчитывалось 724 тыс. человек (не считая 4 тыс. военных, переписью не охваченных). Если прибавить к этому Исландию с 46 тыс. жителей и Фарерские острова с 4750 жителями, то в целом население Норвегии (775 тыс.) немногим уступало населению Дании (786 тыс.). Перепись 1801 г. показала, что общее население королевства Норвегии составляло 936 тыс. жителей (собственно Норвегия – более 883 тыс., Исландия – 47 тыс., Фареры – 5 тыс.) и превышало население собственно Дании (без герцогств), где проживало около 926 тыс. человек. Таким образом, к началу XIX в. Норвегия по населению почти не уступала метрополии.

Подавляющая часть жителей страны жила в сельской местности. В 1769 г. в городах жило всего 64 747 жителей, или 8,9% от общего числа. К 1801 г. доля горожан несколько уменьшилась, до 8,8%, хотя в абсолютных цифрах городское население выросло до 77 642 жителей⁶.

Во второй половине XVII-XVIII в. в Норвегии происходил дальнейший рост капиталистического уклада, причем не столько благодаря внутреннему рынку, сколько тесным экономическим связям страны с передовыми государствами Европы, где в большей или меньшей степени уже победили новые производственные отношения, – Нидерландами и Великобританией. Оттеснив ганзейцев, голландцы деятельно развивали торговлю с Норвегией ввозили колониальные товары и, главное, крайне необходимо для норвежского рыболовства соль.

Важнейшей статьей норвежского экспорта стала в XVII в. рыба: сельдь, треска, палтус. Постоянно расширялся вывоз леса важнейшего в то время строительного и особенно судостроительного материала, в котором беспредельно нуждались морские державы⁷. Внешнеторговые интересы побуждали складывающуюся буржуазию Норвегии и Дании конкурировать с англичанами и голландцами, используя острое соперничество между ними. Британский Навигационный акт 1652 г., отстранив голландцев от перевозок норвежского леса в Великобританию, способствовал тем самым росту датско-норвежского торгового флота. Активно использовало Датско-норвежское государство также европейские войны второй половины XVII в., когда суда воюющих держав надолго исчезали из норвежских гаваней. Именно в годы войн экспортеры и судовладельцы нейтрального Датско-норвежского королевства получали самые значительные прибыли, которые фактически явились частью первоначального накопления капитала.

Серьезный ущерб был нанесен норвежскому торговому флоту Великой Северной войной. Затем последовал непродолжительный период застоя, во время которого удалось возместить потери. Новое ужесточение меркантилистской и протекционистской политики в 1730-х годах, твердая политика неучастия в международных конфликтах, использование сложившейся благоприятной конъюнктуры привели к росту собственного судостроения и выдвижению норвежского торгового флота на одно из первых мест в мире. Крупные столкновения великих держав: англо-французская война 1755-1763 гг., Североамериканская война за независимость в 1775-1783 гг., новая война между Англией и революционной, а затем наполеоновской Францией способствовали дальнейшему росту норвежского тоннажа. В 1776 г. торговый флот насчитывал 546 судов общим водоизмещением 24 300 ластов, а в 1806 г. – уже 1450 судов, 70 тыс. ластов, с экипажем в 11 тыс. человек⁸. Это было лишь вдвое меньше торгового тоннажа Франции.

Для облегчения мореплавания начали воздвигаться маяки. Первый маяк – Фердер – был построен в 1696 г. на острове у входа в Осло-фьорд, следующий – Квитсой – на одноименных островах вблизи Ставангера в 1700 г. Однако их было немного к 1800 г. – всего восемь маяков.

Норвежская лесоторговля продолжала расти и в XVII в. Англия, Нидерланды, Дания, северо-западные немецкие земли нуждались в сосне, ели и других породах для судостроения, свайных построек при строительстве домов и пр. В 1670 г. из Кристиании было вывезено более миллиона досок. С 1662 г. вся лесоторговля с заграницей была сосредоточена в городах. Зажиточные бюргеры покупали коронные владения, устраивали там лесопильни, причем в таких масштабах, что возникла угроза для прибрежных лесов. Государство было вынуждено вмешаться и в 1688 г. ввело строгое распределение зон вырубки и ограничение числа лесопилен. Это привело к концентрации производства. Крупное лесопильное производство представляло собой сложный процесс рубки, перевозки (путем волока или сплава), распиловки и погрузки готовых досок на суда. Все это требовало значительных средств и было не по карману крестьянину или мелкому бюргеру. Именно в норвежском лесопилении появились первые капиталистические предприниматели, сколотившие большие по тем временам состояния, – М. Лаурицсон, В. Нильсон, А. Мадсен.

Во второй половине XVII в. начался и подлинный подъем норвежской металлургии. Определенную роль в этом сыграл приток квалифицированной рабочей силы из разоренной Тридцатилетней войной Германии. Организаторами предприятий были сами короли или привилегированные компании на паях – примитивные акционерные общества, и лишь после 1660 г. появились предприятия, принадлежавшие одному владельцу. Эти предприятия производили металл, а также различного рода вооружение – пушки, ядра. Подавляющая часть владельцев-пайщиков состояла из датчан, голландцев, немцев и англичан.

Основные потребительские товары производились в XVII в., как правило, ремесленниками или же ввозились из-за границы. Но уже в 1661 г. и особенно 1672 г. в Датско-норвежском королевстве были введены таможенные тарифы, отражавшие веяния меркантилизма. Они поощряли создание мануфактур, т. е. крупных предприятий, которым предоставлялись исключительные привилегии на производство и сбыт товаров. Однако отсутствие в этот период необходимых капиталов и крайняя узость внутреннего норвежского (и датского) рынка приводили подавляющее большинство этих предприятий к разорению. Примером может служить бурная деятельность голштинца Ёргена Тормёлена, поселившегося в Бергене около 1670 г. и получившего там должность коммерц-директора. В 80-х годах с разрешения властей Тормёлен построил кожевенный завод, солеварню и мыловарню, предприятия по производству парусины, канатов, гвоздей, пороха. Затем он получил право далее выпускать банкноты, имевшие хождение на части норвежской территории. Но постепенно все предприятия Тормёлена пришли в упадок.

В 1686 г. была основана первая в Норвегии мануфактура по производству бумаги, затем один из богатеев Кристиансанна Герхард Тресков основал первую маслобойню. К концу XVII в. в городах появились канатные и табачные мануфактуры, солеварни. Однако привозные иностранные товары неизменно были дешевле и лучшего качества. Подрывала норвежскую промышленность и постоянная контрабанда, с которой при изрезанной береговой линии почти невозможно было тогда бороться.

На протяжении всей второй половины XVII и вплоть до 80-х годов XVIII в. политика копенгагенского правительства во всех сферах производства и обмена в основном сводилась к меркантилизму и протекционизму. Правительственные регламентации и надзор распространялись на промышленность и торговлю, горное дело, металлургию, лесопиление, даже на рыболовный промысел, где, в частности, на протяжении XVII и почти всего XVIII в. были запрещены такие нововведения, как невод и перемет.

Самодержавная политика регламентации, централизации и унификации часто, хотя и не всегда, ударяла по интересам Норвегии. Одной из самых тяжелых для Норвегии мер был указ 1735 г. о так называемой хлебной монополии, согласно которому ввоз зерна в южную и главную половину страны был разрешен только датским экспортерам. Этот указ часто вызывал нехватку хлеба, в 1740 и 1770 гг. его приходилось отменять, поскольку неурожаи создавали угрозу голода в Норвегии. Искусственно поддерживались высокие цены на хлеб, что давало дополнительные прибыли датским помещикам, в интересах которых и. был принят указ. Сдерживался и рост норвежской торговли там, где она вступала в конкуренцию с датской – так, лишь особые, привилегированные датские компании могли вести торговлю с норвежским Финмарком, Исландией и Гренландией.

Зависящее от капризов северной природы, часто полуголодное существование редкого населения северных губерний Норвегии в XVIII в. нередко облегчалось морским подвозом зерна и муки русскими поморами. Так возникла в годы Великой Северной войны поморская торговля (pomorhandel), сначала запрещаемая, затем терпимая и, наконец, в 1787 г. легализованная датскими властями. Торговля эта была в значительной мере "клиринговой": русское зерно и кожа оплачивались норвежской рыбой и пушниной. С торжеством капитализма и развитием единого внутринорвежского рынка в XIX в. она утратила свое значение и вновь активизировалась лишь в годы первой мировой войны (см. гл. VIII-IX). Своеобразным порождением поморской торговли стал профессиональный русско-норвежский жаргон (Russenorsk), который старики в Финмарке до второй мировой войны еще помнили⁹.

Составная часть норвежского королевства – Гренландия была заново колонизована на средства бергенских купцов под руководством священника – норвежца Ханса Эгеде в 20-30-х годах XVIII в.

Напротив, меркантилистская политика принесла свои плоды в норвежской металлургической и металлообрабатывающей промышленности, которая по окончании Великой Северной войны оказалась на грани краха из-за конкуренции Швеции – крупнейшего экспортера железа в тогдашней Европе. Копенгагенское правительство пошло навстречу норвежским железопромышленникам и в 1730 г. запретило ввоз иностранного железа в Норвегию и Данию, где своей металлургической промышленности не было. Однако уже во второй половине XVIII в. "парниковые" условия привели к тому, что в техническом отношении норвежская металлургия стала значительно отставать от шведской. Основанные к середине XVIII в. норвежские предприятия по производству сахара испытывали конкуренцию со стороны копенгагенских, которые могли продавать свою продукцию по всему королевству. К тому же сырье норвежские предприятия могли покупать только у датской Вест-Индской компании.

По норвежским интересам ударяли и некоторые другие защитительные мероприятия копенгагенского правительства. Так, для поощрения копенгагенских промышленников были повышены пошлины на ввозимый в Норвегию английский текстиль, что вызвало ответные меры англичан против норвежского леса, ввозимого на норвежских судах. Апогеем меркантилистской политики было создание в 1739 г. "Норвежской компании", получившей монополию на эксплуатацию всех природных богатств страны. Сам король стал одним из ее пайщиков. Однако предприятие окончилось крахом: начинания в области лесоторговли, металлургии, производства товаров широкого потребления не удались. Единственным прочным достижением этого общества явилось создание довольно развитой стекольной промышленности¹⁰.

Впрочем, еще в конце XVIII в. более 80% населения страны занималось сельским хозяйством. Во второй половине XVII-XVIII в. в Норвегии произошло значительное перераспределение земельной собственности. До 1660 г. основная часть земель находилась во владении короны. В итоге неудачных войн со Швецией финансы королевства оказались в плачевном состоянии. Государственный долг достиг 5 млн. риксдалеров – громадной по тем временам суммы. Народ был истощен войнами и чрезвычайными налогами, чиновники годами не получали жалованья. Правительство страны видело выход лишь в передаче кредиторам – богатым голландским купцам и предпринимателям, финансистам из Любека и Гамбурга – коронных земель. В Норвегии таким способом за 1660-1679 гг. было отчуждено земли на 1,3 млн. риксдалеров. Огромные владения получили голландцы братья Марселис, голштинец Иохум Иргенс, датские богачи. Те в свою очередь перепродавали свои владения местным дельцам и чиновникам, которые составили новый, уже по сути буржуазный землевладельческий слой, жестоко эксплуатировавший крестьян-арендаторов путем значительного повышения арендной платы. Однако происходившее во всей Западной Европе относительное падение цен на сельскохозяйственные продукты, с одной стороны, а с другой – большие прибыли, которые давал капитал, вложенный в лесопиление, судоходство и торговлю, побуждали собственников-некрестьян продавать свои земли арендаторам, особенно в ходе второй волны такой распродажи – после повой неудачной войны со Швецией в 1679 г. В Эстланне, в области Хедмарк, например, где в 1658 г. лишь 18% крестьян владели землей, в 1723 г. их было уже 80%. В Вестланне н Нурланне процесс шел медленнее.

Таким образом, в сельской Норвегии складывалась новая социальная структура, скорее свойственная капиталистическому обществу. Прежде всего норвежское дворянство фактически исчезло – среди 550 членов собрания норвежских сословий 1661 г. было всего только 18 дворян. Одни дворянские роды вообще вымерли, другие, мелкопоместные, превратились в крестьян и утратили дворянское звание.

Во второй половине XVII-XVIII в. особенно заметным стал процесс имущественного и социального расслоения крестьянства. Верхний слой крестьянства составляли бонды, на правах частной собственности владевшие наследственным уделем с особыми правами на эту землю родственников в случае отчуждения, – так называемые удельсбонды (odelsbønder), либо арендовавшие землю у короны или помещика (лейлендинги). В XVII–XVIII вв. удель по-прежнему подчинялся праву майората, единонаследия. Особенностью уделя было, в частности, то, что в случае его продажи прежний владелец мог в принудительном порядке выкупить его назад. Право на удель (odelsrett) и право на усадьбу (åsetesrett) имел в семье старший сын, остальные же родственники, как правило, оставались при нем на положении работников. Стремясь преодолеть возникшие в связи с этим социальные трудности, правительство в 1769 г. ограничило единонаследие в праве на усадьбу, а в 1771 г. – и в праве на удель. По закону 1771 г. право уделя к тому же давалось любому владельцу, если он сам или его прямые потомки владели землей в течение 10 лет, право же принудительного выкупа уделя было уменьшено до 15 лет¹¹.

Заметно вырос в XVIII в. слой хусменов – мелких арендаторов на земле зажиточных крестьян или городских богатеев. Рост этого социального слоя был вызван, с одной стороны, ростом населения, с другой – невозможностью в то время получить работу в городе. Имущественные градации среди хусменов были довольно широкими. Они могли держать коров, овец, коз, свиней, кур, иногда имели и лошадь. Бонды, заинтересованные в освоении целины, часто селили на ней хусменов. В одних местах хусмен должен был расплачиваться отработками, в других – деньгами. Иногда хусменам давалась лишь изба на территории хутора, они вели подсобное хозяйство, батрачили у хозяина или зарабатывали на стороне. Правовое положение хусменов было крайне непрочным: в XVII – первой половине XVIII в. бонды могли по своему произволу отбирать освоенные хусменами участки. Лишь с 1752 г. хозяевам надлежало в письменной форме закреплять своп отношения с хусменами.

Гораздо ниже хусменов стояли пролетарии, не имевшие ни земли, ни постоянного места жительства, ни постоянной работы, – поденные батраки (dagleiere), долгосрочные батраки (inderster) и прислуга (tjenere). Они зарабатывали на жизнь сезонными работами у бондов, на лесоразработках или рыбной ловле. В совокупности хусмены и бедняки составляли сельский предпролетариат, к началу XIX. в. уже весьма многочисленный. По переписи 1801 г., собственники и зажиточные арендаторы (лейлендинги) составляли 40%, а хусмены и ниже их стоявшие – уже 42%, те и другие с членами семей. Если же брать лишь глав семей, расслоение окажется еще разительнее: соответственно 83 тыс. и 203 тыс. человек¹².

Расслоение крестьянства в условиях слаборазвитых производительных: сил и в городе, и в сельской местности побуждало бедноту к эмиграции. Тысячи молодых крестьянских парией, в особенности из южных районов страны, уезжали в Данию, Нидерланды или Англию, где нанимались в военный и торговый флот. Эта эмиграция принимала иногда столь крупные размеры, что правительство несколько раз пыталось законодательным путем приостановить ее, впрочем безуспешно. Некоторые норвежцы достигали на чужбине высокого положения. Так, известный голландский адмирал Корнелиус Крюйс, ставший в начале XVIII в. одним из сподвижников Петра I. в создании русского военно-морского флота, происходил из бедной южнонорвежской крестьянской семьи. Процесс этой ранней эмиграции продолжался вплоть до 70-х годов XVIII в., когда бурно растущий норвежский торговый флот стал поглощать избыточную рабочую силу¹³.

В течение XVII – первой половины XVIII в. росла податная, фискальная эксплуатация норвежских крестьян. Бюрократизация государственного аппарата, усложнение его функций, рост числа чиновников, непомерно высокие расходы на содержание войска и королевского двора требовали все большего поступления денег в казну. К растущим денежным поборам с крестьянства добавлялись обязательные работы, в частности на строительстве крепостей и дорог, а также натуральные поставки. В 1762 г. государство, чтобы погасить государственный долг, ввело чрезвычайный подушный налог – один риксдалер в год в течение 12 лет. Ежегодный сбор в 450 тыс. риксдалеров превосходил поступление со всех остальных прямых налогов, вместе взятых.

Подушный налог в сочетании с неурожаем и низким уловом рыбы положили конец долготерпению крестьян-рыбаков в Вестланне. Их выступления в 1763-1765 гг. получили название "войны стриларей" (Strilekrigen). Волнения носили античиновничий характер, поскольку крестьяне связывали рост налогов с жадностью и злоупотреблениями чиновников и не теряли веры в "справедливого короля". В 1764 г. крестьяне-рыбаки целых приходов стали отказываться платить налоги, а в следующем году предприняли поход на Берген, где подали петиции властям. Движение стриларей увенчалось частичным успехом. Несмотря на репрессии властей, чрезвычайные налоги были отменены.

В целом по стране классовая борьба в последней трети XVIII в. продолжала обостряться. Происходили волнения также среди горнорабочих и городской бедноты. Восстало крестьянство южных районов страны, где его интересы сталкивались не только с чиновниками, но и с горожанами. Расширение городских привилегий Арендаля и Кристиансанна во внутренних районах страны привело к тому, что крестьяне не могли больше продавать лес иностранцам и покупать у них хлеб и прочие товары, минуя посредников-бюргеров. Это вызвало сильное подорожание. Недовольство особенно обострилось в 80-х годах и привело к так называемому движению Лофтхуса – по имени самого видного его руководителя. Зажиточный крестьянин из Южной Норвегии Кристиан Енсен Лофтхус (1750-1797), владелец лесопильни, стремился внедрить в сельское хозяйство передовые приемы, за что даже был удостоен премии от научного общества в Тронхейме. Лофтхус неоднократно ездил в Копенгаген с жалобами на горожан и чиновников, организовывал античиновничьи демонстрации. Арест Лофтхуса вызвал новые волнения. После затянувшегося процесса Лофтхус был приговорен к пожизненному заключению и в 1797 г. умер в тюрьме. После 1814 г. он был оправдан и стал национальным героем.

Своеобразным идеологическим отражением процесса обуржуазивания верхушки крестьянства стало возрожденческое религиозное движение конца XVIII – начала XIX в., получившее по имени его основоположника и лидера название "хаугеанства". Ханс Нильсен Хауге (1771-1824) – выходец из многодетной крестьянской семьи на юге страны, я молодости был батраком, кузнецом, столяром, после чего с успехом занимался торгово-предпринимательской деятельностью. В 1790 г. мистически настроенный Хауге начал выступать с "боговдохновенной", по его убеждению, проповедью религиозного возрождения, странствуя по стране. Но выходя формально за рамки лютеранскою протестантизма, он, однако, действовал в обход местного духовенства, обличал пороки государственной церкви, чиновников и горожан. Хауге требовал от верующих мирян самостоятельного чтения Евангелия, религиозно-нравственного "очищения" в целях достижения так называемой "святости", подтверждения веры делами и дел верой. Этим Хауге сильно напоминал британских пуритан XVII в. Свойственный хаугеанству крестьянский ультранационализм, антирационализм, подчеркивание норвежской исконности, противопоставление "истинных норвежцев", бондов, пришельцам, горожанам и чиновникам, объективно и субъективно отражали, растущее самосознание норвежского зажиточного крестьянства, превращавшегося уже в буржуазный слой и вступавшего в конкурентную борьбу с горожанами. Хаугеанцы отличались высоким трудолюбием, и предприимчивостью, поддерживали друг друга с помощью своеобразных религиозно-хозяйственных опорных пунктов в виде своих усадеб. Хаугеанское движение получило главное распространение в Вестланне и Треннелаге. Античиновничья, антибюргерская направленность проповедей Хауге вызывала раздражение власть имущих. В 1797-1804 гг. он десять раз подвергался арестам, а в 1804 г. на десять лет попал в тюрьму. Популярность хаугеанства не ослабела вплоть до событий 1814 г.¹⁴

Рост производительных сил и внешней торговли, особенно со второй половины XVIII в., появление частных мануфактур и торговых компаний означали усиление городской буржуазии. Она формировалась как из уроженцев страны, так и выходцев из Дании, Шлезвиг-Гольштейна, Нидерландов, Германии, Англии, Шотландии. Рост рядов бюрократии в центре и на местах при абсолютизме способствовал превращению ее в особый социальный слой. Несмотря на политику Копенгагена, стремившегося к возможно более тесному сближению составных частей королевства, местное чиновничество независимо от своего происхождения начинало проникаться чисто норвежскими интересами. Происходило постепенное слияние местного королевского чиновничества с городской буржуазией и верхним сельским слоем. Все яснее стали осознаваться норвежская самобытность, отличие норвежских интересов от датских. Носителем развивающегося норвежского самосознания выступила молодая интеллигенция. Условия абсолютистского государства – полицейский надзор и цензурный гнет – мешали политическому оформлению национального движения, и оно долгое время проявляло себя лишь в области культуры. В 1760-х годах в норвежских городах стали выходить газеты, сделавшиеся рупорами национальной идеи. В 1760 г. в Тронхейме было создано Королевское норвежское научное общество, объединявшее видных представителей интеллигенции всей страны. В него входили, в частности, видный историк Герхард Шёнинг и епископ Юхан Гуннерус, бывший также естествоиспытателем.

Одним из показателей зарождения норвежского национального самосознания был интерес к древней истории страны, эпохе сильного и независимого государства. Изучая ту эпоху, наиболее дальновидные представители буржуазной интеллигенции проникались убеждением, что Норвегия должна быть не датской провинцией, а самостоятельным государством. В 1770-е годы Герхард Шёнинг в своей незавершенной "Истории Норвежского государства" нарисовал яркую картину Норвегии эпохи викингов¹⁵. Уже в самом заглавии книги содержался призыв к борьбе. Не случайно труд Шейниса вызвал раздражение датских властей. Именно по поводу этой книги реакционер Хёг Гульдберг, глава копенгагенского правительства в 1772-1784 гг., произнес знаменательные слова: "Нет никаких норвежцев. Все мы – граждане датского государства"¹⁶.

В 70-е годы в Норвегии вновь, как сто лет назад, заговорили о необходимости: создания своего байка и университета, причем этой идее сочувствовала не только буржуазия, но и чиновничество. Желание, в частности, иметь собственный банк отражало стремление обеспечить экономическую автономию Норвегии, так как речь шла не о простом филиале датского Курантбанка, а о национальном учреждении, совершенно независимом от датского и равном ему по капиталам¹⁷.

Важной вехой в истории Дании и Норвегии XVIII в. стало короткое, но яркое правление временщика Струэнзе. После Фредерика IV, союзника Петра I в Северной войне, большинство датско-норвежских королей XVIII в. по своим личным качествам были не способны управлять государством и передоверяли эти заботы министрам – бюрократической олигархии, выдвинувшей ряд крупных государственных деятелей (например, Бернсторфы – дядя и племянник). Кристиан VII (1766-1808) был душевнобольным человеком, и в 1770-1772 гг. полнота власти оказалась в руках его лейб-медика и любовника королевы Каролины Матильды немца И. Ф. Струэнзе, последователя французских просветителей. Став неограниченным правителем, Струэнзе провел ряд реформ в духе просвещенного абсолютизма, однако скоро нал жертвой заговора, и почти все его реформы были отмепепы¹⁸.

Благодаря введенной Струэнзе свободе печати увидел свет ряд брошюр, книг и газет, где содержалась критика положения страны и выдвигались норвежские требования к центральной власти. Одним из наиболее интересных изданий была небольшая, в 112 страниц, книжечка "Благие мысли благомыслящего гражданина", изданная в первый год свободы печати под псевдонимом Филонорвагус – "Любящий Норвегию". Автор книги – чиновник Эвен Хаммер, впоследствии занимавший пост амтмана, считал, что развитие богатой от природы Норвегии тормозится торговой монополией Дании и большими расходами на центральную администрацию. Норвегия, по его мнению, должна получить собственный университет, общенорвежские учреждения под руководством местных жителей для управления экономикой и торговлей, включая собственный банк в Кристиании для выпуска ассигнаций. Хаммер также требовал отмены ограничений во внешней торговле страны, прежде всего с Англией. Сходные мысли выдвинул в своей брошюре норвежский предприниматель Густав Стрёмбу, особенно напиравший на создание национального банка. Тогда же, в 1771 г., епископ Гуннерус предложил собирать деньги на создание университета.

То были еще не политические, а экономические требования, но в них просматривалось стремление к автономии страны. Эти требования не были выполнены реакционным правительством, сменившим Струэнзе. В последнюю четверть XVIII в. недовольство норвежцев несколько утихло, поскольку успешная внешняя политика нейтральной Данил в период войны США за независимость и Великой французской революции способствовала расцвету норвежской торговли. Однако поднятые в начале 1770-х годов вопросы не были сняты с повестки дня и вновь, как мы увидим, выдвинулись в период революционной ситуации 1807-1813 гг. Между тем кризис крепостничества, развитие капиталистических отношений и производительных сил, уже переросших рамки меркантилизма, обострение классовой борьбы сельского населения, зарождение норвежского национализма – идеологии молодой норвежской буржуазии – заставили копенгагенское правительство после ухода реакционера Гульдберга и прихода к власти либерального регента кронпринца Фредерика (1784) начать широкую политику реформ в Датско-норвежском королевстве. Было улучшено управление Норвегией, больше должностей в стране стало представляться местным уроженцам. Главными же оказались реформы именно в хозяйственной сфере. В 1788 г. была отменена датская хлебная монополия для южной части Норвегии, разрешена свободная торговля с Исландией, год спустя – с Финмарком. В 1797 г. был принят разработанный норвежским юристом Кристианом Колбьёрнсеном новый таможенный тариф для Датско-норвежского государства. Он отменял запреты на импорт и частично – на экспорт. Тарифные ставки были уменьшены и разрешен свободный ввоз сырья. Новый тариф оказался самым либеральным в Европе.

Фритредерская политика правительства вместе с благоприятной международной конъюнктурой первых лет XIX в. привели к невиданному расцвету и датской, и норвежской внешней торговли и мореплавания, к громадным прибылям торгового патрициата. Общая стоимость норвежского экспорта определялась в 8 млн. риксдалеров ежегодно, фрахт приносил норвежским судовладельцам в зависимости от конъюнктуры от 2 млн. до 10 млн. риксдалеров. Норвегия имела постоянно положительный торговый баланс, хотя расходы на закупки хлеба за границей были значительны. Экспорт из Норвегии шел в Великобританию, а импорт – в основном из Данин и Северной Германии.

Именно в конце XVIII – начале XIX в. в Норвегии окончательно сложилась раннекапиталистическая социальная структура, оформились свойственные ей основные классы: торгово-мануфактурная буржуазия, средние, т. е. мелкобуржуазные, слои города, предпролетариат, который состоял из рабочих мануфактур, горных, металлургических и лесопильных заводов. Составным отрядом норвежского пролетариата были моряки. Далеко, как мы видели, зашло расслоение основного – сельского – населения, к которому можно отнести и рыбаков. Налицо были социально-экономические предпосылки для обретения внутренней самостоятельности.

Уния с Данией на рубеже XVIII-XIX вв. не была обременительна для Норвегии, и поэтому вплоть до 1807 г. никакого движения за отделение и даже за автономию не было. Внешнеэкономические интересы обеих частей монархии совпадали, но лишь временно, поскольку в поддержании торговых связей с Англией Норвегия была заинтересована значительно больше, чем Дания. Решающую роль в обострении датско-норвежских отягощений сыграли вовлечение государства в конфликт великих держав в 1807 г. и внезапно открывшаяся возможность для Швеции осуществить уже давно замышляемые планы отторжения Норвегии от Дании.

Во второй половине XVII – начале XVIII в. Норвегия, как мы знаем, не раз оказывалась театром военных действий в датско-шведских войнах. Имея двух опасных противников – Швецию на севере и гольштейн-готторпских герцогов на юге, копенгагенское правительство того времени старалось сохранять нейтралитет в войнах между великими западными державами – лавировало сначала между Англией и Нидерландами, а затем между Англией и Францией. Дания проследовала две основные цели – возвращение утраченных в пользу Швеции датских и норвежских территорий и решение в свою пользу шлезвиг-гольштейнского вопроса¹⁹. В 1665 г. Дания-Норвегия оказалась втянутой и короткую войну с Англией на стороне Нидерландов. Изменение международной обстановки в конце 60-х годов – сближение Англии и Нидерландов против Франции – заставило датское правительство искать новых союзников (Австрию), готовя реваншистскую войну против Швеции. С 1673 г. вернувшийся в Норвегию наместник Гюллонлёве стал активно готовить страну к войне: формировались новые полки, вводились чрезвычайные налоги. В 1675 г. начались военные действия, которые в датской историографии называются "Сконской войной", а у норвежцев – "войной Гюллонлёве". В Норвегии военные действия велись на южной границе и к северу от горного массива Довре. Война шла с переменным успехом – несколько раз датчане вторгались в Сконе, а норвежцы – в Бохуслен и Емтланд, были успехи и у шведов. В Норвегии "война Гюлленлёве", кстати не пользовавшаяся популярностью, вызвала чувства, с одной стороны, раздражения, с другой – национальной гордости за успехи, одержанные норвежской армией. Исход войны был решен союзником шведов Людовиком XIV за пределами Скандинавии. Лундский мир 1679 г. оставил все по-прежнему²⁰. После него в политике обоих северных государств временно возобладала тенденция к сближению.

Взаимные противоречия Копенгагена и Стокгольма оказались, однако, сильнее тенденции к сближению. В 1699 г. возникла Северная лига – антишведская коалиция в составе Дании-Норвегии, России и Саксонии – Полыни²¹. Неудачное для Дании начало Северной войны, Травондальский мир 1700 г. на девять лет вывели ее из войны. Однако тысячи норвежских солдат и моряков были фактически проданы королем противникам Франции и проливали кровь на полях сражений войны за испанское наследство. Полтавская победа Петра I и последующее возобновление русско-датского союза вновь втянули Норвегию в военные действия. В 1710 и 1711 гг. норвежская армия дважды пыталась вторгнуться в Бохуслен. Серьезные испытания на долю норвежцев выпали в 1716-1718 гг., когда шведы пытались захватить их страну.

Во времена шведского великодержавия земли западного соседа не переставали манить правящую верхушку Стокгольма. Осуществить присоединение Норвегии пытался во время войн с Данией еще Карл X Густав. Во второй период Великой Северной войны мысль о завоевании и присоединении Норвегии появилась у Карла XII, потерпевшего поражение от России и утратившего шведские владения в Прибалтике. В 1716 г. шведская армия во главе с самим королем-полководцем перешла границу. После бесплодной осады Акерсхуса и неудачной попытки взять Фредрикстен, узнав о разгроме норвежским флотом под командованием знаменитого Турденшельда шведского конвоя с припасами, Карл XII снял осаду. В 1718 г. в Норвегию вторглись уже две шведские армии – основные силы под командованием короля двинулись на Фредрикстен, северная армия под командованием генерала Армфельта направилась к Тронхейму. 11 декабря под Фредрикстеном шведский король был убит, и военные действия фактически прекратились. Началось всеобщее отступление, закончившееся для армии Армфельта трагедией: шведы были застигнуты в горах снежной бурей и во множестве замерзли. Смерть Карла XII, окончательный крах шведского великодержавия, установление затем режима сословного парламентаризма на длительное время похоронили идею присоединения Норвегии к Швеции.

После Копенгагенского мира со Швецией 1720 г. Дания-Норвегия, как уже отмечалось, основные усилия прилагала к тому, чтобы окончательно урегулировать готторпский вопрос. Какое-то время его неразрешенность представляла серьезную опасность для Дании, поскольку гольштейн-готторпской династии удалось утвердиться в Швеции, а затем и в России. Во время Семилетней войны, как известно, недолго правивший император Петр III начал свое царствование с объявления войны Дании. Однако Екатерина II пошла на соглашение с Копенгагеном; менаду Россией и Данией-Норвегией был заключен в 1765 г. союзный договор. Самостоятельное Гольштейн-Готторпское герцогство было упразднено и уступлено датской короне (1767).

С середины XVIII в. в центре внимания Датско-норвежского государства встала со всей остротой проблема сохранения нейтралитета в начавшихся англо-французских войнах за господство на море и в колониях. Датские и норвежские суда, плававшие в Средиземном море и в заокеанские колонии с французскими грузами, стали подвергаться нападениям английских каперов. В то же время в отличие от других нейтралов традиционная зависимость от "владычицы морей", наличие мелких, но важных датских колоний за океанами, тесные торговые связи между Норвегией и Англией заставляли Копенгаген вести крайне осторожную политику. Датско-норвежское королевство дважды вступало в так называемые союзы вооруженного нейтралитета, как многосторонние в 1780 г. и 1801 г., так и в двухсторонние, прежде всего с Россией. Участники вооруженного нейтралитета без особого успеха организовывали конвоирование своих торговых судов. И в отношениях, и соглашениях, прежде всего с Англией, копенгагенское правительство руководствовалось заботой о внешней торговле и мореплавании обеих частей королевства²². Например, был заключен целый ряд договоров с североафриканскими государствами и с Оттоманской империей для обеспечения безопасного плавания датских и норвежских судов по Средиземноморью. Теперь на средиземноморский рынок пошли норвежский лес и рыба. Дания выплачивала средиземноморским пиратам ежегодную контрибуцию в виде оружия и военного снаряжения, использовавшегося ими против других государств. Таким оригинальным способом Копенгаген устранял нежелательных конкурентов.

Важное значение для Норвегии имело также соглашение со Швецией об окончательном определении границы между королевствами, подписанное в 1751 г. Если южная граница, установленная по Копенгагенскому миру 1660 г., не вызвала никаких споров, то установление границы на севере, где ее фактически не было, создало сложности. В районах крайнего Севера отсутствовало оседлое население, жили здесь кочевые племена лопарей-саамов. По договору 1751 г. Норвегия получила прибрежные районы Каутокейно и Карасйок, прочие саамские районы остались под властью Швеции. Был урегулирован вопрос о налогообложении саамов: они должны были платить налоги не более чем одному государству – или Дании-Норвегии, или Швеции. Кроме того, за оленеводами было сохранено право на кочевку через границу в зависимости от времени года.

В 70-х годах XVIII в. в Швеции, где при Густаве III был восстановлен полуабсолютистский государственный строй, вновь стали возрождаться планы присоединения Норвегии. На рубеже 70-80-х годов король обдумывал разные варианты экспансионистского плана: то он замышлял военную аннексию Норвегии, то рассчитывал, повторив походы XVII в. и вторгнувшись в Данию с юга, "получить Норвегию в Копенгагене", то, наконец, путем дипломатических переговоров заставить датский двор "добровольно" обменять Норвегию на шведские владения в Северной Германии. Осуществлению этих планов мешал традиционный русско-датский союз, и шведская дипломатия всячески старалась расколоть его. В 1791 г., когда в Стокгольме велись переговоры о заключении русско-шведского союзного договора, Густав III откровенно высказал русскому посланнику О. Штакельбергу мысль о желательности присоединения Норвегии к Швеции²³.

Следующий шведский король, Густав IV Адольф, унаследовал стремление присоединить Норвегию, ставшее к этому времени, по мнению историков, главной линией в шведской внешней политике, хотя по вполне понятным причинам это стремление не афишировалось²⁴. Вопрос о Норвегии неоднократно всплывал в переговорах Швеции и с республиканской Францией в 1798 г., и царской Россией в 1799-1800 гг. В 1801 г. после крутого поворота в делах Европы Густав IV Адольф обдумывал возможность путем сближения с Францией Наполеона Бонапарта и Пруссией заставить Копенгаген обменять шведскую Померанию на Норвегию. События 1807 г. – Тильзитский мир России с Францией, затем нападение англичан на Копенгаген и насильственный увод датско-норвежского флота в Англию – вывели Данию из состояния многолетнего нейтралитета и создали возможность для разрыва Норвегии с Данией.

1. В Норвегии, как уже говорилось, королевская власть была наследственной с XIII в.

2. Johnsen О. A. De Norske ståender. Bidrag til op lysning om folkets deltagelse i slalsanliggender fra reformation en til enevoldet (1537-1661). Kristiania, 1906, s. 323.

3. Любопытно, что Энгельс в не предназначенных для печати заметках "К "Крестьянской войне"" даже назвал абсолютистский переворот в 1660 г. в Дании победой буржуазной революции. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 417.

4. Bartholdy N. G. Adelsbegrebet under den ældre enevolde. Sammenhengen med privilegier og rang i liden 1660-1730. – Historisk Tidsskrift, København, 1971, Bd. 5, H. 3, s. 648-650.

5. Древненорвежское слово "одаль" звучало в датско-норвежском языке нового времени как "удель". См. раздел о языке в гл. XVI.

6. См., в частности: Historisk statistikk 1968. Oslo, 1969, s. 33.

9. Selnes K. Norge-Russland. Grannefolk gjennom tusen år. Oslo, 1972, s. 209-215.

10. Wasberg G. С., Svendsen A. S. Industriens historie i Norge. Oslo, 1969, s. 36-37.

11. Анохин Г. И. Общинные традиции норвежского крестьянства. М., 1971, с. 172-173.

12. Анохин Г. И. Указ. соч., с. 173; Kleven H. I. Klassestrukturen i det norske samfunnet. Oslo, 1965, s. 46.

14. Nodtvedt М. Rebirth of Norway's Peasantry. Folkleatler Hans Nielsen Hange. Tacomn (Wash.), 1965.

16. Цит. по: Ording J. Norges historia från äldsta tid till våra dagar. Malmö, 1949, s. 159.

19. Речь шла в первую очередь о распространении датской власти на весь Шлезвиг.

20. См.: История Швеции. М., 1974, с. 231-232.

21. См.: Возгрин В. С. Русско-датский союз в Великой Северной войне (1697-1716 гг.): Автореф. канд. дисс. М., 1977.

22. Feldbæk О. Danskneutralilotspolitik under krigen 1778-1783. København, 1971.

23. Штакельберг – Остермацу, 9 (20) мая 1791 г. – Архив внешней политики России, ф. Сношения России со Швецией, оп. 96/6, д. 791, л. 9.

24. Johnson S. Sverige och stormakterna 1800-1804. Lund, 1957; Рогинский В. В. Швеция и Россия: союз 1812 года. М., 1978, с. 45.