Литература

Источник: ИСТОРИЯ НОРВЕГИИ (1980)

Норвежская буржуазная революция совершилась в сугубо мелкобуржуазной мещанской и патриархально-крестьянской стране. Капиталистический уклад в виде рудников и мануфактур, торговых домов и судовладельческих обществ, играя ведущую роль в экономике, все же оставался как бы оазисом в пустыне отсталости. Ф. Энгельс, посетивший Норвегию гораздо позже, в конце века, писал, что там "мелкое крестьянство и мелкая буржуазия, с небольшой примесью средней буржуазии... представляют собой нормальное состояние общества в течение многих столетий"¹. Практически полное отсутствие дворянства (формально упраздненного актом стортинга в 1821 г.) и малочисленность буржуазии оборачивались в сельских районах страны, по определению молодого Энгельса, такими явлениями, как "дофеодальное варварство, местная ограниченность, тупое, фанатическое ханжество, слепая преданность и добропорядочность"². Эти черты наглядно воспроизводит, например, исторический роман норвежского писателя С. Хуля "Заколдованный круг", имеющийся в русском переводе.

Общей бедностью, скудостью жизненных условий – о них читатель может составить представление по русским переводам биографий математика Абеля и драматурга Ибсена³ – норвежцы могли поспорить в Западной Европе разве что с исландцами и ирландцами. Многовековое иностранное господство, естественно, сказалось и на развитии норвежской нации – Эйдсволлская конституция была написана по-датски, этим языком еще долго пользовались за отсутствием собственного литературного языка почти все норвежские писатели и ученые (см. гл. XVI).

Тем не менее именно в рассматриваемые десятилетия на основе политических завоеваний 1814 г., в тесной связи с общеевропейским промышленным переворотом подготовлялся последующий "прорыв" капиталистического способа производства в основных отраслях народного хозяйства Норвегии и замечательный скачок в культурном развитии народа, проявившийся с наибольшей силой в норвежской классической литературе второй половины века.

Норвежское автономное государство начало свое существование в тяжелых условиях. После заключения общеевропейского мира в 1815 г. "золотые времена", существовавшие для норвежской экономики до 1807 г., но вернулись в Норвегию. Целых два десятилетия хозяйство страны пребывало в глубоком застое. Семь лет войны и блокады, финансовое банкротство Датско-норвежского королевства, периодический голод нанесли тяжелые удары по благосостоянию страны. К тому же послевоенный общеевропейский экономический кризис, начавшийся с Англии, особенно больно ударил по Норвегии. Расширившиеся за годы былого процветания лесопиление и лесоторговля, горное дело, морское судоходство не имели спроса в условиях мира.

Главный покупатель норвежского леса – Великобритания в годы континентальной блокады стала ввозить лес из принадлежавшей ей Канады и повысила пошлины на норвежский лес. Вдобавок мировые цены на лес значительно упали. Кризис в лесопромышленности и лесоторговле разорил ряд старых торговых домов. Имущество их перешло к кредиторам – англичанам и немцам либо к предпринимателям нового поколения, происходившим из крестьян и сколотившим состояние в годы блокады.

Металлургические и стекольные заводы также терпели трудности сбыта, поскольку после отделения Норвегии датский рынок, основной для этих заводов, оказался огражден высокими пошлинами. В Швеции же была развита своя промышленность этого рода. До начала 40-х годов в Норвегии вообще не возникало новых предприятий. Особенно сильно спад в металлургической и стекольной промышленности ударил по Эстланну и Треннелагу, где были расположены основные предприятия. Многие ведущие фирмы разорились, выросла безработица, мануфактурные рабочие возвращались на хутора.

Но самой острой проблемой стали финансовые трудности, усугубившиеся после революции. В стране обращалась масса бумажных денег, частью оставшихся с датских времен, а также банкноты, выпущенные под гарантию Эйдсволлского собрания. Покупательная стоимость их постоянно падала. В 1816 г. стортинг принял решение учредить Банк Норвегии для восстановления стабильности валюты. Банк был уполномочен выпускать банкноты, по номинальной стоимости выкупаемые за серебро. Для обеспечения новой валюты стортинг пытался создать серебряный фонд, но введенные с этой целью чрезвычайные налоги не оправдали ожиданий. Только в 1822 г. удалось приостановить инфляцию, с нового, 1823, года приступить к размену на серебро и затем в течение 20 лет медленно, но неуклонно повышать обменную ставку. К 1842 г. паритет был восстановлен: бумажные деньги уравнялись с серебряными, Норвегия перешла к серебряному стандарту⁴. Однако оздоровление финансов путем многолетней дефляции причиняло до 1842 г. значительные трудности в деловой жизни и даже тормозило в определенной степени развитие капитализма в стране. Дополнительной причиной финансовых и одновременно внешнеполитических осложнений служил вопрос о выплате Норвегией ее доли в общем датско-норвежском государственном долге, о чем подробнее ниже.

Серьезные трудности в течение некоторого времени после 1814 г. испытывало и рыболовство, поскольку западноевропейские государства, ранее ввозившие норвежскую рыбу, сами занялись этим промыслом в Западной Атлантике.

Единственная, но зато охватывающая 80% населения отрасль – сельское хозяйство – не только не захирела, но, наоборот, процветала. Крестьянское хозяйство в основном оставалось натуральным. Поэтому бонды, прежде всего богатые и средние, не ощутили на себе последствий кризиса. Из них пострадали лишь крестьяне-лесопромышленники. Цены на сельскохозяйственные продукты были достаточно высокими, урожаи после 1814 г. были, как правило, хорошими. Все это способствовало дальнейшему расслоению норвежского крестьянства, ослаблению общинных связей. Напомним, что норвежские крестьяне (см. гл. VII) раньше едва ли не всех остальных крестьян Европы овладели культурными землями своей страны: в 1820 г. более двух третей земельной собственности уже принадлежало крестьянам. Скупка ими земель короны и чиновников продолжалась. К 1835 г. уже 70% крестьян в среднем по стране стали собственниками обрабатываемых ими земель⁵.

Застой в промышленности и судоходстве вызвал приток рабочей силы в сельское хозяйство – возобновилось освоение целины. Широкий размах приняло выращивание картофеля, быстро ставшего одним из главных продуктов питания населения и ликвидировавшего угрозу голода в Норвегии. Зажиточное крестьянство стало уделять внимание новым, передовым приемам земледелия, применять усовершенствованные орудия труда, гораздо шире использовать удобрения. Это в свою очередь способствовало росту производства и улучшению качества продукции. В целом, однако, капиталистическая перестройка сельского хозяйства все еще оставалась делом будущего. Ее сдерживали пережитки феодализма и меркантилизма: бремя поземельных налогов, законодательные рогатки для крестьянского предпринимательства, кабальное рабочее законодательство (принуждение сельских бедняков к труду по найму), общинное землепользование (лесами, пастбищами, водоемами), а кое-где также чересполосица и отсюда принудительный севооборот. Только в 1821 г., гораздо позже, чем в Швеции и Дании, стортинг принял первый акт об огораживании общинных земель, положив начало аграрному перевороту⁶.

* * *

Уже с конца 20-х годов кризис постепенно стал преодолеваться. Норвежский экспорт леса вновь стал расти. Об этом свидетельствуют следующие данные (в тыс. ластов):

Источник: Lieberman S. The Industrialisation of Norway 1800-1920. Oslo, 1970, p. 84. 1 ласт = 2600 кг

Теперь основным рынком сбыта лесоматериалов стала Франция. Если в 1805 г. их экспорт из Норвегии во Францию составлял всего 5500 ластов, а в Великобритании – 148 тыс., то в 1829 г. соответственно 49 тыс. и 47 500 ластов, а в 1839 г. – 60 тыс. и 51 тыс. ластов. Это в свою очередь благоприятно отразилось на возрождении торгового флота страны. Рост норвежского торгового флота в 1815-1860 гг. характеризуют следующие данные:

Источник: Historisk statistikk 1968. Oslo, 1969, s. 363 (tab. 175); ibid., s. 80 (tab.56)

Быстро были преодолены и трудности со сбытом рыбы: победа капиталистических отношений в Западной Европе, рост городских, прежде всего беднейших, слоев населения – пролетариата – увеличивали потребность в таком дешевом продукте питания, как рыба. Вскоре объем рыбного экспорта количественно удвоился. Уния также благоприятно сказалась на норвежском рыболовстве, нашедшем в Швеции новый рынок сбыта (см. ниже).

Вырос экспорт рыбы в Россию. Для Норвегии большое значение имел новый торговый договор Объединенных королевств с Россией в 1817 г., согласно которому норвежская рыба могла ввозиться через русские порты Балтийского моря с уплатой льготной, половинной, пошлины. С этого времени из Кристиансанна, Ставангера, Бергена в Санкт-Петербург, Ригу, Либаву, Ревель, а также в порты находившейся под властью российской короны автономной Финляндии ежегодно отправлялось значительное число судов с норвежской рыбой, в основном сельдью. По данным российского консула в Кристиансанне, ввоз соленой сельди из Норвегии в Россию только за 1817-1830 гг. вырос с 40 тыс. до 119 тыс. бочек⁷.

Дальнейшее развитие получила после 1814 г. и так называемая поморская торговля между северными провинциями Норвегии – Финмарком, Тромсом, Нурланном – и Архангельской губернией. В Норвегию ввозились в основном рожь, а также пшеница и овес (зерном и мукой), что было крайне важно для районов, обладавших скудными природными ресурсами. Из Норвегии в Архангельскую губернию везли в основном рыбу, которая потреблялась не только на Севере, но и во внутренних районах России. Кроме этого, из России в безлесную Северную Норвегию ввозились лес, свечи, пенька, канаты, полотно, равендук (вид ткани), соль, а из Норвегии в Россию – мех лисицы и выдры. Поморская торговля велась отчасти в виде прямого обмена в норвежских портах между местными рыбаками и русскими поморами. Занимая скромное место в торговой жизни всей Норвегии (ввоз – 5%, вывоз – 6%), она имела жизненно важное значение для северных районов Норвегии⁸.

Торговля через Балтийское и Белое моря регулировалась договорами, заключенными между Россией и Швецией – Норвегией в 1817, 1828, 1834 гг. По договору 1817 г., например, свободная русская торговля в городах Северной Норвегии была разрешена в течение одного летнего месяца и в других местах – в течение 15 дней. Норвегия получила право вывозить по Белому морю 25 тыс. четвертей зерна с уплатой пошлины лишь за 5 тыс. четвертей. Россия снизила вдвое пошлину на норвежский китовый жир. Однако норвежских купцов договор не удовлетворил, так как не были снижены пошлины на рыбу. Новые значительные льготы в торговле с Россией предоставил Норвегии трактат 1828 г. Но к этому времени выявилось стремление стортинга, вопреки жизненным интересам норвежского Севера, вообще закрыть его для свободной торговли с Россией и тем открыть возможности для посреднической прибыли торговой буржуазии Южной Норвегии. Возникли шведско-норвежские разногласия, так как шведские власти, уступая пожеланиям России в поморской торговле, обеспечивали льготы для шведской торговли с русской Финляндией.

Лишь в 40-х годах медленно стала возрождаться и норвежская промышленность. В ней все еще преобладали мелкие мануфактурные предприятия и ремесленные мастерские. Важным шагом на пути к торжеству капиталистического предпринимательства была отмена в 1839 г. цехового устройства. Способствовала развитию капитализма и окончательная стабилизация финансов к началу 40-х годов. Уже в 1842 г. недалеко от столицы на р. Акер был открыт одноименный механический, т. е. металлообрабатывающий и судостроительный, завод с подъемным крапом на паровой тяге⁹.

Затем подобные предприятия появились в Бергене и Тронхейме. Они выпускали на иностранных станках всевозможные инструменты, инвентарь, простейшие машины из дешевого привозного английского железа. Последнее, наряду с английским коксом, служило сырьем и для новых чугунолитейных заводов. Дни старинных горных заводов-имений, производивших дорогостоящее древесно-угольное железо, были сочтены. В 1845-1849 гг. возникло несколько хлопкопрядильных и ткацких фабрик на р. Акер и около Бергена, стали появляться новые предприятия фабричного типа в пищевой, стекольной и керамической отраслях. В Норвегии начался промышленный переворот.

Экономическому подъему способствовал и таможенный договор со Швецией 1825 г. (Melloinrikslov) с последующими дополнениями. За исключением черной металлургии, металлообрабатывающей и стекольной промышленности все отрасли норвежского народного хозяйства выиграли от отмены или сокращения вдвое пошлин во взаимной торговле¹⁰. Шведский рынок сбыта был значительно крупнее норвежского.

Несмотря на хронические финансовые трудности, ежегодные государственные доходы Норвегии постепенно росли – с 1,4 млн. серебряных далеров (риксдалеров) в 20-х годах до 3,5 млн. в 1838 г. Государственный долг, достигавший в 1843 г.- громадной по тем временам суммы в 5,2 млн. далеров серебром, к 1850 г.

Источник: Historisk statistikk 1968, s. 33 (tab. 13)

* * *

В политическом отношении Норвегия после 1814 г. представляла собой конституционную монархию, где у власти стояли не дворянство и аристократия – таких социальных слоев в Норвегии просто не осталось, – а чиновничество и городская буржуазия – торговый патрициат. Эти социальные слои вплоть до конца 30-х годов имели большинство в стортинге. Высшее чиновничество – бюрократия – представляло собой в Норвегии относительно самостоятельный слой, который старался упрочить сложившийся общественно-политический порядок. В первые полтора десятилетия после революции именно чиновничество вело за собой все остальные слои населения. Какие-либо серьезные внутриполитические конфликты в этот период отсутствовали, и на первый план выступили отношения со Швецией, точнее с общим королем Объединенных королевств.

На всем протяжении своего долгого царствования Карл Юхан, король Швеции и Норвегии под именем Карла XIV Юхана (1818-1844), всячески старался пересмотреть и урезать Эйдсволлскую конституцию. Считая эту конституцию слишком демократической, король хотел расширить свою власть в Норвегии и тем по возможности сблизить государственный строй Норвегии и Швеции, укрепить унию. Однако стортинг действовал в ином направлении. Уже в 1815 г. он впервые принял закон об упразднении дворянства и отмене всех дворянских привилегий. Поскольку, как известно, дворян в Норвегии было ничтожно мало, этот акт носил скорее символическое значение и в конечном счете был направлен против дальнейшего сближения со Швецией, где дворянство сохраняло влияние. Акт норвежского парламента был продолжением и развитием буржуазной революции 1814 г. Карл Юхан понимал, что отмена дворянства в Норвегии срывает его планы создать там новое дворянство и усилить этим королевскую власть. В качестве наследного принца он добился отлагательного вето. В 1818 г. стортинг повторно принял этот закон, а Карл XIV Юхан, только что вступивший на престол, отказался утвердить его. К 1821 г., когда закон готовили к принятию в третий раз и согласно Эйдсволлской конституции он более не нуждался в одобрении короля, Карл XIV Юхан пустил в ход все доступные средства, чтобы удержать стортинг от утверждения закона. Он даже пытался взывать к членам Священного союза, не без основания указывая на революционный характер закона об отмене дворянства. Король сам прибыл в норвежскую столицу, стянул к ней войска и стал даже подумывать о государственном перевороте – изменении конституции без согласия и одобрения стортинга. Однако, видя, что великие державы вовсе не намерены вмешиваться в дела Северной Европы и что норвежцы готовы отстаивать завоевания своей революции, Карл XIV Юхан вновь решил уступить. 1 августа 1821 г. закон об упразднении дворянства был принят в третий раз и вступил в силу.

Тогда же Карл XIV Юхан стал разрабатывать законопроект о поправках к Эйдсволлской конституции. В 1824 г. он предложил стортингу предоставить королю не более не менее как право абсолютного вместо отлагательного вето, право досрочного роспуска стортинга, право назначения председателей и товарищей председателей обеих его палат, право увольнения всех чиновников без следствия и суда, право на созыв заседаний стортинга раз в пять лет вместо трех, право определять его повестку дня, право создавать в Норвегии потомственное дворянство и т. п. Эти требования – всего 13 – были единодушно осуждены норвежской печатью и отклонены стортингом 16 мая 1824 г., несмотря на уговоры и запугивания Карла XIV Юхана. На следующий день десятилетняя годовщина принятия Эйдсволлской конституции впервые торжественно была отмечена в норвежской столице явно в пику королю, а в 1826 г. вся Норвегия торжественно отметила день 17 мая вывешиванием флагов и иллюминацией.

После того как 17 мая 1827 г. члены стортинга во главе с его президентом К. Крогом приняли участие в патриотическом банкете, а столичные студенты освистали в театре шведскую пьесу, стокгольмский двор разгневался всерьез. Наместник А. Сандельс был смещен, на его место назначен другой – швед Б. фон Платен, сторонник более тесного объединения обеих стран. Норвежцам было предложено на выбор праздновать дни заключения Мосской конвенции – 14 августа или принятия конституции с униатскими изменениями – 4 ноября. Напуганный стортинг решил больше не отмечать день 17 мая. Однако уже в 1829 г. Студенческое общество организовало в столице крупную патриотическую демонстрацию, которая по приказу Б. фон Платена была разогнана полицией и конными войсками. Многие демонстранты были ранены. Возмущение было столь велико, что стортинг потребовал отставки фон Платена. Король понял, что дело зашло слишком далеко. Б. фон Платен был отозван без замены, и с тех пор день 17 мая навсегда стал признанным национальным праздником норвежского народа. Инцидент 1829 г. вошел в историю под названием "боя на Рыночной площади" (Torgslaget).

В отношениях между Швецией и Норвегией на протяжении всего периода унии то вспыхивали, то затихали споры вокруг условий и самого характера унии, т. е. о степени зависимости Норвегии от Швеции. Если норвежская точка зрения сводилась к тому, что шведско-норвежская уния – плод добровольного объединения двух равноправных государств на основе Мосской конвенции, решений чрезвычайного стортинга в ноябре 1814 г. и Риксакта, то шведы считали, что Норвегия была передана шведскому королю по Кильскому мирному договору и лишь потом Швеция согласилась пойти на уступки, признав Эйдсволлскую конституцию. Для Швеции были очевидны ее первенствующее положение в унии и право в известной степени контролировать норвежские внутренние дела.

Уже в самом начале унии, в 1819 г. небольшое происшествие вызвало осложнение в шведско-норвежских отношениях – так называемое дело Будё¹. В местечко Будё (Нурланн) английские торговцы осуществляли незаконную, с точки зрения норвежцев, торговлю. Их товары были конфискованы норвежскими властями. Однако англичане сумели справиться с таможенной охраной и вывезли все свои товары в Англию. Путем фальшивых документов торговцы убедили лондонское правительство в своей правоте, и оно через британского посланника в Стокгольме потребовало возмещения понесенных убытков. Министр иностранных дел Швеции – Норвегии Ларе фон Энгестрём пошел на уступки: Норвегии пришлось выплатить британским купцам 18 тыс. ф. ст. Уже в 1821 г. стортинг выразил протест против этого решения, поскольку дело Будё рассматривалось им как внутреннее дело Норвегии. Через шесть лет, в 1827 г., стортинг, используя тот же инцидент и собрав необходимую документацию, потребовал создания для Норвегии отдельного дипломатического представительства – миссий и консульств. Стортинг также потребовал, чтобы норвежский государственный министр в Стокгольме участвовал во всех дипломатических переговорах, касавшихся Норвегии. В 1830 г. депутат стортинга Юнас Антон Ельм предложил рассматривать внешнеполитические дела, касающиеся Норвегии, в норвежском Государственном совете. Кроме того, Ельм предложил, чтобы шведско-норвежские консулы назначались не только шведским правительством, но и норвежским. Предложения Ельма были сочтены слишком дерзкими и не получили поддержки в стортинге. Впоследствии, однако, оказалось, что именно они составили норвежскую программу пересмотра унии.

Первым внешнеполитическим испытанием для Норвегии после вступления в унию стала проблема выплаты ею части государственного долга Датско-норвежского королевства. Этот вопрос обострил, с одной стороны, отношения Швеции-Норвегии с Данией и великими державами, с другой – отношения между Швецией и Норвегией. Кильским мирным договором было предусмотрено, что Швеция, присоединив к себе Норвегию, обязуется выплатить часть государственного долга прежнего Датско-норвежского королевства пропорционально народонаселению и ресурсам Норвегии.

Сразу же после Венского конгресса, летом 1815 г., начались затяжные переговоры между датчанами и норвежцами; шведы при этом заняли позицию стороннего наблюдателя, заявив, что не имеют к датско-норвежскому спору никакого отношения. В 1816 г. датский король Фредерик VI обратился за посредничеством к великим державам, позиции которых оказались далеко не одинаковыми. Если Австрия сразу же стала на сторону Дании, то Александр I первоначально поддержал Швецию-Норвегию, которых он рассматривал как своих союзников. В посланиях стортингу Карл Юхан весьма мягко уговаривал норвежцев пойти на некоторые уступки датчанам, одновременно в письмах главам великих держав подчеркивая, что норвежская революция 1814 г. освобождает Швецию от обязательств по Кильскому договору перед Данией. В конце концов суть дела сводилась к сумме выплаты. Датское правительство соглашалось удовлетвориться 6 млн. риксдалеров серебром, что было, однако, чрезмерно для бедной Норвегии.

Видя упорство Швеции-Норвегии, Россия была вынуждена под давлением Австрии, Пруссии, Великобритании согласиться на обсуждение вопроса. В Лондоне совещались послы великих держав, затем вопрос рассматривался на заседаниях Аахенского конгресса, решившего серьезно предупредить Карла XIV Юхана. Король Швеции – Норвегии был в конечном счете склонен к уступкам, но в тот момент занял твердую позицию и отверг право великих держав на вмешательство. Весной 1819 г. он даже провел военные маневры в Сконе, угрожая Дании. Одновременно король обратился за посредничеством к Великобритании. В итоге напряженных переговоров в сентябре было заключено соглашение, по которому Норвегия обязывалась выплатить Дании 3 млн. риксдалеров серебром в течение 10 лет. Теперь обострились отношения между королем и норвежским стортингом, который продолжал упорствовать и уступил лишь в 1821 г.¹²

Союзнические отношения Объединенных королевств с могущественным соседом – Российской империей – принесли Норвегии ощутимые плоды уже в 20-х годах. Если шведско-норвежская граница на севере была установлена еще по договору 1751 г. (см. гл. VII) и в 1809 г. финляндская часть ее стала русско-норвежской границей, то на Крайнем Севере у России и Норвегии не было установленной границы. В течение ряда столетий три округа на побережье Варангер-фьорда (Нейден, Пасвик и Пейсен-Печенга) считались общими (faelles distrikter). Это была почти не заселенная местность, где кочевали несколько десятков семей лопарей-саамов, находившихся либо в российском, либо в норвежском подданстве. Использовали эту территорию и жители русской Колы и норвежского Вадсё. Неопределенность вызывала трения и даже столкновения между жителями и властями. Поэтому в начале 20-х годов в Стокгольме и Петербурге были начаты переговоры о разграничении. Переговоры шли в целом успешно, и в 1825 г. представители России и Норвегии демаркировали границу на месте. При этом западная, большая часть "общих районов" отошла к Норвегии, восточная, меньшая – к России. 14 мая 1826 г. в Петербурге было подписано соответствующее соглашение¹³.

Однако разграничение, проведенное представителями центральных властей, местным русским властям показалось неудовлетворительным. Так, Архангельское генерал-губернаторство, в чьем ведении были северо-западные окраины России, настаивало на пересмотре соглашения, указывая на его неудобства для местных жителей. Положение осложнилось и тем, что власти автономной Финляндии выдвинули перед Петербургом пожелание, чтобы финские саамы получили доступ к Ледовитому океану для ловли рыбы и чтобы на норвежском берегу им было разрешено создавать стоянки для судов и склады. Между представителями России-Финляндии и Швеции-Норвегии в 30-х годах начались долгие, запутанные и далеко не гладкие переговоры о возможных изменениях границы и допуске финских саамов к океану, так в конце концов ничем и не завершившиеся.

Поначалу эти переговоры почти не оказали никакого влияния на взаимоотношения Швеции – Норвегии и России. Вопросы, которые на них рассматривались, имели местное значение и никоим образом не затрагивали интересов государств в целом. Возникавшие в их ходе планы обмена территорий имели своей целью лишь скорейшее урегулирование возникших осложнений. Однако уже с 30-х годов Финмаркский вопрос – так именовался весь комплекс проблем – стал приобретать иные масштабы. В Швеции и Великобритании, чьи отношения с Россией как раз в тот период обострились из-за восточного вопроса, стали приписывать России намерение овладеть незамерзающим Варангер-фьордом и создать здесь направленную против Англии военно-морскую базу. Одними из творцов этого вымысла были английский вице-консул в Хаммерфесте Д. Р. Кроу и шотландский путешественник С. Лейнг. С тех пор легенда о русских притязаниях на Северную Норвегию стала новым звеном в мифе о так называемой русской угрозе Северу, распространявшемся чуть ли не с XVII в. Следует отметить, что всю беспочвенность этих утверждений уже тогда видели трезвомыслящие наблюдатели, например амтман Финмарка О. Э. Бук, предпринявший в 1840-1841 гг. путешествие по северным районам Норвегии и России¹⁴.

* * *

Как было видно по упорному противодействию стортинга королевским покушениям на Эйдсволлскую конституцию, буржуазно-демократические общественные силы, выросшие в ходе революции 1814 г., не исчезли в Норвегии и за годы европейской Реставрации. Буржуазно-демократическое, или, по принятому у норвежских историков определению, национально-демократическое, движение оживилось после 1830 г. под влиянием Июльской революции во Франции, национально-освободительной революции в Бельгии и польского восстания. При этом в Норвегии сформировались два крыла оппозиционного движения, городское и крестьянское. В отличие от других западноевропейских стран, включая соседние Данию и Швецию, в Норвегии основной конфликт развивался между правящей буржуазно-чиновничьей верхушкой, с одной стороны, и мелкобуржуазной городской интеллигенцией и крестьянством – с другой.

С конца 20-х годов началась деятельность одного из вождей оппозиции, поэта-романтика, юриста, историка и журналиста Хенрика Вергеланна (1808-1845), сына активного деятеля Эйдсволлского собрания Николая Вергеланна. Впервые имя X. Вергеланна стало известно всей стране в связи с "боем на Рыночной площади": 19-летний юноша, один из руководителей Студенческого общества, организовавшего патриотическую манифестацию, демонстративно отослал свой разорванный шпагой мундир коменданту крепости Акерсхус, протестуя против нанесенного оскорбления. Идя вслед за отцом, Хенрик Вергеланн стал глашатаем норвежского мелкобуржуазного национализма. Он энергично выступал за преодоление датского культурного засилья, за развитие самобытной норвежской культуры. В то же время он был чужд идеям культурной изоляции, которые порой проповедовались в Норвегии. Вергеланн ратовал за развитие международных культурных связей, симпатизировал демократическим движениям и национально-освободительной борьбе в других странах. Героями стихов X. Вергеланна были Костюшко и Боливар, Байрон и О'Коннел. Вергеланн писал о борьбе поляков и ирландцев за свободу, возмущался реакцией в Испании, дискриминацией евреев в Норвегии.

С начала 30-х годов Вергеланн в редактируемых им газетах "Фолькебладет" ("Народный листок") и "Статсборгерен" ("Гражданин") воспевал норвежских бондов как олицетворение исконной норвежской демократии. В 1830-1839 гг. он выпускал газету "Фор альмуен" ("Для крестьянства"), предназначенную для сельских жителей, с 1839 по 1845 г. – обращенную к беднейшим слоям городского населения газету "Фор арбейдерклассен" ("Для рабочего класса"). Он писал о тяжелом пополнении бедноты, возмущался политическим бесправием рабочих. "Хусменам и работникам предоставляется честь быть оруженосцами у сыновей зажиточных крестьян и умирать за родину – вот и все их гражданские права. У них нет права голоса как на выборах местных властей, так и в стортинг", – писал он в статье "Норвежский работник как гражданин"¹⁵. Неудивительно, что вокруг X. Вергеланна сплотилась передовая учащаяся молодежь 30-х годов, позже основавшая Общество патриотов. Молодежь эта в большинстве своем принадлежала к имущим слоям, верхам общества – бюрократии, буржуазии, духовенству, однако отвергала охранительную консервативную позицию "отцов"¹⁶. Видным представителем демократического лагеря был редактор газеты "Гранскер" ("Исследователь") историк Кр. Доо (1809-1877). В своей газете он призывал к установлению парламентского режима по образцу Англии, к участию министров в дебатах стортинга, введению суда присяжных, к полному равенству Норвегии со Швецией и ее предельной самостоятельности в составе унии. Именно Доо наиболее полно сформулировал ту программу, вокруг которой впоследствии объединилась партия "Венстре".

В противовес усиливающемуся национально-демократическому движению сплотился в 30-е годы и консервативный лагерь – лагерь правящих кругов Норвегии. Социальной основой норвежского консерватизма были, повторяем, городской торговый патрициат, крупные промышленники и чиновничество, заинтересованные в сохранении существующих социально-политических отношений и даже видевшие в унии их оплот, а в емком шведском рынке сбыта – источник обогащения.

Борьба сил прогресса и консерватизма нашла свое выражение в столкновении двух равно романтических культурных течений, условно называемых "норвежским", т. е. ориентировавшимся на крестьянскую культуру, и "датским" – буржуазно-чиновничьим, городским. В 1832 г. консервативные элементы из молодой буржуазно-чиновничьей интеллигенции объединились вокруг выделившегося из Студенческого общества кружка под названием Норвежская студенческая ассоциация, который стал издавать журнал "Видар" (Видар – сын бога Одина), замененный в 1836 г. газетой "Ден конститушонелле" ("Конституционалист"). Их идеологом стал талантливый поэт-романтик Юхан Вельхавеи (1807-1873), убежденный консерватор, сторонник сохранения сословной розни, выразитель эстетского взгляда на задачи искусства. Лидером консервативного крыла стортинга стал в 1842 г. молодой юрист и экономист, редактор "Конституционалиста" А. М. Швейгор. Если в политической области Швейгор, убежденный сторонник сохранения унии со Швецией, близкий к королевскому наместнику С. Лёвеншёльду, выступал против всяких перемен, за безусловное сохранение власти в руках правящей буржуазно-бюрократической верхушки, то в хозяйственной области Швейгор неожиданно оказался гораздо радикальнее, чем либералы-"патриоты". Он был поборником индустриализации Норвегии, строительства шоссейных и железных дорог. В 40-50-х годах именно Швейгор добился упразднения протекционистских пошлин, торговых монополий и цеховых привилегий, тормозивших развитие торговли и промышленности¹⁷.

Руководимые Вергеланном и Доо демократы называли себя патриотами, а своих консервативных противников – "интеллигентами" за их сословные предрассудки и пренебрежение к традициям народной, в первую очередь крестьянской, культуры. Оба названия закрепились и в норвежской историографии. Впоследствии из группировки "патриотов" выросла либеральная партия "Венстре" (венстре – левые), а из "интеллигентов" – консервативная партия "Хёйре" (хёйре – правые).

Политически активная часть норвежского общества не ограничивалась узкими рамками имущих или образованных слоев. Раньше, чем в подавляющем большинстве европейских стран, самостоятельной политической и притом прогрессивной силой явилось здесь крестьянство. "Норвежский крестьянин никогда не был крепостным, и это придает всему развитию... совсем другой фон"¹⁸, – писал Ф. Энгельс. В первые годы после образования национального государства крестьяне еще выдвигали в депутаты стортинга чиновников, священников, учителей¹⁹. Некоторые слои крестьянства были вообще недовольны стортингом и правительством: здесь в новой форме проявилась старая вражда бондов к горожанам. Временно стали популярны даже абсолютистские идеи, наивный крестьянский роялизм. В 1818 г. произошли волнения в Эстланне – сотни крестьян двинулись на Кристианию, чтобы разогнать стортинг и дать королю абсолютную власть. Поход крестьян был без труда рассеян. В конце 20-х годов сказались изменения в имущественном положении крестьян, обогатившихся в период депрессии. В 1827 г. депутат стортинга Ён Неергор предпринял агитационную поездку по стране, не без успеха призывая крестьян отрешиться от пассивности в политической жизни.

В 1833 г. в стортинг впервые была избрана большая группа крестьян и крестьянской интеллигенции во главе с сельским учителем популярным У. Г. Уэланном – 45 депутатов из 96. Вновь избранная оппозиция требовала строгой экономии государственных средств, освобождения крестьян от всех чрезвычайных налогов, снижения постоянного поземельного налога, усиления парламентского контроля над чиновниками всех рангов, введения местного самоуправления, почти исчезнувшего в Норвегии во времена абсолютизма, особенно в сельской местности. В 1836 г. стортинг под нажимом крестьянских депутатов вторично принял закон о введении весьма широкого самоуправления в городах и сельской местности (законопроект 1833 г. был отклонен королем). В 1837 г. закон был утвержден королем и вступил в силу. Отныне избираемые населением (на тех же основаниях, что и при выборах в стортинг) приходские, городские и окружные советы (formannskap) стали управлять всеми делами сельских приходов, городов и даже целых округов (jomiannskapdistrikter). Власть королевских чиновников на местах была заменена властью избранников зажиточного населения – коммунальным самоуправлением. С одной стороны, реформа 1837 г. была продолжением дола 1814 г., с другой – отзвуком Июльской революции 1830 г. во Франции и в особенности британской избирательной реформы 1832 г.: закон о коммунальном представительстве отчасти строился на английских и шотландских образцах.

Крестьянским депутатам поначалу была свойственна неорганизованность, ограниченность кругозора, явная культурная отсталость по сравнению с чиновниками и буржуа. Часто они проявляли узость сословных интересов и религиозную нетерпимость – явный пережиток средневековья. Так, они не соглашались ввести в конституцию положение о свободе вероисповедания, противились (до 1851 г.) допуску евреев в страну, скупились вотировать средства на содержание университета и профессуры.

В 30-е годы характер столкновений между норвежцами и королем изменился. Теперь и норвежское правительство, и его опора в стортинге – консерваторы все в большей степени переходили от конфронтации к сближению с королем, хотя некоторые спорные вопросы и оставались. Резкие нападки оппозиции на правительство заставляли консервативных сторонников последнего дорожить унией, в которой консерваторы, повторяем, не без основания видели оплот существующих социально-политических отношений и своего господства в Норвегии. Вместе с тем правящие круги сами стремились к частичным изменениям условий унии в пользу большей норвежской самостоятельности. Оппозиционное же национал-демократическое течение при поддержке крестьянства все громче выступало за коренные изменения отношений со Швецией, за полное равенство с нею.

Победу крестьян на выборах в стортинг в 1833 г. Карл XIV Юхан хотел было использовать для новой попытки урезать Эйдсволлскую конституцию. Одряхлевший король рассчитывал на традиционное недоверие крестьян к чиновничеству, на их роялистские чувства. Однако здесь короля ждало разочарование. В 1834 г.

норвежский Государственный совет (т. е. правительство) по согласованию со стортингом представил Карлу XIV Юхану меморандум с предложением допустить одного из своих членов к обсуждению дипломатических вопросов в шведском Государственном совете. Король согласился удовлетворить требования норвежцев. Государственный министр Норвегии (см. выше) отныне присутствовал на заседаниях шведского правительства при решении всех дел, касавшихся Норвегии, и внешнеполитических вопросов с правом совещательного голоса. В 1836 г. право назначения консулов было передано созываемому для этой цели шведско-норвежскому Государственному совету, и отныне консулы должны были подчиняться не только шведской "торговой палате", но и норвежскому министерству финансов. Однако норвежцы не были этим удовлетворены.

Крайне оппозиционный стортинг 1836 г. не только отказался рассматривать королевские предложения о поправках к конституции, что вызвало кризис в отношении с короной, но и одобрил заключение конституционной комиссии стортинга, где выдвигалось требование устранить неравенство между Норвегией и Швецией в целом, а в частности по престижному вопросу – о государственном и торговом флаге. В 1821 г. у Норвегии появился новый торговый флаг – на прежний флаг вместо белого был помещен синий прямой крест (см. гл. VIII). Однако норвежские торговые суда в Средиземном море и у берегов Африки должны были плавать под шведским флагом, так как этот флаг признавали алжирские и марокканские беи, промышлявшие пиратством, но не нападавшие на суда тех держав, которые платили им отступное, в частности Швеции. После завоевания Алжира Францией пиратство в этих районах прекратилось, но норвежские торговые суда продолжали плавать под шведским флагом.

Наряду с правом повсеместного поднятия норвежского торгового флага депутаты оппозиции требовали для Норвегии собственного военного флота и полного равенства с партнером по унии в отношении государственного герба и титулования короля. Однако последний, раздраженный парламентским вето по ряду его предложений, внезапно распустил стортинг. Роспуск в нарушение конституции вызвал единогласный протест сплоченного стортинга. Спустя три недели последний был созван вновь и с тех пор никогда (в отличие от других парламентов Северной Европы) не распускался досрочно.

Король поставил удовлетворение норвежских требований в зависимость от более равномерного распределения финансовых и военных обязательств обоих королевств. Идя навстречу норвежцам, Карл XIV Юхан в 1836 г. впервые назначил также на пост наместника норвежца, престарелого графа Г. Веделя-Ярлсберга, в 1814 г. лидера "партии унионистов". После смерти графа в 1840 г. новым наместником был назначен опять-таки норвежец, также член Эйдсволлского собрания, консерватор Северин Лёвеншёльд. Назначения норвежцев на высший пост в стране отражали попытки короны привлечь консервативную верхушку, которая все больше тяготела к сближению со Швецией, чтобы удержаться у власти. В 1837 г. норвежские торговые суда получили право плавать под своим флагом во всех морях.

Выборы 1839 г. несколько уменьшили число крестьянских депутатов в стортинге – до 35 человек, в то время как чиновники получили 52 мандата. Однако стортинг вновь отверг последнее предложение короля об изменении конституции.

В 1839 г. во время пребывания в норвежской столице Карл XIV Юхан подписал указ о создании комитета по делам унии в составе четырех шведов и четырех норвежцев для "уточнения и изменения" Риксакта, т. е. договора об условиях унии, в соответствии с пожеланиями стортинга. В конце 1844 г., уже при новом короле Оскаре I, комитет представил законопроект из 150 статей. Формально проект исходил из равенства и независимости двух королевств в их внутренней политике при полном их единстве перед иностранными государствами. По сути же дела он усиливал шведское превосходство: сохранялось единое министерство иностранных дел и дипломатическое представительство, фактически шведское; намечалось создание единого военного министерства, особого министерства по общим для обеих стран вопросам, постоянного объединенного Государственного совета, который должен был стать над шведским и норвежским правительствами; создание объединенного конгресса из равного числа депутатов риксдага и стортинга как высшей инстанции по отношению к парламентам обеих стран. Главная уступка норвежцам заключалась в формальном признании, что министром иностранных дел мог быть норвежец и что ответственность министр отныне нес бы перед союзным Государственным советом. Консервативное правительство Норвегии в целом не возражало против такого изменения условий унии. Однако проект разочаровал и оппозиционную часть стортинга, и шведское общественное мнение, не склонное тогда даже к формальному уравнению с партнером по унии.

После уступок либерального Оскара I норвежцам в отношении военного флага, герба, титулатуры и т. п. (флаг этот с 1844 г. должен был быть либо шведским, либо норвежским с одинаковым знаком унии у древка) спор об условиях унии затих на все время нового царствования, т. е. до конца 50-х годов. С тем бол гиней остротой велась в парламенте и вне его на протяжении 40-х годов борьба по чисто внутренним вопросам.

Чрезвычайно актуальной в связи с приходом в политическую жизнь норвежского крестьянства стала языковая проблема. Образованные слои общества – чиновничество, буржуазия, интеллигенция – разговаривали на слегка измененном в устной речи датском литературном языке, а широкие массы сельского населении – на бесписьменных диалектах, восходивших к древненорвежскому языку. Вопрос о языке превратился в вопрос политический. Буржуазные демократы во главе с X. Вергеланном выступали за коренную реформу датского литературного языка, за приближение его к народным диалектам и создание подлинно народной литературы, доступной широким слоям народа. В "Истории норвежской конституции" Вергеланн утверждал, что за 400 лет унии с Данией лишь крестьянство сохранило чистоту языка. "Интеллигенты" же во главе с Вельхавеном отвергали "вульгарный" язык низших классов, считали невозможным допустить его в литературу.

Единомышленники Вергеланна с 1833 г. стали издавать научные "Сборники норвежского народного языка и истории". В том же 1833 г. Андреас Файе, приходский пастор и глава учительской семинарии, под впечатлением трудов братьев Гримм собрал и издал "Норвежские предания", куда вошли древнескандинавские мифологические сказания²⁰. Два других норвежских фольклориста – Петер Кристен Асбьёрнсен (1812-1885) и Ёрген My (1813-1882) – прославились собиранием народных сказок и песен. В 1839 г. Якоб Оль издал перевод исландских саг XIII в. о норвежских королях.

На протяжении 30-40-х годов был основан ряд научных обществ, журналов, продолжающихся изданий по истории, археологии, языку и литературе норвежского народа. Одновременно Р. Кейсер, П. А. Мунк, К. Ланге и другие создали так называемую норвежскую историческую школу, призванную наряду с чисто исследовательскими задачами служить делу национального возрождения путем изучения древнего и самобытного прошлого Норвегии, всемерного выдвижения норвежско-исландского вклада в древнескандинавскую и европейскую культуру (см. историографическое введение).

Наиболее крайние поборники национального возрождения не довольствовались перспективой медленной норвегизации принятого в стране датского литературного языка. Школьный учитель-самоучка Ивар Осен (1813-1896) посвятил свою жизнь искусственному созданию нового литературного языка, взяв за основу западнонорвежские крестьянские диалекты. Главные споры сторонников и противников "лансмола" – так называемый языковый спор – развернулись, впрочем, в последние десятилетия века (см. гл. XVI). В 30-40-е годы норвежская интеллигенция, особенно университетские круги, увлекалась идеями скандинавской солидарности – скандинавизма, зародившегося в Дании. Приверженцы скандинавизма, или панскандинавизма, обычно буржуазные либералы по своей идеологии, призывали к всемерному сближению народов Северной Европы вплоть до их государственного объединения. Студенты и профессора университетов Копенгагена и Лунда, Кристиании и Упсалы, а также Гельсингфорса (представители шведскоязычных верхов населения Финляндии) регулярно собирались на торжественные встречи. Соответствующую кампанию вели и многие либеральные газеты.

Скандинавизм оказал определенное влияние на обе группировки норвежской буржуазной интеллигенции – "патриотов" и "интеллигентов". Однако они по-разному понимали скандинавизм. Молодые "патриоты", т. е. демократы, объединившиеся в Студенческом обществе, видели в скандинавизме развитие национально-романтических идей 1830-х годов, включая необходимость сближения с народными низами. Видными представителями скандинавизма среди "патриотов" были профессор философ-гегельянец М. Монрад и историк Доо. В 1844-1845 гг. многие "интеллигенты", т. е. консерваторы, также восприняли идеи скандинавизма, их главой стал журналист О. М. Редер, издававший в эти годы "Конституционалиста". У норвежских консерваторов скандинавизм призван был служить укреплению унионистских уз и государственной центральной власти в самой Норвегии, противоядием крестьянскому "коммунализму" с его выдвижением местных, провинциальных интересов. Кроме того, скандинавизм идейно подпирал культурную ориентацию "интеллигентов" на Данию. Это направление усилилось в 1846 г., когда во главе "Конституционалиста" стал публицист Г. Л. Крог, перешедший к консерваторам из рядов "патриотов". Крог был рьяным последователем ультраскандинавизма в его датском истолковании и считал борьбу датчан за Шлезвиг кровным делом всех скандинавов.

В Норвегии влияние скандинавизма ограничивалось средой интеллигенции и студенчества и уменьшилось в конце 40-х годов как вследствие неудачи датских национал-либералов в их борьбе за Шлезвиг, так и ввиду отказа Оскара I провести в Швеции назревшую избирательную реформу. Скандинавизм способствовал расколу демократической оппозиции в Норвегии. Справедливо усматривая в скандинавизме средство усиления зависимости Норвегии от Швеции, часть "патриотов" резко критиковала его на страницах либеральной газеты "Моргенбладет" и многих провинциальных газет²¹.

В 50-х годах, после возникновения в Европе новой войны менаду великими державами, Крымской, скандинавизм обнаружил еще одну опасную для норвежских национальных интересов сторону – русофобию. Англия и Франция, используя жупел русской угрозы и враждебность передовой скандинавской общественности к реакционному царизму, склоняли стокгольмское правительство к военному выступлению против России. Усилия западных держав были поддержаны Оскаром I, который действовал даже в обход своего дипломатического ведомства, стремившегося сохранить нейтралитет Объединенных королевств. Инспирированная королем газетная кампания в духе скандинавской солидарности – больше, правда, в Швеции, чем в Норвегии, – внушала мысль о грозящем нападении с востока н надежды на возврат Финляндии под шведскую власть²². Эта авантюристическая шумиха и тайная дипломатия едва не втянули Скандинавию в войну. 21 ноября 1855 г., когда исход последней уже был предрешен, король Оскар заключил с Англией и Францией договор, по которому те гарантировали шведско-норвежскую территорию от захвата Россией. Договор, естественно, испортил отношения Стокгольма с Петербургом, хотя реального значения ни тогда, ни позлее не имел: ни Николай I, ни его преемники не претендовали на земли будь то Швеции или Норвегии. Парижский мир положил конец реваншистским замыслам второго Бернадота, вскоре умершего (в 1859).

Европейские революции 1848-1849 гг. получили непосредственный отклик в Норвегии. Известия о свержении монархии во Франции вызвали в Кристиании демонстрации, продолжавшиеся с 11 по 14 марта 1848 г. Наиболее радикальные депутаты оппозиции в стортинге предложили выразить недоверие консервативному правительству и протест против остатков абсолютизма в управлении страной. Однако умеренные либералы, напуганные размахом революционного движения в странах континента, перешли на сторону консерваторов и поддержали правительство. Имущие классы в целом были также напуганы развернувшимся под непосредственным влиянием европейских революций народным движением, руководимым молодым школьным учителем и журналистом Маркусом Тране (1817-1890).

М. Тране родился в семье торговца. Накануне революционных событий он путешествовал по Франции и Германии, где увлекся учением утопических социалистов, прежде всего Сен-Симона и Вейтлинга. На Тране оказали также влияние труды Р. Оуэна, Прудона, Л. Блана, движение чартистов. Несмотря на симпатии к социалистическим идеям, М. Тране не выступал за изменение форм собственности, выдвигая на первый план идеи нравственного усовершенствования в духе христианского социализма. Он, однако, добивался коренных преобразований политического строя страны – его демократизации, защищал и социальные интересы народных низов.

В начале 1848 г. М. Тране начал редактировать небольшую газету в г. Драммен "Драмменс Адрессе" ("Drammens Adresse"), которую в кратчайший срок превратил в самый радикальный орган в Норвегии. Через нее он распространял идеи французского утопического социализма, разъяснял крестьянам необходимость овладеть всей полнотой политической власти, не деля ее с буржуазией и бюрократией, пропагандировал объединение промышленных и сельскохозяйственных рабочих с хусменами ради общей борьбы против богачей. Газета Тране требовала избирательного права для неимущих слоев. Сам Транс считал консерваторов и либералов одинаково враждебными народным массам, стремился к созданию самостоятельной рабочей партии по примеру чартистов и к замене конституционной монархии республикой.

За свои статьи Тране был лишен права издания газеты. Тогда он начал практически организовывать трудящихся. В отличие от крупных стран Европы – Англии, Франции, Германии, где уже возникла относительно крупная промышленность и сложился пролетариат, в Норвегии численность промышленных рабочих составляла всего 12 тыс. человек. Поэтому в основном Тране обращался к сельскохозяйственному пролетариату, численность которого составляла 145 тыс. человек. Кроме того, в Норвегии было 47 тыс. рабочих лесных промыслов и рыбаков, а ташке 60 тыс. хусменов.

Тране объезжал города и хутора Норвегии, пропагандируя среди рабочих и хусменов идею объединения. Уже в 1848 г. в Драммене Тране организовал первый рабочий союз, а в мае 1849 г. Тране начал там издавать новую газету "Арбейдерфоренингерс блад" ("Листок рабочих объединений")²³. К сентябрю 1849 г. в Норвегии было уже создало 49 таких союзов с тысячами членов, в 1850 г. – 273 союза, а их численность составила более 20 тыс. человек. Вначале движение, явно под влиянием чартизма, ограничивалось сбором подписей под петициями королю и стортингу с требованиями демократических преобразований: введения всеобщего избирательного, прямого и прогрессивного налогообложения, воинской повинности для всех слоев населения, отмены ввозных пошлин на хлеб, пенсий по старости, улучшения положения хусменов и доступного кредита сельским трудящимся, постройки жилья для рабочих за государственный счет. Под петицией удалось собрать более 12 тыс. подписей.

В июле 1850 г. под руководством Тране в Кристиании состоялся первый съезд рабочих объединений Норвегии – "рабочий стортинг", как со злобой писала о нем пресса имущих классов. На этом съезде, правда в осторожной форме, раздавались призывы к вооруженному восстанию. Хотя сам Тране и руководители движения выступили против таких крайностей, имущие классы и власти были напуганы, тем более что в провинции начинались волнения. В 1851 г. организации транитариев были запрещены, их лидеры, в том числе и Тране, арестованы. Однако аресты вызвали вспышку вооруженных волнений под руководством соратника Тране – Хальстейна Кнудсона. Во многих местах сельская беднота захватывала принадлежавшие богатым горожанам и крестьянам земли, делила их между собой, вырубала частные леса. Основной силой были хусмены. Волнения были подавлены с помощью войск. Тране и 123 его соратникам было предъявлено обвинение в подстрекательстве к бунту. Почти все были приговорены к тюрьме или каторжным работам. Отбыв четыре года в тюрьме, Тране эмигрировал в Соединенные Штаты Америки, где принимал участие в рабочем движении и сотрудничал в местной рабочей печати на скандинавских языках. Объединения транитариев распались.

Рабочее движение возродилось в Норвегии спустя несколько десятилетий, после того как в стране развернулась широкая индустриализация и вырос массовый и промышленный пролетариат.

В политическом отношении движение под руководством М. Трале способствовало расколу среди крестьянства. Сельская буржуазия – стурбонды были напуганы требованиями преобразовать систему кабального найма хусменов. Однако среднее крестьянство во главе с Уэланном сочувствовало некоторым общедемократическим требованиям транитариев, и его представители оставались в оппозиции правительству.

В противовес пропаганде транитариев имущие слои выдвинули искусного поборника частной благотворительности – приходского священника и кандидата теологии Хоноратуса Халлинга. Уже в 1848 г. он начал издавать газету "Для бедных и богатых" ("For Fattig og Rüg"). Выступая с христианско-мистическими проповедями среди бедных слоев населения, Халлинг одновременно развернул широкую благотворительную деятельность. По его инициативе в Кристиании были созданы для рабочих отделение сберегательного банка, больничные кассы, закупочная компания. Халлинг также открыл в столице читальный зал и библиотеку, доступные широким слоям населения. Норвегия к тому времени успела стать страной поголовной грамотности. При всем положительном значении этих мероприятий основной целью Халлинга было удержать трудящихся города и деревни от политического протеста, убедить в необходимости классового мира и подчинения бедных богатым.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Маркс К., Энгельс Ф. Сон. 2-е изд., т. 22, с. 87.

2. Там же, т. 4, с. 51.

3. См.: Ope А. Замечательный математик Нильс Хенрик Абель / Пер. с англ. М., 1961; Хейберг X. Генрик Ибсен / Пер. с норв. М., 1975.

4. Norsk historisk leksikon. Oslo, 1974, s. 68-69.

5. Boreedal Р. Norges jordbruk i nyere tid. Oslo 1968, Bd. 3, s. 84-85.

6. Holmsen A. The Transition from Tenancy to Freehold Peasant Ownership in Norway. – Scandinavian Economic History Review, 1961, vol. 9, N 2, p. 162.

7. АВПР, ф. Административные дела II – 3, 1801-1830, д. 8/28, л. 40, 123, 134-135.

8. Kraft S. Nord-Norge i de förenade konungarikenas handelstraktater med Ryssland. Land, 1954; Idem. Pomorhandelen på Nordnorge under 1800 talets förra hälft. Tromsø; Oslo, 1968. См. рецензии на эти работы. – Скандинавский сборник. Таллин, 1956, вып. 1, с. 226-236; История СССР, 1970, № 6, с. 188-189.

9. Wasberg G. С. Svendsen A. S. Industriens historie i Norge. Oslo, 1969, s. 60.

10. Ibid., p. 61-62; Bergsgård A. Norsk historie 1814-1880. Oslo, 1964, s. 53, 57, 95-96.

11. Aktstykker om Bodøsaken / Udg. Y. Nielsen. – Historiske Samlinger. Christiania, 1900, Bd. 1, s. 113-464.

12. Stormagternes Forhold til Norge og Sverige 1815-1819 / Utg. Y. Nielsen. Christiania, 1886; Aktstykke frå uppgjerda millom Noreg og Danmark etter 1814 / Utg. H. Koht. Oslo, 1925.

13. См.: N и Чулков H. К истории разграничения России с Норвегией. – Русский архив, 1901, № 1, с. 143-157.

14. Ср.: Palmstiema С. F. Sverige, Hyssland och England 1833=1885. Kring November-traklatens förutsättningar. Stockholm, 1932; Kraft S. Nord-Norge i de Förenade kommgarikenas handelstraktater med Ryssland (см. рец.: Скандинавский сборник, вып. 1, с. 226 и сл.); J. R. Crowe's Report from Christiania of 31 December 1856. – HT, 1967, N 2, s. 130-154.

15. Mohr О. L. Henrik Wergeland og arbeiderne. Oslo, 1958, s. 33. О X. Вергеланне см.: Григорьева Л. Г. Творчество Хенрика Вергеланна и его место в норвежском романтизме. – В кн.: Неизученные страницы европейского романтизма. М., 1975, с. 129-155.

16. См.: Hroch М. Die Vorkämpfer der nationalen Bewegung bei den kleinen Völkern Europas. Praha, 1968, S. 94-102.

17. Lund С. A. M. Schweigaard som stortingspolitiken. Oslo, 1958.

18. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 88.

19. Hroch М. Op. cit., S. 94-102.

20. См.: Брауде Л. Ю. Сказочники Скандинавии. Л., 1974, с. 32 и след.

21. Sanness J. Patrioter, intelligens og skandinaver. Norske reaksionor på skandinavismen før 1848. Oslo, 1959.

22. Eriksson S. Svensk diplomati och tidningspress under Krimkriget, Stockholm, 1939.

23. См. отрывки из нее в кн.: Хрестоматия по повой истории: В 3-х томах. М., 1965, т. 2, с. 264-266.