| Я видел славу, подобную падающей с небесной тверди звезде,
но солнце, плача, спускается в низины запада.
Шекспир
В начале лета в лесах Нормандии стучали топоры и с шумом падали деревья, а вдоль побережья, на корабельных верфях, раздавался стук молотков корабельных плотников и ковались болты и цепи. Возделанные поля уходили к горизонту, радуя глаз яркой зеленью. Ничто так хорошо не раскупается сейчас, как доспехи, и нормандские рыцари проверяют, крепки ли соединения в их кольчугах и шлемах и надежно ли они защищены своим металлическим одеянием, тяжесть которого по плечу не каждому. Лошади и люди проходят подготовку к военным действиям во дворах замков, и каждый барон собирает войско, сурово отдавая приказы. Церкви переполнены, священники призывают на святое дело, и мысли о войне занимают умы. Цветут вишни, их белые лепестки усыпали землю, яблони окутаны розовым облаком. К середине лета наливаются фрукты, солнце высоко подымается в небе, в тяжелой броне со всех сторон продвигаются к морю группы пеших и конных воинов. Можно видеть их луки с ненатянутой тетивой, когда воины проходят мимо заборов, и их скрученные знамена с геральдическими знаками или христианскими символами. Все они движутся к морю, к устью реки Див. Сельские женщины и их дети стоят в проемах дверей домов, наблюдая за этим потоком. Есть причины помочь им молитвами в войне против англичан-язычников.
На протяжении всего лета в штабах Вильгельма собирались вооруженные люди со всех концов Нормандии и отовсюду, где его призывы нашли отклик. Если верить хроникерам, то войскам хорошо платили, солдаты были накормлены, в армии поддерживался порядок. Встал вопрос, чья армия сможет дольше удерживать позиции – Гарольда на равнинах Сассекса или Вильгельма в устье реки Див? Наконец пришла новость, что английские войска рассеялись, и тогда французы (так здесь впервые стали называть норманнов) начали готовиться к экспедиции. Должно быть, были незначительные стычки в море в течение того жаркого лета, но только в начале осени Вильгельм отдал приказ грузиться на корабли. Сведения об их силе противоречивы. Потерпевшая поражение сторона заставляет нас поверить в то, что захватчики значительно превосходили числом. Норманны, со своей стороны, настаивают на том, что в сражении им больше помогло не количество, а качество и что не размер армии, а ее доблесть привела к победе. Из одних источников следует, что было снаряжено шестьсот девяносто кораблей и четырнадцать тысяч солдат, в других говорится, что кораблей было более трех тысяч, а людей – более шестидесяти тысяч, есть и другие цифры.
Целый месяц нормандская армия ожидала в устье реки Див южного ветра, но его все не было, лишь жестокий шторм разбросал корабли и усеял побережье телами норманнов. В конце концов герцог, воспользовавшись западным бризом, отплыл к бухте Сен-Валери, у побережья Понтиви, надеясь оттуда попасть в Англию. Он читал молитвы в знаменитом аббатстве Сен-Валери и пятнадцать дней наблюдал за флюгерами. Он и его капитаны принесли богатые пожертвования в святые места. Наконец торжественной процессией вышли монахи, неся священные реликвии, и нормандский вождь благоговейно преклонил колени. В июне в Кане были освящены два великих кафедральных собора. Вильгельм и Матильда отдали свою юную дочь, Сесили, на службу Господу с богатыми подношениями в виде земель и денег. С тех пор молебны в церквях и перед алтарями других нормандских религиозных домов не прекращались, в то время как Гарольд продвигался к Стамфордскому мосту.
Наконец в среду, двадцать седьмого сентября, подул южный ветер, и великий флот отплыл. Солдаты верили в то, что их молитвы услышаны и Небеса покровительствуют им. С доспехами и оружием они толпами грузились на корабли, заботясь лишь об одном, – не отстать от остальных. Пели трубы, всадники покрикивали на лошадей, громкие крики перекрывали шум музыки и эхом отзывались с берега. Открытые корабли – точные копии кораблей-"драконов" старых времен – заполнили ярко одетые джентльмены, переливающиеся всеми цветами знамена и огромное количество сверкающих на солнце копий. Щиты воинов украшали геральдические гербы, а отделанный золотом корабль "Мора", который герцогиня подарила герцогу, во всем блеске покачивался на серой воде. Вильгельм взошел на борт и повернул позолоченную фигуру мальчика, дующего в рог из слоновой кости, – предвестника безусловной победы – к берегам Кента. Был распущен священный флаг Папы Римского, чтобы приветствовать долгожданный бриз, и знамя Вильгельма с вышитыми тремя фигурами львов Нормандии трепетало на ветру. Солдаты пели песни и ликовали. И они отплыли, не чувствуя страха, эти благословенные воины 1066 года. На главной мачте корабля "Мора" с наступлением темноты зажгли огромный фонарь. Ночь была пасмурная и рано утром корабль "Мора", нагруженный меньше остальных, оказался один в море, вне видимости с земли или с кораблей. Однако вскоре на горизонте вырос целый лес качающихся мачт. В 9 часов Вильгельм высадился на Сассексском побережье у города Певенсей. Едва ступив (второй раз в жизни) на английскую землю, он неожиданно споткнулся и упал. Находившиеся рядом глухо вскрикнули при таком зловещем предзнаменовании. "Во славу Господа! – вскричал герцог (так он любил начинать клятвы). – Я овладел своим королевством; смотрите, земля Англии в моих руках!". При этом один сообразительный солдат сорвал охапку тростника с крыши дома и передал хозяину в качестве еще одного символа, означающего право на владение богатствами Англии.
И никто не помешал норманнам высадиться на берег и передвигаться по стране. Поскольку недоставало провианта, в Певенсее они оставались только один день, а затем двинулись на восток, в направлении Гастингса. Среди гобеленов Байе, возможно, наиболее достоверных свидетельств тех времен, есть одна завораживающая работа, на которой изображен горящий дом и женщина с маленьким ребенком, спасающиеся бегством. Единственным безопасным местом, где можно было укрыться, были церковные дворы и сами церкви. Набожность Вильгельма вряд ли могла позволить ему разрушать даже вражеские святыни, где проходили богослужения.
Следующие несколько дней были полны неопределенности и ожидания. Никакой армии в окрестностях Гастингса не было, это было очевидно, как очевидно было и то, что норманнам уже принадлежала эта земля. Проходили часы и дни, никто их не тревожил. Горячие головы призывали двигаться дальше в глубь страны, однако осмотрительный вождь не спешил. Наконец пришла весть о великой битве на севере, занятии Гарольдом Йорка и ужасных бедствиях, которые обрушились на Гарольда Хардреду, Тостига и их союзников. В это же время герцог получил послание от норманна Роберта Столлера, который стоял у смертного ложа Эдуарда Исповедника и тепло относился к стране, в которой родился, хотя позднее и стал законопослушным англичанином. "Двадцать тысяч человек убитыми на севере, – говорил он в своем послании Вильгельму, – англичане обезумели от гордости и веселья". Далее из послания следовало, что норманны недостаточно сильны и что их не так много, чтобы рисковать, вступив в бой, что они будут чувствовать себя как собаки среди волков и будут полностью разгромлены. Однако Вильгельм пренебрег советом – он прибыл сражаться с Гарольдом и встретится с ним лицом к лицу, он рискнул бы вступить в бой, даже если бы у него была лишь шестая часть воинов, которые последовали бы за ним, защищая его права.
Гарольд, энергично взявшийся наводить порядок в своей пирующей и бездействующей армии, собрал совет военачальников в Йорке. Полчища норманнов, французов и бретонцев высадились в Певенсее. Их было столько, сколько песка в море и звезд на небе. Если бы южный ветер подул раньше, чтобы можно было встретить захватчиков с доблестной армией, которая рассеялась так быстро! Разгромить Вильгельма и отбросить его назад, а затем отправиться на север, к Стамфордскому мосту, – как это было бы здорово! Вместо этого норманны бесчинствуют на юге. Что же делать? Каждый английский капитан-барон дал слово, что никого не назовет королем, кроме Гарольда, сына Годвина. И, немного передохнув после битвы, они приготовились выступить в Лондон. Они хорошо знали, что означало это новое вторжение, ужасные предчувствия наполняли их сердца, верные не только Гарольду, но и Англии. Эти чужаки должны убраться с земли, на которую не имеют законных прав.
Слава северной победы собрала толпы добровольцев – под знаменами Дракона Уэссекса и самого Гарольда, – которые вновь устремились на запад. Ничто так не воодушевляет, как успех. Если Гарольд смог победить великого Хардреду, не было ничего невозможного в том, чтобы разгромить нормандского герцога. Главы кланов так же, как и священники, присоединялись к Гарольду Воину. Северные графы неохотно обещали помощь, но никогда не держали слова; возможно, они надеялись получить полную независимость взамен не устраивающего их вассального подчинения югу. По крайней мере, они не собирались участвовать в сражении в Уэссексе, пока оставались шансы избежать его.
Тем не менее в Лондон, где ожидал Гарольд, с запада и юга стекались толпы людей. Сам Гарольд с тяжелым сердцем, полный забот в этот критический для него период провел несколько дней в своем королевском дворце в Вестминстере. Он был неплохим военачальником и уже насмотрелся на нормандских солдат, чтобы недооценивать их отвагу в сражении. Он мрачно качал головой, когда его офицеры с презрением отзывались о своих врагах. В один из дней он совершил паломничество в свое аббатство в Уолтхэме, и в записях монахов говорится, что он молился перед алтарем и каялся в грехах, присягал в верности Богу, который правит всем миром. Когда он коснулся головой священной плиты, то фигура Христа на кресте склонила голову, как бы говоря: "Все кончено". Тэркил, ризничий1, заметил это чудо и понял, что дело Гарольда проиграно.
Затем нормандский герцог направил в Вестминстер монаха из Феканского аббатства для ведения переговоров, по сути это была перебранка между претендентами на английский престол, целью которой было окончательно спровоцировать англичан вступить в бой за своего вождя там, где захватчики уже надежно обосновались. "Придите и прогоните нас прочь, если сможете!" – так, похоже, насмехались норманны, и Гарольд видел, что ему следует поспешить, пока герцог не получил подкрепления, и тогда прогнать его стало бы много труднее. Требование Вильгельма, чтобы король оставил трон, было составлено в оскорбительных выражениях, народ Кента терпел бедствия и был доведен иноземцами до нищеты. И все же Гирт, сын Годвина, просил своего царственного брата оставаться в Лондоне и позволить ему сражаться против норманнов, и даже в последний момент люди просили Гарольда прислушаться к полезному совету. Однако Гарольд отказался: он никогда бы не согласился стать трусом и не мог допустить, чтобы любящий его человек сражался вместо него; таким образом, через шесть дней он выступил к месту сражения, где два величайших полководца того времени должны были помериться силами в рукопашной схватке. У короля Англии было знаменитое королевство, которого он мог лишиться, у герцога Нормандии была возможность приобрести это королевство.
В ночь на четырнадцатое октября обе армии стояли друг против друга около Гастингса, на Сенлакском поле, которое сегодня называют Полем битвы. Они поспешно разбивали лагеря, поскольку для многих эти укрытия были последним земным пристанищем, обителью земных надежд или страхов. По нормандскому расположению лагеря ходили группы священников, норманны молились и исповедовались в грехах. Епископ Кутанса и сводный брат герцога Вильгельма Одо, епископ Байе, – оба этих высоких духовных лица были рядом со своими прихожанами, чтобы поддержать преданных воинов в этом крестовом походе. Одо заставлял солдат обещать, что, выжив в завтрашней битве, они не будут до конца есть мяса по субботам, такими незначительными средствами надеясь добиться расположения Бога, который управляет более масштабными сражениями, приближая день, когда на земле так же будет царить справедливость, как и на Небесах. Они пели гимны, когда наступило серое утро и в предрассветном тусклом свете стали видны англичане. Они стояли на холме, мысом вдававшемся в болотистую равнину. Прямо за ними начинался лес, и казалось, будто деревья английской земли встали в строй вместе с солдатами. В гуще рядов развевалось королевское знамя Гарольда Воина, рядом с ним стоял Гарольд со своими братьями. В руках у воинов были боевые топоры, еще хранящие следы крови тех, кто был убит у Стамфордского моста, и каждый, прикрываясь щитом, хранил молчание. Норманны увидели своих врагов застывшими плечом к плечу в молчаливом ожидании. Было что-то зловещее в этих спокойствии и неподвижности – при таком огромном количестве людей и полной тишине. Англичане в ту ночь пировали, пели песни и рассказывали истории о северном сражении. Какими зловещими выглядели их боевые топоры, по мере того как светало все больше! Норманны знали, что в этот день многим придется на себе ощутить, как остры края рассекающей стали.
Впереди стояли лучники, за ними воины с копьями, а позади всех всадники. Такова была расстановка сил норманнов, жаждущих проявить отвагу и воодушевленных своей высокой миссией. Завоевывать больше – это лучше, чем просто удерживаться на старом месте. К ночи Англия должна принадлежать им, несмотря на боевые топоры. В это время вперед выехал менестрель (поэт и певец) по имени Тайлефер. Он скакал перед английским войском, легко подбрасывая меч в воздух и искусно жонглируя им. При этом он пел песню о Роланде и Карле Ронсевальском. Сидя на своем боевом коне, подаренном королем Испании, за ним наблюдал герцог. На шее у герцога висели священные реликвии, он обвел взором передний край своей армии, заметив воинов из Котантена, ведомых графом Нилом из Сен-Савиура, и его мысли обратились к битве его ранней юности – битве при Вал-и-Дюне. Какая могучая сила собралась в ответ на его призыв! Теперь все его нормандские враги были сторонниками, он выиграл большой турнир, и если фортуна не отвернется от него в этот день, то он добьется и благосклонности Святой Матери Церкви в Риме, Церкви апостолов и мучеников, и ни один из даров в христианском мире не будет так гордо почитаем, как английское королевство, ставшее верным папской короне.
Вильгельм Незаконнорожденный, попираемый и оскорбляемый внук фалезского кожевника, Вильгельм, герцог гордой Нормандии, во главе воинства стучащий в ворота Англии... Контраст будет еще заметнее, если вспомнить Рольфа Гангера, мокрого от соленых брызг, на палубе своего корабля-"дракона", смело стремящегося на юг, и Вильгельма, герцога Нормандии, богатого и знаменитого, властелина из властелинов, который вскоре станет королем обширной и благородной земли, победителем великой битвы, если святые, которым он поклонялся, будут на его стороне.
Тайлефер убил двух его людей и был в свою очередь сражен. Его песня оборвалась, и меч выпал из его рук. С криками: "Dex aide! Dex aide! Ha Rou!" – норманны смело бросились вверх по склону, к частоколу из воинов Гарольда. На англичан градом сыпались стрелы, однако они, прикрываясь щитами, держались стойко, нанося удары своими топорами по конным и пешим. Все, даже король, участвовали в сражении, выкрикивая: "Вон! Вон!", когда войска сошлись в рукопашной схватке. Они также кричали: "Боже всемогущий!" и "Святой Крест!", и при этих возгласах Гарольд, должно быть, с грустью вспомнил, как Христос на распятии склонил голову, когда он молился перед алтарем. А битва разгоралась все сильнее. Норманны то отбрасывались назад, неся большие потери, то вновь с яростью возвращались. Вот они у подножия холма, вот снова наверху, будто людская река, которую неистово рубят мечом. Люди безжизненно падают, беспорядочно нагромождаются тела, пронзенные дротиками и сраженные топорами. Стремительные удары, сверкающие глаза, противники сбились" в окровавленный клубок, о который спотыкаются и падают лошади, люди; упавшие слабо молят о пощаде, уворачиваясь от топчущих их ног, – так шло сражение. Гарольд атаковал правый и левый фланги, но Вильгельм и его доблестные капитаны выдержали их натиск. Нормандские стрелы затупились и отскакивали от английских щитов, никому не причиняя вреда, – и тогда герцог приказал лучникам стрелять выше, целясь в лица англичан. В тот день не было слышно грома пушек и не ощущалось запаха пороха: только шум от ожесточенной схватки и лязг металла, жужжание стрел, копий и резкие звуки натянутой тетивы. Да и болезненные стоны, по мере того как две армии все теснее сплетались друге другом в рукопашной схватке.
Час за часом таял день, и не было видно конца сражению. Раздался возглас, что герцог мертв, и тогда Вильгельм стащил с себя шлем и бросился вдоль линии воинов, чтобы восстановить их мужество. Смертельным дождем сыпались стрелы, воины с топорами и копьями сплетались друг с другом, подобно расплавленной лаве, с треском прокладывающей путь в расщелинах. Горячий поток норманнов, в кольчугах и запятнанных кровью шлемах, катится на англичан, на головах которых кожаные шапки, а тела защищают такие же, как у норманнов, кольчуги, затем вновь откатывается назад. День приближается к концу, в то время как расы символически смешиваются в сражении, как должны будут смешаться в правительстве, родстве, братстве и совместном владении Англией.
Гарольд пал, и мерцающее знамя Воина с золотыми нитями и украшениями запятнано кровью и грязью. Стрела глубоко вошла в глаз короля и пронзила его мозг, он упал, и враги наносят ненужные удары по несчастному телу, как будто этот отважный дух не может быть успокоен смертью. Англичане проиграли битву, раздался крик, что они бегут. Услышав это, норманны еще раз сосредоточились и стали преследовать англичан. Глубокое волнение охватило победителей – славный момент, когда они почувствовали, что судьба дня решена. Вильгельм Незаконнорожденный стал Вильгельмом Завоевателем – грустные слова для многих англичан в те дни. Для нас они служат символом великой победы, которая была и останется английской: благородное и сильное королевство получит дальнейшее развитие. Англичанам была присуща сила, а норманнам – быстрота. Битва подстегнула прогресс, только норманны, а не саксы получили право играть ведущую роль.
Но Сенлакское поле имеет печальный вид, когда меркнет свет короткого октябрьского дня и бледные звезды тускло мерцают сквозь холодную дымку, надвигающуюся с моря. Это так не похоже на ясную погоду в Нормандии. Бриз несет тяжелый запах опавшей листвы, и стаи птиц издают жуткие крики, пролетая над полем брани. Многим победителям не терпится побыстрее разграбить Англию. Однако есть и более трезвые головы, которые считают, что в действительности это великое дело – завоевать такую страну. Чем же на самом деле обернется эта победа?
По окончании дня Вильгельм Завоеватель и его рыцари отдыхают, пируют и хвастают своими подвигами. Флаги Гарольда брошены на землю, а холодный ночной ветер развевает знамя Трех львов Нормандии. Оставшиеся в живых выглядят, как мясники на бойне, а мертвые лежат большими грудами. Бледные лица в сумерках взывают к жалости в немом одиночестве. Отовсюду слышны слабеющие стоны, и время от времени раздаются крики о помощи какого-нибудь солдата, к которому вернулось сознание, хотя он лежит, оглушенный и искалеченный, среди тех, кто замолчал навсегда. По полю бродят, причитая, стенающие мужчины и женщины с носилками – они не могут найти своего короля. Они, должно быть, привели с собой женщину, которая любила его больше всех, – это Эдита Лебединая шея. Она прошла через это ужасное поле, чтобы обнаружить его искалеченное тело среди груд мертвецов. "Он должен быть похоронен на морском берегу, – такую команду нормандский герцог дал Вильгельму Малету, – и вечно охранять побережье, которое он пытался защитить".
Торжествующие гонцы с известием о победе отправились через коричневые воды Ла-Манша, вестники поражения в трауре идут в Лондон и другие повергнутые в печаль английские города. Это сын Годвина, Гарольд, и его брат Гирт Гуд, самые благородные люди Южной Англии. Ни один человек из окружения короля не остался в живых, чтобы рассказать о случившемся и оплакать великое поражение. Некоторые выжили, для того чтобы рассказывать об этом в более поздние времена, и у них было одно утешение: говорить, что, когда норманны преследовали их после проигранного дня, они устраивали засады в болотистых топях и наносили по своим преследователям неожиданные смертельные удары. Однако страна была в смятении, когда Вильгельм прокладывал путь к Лондону, встречая трудности и сопротивление. В конце концов смиренные графства, хотели они того или нет, получили нового хозяина. Поскольку слабоумный принц Эдгар не подходил для трона, а королевский двор Годвина пал, Вильгельм Норманн стал монархом Англии, и на Рождество состоялась его коронация в Вестминстере.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Ризничий – хранитель церковной утвари. – Прим. перев. |
|
