Литература

Источник: В. Я. ПЕТРУХИН. МИФЫ ДРЕВНЕЙ СКАНДИНАВИИ

Последним этапом - эпилогом эпохи Вели­кого переселения народов, формирования германских народов и государств, - стал век викингов. В VI-VIII веках в Северной Евро­пе - Скандинавии, которая считалась у древних авторов то далеким островом, то тем центром, от­куда как из "утробы" выходили к границам Рима все новые народы, стали складываться собствен­ные государства; погребальные памятники их правителей, огромные курганы, до сих пор носят имена первых легендарных конунгов. Это была "передышка" в эпохе бесконечных миграций и связанных с ними войн. Но "передышка" кончи­лась на рубеже VIII и IX веков, когда накопившиеся в Скандинавии силы обрушились на Европей­ский континент.

Нашествие "северных людей" (норманнов, как их звали на Западе) привело в ужас даже при­вычных к войнам жителей германских королевств. "Боже, спаси нас от неистовства норманнов", - молили за недавно обращенных в христианство жителей разоряемых городов и аббатств клирики. Этот ужас можно понять: в поход отправлялись уже не мигрировавшие племена с женами и деть­ми, а боевые дружины, и шли они не по трудно проходимым дорогам, а внезапно появлялись на своих кораблях. Эти дружины уже не называли себя "племенными" именами, они именовали себя ви­кингами, участниками "вика" - морского похода на Западе, русью - "гребцами" - на Востоке (ведь по рекам Восточной Европы нельзя было хо­дить на больших морских кораблях). Корабли скан­динавов устремились не только к ближним Лондо­ну и Парижу, но и к Киеву и Бердаа (в Азербайд­жане) и, конечно, к Риму и Константинополю - заветным целям всех "варваров", начиная с эпохи Великого переселения.

Настал черед для недавно просвещенных христианских писателей англо-саксонских и франкских королевств описывать страшные обы­чаи норманнов, как некогда античные авторы описывали обычаи германских варваров. Франк­ский хронист начала XI века Дудон так объяснял причины нашествий варваров, в том числе норманнов: "Эти народы возбуждаются горячи­тельным излишеством и, растлевая как можно больше женщин <...>, производят бесчисленное множество детей в браках, так постыдно заклю­ченных. Когда это потомство вырастает, оно за­водит споры из-за имущества с отцами, дедами и между собой, так как численность его очень ве­лика, а земля, ими занимаемая, не может их про­питать. Тогда это множество юношей бросает жребий, кто из них, по древнему обычаю, должен быть изгнан в чужие края, чтобы мечом завоевать себе новые страны. Так поступали <...> го­ты, обезлюдив почти всю Европу <...>. Следуя в свои изгнания и выселения, они сначала совер­шали жертвоприношения в честь своего бога То­ра. Ему жертвуют не скот или какое-нибудь животное, не дары отца Вакха (римский бог плодородия и виноделия) или Цереры (римская богиня плодородия), но человеческую кровь, считая ее наиболее действенной из всех жертвуемых ве­щей. Поэтому жрец по жребию назначает людей для жертвы; они оглушаются одним ударом бы­чьим ярмом по голове; особым приемом у каждо­го, на которого пал жребий, выбивают мозг, сва­ливают на землю и, перевернув его, отыскивают сердечную железу, то есть вену. Извлекши из не­го всю кровь, они, согласно своему обычаю, сма­зывают ею свои головы и быстро развертывают паруса своих судов на ветру; считая, что таким путем они укротили ветер, они стремительно са­дятся на весла".

Так, продолжает хронист, "возбуждается му­жество юношей на истребление народов. Отече­ство освобождается от излишка жителей, а чу­жие страны страдают, безобразно наводненные многочисленным врагом <...>. Они едут вдоль морских берегов, собирая добычу с земель. В од­ной стране они грабят, в другой сбывают". У Дудона еще сохраняется мотив переселенческого сказания, когда по жребию часть жителей (как правило - треть) должна покинуть страну. Но описание грабежей и торговли как источников обогащения соответствует исторической действительности: сотни тысяч серебряных монет, ог­ромное количество кладов с серебряными украшениями скопились в Скандинавии эпохи викин­гов, эту эпоху называют даже "серебряным веком". В отличие от своих варварских предшест­венников, викинги уже понаторели в торговле - они могли прикидываться даже христианами, чтобы проникать на рынки Багдада или Константинополя. Но обычаи викингов, с точки зрения христиан, оставались варварскими.

Не следует преувеличивать, вслед за евро­пейским хронистом, дикость норманнов. Обвинения некрещеных варваров - "поганых" - в неупорядоченной брачной жизни и оргиях были свойственны всем христианским авторам. Знакомый нам летописец Нестор сходным об­разом описывал обычаи язычников-славян, со­биравшихся "на бесовские игрища". Тот же Не­стор рассказал и об обычае кровавых жертво­приношений в Киеве, где обосновались князья скандинавского - варяжского - происхожде­ния. Правда, правнук легендарного Рюрика князь Владимир носил уже славянское имя, а его дружинники поклонялись славянскому гро­мовержцу Перуну. Но жертвы по случаю воен­ных побед приносились по жребию, и жребий должен был пасть на юношей или дев - сыно­вей и дочерей киевлян. В 983 г. в Киеве случилось так, что жребий пал на сына знатного варяга, вернувшегося в столицу Руси из Константино­поля: оба варяга приняли там крещение, и отец отказался выдать сына на заклание языческим богам - "бесам". Разъяренные язычники рас­правились с варягами, и те стали первыми хри­стианскими мучениками на Руси.

Действительно, христианская цивилизация проникала в среду викингов и завладевала в пер­вую очередь душами и мыслями тех, кто более всего нуждался в едином Боге и едином законе - правителей, конунгов (как именовали своих вла­стителей скандинавы) и князей, а также их дру­жинников. Уже упоминавшийся норвежский ко­нунг Олав Трюггвасон стремился крестить не только Норвегию - в саге о нем говорится, что именно он уговорил князя Владимира принять крещение, когда вернулся из Константинополя на Русь. Конечно, родоплеменная знать всячески противилась попыткам низвергнуть языческих богов - ведь они считались предками аристократических родов. Но сила и даже сочувствие наро­да были на стороне новых правителей, а не ста­рой знати.

Недовольные политикой правителей сканди­навы бежали из тех стран, где новый закон изме­нял старые племенные обычаи. Местом такого убежища с IX века стал остров Исландия. Пере­селенцы там жили хуторами, без конунга, опира­ясь на старые племенные обычаи. Все важнейшие дела решались на регулярно проводившемся на­родном собрании - альтинге, где мудрые люди, помнившие все неписаные законы - законоговорители - решали тяжбы между исландцами. Родовитые исландцы выполняли функции жре­цов - годи - прямо на своих усадьбах, где располагались и святилища. Исландцам удалось на время бежать от власти конунга, но не удалось бежать от традиционных в племенном обществе родовых распрей. Убийство во время распрей каралось в Исландии самым страшным, по племен­ных понятиям, наказанием - изгнанием; изгой оказывался вне закона, его мог убить первый встречный. Но и это не останавливало своеволь­ных исландцев - распри множились, родоплеменному строю приходил конец. И морские про­сторы уже не могли оградить остров от власти ко­нунга. В 1000 г. конунг Олав Трюггвасон явился в Исландию и потребовал, чтобы островитяне приняли крещение. Тогда собрался альтинг и принял мудрое решение: чтобы избежать крово­пролития, все должны принять христианство, но на хуторах можно отправлять прежние язычес­кие культы. Конечно, язычество не долго сохра­нялось в Исландии. Но необычная для средневе­кового мира веротерпимость исландцев привела к тому, что достижения христианской цивилиза­ции, в первую очередь - письменность, были использованы самым удивительным образом. Ис­ландцы-христиане записали свои языческие пес­ни и саги, мифы и эпос. Другие народы, не имев­шие письменности до принятия христианства - как греки и римляне, - как правило, не делали этого, ибо для их христианских писателей языче­ские боги уже стали бесами - нечистой силой. Лишь у другого островного народа - ирланд­цев - был записан их мифологический эпос.

Но дело, конечно, было не только в веротер­пимости исландцев. Они не могли забыть свои ро­довые традиции; исландские саги - это истории родов и родовых распрей. Помимо собственно саг об исландцах или родовых саг, а также королев­ских саг о деяниях конунгов, в Исландии сохра­нились многие саги о древних временах, или, как их еще именовали, "лживые саги"; дело, конечно, было не во лжи, а в том различии, которое всегда проводили между "серьезной" и развлекательной литературой, в фольклоре - между мифом или эпосом и сказкой. Но и в родовых сагах об исландцах происходило много чудесного. Родоплеменная память, как мы видели, уходила корнями в мифическое прошлое, в эпоху, когда языческие боги и герои создавали те традиции и культы, которым следовали их потомки и почитатели.

Для исландцев их древние песни были тем же, чем для христианского мира стали Илиада и Одиссея Гомера, Энеида Вергилия. Христиан­ские писатели искали для своих народов славных предков, они не хотели происходить от "варва­ров". Этому научили их римляне, которые и сами некогда считались "варварами", ибо не принадле­жали к "настоящей" греческой культуре. Но римские авторы возвели происхождение своего наро­да к троянскому герою Энею, спасшемуся после падения Трои, - и это уравнивало их с греками.

С тех пор многие средневековые европейские ав­торы стали возводить свои народы к беженцам из Трои. Среди них оказался и самый знаменитый исландский писатель Снорри Стурлусон.

Снорри Стурлусон

Ученый исландец, живший в XIII веке и запи­савший многие древние мифы, был наследником латинской ученой традиции и, конечно, относил­ся к прошлому своего народа с еще большим интересом, чем Тацит к варварам-германцам. Его самое большое сочинение - собрание саг о норвежских конунгах, определивших исторические судьбы Исландии. Однако Снорри не замыкался на этих судьбах и даже на истории норвежских королей, для него это была уже часть всемирной истории. Само собрание саг принято называть по первым словам "Саги об Инглингах", первых скандинавских конунгах, - Хеймскрингла - "Круг земной": Снорри раскрывал в начале своей Истории свои представления о мире.

"Круг земной" - представление о том, что земля - это диск суши, омываемый Мировым океаном, было свойственно и античной, и герма­но-скандинавской языческой и христианской традиции - библейский пророк Исайя говорил о том, что Бог - Тот, Который восседает над кругом земли (Исайя 40, 22). Этот круг, по Снорри, изрезан морями, и залив Мирового океана, кото­рый образуют Средиземное и Черное моря, делят весь мир на три континента. На Востоке лежит Азия, на западе - Европа, которая называется также Энеей (в честь того самого героя, что спас­ся из Трои), на юге - Страна Черных Людей. Да­лее Снорри говорит о стране, название которой до сих пор порождает множество догадок: "К се­веру от Черного моря расположена Великая, или Холодная Швеция". К северу от Черного моря во времена Снорри располагалась Древняя Русь. Историки думали, что Русь зовется Великой Швецией потому, что была некогда колонизована варяжской русью - выходцами их Швеции (не­даром саму Швецию финны называют Руотси). В действительности, древнеисландское название Свитьод - Швеция - было созвучно названию страны Скифия, расположенной в Северном При­черноморье. Но для Снорри Великая Швеция - это полумифическая страна, край обитаемого ми­ра: "Там есть великаны и карлики, и черные лю­ди, и много разных удивительных народов". На­роды-монстры, а также удивительные звери и драконы живут только на краю земли. На этом краю заселенной земли течет река Танаис - так античные авторы именовали Дон. Но Снорри да­ет этой реке другое название, которым она якобы именовалась в древности - "Танаквисль или Ванаквисль. Она впадает в Черное море. Местность у ее устья называлась тогда Страной Ванов, или Жилищем Ванов". Читатель помнит, что ваны - это один из родов скандинавских богов. Далее речь идет о другом роде - об асах.

"Страна в Азии к востоку от Танаквисля на­зывается Страной Асов, или Жилищем Асов, а столица страны называлась Асгард". Легко догадаться, почему Снорри поместил Страну Асов в Азию, - ведь наименования этого континента и рода богов звучат почти одинаково. Но исланд­ский средневековый учёный пошел в своих изысканиях еще дальше. Снорри был не только историком, но и поэтом, скальдом, - он составил учебник поэтического мастерства и собрание мифов, которое получило в науке название "Млад­шая Эдда". В Прологе к этому собранию он также описывают всю землю, и в Азии, вблизи "центра мира", Снорри помещает легендарную Трою. У "верховного конунга" Трои Приама был внук по имени Трор. "Мы зовем его Тором", - пишет Снорри; так он сближает имя скандинавского гро­мовержца с названием знаменитого города античного эпоса. "Двенадцати зим от роду" Тор стал так силен, что мог поднять с земли сразу десять мед­вежьих шкур, - реалии Северной Европы про­сматриваются сквозь троянскую историю в изложении Снорри. Тор не был образцом благородст­ва, ибо убил своего воспитателя - правителя Фракии (ныне это территория Болгарии) - и за­владел его землей. "Потом он много странство­вал, объездил полсвета и один победил всех берсерков (так звали воинов, впадавших в боевую ярость, чем они напоминали разъяренных медве­дей), всех великанов, самого большого дракона и многих зверей". Эти подвиги Тора действительно напоминают те деяния, описанные в древних пес­нях "Старшей Эдды", о которых еще пойдет речь, но одновременно и подвиги Геркулеса, с ним срав­нивали германского громовержца римские авто­ры. Где-то на севере Тор повстречал, и женился на ней, знаменитую прорицательницу Сивиллу; скандинавы считали женой Тора Сив - златовла­сую богиню, - и ученый Снорри отождествил ее по сходству имен с античной Сивиллой. Далее приводится длинный перечень потомков Тора и Сив - такие перечни приводятся и в родовых исландских сагах, - и последним их потомком на­зван Воден, или Один, а жена его именуется Фригидой, или Фригг. Снорри не был одинок в таких ученых построениях: его скандинавские колле­ги - книжники - возводили род Одина через Приама к самому библейскому праотцу Адаму.

Одину, прославленному мудростью и "всеми совершенствами", было пророчество, что он наиболее прославится на севере. Тогда он собрал множество людей и сокровищ и отправился на се­вер. Повсюду их принимали скорее за богов, чем за людей, пишет Снорри. Вообще те мифы, что рассказывали асы, - это переиначенная троян­ская история; все эти чудеса рассказывались для того, чтобы люди верили, будто асы - настоящие боги, говорится дальше в "Младшей Эдде". Даже грядущая гибель богов во вселенском пожаре - это не что иное, как пожар Трои.

Сначала Один обосновался на севере в Стра­не Саксов и оставил управлять там троих своих сыновей (мотив переселенческого сказания). От них произошел королевский род Вёльсунгов - героев германского эпоса. Далее Один достиг  страны Рейдготланд, ее название связано с готами, но Снорри отождествляет ее с Данией - Ютландией. От потомков Одина ведет свое происхождение род датских конунгов Скьёльдунгов. Наконец, Один достиг Швеции. Когда тамошний  конунг Гюльви узнал, что в его землю пришли лю­ди из Азии, называвшиеся асами, он уступил им власть. Ведь повсюду, где появлялись эти люди, "наступали времена изобилия и мира", поэтому их и принимали за богов.

Один обосновался в Сигтуне (раннесредневековой столице Швеции), поставил там двенадцать правителей и воссоздал те же законы, что были и в Трое. Его сын Ингви стал конунгом в Швеции, и от него происходят Инглинги.

Вернемся теперь от пролога к "Младшей Эдде" к началу "Саги об Инглингах". Один именуется там правителем Асгарда - там было большое капище и двенадцать жрецов-диев (здесь сохранилось индоевропейское наименование божества), которые должны были совершать жертвоприношения и судить народ. Значит, Асгард у Снорри - это то же, что Троя, и предки герман­цев (их королей) вышли из того же города, что и предки римлян. Но дальнейшая история отлича­ется от той, что изложена в прологе к "Младшей Эдде". Один много странствовал и везде ему со­путствовала удача. В Асгарде же оставались пра­вить два его брата - Вили и Be. Однажды Один отсутствовал так долго, что братья-соправители присвоили себе не только его власть, но и жену Фригг. Однако Один вернулся и возвратил жену.

Затем Один пошел войной против ванов, но те не были застигнуты врасплох, и победа клони­лась то на ту, то на другую сторону. Наконец, асы и ваны договорились о мире и обменялись заложниками - так к асам попали Ньёрд и его дети Фрейр и Фрейя, а к ванам - асы Хёнир и Мимир. Но об этом еще пойдет речь в главе 4. В Асгарде же, рассказывает Снорри, Один сделал ванов-заложников жрецами-диями.

Далее реальная история вторгается в повест­вование Снорри. У Одина были большие владе­ния, но римляне уже стали покорять весь мир, и многие правители бежали из своих стран. Один был провидцем и колдуном, поэтому он оставил Вили и Be в Асгарде, а сам со всеми днями и множеством другого народа отправился на запад, в Гардарики (так - Страной Гардов - скандинавы называли Русь), а потом в Страну Саксов и даль­ше к морю, где поселился на острове, называемом Островом Одина. Действительно, на острове Фюн . в Дании до сих пор есть город Оденсе, который возник на месте, где было в языческие времена святилище Одина. Снорри знал географию Скандинавии и по ней восстанавливал маршрут Одина. Дальше Один двинулся в Швецию, и там асы всту­пили в состязание с конунгом Гюльви в своих ма­гических искусствах и хитростях. Конунг понял, что ему не совладать с асами, и Один раздал сво­им дням шведские земли. Здесь ученый исландец совершает, на первый взгляд, промах в своих по­строениях, ибо среди диев он упоминает Ньёрда, Фрейра, Хеймдалля, Бальдра и Тора, которого прежде объявил далеким предком Одина.

В действительности, в мифологии все непро­сто и неоднозначно - представления о старших и младших поколениях богов менялись, и Один стал главой пантеона и отцом всех богов не сразу. Мы помним, что у других индоевропейских наро­дов - греков, римлян, славян - главой пантеона и отцом богов был как раз громовержец. Но для христианина Снорри эта история богов - не главное. Главное для него - показать читателям, что Один был не богом, а смертным человеком, пусть даже и предком королевских династий. Таким его изображали англо-саксонский хронист Беда и другие историки германских народов. Перед смер­тью сам Один сказал, что отправляется в Жилище Богов, Асгард, и велел сжечь себя на костре. Шве­ды верили, что он будет жить там вечно. Ему на­следовал Ньёрд, а потом Ингви-Фрейр - они бы­ли погребены под курганами.

Из рода "богов" в живых осталась одна Фрейя. Она продолжала приносить жертвы и так прославилась у людей, что ее именем стали назы­вать всех знатных женщин и хозяек, у которых было много добра. Так писал Снорри. В действи­тельности все было наоборот, и имя "Фрейя" означало в древнескандинавских языках "Госпо­жа", как имя "Фрейр" - "Господин"; так обращались к богам, и имя "Господь" в древнеславянских языках также было обращением к божествам.

Однако с потомками скандинавских богов стали твориться странные вещи. Фьёльнир, сын Ингви-Фрейра, погиб странной смертью - он перепил на пиру у родича, датского конунга Фроди, и упал в чан с медом; может быть, этот рассказ Снорри отражает древний миф о жертвоприноше­нии, но для читателей христиан это была, конеч­но, смерть, недостойная потомка настоящих бо­гов. Его наследник Свейгдир дал обет найти Жи­лище Богов и отправился в Великую Швецию (так норвежец Эйрик хотел найти Одаинсак). Там, на краю земли, он увидел огромный камень - из не­го вышел карлик (альв) и пригласил Свейгдира войти, если он хочет увидеть Одина. Конунг по­слушал карлика и исчез навсегда под камнем. Жи­лище Богов осталось недосягаемым.

В Скандинавских странах, природный ландшафт которых изобилует скалами и ва­лунами, сохранилось множество древних и старинных культовых сооружений из камней. К самым загадочными относятся лабиринты из камней, которые называются в скандинав­ской народной традиции "Троями". Лабиринт у разных народов символизирует путь на тот свет или в далекую чудесную страну. Этой да­лекой чудесной страной для Инглингов стал Асгард, который в средние века ученый ислан­дец Снорри отождествил с Троей.

Последующие правители из рода Инглингов сами оказывались жертвами колдовства - одна из колдуний навела порчу на род, предсказав, что внутри его всегда будут совершаться убийства. Итак, потомки Фрейра Инглинги не могли рав­няться с Одином (он-то смог проникнуть и в каменную обитель великанши, когда добывал мед поэзии). Но его способности для Снорри не были сверхъестественны - просто он был мудр, удач­лив и умел колдовать. Колдовство не считалось в средние века сверхъестественной божественной способностью - это было умение обманывать, вводить в заблуждение простаков или, что гораз­до хуже, умение пользоваться кознями дьявола, вступать с ним в сговор.

Снорри не считал Одина слугой дьявола или бесом - ведь Один жил в дохристианскую эпоху. Средневековый историк и не смог бы ничего рас­сказать о мифологическом прошлом своего народа, если бы считал языческих богов бесами, а не людьми, жившими в древние времена, - бесов нужно было изгонять, а не рассказывать об их де­яниях. Поэтому в русской летописи мы не найдем никаких мифов о Перуне и других богах - для монахов-летописцев это были бесы, обитавшие в идолах (с таким бесом, сидевшим в идоле Фрей-ра, сражался и знакомый нам норвежский плут, притворившийся богом).

Не таковым было отношение скандинавских средневековых писателей - наследников ан­тичной традиции, привычных к тому, что миф - это не только рассказ о деяниях богов, но и вы­сокая литература. Писавший в XII веке на латы­ни датский хронист Саксон Грамматик получил такое прозвание потому, что он овладел латин­ским литературным искусством. Но свое искус­ство он использовал не для того, чтобы переска­зывать античные мифы, а для того, чтобы напи­сать "Деяния датчан". Саксон поныне знаменит потому, что один из его рассказов - историю о датском принце Гамлете - использовал сам Шекспир.

Но нас больше интересуют рассказы Саксона о богах. И здесь изложение мифов во многом напоминает Снорри. Некогда, пишет датский ис­торик, жил человек, именуемый Один, и многие в Европе принимали его за бога. Больше всего лю­бил он бывать в Упсале, в Швеции (там действи­тельно существовал вплоть до XI века главный храм с идолами Одина, Тора и Фрейра). Но столи­ца его, судя по дальнейшему рассказу, была в Ви­зантии: Константинополь-Царьград был для жи­телей Западной Европы таким же средоточием чудес, как Троя. Северные конунги почтили Оди­на тем, что сделали из чистого золота его идол, даже руки которого были изукрашены золотыми браслетами, и послали истукан в Византию. Один упивался своей божественной славой. Эта слава была, однако, омрачена семейным скандалом. Су­пруга Одина Фригг позавидовала драгоценнос­тям, которыми был украшен истукан, и, наняв кузнецов, сняла украшения. Один не уступил же­не и не только вернул сокровища, но, водрузив идол на постамент, устроил в статуе некий меха­низм, откликавшийся человеческим голосом на прикосновение.

Можно представить, откуда Саксон взял рассказ об этом чуде: византийские импера­торы, принимая варварские посольства, поль­зовались механизмом, поднимающим трон ца­ря под потолок; при этом статуи львов у под­ножия трона издавали рычание.

Алчность и упрямство женщины - даже ес­ли ее муж претендует на божественный статус - не знает пределов: она сошлась с одним из слуг, который хитростью разрушил статую, так что украшения достались Фригг. Оскорбленный Один покинул свое оскверненное обиталище, а некий прохвост постарался занять его место, используя магические обряды, и учредил даже целый пантеон заговорщиков, принимавших, как и он, боже­ственные почести. Однако после смерти Фригг Один вернулся, и лже-Один должен был бежать, а его сообщники были изгнаны.

Конечно, эта история рассказана не для того, чтобы прославить Одина: Саксон замечает, что сам ложный бог был достоин своей жены. Но под этой назидательной историей скрывается все же мифологический сюжет, вариант которого извес­тен нам по рассказу Снорри: когда Один отправился в дальнее странствие, его братья овладели Фригг и разделили его царство. Более того, из ис­тории о лангобардах мы знаем, что супружеская жизнь высших богов германского Олимпа была омрачена соперничеством из-за вполне земных дел. Саксону не нужно было стараться принизить образ Одина - у него для этого было достаточно мифологических "улик".

У поэта Снорри задачи были несколько ины­ми: у него Один был мудр и искусен. Ученый ис­ландец специально объяснял, почему он был так прославлен, что его принимали за бога. "Когда он сидел со своими друзьями, он был так прекра­сен и великолепен с виду, что у всех веселился дух" - умение вести себя на пирах высоко цени­лось в средневековой Скандинавии. "Но в бою он казался своим недругам ужасным. И все потому, что он умел менять свое обличие, как хотел". "Один мог сделать так, что в бою его недруги ста­новились слепыми и глухими или наполнялись ужасом, а их оружие ранило не больше, чем хворостинки, и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты, и были сильными, как медве­ди или быки. Они убивали людей, и ни железо, ни огонь не причиняли им вреда". Мы уже знаем, что эти люди именовались берсерками - ведь с ними сражался в другом рассказе Снорри сам Тор, победитель чудовищ. Значит, Снорри не был поклонником доблести Одина и его воинов, полулюдей-полузверей.

Колдовство было самым "могущественным искусством", которым владел Один. Он научил ему своих двенадцать жрецов и других людей, так что прочие долго считали этих людей богами. Обвинение в колдовстве, способности воскрешать умерших и наводить порчу не было выдумкой Снорри - Один действительно, согласно древ­ним песням, владел этим и другими магическими искусствами. Мы помним, что верховный бог гер­манцев (как и прочие языческие божества) отнюдь не был добрым и благим богом. Но дело не только в этом.

Та часть "Младшей Эдды", где излагаются основные мифы скандинавов-язычников, назва­на Снорри "Видение Гюльви". Конунг Гюльви, сам сведущий в колдовстве и оборотничестве, превращается в старика и отправляется к асам в Асгард, чтобы выведать об их искусстве и знани­ях о мире. Но асы прознали из прорицаний о его намерениях и приготовились к его встрече - послали ему видение. Гюльви увидел город и не­обычайно высокий чертог, крыша которого была устлана позолоченными щитами (мы узнаем, что такую кровлю имела Вальхалла Одина - воинский рай). У дверей его встретил человек, жонглировавший сразу семью ножами. Жонглер (как и шут) - фигура символическая в средние века: его занятия считались кощунственными (как игры скоморохов на Руси), ибо его фокусы были сродни колдовству. В популярном латин­ском сочинении XIII века сам апостол Петр спу­скается в ад, чтобы обыграть жонглера, который сторожит там грешников. Здесь христианин Снорри дает нам понять, что Ганглери входит не в райский чертог, а, скорее, в адское жилище, привратник которого - жонглер. Этот жонглер проводил странника в чертог, где было множест­во палат и людей, одни из них играли, другие - пировали, третьи - сражались. Три престола возвышались в чертоге, на нем сидели три властителя, именовавшиеся не настоящими имена­ми, а прозвищами - Высокий, Равновысокий и Третий. Гюльви и сам скрыл свое имя и прозвал­ся Ганглери - "Усталый от пути" или, точнее, "Потерявшийся в пути"; это не просто игра - имя имело магический смысл, знающий подлин­ное имя бога или человека обретал над ним осо­бую власть.

Ганглери расспрашивает хозяев о главных событиях мифологической истории. Это не про­сто вопросы любопытного, а состязание в мудро­сти, обычное для героев скандинавской мифоло­гии; тот, кто не сможет ответить на вопрос, счи­тается побежденным. Ганглери получает подробные ответы и доходит до того вопроса, ко­торый больше всего волновал и язычников в эпо­ху гибели родового строя, и христиан в средние века - вопроса о конце света. Высокий заверша­ет свой рассказ повествованием о гибели мира и возобновлении жизни и прекращает свои речи, ибо сам "не слыхивал, чтобы кому-нибудь поведа­ли больше о судьбах мира". "В тот же миг, - пи­шет Снорри, - Ганглери услышал вокруг себя сильный шум и глянул вокруг. Когда же он хоро­шенько осмотрелся, видит: стоит он в чистом по­ле и нет нигде ни зала, ни города. Пошел он прочь своею дорогой, и пришел в свое государство, и рассказал все, что видел и слышал, а вслед за ним люди поведали те рассказы друг другу". Таинст­венное видение с повествованием о судьбах мира превращается в волшебную сказку о посещении того света, или тридевятого царства. Так видени­ем оказался и вожделенный Одаинсак, найден­ный некогда Эйриком.

Снорри удалось, таким образом, изложить языческую мифологию, представив это изложение как некий морок, видение - оно не могло быть кощунственным и направленным против христианства. Сама троица богов была неким мо­роком, подражанием христианской Троице: ведь каждый исландец знал, что прозвище "Высокий" принадлежит самому Одину (одна из знаменитых песней "Старшей Эдды" называется "Речи Высо­кого"), как и имя "Равновысокий"; да и прозвище "Третий" тоже использовал сам Один, любивший менять имена и обличья.

Конечно, это изложение нужно было Снор­ри не потому, что он продолжал верить в языче­ских богов, хотя в подражании Одину его упре­кали враги. В одной из саг рассказывается, как некая исландка набросилась на него с ножом, пытаясь выколоть Снорри глаз, со словами: "По­чему бы мне не сделать тебя похожим на того, на кого ты больше всего хочешь быть похожим, на Одина!" В самом деле, согласно мифам, Один лишился одного глаза, обменяв его на тайные знания. Но все же этот эпизод свидетельствует больше о том, насколько сюжеты древних мифов были популярны в Исландии, а не о вере в древ­них богов. Снорри и его род участвовали в тра­диционных для Исландии распрях (сам ученый погиб во время этих распрей). Один также был сеятелем распрей, и этим на него походил (с точ­ки зрения недругов) Снорри. Сам ученый даже свою палатку на альтинге именовал Вальхаллой, но это не было, конечно, свидетельством языче­ского культа. В действительности он был по­клонником и продолжателем не магического, а совсем другого искусства древности, которым в совершенстве владел Один. Это было искусство слова, искусство поэзии.

Поэзия - искусство насквозь мифологичес­кое, ведь оно заставляет весь мир, включая неживую природу, светила и стихии, сопереживать чувствам человека. Но древняя мифология и опи­сывала весь мир, от его начала до конца света, как мир, созданный и населенный существами - бо­гами и духами, подобными человеку, и способны­ми поэтому сопереживать или вредить ему. Древнескандинавская поэзия - поэзия скальдов - была, конечно, далека от современной лирики. Ее сюжеты - битвы и победы эпохи викингов. Ис­ландцы любили своих скальдов, но понять их сти­хи мог лишь тот, кто хорошо знал мифологию. Вот образец поэзии одного из самых древних и знаменитых скальдов IX века - Браги Старого, которо­го исландцы даже включили в число богов:

Ведьмин враг десницей

Взял тяжелый молот,

Как узрил он рыбу,

Страны все обсевшу. 

В этой строфе запечатлен один из основных мифов скандинавского язычества - о борьбе громовержца Тора с Мировым змеем, главным про­тивником богов. Только человек, знающий, что оружие громовержца - это молот, а Мировой змей вырос до таких размеров, что кольцом обернулся вокруг земного круга - "обсел все стра­ны" - догадается о содержании строфы. Но это еще не все. Нужно догадаться, что "ведьмин враг" - это Тор, потому что он сражается с нечи­стой силой; такие словосочетания, нарочито "за­шифровывающие" имена мифологическим "шиф­ром", назывались в Исландии кеннингами. Дру­гой такой кеннинг относится к Мировому змею, который назван "рыбой (ведь он обитает в океа­не), страны все обсевшей". Объяснению этих кеннингов посвящена специальная часть "Млад­шей Эдды" - "Язык поэзии".

Не один Снорри любил древнюю культуру своего народа. Другие ученые исландцы-христиа­не собрали и записали мифологические и эпичес­кие песни языческой поры. Этот сборник получил название "Старшая Эдда", или "Поэти­ческая Эдда" (в отличие от прозаической "Млад­шей"), - его песни цитировал сам Снорри Стурлусон. Язык этих песен менее "зашифрован", чем язык поэзии скальдов, но, как и во всякой мифо­логической поэзии, в этом языке много неясного для современной науки. Напротив, прозаический язык Снорри представляется ясным и чистым, хо­тя мы и видели, что за его простотой скрываются серьезные проблемы, стоявшие перед средневе­ковым человеком.

Читатель может обратиться к переводам "Старшей Эдды", "Младшей Эдды", поэзии скальдов и саг, а также к тем увлекательным ра­ботам, которые посвящены современному пони­манию древней скандинавской литературы и культуры. Замечательная школа отечественных скандинавистов - книги и переводы М. И. Стеблин-Каменского, А. Я. Гуревича, Е. М. Мелетинского, О. А. Смирницкой - сделали эту культуру близкой нынешнему читателю.