Библиотека
 Хронология
 Археология
 Справочники
 Скандинавистика
 Карты
 О сайте
 Новости
 Карта сайта



Литература

 
Мир реальный и мир мифологический. Пространство и время: начало вселенной и космическая жертва  

Источник: В. Я. ПЕТРУХИН. МИФЫ ДРЕВНЕЙ СКАНДИНАВИИ


 

Снорри начинает свое повествование, в про­логе к "Младшей Эдде" с христианского мифа о сотворении мира, Адама и Евы и рассказа о потопе. Это нужно ему для того, что­бы объяснить, как люди придумали себе язычес­ких богов.

Расселившиеся после потопа по всей земле люди не знали истинного Бога. Но они видели, что земля каждый год дает жизнь растениям. "Люди думали, что скалы и камни - это зубы и кости живых существ. И по всему этому они рас­судили, что земля живая <...>, что она стара го­дами и могуча в своем естестве. Они питала все живое и завладевала всеми умершими. Поэтому они дали ей имя и возводили к ней свой род".

Мифы о матери-земле известны большинст­ву народов мира. Собственно, это и не мифы, а вполне рациональное объяснение земного плодородия. Мы помним и германский миф об андрогине Туисто, рожденном землей. Но Снорри уже знал, что земля - это круг, разделенный на три континента. В центр круга он помещал Трою, или Асгард. И вот в этот Асгард является Гюльви, и первый вопрос, который он задает его обитателям: "Кто самый знатный или самый стар­ший из богов?"

Христианин не задал бы такого вопроса, но Снорри рассказывал о древних временах. Гюльви получает от Высокого довольно уклончивый от­вет: "Его называют Всеотец, но в древнем Асгарде было у него двенадцать имен". Все двенадцать имен перечисляются, и хотя имена Херран ("Вождь войска") или Хникар ("Сеятель раздо­ра") ясно свидетельствуют, о ком идет речь, сре­ди них нет имени Один. Дело не только в упомя­нутом магическом отношении к имени. Когда Равновысокий говорит, что Всеотец "создал не­бо, и землю, и воздух, и все, что к ним принадле­жит", создается впечатление, что речь вообще идет о христианском Боге. Это впечатление уси­ливается, когда Третий дополняет ответ Равновысокого: "Всего важнее то, что он создал человека и дал ему душу, которая будет жить вечно и ни­когда не умрет, хоть тело и станет прахом иль пеплом. И все люди, достойные и праведные, бу­дут жить с ним в месте, что зовется Гимле ("За­щита от огня") или Вингольв ("Обитель блажен­ства"). А дурные пойдут в Хель (преисподняя), а оттуда в Нифльхель - "Туманную Хель" (глуби­ны преисподней). Это внизу, в девятом мире". Из того, что мы уже знаем об Одине, ему трудно при­писать заботу о душе человека и представление о ее праведности. Несмотря на скандинавские име­на загробных обителей, речь идет о христиан­ском рае и аде (его девяти "кругах"). Даже три божества, занимающих престолы в Асгарде, напоминают о христианской Троице, а двенадцать жрецов-диев - двенадцать апостолов. Но две­надцать богов было и на греческом Олимпе: из них трое - Зевс, Посейдон и Аид - были главными, правившими небом, землей и преиспод­ней. Мы знаем, однако, что христианские и ан­тичные параллели - не главное для исландского писателя, и Снорри ждет от своих героев других ответов о судьбах мира.

И очередной вопрос Ганглери-Гюльви не за­ставляет себя ждать: "Каковы же были деяния его до того, как он сделал землю и небо?" И отве­тил Высокий: "Тогда он жил с инеистыми вели­канами".

Здесь христианский миф кончается, и Гюль-ви начинает допытываться: "Что же было внача­ле?" И Высокий отвечает словами из первой и са­мой знаменитой песни "Старшей Эдды" - "Про­рицания вёльвы", провидицы. Если под именем Высокого скрывался Один, то он хорошо знал эти слова - ведь они были адресованы самому Богу, когда тот спустился в преисподнюю Хель, чтобы поднять вльву из могилы и узнать у нее о начале и грядущих судьбах мира.

В начале времен

не было в мире

ни песка, ни моря,

ни волн холодных (был лишь великан Имир).

Земли еще не было,

и небосвода

бездна сияла,

трава не росла.

Зияющей бездне - Гиннунга гап - Равновысокий дает иное название - Нифльхейм, Мир тьмы. Он был создан в начале времен. В его сере­дине бурлит поток, называемый Кипящий Котел, а из потока вытекают десять рек с мрачными име­нами - "Холодная", "Свирепая", "Буря", "Волчица"... Еще одна река течет у самых врат преис­подней - Хель.

Насколько это суровое "нордическое" нача­ло мира непохоже на библейское повествование о рае - прекрасном саде, который насадил Бог на востоке! Из этого сада - земного рая - как верили в средневековой Европе, тоже во все сто­роны света вытекают реки, но это были не мрач­ные "Буря" или "Волчица", а плодородные Тигр и Евфрат, Инд и даже Дунай.

Изначальный холод и мрак скандинавской космогонии напоминает о суровой природе Ис­ландии. Но из слов Третьего выясняется, что раньше этой холодной Бездны, расположенной где-то на севере, на юге существовала Страна ог­ня, Мусспель (или Мусспельхейм), где "все го­рит и пылает". Конечно, исландцы могли живо представить такую страну нестерпимого жара и не отплывая со своего острова - исландские гейзеры с кипящей водой свидетельствовали об этом жаре, исходящем из преисподней. Но мы видим, что эта мифологическая предыстория все­ленной соответствует представлениям Снорри о географии: холодной Великой Швеции на севере (северо-востоке) и Стране Черных Людей на юге. В Мусспель нет никому, кроме обитателей этой страны, доступа не только из-за зноя, но и пото­му, что на краю Мусспеля сидит великан Сурт, чье имя значит "Черный", в руке у него пылаю­щий меч и в конце времен он должен спалить весь мир.

Но до конца времен еще далеко, и обитатели Асгарда рассказывают Гюльви о том, как пришли в соприкосновение изначальные области холода и жара. Потоки, несущие свои ядовитые волны из Мировой бездны, оледенели на холоде, яд высту­пил из них росой и превратился в иней, который заполнил бездну на севере. Но южнее шли дожди и дули ветры, а там, куда залетали искры из Мусспеля, было тепло и сухо. Иней стал таять от про­никающего с юга теплого воздуха, и из стекающих капель и брызг ледяного потока Эливагар ("Бур­ные волны") возник великан Имир. Недаром иное его имя - Аургельмир, "Шумящий в потоке".

Эта первая "натурфилософская" теория о самозарождении жизни на земле казалась бы почти материалистической, несмотря на чудо­вищность первого живого существа, если бы не дальнейшая его мифологическая эволюция... Это первое двуполое существо, андрогин, появив­шийся от взаимодействия двух стихий - жары и холода, вспотел во сне, и под мышками из его по­та появились другие великаны - мужчина и женщина. Одна нога Имира зачала с другой шес­тиглавого сына. От них пошло племя инеистых великанов - хримтурсов, турсов или ётунов, злобных первобытных существ, самый облик ко­торых был чудовищным.

Пытливый Гюльви продолжил свои расспро­сы - ему было интересно, чем питался Имир в начале времен. Оказывается, не только Имир возник из инея, с ним появилась и чудесная ко­рова Аудумла, из вымени которой текли четыре молочных реки. Эти реки уже ближе представ­лениям о райских потоках - от молочных рек питался Имир. Сама же корова лизала соленые камни, покрытые инеем. К исходу дня на камне появились волосы, на другой день - голова и, наконец, весь человек. В отличие от ётуна Ими­ра, он был не только могуч, но и хорош собой. Его прозывают Бури - "Родитель". У Родителя появился сын по имени Бор, "Рожденный", но жители Асгарда умолчали о том, кто была его мать. Видимо, время андрогинов еще не прошло, но прародителю богов уже неприлично было приписывать женские функции. Зато у Бора была уже жена Бестла, правда, из племени велика­нов - ведь других женщин не было в рождаю­щемся мире. Она родила Бору трех сыновей - Одина, Вили и Be (это имя значит "Жрец"), ко­торые стали правителями на небе и земле - бо­гами (теперь мы можем догадаться, кто сидел на трех престолах перед Гюльви).

Далее начинается драма сотворения мира. Сыны Бора убили Имира, и из его жил вытекло столько крови, что в ней утонули инеистые вели­каны. Лишь одному из них - Бергельмиру ("Ре­вущий как медведь") с его семьей удалось спас­тись от этого потопа в ковчеге - и здесь библей­ский сюжет вторгается в языческую мифологию. Но потомство Бергельмира не было людьми, как потомство Ноя; это были инеистые великаны, ётуны. Тело же Имира бросили в Мировую без­дну и сделали из него землю.

Но тело великана стало разлагаться и дало жизнь многочисленным существам, населяющих мир скандинавской мифологии. Из червей, размножившихся в теле Имира, возникли карлики. По воле богов они приняли человеческий облик и получили разум. В Прорицании вёльва говорит, что первые карлики были созданы богами из кро­ви и костей Имира, а они уже налепили много се­бе подобных человечков из глины - плоти перво­го великана. Одни карлики, подобно червям, жи­вут в земле, другие - в камнях (в один такой камень карлик заманил искателя Асгарда конун­га Свейгдира); они - подземные хтонические (от греческого хтонос - земля) существа и боятся дневного света, недаром их дом именуется Нидавеллир - "Поля мрака" и стоит на севере. Прав­да, дом этот золотой - ведь карлики оказались владельцами подземных сокровищ (как гномы ев­ропейского фольклора).

Потоки крови великана Имира стали водами, которые боги сделали океаном, окружающим зем­лю. Кости Имира стали горами, а в валуны и камни (ими полна Скандинавия и Исландия) преврати­лись его зубы и осколки костей, мозг бросили в воз­дух и сделали облака. Читатель, должно быть, по­мнит "Песню варяжского гостя" из оперы "Садко":

От скал тех каменных

У нас варягов кости,

От той воды морской

В нас кровь руда пошла...

Автор оперного либретто создавал свой ва­риант мифа, противоположный тому, что был известен древним скандинавам. Но суть мифа им была уловлена верно: мир был создан из че­ловекоподобного существа, человек - из сти­хий и элементов космоса. Значит, этот космос можно было понять, описать в космогонических мифах и освоить...

Равновысокий же продолжал свой рассказ. Из черепа Имира сделали небосвод; при этом зем­лю пришлось с четырех сторон загнуть, чтобы сделать опоры для небосвода. Тут пригодились карлики: четверых посадили под каждый изгиб и назвали по сторонам света - Восточный, Западный, Северный и Южный.

Первоначальный мир, таким образом, пред­ставлял собой подобие геометрической фигуры, ориентированной по сторонам света; земной круг, четыре стороны которого были приподняты в качестве опор, оказывался одновременно и ква­дратом. Эта геометрическая фигура, воплощаю­щая космос, - космограмма - свойственна ми­фам о строении космоса (космогоническим ми­фам) многих народов: в Индии такую фигуру называют мандалой. Это символическое сочетание простейших геометрических фигур, обозна­чающих космос, не случайно. Сотворение мира заключалось в том, что из бесформенного Хаоса, Мировой бездны, создавались правильные фор­мы. Таковым было мифологическое представле­ние о пространстве.

Творение же - и рассказ о нем в "Младшей Эдде" - шло своим чередом, и наступил черед сотворения времени. Время в архаических об­ществах измерялось по движению светил, и боги стали искать в окружающем их наполовину хао­тическом мире материал для сотворения небес­ных тел. "Они взяли сверкающие искры, что ле­тали кругом, вырвавшись из Муспелльсхейма, и прикрепили их в середину неба Мировой бездны, дабы они освещали небо и землю. Они дали мес­то всякой искорке: одни укрепили на небе, другие же пустили летать в поднебесье, но и этим назначили свое место и уготовили путь. И говорят в старинных преданиях, что с той поры и ведется счет дням и годам". Старинные предания, на которые ссылается Равновысокий, - это знамени­тое "Прорицание вёльвы" в "Старшей Эдде".

Язык провидицы - вёльвы в поэтической Эд­де - более темен, что вообще свойственно по­эзии, иначе Снорри не нужно было бы писать руководства по мифологии и поэтическому языку. Вльва описывает начало времен несколько по-ино­му, чем Равновысокий. Первоначальный хаос включал и небесные светила:

Солнце не ведало,

где его дом,

звезды не ведали,

где им сиять,

Месяц не ведал,

мощи своей.

Когда сыны Бора в "Прорицании вёльвы" под­нимают землю из Мировой бездны, Солнце уже светит с юга. Боги не создают светил, но упорядочивают их размещение и пути.

О происхождении Солнца и Луны рассказы­вается уже в "Младшей Эдде", когда Гюльви спрашивает, как боги управляют ходом светил. Приходит черед рассказывать Высокому, и этот рассказ-миф может удивить читателя: "Одного человека звали Мундильфари. У него было двое детей. Они были так светлы и прекрасны, что он назвал Месяцем сына своего, а дочь - Солнцем. И отдал он дочь человеку по имени Глен. Но бо­гов прогневала их гордыня, и они водворили брата с сестрою на небо, повелев Солнцу править конями, впряженными в колесницу солнца; а солн­це боги сделали, чтобы освещать мир, из тех искр, что вылетали из Муспелльсхейма. Эти кони зовутся Ранний и Проворный. Под дугами же у коней повесили по кузнечному меху, чтобы была им прохлада. В некоторых преданиях это называ­ется кузнечным горном".

"Месяц управляет ходом звезд, - продолжа­ет Высокий, и ему подчиняются новолуние и пол­нолуние. Он взял с земли двух детей, Биля и Хьюки, в то время как они шли от источника Бюргир и несли на плечах коромысло Симуль с ведром Сэг. Имя отца их - Видфинн. Дети всегда следу­ют за месяцем, и это видно с земли".

Содержание этого текста, даже если про­честь ученый комментарий к "Младшей Эдде", остается непонятным: вроде бы предлагается "рациональное" объяснение правильному движению светил по небосводу - боги поставили возница­ми небесных колесниц людей. Но если для созданных из искр светил были сделаны колесни­цы, а к ним еще - специальные приспособления, меха, раздувающие, как в кузнечном горне, огонь солнца, то кто управлял ими до случайного появ­ления на земле двух детей, которых гордый роди­тель прозвал именами светил? Наконец, какое от­ношение к сотворению мира имеет рассказ о дру­гих детях, шедших за водой, где даже коромысло имеет собственное имя?

Обычный ответ на эти вопросы находят в "детском" и даже примитивном мышлении древ­них людей, наивно объясняющих мир в своих ми­фологических рассказах. Но ученого исландца Снорри Стурлусона можно было заподозрить в чем угодно, но только не в наивности. Он, конечно, знал, что имя отца, гордого красотой своих детей, подобных светилам, значит "Движущийся в определенные сроки" - миф имел для Снорри символический смысл. Но в самом мифе назван по имени даже земной муж Солнца, который не имел отношения к ее небесному будущему. И это позволяет обнаружить в рассказе Снорри дейст­вительно очень древний миф, свойственный мифологиям многих первобытных племен. Как пра­вило, рассказывая о происхождении мира, первобытные люди считали светила и другие явления природы такими же людьми, как они, ча­сто - первопредками своего племени. В начале времен - в эпоху сотворения мира - они превратились в светила, скалы и источники, в зве­рей и т. п. Это и были так называемые тотемические мифы (мифы о предках - тотемах; вспомним о близнецах-первопредках германского племени, именуемых Оленями). Эти мифы не были прими­тивными, они представляли собой первый опыт систематического, преднаучного описания мира, переносили на весь мир свои родоплеменные от: ношения. Осколок такого древнего мифа о зем­ном происхождении светил сохранился и в древнеисландской традиции, и Снорри поместил его в свою копилку мифологических сюжетов. При этом он должен был совместить этот миф с дру­гим более поздним мифом о создании светил из искр богами - отсюда противоречия в тексте "Видения Гюльви".

Старый "тотемический" и новый "символи­ческий" мифы различаются и в рассказе о де­тях, следующих за месяцем. Символический смысл проясняется, если выяснить значение имен небесных детей: Биль и Хьюки - это "Ме­сяц на ущербе" и "Молодой Месяц"; они несут ведро Сэг - это "Море" с приливами и отлива­ми, коромысло Симуль - это "Лунный луч". Здесь загадана загадка о связи приливов и отли­вов с фазами луны. Но разгадать любую загадку можно лишь тогда, когда догадываешься о свя­занном с ней сюжете. А сюжет этот хорошо из­вестен мировому фольклору: считается, что пятна на луне - это люди, которые ночью, в не­положенное время, пошли за водой и были на­казаны за это нарушение обычая.

Уже из этого сюжета ясно, что для мифоло­гии смена дня и ночи - это не простое течение времени. Ночь - опасное и запретное время су­ток. Об этом свидетельствует и само происхождение ночи, миф о котором в "Младшей Эдде" не связан прямо с мифом о происхождении светил. На северном крае земли, где нашли прибежище уцелевшие великаны-ётуны, в Ётунхейме, один из них - Нерви или Нарви - породил дочь, "от рождения черную и сумрачную, по имени Ночь". Далее следует рассказ, в котором можно обна­ружить еще один вариант сотворения мира: первым мужем Ночи стал человек по имени Нагльфари, а сына их звали Ауд. Следующим ее мужем стал Анар, и у них была дочь, прозванная Землею. Наконец, последним мужем этой страшной, но, очевидно, любвеобильной вели­канши стал Деллинг, из рода богов-асов. У них появился сын, похожий на отца - светлый и прекрасный, которого и назвали День. В этом мифе земля и день также возникают их Хаоса, но этот Хаос - не Мировая бездна, пустота, а Мировая Тьма, Ночь. Боги не создают дня и но­чи, но упорядочивают их смену - Снорри уста­ми Высокого повествует о том, как Один дал Но­чи и Дню двух коней и две колесницы и послал их на небо, чтобы они каждые сутки объезжали всю землю. Впереди мчится Ночь, правящая ко­нем Инеистая Грива, и пена, падающая каждое утро с его удил - это роса, орошающая землю. Конь Дня зовется Ясная Грива - эта грива и ос­вещает землю и воздух.

Множество имен, упоминаемых Снорри, час­то в "Младшей Эдде" не связано ни с каким мифологическим сюжетом. Тем не менее они очень важны для людей, рассказывающих мифы: знать имя - значит знать происхождение и назначе­ние явления или божества; поэтому многим мифологическим персонажам приписывается по­дробная генеалогия, наподобие тех, которые описываются в сагах об исландцах. И наоборот, для богов, творящих мир, дать имена - значит совершить акт творения.

В "Прорицании вёльвы" о начале творения говорится:

Тогда сели боги

на троны могущества

и совещаться

стали священные,

ночь назвали

и отпрыскам ночи -

вечеру, утру

и дня середине

прозвище дали,

чтоб время исчислить.

Мы уже знаем, что это - не простое исчис­ление, и Один вопрошал вёльву о тайнах творения не потому, что сам он был малосведущ в этих тайнах: время в скандинавской мифологии было конечно, и каждый день напоминал о грядущем кон­це мира - о нем и хотел узнать у провидицы бог.

К этим тайнам подбирается и прикидываю­щийся простецом Гюльви. Он спрашивает о том, почему дева Солнце так быстро мчится в своей колеснице, будто спасается от самой смерти. И тут выясняется, что ее действительно преследу­ют два чудовищных волка; одного именуют Об­ман - и он перед гибелью мира настигнет Солн­це. Имя другого - Ненавистник, и он в конце времен схватит Месяц. Забегая вперед, ближе к концу света, Гюльви спрашивает, кто породил этих волков. Оказывается, что они - порожде­ния некой, пока неназванной великанши. Злоб­ное племя великанов - ётунов, троллей или турсов - расплодилось на краю света после того, как один из них спасся от потопа - крови Имира, ставшей водами. Они угрожают существованию всего мира.

Мир был сотворен благодаря взаимодейст­вию противоположных стихий - жара и холода, но вместе с гармонией, созданием правильных форм пространства и равномерного течения вре­мени, боги-творцы привнесли в этот мир смерть и разрушение. Ведь мир сотворен из тела убитого великана - злобного, но не совершавшего пре­ступлений первобытного существа. Мир, основанный на крови (пусть она и превратилась в мировой океан), обречен на конечную гибель - ее ждут и страшатся и боги, и люди.

Но Имир не был просто убит - он стал жертвой, которую расчленили по определенным правилам, чтобы из хаоса - нерасчлененного и чудовищного - создать космос. Эта первая жертва, на которой (или из которой) строится весь мир, - широко распространенный мифоло­гический сюжет. Он сохранился и в поэтическом творчестве - в балладах о том, что город или крепость можно построить, только если поло­жить в основу - под фундамент - невинную жертву. В обрядах многих народов мира положе­но при строительстве приносить специальную жертву - чаще не человека, а животное, или хо­тя бы пустить первой кошку в новый дом. Пред­ставление о том, что, обустраивая землю - свое культурное пространство, - человек совершает насилие над природой, было присуще человече­ству с первобытных времен. За это насилие надо было платить выкуп - жертву. Со времен сотво­рения мира и богам, и людям приходилось прино­сить жертвы, чтобы их космическое здание оста­валось прочным и не рухнуло.

Смысл первой жертвы - Имира - заклю­чался еще и в том, что этот чудовищный великан был все же человекоподобным существом. Со­зданный из его тела мир был понятен людям. Рас­членение его тела было и первым уроком анато­мии, причем в буквальном смысле. Для исцеле­ния больных в древности и в Средневековье принято было произносить заговоры, в этих заго­ворах части тела, плоть и кости больного пере­числялись так же, как части тела Имира. Кос­мос - или макрокосм - приравнивался по свое­му составу к человеку (микрокосму). Такие заго­воры содержат древнейшие германские заклинания, относящиеся к X веку и именуемые Мерзебургскими; сам Один-Водан произносит заговор:

От полома кости, от потока крови, от вывиха членов.

Склейся кость с костью, слейся кровь с кровью,

К суставу сустав, как слепленный, пристань.

Когда оставленный нами на время Гюльви вежливо подивился тому, какую огромную и искусную работу выполнили боги, он спросил, как была устроена земля. Тогда Высокий ответил: "Она снаружи округлая, а кругом нее лежит глубокий океан. По берегам океана боги отвели земли великанам, а весь мир в глубине суши оградили стеною для защиты от великанов. Для этой  стены они взяли веки великана Имира и назвали крепость Мидгард".