Литература

Источник: В. Я. ПЕТРУХИН. МИФЫ ДРЕВНЕЙ СКАНДИНАВИИ

Чудовищный волк, связанный в Вальхалле – центре божественного Асгарда и на­селенного людьми Мидгарда, – напомина­ет пирующим эйнхериям о грядущем конце света. Но и добрый бог Бальдр оказался в плену у Хель – преисподней. Отношения между разны­ми мирами скандинавской мифологии есть отно­шения обмена и конфликта – так же, как и в че­ловеческом обществе.

Мы видели, что этот обмен неравноценен: боги, по обычаю экзогамии, часто брали жен в Стране великанов, но тем так и не удалось запо­лучить ни Фрейю, ни Сив, ни Идунн. Все сокро­вища, выкованные подземными умельцами карла­ми или цвергами – молот Мьёлльнир и ожерелье Брисингов, остались у богов. Лишь однажды кар­лам и великаном удалось заполучить чудесный напиток. Об этом рассказывает самый поэтичес­кий миф.

Мед поэзии

В "Младшей Эдде" есть раздел, посвящен­ный поэтическому языку. В нем содержится нема­ло мифологических рассказов: ведь язык поэзии, поэтических метафор – это и есть язык мифа.

А начинается рассказ с того, что некий Эгир, или Хлёр, человек, сведущий в колдовстве, от­правляется в Асгард, и асы радушно его прини­мают (хотя, как и в случае с Ганглери, и здесь не обошлось без колдовских уловок). Нам уже зна­ком Эгир – это великан, хозяин морской сти­хии: ведь его имя (как и другое имя – Хлёр) и оз­начает "море". Обычно асы собираются к нему на пир, и Тор однажды добывал огромный котел для этого пиршества в Стране великанов. Но здесь настал черед богам принимать гостя, и все они уселись на свои престолы. Один же велел внести в залу мечи, которые сверкали так, что не нужно было освещать пиршественный чертог ог­нем. Боги выпили немало хмельного меду, что, как известно, развязывает языки.

Рядом с Эгиром сидел бог поэзии – скальд Браги, он и поведал Эгиру о многих чудесных со­бытиях и, конечно, о главном для Браги – отку­да взялось искусство поэзии.

Браги поведал о начале времен, когда асы и ваны заключили мир, смешав слюну в одном сосуде и сделав из нее мудрого человека по име­ни Квасир, как злодеи карлы убили Квасира и из его крови сделали волшебный напиток. Отведавший этого напитка станет скальдом или ученым.

Но злодеяния карлов на этом не кончились. Они зазвали к себе в гости великана Гиллинга и отправились с ним в лодке в открытое море. Там карлы перевернули лодку, и не умевший плавать великан утонул. Карлам было мало совершенных преступлений, и они рассказали жене утонувше­го о его гибели. Великанша принялась оплаки­вать мужа и тем досадила его убийцам: когда она выходила из дому, чтобы посмотреть в море, они сбросили ей на голову жернов.

Но отмщение ждало злодеев, и сын Гиллинга, великан Суттунг, уготовил им гибель, достой­ную той смерти, которой погиб его отец: схватив карлов, он отвез их далеко на скалу среди моря, где карлы утонули бы во время прилива. Те взмо­лились о пощаде, и как выкуп за отца отдали Суттунгу волшебный мед. Тот увез драгоценный на­питок к себе в горы и спрятал там в скалах, что зовутся Хнитбьёрг – Сталкивающиеся скалы, а сторожить сокровище приставил свою дочь, вели­каншу Гуннлёд.

Один же задумал раздобыть мед поэзии. Он отправился в Ётунхейм, где увидел девять кос­цов, трудившихся на лугу, что принадлежал бра­ту Суттунга Бауги. Один достал точило и поточил им косы, да так искусно, что те стали просить чу­десный инструмент себе. Один принялся торго­ваться, каждый из косцов сам хотел получить то­чило и, когда ас бросил свой оселок в воздух, бро­сились за ним. Коварный трюк удался, и все работники полегли мертвыми, перерезав себе горло косами.

Тогда Один явился к Бауги, который сетовал на то, что лишился работников. Бог назвался до­стойным его именем – Бёльверк – Злодей, и предложил работать за девятерых. Платой же должен стать глоток меда Суттунга. Бауги обе­щал ему помощь, Один же трудился все лето. Ког­да же настала зима, пришла пора расплачивать­ся. Бауги сказал брату о своем договоре с работ­ником, но тот и слышать не хотел о том, чтобы делиться волшебным напитком.

Тогда Один придумал хитрость. Он взял бу­рав, чтобы пробуравить скалы и не быть раздав­ленным между ними, и заставил своего былого хозяина Бауги сверлить камень. Тот согласился и сделал вид, что пробуравил скалу. Но Бёльверк дунул в отверстие, и каменная крошка полетела ему в лицо. Тут бог понял, что великан хочет его провести, и велел сверлить дальше. Наконец Бау­ги просверлил дыру. Тут Одину понадобилось его умение менять обличья.

Бог превратился в змею и пополз в отвер­стие. Бауги же хотел проткнуть его буравом, да промахнулся. Один же проник туда, где сидела сторожившая мед Гуннлёд и, надо думать, принял более симпатичный облик – недаром в "Речах Высокого" он похвалялся своими подвигами и любовью Гуннлёд. Во всяком случае, великан­ская дева осталась довольна теми тремя ночами, что провел с ней Бёльверк, и дала ему выпить три глотка меда (на троне из золота, как свидетельст­вуют "Речи Высокого").

С первого глотка Один осушил весь котел Одрёрир, двумя другими – сосуды Бодн и Сон. Тогда бог превратился в орла и полетел в Асгард. Но Суттунг, также в орлином обличье, бросился в погоню. Асы же увидели, что Один подлетает, и подставили во дворе чашу, в которую бог успел выплюнуть мед. Но Суттунг уже настигал Одина, и тот выпустил часть меда через задний проход. Этот мед не был собран и достался плохим по­этам – рифмоплетам. Мед же подлинной поэзии достался асам и скальдам.

В мифе не говорится, что случилось с Суттунгом. "Речи Высокого" свидетельствуют, что хримтурсы – инеистые великаны – явились к палатам Высокого, чтобы узнать об исходе состя­зания: вернулся ли Один к богам, или его сразил Суттунг. Один должен был дать (в который раз!) некую ложную клятву на кольце, чтобы успоко­ить великанов, жаждавших мщения.

Чтобы добыть этот мед – поэтическое вдох­новение, – Один должен был совершить настоящее шаманское путешествие. Сначала он спус­тился внутрь скалы – в преисподнюю – в обли­ке змеи, а затем должен был птицей возвращать­ся назад в небесный Асгард. Скала, в глубинах которой скрыт мед поэзии, напоминает о миро­вом дереве, у корней которого течет источник Мимира, а с ветвей капает медвяная роса, и о престоле Одина Хлидскьяльв, с которого видны все миры. На этой мировой оси и происходят ос­новные мифологические акты обмена ценностя­ми между богами и великанами; здесь Один за­кладывает свой глаз в обмен на глоток из источ­ника великана Мимира, дающего мудрость; здесь, после шаманского жертвоприношения на Иггдрасиле, он получает магические руны и пес­нопения от великана Бёльторна.

Поэтическое искусство – умение скаль­да – почиталось высшим в Скандинавии; ко­нунг Харальд Прекрасноволосый, объедини­тель Норвегии, "из всех дружинников отли­чал больше всего скальдов", свидетельствует сага об Эгиле – знаменитом исландском по­эте. И сами конунги гордились своими поэти­ческими способностями – ведь быть искусны­ми во всем обязывала их "мифологическая со­циология", заповеданная самим Ригом. Самый известный из скальдов-конунгов – Харальд Суровый Правитель (1015-1066) – похва­лялся тем, что владеет "восемью искусства­ми", среди которых первое – умение "сковать мед Игга", Одина, то есть изготовлять мед поэзии, сочинять стихи. Харальд, конунг Нор­вегии, был христианином, но искусство скаль­да требовало знания и использования образов языческой мифологии. Для русского читате­ля интересно, что эти стихи – "Висы радос­ти" – Харальд сочинил на Руси (в Гардарики,как называли Русь скандинавы), они посвяще­ны его невесте, Елизавете, дочери Ярослава Мудрого.

Скандинавский Мефистофель; бог Локи между Асгардом и Утгардом

Еще один ас, помимо Отца богов, участвует в обмене мифологическими ценностями между Ас­гардом и Утгардом. Это загадочный Локи, имену­емый "лукавым асом".

Локи – спутник и помощник богов, Одина и Тора. Полагают, что вместе с Одином и Хёниром под "растительным" именем Лодур ("Прорастаю­щий") он принимает участие даже в сотворении людей из безжизненных обрубков деревьев. Он именуется братом Одина, хотя его отец – вели­кан Фарбаути, а мать – Лаувей (или Наль). Мо­жет быть, речь идет о побратимстве двух асов. Как часто бывает в мифах о побратимах, Локи вы­ступает как своеобразный двойник Одина. Оба бога способны на настоящие провокации против великанов, что иногда ставит асов в затруднитель­ное положение: Один состязался в скачке с вели­каном Хрунгниром, так, что тот оказался в Асгарде, Локи же бился об заклад со строителем Асгарда, что тот не успеет возвести стены в срок, и чуть было не проиграл светила и богиню Фрейю.

Один в "Песни о Харбарде" похвалялся не лучшими с точки зрения обыденной морали по­двигами, Локи же совершает поступки, считаю­щиеся самыми позорными и в мире богов, и в ми­ре людей. Чего стоит его превращение в кобылу, которая отвлекла чудесного жеребца, строивше­го Асгард! Сравнение мужа с женщиной счита­лось в средневековой Скандинавии худшим оскорблением, но когда бог превращается в кобылицу, да еще рожает – такое поведение считается нарушением всех мыслимых и немыслимых норм. Правда, порождением Локи стал чудесный скакун Одина Слейпнир – боги приобрели, таким образом, очередное сокровище в мире великанов.

Эти проделки Локи кончались, в общем, бла­гополучно для богов, но коварный ас всегда был готов на предательство. Недаром самая бессове­стная ложь именуется "враньем Локи" или "сове­том Локи". Однажды, рассказывается в "Млад­шей Эдде", Один, Локи и Хёнир – троица деми­ургов – отправились в дальний путь через горы и пустыни. В одной из долин они увидели стадо бы­ков и собрались зажарить одного из них (по старинному способу – между раскаленными камня­ми). Но напрасно боги разгребали костер – мясо не жарилось. Тут они и услышали, как огромный орел, сидящий на дубе, похваляется, будто по его воле не жарится мясо.

Мы уже можем догадаться, что орел – это великан-оборотень. Он потребовал у богов дать ему мяса досыта – тогда асам удастся пригото­вить пищу. Нечего делать, боги согласились, и орел принялся пожирать лучшие части. Тут Локи не выдержал и, схватив большую палку, ударил орла. Орел взлетел, но палка намертво пристала к нему и к рукам Локи. Несчастный ас во время полета задевал за камни и деревья, ему казалось, что руки его вот-вот оторвутся, и он взмолился о пощаде. Великан обещает Локи свободу, если тот поклянется, что выманит богиню Идунн с ее молодильными яблоками из Асгарда.

Локи поклялся, и даже он не решился нару­шить клятву. Он сказал Идунн, что видел в лесу яблоки не менее замечательные, чем ее золотые. Мы-то знаем, что лес – это обитель демонов и ведьм, но Идунн пошла за Локи, чтобы сравнить свои яблоки с лесными. Тут и прилетел великан Тьяцци в обличье орла и унес богиню в свое жи­лище в Ётунхейм.

Асам же пришлось плохо: они тут же поседе­ли и постарели без молодильных яблок. Началось следствие – кто видел в последний раз Идунн. Выяснилось, что видели, как она уходила из Ас­гарда с Локи. Коварного аса схватили и стали грозить пытками. Тот струсил и обещал вернуть Идунн, если Фрейя даст ему свое соколиное опе­ренье. В соколином оперенье он отправляется на север, в Страну великанов, к жилищу Тьяцци. Тот как раз отправился в море на лодке, и Локи, превратив Идунн в лесной орех, взял орех в когти и что есть духу помчался в Асгард. Тьяцци же вернулся домой и не обнаружил Идунн. Тогда он облачается в свое орлиное оперенье и гонится за Локи. Асы видят, что орел гонится за соколом-Локи и придумывают хитрость. Когда сокол пада­ет камнем за ограду Асгарда, они выносят ворох стружек и поджигают их. Орел попадает в пламя, и его оперенье вспыхивает. Тут асы и расправля­ются с Тьяцци.

Что произошло дальше, мы уже знаем из рас­сказа о дочери Тьяцци Скади, которая потребова­ла себе мужа из рода асов и выбрала Ньёрда. Ло­ки же удалось своими потешными ужимками рас­смешить невесту – так был восстановлен мир.

В мифе о похищении Идунн Локи опять упо­добляется Одину – он использует птичье опере­нье, чтобы добыть сокровище – богиню с молодильными яблоками – в Стране великанов; но Один добывал мед поэзии, принадлежавший су­ществам иного мира – Утгарда, Локи же должен был возвращать пропавшие по его же вине мифо­логические ценности. До нас дошли фрагменты мифов, где сам Один провоцирует Локи на проделки против богов: он надоумил Локи похитить у Фрейи ожерелье Брисингов, что тот и сделал, превратившись в блоху. Пришлось стражу богов Хеймдаллю сражаться с Локи возле некоего кам­ня Сингастейн, чтобы вернуть сокровище. Оба аса обратились при этом в тюленей.

Локи иногда приобретает для богов сокрови­ща, сам того не желая. Так, похитив волосы Сив, он, чтобы избегнуть гнева Тора, заставил черных альвов выковать чудесные предметы для богов. Потом же, когда побился с карликами об заклад, что те не изготовят лучших сокровищ, чуть было не лишился головы: ведь лучшим сокровищем, вопреки всем стараниям Локи, был признан мо­лот Мьёлльнир, изготовленный последним. Боги должны были выдать Локи на расправу чудесно­му кузнецу, и, хотя у хитроумного аса были вол­шебные башмаки, переносящие его по воде и по воздуху, Тор – небесный громовник – поймал его. Карлик уже хотел было отрубить Локи голо­ву, но тот заявил, что выигравшему принадлежит только голова, но не шея. Тогда карл решил нака­зать языкатого аса – зашить ему рот, проткнув в губах дырки. Это удалось сделать лишь с помо­щью чудесного шила и ремешка, но ненадолго – Локи с мясом вырвал этот ремешок (к будущему несчастью для богов).

Приобретения Локи становятся роковыми. В "Старшей Эдде", в прозаическом введении к од­ной из героических песен, равно как и в "Млад­шей Эдде", рассказывается, как та же троица – Один, Локи и Хёнир – странствовала, чтобы ос­мотреть весь мир. Они подошли к некоему водо­паду, где в образе щуки обитал карлик Андвари. Там же плавал в облике выдры другой карл, кото­рый и звался Отр. Он как раз поймал лосося и по­едал его, когда Локи швырнул в него камень и убил. Ас похвалялся своей добычей – ведь он получил сразу и выдру и лосося. Довольные асы по­дошли к дому некоего Хрейдмара, могуществен­ного человека и сведущего в колдовстве. Они ска­зали, что у них вдоволь еды, но, увидев их добы­чу, Хрейдмар тут же позвал своих сыновей, Фафнира и Регина, и велел схватить асов. Выяс­нилось, что Отр также был его сыном.

Чтобы откупиться, асы предложили Хрейдмару столько золота, сколько назначит он сам. Тот потребовал немалое сокровище: красным зо­лотом следовало наполнить шкуру выдры да еще покрыть ее сверху.

Тогда Один опять послал Локи к водопаду Андвари (выяснилось, что он располагался в стране черных альвов). Локи поймал щуку-Андвари и потребовал выкуп – все золото, что хра­нил этот карлик внутри скалы. Андвари вынуж­ден был отдать свое богатство, но припрятал одно золотое кольцо. Локи, однако, заметил эту хит­рость и велел отдать сокровище. Андвари взмо­лился, признавшись, что одно это кольцо дороже ему всех прочих богатств – ведь оно умножает эти богатства. Но Локи отобрал кольцо. Тогда не­счастный карлик произнес свое заклятье – "кольцо будет стоить жизни всякому, кто им за­владеет". Локи же ответствовал, что ему по душе это заклятье.

Когда Локи вернулся к Одину, тот сразу за­метил красивое кольцо и отложил его в сторону. Остальным золотом боги набили шкуру выдры да еще засыпали ее сверху. Тогда Хрейдмар стал разглядывать, выполнено ли его условие, и заме­тил, что один волосок от усов выдры торчит над грудой сокровищ. Он велел прикрыть и этот воло­сок. Делать нечего – Один прикрыл кольцом этот волос, и выкуп был заплачен сполна. Один уже взял свое копье, а Локи – башмаки (тут мы узнаем, что у этого аса была чудесная обувь, не­обходимая ему в постоянных странствиях), но тут Локи повторил заклятье, произнесенное над золотом его прежним владельцем. Так и сбылось. Не только вся семья алчного Хейдмара погибла в распрях из-за золота – целые королевства и ди­настии пали жертвой древнего заклятья. К золоту Нифлунгов – карлов, первых владельцев сокро­вища, мы еще вернемся в главе, посвященной ге­роическим сказаниям.

В истории проклятого золота Локи опять выступает как двойник Одина – сеятеля раздо­ров. Но проделки Локи лишены того высшего смысла – подготовки к грядущей эсхатологичес­кой битве, – которым проникнуты деяния Оди­на. В этих проделках сам хитроумный ас попада­ет иногда в ловушку, как это случилось с ним у великана Гейррёда пришлось Тору выручать Ло­ки и отправиться в Ётунхейм без своего молота. В этих мифах боги-асы – еще единая община. Снорри – любитель античных героев Троянской войны – даже сравнивал Локи с хитроумным Улиссом-Одиссеем.

Но чем ближе гибель богов, тем разруши­тельнее становятся проступки Локи. Он – "свой среди чужих и чужой среди своих". Его помощь богам все более напоминает помощь лукавого бе­са – Мефистофеля – доктору Фаусту, которому бес взялся служить, чтобы затем погубить стре­мящегося к сверхъестественному знанию мага. Даже встреча Фауста с Мефистофелем в волшеб­ном лесу (описанная в немецкой народной книге о Фаусте) напоминает встречу асов с таинствен­ным Утгарда-Локи: бес морочит его чудесными видениями, среди которых – турниры и потеш­ные бои на мечах и копьях (чем не Вальхалла!). В "Фаусте" Гете Мефистофель – "отец всех помех"; Локи также мешает богам (и великанам) в осуществлении их замыслов. Но этот ас наконец оказывается отцом гибельных для мира существ.

Локи обнаруживает свою сущность и стано­вится отцом главных чудовищ – противников бо­гов: Мирового змея Ёрмунганда, волка Фенрира и воплощения смерти – великанши Хель. Худшее из его преступлений – убийство бога Бальдра.

Смерть Бальдра

В "Младшей Эдде" рассказывается, как Бальдру Доброму стали сниться дурные сны, предвещающие смерть. Тогда его мать Фригг и взяла клятву с огня и воды, железа и прочих ме­таллов, камней, земли, деревьев, зверей и птиц, яда и змей, что они не причинят вреда Бальдру. Тогда асы стали забавляться с Бальдром на свя­щенном поле тинга, бросая в него оружие и кам­ни, бог же оставался невредимым.

Эта забава пришлась не по нраву Локи – ведь он был мастер на вредные выдумки. Обра­тившись женщиной (этот ас не боялся позора), он явился в Фенсалир, чертог Фригг. Там гордая своей властью богиня спросила, знает ли пришелица, что за игру затеяли боги? Та подивилась, что оружие не причиняет зла Бальдру, и спроси­ла, все ли вещи закляла Фригг. Та призналась, что не взяла клятвы с побега омелы, растущего к западу от Вальхаллы: он был слишком мал. Услы­шав это, незнакомка тут же исчезла.

Локи тут же вырвал побег омелы и отправил­ся на поле тинга. В забавах богов не принимал уча­стия один Хёд – ведь он был слеп и стоял в сторо­не. Коварный Локи спросил, почему бы Хёду не уважить Бальдра как все? Наивный слепец отве­тил, что не видит, где стоит светлый бог, и Локи вложил побег в его руку и направил бросок. Прут пронзил Бальдра, и он пал мертвым. В коварных руках и искривленный побег становится смерто­носным копьем: Локи совершил с сыном Одина то же, что сам бог совершил с избранным им геро­ем – конунгом Викаром, посоветовав Старкаду коснуться его прутом. Но убитый по совету Локи Бальдр не мог принадлежать Вальхалле – ведь он не пал в битве и не был сражен настоящим оружи­ем, его ждала преисподняя – Хель.

Боги онемели от ужаса и горя. Они не могли даже мстить, ибо место тинга было священно, и там нельзя было проливать кровь. Когда после не­скончаемых рыданий они обрели разум, Фригг, невольная виновница несчастья, спросила, кто поедет дорогой мертвых в Хель, чтобы предло­жить смерти-великанше выкуп за Бальдра – мо­жет быть, Хель отпустит его в Асгард. Сын Одина Хермод оседлал Слейпнира и помчался в нижнее царство мертвых.

Боги же преступили к погребению. Они вы­несли тело к морю и хотели водрузить его на ла­дью, где должен был гореть погребальный костер. Но ладья была так велика, что они не могли столкнуть ее в море. Пришлось послать в Ётунхейм за великаншей Хюрроккин. Ее имя значит "Сморщенная от огня", и она должна была иметь отношение к обряду сожжения. Хюрроккин яви­лась верхом на волке, а поводьями ее "коня" бы­ли змеи. Один велел четырем берсеркам держать коня под уздцы, но те не могли удержать волка, пока не повалили его наземь. Великанша же по­дошла к ладье и так толкнула корабль, что искры посыпались из катков, а земля содрогнулась, ла­дья же закачалась на волнах. Эта услуга богам чуть было не погубила великаншу, ибо Тор раз­гневался и занес свой молот, но боги упросили громовника пощадить великанскую помощницу.

Тогда тело Бальдра перенесли на ладью. Увидев мужа на погребальном костре, жена Бальдра Нанна упала замертво – у нее разо­рвалось от горя сердце. Ее положили на погре­бальный костер рядом с Бальдром. Когда костер зажгли, Тор освятил его своим молотом (Мьёлльнир освящал не только брачный обряд): ведь это был символ священного небесного ог­ня. У ног громовника пробегал некий карлик по имени Лит (Цветной), и бог толкнул его ногой в костер – Бальдру нужны были слуги на том свете. Коня Бальдра в полной узде также сожг­ли вместе с ним. Один положил на костер вол­шебное кольцо Драупнир, но что он сказал при этом на ухо сыну, не узнает никто.

Саксон Грамматик дает иную романти­ческую версию этого сюжета. В ней Бальдр остается полубогом – он сын Одина. НоХёдер не брат ему, а доблестный воин и соперник – оба они враждуют из-за руки Нанны, дочери датского конунга. Хёдер встречает в лесу та­инственных дев, которые предостерегают его против поединка с Бальдром; он хочет загово­рить с ними, но девы тут же исчезают, и герой оказывается посреди равнины (мы знаем, что такой морок свойствен языческим богам и дисам, которых встретил Хёдер).

Тогда Хёдер идет к своему воспитателю, датскому конунгу, и просит руки Нанны. Но тот боится Бальдра, зато дает воспитанни­ку добрый совет, как убить Бальдра – ведь он неуязвим для оружия. Хедеру необходимо раз­добыть волшебный меч и кольцо, которые хра­нит в стране холода и мрака некий Миминг. Имя этого персонажа напоминает о Мимире, хранителе источника мудрости у корней ми­рового древа.

Хёдер снаряжает повозку, запрягает в нее северных оленей и отправляется к пещере Миминга: царство мрака и холода на севере – это преисподняя, и сам Миминг напоминает живущего в скале альва – хранителя сокро­вищ (Саксон именует его сатиром). Хёдер вы­манивает Миминга из пещеры и отбирает у него кольцо и меч.

Он совершает много подвигов, но тем вре­менем Бальдр является с войском в Данию требовать себе руку Нанны. Но та говорит, что смертная дева не может стать женой бо­га. Тогда начинается битва между Хедером и Бальдром, и на стороне сына Одина выступа­ет сам верховный бог, громовник Тор и прочие божества. С Хедером его волшебный меч и пан­цирь, неуязвимый для оружия. Он наносит бо­гам такой урон, на который только способен смертный. Но с Тором – его боевая палица из дуба (это древнее оружие могло принадле­жать громовнику еще в те времена, когда лю­ди не знали металла), и ею он сокрушает рать Хедера. Его войско уже готово дрогнуть, но тут Хёдер разрубает палицу. И боги бегут от людей. Христианин Саксон не упускает слу­чая сказать, что это – не настоящие боги; для нас же интересны эти богоборческие мо­тивы – ведь и в Троянской войне герои осмели­лись выступить против богов.

Хедёр получает руку Нанны и отправля­ется с нею в Швецию. Его – победителя – по­читают как бога простые люди. Но Бальдр бе­рет реванш и разбивает Хедера в битве. Но­чью к победителю является призрак, имеющий облик Нанны, и от этого видения Бальдр лишается сил – он может передви­гаться только в повозке (мы можем подозревать, что этот ночной кошмар – мара – ре­зультат магических действий Нанны).

Однако полубог продолжает преследовать Хедера, и в решительной битве силы оказыва­ются равны. Когда войска расходятся на ночь, Хёдер отправляется к лагерю врага и видит, что три девы покидают этот лагерь. Он следу­ет за ними, но те обнаруживают его присутст­вие и спрашивают, кто он. Герой прикидывает­ся певцом-министрелем и даже играет на лире (только здесь мы вспоминаем о Локи, который прикинулся старухой, чтобы выведать тайну Бальдра). Это позволяет ему увидеть колдов­ской ритуал – девы готовят пищу для Бальдра, добавляя в нее яд трех змей – это и делает по­лубога неуязвимым. Как всегда случается с нор­нами, одна из них оказывается воплощением злой судьбы своего подопечного: эта дева дает Хедеру пояс, приносящий победу (мы помним, как добрая помощница дала свой пояс Тору, ког­да тот оказался без молота и Пояса силы).

Хёдер и ранит Бальдра в поединке. Тому является Прозерпина (она заменяет богиню Хель у латинского автора) и предвещает Бальдру смерть. Тот умирает, и над ним воз­двигают огромный курган.

Один жаждал отмщения и получил проро­чество, что родит мстителя от девы Ринд. Он трижды сватался к этой дочери русского ко­нунга – первый раз, возглавив его войско и одержав великие победы, второй раз, явившись чудесным умельцем-кузнецом, третий – до­блестным рыцарем, но дева всякий раз отка­зывала старику (тем временем некий Оллер занял престол Одина в Царьграде). Наконец Один нарядился колдуньей (и ему это было не впервой), и случилось так, что Ринд заболела.

Тут ряженая ведунья и добилась своего. Вмес­те со спасительным зельем она предложила де­ве любовь. Так родился мститель по имени Во, которому с детства внушалась мысль о не­отомщенном брате. Тот действительно сра­зился с Хедером, и в бою погибли оба соперника.

Мотив мщения и пышных похорон объединя­ет повествование Снорри и Саксона. Все роды сверхъестественных существ собрались у погре­бального костра. Конечно, первыми были Один и Фригг, а с ними валькирии и вещие вороны Отца богов. Фрейр подъехал на колеснице, запряжен­ной вепрем Золотая Щетина, а Хеймдалль – вер­хом на коне Золотая Челка. Фрейя правила по­возкой, в которую запряжены были ее кошки. Явились даже инеистые великаны и горные испо­лины – ведь они были родичами богам. Корабль с пылающим костром отплыл в море к жилищу Хель на Береге Мертвых.

Хермод же девять ночей скакал без передыш­ки сумрачными долинами, пока не подъехал к ре­ке Гьёлль. Дева Модгуд, стерегущая крытый зо­лотом мост, как положено, спросила Хермода об имени и какого он роду, – пять полчищ мертве­цов не производили такого грохота, когда проез­жали днем раньше по этому мосту, да и лицом всадник не похож на мертвого. Хермод отвечал, что он разыскивает Бальдра, и Модгуд говорит, что Бальдр проезжал по мосту в Хель, а дорога ту­да ведет вниз и к северу.

Наконец Хермод добрался до решетчатых Во­рот Мертвых и пришпорил Слейпнира, чудесный конь перескочил через преграду, даже не задев ее. Тут Хермод спешился и вступил в палаты Хель, где увидел брата, сидящего на почетном месте. Бог остается богом и в преисподней – мы по­мним, как заботливо для него было наварено пиво и котел накрыт щитом, чтобы напиток не выды­хался. Нашлось место в покоях и для Хермода, он заночевал в мрачном жилище Хель. Наутро он принялся просить хозяйку мертвых отпустить с ним Бальдра – ведь не только боги, но и все жи­вое оплакивает его смерть. Великанша же сказа­ла, что отпустит бога, если действительно ни одно живое существо не воспротивится его возвраще­нию из Хель. Бальдр проводил Хермода из палат и, как положено, передал дары в царство богов: Одину он послал его кольцо Драупнир, Нанна же отправила Фригг свой плат, а Фулле – перстень.

Хермод же пустился в обратный путь и рас­сказал в Асгарде о трудной задаче, которую зада­ла ему Хель. Боги тут же разослали гонцов во все стороны, призывая весь свет оплакивать Бальдра. И правда, весь мир зарыдал – мы до сих пор мо­жем видеть эти слезы даже на камне или метал­ле, когда их приносишь с холода в тепло. Лишь одна старуха-великанша, сидящая в пещере, ска­зала, что она оплакивает Бальдра сухими слеза­ми – он ей не нужен ни живой, ни мертвый, пусть хранит его Хель. Имя этой старухи было Тёкк, что значило "Благодарность"; на такую из­девку могло быть способно лишь одно существо, умеющее менять пол, – это был Локи.

Смерть Бальдра была отомщена – сын Оди­на Вали убил несчастного Хда, но "убийцу сове­том" – Локи – не так легко было изловить.

Впрочем, он сам явился на пир богов в пала­ты Эгира, но там расправиться с ним было нель­зя: пир – это священное действо.

Перебранка Локи

Специальная песнь "Старшей Эдды" повест­вует о продолжающейся распре в царстве богов, вызванном злокозненным Локи. Она выдержана в уже знакомом нам по "Песни о Харбарде" стиле перебранки, в которой острый на язык Локи не имеет себе равных. Своим злословием он исчер­пал терпение богов.

Все боги, кроме Тора, который был, как обычно, на востоке, собрались вокруг огромного котла Эгира. Там было много асов и альвов. Были и слуги Фрейра – Бюггвир и Бейля. Сверкающее золото освещало палату, и пиво само лилось в кубки. Боги не могли нахвалиться на слуг Эгира Фимафенга ("Ловкий добытчик") и Эльдира – ("Повар"). Похвалы были нестерпимы для Локи, и он убил Фимафенга, осквернив священный пир­шественный обряд. Асы, потрясая щитами, изгна­ли Локи, и он скрылся в лесу.

Но вскоре он вновь явился на пир, чтобы раз­бавить мед мирного пиршества своей злобой.

Боги смолкли, увидев этого непрошеного гостя. Локи же прикинулся миролюбивым, изму­ченным жаждой путником – поднесет ли кто-ни­будь из богов ему меду, или он будет изгнан?

Браги, который сидел во главе стола, ответ­ствовал, что боги не пустят незваного на свой пир. Тогда Локи обратился к самому Одину – по­мнит ли он, как они смешали кровь, став побрати­мами, и Один дал обет, что не станет пить пива, пока не нальют его названому брату?

Отец богов не мог преступить данного обе­та – он попросил Видара подняться, чтобы дать место Локи, иначе тот устроит нечестивую пере­бранку в доме Эгира. Локи же, приняв кубок от Видара, провозгласил здравицу во славу всех асов и асинь, кроме одного – Браги.

Божественный скальд предложил Локи от­куп: он даст коня, меч, драгоценное кольцо – только бы зловредный ас не затевал распри во время священного пира. Но не за подарками явился Локи, он говорит, что Браги не может дать ничего, ибо дар – это привилегия героя, а Браги – самый трусливый из богов.

Браги готов был бы снести голову клеветнику, если бы не священная обязанность соблюдать мир.

Тогда Идунн попыталась примирить вспых­нувшую ссору, но Локи напоминает ей о ее собст­венных прегрешениях: она более всех богинь жад­на до мужчин и обнимала даже убийцу брата. Тог­да Гевьон пытается обратить все в шутку – ведь Локи слывет шутником, и за это его любят боги. В ответ достается и Гевьон: Локи напоминает, как некий юнец подарками добился ее любви. Из дру­гих мифологических песен "Эдды" мы ничего не знаем об этих проступках богинь – неясно, води­лись ли за ними эти грехи, или злоречивый Локи просто клевещет на асинь. Но в том то и заключа­ется сила слова, что даже клевета и несправедли­вое оскорбление, да еще на священном пиру, со­вершенно нестерпимы.

Сам Один вмешивается в словесный поеди­нок и обвиняет Локи в безумии: он вздумал гне­вить Гевьон – ту, которой известны все судьбы! Тут приходит черед Одина, и Локи велит ему мол­чать – ведь часто он несправедливо делил удачу в боях, давая победу трусам. Но Одину есть что ответить – он сам, как мы знаем, был мастером перебранки. Верховный бог напоминает Локи, как тот провел восемь зим под землей, доил там коров и рожал детей: Локи – муж женовидный.

"Бытовое" оскорбление дополняется здесь мифологическим: Локи обвиняется не просто в перемене пола – он порождает детей в преиспод­ней, под землей, эти дети – чудовища. Оскорб­ление, однако, возвращается к Одину. Локи напо­минает богу, как он на некоем острове бил в бара­бан и колдовал среди людей, – это занятие ведьм, стало быть, сам Один – муж женовидный. Колдовство с барабаном – это шаманское камлание; мы знаем, что Один не был чужд шаманизму (а в шаманских культах существует и представ­ление о перемене полов).

Тут в разговор вступает Фригг, призываю­щая двух асов не поминать старого. Однако Локи немедля поминает старое в жизни самой Фригг – она обнимала обоих братьев Одина, Вили и Be, в отсутствие мужа. Фригг может лишь посето­вать, что с ней нет в палатах Эгира сына – Баль­дра, иначе Локи не уйти бы без схватки. Локи же не может не похвастать в ответ тягчайшим своим преступлением – ведь из-за него Бальдр никогда не вернется к богам.

Теперь уже Фрейя пытается образумить зло­дея, напоминая, что и Фригг известны все судь­бы. Но тут богине любви достается за распутство: она давала свою любовь всем асам и альвам и бы­ла застигнута в объятиях родного брата.

Ньёрд, которого задевают эти насмешки над обычаями ванов, сетует, что женовидный ас явился на пир богов. Локи же припоминает не­известный нам эпизод, когда Ньёрд был залож­ником не у асов, а у великана Хюмира, где вели­канские дочери мочились ему в рот. Когда же бог напоминает насмешнику, что он родил сына, первого из асов, то Локи повторяет свое обвине­ние – ведь Ньёрд родил Фрейра от собственной сестры.

За честь Фрейра вступился было Тюр, да Локи напомнил ему, чем закончилась попытка бога примирить врагов: Фенрир отгрыз ему ру­ку. Зато и Волк закован в цепи, отвечает Тюр, и порождению Локи тяжко в неволе. Последнее слово опять остается за Локи – он утверждает, что жена Тюра (о ней ничего неизвестно в других мифах) родила от Локи сына, а Тюр не рас­челся за бесчестье.

Тут в перебранку вступает Фрейр, он гро­зит, что если Локи не замолкнет, его будет ждать судьба Волка: злоречивый ас будет зако­ван в цепи. В ответ Локи напомнил богу о его главной потере – он отдал не только золото, но и свой меч за дочь Гюмира, чем он будет сра­жаться, когда огненные дети Муспелля поска­чут на бой с врагами?

Слуга Фрейра Бюггвир вступается за хозяи­на и говорит, что на его месте растерзал бы Локи, как зловредную ворону. В отместку он получает от Локи напоминание о своем рабском статусе – ему суждено, стоя за жерновом, просить подачек у Фрейра, а во время сражений – прятаться в со­ломе под столами.

Хеймдалль пытается урезонить Локи – он лишился рассудка, перепив пива. Локи же отве­чает, что не стражу богов с его нелегкой долей за­ниматься поучениями.

Скади, явившаяся в Асгард как мстительни­ца за отца Тьяцци, не лишилась своей решитель­ности и в перебранке, она говорит, что Локи не­долго осталось резвиться, боги привяжут его кишками собственного сына к скале. Локи же на­поминает, что именно он виновен в гибели Тьяц­ци; разгневанная великанша вновь пророчит ему гибель, Локи же припоминает ей, что она была ласковей, когда призывала его на ложе.

Тогда Сив решилась на последнюю попытку примирения и поднесла Локи кубок меду, лишь бы он не порочил ее имени. Тот выпил, но не удер­жался, чтобы не вспомнить, что и она не была не­приступной и изменила мужу с Локи (может быть, этот эпизод имел ввиду не менее злоречи­вый Харбард, намекая на любовника в доме Тора).

Тут служанка Фрейра Бейля сказала, что слышит грохот в горах – то едет Тор. Он-то за­ставит умолкнуть бесстыдного, поносящего могу­чих богов. Бейле тоже достается: она – выродок среди богов, грязная скотница.

Наконец появляется Тор, который сразу при­бегает к главному своему аргументу – замолчать Локи заставит его молот Мьёлльнир. Локи же пророчит ему, что громовник не будет таким хра­брым в час сражения богов с Волком. Тор вновь грозит забросить Локи на восток, где он и сгинет. Тогда Локи напоминает ему, как он сам на восто­ке, замирая от страха, прятался в рукавице. Тор уже собирался, бросив свой молот, швырнуть Ло­ки в Хель, к Воротам Мертвых, но тут Локи усту­пил – ведь Тор действительно будет сражаться. Он же высказал все асам и асиньям, а напоследок посылает проклятье дому Эгира и самому госте­приимному великану.

Прикованный Локи

О том, что случилось с Локи дальше, расска­зывается в "Младшей Эдде": Он попытался ук­рыться от богов на некоей горе, где построил жили­ще с четырьмя входами, чтобы было видно во все стороны. Днем же Локи превращался в лосося и прятался в водопаде Франангр. Мысль о грядущей мести богов не оставляла его, и он пытался пред­ставить себе те хитрости, на которые пойдут боги, чтобы изловить врага в любом обличье. В этих раз­мышлениях он и изобрел рыболовную сеть, спле­тая льняные нити. И тут он увидел приближаю­щихся асов – Один открыл его убежище, озирая все миры с престола Хлидскъяльв. Локи успел швырнуть сеть в огонь и бросился в свой водопад.

Первым из асов вошел в дом мудрый Квасир, он и разглядел в золе пепел сети. Боги сплели такую же и пошли с ней к водопаду. Тор взял один конец, все асы – другой и трижды опускались с ней в поток. Локи скрывался меж камнями, по­том перепрыгнул сеть, наконец, когда Тор стал посреди потока, попал прямо к нему в руки. Гро­мовник сжал скользкую рыбину – с тех пор у ло­сося сужающийся хвост.

Пойманного Локи приволокли в некую пе­щеру, куда привели и его двух сыновей – Вали и Нари (или Нарви – так звали и великана, по­родившего Ночь). Асы превратили Вали в волка, и тот разорвал в клочья родного брата. Тогда асы просверлили три каменных плиты и к ним киш­ками сына привязали злосчастного Локи, после чего его путы стали железными (вспомним страшную ткань, что пряли валькирии из чело­веческих кишок). Скади же взяла ядовитую змею и повесила ее так, чтобы яд капал Локи на лицо. Жена Локи Сигюн пытается облегчить страдания этого аса и держит над ним чашу, в которую собирается яд. Но когда чаша перепол­няется и Сигюн уходит, чтобы выплеснуть яд, его капли достигают Локи, и он начинает так корчиться и рваться, что трясется земля. Это и называется землетрясением. Локи же суждено лежать в оковах до Гибели богов.

Эти события относятся к концу мифологиче­ской истории – уже погиб Бальдр и закован его погубитель. Но в том-то и особенность всякой ми­фологической истории, что ее конец неразрывно связан с началом, с эпохой творения и созданием культурных благ. Так Локи, на свою же несчаст­ную долю, изобрел рыболовную сеть, а Тор при­дал окончательный вид лососю. Даже землетря­сение объясняется корчами закованного в пещере гиганта. Неудивительно и то, что Квасир, мудрец, убитый в давние времена, чья кровь стала медом поэзии, оказывается живым и помогает богам советом. Мифологическое время – особое время, в нем нет привычной для нас линейной "исторической" последовательности.

Самой удивительной фигурой в этом мифо­логическом мире остается Локи. Неясно даже значение его имени. Связанные с ним мифоло­гические сюжеты выглядят на современный взгляд довольно странно: в "Перебранке Локи" асы совершенно лишаются божественного оре­ола. Думают даже, что эта песнь составлена христианским клириком, осмеивающим язычес­ких богов. Но эпизоды, упомянутые злоречивым Локи в перебранке, часто находят соответствие в других песнях и мифах: язычество имело соб­ственную систему божественных ценностей, непохожую на христианские представления о грехе и добродетели.

Локи был частью этой системы, недаром он выступает в мифах как двойник и побратим Оди­на. Но его поступки, и особенно их мотивы, про­тивоположны деяниям верховного аса. Главный подвиг Одина – самопожертвование ради обре­тения магической мудрости. Локи же, напротив, готов жертвовать чем угодно в мире богов, только не собой. Эти два аса заставляют вспомнить о традиционной паре архаичных культурных геро­ев, предков племени, один из которых творит по­лезные вещи, другой, подражая ему, – вредные. Но Локи не укладывается в эту схему, ведь он творит не только зло, хотя чем-то он подобен биб­лейскому Люциферу – восставшему против бо­жественного порядка и низвергнутому из небес­ного жилища ангелу.

Но более всего Локи напоминает, конечно, не падшего ангела, а не менее знаменитого персо­нажа мировой мифологии и литературы, также прикованного к скале за восстание против боже­ственного порядка; правда, этот герой – Проме­тей – приобрел для людей высшее культурное благо – огонь, похитивши его из мира богов. Ло­ки не было присуще подобное человеколюбие. Но и он был культурным героем, участию которого боги и люди обязаны появлению многих чудес­ных предметов.

Пытаясь разгадать ту загадку, которую до сих пор представляет образ Локи, ученые обрати­ли внимание на то, что этот образ напоминает не столько самого античного Прометея, сколько его "родственников" в мифах народов Кавказа. Гру­зинский Амирани – великан-богатырь, освобож­дающий из иного мира сказочную деву (как Локи спас преданную им же Идунн) и обучивший лю­дей кузнечному искусству (Локи заставлял рабо­тать на богов чудесных кузнецов – карлов), по­бедитель чудовищ (чем Локи прославлен не был) был прикован в пещере за то, что в гордыне вос­стал против Бога. Здесь сходство с Локи, дейст­вительно, разительное: Амирани прикован цепью к вбитому в пол пещеры колу (в нем распознает­ся известный нам образ мирового дерева); он хо­чет разорвать узы и вырвать кол – от его усилий происходят землетрясения. Вместо преданной жены с Амирани – верный пес, который лижет цепь хозяина так усердно, что она истончается к концу года (этот пес напоминает нам о другом, связанном с Локи создании, рвущемся из пут вол­ке Фенрире). К концу годового цикла Амирани уже готов вырваться на свободу, но тут являются посланные Богом кузнецы, что обновляют цепь и вбивают кол, а прилетающая с небес птица клюет сердце героя.

Внешнее несходство Локи – субтильного и трусоватого плута в песнях "Эдды" – и богатыря Амирани оборачивается их содержательным, ми­фологическим сходством: оба они по происхож­дению – первобытные великаны (то же проис­хождение имеет и титан Прометей), недаром их попытки освободиться от пут приводят к земле­трясениям. Их конфликт с божественным миром словно предрешен их происхождением.

Мы видим, что миф о прикованном великане широко распространен у разных народов, не свя­занных прямо языковым родством. Исследова­тель индоевропейских мифов, написавший целую книгу о Локи, – Жорж Дюмезиль обнаружил в мифах народов Кавказа еще одного "родственни­ка" Локи. Он также относился к роду мифичес­ких (эпических) богатырей, поколению велика­нов, которых на Северном Кавказе именуют нар­тами. Его имя – Сырдон, и в отличие от главных положительных героев нартовского эпоса, бога­тырей, поражающих врагов и чудовищ, он отнюдь не боец. Но нарты всегда готовы взять его с собой в поход, ибо его находчивость и острословие так­же нужны были в военном предприятии, как бога­тырская сила. Он выручал нартов и тогда, когда те попадали во власть великанов. Но не меньше он славился тем, что сеял распри внутри общины нартов. Он был виновником того, что, когда глав­ного героя Сослана закаливали, делая его члены стальными, колода, поставленная на уголья, ока­залась слишком короткой, и Сослан оказался до колен не закаленным. (Мы помним, что по вине Локи рукоять Мьёлльнира также оказалась слишком короткой – Тор не мог сразу сразить им Мирового змея.)

Далее с добродетельным героем Сосланом случилась история, которая более всего напоми­нает смерть Бальдра. Сослан (как и многие герои архаического эпоса) совершает героическую поездку в иной мир за чудесным растением и полу­чает его в дар от вещей девы. Она предупреждает героя, чтобы на обратном пути он не брал ничего, что найдет на дороге (характерные запреты для тех, кто предпринимает столь рискованное путе­шествие). Сослан удерживается от того, чтобы подобрать попадавшиеся ему золотые предметы, но не видит беды, если возьмет валяющуюся на дороге шапку. Этой шапкой обернулся Сырдон, стремившийся выведать, есть ли у Сослана уяз­вимые места. Сослан оказался подвержен тому же тщеславию, что и Фригг (что женщине про­стительно), – он не мог не проговориться о сво­ей уязвимости: правда, он сделал это в лесу, на­едине со своим чудесным конем, но ведь при нем была и шапка-оборотень.

В результате сначала погиб конь героя (а ги­бель коня – знак судьбы для хозяина), а потом и сам Сослан. Откровенность героя и даже любо­пытство Сырдона не вполне понятно современно­му читателю: ведь коварный Сырдон был сам ви­новат, что Сослана не закалили до колен и, стало быть, знал его уязвимое место. Но в том-то и за­ключается мифологическое – и магическое – действие слова, что оно должно быть произнесе­но, имя названо, рассказано о происхождении любого явления, – тогда действия мифологичес­ких героев (и людей) будут успешными.

Успешным для Сырдона и гибельным для Со­слана было его откровение в мифологическом ле­су. Обратившийся в старика (или старуху) Сыр­дон подговаривает мифическое оружие – небес­ное колесо – ударить по коленям Сослана во время игры, которой тешатся нарты, проверяя не­уязвимость своего героя. Нам уже приходилось говорить, что игра в мифологическом и эпичес­ком мире – это не просто забава, но испытание и вызов судьбе. После смерти Сослана кара пости­гает "убийцу советом" – Сырдона, но и из могилы он продолжает сеять раздоры среди нартов.

Еще один жуткий эпизод роднит коварного Сырдона и злоречивого Локи. Один из нартов, у которого Сырдон украл корову (страшное пре­ступление у кавказских народов), проник в его дом и убил его жену вместе с двенадцатью сыно­вьями. Мясо их нарт бросил в котел. Сырдон, чье горе породило творческое вдохновение, взял кисть одного из сыновей и натянул на нее две­надцать струн, сделанных из жил погибших де­тей. Так получилась арфа – фандыр. Локи не использовал для изобретения сети таких страш­ных материалов, но сам он был связан кишками своего сына...

Значит ли все это, что образ Локи находит разгадку на Кавказе? Иногда думают и так – ведь Снорри помещал прародину асов в Малой Азии, а ванов – на Дону, Танаисе, совсем побли­зости от Кавказского хребта. Сырдон и Сослан – главные герои осетинского эпоса о нартах, а осе­тины – потомки древних скифов; Снорри назы­вал Восточную Европу Великой Швецией, зная, что в античной традиции она именуется Великой Скифией...

Но мы должны помнить, что ученый ислан­дец основывался в своих построениях на книж­ной античной традиции, а не только на дошедших до него преданиях.

Должны мы также помнить и о том, что ко­варство и предательство были оборотной сторо­ной того героического быта, который был про­славлен в мифах и эпических сказаниях конца родоплеменного строя. В скандинавских мифах оно было свойственно не только Локи, но и Одину – верховному богу.

Но есть в образе Локи нечто, что отличает его и от правителя Асгарда, и от прочих богов. Это – смех, который вызывают некоторые его поступки.

Смех в божественном мире

В мифе о замужестве Скади – "царевны Не­смеяны" – Локи играет роль шута, выполняя не­пристойные пляски с козлом. Эта непристой­ность характерна для свадебных ритуалов, суть их – обеспечить удачный, плодовитый брак. Но поступок Локи имеет и высший смысл – смех, которым разразилась требующая возмездия вели­канша, был символом примирения – мира между Асгардом и Утгардом.

Комические положения, в которые попадает Локи, – когда Тьяцци в облике орла волочит его по скалам или когда жаждущий справедливого возмездия карл зашивает ему рот – могут пока­заться не менее грубыми, чем танец с козой (но не более грубыми, чем оплеухи Арлекина). Но и здесь комизм – знак того, что с героем не при­ключится худшая беда: плут вывернется, да еще с приобретениями для божественного мира. Так и самый серьезный из богов скандинавского панте­она – Тор – оказывается в комическом положе­нии переодетой невесты в Ётунхейме; это поло­жение, означающее крайнюю степень бесчестья в мире богов и людей, во враждебном мире вели­канов было спасительным – ведь так Тор (с по­мощью переодетого служанкой Локи) смог вер­нуть свой молот.

Иное дело – комизм перебранки. В нем воз­никают те же мотивы – переодевания и женовидности мужей, сексуальной неразборчиво­сти, – но используются они в соответствующих песнях "Эдды" для ритуализации распри внутри мира богов. Один-Харбард насмехается над про­стодушным Тором не для того, чтобы способство­вать его победам над великанами. Он демонстри­рует исключительность своего морального стату­са Отца распрей, который, как мы видели, далек от обычных представлений о добре и зле. Смех героев Одина, который мы еще услышим в главе об их эпических подвигах, воплощает их презрение к смерти и врагу – даже победившему.

Перебранка Локи неотделима от эсхатологи­ческого конца мира богов. Брань обратила священное пиршество в подобие поля битвы, ведь это перед боем в перебранке должны были участвовать витязи противоборствующих дружин. На­рушение мира в родственном Асгарду доме Эгира привело к конфликту в мире богов, к которому принадлежал насмешник Локи.

Неудивительно, что он – единственный из асов, не имевший религиозного культа, его име­нем не называли священных урочищ в Скандинавии. Лишь отдельные изображения на памятных камнях могут быть отнесено к мифам о Локи, на одном из них – личина Локи, губы которого заплетены ремешком...