| Олав Харальдсон – последний, кто видел Одина, – стал первым скандинавским святым. Он пал в 1030 году в битве с войсками Кнута Могучего, датского конунга, который объединил Данию, Англию и Норвегию под своим владычеством. Скальд Сигват, прославлявший геройскую смерть Олава, сказал, что "у Олава взяли жизнь в пляске Скёгуль".
Скёгуль – это валькирия. Но скальд, конечно, не хотел оскорбить память главного противника Одина: он просто использовал кеннинг – "пляска Скёгуль" это всякая битва, и павший в ней вовсе не считался избранным валькирией.
Оба крестителя Норвегии неслучайно так заслушивались рассказами их таинственного гостя: Один оставил людям "мед поэзии". Когда скальд-язычник Эгиль Скаллагримсон исполнял перед Эйриком Кровавая секира свою хвалебную песнь "Выкуп головы", конунга-христианина не смущало то, что перед ним "течет Игга чистый мед" – поэзия скальдов не считалась языческой, не была связана с культом древних богов. Снорри Стурлусон в XIII веке составлял учебник для скальдов, собирая и систематизируя древние мифы, приводя многочисленные примеры кеннингов и хейти – мифологических названий, когда люди уже не верили в Одина как в бога. Для христиан он стал уже предводителем нечистой силы, проносящейся в бурях во время йуля.
Поэтические метафоры, кеннинги уже были лишены мифологического смысла: "норной" в скальдических стихах могла именоваться просто женщина, а одно из имен Одина мог носить любой мужчина, не прославленный особыми доблестями или коварством. И конунг Олав – христианский святой – мог именоваться "Бальдром битвы" и "Одином воя стрел" – то есть военачальником, командующим в битве (вой стрел). Выросшая из мифологии поэзия становилась надгробным памятником языческого мифа.
Но мы знаем, что памятники значат очень много (неслучайно есть и понятие "литературных памятников" – в этой издательской серии были опубликованы и переводы "Старшей" и "Младшей Эдды", "Круга Земного – Хеймскринглы" и др.). Они воплощают память, без которой невозможно существование ни отдельного человека, ни общества.
Скандинавы-язычники не мыслили себе мира без памятников – курганов предков (и до сих пор археологические памятники бережно охраняются в Скандинавских странах). Эти памятники нужны были даже для того, чтобы доказать свои права на наследство. Скальдические стихи также были памятниками – они хорошо запоминались теми, кто знал правила, по которым они составлялись, – язык поэзии. Не случайно древнейшим дошедшим до нас скальдическим произведением был "Перечень Инглингов" Тьодольфа из Хвинира: генеалогия правителей была древнейшей формой истории. Не случайно и исландский ученый Снорри уже в XIII веке составлял учебник поэтического языка – "Младшую Эдду": понимание древнего скальдического языка исчезало в новую христианскую эпоху.
Новые христианские ценности вытесняли древнюю культуру; языческие боги становились магами и обманщиками, или бесами, проносящимися с "Дикой охотой". Валькирии, вера в которых сохранялась на Севере Европы, были внесены христианским епископом в черный список грешников – колдунов и ведьм. Великий конунг Харальд Прекрасноволосый и великий скальд Эгиль Скаллагримсон, умершие язычниками, были перезахоронены своими христианскими потомками по новому обычаю. Зато древние герои и их деяния, которые были вызовом судьбе, предопределенности человеческого существования, оставались близкими средневековому человеку. Подвиги Сигурда украшали резные порталы норвежских церквей, а история Нибелунгов стала рыцарским эпосом.
Но и средневековая христианская культура была преходящей: потомки германских варваров, принимая крещение, разрушавшие памятники античной цивилизации, в эпоху Возрождения стали считать античные руины высшим достижением человечества. В эту эпоху и Шекспир нашел у Саксона Грамматика древнюю сагу о Гамлете – мстителе за убитого отца (у Саксона тот сжигает убийцу в его же доме).
Возрождение древней германской и скандинавской культуры началось позднее, в начале XIX века, когда немецкие ученые Вильгельм и Якоб Гримм стали собирать немецкие сказки, а Якоб Гримм написал свою "Немецкую мифологию". Их последователем в России был А.Н. Афанасьев, собравший русские народные сказки и написавший труд с характерным поэтическим названием – "Поэтические воззрения славян на природу".
Живой интерес и даже любовь к сказкам и мифам в современной европейской культуре – не просто детская привязанность или дань древней традиции. Сказки и мифы сохраняют образ иной культуры с иным взглядом на мир. Способность и необходимость понимать другого, насущная потребность в этом понимании – та наука, к которой с трудом приходит современное человечество.
Ученые XX века написали много глубоких и увлекательных книг о том, насколько древние люди и их взгляд на мир отличались от наших современников и их представлений. В этой книге тоже немало свидетельств таким отличиям. Поступки богов и героев настолько иррациональны, что приводят к самоистреблению героического рода и самого мира языческих богов. Их можно истолковать, как вызов судьбе, но понять до конца невозможно, как невозможно узнать, что сказал Один на ухо Бальдру, когда тот лежал на погребальном костре.
Не только поступки мифического Одина, но и смертного героя – сурового Хёгни или Хагена из "Песни о Нибелунгах" – кажется, воздвигают мифологическую стену непонимания между ними и современным человеком. Но этот взгляд будет все же односторонним.
Эгиль Скаллагримсон, внук Квельдульва – волка-оборотня, и сын берсерка Скаллагрима, скальд и знаток магических рун, проведший жизнь, достойную избранного героя Одина, состарился и потерял в битвах сыновей. В своей самой знаменитой песни, которая так и называется – "Утрата сыновей", Эгиль готов попенять Одину – ведь Судья побед нарушил их дружбу.
Он готов гордо отвергнуть главу богов, но друг Мимира дал ему дивный дар, возмещая все несчастья – это мед поэзии. Исландцы запомнили и последнюю вису, сказанную старцем Эгилем Скаллагримсоном. Она завершалась словами:
Пятки мои,
что две вдовы –
холодно им...
Едва ли кто-нибудь решится настаивать, что этот скальд, потомок оборотня, не принадлежит и современной поэтической культуре. |
|
