| Предлагаемое исследование посвящено роли имени собственного в истории средневековой Скандинавии. Прежде всего нас интересовало, как выбирались имена для членов королевского рода - удивительным образом, в выборе имени для наследника престола отразилась едва ли не вся история полуострова XI-XIII вв.
Этот период, непосредственно следовавший за крещением, на наш взгляд, является одним из самых ярких и значимых для скандинавской культуры. Христианское и языческое начало еще долго сосуществовали вместе и относительно мирно уживались друг с другом. Так, после крещения Скандинавии детей продолжали называть в честь их предков-язычников, уже будучи христианами, скандинавы получали, таким образом, исконные, языческие имена.
Языческие, родовые имена были чрезвычайно устойчивы, а выбор имени для ребенка подчинялся определенным правилам. Эти правила не были, разумеется, жесткими и безапелляционными, однако, для того, чтобы войти в мир рода, ребенок должен был получить родовое имя. Выбор имени был событием историческим - имя почти всегда давалось в честь умершего предка, связывало ребенка с историей рода и передавало эту связь в будущее. Обычай называть потомка в честь умершего родича на много веков переживает веру в переселение душ и остается своеобразным реликтом подобных архаических представлений.
В первую очередь, это касалось тех детей, которым предстояло стать наследниками, старшими в роду, в своем поколении. Их, как правило, называли в честь деда, прадеда, дяди или другого близкого родственника по мужской линии. Иногда, в силу тех или иных причин, ребенок мог получить имя и в честь предка по материнской линии, побратима отца, друзей рода (а в некоторых исключительных случаях появление отдельных имен вообще невозможно объяснить родовыми связями). Однако наречение именем главного наследника изначально должно было устанавливать его связь с родом.
Особенно значимым делом был выбор имени в знатных родах и прежде всего в королевской семье. В христианскую эпоху имя во многом продолжает восприниматься как инструмент воздействия на судьбу. Участь отпрыска королевского рода, его шансы взойти на престол не в последнюю очередь зависят от того, получил ли он "правильное", надлежащее имя.
Говоря об именах скандинавских конунгов, невозможно не коснуться столь обширных и сложных проблем европейской истории, как порядок и принципы престолонаследия, судьба культа рода в Средневековье, взаимоотношения церкви и королевской власти, понятие законного рождения... Конечно, не может быть и речи о сколько-нибудь детальном освещении любой из этих проблем в рамках данной работы, но тема выбора имени является, на наш взгляд, своеобразной точкой схождения разноплановой исторической и филологической проблематики, "магия имени" позволяет взглянуть на все эти вопросы в единой перспективе, под одним углом зрения.
Итак, для семьи скандинавского конунга такое правильное имя было не просто родовым, а еще и династическим именем. Чем же династическое имя отличалось от родового? Родовое имя как бы подчеркивает и усиливает желательные для будущего наследника родственные связи. При выборе же династического имени должны быть учтены также и политические связи будущего монарха - кто из родичей, живых или умерших, может быть ему полезен по политическим соображениям. Существенно также, что в королевских семьях, помимо реальных предков, был целый сонм легендарных прародителей и родоначальников, связь с которыми могла оказаться не менее важной, чем с близкими родственниками. Кроме того, в Скандинавии довольно рано усваивается идея "родства" между европейскими правящими династиями. Иногда это "родство" воплощалось в реальных матримониальных связях, иногда же оно существовало на "виртуальном", легендарном уровне.
Можно сказать, что династическое имя, так же как и родовое, обеспечивало наследнику связь с его родом, только в королевский род оказывались включенными и ближайшие родственники, и мифические предки, и державные соседи. Важность понятия рода, родовых связей для монарха лишь усиливалось по сравнению с обычным человеком, но порой род мог трактоваться здесь расширительно. Благодаря этому династические имена оказываются, с одной стороны, даже еще более устойчивыми и консервативными, чем просто родовые, но, в то же время, именно они порой оказываются более проницаемыми для новшеств.
Выбор правильного имени для мальчика, сына монарха, оказывался, таким образом, делом чрезвычайно сложным и ответственным. Будущему наследнику было важно быть признанным придворными, тингом и дружиной - ведь скандинавский конунг в эту эпоху был не просто правителем государства, но, в первую очередь, военачальником, предводителем национального войска. Народное признание, легитимность его власти требовалась конунгу и при восшествии на престол, и всякий раз, когда он должен был вести за собой своих подданных. Упрощая дело, можно сказать, что конунгом становился тот, кто принадлежал к королевскому роду, был избран тингом и признан народом. В ситуации, когда был возможен выбор, сопоставлялись разные достоинства претендентов. Не последним из этих достоинств было правильно избранное имя. Правящий конунг, давая имена своим детям, по-видимому, всегда пытался определить их будущее, их династическую судьбу. Он обращался к тингу, ко всем своим подданным, на своеобразном "языке имен", и этот язык, несомненно, был понятен аудитории. Наследнику предстояло объезжать все тинги страны, добиваясь поддержки, и династическое имя помогало получить ее, ибо имя было знаком прямого волеизъявления предыдущего конунга.
Выбор будущего правителя, как правило, осуществлялся из нескольких возможных претендентов - членов королевского рода. Основание претендовать на престол в некотором смысле имели все потомки древних конунгов по мужской линии. В первую очередь речь идет, с одной стороны, о братьях царствующего конунга, а, с другой стороны, о его сыновьях. Наследование королевской власти "по горизонтали" (от брата к брату) или "по вертикали" (от отца к сыну) оставалось практически равновозможным. Кроме того, власть в стране могла перейти к единственному наследнику, а могла быть разделена между всеми претендующими на нее полноправными членами рода. В такой ситуации имя давало или не давало преимущество племяннику над дядей, брату над братом. Роль правящего конунга при определении будущего наследника была несомненно очень велика: как правило, он сам давал имена своим детям и именно он должен был решать, кто унаследует власть после него.
Во власти конунга было также - признать или не признать родившегося ребенка своим сыном. Дело в том, что в Скандинавии еще долгое время после принятия христианства побочные дети - если они были признаны своими отцами - пользовались правами, ненамного отличавшимися от прав законнорожденных наследников.
Вообще говоря, проблема законного рождения у скандинавов в языческую и христианскую эпоху оказывается весьма сложной и недостаточно исследованной (1). Очевидно, что в еще дохристианские времена проводилось определенное различие между детьми, рожденными от жен, и детьми, рожденными от наложниц, но, при этом, мы очень немного знаем о том, на каких основаниях жены отличались от наложниц. В то же время известно, что в скандинавском праве проводились довольно тонкие различия между разными категориями побочных детей. Со времени принятия христианства, когда полностью определилось понятие законного, освященного церковью брака, стало более контрастным и противопоставление законных и побочных детей, различие же между разными группами незаконнорожденных постепенно стирались. В то же время, в Скандинавии признанный отцом внебрачный сын по-прежнему имел определенные права и занимал определенное место в роду отца. Эти права, в частности, явным образом были очерчены в различных скандинавских судебниках. Едва ли ни у каждого конунга-христианина в Скандинавии были официально признаваемые побочные дети - общество и даже церковь относились к этому обстоятельству с редкой терпимостью. В ситуации борьбы за власть побочный сын конунга отнюдь не становился изгоем. То, какое имя выбрал для него отец, во многом определяло его шансы в этой борьбе.
Предполагаемый законнорожденный наследник почти всегда получал династическое имя, восходящее ко временам язычества. Христианские имена очень медленно входили в обиход, когда речь шла о законных отпрысках королевского рода. Побочные же дети правителя могли получать при рождении как династические, так и христианские имена.
Здесь необходимо отметить, что после принятия христианства христианские имена еще долго воспринимались в Скандинавии как иностранные. Действительно, первые десятилетия собственно скандинавских святых, носящих исконные, привычные имена, было еще очень немного. Церковь пришла сюда со сформированным корпусом личных имен, и все эти имена - будь они греческого, латинского происхождения или немецкого - никак не были включены в собственно скандинавскую систему родовых связей.
Иностранные, заведомо заимствованные имена встречались в скандинавском антропонимиконе и прежде, но они были весьма малочисленны. Традиционный именослов до сих пор никогда не испытывал столь массированного натиска инокультурных имен, причем, с одной стороны, эти имена были поддержаны авторитетом церкви, а, с другой стороны, как уже говорилось, не имели никакого отношения к истории рода. Христианские имена усваивались медленно и так и не смогли окончательно вытеснить из обихода исконные скандинавские имена.
Имянаречение побочных сыновей конунга не требовало столь жесткой укорененности в родовой традиции, оно могло служить своего рода "полигоном", на котором испытывались различные нововведения. Именно благодаря побочным детям христианские имена, по-видимому, постепенно проникают в королевский род. При этом необходимо помнить, что и христианское имя всегда давалось ребенку неслучайно. Без преувеличения можно сказать, что в выборе имени для сына конунга всегда содержится попытка так или иначе определить его судьбу, его право на власть. До конца XIII в. имя в Скандинавии остается важнейшим регулятором сложных и подчас чрезвычайно запутанных династических отношений. История имени в эту эпоху - это история борьбы за власть, история союзов и противостояний, история разделов и объединений, в некотором смысле, вся история Скандинавии.
Мы попытаемся выявить некоторые принципы в этой сложной игре имен - языческих и христианских, исконных и иностранных, собственно родовых и династических, попытаемся пронаблюдать, чем имя для законнорожденного отличается от имени для бастарда (2), как соперничают именами племянник и дядя, как имена участвуют в борьбе самозванцев за престол.
Мы попытаемся реконструировать, чем руководствовался тот, кто выбирал имя для ребенка королевской крови, и как его действия воспринимались современниками и потомками. Разумеется, в пределах одного исследования невозможно охватить историю всех королевских имен, тем более что в ней, как уже говорилось, нашли свое отражения все основные перипетии скандинавской истории в целом. Мы стремились выбрать несколько наиболее выразительных и значимых, на наш взгляд, ситуаций имянаречения и проследить наиболее общие модели выбора имени для потомка королевского рода.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Сразу же отсылаем читателя к отдельным работам, где наиболее подробно рассматриваются вопросы законного и незаконного рождения в средневековой Скандинавии: [Maurer 1883; Delin 1908; Holmbäck 1929, особенно 70-75; Almquist 1951, 69-74, особенно 70; Carlsson 1965, особенно 39, 79, 231f., 234f., 238, 245].
2. Здесь и в дальнейшем мы употребляем слово бастард в значении исторического термина, то есть "внебрачный сын влиятельной особы". |
|
