| В 1643 г. исландским любителем старины епископом Бриньольфом Свейнссоном был найден рукописный сборник древних песен на пергаменте, составленный (судя по палеографическим данным) в XIII в. в Исландии. Эта драгоценная рукопись хранится в Копенгагенской Королевской библиотеке и обозначается Codex Regius (Королевский кодекс) 2365, сокращенно CR 2365. Со времен Бриньольфа за этим анонимным сборником закрепилось название "Эдда", или "Старшая Эдда". Раньше так называлось знаменитое сочинение исландского политического деятеля, ученого и поэта Снорри Стурлусона (1178-1225) - своего рода учебник поэтического искусства скальдов с обширным экскурсом в область скандинавской языческой мифологии. Буквальное значение слова Edda неясно ("Книга из Одди", т. е. хутора, где провел детство Снорри? "Прабабка"? "Поэзия"?) В "Эдде" Снорри пересказаны сюжеты многих древнескандинавских сказаний и песен и приводятся цитаты из них. Ряд словесных и сюжетных совпадений этих цитат и пересказов с некоторыми местами из анонимных песен, содержащихся в Codex Regius, дал повод Бриньольфу предположить, что найденная им рукопись - источник соответствующих пересказов и цитат у Снорри. Поэтому Бриньольф, считая, что перед ним подлинная, первоначальная "Эдда", перенес на новооткрытый сборник это название. С тех пор "Эдду" Снорри, чтоб отличить ее от сборника древних песен, стали называть "Младшей", или "Прозаической Эддой". За анонимным же сборником прочно укрепилось название "Эдда" или иногда - для уточнения - "Старшая Эдда", "Поэтическая Эдда". Бриньольф ошибочно приписал ее авторство исландскому ученому Сэмунду СигфуссонуМудрому (1056-1113), и поэтому первое время новооткрытый сборник еще называли "Эддой Сэмунда".
CR 2365 включает 29 песен. Некоторые аналогичные песни или фрагменты песен были обнаружены и в других рукописях - так называемая Eddica minora - Малая Эддика. В связи с этим возникло более широкое понятие эддической поэзии как своего рода жанрового явления, отличного от прозаических древнеисландских саг и стихотворений скальдов.
Хотя в отдельных песнях нельзя исключить влияние поэзии скальдов, прозаических саг, а возможно, и позднейших баллад, эддическая поэзия в принципе безусловно предшествует другим видам древнеисландской литературы.
Песни "Старшей Эдды" и родственные им памятники принадлежат к числу высочайших художественных достижений и вместе с тем представляют собой одно из самых архаических явлений западноевропейской культуры.
Исторические условия сложились таким образом, что Исландия оказалась хранительницей древнескандинавских и - шире - древнегерманских поэтических, эпических традиций. В начале нашей эры скандинавские племена стояли на той же ступени развития, что и другие германские племена, но они не были втянуты в сношения с Римом и не принимали непосредственного участия в том "великом переселении народов", которое предшествовало гибели Римской, империи. В IV-VI вв. готы и западногерманские племена переживали период "военной демократии", когда происходило разложение патриархально-родовых отношений и зарождалась ранняя феодальная государственность. Это был своеобразный "героический век", ставший "эпическим временем" в эпосе германских народов. Исторические имена и события, упоминаемые в эпосе германских; народов, в том числе и скандинавских (не принимавших активного участия в бурных событиях IV-VI вв.), относятся главным образом к этой эпохе.
В Скандинавии упадок родового уклада и возникновение государства имели место в IX-X вв. И экспансия скандинавов (большей частью в виде морских походов и пиратских набегов), и общественные отношения "эпохи викингов" в принципе воспроизводят особенности исторической жизни континентальных германцев эпохи "Великого переселения народов"; Процессы феодализма сильно задержались на Севере, особенно в Исландии, колонизация которой широко развернулась после объединения Норвегии в государстве Харальда Прекрасноволосого (872). В Исландии особенно упорно сохранялись пережитки родового строя; там не было королевской власти и вплоть до присоединения к Норвегии (1262) реальной формой правления (несмотря на наличие значительной социальной дифференциации) было народное собрание (тинг). Очень существенно, что христианизация скандинавских стран произошла относительно поздно, на рубеже X-XI вв., а в Исландии еще в течение двух столетий христианская религия довольно мирно сосуществовала с языческими верованиями. Поэтому здесь создались особо благоприятные условия для сохранения (по-видимому, главным образом в устной форме) архаической народно-эпической традиции как скандинавской, так и общегерманской, как героического, так и мифологического эпоса. Письменная фиксация этой традиции осуществилась в XII-XIII вв.
К этому времени относится и составление сборника древних "эддических" песен, которые расположены в определенном порядке - сначала песни о богах (которые условно принято называть мифологическими), а затем - о героях. Мифологические песни не имеют параллелей у континентальных германцев, хотя имена большинства богов - общегерманские, например: Водан - Один, Донар - Тор и т. п. Явное исключение составляет коварный Локи, играющий большую роль в скандинавской поэтической мифологии. Из героических песен оригинально скандинавскими являются сюжеты о Хельги, большинство героических песен входят в хорошо известный на континенте и восходящий к эпохе "великого переселения народов" эпический цикл Нибелунгов, отразившийся в нескольких поэтических памятниках, в том числе в знаменитой "Песне о Нибелунгах".
Мифологические песни весьма разнообразны. Чисто повествовательные - это лишь "Песня о Трюме" и "Песня о Хюмире", в которых описываются приключения бога-громовника Тора (в первой из них - в сопровождении Локи) в стране великанов-ётунов. Свод древнескандинавской дидактики содержится в "Речах Высокого", т. е. бога мудрости Одина. Наряду с советами житейской мудрости, частично приближающимися к пословичному фольклору" "Речи" заключают в себе и перечень различных заклинаний (так же как включенные в число героических песен "Речи Сигрдривы"). Обширный свод сведений мифического характера содержат "Речи Вафтруднира" - в форме диалога, представляющего своеобразное соревнование в мудрости между Одином и великаном Вафтрудниром; а также в "Речах Гримнира" - в форме монолога Одина - поучения юному Агнарру, подавшему мед жаждущему путнику (Одину). К этой группе примыкают и "Речи Альвиса" (Тор испытывает мудрость Карлика, сватающегося к его дочери, пока жених не окаменел на рассвете). Рассказ о происхождении мира, в качестве введения к поэтическому видению грядущей его гибели, вложен в уста вещей пророчицы (вёльвы).
"Прорицание вёльвы" - самое оригинальное стихотворение в "Эдде" (к типу пророческих видений относятся также не вошедшие в CR 2365 "Сны Бальдра" и "Песнь о Хюндле"). Особняком стоит ритуально-мифологическая "Поездка Скирнира" - диалог Скирнира, сватающегося от имени бога плодородия Фрейра к деве по имени Герд. Восходят к жанру "перебранки" и имеют характер своего" рода "протокомедии" диалогические песни: "Песня о Xарбарде" (в которой Один под видом перевозчика высмеивает стоящего по ту сторону реки и: не узнающего его силача-громовника бога Тора) и знаменитая "Перебранка Локи" (Локи, явившийся незваным на пир, порочит богинь за развратность, богов за трусость и т. п.).
Мифологическим песням близки не вошедшие в CR, 2365 "Песня о Риге" (основание социальных сословий странствующим богом Хеймдаллем) и использующие традицию" женских трудовых песен - "Песня валькирий" и "Песня о Гротти" (великанши на чудесной мельнице готовят королю Фроди сначала золото и благополучие, а затем войну и гибель). Составитель "Эдды" поместил среди мифологических и по существу гораздо более близкую к собственно) героическим замечательную песню о чудесном кузнеце Вёлюнде, отомстившем поработавшему его конунгу Нидуду (сюжет этот имеет общегерманское распространение). "Героические" песни открываются тремя стихотворениями о Хельги, его богатырском детстве, любви к валькирии, о его участии в родовых распрях.
Сказания из общегерманского цикла о Нибелунгах воспроизводятся в 16 песнях. Предполагается, что континентально-германская (главным образом франкская) песенная традиция проникла в Норвегию в VI-VIII вв., до начала эпохи викингов. Сюжет всего цикла бегло пересказывается в "Речах Грипира", в форме предсказания дяди Сигурда (подражание мифологическим пророчествам).
Юношеским подвигам Сигурда, имеющим сказочный характер (убийство дракона, месть за отца, пробуждение спящей валькирии и т. п.), посвящены "Речи Регина", "Речи Фафнира" и "Речи Сигрдривы". Прозаический рассказ о его подвигах перебивается стихотворными речами, имеющими главным образом гномический характер (по типу "Речей Высокого" и т. п.). "Отрывок из песни о Сигурде" и "Краткая песнь о Сигурде" повествуют о коварном убийстве Сигурда Гьюкунгами - братьями его жены Гудрун - по наущению Брюнхильд. В эддических песнях (по сравнению с немецкими) на первый план выдвинут демонический образ Брюнхильд, мстящей Сигурду за невольное нарушение обета, выразившееся в сватовстве для Гуннара.
"Гренландская песня об Атли" и "Гренландские речи Атли" (второе стихотворение в более эпически распространенном виде) повествуют о гибели Гьюкунгов (нем.- Гибихунги, соответствующие бургундам) - Гуннара и Хёгли - при гуннском дворе (вследствие желания Атли овладеть доставшимися им сокровищами Сигурда), а также о мести за них их сестры Гудрун своему мужу Атли. С этими песнями по материалу и стилю сходны "Речи Хамдира" на тему о мести (Ёрмунрекку) Хамдира и Сёрли за сестру их Сванхильд, разорванную конями. И, кроме того, к ним примыкает сохранившаяся в отрывках и в тексте "Саги о Хервёр" песня о вражде Хёда и Ангантюра (битва готов с гуннами). Указанные песни ближе всего к континентально-германским источникам (вероятно, франкским и в конечном счете готско-бургундским) и к историческим событиям, косвенно в них отраженным. Имеется в виду гибель бургундского королевства Гундихария в 437 г., гибель остготского царства Эрманариха в Причерноморье в 375 г., смерть Аттилы в 453 г., гипотетически - и битва на Каталаунских полях 451 г. Песни эти пронизаны суровой, даже трагической героикой.
Особую группу составляют так называемые героические элегий: "Поездка Брюнхильд в Хель", три "Песни о Гудрун", "Подстрекательство Гудрун", "Песня об Оддрун". В этих произведениях сильно преобладает лирическое начало, передано напряженное эмоциональное состояние, чувствуется использование фольклорных похоронных и бытовых причитаний. Эпические "события" проходят перед читателем только в ретроспекции, в воспоминаниях героини о прошлом.
"Первая песня о Гудрун" - вершина лиризма в эддической поэзии. В "Плаче Оддрун" и в "Третьей песне о Гудрун" героическая элегия уже начинает отходить от традиционного эпического сюжета, внося новые балладно-романические мотивы (любовь Оддрун к Гуннару, ревность Атли к Теодреку и испытание им верности Гудрун посредством "божьего суда").
Названия песен "Старшей Эдды" включают жанровый показатель. Это обычно Kviða - в смысле "повествовательного стихотворения", "стихотворного сказания"; или mál - "речь" (от первого лица), В некоторых песнях содержатся только "речи", в других - прямая речь передается стихами, а о ходе действия кратко сообщается прозой в манере, близкой исландским сагам.
Эддический стих, так же как и стих дошедших до нас немногочисленных памятников западногерманской поэзии V-VIII вв. (древневерхненемецкая "Песня о Хильдебранде", англосаксонский "Беовульф", англосаксонские и нижненемецкие поэмы на библейские темы и др.), основан на принципе аллитерации, т. е. на системе повторения начального звука в корневых слогах слов, весовых по содержанию. Аллитерация создает ритм не ослабляющий, а усиливающий контрасты речи. Ритмической единицей древнегерманского стиха является так называемый короткий стих, состоящий из двух длинных тактов с непостоянным числом слогов. Два коротких стиха объединяются в длинную строку часто с помощью аллитерации.
В эддической поэзии имеется тенденция к группировке длинных строк в строфы. В некоторых песнях наиболее тесны связи слов в пределах длинной строки, в других - в пределах целой строфы. Основные эддические размеры предполагают наличие аллитерации в первом ударном слоге четного "короткого стиха" и либо в одном из двух, либо в обоих ударных слогах нечетного стиха. Это - собственно "эпический" размер (fornyrðislag). Ljoðaháttr, применяемый главным образом в гномике и диалогах ("диалогический" размер), основан на объединении трех коротких стихов в полустрофу, причем первые два связаны аллитерацией, так же как в "эпическом" стихе, а в третьем два ударных слога аллитерируют между собой (так называемая "полная строка"). Вариантом "диалогического" размера является galðralag (размер "заклинаний") с большим, чем одна, числом "полных строк".
До 70-х годов XIX в. в изучении "Эдды" и других памятников древнегерманской поэзии господствовали "романтические" представления о необычайной древности и безыскусственности всех этих памятников, якобы непосредственно воплощавших "народный дух". И отдельные песни "Эдды" и "Песня о Хильдебранде", "Беовульф" и другие воспринимались слабо дифференцированными, все они казались в основном плодом общегерманской, общенародной культуры. Героические сюжеты большей частью трактовались символически, интерпретировались (особенно сказание о Зигфриде - Сигурде) в духе "небесной" (солярной, метеорологической) мифологии, а собственно мифологические песни сопоставлялись с "Ригведой" и "Авестой" и представлялись осколком общеиндоевропейской мифологии. Краткость песен считалась дополнительным доказательством их древности, а распространенный эпос типа "Песни о Нибелунгах" - результатом механического объединения (редакционного свода) ряда кратких песен.
"Романтическое" направление, зачинателями которого были Ф. Шлегель, Я. Гримм, Уланд и другие известные деятели немецкого романтического движения, несмотря на свою историческую ограниченность, "мифологизм" и мистифицированное понимание народности, заложило основы научного исследования германского эпоса. С традициями этой школы связаны также выдающиеся работы (не потерявшие до сих пор своего значения) К. Мюлленхофа и в особенности блестящая монография о форме германского эпоса Р. Майера (1889), сумевшего выделить и описать с большой обстоятельностью многочисленные общие стойкие черты германского эпоса, опираясь прежде всего на тексты "Эдды".
В последние десятилетия XIX в. повсеместно (в Германии и Скандинавских странах) нарастает позитивистская реакция на романтический "синкретизм" (неразличение скандинавского и общегерманского, древнего и позднего, книжного и фольклорного, оригинального и заимствованного, мифологического и героического). Эта реакция опирается на значительные успехи, достигнутые в лингвистике, археологии, этнографии и т. д. Датский ученый: Э. Иессен показал, что большинство героических сюжетов континентально-германского происхождения; сами песни "Эдды", по его мнению, возникли в Исландии, о чем, в частности, свидетельствует стилистическая изощренность.
Норвежский исследователь С. Бюгге считал родиной многих эддических песен скандинавские колонии на Британских островах, придавал большое значение кельтско-ирландскому влиянию. Мифологические сюжеты он считал относительно поздними и связывал не столько с древнегерманским язычеством, сколько со своеобразным преломлением христианско-католических представлений и легенд.
А. Петерсен показал существенные различия между скандинавскими поэтическими мифами и. религиозными культами древних скандинавов. Ф. Йоунссон локализовал эддические песни в Норвегии.
В конце XIX в. стали считать, что песни "Эдды" не могли возникнуть раньше отпадения безударных гласных в скандинавских языках около IX в. (археологические открытия и новые лингвистические представления в XX в. сильно поколебали, во всяком случае ослабили значение этого критерия). В. Гольтер выделил некоторые мотивы в эддических героических песнях заведомо южно-германского происхождения (обручение Сигурда с разбуженной валькирией и выпитый им впоследствии напиток забвения) как более поздние специфические скандинавские наслоения. Ф. Неккель продемонстрировал разнообразие строфической структуры различных песен "Эдды" и выдвинул стилистические критерии их равной датировки. В работах Ф. Панцера по генезису германских сказаний на первом плаце оказались не индоевропейские мифы, а сказки, отмечалось и влияние средневековой рыцарской литературы.
Все меньше признавалось значение фольклора, и древние песни изучались приемами современной литературоведческой текстологии с выявлением ряда авторских редакций. Сходные мотивы и стилистические обороты в различных песнях стали трактоваться, в отличие от Р. Мейера, как результат сознательного заимствования одним автором у другого. Высшие достижения "позитивистского" изучения "Эдды" и германского эпоса представляет научное творчество Андреаса Хойслера - крупнейшего авторитета в скандинавистике и германистике первой половины XX в. А. Хойслер совершенно отказался от представления о народности и фольклорности германского эпоса. Формирование эпопеи, большой эпической формы он представлял себе только в качестве сугубо книжного творчества с ориентацией на литературные образцы. Связь с фольклором он признавал только за (по его определению) "низшими" жанрами - обрядовой лирикой, Поговорками и т. п. Героический эпос, по его мнению, всегда был стихотворным (т. е. песня являлась формой распространения сказания) и был генетически связан с придворной поэзией древнегерманских скопов.
Мифологические песни А. Хойслер считал вторичными по отношению к героическим. Важнейшие его достижения - дифференциация германского эпоса в целом и скандинавской "Эдды" в частности по морфологическому признаку и стадиальная реконструкция сказаний о Нибелунгах. Классической формой германского эпоса А. Хойслер считал краткие (доступные исполнению на пиру) песни сурового героического стиля и эпико-драматического характера, возникшие на континенте и затем распространившиеся среди всех германских народов. Это - так называемая "двусторонняя повествовательная песня" (Doppelseitiges Ereignislied), т. е. такая, в которой действие в равной мере продвигается от одной драматической вершины к другой как посредством речей действующих лиц, так и с помощью авторского повествования (примеры: древненемецкая "Песнь о Xильдебранде"; скандинавские "Гренландская песнь об Атли", "Отрывок из песни о Сигурде", "Речи Хамдира", "Песня о Вёлюнде", "Песня о Хлёде)".
В результате дальнейшей эволюции в Скандинавии из "двусторонней повествовательной песни" произошла (как результат ее разложения) "односторонняя" (Еinseitiges Ereignislied), в которой действие развивается только речами, изложенными стихами (примеры - песни о юности Сигурда, последняя из песен о Хельги), а также возникла героическая элегия, где на фоне статической ситуации (Situationsilied) действие является преимущественно поводом для воспоминаний и ламентаций героини и, таким образом, лирическими средствами раскрывается ее психология. Переход к большой эпической форме, по А. Хойслеру, совершается не путем объединения малых песен, а при качественном изменении стиля, под воздействием книжных образцов.
К числу непосредственных учеников и продолжателей А. Хойслера относятся крупнейшие германисты середины нашего века, например X. Шнайдер, оставивший, кроме многочисленных частных исследований (содержащих, между прочим, попытки всякого рода книжных реконструкций эддических произведений), трехтомную монографию по истории германских сказаний.
В современной скандинавистике преобладает интерпретация эддических песен как чисто литературных произведений, сложившихся в Исландии в IX-XIII вв. (отчасти по образцам песен, принесенных с континента). Скандинавские "новообразования" рассматриваются (вслед за А. Хойслером) исключительно как результат большой стилистической изощренности, психологического углубления, вообще как явление модернизации классических героических песен. Мифологические песни в значительной мере трактуются как плод относительно позднего "ученого" творчества или архаизирующего, антикварного стилизаторства.
Всячески акцентируются следы влияния поэзии скальдов, фантастических саг и даже средневековых баллад. Влиянием баллад в частности объясняют все отчетливые элементы фольклорного стиля. Так, например, "Песня о Трюме", считавшаяся ранее одной из самых древних (чему, казалось бы, соответствовал и ее архаический мифологический сюжет и "фольклорность" стиля), стала трактоваться как одна из самых поздних, и даже высказано (П. Халльбергом) предположение, что она сочинена Снорри Стурлусоном.
Указанные тенденции, проявляющиеся во множестве новейших исследований (ниже будут приведены примеры), получили отчетливое отражение в обширном компендиуме по истории скандинавской литературы крупнейшего германиста - голландца Яна де Фриса.
Следует отметить, что эти тенденции, которые в целом заслуживают название модернизаторских, часто парадоксально уживаются (или идут параллельно) с поисками первоначальных корней" самих сказании (чем крайне увеличивается дистанция между дошедшей до нас песней и ее первоначальным прообразом) в древних ритуалах и ритуально-мифических архетипах (Б. Филлпотс, О. Хёффлер, X. Р. Шредер, отчасти Ян де Фрис). А это резко расходится с теорией А. Хойслера.
Характерно, что "Эдду" до сих пор не затронуло научное движение за признание "фольклоризма" эпической литературы в трудах Менендеса-Пидаля, Ришнэ, Парри, Лорда, Магауна и других, по-новому осветивших Гомера, эпос романских народов, даже "Беовульф", путем сопоставления стиля этих памятников и эпических песен, бытующих устно (у сербских гусляров и т. п.).
Только совсем недавно советский ученый, известный скандинавист А. Макаев в статье ""Эдда" и устная эпическая традиция" (опубликованной в сб. "Проблемы сравнительной филологии". М.-Л., 1964, стр. 408-417) справедливо указал на возможность истолкования "общих мест" в "Эдде" как результата не литературных заимствований, а "синхронного" использования общей фольклорной традиции. "Антифольклоризм" и вообще позитивистский модернизм в современных трудах по "Эдде", являющийся крайним проявлением все углубляющейся реакции на наивный романтизм первых исследователей этого памятника, находит опору в ряде особенностей эддических песен. Это прежде всего редкое стилистическое разнообразие отдельных песен, нетипичное для фольклора довольно развитое строфическое оформление, слабые и спорные следы музыкального сопровождения, довольно сдержанное применение повторов и параллелизмов, а также тенденция к их вытеснению так называемой "эпической вариацией", сильное развитие синонимии, как бы идущее вразрез с фольклорным принципом "общих мест" и др.
В "Эдде" широко встречаются метафорические иносказания и нарушения "естественного" синтаксиса, характерные для "персональной" поэзии скальдов. Влияние стиля скальдической поэзии, по крайней мере на отдельные песни "Эдды" ("Песнь о Хюмире", "Первую песнь о Хельги - убийце Хундинга"), не вызывает сомнений. Кроме того, пронизывающий некоторые песни трагический фатализм и пристрастие к обрисовке эмоциональных состояний эпических героев, казалось бы, также свидетельствует о довольно изощренном поэтическом сознании.
Эти и другие особенности эддической поэзии во многом объясняют крайности в современных исследованиях, но тем не менее их не оправдывают. В некоторых важнейших пунктах наука об "Эдде" за сто лет как бы пришла к совершенно противоположным результатам по сравнению с тем, с чего начала.
Эддические песни "оказались" не древнейшей поэзией, предшествующей скальдам, сагам, балладе, а чуть ли не их детищем. Эти песни были отторгнуты в значительной: мере от народных истоков, от ранних форм эпоса, от древних мифов. Мифологические песни "Эдды" стали в известной мере казаться результатом сознательно архаизирующих стилизаторских и реставраторских упражнений, а героические песни - плодом декаданса, жанрового перерождения классического эпоса континентальных германцев. Разумеется, указывая лишь основные тенденции в изучении "Эдды", мы несколько заостряем, утрируем общую картину, не останавливаясь подробно на ценных и оригинальных разысканиях по тем или иным Конкретным вопросам. Частично мы будем касаться этих разысканий в специальных разделах предлагаемой монографии.
Перед современной наукой, как нам кажется, стоит задача пересмотра некоторых широко распространенных представлений об эддической поэзии с тем, чтобы признать ее фольклорные истоки и жанрово-поэтическую архаичность, учитывая при этом сложнейшее переплетение устной и письменной, общегерманской и скандинавской, эддической и скальдической традиций. Иными словами, речь идет о своеобразном синтезе наивных, но в принципе часто довольно верных представлений науки XIX в., - с конкретными достижениями науки за последние сто лет, с современной методикой филологического и фольклористического изучения. Осторожному пересмотру должна быть подвергнута и во многом очень ценная, но несколько односторонняя эволюционно-морфологическая гипотеза А. Хойслера.
Настоящая монография ставит своей целью ввести некоторые коррективы в господствующие взгляды на типологию "Эдды". Конкретный предмет монографии л направление исследования во многом подсказаны характером научной подготовки я сферой интересов автора, специальность которого - сравнительная фольклористика и ранние формы словесного искусства.
Для суждения о спорных проблемах эддологии мы прежде всего опираемся на сравнительную типологию народного творчества, которое, по нашему глубокому убеждению, лежит в основе эддической поэзии. Разумеется, сравнительная историко-фольклорная и даже историко-литературная типология не может быть не только единственным, но даже основным исследовательским приемом при восстановлении истории и предыстории конкретного литературного памятника. Она указывает только общие пути, торные дороги в развитии литературы, а по отношению к конкретному памятнику применима лишь с известной долей вероятия. Но при оценке различных гипотез о генезисе и характере эволюции, о морфологических типах эддических песен и т. п. выводы исторической типологии могут подсказать правильное решение, тем более что они почти не использованы современной скандинавистикой.
Монография ставит своей целью восстановить "Эдду" в правах народно-эпического - в своих корнях - и древнейшего (не хронологически, а стадиально!) книжного эпического памятника Европы, выявить ранние формы эпоса в эддической поэзии.
В качестве предмета специального исследования мы предлагаем три проблемы, тесно между собой связанные. Это - фольклоризм эддической поэзии, соотношение мифологического и героического эпоса, соотношение континентально-германской и скандинавской традиции.
В первой главе дается анализ фольклоризма эддического стиля, выявляются характерные черты фольклорного стиля (постоянные эпитеты, общие места, повторы, параллелизмы, эпическая вариация и т. п.), указывающие на yatao-поэтическую традицию как важнейший источник песен "Эдды".
Во второй - рассмотрены повествовательные мифологические песни "Эдды" в их отношении к древнему мифологическому эпосу.
Объектом анализа в третьей главе является типология героических песен "Эдды", их генетическая связь с древней богатырской сказкой и историческим преданием, соотношение элементов архаизации и модернизации в скандинавских песнях на южно-германские сюжеты.
Исследование должно подтвердить прежде всего следующие основные положения.
1. Эддическая поэзия имеет своим главным источником народное творчество, опирается на устно-поэтическую традицию и сама в определенной степени фольклорна по своей эстетике и поэтике, в ней широко применяются народно-поэтические художественные средства, приемы композиции, есть отчетливый фонд фольклорных общих мест, некоторые песни или их фрагменты соотносятся как фольклорные варианты.
2. Процесс книжной "индивидуализации" в "Эдде" только начинается. Эддическая поэзия, особенно местного (скандинавского) происхождения, очень близка ранним формам эпоса. Повествовательные мифологические песни (о Трюме, Хюмире и др.) непосредственно восходят к традиции архаического мифологического эпоса, а некоторые героические (о Хельги, Вёлюнде и др.) - к древней богатырской сказке-песне. Героические элегии в известной мере опираются на местную традицию причитаний, используют приемы народной лирики. Смешанная стихотворно-прозаическая форма, синтез эпического и лирического начал - не столько результат разложения классической формы германской героической песни, сколько черта архаическая.
3. Песни немецкого происхождения не только модернизировались в Скандинавии (Исландии), но и архаизировались в соответствии с живыми, еще устно бытующими традициями ранних форм эпоса. Соответственно эддическая поэзия сохранила и отчасти развила черты идеологии родового строя. "Эдда" является величественным памятником крушения родового строя и его идеалов.
*
Пользуюсь случаем поблагодарить за ценные замечания тех, кто взял на себя труд ознакомиться с моей работой в рукописи или принял участие в обсуждении ее отдельных частей: академика В. М. Жирмунского, А. А. Китлова, Э. А. Макаева, В. П. Неустроева, Б. И. Пуритева, Р. М. Самарина, М. И. Стеблина-Каменского, Г. В. Шаткова. |
|
