Литература

Источник: М. И. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА

(к истории художественного вымысла)

Историки литературы обычно исходят из представления, что специфика художественной литературы как формы идеологии оставалась неизменной на протяжении доступной нашему изучению истории. Но это представление, несомненно, аберрация. Литературное развитие, если оно действительно имело место, заключалось не столько в изменениях формы или даже содержания художественной литературы, сколько именно в изменении ее специфики как формы познания действительности.

Всякий объект историко-литературного исследования, как правило, подразумевается обладающим художественной функцией в том смысле, в котором эта функция понимается сознанием современного человека. Между тем эта функция – результат длительного развития, постепенной дифференциации идеологических форм, постепенного освобождения художественного произведения от функций, выполнение которых принимают на себя другие, внехудожественные литературные жанры.

Аберрация, в силу которой история литературы как бы игнорирует процесс литературного развития, т. е. процесс становления литературы, естественна. Она объясняется тем, что функция литературы – а в постепенном развитии этой функции и заключается становление литературы – неизбежно переосмысляется современным сознанием и это переосмысление устраняет историческую перспективу из истории литературы. Процесс становления литературы отодвигается тем самым в доисторическую или, во всяком случае, в дописьменную эпоху, т. е. за пределы материала, доступного для литературоведения.

Между тем процесс этот совершенно явственно происходит на всем протяжении истории литературы.

К доисторической, или дописьменной, эпохе относятся только наиболее ранние этапы этого процесса, прежде всего – освобождение литературы от магической функции, неизбежной в архаичном словесном искусстве, которое еще не может быть выделено из магической обрядности как самостоятельный вид творчества. Однако и это освобождение завершается не настолько рано, чтобы пережитки магической функции слова не были представлены и в письменной литературе, а именно в жанрах, непосредственно связанных с культом (молитвах, гимнах и т. п.), а также в ранней индивидуальной лирике, поскольку для последней характерны автобиографичность ситуации и конкретная направленность, и особенно в стихах, содержащих желание, хвалу, проклятие или брань.

То обстоятельство, что традиция приписывает магическое действие некоторым поэтическим жанрам, означает, конечно, не просто наличие представлений, неадекватных действительности, но – и это особенно существенно с историко-литературной точки зрения – художественную неполноценность жанра на данной стадии его развития, недоразвитость его художественной функции. Однако в силу противоречивости процесса развития последней эта художественная неполноценность, или недоразвитость, не только не сознавалась современниками как таковая, но, наоборот, именно ею обусловливались в конечном счете высокая оценка поэзии как потенциально действенного и могущественного средства и высокое положение поэта, его героизация и обожествление как носителя силы и власти.

По мере того как становятся возможными литературные произведения, заведомо не обладающие магическим действием и не представляющие собой то, во что верят как в быль, возникает и возможность трактовки художественного произведения, например сказки, как пустой выдумки, как вздорной небылицы. Художественная функция, впервые освобожденная в литературном произведении, возникает как бы с обратным знаком. Она осознается не как приобретение, каким она оказывается в исторической перспективе, а как пустая развлекательность, т. е. как нечто отрицательное. Отсюда пренебрежение к фольклорной сказке, характерное для античного общества и для средневековья.

Другими словами, пренебрежение к литературному жанру со стороны современников свидетельствует о преодолении функционального синкретизма в данном жанре, об освобождении в нем художественной функции, которая – пока еще как бы с обратным знаком – осознается как пустая развлекательность.

Таким образом, если, с одной стороны, недоразвитость художественной функции в литературных произведениях вела, на определенном этапе литературного развития, к их высокой социальной оценке, то, с другой стороны, ее более высокое развитие, ее отдифференцированность обусловили возможность низкой социальной оценки подлинно художественных произведений. Такая противоречивость процесса развития художественной функции чрезвычайно затрудняет и усложняет его исследование.

Освобождение от магической функции – один из наиболее очевидных этапов становления художественной литературы как формы идеологии. Гораздо более важный, хотя и менее очевидный, этап этого процесса – приобретение возможности художественного обобщения действительности, т. е. художественного вымысла, освобождение литературы от обязанности сообщать только то, что действительно было или что считалось действительно бывшим. Только в результате этого сложного процесса, охватывающего огромную эпоху и только в новое время завершившегося, сложились те отношения художественной литературы и действительности, которые специфичны для художественной литературы с точки зрения современного сознания.

Все эпическое творчество характеризуется еще неотделимостью функции художественной, в собственном смысле слова, от функции "исторической". Всякий эпос повествует о том, что слывет в обществе, в котором он бытует, былью. Стихийно возникающее в эпосе художественное обобщение не осознается в нем как таковое. Эпос возникает как своего рода коллективная историческая традиция, в которой художественное обобщение возможно только как неосознанный подлог.

Эпическая широта диапазона, эпический охват действительности, эпический реализм и эпическая объективность – все эти черты, характерные для классических образцов эпического творчества, именно и вытекают из того, что эпос создается не как художественное произведение в современном понимании, а как нечто с более объемлющей, хотя и менее дифференцированной, функцией.

Таким образом, приобретения в процессе развития литературы означают вместе с тем и потери. То, что было возможно на архаической ступени развития, становится недостижимым на более высокой ступени развития. "Относительно некоторых форм искусства, например эпоса, даже признано, что они в своей классической форме, составляющей эпоху в мировой истории, никогда не могут быть созданы, как только началось художественное производство как таковое; что, таким образом, в области самого искусства известные значительные формы его возможны только на низкой ступени развития искусств"¹.

Стихийное художественное обобщение, продукт которого продолжает осознаваться как быль (т. е. необобщенная действительность), возможно именно в устной традиции, где индивидуальное авторство не осознается в коллективном творческом потоке. В личной поэзии, где произведение возникает в результате сознательного творческого акта, такое стихийное возникновение художественного обобщения, естественно, не может иметь места. В ранней индивидуальной лирике, как она представлена в древних письменных литературах, художественный вымысел действительно, как правило, отсутствует. Эта лирика неизменно автобиографически конкретна, в некотором смысле "натуралистична". Автор неизменно совпадает в этой лирике с лирическим субъектом. Преодоление автобиографической "натуралистичности", отделение лирического субъекта от автора, осознание типической лирической ситуации – явления более поздние в личной поэзии.

Поэтому ранняя индивидуальная лирика, т. е. древнейшее осознанное личное творчество, может совмещать в себе функцию политического или юридического документа и фактической информации с художественной функцией. Но поэтому же она, несмотря на свою насыщенность актуальными интересами, представляет собой, с точки зрения развития художественной функции литературы, шаг назад по сравнению с эпической традицией.

Таким образом, возможность художественного обобщения действительности, неосознанно достигнутая в эпической поэзии, оказывается утраченной в результате перехода к осознанному литературному авторству – перехода, который был, однако, одним из важнейших прогрессивных этапов в истории человечества.

По существу вся история европейской средневековой литературы (в той мере, в какой последняя – литература в узком смысле этого слова, а не безличная традиция) – это история постепенного отвоевания утраченной возможности художественного обобщения, но теперь уже не стихийного, неосознанного, а художественного обобщения действительности как индивидуального творческого акта, т. е. художественного вымысла в собственном смысле.

Однако художественная функция литературы очень медленно пробивает себе дорогу. Большая часть средневековой литературы еще явно синкретична по своей функции. Она часто неотделима даже от того, что, с современной точки зрения, – чистая наука или техника. Таковы, например, средневековые энциклопедические поэмы, стихотворные трактаты на технические темы и т. п.

Что же касается историографии, то окончательное отделение ее от художественной литературы относится к еще гораздо более позднему времени. Последний этап в процессе постепенного отграничения художественной литературы от историографии относится едва ли не к эпохе романтизма (который и в других отношениях был последним крупным сдвигом в процессе развития специфики литературы как формы идеологии). Только с появлением исторического романа окончательно оформилось различие между чисто научной и чисто художественной трактовкой истории: художественный вымысел стал способом обобщения исторических фактов, и художественная литература как бы вступила в соревнование с исторической наукой, применяя свои специфические средства.

Пока отсутствовала возможность художественного вымысла, реалистическое искусство должно было быть неотличимо от правды фактической, т. е. должно было быть, в сущности, не реалистично, а натуралистично в широком смысле слова (поскольку натурализм подразумевает неспособность подняться до реалистического обобщения). Средневековый реализм, если о нем вообще можно говорить, действительно, как правило, натуралистичен в этом смысле. Сознательный художественный вымысел, когда он стал, наконец, возможным, естественно, не мог сразу принять формы реалистического искусства. Наиболее примитивная форма сознательного художественного вымысла – это вымысел явный, явное неправдоподобие, т. е. не реализм, а фантастика. Поэтому наиболее ранняя форма романа как литературного произведения, в котором преобладает сознательный художественный вымысел, – это роман сказочно-фантастический, роман, изобилующий сверхъестественным и невероятным, таков (в средневековой Европе) был рыцарский роман.

Средневековый роман, с его более или менее осознанными вымыслом и фантастикой, и дороманический эпос, с его стихийным, неосознанным реализмом, противостоят друг другу как два этапа в развитии художественной функции литературы, а не как различные литературно-художественные формы, характеризующиеся определенными жанровыми признаками², и, конечно, не как искусство двух различных классов: средневековый роман возникает действительно в классовом обществе и может быть насыщен классовой идеологией, но дороманический эпос еще явно отражает первобытное единство общества и культуры, хотя и складывается в эпоху разложения родового общества.

Сознательный художественный вымысел, впервые нашедший применение в средневековом романе с характерной для него сказочной фантастикой, сделал возможным в дальнейшем, уже в Новое время, сознательное реалистическое обобщение действительности, т. е. уже не стихийный и не случайный, а подлинный реализм.

Таким образом, в историческом плане сказочная фантастика была не только той областью, в которой – еще, вероятно, на заре цивилизации, когда стали возможны чисто развлекательные небылицы, т. е. сказки, – литература стала впервые выступать в чисто художественной функции, хотя еще не осознанной. Но она же была впоследствии (уже в Средние века) и важнейшей предпосылкой реалистического искусства нового времени.

По мере изживания функционального синкретизма литературы и развития ее художественной функции изменялась и внутренняя структура ее идейного содержания, так что под "идейным содержанием" дороманической словесности понимается нечто качественно отличное от того, что понимается под этим термином в применении к литературным произведениям, в которых имеет место сознательный художественный вымысел.

Так, хотя несомненно, что в дороманическом эпосе могут находить ясное выражение этические воззрения и политические симпатии народных масс, едва ли может идти речь об "идейном замысле" в нем, о постановке и разрешении каких-либо "проблем". В эпосе невозможны сюжеты, ситуации или персонажи, специально выдуманные, чтобы выразить определенную идею. Идеи находят в нем либо прямое выражение, либо выражаются через посредство симпатий рассказчика. Его идейное содержание не сконцентрировано в "проблему". Оно диффузно и стихийно, и в этом его жизненность и его сила.

Только в результате длительного процесса сознательный художественный вымысел становится средством выражения идейного содержания.

Таким образом, развитие сознательного художественного вымысла вовсе не означает усиления формально-эстетического момента в художественной литературе, т. е. ее формальной гипертрофированности. Напротив, именно возможность сознательного художественного вымысла впервые обеспечивает неограниченные возможности для идейного обогащения художественной литературы как формы познания действительности. Однако процесс этот сложен и противоречив. Для его ранних этапов характерен отрыв идейного содержания от художественных средств, неполноценное использование последних. Отсюда, в частности, дидактизм и аллегоризм средневековой литературы, которые были, таким образом, прогрессивным явлением для своего времени. (Обычная ссылка на влияние католицизма едва ли что-либо объясняет: средневековая религия, так же как и средневековое искусство, была закономерным этапом развития сознания.)

Различным этапам развития художественной функции литературного произведения соответствуют различные этапы развития авторского самосознания с его постепенным освобождением из-под власти безличной традиции, постепенным расширением и углублением творческих возможностей по мере их осознания. Этот важнейший историко-литературный процесс обнаруживается, конечно, не только в архаичных, дописьменных литературах. Он продолжается и в средневековых письменных литературах, поскольку в них прослеживается постепенное распространение осознанного авторства на литературное произведение в целом, его форму, его содержание, а также на различные области литературного творчества и различные жанры – поэзию, прозу, лирику, эпос и т. д., постепенное преодоление традиционализма индивидуальным творческим началом. Изучение этого процесса, в сущности, еще и не началось.

Таковы основные аспекты становления художественной литературы как формы идеологии. По существу история литературы – это и есть история ее становления. Ошибочно думать, что ее становление – это процесс, который завершился где-то в доисторическую эпоху и о котором можно себе составить представление только по материалам о современных культурно отсталых народах. Процесс этот охватывает не только все древние и средневековые литературы, но продолжался и в новое время и, по всей вероятности, еще не закончился.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 736.

2. Как их противопоставляет, например, Кер в своей книге об эпосе и романе (Ker W. P. Epic and romance. London, 1897).

Опубликовано раньше в сб.: Проблемы сравнительной филологии:
Сб. статей к 70-летию члена-корреспондента
АН СССР В. М. Жирмунского. М.; Л., 1964. С. 401-407.