Литература

Источник: М. И. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА

Как общепризнано, в эддических сказаниях о героях отражается определенная эпоха истории тех племен или народов, у которых эти сказания бытовали, а именно их "героический век", или их "эпическая эпоха". В ряде случаев в этих сказаниях прощупываются конкретные исторические события этой эпохи (разрушение гуннами бургундского государства на Рейне в 435 г. или разрушение ими же остготского государства в Причерноморье в IV в.) и поддаются установлению конкретные исторические лица, послужившие прообразами персонажей сказаний. Так, общепризнано, что вождь гуннов Аттила – прообраз Атли, король бургундов Гундихарий – прообраз Гуннара, король остготов Эрманарих – прообраз Ёрмунрекка, Сарус и Аммиус, упоминаемые готским историком Иорданом, – прообразы Сёрли и Хамдира. Существование таких конкретных исторических прообразов у персонажей эддических героических сказаний обычно считается вполне вероятным и в тех случаях, когда оно не поддается установлению. Между тем в эддических мифах никакой исторической основы не прощупывается, и не случайно никто никогда не предполагал, что прообразами персонажей этих мифов были какие-то конкретные исторические лица: Естественно поэтому предположить, что мифический герой, т. е. личность, как она изображается в мифах, – это более архаичная ступень в развитии представления о личности, чем эпический герой, т. е. личность, как она изображается в героических сказаниях.

О большей архаичности представлений о личности в мифах по сравнению с героическими сказаниями можно заключить также из различия в роли сексуального момента в изображении мифического и эпического героев. В изображении эпических героев (например, в изображении любви Хельги и Сигрун во "Второй песни о Хельги Убийце Хундинга", или любви Гудрун к Сигурду в "Первой песни о Гудрун", или любви Оддрун к Гуннару в "Плаче Оддрун") ясно проглядывает концепция романической любви, т. е. спиритуализация и сентиментализация сексуального момента, тенденция к осознанию его как чего-то включенного в сферу субъекта, чего-то сугубо личностного. Между тем для мифических героев характерна более архаичная структура личности: тенденция к осознанию сексуального момента как сферы, в которую субъект включен наравне со всем, что оплодотворяет или плодоносит, культ сексуальной силы, т. е. силы надличной, культ, который ясно проглядывает, например, в том, как в "Песни о Харбарде" Один похваляется своими любовными подвигами, а в "Перебранке Локи" и "Песни о Хюндле" говорится о Фрейе как готовой всем уделить свою плотскую любовь.

О большей архаичности представлений о личности в мифах можно заключить также из различия в роли, которую играют животные в мифах и героических сказаниях. В эддических мифах животные не только часто выступают как эпизодические персонажи (орел Пожиратель Трупов, ястреб Ведрфёльнир, белка Грызозуб, вепрь Сэхримнир, пес Гарм, вороны Хутин и Мунин и т. д.), но в ряде случаев играют центральную роль (волк Фенрир, змей Ёрмунганд, корова Аудумла), и многие человекоподобные главные персонажи принимают образ животного: Локи принимает образ лосося, кобылы, сокола; Один – змеи и орла, и многие его имена свидетельствуют о том, что он принимал также образ других животных – ястреба, медведя, коня, быка, козла. Все это, конечно, не литературная условность, как в волшебных сказках или в современной детской литературе о животных, и не литературный прием, как во многих сатирических произведениях Нового времени, а реликт той древней эпохи, когда господствовало представление, что животные – это такие же личности, как люди, т. е. эпохи, несомненно, более древней, чем та историческая эпоха, которая прощупывается в эддических сказаниях о героях. В то же время характерно, что в эддических сказаниях о героях персонажи не бывают животными, а если в этих сказаниях и происходит превращение персонажа в животное, то только в той мере, в какой в героические сказания вплетается миф. Так, например, в сказание о Сигурде, т. е. эпическом герое, вплелся рассказ о том, как Локи, т. е. мифический герой, убил выдру, которая оказалась сыном Хрейдмара, и как потом другой сын Хрейдмара – Фафнир – превратился в змея.

Вместе с тем обнаруживается такое парадоксальное положение вещей: мифический герой, т. е. личность, как она изображается в мифах, явно ближе к тому, как изображается личность в реалистической литературе Нового времени, чем эпический герой, т. е. личность, как она изображается в сказаниях о героях.

Главные персонажи эддических мифов, т. е. мифические герои, – это полнокровные и отнюдь не идеализированные человеческие образы. Если мифологи до сих пор ломают головы над тем, что каждый из этих персонажей "значит", то это только потому, что в трактовке мифов до сих пор господствует традиция, восходящая еще к античности, когда в сипу утраты веры в богов как в реальных лиц (а такая вера, очевидно, и есть то, что первоначально составляло сущность мифа!) полнокровные образы мифа стали толковать как аллегории, х е. тощие абстракции, и мифические персонажи превратились кто в "бога войны", кто в "бога мудро ста", кто в "богиню любви", кто в "богиню плодородия" и т. д., а сами мифы – в сентиментальные аллегории борьбы то ли добра со злом, то ли весны с зимой и т. п. Между тем главные герои эддических мифов совершенно не похожи на аллегории. Они наделены как добродетелями или достоинствами, так и пороками или слабостями, но никогда не только пороками или только добродетелями (единственное исключение – это Бальдр, но он явно не типичный мифический герой, о чем мне уже приходилось говорить подробнее¹). Так, Один, верховный бог, наделенный высшей мудростью и даром поэзии, в то же время несправедлив, коварен, похотлив и хвастлив. Он любит сеять, раздор, но сам не любит сражаться, соблазняет девиц и чужих жен, а потом хвастается своими любовными победами. А Локи, самый злокозненный из персонажей эддических мифов, в то же время – веселый шутник и забавник, который сделал немало добрых дел: заставил карликов изготовить чудесные сокровища богов, вернул асам Идунн с ее омолаживающими яблоками, помог Тору вернуть себе украденный у него молот и т. д. Таким образом, главные персонажи эддических мифов, т. е. так называемые "боги", – фигуры совсем не идеальные и совсем не похожие на аллегории. Всего больше они похожи на человеческие типы реалистического искусства нового времени.

Главные персонажи эддических сказаний о героях, т. е. эпические герои, в противоположность мифическим героям, всегда фигуры идеальные. Они всегда идеальные воины, наделены силой и храбростью в самой высокой степени, бесстрашны перед лицом смерти и неукоснительно выполняют свой героический долг, в первую очередь долг мести, основной долг всякого члена общества, в котором нет государства, т. е. нет институтов, которые берут на себя защиту его членов друг от друга. Если же в героическом сказании главный персонаж – женщина, то в этом случае неукоснительное выполнение героического долга, т. е. долга мести, оказывается основным компонентом героизма. Выполняя этот долг, героиня подавляет в себе самые сильные эмоции – любовь и материнское чувство, тем самым проявляя героическую силу духа. Так, для осуществления мести Брюнхильд добивается смерти Сигурда, которого она любит, а Гудрун убивает не только своего мужа Атли, но и своих детей от него. Таким образом, в героических сказаниях и героиня – фигура идеальная.

Но если мифический и эпический герой – это две последовательные ступени развития образа личности (а нет никаких оснований для того, чтобы сомневаться в этом), то получается, что реалистический образ личности, у которого нет никакого конкретного прообраза, уступает место идеальному образу личности, прообраз которого – конкретное историческое лицо. Другими словами, реалистическое изображение личности уступает место ее идеализации. В моих работах мне уже приходилось указывать на это парадоксальное положение вещей². Однако только теперь мне стало, наконец, понятно, чем оно объясняется. "Мифический реализм" (т. е. реализм в изображении мифических персонажей) – это, конечно, совсем не то, что реализм в литературе нового времени. Мифический реализм – это более ранняя ступень в истории соотношения частного и общего в представлении о личности. В литературе Нового времени реалистические образы – это типы, т. е. обобщения, осознаваемые как обобщения и подразумевающие существование фона из индивидуумов, которых они обобщают. Реалистические образы в мифе – это неосознанные обобщения, т. е. обобщения, осознававшиеся не как обобщения, не как типы, а как единичные личности – боги. Мифический реализм, таким образом, – это как бы принятие общего за частное, совпадение частного и общего в сознании.

Возможно ли, однако, обобщение, не осознаваемое как обобщение, или совпадение общего и частного в сознании? По-видимому, именно такой тип обобщения представляет собой то совпадение особи с видом, которое, если верить этнографам, обычно имеет место в восприятии дикарем-охотником дикого животного. В чувственном восприятии (но не в сознании, конечно) такое совпадение возможно и у цивилизованного человека: если в поле его зрения не появляется одновременно больше одной особи данного дикого животного, то эти особи, а тем самым особь и вид, для него неразличимы, хотя он, конечно, не может не понимать, что особь и вид – разные вещи. Эта иллюзия находит выражение и в словоупотреблении: например, "белка здесь перестала водиться" и т. п. Но у дикаря-охотника совпадение особи с видом происходит, конечно, не только в восприятии, но и в сознании, и надо полагать, что когда-то такое совпадение было правилом. В эддических мифах следы такого совпадения особи с видом представлены в рассказах о том, как та или иная особенность животного стала характерной для всего животного вида после того, как ее приобрела одна особь этого вида. Так, в "Младшей Эдде" рассказывается о том, как лососи стали узкими сзади потому, что Тор ухватил рукой лосося, в которого превратился Локи. По-видимому, такие объяснения (они спародированы Киплингом в его сказках "Откуда у кита такая глотка", "Отчего у верблюда горб" и т. д.) обычны в мифах и других народов. Но еще более ясный след совпадения особи с видом в сознании – это такие обычные в мифах персонажи, каждый из которых выступает как единственный представитель того или иного животного вида. В эддических мифах таковы, в частности, вороны Хугин и Мунин, ибо, хотя их двое, но каждый из них – это и ворон вообще. Характерно, что в поэзии имя каждого из них употребляется в значении "ворон".

Особь, совпадающая с видом, – это нечто среднее между особями, входящими в данный вид, т. е. нечто аналогичное типу в реалистическом искусстве. Если дикие животные как персонажи мифа – это наиболее архаичные мифические персонажи, то можно предположить, что совпадение общего с частным, характерное для человекоподобных персонажей мифа, т. е. так называемых "богов", – это результат перенесения на них того, что первоначально было характерно для диких животных как персонажей мифа. В таком случае можно сказать, что в развитии представления о личности боги – это как бы промежуточная ступень между зверями и героями.

Можно обнаружить промежуточную ступень и между зверями и богами. В эддических мифах это такие человекоподобные персонажи, как карлики, великаны, валькирии, норны. В каждой из особей, входящих в эти подвиды человекоподобных существ, индивидуально только имя, все же остальное, характеризующее отдельную особь, характеризует и весь подвид. Таким образом, подвид этого типа обладает как бы коллективной индивидуальностью и в то же время представляет собой нечто аналогичное типу в реалистической литературе. Так, коллективную индивидуальность карликов – самого многочисленного из подобного рода подвидов в эддических мифах – образуют малый рост, то, что они живут в камне или под землей, превращаются в камень, если на них падает солнечный свет, а также то, что они хранители сокровищ, искусные мастера и владетели мудрости. Правда, те из их имен, которые поддаются толкованию, обычно отражают только одну из черт, которая может наличествовать у особей данного подвида. Но характерно, что и в этом случае каждое из этих имен собственных могло употребляться в поэзии и как нарицательное, т. е. как название всего подвида.

1. Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976. С. 74.