| I
Несмотря на то, что норманны были поглощены политическими проблемами, дать полную оценку результатам их завоеваний нельзя, не обратившись к тому "ренессансу" искусства и литературы, который охватил Европу в XII веке (1). Тогда (мы к этому еще вернемся) изменился философский метод, в новую стадию вступила законотворческая наука. Тогда же выделились новые архитектурные стили, создавалась новая светская поэзия, вновь проснулся интерес к физике. В то же время появились новые монашеские ордена и обрели популярность новые способы поклонения. Наконец, еще в том же веке пытливость ума нашла свое отражение в появлении средневековых университетов. И действительно, заслуги столь разнообразны, что описать их единой формулой было бы трудно. Сегодня, однако, все более настойчиво подчеркивают, что фундамент "ренессанса XII века" был заложен задолго до наступления XII века (2). Другими словами, это возрождение, во всех его проявлениях, могло бы так никогда и не состояться и наверняка приняло бы иные формы, если бы в период с 1050 по 1100 год не была проведена значительная подготовительная работа. Но это были как раз те десятилетия, когда норманны преобразовывали структуру Европы, и поэтому кажется уместным выяснить, существовала ли в эти годы связь между политической и культурной историей Европы.
Попытки связать заслуги поэтов и ученых, писателей и художников Западной Европы этой плодовитой эпохи с военными успехами одного воинствующего народа могут показаться несерьезными или, в лучшем случае, странными, тем более что среди сделавших личный вклад в литературу и науку того периода было сравнительно немного норманнов. Джон, до 1079 года аббат Фекана, чьи трогательные молитвы до сих пор украшают римские служебники (3), был родом из Равенны, а два других великих ученых-архиепископа, которых норманны подарили Кентербери в XI веке - Ланфранк и Ансельм, - от рождения оба были итальянцами. То же касается и Дезидерия, с 1058 по 1087 год аббата Монте-Кассино: его вклад в культурное возрождение южной Италии во время норманнского владычества, возможно, значительнее, чем сделанный любым другим, но сам он был ломбардцем. Ломбардцем был и его друг - столь же выдающийся Альфанус I, архиепископ Салерно и близкий друг Роберта Гвискара. На Сицилии ситуация была несколько иной. Но можно отметить, что писатель Геральд, который пользовался покровительством Рожера "Великого графа", прошел через уединение на горе Этна и епархию Агридженто и который добился причисления к лику блаженных, был родом не из Нормандии, а из Безансона (4).
Конечно, говоря о культурных ценностях, созданных в тот период, можно было бы привести и имена норманнов (исключением здесь является архитектура), но в целом влияние норманнов на это возрождение было опосредованным. Однако оно не было и малозначительным. Мнения всех исследователей сходятся на том, что "ренессанс" XII века стал возможен благодаря трем факторам. Во-первых, возродился интерес к великим писателям античного Рима, за счет чего основные выразители этой культуры получили возможность высказываться на латинском языке, и по изяществу и точности эти работы оставались непревзойденными до XVI века (5). Во-вторых, возросла заинтересованность греческими традициями, распространение которых шло главным образом из Византии. И в-третьих, надо отметить влияние сарацин, касающееся прежде всего математики и науки, которые пришли из мусульманского мира. Относительная значимость трех этих факторов для появления на Западе XII века "возрождения" спорна, как спорны и сроки и способ, каким эти факторы оказали влияние на западный христианский мир. Но вопрос об их совместном воздействии даже не стоит. С такой же уверенностью можно сказать, что нигде условия для смешения латинских, греческих и мусульманских идей не были более благоприятными, чем на тех южных землях, которые во второй половине XI века завоевали норманны.
II
Чтобы оценить, каковы могли быть культурные последствия норманнских завоеваний, в первую очередь уместно обратиться к южной Италии. Именно там норманны обосновались впервые, и именно там в те же десятилетия родина св. Бенедикта - великое аббатство Монте-Кассино - стала непревзойденным по важности культурным центром Западной Европы (6). Поначалу, конечно, эти два движения (культурный расцвет и завоевания норманнов) не имели ничего общего. Первых норманнских разбойников на территории Италии мало интересовали духовные ценности, а политические интересы аббатства совпадали с интересами двух империй, чье соперничество сотрясало южную Италию. Так, с запада давление на Монте-Кассино оказывалось визитами императоров с севера Альп, например Генриха II, но в то же время монастырь получал пожертвования как от императоров из Константинополя, так и от их представителей в Бари (7). Естественно, что при таких обстоятельствах появление на острове норманнов восприняли в Монте-Кассино с ужасом, и в 1053 году аббат Рихер, который был немцем, оказал Папе Льву IX полную поддержку в его войне против захватчиков (8). Даже после поражения войск Папы в битве при Чивитате в монастыре вели всё ту же антинорманнскую политику, особенно это касалось немца Фридриха Лотарингского, который был аббатом монастыря с 1053 года, пока в 1057 году не стал Папой Стефаном X (9). И действительно, можно говорить, что до этого года интересы монастыря Монте-Кассино и норманнов, с некоторыми перерывами, были прямо противоположными (А).
Однако в 1058 году был избран новый аббат, и его правление ознаменовало начало новой эры. Это был Дезидерий Дауфер, член ломбардской герцогской династии из Капуи, и при нем внешняя политика Монте-Кассино резко изменилась. В 1058 году защиту интересов монастыря в Капуе Дезидерий поручил победителю - Ричарду из Аверсы - и предложил норманнам свою личную дружбу (10). Тогда норманны снова стали главными арендаторами поместий аббатства (11), и аббат стал энергичным сторонником не только Ричарда из Аверсы, который теперь был в Капуе, но и Роберта Гвискара в Апулии. Дезидерий также имел большое влияние при заключении важнейших союзов между папством и норманнами. В марте 1059 года Папа Николай II назначил Дезидерия апостольским викарием в южной Италии, и примерно в это же время с одобрения Папы Ричард из Капуи подтвердил за аббатством права сеньора (12). Затем, в июне в Мельфи, состоялся известный синод, на котором Ричарда и Роберта на их новых вотчинах признали вассалами Папы.
Дезидерий продолжал дружить с норманнами до самой смерти. Например, в 1076 году, в кризисный для норманнов момент, он, во вред Папе, примирил Ричарда из Капуи и Роберта Гвискара, что ускорило захват норманнами Салерно. А в 1087 году именно Дезидерий помог норманнам возвести Гильдебранда на папский престол под именем Виктора III. Норманны, в свою очередь, возвращали монастырю долг щедрыми пожертвованиями (13). Большие подарки монастырю делали и Роберт Гвискар, и его жена ломбардка Сигельгайта, а последняя в конечном счете была там же и похоронена. Богатства монастыря стали оскудевать, а его вклад в искусство и образование пошел на убыль только в 1091 году, когда скончался норманнский князь Капуи Джордан, самый значительный из покровителей монастыря (14). Близкая связь Дезидерия и норманнов заслуживает особого внимания, так как вершин успеха в сфере культуры монастырь достиг именно в то время, когда Дезидерий был аббатом, и неся личную ответственность за многое из того, что было совершено, едва ли смог бы действовать столь успешно, если бы не помощь светских сторонников.
Таким образом, норманны могут претендовать на долю того, что было достигнуто, а творения Монте-Кассино, несомненно, заслуживают внимания. Там, например, находились прекрасные манускрипты, в частности известный "Беневентский манускрипт" во всем своем великолепии. Помимо этого, усердное изучение в монастыре римского прошлого привело к активной работе с литературой на латинском языке, а также к созданию новых работ на этом языке. Так, будучи монахами монастыря Монте-Кассино, свои лучшие литературные работы создали Лев Остийский, позже кардинал, и Альфанус, позднее архиепископ, причем первый составил одну из самых притягательных хроник, а второй зарекомендовал себя как самый выдающийся латинский поэт Италии XI века. Во времена Дезидерия в монастыре также была собрана уникальная библиотека копий классических текстов, которым мы во многом обязаны нашими знаниями об Апулее, а во многом - и нашими скудными знаниями о Варроне. Более того, на единственный манускрипт монастыря Монте-Кассино того периода опирается текст первых пяти глав Истории Тацита и главы с XI по XVI его Анналов (15). Однако, в связи с тем что Монте-Кассино продолжал оставаться под сильным греческим влиянием, его интересы не ограничивались только латинской литературой (В). Дезидерий был связан с норманнами политическим альянсом против восточного императора, но с художественной точки зрения его аббатство все еще находилось в долгу перед Византией. Это наиболее четко проявилось в той новой базилике, которую решил построить аббат. В 1066 году в Монте-Кассино привезли массивные бронзовые двери, изготовленные в Константинополе по образцу дверей уже существующих в Амальфи, после этого церковь при аббатстве стала быстро менять свой облик. И если по внешнему виду базилика была западной, то ее внутреннее убранство отражало главным образом работу византийских мастеров, которые специально для этой цели прибыли в Монте-Кассино. Большая часть работ утрачена, но нам сообщают, что их мастерство в обработке серебра, бронзы, стекла, слоновой кости, дерева и гипса достойно самого высокого внимания, а "особенно пленяли восторженных современников их мозаики" (16).
Наконец церковь была достроена, и ее освящение Папой Александром II 10 октября 1071 года (через 6 месяцев после взятия Бари норманнами) стало одним из самых зрелищных событий того времени (17). Помимо Папы там присутствовали архидьякон Гильдебранд и кардиналы Остийской, Портийской, Тускульской епархий, а также большое количество прелатов, например архиепископы Капуи и Салерно. Но и это еще не все. Это было символом того, что аббатство Монте-Кассино добилось особого положения, что теперь в монастырь св. Бенедикта должны были прибыть прелаты греческого чина - такие как архиепископы Трани и Таранто, Сипонто и Ории. Столь же показательно, что во время этого события Дезидерия, друга норманнов, должен был поддерживать целый сонм норманнских магнатов с территории всей южной Италии; заметным исключением стало отсутствие Роберта Гвискара и графа Рожера, которые тогда воевали против сарацин у стен Палермо.
Культурная жизнь, проходившая в эти годы в стенах Монте-Кассино, в нескольких неожиданных областях касалась как папства, так и его союзников норманнов. Так, Дезидерий добился составления копий регистров (ныне утерянных) Пап V века, затем один из его монахов сделал свой собственный вклад в официальные документы папского престола. Этим монахом был Альберик "из Монте-Кассино", он нес основную ответственность за восстановление античной формы ритмизованной латинской прозы - cursus (18). В свое время он прибыл в Рим, чтобы служить под началом Папы Урбана II, и его ученик Иоанн Гаэта, впоследствии председатель папского суда (а в конечном счете сам Папа Геласий II), так представил эти cursus председателю папского суда, что cursus Romanae curie, как их называли, стали служить критерием подлинности папских документов. У студентов, изучающих средневековые письменные источники, может появиться повод проявить интерес к Альберику, но сам он больше занимался непосредственным изучением латинской литературы. Особенно интересны ему были Вергилий, Овидий и Фарсалия Лукана, он также принимал участие в теологической полемике и написал жизнеописания святых (19). Такой же всепоглощающий интерес к латинскому прошлому проявлял еще один монах Монте-Кассино, современник Альберика. Он был очень тесно связан с норманнами, и его работы уже не раз цитировались на страницах этой книги. Важность исторического повествования Аматуса "из Монте-Кассино" легко может заслонить собой тот факт, что он был продуктом культуры Монте-Кассино. Представляется, что человек, создавший самую раннюю историю норманнов в Италии, должен был быть хорошо знаком с классическим образованием современности: в поэме, которую Аматус сочинил в честь святых Петра и Павла, содержатся ссылки на Цицерона, Овидия, Ливия, Вергилия и неизбежно Лукана (20).
Причастность норманнов к культурному возрождению во второй половине XI века нашла свое отражение не только в Монте-Кассино через аббата Дезидерия, но и в Салерно через архиепископа Альфануса I. Архиепископом Салерно это удивительный человек стал в 1058 году. К тому моменту он уже обладал высокой репутацией как поэт, пишущий на латинском языке, а вскоре он стал самым выдающимся покровителем наук и искусств. Это был разносторонне развитый человек с широкими взглядами. Как и его собратья по Монте-Кассино (где он был монахом), он был воспитан в латинской традиции, но в 1063 году он посетил Иерусалим и Константинополь и смог настолько хорошо оценить византийское культурное наследие, что сравнивал мозаики в новой церкви Дезидерия в Монте-Кассино с мозаиками в соборе святой Софии. Он всегда был ярым сторонником возрождения папства и написал архидьякону Гильдебранду несколько известных стихотворений, где пророчески предвидел появление новой Римской империи, подчиняющейся св. Петру (21).
В конце жизни Альфанус I имел тесные связи и с папством и с норманнами. В 1077 году, после того как норманнский герцог Апулии захватил Палермо, он подружился с Робертом Гвискаром. Строить в Салерно новый большой собор, который был бы достоин вместить мощи св. Матфея, которые попали в город в X веке, герцог Апулии начал с одобрения Папы Григория VII и по наущению именно Альфануса (С). Освящение этого собора стало одним из последних дел Григория VII. Случилось это много лет спустя, когда папа прибыл в Салерно, чтобы умереть там в изгнании под покровительством норманнов. По стилю собор напоминал базилику, построенную Дезидерием. Несомненно, что после вмешательства Альфануса I собор тоже был украшен бронзовыми дверями византийской работы, и если внешний вид собора был отражением того, что умели на Западе, то внутри его украшали мозаики, на которые вдохновила Греция (22). Великий собор Роберта Гвискара, по сути, есть символический и странный вклад, который сделали норманны в художественное возрождение южной Италии XI века.
Умер Альфанус I, архиепископ Салерно, в 1085 году, в один год с Гильдебрандом и Робертом Гвискаром. Он оставил значительный литературный труд, а его изящные стихи отражают достойные уважения знания классической античности. Но важность этого ломбардского прелата, чья судьба столь причудливо переплелась с судьбами норманнов, еще и в том, что и как ученый и как покровитель он сделал заметный вклад в развитие на Западе медицины. Здесь ему помогла его связь с Грецией. Он перевел с греческого медико-философский трактат "О природе человека", написанный в конце IV века епископом Немисием Змейским в Сирии. Сам Альфанус тоже написал два медицинских эссе, причем в одном из них он опирался на авторитет византийского врача по имени Филарет, а в основе второго лежит труд Галена. Словом, архиепископа Альфануса I невозможно отделить от развития в Салерно медицинской школы и от возникновения в городе, завоеванном в 1077 году (23) Робертом Гвискаром, того, что называется первыми медицинскими университетами.
Более того, именно Альфанус привез в Италию много путешествовавшего мусульманского врача, который на Западе стал известен как Константин "Африкан". Этого человека обучили латыни, и Альфанус посвятил его в монахи в монастыре Монте-Кассино (24). Возможно, - но об этом нельзя говорить с уверенностью, - справедливы утверждения о том (25), что этот самый Константин какое-то время провел в услужении у Роберта Гвискара, но точно известно, что в течение нескольких лет он жил в Салерно и написал целый ряд работ по медицине, в основном это были переводы (26). Самая значительная из этих работ, называлась она Pantecne, была посвящена аббату Дезидерию. Здесь интересно обратить внимание на то, как арабский ученый изложил этические нормы Гиппократа на латинском языке и привел их в соответствие с Уставом святого Бенедикта (27). Конечно, Константин "Африкан" является фигурой романтической, но его истинную значимость для развития западной медицины оценивают по-разному. Безусловно, под влиянием греков изучение медицины культивировалось в Салерно задолго до его прибытия, и трактаты самого Альфануса по духу были доконстантиновскими, и в них абсолютно не прослеживалось влияние сарацин (28). И тем не менее безжалостно сбросить со счетов влияние на Салерно Константина или монастыря Монте-Кассино, который был связан с Салерно через Альфануса, было бы слишком опрометчивым (D). Константин перевел как минимум две работы арабского врача Али-бен-Абаса, и позже, при правлении Танкреда (племянника Боэмунда), Стефан Антиохийский доработал и расширил именно эти переводы. Более того, в Салерно плодотворно работал один из учеников Константина, по имени Иоанн "Аффлакий", который написал трактаты по урологии и лихорадкам (29).
Таким образом, было бы разумно заключить, что Константин стал первым человеком, который предоставил медицинской школе в Салерно возможность воспользоваться опытом мусульман, сохраняя при этом свои собственные греческие традиции. Еще с большей уверенностью можно сказать, что медицинская школа в Салерно, из которой в дальнейшем появились первые медицинские университеты, многим была обязана действиям Альфануса I в тот момент, когда архиепископ имел близкие отношения с Робертом Гвискаром. Более четкие очертания салернская медицинская школа приобрела в период с момента взятия города Робертом Гвискаром (1077 год) до момента смерти Альфануса и Константина (1085 и 1087 года соответственно). Позже стали говорить, что своим появлением университет обязан четырем источникам: латинскому, греческому, мусульманскому и еврейскому. Это, конечно, чистой воды миф. Но он прекрасно отражает те реальные условия, которые существовали при правлении норманнов не только в Салерно, но и в других больших городах южной Италии при правлении Роберта Гвискара, Джордана из Капуи, Рожера Борсы и Рожера "Великого графа". Нигде в Европе второй половины XI века не было такого смешения национальностей, как на норманнской Сицилии.
III
Ситуацию на Сицилии в последней четверти XI века можно сравнить с тем, что происходило в южной Италии. До норманнского завоевания Апулия и Калабрия были частью Византийской империи, тогда как на Сицилии в течение более чем ста лет до прихода норманнов правили мусульмане. В результате если в Италии в эпоху Роберта Гвискара и Рожера Борсы благодаря преобладанию населения, говорящего по-гречески, соблюдались традиции более ранней культуры, то на Сицилии сохранились элементы как греческой, так и мусульманской культур. Более того, завоевание острова норманны завершили не ранее 1091 года, что означает, что здесь норманны начали оказывать влияние позже, чем на материке, и его результаты действительно проявились не ранее XII века. Тем не менее с 1072 года под норманнским правлением находились Палермо и северные морские берега Сицилии, и как оказалось, деяния "Великого графа" имели для будущего серьезные последствия. Сицилия была естественным местом встречи Востока и Запада, поэтому она оказалась местом, особенно подходящим для слияния латинской, греческой и мусульманской культур, местом, где можно было ожидать появления переводов с арабского и греческого и где на этих языках могли создаваться сами подлинники. Однако очевидно, что все это зависело от того, какой светский правитель находился у власти.
Хотя в своей политике Рожер "Великий граф" руководствовался различными мотивами, на Сицилии его политика с самого начала была направлена на создание таких условий, при которых в дальнейшем успешно могла бы процветать космополитичная культура острова. Правда, вначале норманнское завоевание привело к массовому выезду арабских ученых и литераторов, которые бежали из Палермо в Марокко, а еще чаще в Испанию. Исламские писатели горько жаловались, что из-за этого Сицилия многое теряет (Е). Но Рожер I с самого начала проявил к своим мусульманским подданным удивительную терпимость и многих из них зачислил к себе на официальные должности или в солдаты. Как следствие этого, на норманнской Сицилии никогда не прекращали совершенствовать арабскую письменность, хотя поначалу это и делалось в ограниченных масштабах. И вскоре Абд-ар-Рахман из Трапани в стихах восславил двор короля Рожера I, а его современник Идриси в развлекательной форме описал географию Сицилии (30).
Однако греческой культуре "Великий граф" покровительствовал еще больше. Возможно, его мотивом было гарантировать поддержку всем своим подчиненным христианам на острове, где большую часть населения составляли арабы. Но в результате почти весь век на интеллектуальное и художественное развитие Сицилии доминирующее влияние имела Византия. И лишь постепенно, после возвращения в лоно римской Церкви созданных при жизни Рожера I (умер в 1101 году) епархий, Византию постепенно вытеснила латинская культура. Словом, терпимое и восторженное покровительство мусульманской, греческой и латинской культурам, что было характерной особенностью правления короля Рожера II в период с 1130 по 1154 год, в значительной степени было результатом деятельности его отца.
Последствия распространились на всю Западную Европу. Правда, в XII веке греко-кафолические знания поступали в католический христианский мир больше через норманнскую Италию, чем через норманнскую Сицилию. Правда, самым важным и единственным каналом, по которому мусульманское учение проникало на Запад, была Испания. Но вклад норманнской Сицилии в "ренессанс" XII века в особом выделении не нуждается. На Сицилии была не только связь с мусульманским Востоком, но и непосредственный контакт с греческими наукой и философией, с которыми в Толедо были знакомы только через арабские переводы. Так, в середине XII века архидьякон Катании Аристипп трудился над латинскими переводами диалогов Платона Meno и "Федр", по его стопам пошел эмир Евгений, который служил управляющим у норманнского монарха и в перерывах между службой писал стихи на греческом и переводил с арабского Оптики Птолемея (31). В этот список, конечно, можно добавить и множество других имен, таких, например, как Нил Доксопатрий, греческий монах, который в угоду Риму написал трактат о 5 патриархиях (F), или Феофан Кераминский, возможно из Таормины, который снискал себе хорошую репутацию своими проповедями (32).
Полностью результаты этого стали ощущаться только в середине XII века, но наметились они раньше. Нельзя забывать, что отец короля Рожера II родился на полуострове Котантен, а его самого в Милето крестил св. Бруно в присутствии крёстного отца, нормандца по имени Ланвиний, который впоследствии был причислен к лику блаженных (33). Естественно, еще при жизни графа Рожера I у него при дворах в Милето, Мессине и Палермо собралась компания различных ученых, художников и писателей, которые творили на греческом, арабском и латинском языках. Там, например, создал свою знаменитую хронику Жоффруа Малатерра, а архидьякон из Бари Иоанн создал жизнеописание греческого св. Николая Мирликийского, которое так распалила воображение жившего в Шрусбери мальчика Ордерика Виталия, что в зрелые годы он прокомментировал ее в своей истории норманнов (34). Очевидно, что на Сицилии культурные достижения были творчески подготовлены еще в XI веке.
IV
Индивидуальный характер норманнской культуры узнаётся по тем величественным памятникам архитектуры, которые она оставила. Самым знаменитым среди них, конечно же, является собор в Монреале. Снаружи он украшен башнями в романском стиле, а восточная апсида представляет собой восточное сплетение арок, инкрустированных лавой. Внутри стены покрыты мозаиками, сделанными явно в византийской мастерской, но в них видно и арабское влияние. Такое же смешение стилей перекинулось и на крытые аркады, где есть мавританские стрельчатые арки, исламские фонтаны и исламские же цветные колонны с капителями в романском стиле. В Монреале находятся могилы двух норманнских королей Сицилии: Вильгельма I и Вильгельма II, - а на одной из самых известных мозаик собора изображен Вильгельм II, протягивающий сверкающую церковь Царице Небесной. Собор сам по себе слишком известен, чтобы продолжать описывать его и дальше, и едва ли нужно добавлять, что такое же стилистическое разнообразие можно найти и в прекрасном соборе города Чефалу, который с высоты своего холма взирает на синее Сицилийское море. Там к западному фасаду, выполненному в романском стиле, примыкает неф, опирающийся на классические колонны, а над всею церковью возвышается апсида, переливающаяся от византийских мозаик, дополненных греческими надписями. Там открывается незабываемый вид на молодого Христа Пантократора, величественного размера, благословляющего мир, а под ним в образе молодой женщины изображена Дева Мария, в окружении поклоняющихся ей серафима и святых.
Однако само собой разумеется, что самые многочисленные памятники сицилийско-норманнской архитектуры находятся в Палермо. Самым ярким бриллиантом среди сооружений на Сицилии норманнского периода является, возможно, Капелла Палатина, расположенная в резиденции норманнских правителей, и там можно наблюдать все то же смешение стилей (35). Моделью для нефа базилики могли послужить западные образцы, стрельчатые арки могут быть отражением мавританского влияния, во внутреннем убранстве сверкают мозаики, вдохновленные Византией, а крыша украшена орнаментами, напоминающими магометанские небеса, населенные скорее джиннами и гуриями, нежели херувимами и ангелами. Это было уникальное творение, но такой же дух излучали все церкви города: церковь Сан-Катальдо с трехцветным куполом или церковь Марторана, воздвигнутая не позднее 1143 года эмиром Георгом Антиохийским во славу Девы Марии (36).
К этому краткому списку необходимо было бы добавить церковь Сан-Джованни делли Эремити, с ее скоплением куполов и галереями в романском стиле, еще более своеобразными в связи с тем, что церковь, возможно, была построена на месте мечети и наверняка строилась под руководством норманнов при поддержке арабских мастеров. Такое смешение различных стилей не ограничивалось применением только на церковных сооружениях, его можно встретить и на зданиях светского характера, построенных примерно в это же время у стен Палермо. Большая Куба, например, снаружи очень похожа на центральную башню норманнского замка, а малая Куба - это мусульманский шатер. То же можно сказать и о дворце Зиза: снаружи он представляет собой квадратный каменный фасад, очень напоминающий крепость, но внутри до наших дней сохранился мавританский зал с фонтаном и мозаиками (37). И именно здесь, следуя более раннему примеру, с гаремом арабских девушек развлекался как минимум один из норманнских правителей Сицилии. Религиозный пыл этих дам, по всей видимости, был таков, что когда (как утверждали) время от времени в их компанию попадали девушки-христианки, то компаньонки обычно убеждали их принять ислам (38).
Некоторые наиболее характерные творения архитектуры этого типа, как например собор в Монреале, являются образцами второй половины XII века, но есть и созданные раньше. Существуют документальные свидетельства того, что в Чефалу новый собор существовал уже в 1131 году, строительство Капеллы Палатины началось в тот же год или чуть позже, а церковь Марторана начали строить в следующем десятилетии. Более того, не может быть сомнений, что в основе всего этого строительства лежала принятая несколько ранее программа. В момент начала норманнской оккупации во дворце в Палермо была часовня, и хотя есть некоторые сомнения, была ли она украшена мозаиками (как сейчас утверждают) (39), возможно, что они были. До нас дошли лишь немногие из сооружений Рожера "Великого графа", но известно, что он принимал участие в строительстве соборов в Катании и Сиракузах и начал работать над собором в Мессине. Он также был инициатором реставрации многих заброшенных греческих монастырей и сооружения нескольких новых католических обителей (40).
Существует предание, согласно которому строительство очаровательной церкви Сан-Джованни (теперь ее называют "деи Лепроси") у стен средневекового Палермо еще до захвата города в 1072 году начал "Великий граф" вместе со своим братом Робертом Гвискаром. В любом случае это одна из самых ранних норманнских построек на Сицилии, и она дает повод для размышления. Можно сказать, что эта скромная церковь, по форме базилика с маленьким квадратным святилищем, увенчанным красным восточным куполом, расположенная сейчас в пригороде Палермо, стояла у истоков долгой архитектурной традиции, столь эклектичной по вдохновляющим идеям и столь индивидуальной по своим творениям, которая завершилась только через несколько поколений, когда были созданы такие шедевры, как Капелла Палатина, церковь Сан-Джованни делли Эримити и соборы в Чефалу и Монреале.
Таким образом, архитектурные достижения норманнской Сицилии при короле Рожере II можно вполне обоснованно связать не только с деяниями его отца, но и с событиями, имевшими место в Апулии и Калабрии в период норманнских завоеваний. С 1050 по 1100 год южная Италия стала свидетелем массового церковного строительства, кульминации этот процесс достиг в 1071 году, когда в Монте-Кассино освятили новую церковь, а вновь вспыхнул после 1077 года, когда Роберт Гвискар и Альфанус I начали сооружать собор в Салерно. Норманн Гервей, ставший в 1068 году архиепископом Капуи, расширил там собор, свой вклад норманны внесли и в строительство соборов в Аверсе и Акеренце (41). В аббатстве Ла-Кава примерно в это же время возвели новые галереи в романском стиле, а Роберт Гвискар построил не только аббатство св. Эуфемии, но и аббатство в Веносе, куда впоследствии с Кефаллинии привезли его тело для захоронения (42). В эти же годы в Бари замечательные пристройки украсили и собор, и особенно аббатство св. Николая, а немного позже - большую базилику с тремя нефами и классическими колоннами воздвигли в Джирасе, Калабрия. Более того, к тому времени граф Рожер уже приказал возвести большой монастырь у Милето, его он посвятил Св. Троице и св. Михаилу (43). Двадцать гранитных колонн для Джираса привезли из древнего Локри, а колонны для Милето, говорят, доставили из древнего Хиппониона, современный Монтелеоне (44).
Очевидно, что за строительство многих церковных сооружений в Апулии и Калабрии во второй половине XI века ответственность несли норманны. Однако следует четко понимать, что имеется в виду. Доминирующими архитектурными стилями в южной Италии того периода был не норманнский, а византийский и ломбардский. Таким образом, основным различием между Сицилией и материком в этом отношении является не то, что в Италии норманны были более оригинальными, а то, что они в различной степени заимствовали у различных традиций. Например, представляется, что в Тройе влияние оказали мастера из расположенной на севере Пизы, а работа ломбардцев чувствуется в расположенном на юге Чефалу (45). В силу естественных обстоятельств Сицилия была больше подвержена мусульманскому влиянию, чем Апулия или Калабрия, но как на острове, так и на материке архитектурный долг перед Византией огромен.
И тем не менее по этим вопросам нелегко высказываться свободно (46). Прежде чем пренебречь влиянием норманнских мастеров на итальянскую архитектуру тех лет, возможно, будет полезно вспомнить, сколь много построенных норманнами церквей было разрушено. Например, во время землетрясения 1783 года были почти полностью разрушены аббатство св. Эуфемии и аббатство в Милето (G). И хотя сохранившееся творение в романском стиле в Веносе принадлежит скорее французам, чем норманнам (47), мы не можем быть уверены, что норманнские художники, оказавшие тогда влияние на архитектуру северной Франции, не внесли свой вклад и в итальянское строительство. Но в одном случае кажется очевидным, что они этот вклад сделали; речь идет о церкви св. Николая в Бари. Строительство началось примерно в 1084 году, и в нем было задействовано много рабочих; некоторые из них, несомненно, были норманнами. Всякий созерцающий фасад этой удивительной церкви, вспомнит западный фасад церкви св. Стефана в Кане, а эксперты придут к мысли, что внутри нефа есть элементы, которые представляются непосредственной имитацией того, что можно увидеть в Нормандии. Но для простого наблюдателя самым убедительным доказательством будет один из боковых дверных проемов. Этот дверной проем увенчан каменным фризом, на котором высечена длинная вереница конных воинов в решительном бою. Эти рыцари, со схожими жестами и вооружением, как будто сошли с ковра Байё (48).
V
Характер культурного развития в южной Италии и на Сицилии в период норманнских завоеваний побуждает к сравнению с теми переменами в интеллектуальных и художественных интересах, которые имели место в тот же период в Англии. Однако необходимо сразу же отметить, насколько отличались обстоятельства на севере. Англия и Нормандия, как близкие соседи, оказывали друг на друга значительное влияние еще до основания норманнской монархии. И хотя в период с 1042 по 1066 год Англию терзали массовые беспорядки, она обладала той степенью политического единства, с которой в Апулии и Калабрии знакомы не были, и оно было несравнимо с тем, что имело место в мусульманской Сицилии. Еще более поразителен тот факт, что до 1066 года Англию почти не затрагивали те интеллектуальные процессы, которые глубоко затронули все остальные норманнские страны. Интерес к этому появился по другую сторону Ла-Манша лишь со временем, после норманнского завоевания (49).
Однако в связи с этим необходимо пояснить изолированность Англии в донорманнский период. Эта изолированность не подразумевает под собой неспособность к творению или чрезмерную узость кругозора. С 1042 по 1066 год паломники и купцы из Англии побывали во многих странах. Были широко известны своей красотой англосаксонские украшенные цветными рисунками рукописи, особенно созданные в Винчестерской школе, а некоторые из них пересекли море и оказали влияние на работу континентальных скрипториев (Scriptoria) не только в Нормандии (50). Так же высоко ценились работы английских мастеров того периода по металлообработке и во многих второстепенных искусствах. Правда, со времен Беды латинские гуманитарные науки находились в упадке, но продолжалось изучение самого языка и его грамматики. И если в англосаксонское стихосложение в период правления Эдуарда Исповедника свою лепту внесли лишь немногие, то в правовых документах, пастырских наставлениях и исторической прозе продолжали эффективно использовать местный язык (51). Достижениями англо-норманнской Англии, которые раньше, возможно, недооценивали, а теперь, возможно, слишком превозносят (52), все же пренебрегать нельзя.
Тем не менее, несмотря на все сказанное, правдой остается и то, что основной поток, столь неумолимо стремившийся на континенте к "ренессансу" XII века, Англию не затронул. И дело тут не просто в том, что в Англии не было соборных школ, способных конкурировать с теми, которые развивали во Франции новые философские методы и открывали новый взгляд на систематическую теологию. Дело было еще и в том, что в Англии монастыри (несмотря на их великое прошлое и великое будущее) были ориентированы на более ранние традиции, а не на интеллектуальный прогресс. Вдохновение они черпали в прошлом и в тот период больше всего были заняты "изнуряющим распространением истощенного наследия, которое эксплуатировали вот уже пять сотен лет" (53). Словом, в Англии Эдуарда Исповедника не было не только Шартра, но и Ле-Бека и современного Монте-Кассино. И результаты были достойны внимания. "Чем больше размышляешь об XI веке, - замечает профессор Саутерн, - тем больше понимаешь, насколько для достижений будущего века были необходимы заложенная тогда материальная и интеллектуальная база", "и англосаксонская Англия не проявила и доли участия во всех этих приготовлениях, которые велись до 1066 года" (54).
Проводить сравнения между последствиями норманнских завоеваний в области культуры на севере и на юге нужно именно на фоне этих сведений. Новое, уже распространяющееся на Западе учение в Англии шло буквально по пятам за норманнами, и главными посредниками, переправившими его через Ла-Манш, стали два новых, перевезенных норманнами из Ле-Бека в Кентербери архиепископа - Ланфранк и Ансельм. До приезда в Англию Ланфранк вел известный спор о доктрине Беренгара посредством логической дисциплины, которая была в этой полемике принята всеми инакомыслящими, но которая была неизвестна в Англии того периода. А самый великий мыслитель своей эпохи, Ансельм, как ученый и как Отец Церкви, принес в Англию свою доктрину. Такие люди неизбежно повлияли на всех, с кем они соприкоснулись в Англии. Но даже и при этих условиях соборные школы Англии и официальная теология, которым они покровительствовали, значительно отставали от того, что происходило в северной Франции до самого конца XII века (55). Поэтому неудивительно, что после норманнского завоевания у английских схоластов постепенно зародилось желание съездить за границу, чтобы лично познакомиться с новыми движениями мысли и с людьми, которые их пропагандировали.
Особенно же влекли их те страны, где смешение культур - греческой, мусульманской и латинской (смешение, абсолютно незнакомое для Англии времен Эдуарда Исповедника) - было наиболее очевидным; это были такие страны, как Испания, или, например, страны, где правили норманны: южная Италия и Сицилия. Один из типичных случаев подобного рода - Аделард Батский (56). Аделард родился примерно в 1085 году, и Англия была его patria (родина). Но еще в юности он эмигрировал во Францию и там учился в Туре и Лионе. Затем он побывал в Апулии, Калабрии и на Сицилии. Возможно также, что он был и в Антиохии при правлении Танкреда, и почти с уверенностью можно говорить, что какое-то время он учился в Испании. Все его путешествия, а особенно по странам с норманнским господством, были чрезвычайно продуктивны, и, вероятно, он во многом способствовал введению на Западе евклидовой математики и мусульманской астрономии. Его интересы были очень разносторонними: от философии Платона до прикладной химии, и он сам являет собой пример смешения греческого и арабского влияний, которое управляло западным христианским миром.
Таким образом, посвятить одну из своих книг Вильгельму епископу Сиракуз, который, и сам, возможно, был нормандец, должен был именно Аделард, так как после своих путешествий он привнес в Англию что-то от космополитичной культуры, которая развивалась в норманнских странах на юге с 1050 по 1100 год. И позже свою роль в возрождении XII века Англия сыграла, находясь именно под этим воздействием. Например, медицина в Салерно, может быть, и не являлась наукой в современном смысле этого слова, но она значительно опережала предписанные в англосаксонских лечебниках магические деяния, и есть некоторые основания полагать, что это влияние проникло в Англию через полвека после взятия Салерно Робертом Гвискаром (57). Однако еще большую важность представляют собой предпринимаемые на протяжении всего XII века попытки познакомить Англию с арабской наукой, а особенно с арабской математикой и астрономией. В конечном счете Англия действительно сыграла выдающуюся роль, познакомив западный христианский мир со значительной частью греческой и арабской науки. Кроме того, если вклад, Англии в теологию и философию можно считать второстепенным, то всего лишь одним своим представителем, Джоном Солсберийским, Англия, подарила Европе один из самых совершенных образцов гуманизма. Для вновь установившихся обстоятельств было абсолютно типично, что учиться Джон Солсберийский должен был у великих французских мастеров, особенно у мастеров Шартра, и что, по его собственным словам, он должен был "10 раз пройти горную цепь Альп" и "дважды пересечь Апулию". Его жизненный путь, несомненно, принадлежит более поздней эпохе, но все это едва ли стало бы возможно, если бы не события, которые захлестнули Англию во второй половине XI века.
Гарантией того, что Англия окажется под культурным влиянием континента в тот период, когда Западная Европа переживала возрождение, бесспорно, послужили норманны. Тем не менее выжили и пережили норманнскую эпоху и многие увлечения Англии донорманнского периода. Например, верно, что в результате норманнского завоевания прозе на англосаксонском национальном языке был нанесен удар, от которого она так и не оправилась. Но преемственность прозы на английском пусть слабо, но поддерживали (58). Что же касается спорного вопроса о связи современной английской и англосаксонской литературы и о том, насколько норманнское завоевание повлияло на эту связь, делать какие-либо смелые заявления непросто. Однако одно продуманное суждение здесь, возможно, и уместно. "Те, кто пренебрегает связью английского и англосаксонского как сугубо филологическим фактом, - пишет Л. С. Льюис, - обнаруживают шокирующее безразличие к самой форме существования литературы". С другой стороны, "из-за изменений в языке вскоре англосаксонский перестали понимать даже в Англии", а что касается более поздней средневековой литературы, нам сообщают, что "на одно упоминание Вейда или Веланда мы встречаем пятьдесят упоминаний Гектора, Энея, Александра или Цезаря" (59). Из этого ясно, что долг этих писателей перед классикой был куда значительнее, чем перед древним язычеством с севера.
Особый характер литературного влияния, оказанного норманнами на Англию, частично можно проиллюстрировать на примере одного специфичного вида литературного сочинительства. Несмотря на то что в одной из версий англосаксонской хроники повествование доводится до 1154 года, после норманнского завоевания исторические сочинения на национальном языке стали постепенно исчезать. С другой стороны, исторический жанр на латинском языке при норманнах пережил колоссальный расцвет и обрел свой характерный вид. И Уильям Мальмсберийский, и Ордерик Виталий в своих знаменитых хрониках, и Эдмер, и Симеон Даремский в своих работах пользовались языком, привычным для западного христианского мира, но все они проявили живой интерес к прошлому Англии (кое у кого из них как минимум один из родителей был англичанином). Они писали о стране, чье политическое мировоззрение изменилось благодаря событиям, в которых они тоже приняли участие и этим гордились. Но они писали еще и о стране, которую считали своей. Уильям Мальмсберийский, стремясь возродить традиции Беды, большую часть времени провел, изучая англосаксонские древности, и хотя Ордерик Виталий, сын нормандца, покинул Шрусбери ради Нормандии в 10 лет, он и в преклонном возрасте, будучи монахом монастыря св. Эврула, все еще называл себя Anglicanus (60).
В религиозной практике и в литургическом обряде тоже можно наблюдать смешение норманнских нововведений и саксонских традиций, и как на юге, так и на севере норманны очень часто были обеспокоены тем, чтобы сохранить особые художественные умения своих новых подданных. И здесь в качестве примера можно привести ковер Байё. Заказчиком этой прекрасной работы выступил епископ Байё Одо, единокровный брат Вильгельма Завоевателя, а великий художник, выполнивший к нему рисунок, возможно, был норманном. Но сама работа была исполнена, скорее всего, в Англии, и возможно, в Кентербери (61). Представляется, что совершенствование церковной скульптуры в эти годы в Англии шло по схожему пути. Во второй половине XI века норманнская скульптура в романском стиле, привлекательная и сама по себе, особенно известна была тем, что составляла единое целое с теми архитектурными сооружениями, которые украшала. Более того, она находилась под непосредственным влиянием тех стран, с которыми норманны вступали в контакт, например, Испании и особенно южной Италии. В современной же Англии, наоборот, такая скульптура чаще всего невыразительна по духу и используется в церквях, без учета архитектурных потребностей. Но в ней отражается и высочайшее мастерство Винчестерской школы иллюстрирования манускриптов, и она имела огромное влияние на развитие церковной скульптуры как в Англии, так и в Нормандии. Норманны, естественно, поощряли местных английских скульпторов и пользовались их услугами и в Королевстве, и в Герцогстве, и не только в приходских церквях, но и в больших соборах, как например собор в городе Или (62).
VI
То, что для украшения церквей норманны нанимали англосаксонских мастеров, напоминает тот факт, что они повсюду использовали труд византийских и сарацинских художников, а в связи с тем, что самый стойкий след на английской земле норманны оставили в виде церковных сооружений, это представляет особый интерес. Но здесь необходимо отличать север Европы от юга. Состояние архитектуры в Англии донорманнского периода оценивается по-разному (63), но каковы бы ни были потенциальные возможности англосаксонской архитектуры XI века, ее реальные произведения явно не соответствовали - ни по размаху, ни по исполнению - уже зарождавшейся на севере Франции, а особенно в Нормандии, романской архитектуре. Таково, во всяком случае, было мнение в самой Англии XI века. Когда Эдуард Исповедник решил построить новое большое аббатство в Вестминстере, то за образец он взял не какое-нибудь строение у себя в королевстве, а только что завершенное в Нормандии Жюмьежское аббатство (64).
Была некоторая неуверенность в том, что новые норманнские прелаты в Англии смогут заняться осуществлением своей программы строительства. Но то рвение, с которым они принялись за решение этой задачи, и та энергия, с которой они ее выполняли, вызывают изумление. Внимание справедливо привлекает "настоящее бешенство при строительстве, которым обладали норманнские священнослужители первого и второго поколений после завоевания" (65), и не затронуло это лишь немногие из крупных соборов и церквей при монастырях. В Кентербери пример подал Ланфранк, а Вальхелин, с 1070 по 1098 год епископ Винчестера, начал реконструкцию великого собора, который теперь является несомненным свидетелем традиций древности. В то же время аббат Серло из монастыря Мон-Сен-Мишель начал перестраивать аббатство в Глостере, где и до сих пор можно восхищаться нефом в романском стиле; в те же годы в Или стало обретать свой современный облик то, что явилось главным собором Фенстера. Результат такой активности современные лондонцы могут созерцать на примере собора св. Варфоломея в районе Смитфилда и часовни св. Иоанна в Тауэре. Примеры такой же активности - а она протянулась по всей Англии от Эксетера до монастыря св. Олбанса и в северном направлении, пика достигла в Дареме, - можно наблюдать во многих приходах и деревнях Англии.
Характер норманнских романских сооружений знаком любому англичанину, так как массивная круглая арка, которая когда-то возвеличила победы Тита и Севера, заняла свое прочное место в английских графствах именно благодаря норманнам. Крупные норманнские церкви обычно были значительнее своих предшественниц и по идее и по размаху. Особенно их отличали длинные нефы и более свободное пространство для церемоний перед алтарями. В то же время, в ответ на растущее поклонение перед Девой Марией, появилось множество часовен в ее честь с тщательно проработанными деталями (66). Во всем этом норманнов следует считать новаторами, но необходимо добавить, что все свои церкви в Англии норманны воздвигали на месте уже существовавших построек. Часто это влекло за собой разрушение более ранних сооружений, но, скорее всего, в этом не было желания помешать работе местных мастеров. И действительно, уже после норманнского завоевания в Англии было возведено несколько небольших церквей по более старым образцам. Например, маленькая церковь в Суссексе по духу полностью "англосаксонская", но сооружена она была из канского камня и после норманнского завоевания (67).
В этот период - как в Англии, так и на юге - архитектура своим развитием больше была обязана норманнским правителям, нежели норманнским художникам. Но принижать по этой причине их заслуги не стоит. То, что норманны совершили в Англии, возносит ту великую эпоху, которая имела особое отношение к тому, что произошло потом. Люди, создавшие собор в Дареме, в оправдании как покровители архитектуры не нуждаются, и в более поздних элементах соборов в Или и Питерборо, как на клиросах соборов в Йорке и Райпоне, можно увидеть поэтапное развитие готической архитектуры из норманнского романского стиля. На юге происходило то же самое: та же неистовая сила создала результаты, схожие по величию. В Италии рука об руку работать заставили ломбардских и греческих художников, а на Сицилии к ним присоединили сарацин, и они сообща, как на материке, так и на острове, создали архитектурный стиль, выразительно индивидуальный и возвышенно прекрасный.
Такие памятники сохраняются надолго, и хотя уже справедливо упоминалось о художественном долге норманнов перед теми людьми, которыми они правили, их собственный вклад в церковную архитектуру преуменьшать нельзя. Если бы не норманны, то в Англии многие из самых почитаемых нами соборов и церквей при монастырях, например в Винчестере, Глостере, Св. Олбанса, Тьюксбери или Эксетере, были бы совсем другими и в большой степени ниже по ценности. И если бы не норманны, то не было бы соборов ни в Монреале, ни в Чефалу, ни собора св. Николая в Бари, и в Салерно была бы совсем другая церковь. Все эти творения, с их восточными куполами, как в Эремити, или с их мозаиками, как в церкви Марторана, являются выдающимся примером того, с каким успехом норманны объединили художественные усилия своих подчиненных. Теперь нам не узнать, что представлял собой собор Ланфранка в Кентербери и как первоначально выглядели монастыри Св. Троицы, Милето и св. Эуфемии. Но человеку, который хочет понять и согласованные действия, и различные результаты обширных усилий норманнов, нужно просто посмотреть на маленькие приходские церкви Кильпека на границе с Уэльсом, Мельбурна в графстве Дербишир, а затем перебраться через море и посетить маленькую, сооруженную норманнами церковь, которая находится у Римского амфитеатра в Сиракузах (H). Столь же успешным будет и посещение в этом городе удивительного собора, так как после мусульманского владычества Рожер "Великий граф" вновь основал Сиракузскую епархию. Следовательно, уместным кажется и то, что он должен был сменить кровлю на храме Минервы (его увековечил Цицерон), и должен был еще раз отреставрировать его как христианский собор, каковым он остается и до сих пор (68).
Сноски:
(А) Согласно Leo of Ostia (II с. 71) аббат Рихер неоднократно изгонял норманнских арендаторов с монастырских земель. - Примеч. авт.
(В) Н. Bloch, op. cit., pp. 192-195. Через пять лет после падения Бари греческий император Михаил VII вручил монастырю жалованную грамоту. - Примеч. авт.
(С) Bertaux, L'art dans l'Italie méridionale (1904), pp. 190, 191, 213-215; H. Bloch, op. cit., p. 215; M. Schipa in Casinensia, I, pp. 159-160; P. Capparoni in Casinensia, p. 151. После смерти Роберта Гвискара по просьбе Сигельгайты, которая примерно в это же время передала монастырю владения Четраро в Калабрии, мощи св. Матфея из Салерно перенесли в Монте-Кассино. - Примеч. авт.
(D) Преуменьшать важность Константина был склонен Charles Singer (History (1925), pp. 244, 245), а Rashdal так же скептически относился к влиянию Монте-Кассино. Но можно отметить, что в новом издании книги Rashdal (1936) эта глава (I, ch. III) подверглась сильным изменениям со стороны редакторов. - Примеч. авт.
(Е) Ibn el Athir (trans. Amari, Bibliotheca I, p. 553 et seq). Истинные или мнимые аристократы сицилийского происхождения пользовались уважением в Марокко еще в 1950 году. (Setton and Baldwin Crusades, I, p. 65). - Примеч. авт.
(F) Превосходство Рима он бестактно обосновал на том факте, что Рим некогда был центром Империи! - Примеч. авт.
(G) Lenormant, Grande Gréce, III, pp. 323 et seq.; Bertaux op. cit., p. 326. Соборы в Сквиласе и Никастро были разрушены в это же время. - Примеч. авт.
(H) В основе предания, согласно которому здесь похоронен Джордан, незаконнорожденный сын Роберта I, вероятно, лежит неверное прочтение Malaterra (IV, с. 17). Тело, безусловно, в Сиракузы привозили, но похоронили его в церкви св. Николая в Тройне. - Примеч. авт.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Cf. Haskins, Renaissance of the Twelfth Century (1927), Preface.
2. Ibid., pp. 16, 20-29; R. W. Southern "The Place of England in the twelfth century Renaissances", History, XLV (1960), pp. 201-216; Knowles, Historian and Character, pp. 16, 17.
3. Создание текстов этих молитв приписывается св. Амвросию (Knowles, Monastic Order, p. 86).
4. Malaterra, IV, p. 7.
5. Knowles, Historian and Character, pp. 18, 19.
6. О Монте-Кассино в период с 1050 по 1100 г. см. Е. A. Loew (Lowe) The Benevantan Script (1914); H. Bloch, in Dumbarton Oaks Papers No. 3 (1945); R. Palmarocchi, L'abbazia di Monte Cassino e la Conquista normannica (1933). Много важных документов по этому вопросу содержится так же в Casinensia (2 vols., Monte cassino, 1929).
7. H. Bloch, op. cit., pp. 168-173.
8. Chalandon, Domination normande, I, p. 146. Cf. Jaffé-Loewenfeld no. 4164.
9. L. Duchesne, État pontificale, pp. 393-394; Lowe, op. cit., pp. 10-16.
10. Leo of Ostia, III, pp. 8 and 9; Amatus, III, pp. 49-53; IV, p. 3; Cf. M. Schipa in Casinensia, I, p. 159.
11. Cahen, regime Feodale, pp. 129, 133; Palmarocchi, op. cit., pp. 82-86.
12. Palmarocchi, op. cit., p. 210.
13. Amatus, VIII, p. 35; Peter the Deacon, IV, p. 8.
14. Palmarocchi, op. cit., p. 158.
15. Lowe, op. cit., pp. 10-21, and in Casinensia, I, pp. 256-272.
16. Leo of Ostia, III, p. 27.
17. Это событие увековечил не только Leo of Ostia (loc. cit), две поэмы посвятил ему и Alphanus of Salerno (Pat. Lat., vol. 147, cols. 1234-1238). Имена многих присутствовавших зафиксированы в булле Александра II (Jaffé-Loewenfeld по. 4689).
18. Об этом см. R. L. Poole, Papal Chancery, pp. 76-97.
19. Haskins, in Casinensia, I, pp. 115-124; M. Willard in Haskins, Anniversary Essays, pp. 351-364; Poole, loc. cit.
20. F. Torraca in Casinensia, I, pp. 167-171.
21. Pat. Lat., 147, cols. 1234-1238.
22. Betraux, op. cit., pp. 191,425, 504.
23. Cf. Rashdall, Medieval Universities, I, ch. III.
24. L. Thorndike, History of Magic and Experimental Science (1923), I, ch. XXXI; Courtois. "Gregoire VII et l'Afrique du Nord", Reuvue historique (1945).
25. Thorndike, loc. cit.
26. H. Bloch, op. cit., p. 221.
27. Ibid.
28. P. Capparoni, in Casinensia, I, p. 156.
29. Haskins, Medieval Science, pp. 155-190.
30. Amari, Storia del Mussulmani in Sicilia, III, pp. 458, 471.
31. Haskins, Renaissance, pp. 292-294.
32. Caspar, Roger II, pp. 459, 460.
33. Lenormant, Grande Grece, III, p. 305.
34. Ord. Vit., III, pp. 205, 218.
35. См. O. Demus, Mosiacs of Norman Sicily (1950), pp. 3-19; 91-141 и ил.
36. Demus, op. cit., pp. 25-85.
37. Ibid., pp. 178-180.
38. Источником информации является арабская хроника XII века Ali al Husayn ibn Jubair, чьи работы на итальянский переведены Amari (Bibliotheca, vol. I), а на английский частично С. Waern, Medieval Sicily, pp. 6 off.
39. Demus, op. cit., p. 25.
40. Cp. Jordan in Moyen Age, vols. XXIII and XXIV.
41. Bertaux, op. cit., pp. 318, 326-30.
42. Manager, Quellen und Forschungen, XXXIX (1959), pp. 1-116.
43. Bertaux, op. cit., pp. 317, 335-337, 367, 448-471. Cf. Lenormant, op. cit., III, p. 286.
44. Douglas, Old Calabria, pp. 141, 142.
45. Bertaux, op. cit. 352-358.
46. Ср. замечания Gaily Knight (Normans in Sicily, pp. 327-355) с замечаниями Bertaux, op. cit., pp. 376-399.
47. Bertaux, op. cit., p. 330.
48. Bertaux, op. cit., pp. 335-9; 476, and Figs. 139 and 206.
49. Cf. R. W. Southern, "The place of England in the Twelfth Century Renaissance" (History, XLV (1960), pp. 201-216). Перед этой статьей я в особенном долгу.
50. Tolhurst, "An examination of two Anglo-Saxon MSS of the Winchester School", Archaeologia, LXXXUI (1933), pp. 27-49; D. Whitelock in The Norman Conquest ed. C. T. Chevalier (1966), pp. 40, 41.
51. R. W. Chambers, in Nicholas Harpsfield's Life of More (Early English Text Soc, CLXXXVI).
52. Теперь очень авторитетные источники нам сообщают, что "все бы согласились... что в том, что касается культуры и административных достижений, англо-норманны были далеко впереди современных им европейских королевств". (Columbia Law Review, LXVII (1967), p. 1343.) Какова бы ни была ценность этого высказывания, такого единодушия точно не существует. Ср., к примеру, R. R. Darlington "The Norman Conquest" (Creighton Lecture, 1963) с лекциями R. A. Brown и G. Yarnecki, прочитанными перед Королевским Историческим Обществом и в Британской Академии в 1966 году.
53. М. D. Knowles, Monastic Order (1940), p. 94.
54. Southern, op. cit., p. 202.
55. Ibid.
56. Haskins, Medieval Science, pp. 20-42.
57. Charles Singer во вступлении к новому изданию Cokayne, Leechdoms (1961), р. XXXIX.
58. R. W. Chambers, op. cit.
59. C. S. Lewis, The Discarded Image (1961), pp. 6, 7, 8.
60. R. R. Darlington, Anglo-Norman Historians (1974); Douglas, English Historical Documents, II, pp. 101, 102.
61. F. Wormald in The Bayeux Tapestry, ed. F. M. Stenton (1957), pp. 25-27; E. Maclagan, The Bayeux Tapestry (King Penguin Book, 1943).
62. G. Zarnecki, "1066 and architectural sculpture", Proc. Brit. Acad., LII (1966), pp. 87-104.
63. Ibid., p. 87.
64. Ibid., p. 88.
65. Knowles, Historian and Character (1963), p. 184.
66. Op. cit., pp. 184, 185.
68. Ecclesia Syracusana prima filia Divi Petri et prima post Antiocham Christo dicata. |
|
