| До сих пор, говоря о трех скандинавских народах, мы молчаливо предполагали, что, несмотря на все их различия, невзирая на то, что составлявшие их племена и сообщества практически непрерывно воевали со своими соседями, боролись за власть, захватывали новые земли и переселялись в другие области, мы вправе представлять Скандинавию как нечто единое. Теперь, прежде чем обратиться вновь к рассмотрению политической истории, следует пояснить эту мысль.
Первое и очевидное, что объединяет скандинавские страны, – их географическое положение на севере Европы. С этим, конечно, нельзя спорить, однако соседство их было далеко не таким тесным, как у королевств Британских островов или у городов-государств Италии. Древний Кимврийский полуостров – современная Ютландия – является продолжением Северо-Германской низменности, и никакие войны, ведшиеся с начала IX до середины XX в., не нарушили этой естественной природной связи. Плодородные равнины датских островов Фюна, Зеландии, Бронхольма, шведского Сконе напоминают скорее южные побережья пролива Фемарн-Бельт и Прибалтику, чем Норвегию и шведский Нордлёнд. Горы, похожие на обращенный в небо корабельный киль, тянутся с севера на юг от Финнмарка до Ставангра и Вермланда, и на протяжении всего Средневековья восточные и западные области Скандинавского полуострова были практически полностью изолированы друг от друга (23). При этом с востока никакой естественной преграды между Швецией и Финляндией нет – границей служат реки Муонио и Торн, впадающие в Ботнический залив в дальнем его конце. В каком-то смысле Скандинавия без Дании, но вместе с Кольским полуостровом и землями к западу от оси, соединяющей Кандалакшский и Финский заливы, представляла бы более логичное и гармоничное объединение, нежели три скандинавских страны, какими мы их знаем. Но логика мало что значит в человеческих делах, и едва ли сообщество прибалтийских народов, возникни оно вместо скандинавского, оставило бы такой след в истории Средневековья и последующих времен.
Таким образом, при ближайшем рассмотрении оказывается, что география северного региона едва ли могла способствовать объединению. Природные условия внутри его также сильно отличаются. Саксон Грамматик писал в прологе к "Деяниям данов" (ок. 1200 г.):
"Страна эта частью граничит с другими землями, частью омывается морями. Океан здесь образует множество узких заливов, и под его напором земная твердь раскололась на острова. Дания поэтому состоит из множества земель, разбросанных в беспорядке среди бушующих океанских вод. Ютландия, самая обширная из земель, была заселена первой и главенствует в датском королевстве. Она граничит с землей тевтонов, от которой ее отделяет река Эйдер. Ютландия немного расширяется к северу, и дальние ее берега омывает Северный пролив (Скагеррак). Там во фьорде, называемом Лим, рыба водится в таком изобилии, что для местных жителей она служит столь же привычной пищей как и плоды земли...
К востоку от Ютландии находится остров Фунен (Фюн), отделенный от материка узким проливом. Его западное побережье обращено к Ютландии, а восточное – к Зеландии, цветущей земле, славящейся своей щедростью. Остров Зеландия – прекраснейшая из провинций нашей страны – расположен в самом сердце Дании, на равных расстояниях от всех ее границ; а к востоку от него за узкой полосой моря лежит Сконе. Здешние воды год от года радуют рыбаков богатым уловом, а временами рыбы бывает столько, что приходится грести изо всех сил, дабы наполненная сеть не утянула лодку за собой; и ловить рыбу можно безо всякой снасти, просто руками...
Однако, говоря об этих землях, нельзя не рассказать также о Норвегии и Швеции, близких соседях Дании, которые сродни ей также по языку. Поэтому я опишу их местоположение и климат, как я описал местоположение и климат Дании. Эти страны лежат возле Северного полюса под созвездиями Волопас и Большая Медведица. Самые удаленные их области попадают в зону вечной мерзлоты, и холода в этих краях такие лютые, что люди там жить не могут. Норвегию природа наделила бесприютными каменистыми равнинами; скалистые хребты окружают со всех сторон эти бесплодные земли, и одинокие утесы дополняют картину мрачного запустения. В дальних ее пределах дневное светило не заходит и ночью: солнце, презрев порядок чередования света и тьмы, изливает свое сияние постоянно во всякий час...
Скажем же теперь о Норвегии более подробно. Следует знать, что с востока она граничит со Швецией и Гаутландом и с двух сторон берега ее омывает океан. С севера же бурное море отделяет ее от неведомых безымянных земель, где живут, не ведая закона, чудовища-нехристи. Немногие отваживались пересечь эти бушующие воды, и еще меньше тех, кто невредимым возвратился назад.
Далее надо заметить, что верхний рукав Океана (т. е. Балтийское море и Ботнический залив), который рассекает Данию и течет вдоль ее берегов, образует у южного берега Гаутланда довольно широкий залив. Нижний рукав (т. е. Северный Ледовитый океан), омывающий северные побережья Гаутланда и Норвегии, затем сворачивает на восток, становится шире и доходит до границ круга земного. Этот край моря предки наши называли Гандвик (т. е. Белое море). Между Гандвиком и Южным морем лежит узкая полоса земли, и только благодаря тому, что природа воздвигла этот крепостной вал, воды двух морей не могут сойтись и отрезать Норвегию и Швецию от материка, превратив их в остров. На востоке этой земли обитают скритфинны (саамы). Этот народ использует для езды особенное приспособление (лыжи? сани? лапландские akja); кроме того, они страстные охотники и ради этого ухитряются взбираться кружными путями даже на самые неприступные вершины. Ибо, поднимаясь из долины, они сразу начинают кружить туда-сюда среди камней, петляя и сворачивая, пока не окажутся там, где нужно. Они также торгуют в соседних землях звериными шкурами и кожей.
Швеция граничит с Норвегией и Данией на западе, но с юга и востока ее омывает Океан. Еще дальше к востоку обитает множество варварских народов" (24).
Здесь уместно сделать три замечания. Если посмотреть на карту, Скандинавский полуостров протянулся с юго-запада на северо-восток, но в сознании людей традиционно существовало противопоставление "север" – "юг". Земли Дании и Швеции – к югу от Уппсалы, Бронхольма, Эланда и Готланда – приветливы и изобильны. Гор там практически нет, и такие же плодородные равнины раскинулись по обе стороны от Ослофьорда и на норвежских побережьях до Трёндалёга. Северная часть полуострова гористая, холодная и угрюмая. Расстояния огромны. Достаточно напомнить, что от Мальме ближе по прямой до Турции, чем до Нордкапа, а из Осло проще добраться до Рима, чем до Киркенеса. Протяженность береговой линии Норвегии, без учета фьордов и заливов, составляет более 2500 километров. Крайняя южная точка Дании расположена на 55°, а самая северная точка Норвегии на 71° северной широты. Такие расстояния, как и бросающаяся в глаза разница ландшафтов, климатических зон, растительности и животного мира, скорее должны мешать ощущению единства, чем способствовать ему. Даже современный путешественник, заточенный в собственном комфортабельном мирке, ощутит эти разительные контрасты, если отправится в путь, скажем, из тех мест, где когда-то располагался Хедебю и проходила южная датская граница (25), доберется поездом или на машине до Хлотсхольса на севере Ютландии, затем пересечет Скагеррак и из Кристиансанна продолжит плавание вдоль западного и северного побережий мимо Ставангра, Бергена и Трандхейма; пересечет Полярный круг и, посетив Маланген и Тромсё, обогнет бурую глыбу Нордкапа, а оттуда, повторяя маршрут Охтхере, двинется на запад к Вадсё и Белому морю. Не менее впечатляющие перемены он заметит, если сядет в Мальме на поезд и отправится в Стокгольм, оттуда – в Уппсалу, а затем на Эстерсунд и – железной дорогой – к горе Кируна, расположенной чуть южнее 68° северной широты (26). Дальше лежат Лапландия и Финнмарк – не столь мрачные и неприглядные, как мы привыкли думать, но все же слишком угрюмые, чтобы норвежцы и шведы эпохи викингов отважились там поселиться. Все земли, лежащие севернее воображаемой линии, соединяющей на карте Осло и Стокгольм, находятся в широтном поясе Гренландии, Баффиновой Земли и Берингова пролива. Большая часть Скандинавского полуострова расположена в более высоких широтах, чем Камчатка. Но его западные побережья омывает Гольфстрим: море там никогда не замерзает и судоходно круглый год. На берегах Балтики также зимы не столь суровы, как в Гренландии, на севере Канады или в Сибири. Природа здесь, можно сказать, проявила милосердие. Примерно 150 000 островов, разбросанных вдоль берегов Норвегии (то же можно сказать и о балтийских побережьях Швеции и Богуслена), надежно защищают странствующие там суда от своевольных атлантических ветров и непогоды: видимо, Природа, сделав корабли практически единственным доступным средством сообщения, все же позаботилась о том, чтобы судоходство было возможно. Кроме того, она создала в этих водах настоящие рыболовецкие угодья; на юге бонды могли сеять хлеб, севернее разводили скот, на далеких северных плоскогорьях саамам оставалось только пасти оленьи стада и добывать пушнину, но рыбы в море всегда хватало на всех.
Суровые долгие зимы высоких широт, огромные расстояния, сложный рельеф – все это существенно тормозило развитие северных стран. Конечно, в Дании то одному, то другому конунгу, добившемуся главенства в море, удавалось подчинить Ютландию с островами, Зеландию и Сконе, а иногда и Вестфольд. То же самое, хотя и в ограниченных пределах, проделывали потомки Ингви на западных и южных берегах Норвегии. В Швеции правитель, распространивший власть на Уппсалу и водные пути озера Меларен, мог без особого труда утвердиться также на балтийских побережьях и островах. Но по большей части эти возможности оставались неиспользованными. Дания на ранних этапах становления представляла собой в лучшем случае конгломерат разобщенных мелких королевств. Труднодоступные внутренние области Норвегии ни экономически, ни политически не были связаны с более развитыми районами – Трёндалегом, Рогаландом и Виком; а в Швеции Вестеръётланд, Эстеръётланд и Уппсалу разделяли непроходимые леса. Проявления сепаратизма в этих регионах прослеживаются до конца эпохи викингов. Обитатели хуторов и отдаленных поселений и во времена Харальда Сурового или Энунда Якоба интересовались исключительно своими собственными делами и соблюдали заведенный порядок жизни, да и какого-нибудь старого викинга с его обширными владениями и кораблями не так просто было прибрать к рукам. Власть любого северного конунга держалась на военной силе. По отношению к Годфреду, Олаву сыну Трюггви, Свейну Вилобородому или Эйрику Победоносному сравнение с вожаком волчьей стаи выглядит довольно цинично, но в нем есть большая доля правды. У их приближенных была крепкая хватка. Такова суть северных королевств.
Викингские народы, населявшие земли от Ютландского перешейка до Лофотенских островов, Согна и Уппсалы, принадлежали к разным типам и, разумеется, говорить о какой-то "чистой нордической расе" полная нелепость. Исследователи, однако, сходятся на том, что основных скандинавских типа было два: первый – высокий, светловолосый, с белой или красноватой кожей, голубыми глазами, овальным лицом и удлиненным черепом; второй – более низкорослый, со смуглой кожей и русыми или темными волосами, карими глазами, круглыми лицом и черепом. Первые достаточно неопределенные и спорные свидетельства существования этих типов дают захоронения эпохи мегалита; во времена Римской империи в погребениях на территории Дании преобладает "длинноголовый" тип; если обратиться к письменным памятникам, самое раннее свидетельство, не считая упоминаний античных авторов о высокорослости шведов, данов, гаутов и бургундов, содержится в исландских источниках. "Песнь о Риге", датируемая первой половиной X в. и обнаруживающая ощутимое кельтское влияние, описывает на сказочный манер происхождение трех основных сословий викингского общества – рабов, бондов и вождей-воинов. При этом в ней присутствуют весьма живописные зарисовки трех человеческих типов. Сын Рига и Эдды (Прабабки) был темноволос и некрасив, кожа у него на руках грубая и морщинистая, пальцы – узловатые и толстые; этот согбенный раб с большими ступнями – впечатляющий образ работника-пахаря, который на протяжении всей человеческой истории тащит мир на своем горбу. Сын Рига и Аммы (Бабки) родился румяным, с живыми глазами. Но только сын Рига и Мотир (Матери) воплощает северный идеал. О самой Мотир говорится, что у нее:
Брови ярче, а грудь светлее,
и шея белее снега чистейшего...
Сын же ее:
Румяный лицом, а волосы светлые,
Взор его был, как змеиный, страшен... (27)
К счастью, эти яркие образы остались всего лишь образами и не породили никаких зловещих мифов, подобных "расовой теории" наших дней. Не похоже, чтобы во времена, когда писалась "Песнь о Риге", к какому-либо из типов относились с предубеждением или враждебностью. Харальд Прекрасноволосый стал первым конунгом всей Норвегии; его отцом был Хальвдан Черный (svarti), и оба его сына также носили имя Хальвдан: у одного было прозвище Белый (hwiti), у другого, как и у его деда, – Черный. В "Саге об Эгиде" говорится, что один из сыновей Квельдульва, Торольв, был высок и хорош собой, как родичи его матери, а другой, Грим, походил на отца, темноволосого и некрасивого. Та же ситуация повторяется с сыновьями Грима, Торольвом и Эгилем, родившимися в Исландии. Торольв во всем походил на своего дядю – был высок, хорош собой и весел; Эгиль же был темноволос, еще некрасивее, чем его отец, говорил складно, но отличался необузданным нравом. Эгиль стал величайшим из скальдов, и во многих источниках описываются с почтением его широкое лицо, крупный нос, тяжелые подбородок и скулы и суровый вид. Старшего сына Эгиля звали Торстейн Белый. Эти "цветовые" прозвища, так же как и другие – Высокий, Толстый, Тощий, Лысый, – просто описания внешности; в них нет ничего оскорбительного. В свое время много говорилось о разнице в темпераментах людей "светловолосого" и "темноволосого" типа. Нас пытаются убедить, что "длинноголовые" по природе своей изобретатели и авантюристы; они тверды и проявляют в критических ситуациях недюжинную стойкость, при этом умеют повелевать другими и держать себя в руках. Такие люди смотрят на окружающий мир трезво, но не теряют оптимизма и способны получать от жизни удовольствие. "Круглоголовые", в противоположность им, – консервативны и не верят ни себе, ни другим; эти увлекающиеся натуры способны отдаться с жаром политической борьбе, любви или религиозному служению, но легко впадают в отчаяние. В душе их, как отблески лунного света на воде или как гнилушки в темном лесу (выбирайте образ в зависимости от формы вашей собственной головы), мерцают искры музыкальной или поэтической одаренности. Классификация эта весьма наглядна, но (если нам любезно позволят признать, что встречаются и исключения) совершенно бесполезна. В наше время высоких, голубоглазых скандинавов с удлиненным черепом больше всего в Швеции и меньше всего – в Дании; эти данные можно трактовать в том числе как свидетельство того, насколько тесны и долговременны были связи шведов и данов с другими народностями Европы. В целом же у народа, получившего в наследство практическую сметку и вдохновенную мечтательность, жажду знания и горячность чувств, отвагу, стойкость и умение принимать будущее, не забывая о прошлом, едва ли есть повод жаловаться. Скандинавам повезло: плодоносные чужеземные черенки были привиты к крепкому древнему корню и закалились в суровых испытаниях, столь же благотворных для них, сколь и нескончаемых. Представьте себе бескрайние, продуваемые всеми ветрами пустоши Ютландии, непроходимые глухие леса центральной Швеции, застывшие среди безбрежного моря островки Ботнического архипелага, дикие горы Киля, промерзшую, бесприютную северную тундру, бесчисленные острова, фьорды и рифы у западного норвежского побережья; добавьте к этому огромные расстояния, холод и долгие темные зимы, а заодно – неистребимую мечту о власти и величии, которая созидала, пересоздавала и повергала в прах северные королевства задолго до эпохи викингов и много столетий после нее, и вы поймете, что Скандинавия не то место, где родятся люди немощные и слабые духом. Исландец Сэмунд Мудрый поведал, что в 1047 г., в очень суровую зиму, волки пришли по льду из Норвегии в Данию. Шесть столетий спустя уже не волки, а люди пересекли замерзший пролив и разрушили Копенгаген. Но скандинавы стойки и выносливы: они пережили морозы, не испугались волков и выдержали все то, что им довелось претерпеть друг от друга и от самих себя.
Возвращаясь к нашей теме, в свете сказанного "скандинавское единство", о котором мы говорили в начале главы, представляется некоей фикцией. Но география и антропология – это еще не все. Во многих других отношениях даны, шведы и норвежцы были очень близки. Они говорили на одном языке, исповедовали одну религию, соблюдали одни законы и имели сходные общественные институты. У них были общие культура и искусство, героические песни и исторические предания.
Существование единого языка убедительно доказывается сравнительным изучением современных скандинавских языков. Вессен пишет:
"По сей день между северными языками прослеживается очевидное сходство: это касается и диалектов, и литературного языка. Обратившись к изучению письменных источников и сохранившихся форм разговорной речи, мы обнаружим, что чем дальше мы углубляемся в прошлое, тем более похожими становятся языки. В конце концов они перестают отличаться совсем: остается древнескандинавский язык, родной язык всех северян, на котором говорили повсюду в Скандинавии вплоть до эпохи викингов".
Доказательством того, что во всей Скандинавии в древности использовался один язык, служат древнейшие рунические надписи: на наконечниках копий из Эвре Стабю (Норвегия) и Моса (Готланд); на ножнах, пряжке, гребне и оковке ведра из Вимосе (Фюн); на умбоне щита и наконечнике ножен из Торсберга (Шлезвиг). Все они относятся к 200-300 гг. Первые надписи на мемориальных камнях (bautasteinn) датируются IV в.; самая древняя из них найдена в Эйнанге в Валдресе (Норвегия). Эти надписи являются бесценным источником сведений о древнескандинавском языке. Они поражают воображение и порой ставят в тупик. На наконечнике из Эвре Стабю начертано одно слово raunija(R) – "испытывающий"; на фибуле из захоронения высокородной женщины в Химлингёйе (Зеландия) сохранилось имя WiduhudaR, вероятно, хозяйки; надпись на эйнангском камне гласит "DagaR þaR runo faihido" – "Я (Даг) резал эти руны"; на камне из Мёйебро в Упплёнде (Швеция) над изображением воина на коне и двух собак написано "FrawaradaR ana hahai slaginaR" – "Фраварад на коне убит" или "Фраварад (лежит здесь). Ани одноглазый убит". На наконечнике ножен из Торсберга увековечены имена человека и меча: "OwlþuþewaR ni wajemariR" – "Ультер: пусть Марр (меч) не щадит никого", а замечательный золотой рог из Галлехуса на юге Ютландии, ныне утраченный, хранил имя мастера: "ek hlewagastiR holtijaR (holtingaR) horna tawido" – "Я, Хлевагаст (Хлегест) из Хольта род сделал". В рунических надписях, сделанных несколькими столетиями позднее, в VIII, IX, X вв., прослеживается столь же убедительное сходство. Люди, вырезавшие руны на мемориальных камнях в Эггьюме в Норвегии (700-800 гг.), Главендрупе на Фюне в Дании (900-925 гг.) и Реке в Эстеръётланде в Швеции (900 г.), работали в одном стиле и использовали один язык, невзирая на то что эти надписи сделаны в разное время и отражают разные этапы развития первоначального древнескандинавского языка.
В эпоху викингов северные народы продолжали говорить практически на одном языке. Западно-скандинавский диалект, который использовался в Норвегии (в западной ее части), Исландии и других краях, куда приплыли выходцы из этой земли, и восточно-скандинавский, на котором говорили даны и шведы, более-менее сформировались к 1000 г. Далее они начали расходиться – как диалекты, а потом как отдельные языки, впоследствии и развитие каждого из них шло своим путем. Dönsk tunga, norræn tunga, norrænt mál стал достоянием овеянного легендами прошлого. Однако значение этого "языка данов", или "северного языка", не исчерпывается тем, что он был понятен всем скандинавам, что давало возможность жителям разных областей и тем, кто оказывался далеко за пределами родных земель, общаться друг с другом. Язык – отражение повседневной жизни. В нем находят выражение чувства, он служит инструментом для писателей и историков, законоведов и священнослужителей; на нем люди говорят о своих обычных заботах – о пахоте и морских скитаниях, о войне, торговле, охоте и домашних хлопотах, рождении и смерти, обо всем, что наполняет их жизнь от зимы до зимы. И здесь важно заметить, что "северный язык" был в ходу только на определенной, достаточно небольшой территории, начинавшейся за Эйдером и заканчивавшейся там, где кончались норманнские земли. "Язык данов" имел мало общего с наречиями соседствовавших со скандинавами народов, будь то саамы, финны или славяне; и даже от германских языков их южных соседей отличался весьма сильно. Историческая закономерность или прихоть географии привели к тому, что на нем заговорили в Исландии, Гренландии и на островах Атлантики. Он звучал в устах торговцев, воинов и правителей в землях восточной Прибалтики, на берегах русских рек, у Черного моря и в Константинополе. "Северный язык" стал известен, быть может, даже слишком хорошо, на Британских островах и отзывался слабым эхом в стихах, написанных далеко на востоке у Иордана или на дальних западных берегах Ньюфаундленда и Лабрадора. Во все эти земли его "привезли", хотя по некоей иронии судьбы именно в Исландии "северный язык" достиг своего расцвета как "литературный", и именно там был записан основной корпус скандинавских легенд. Что касается собственно Скандинавии, то там "язык данов" служил, если можно так выразиться, щитом, оберегавшим культурное единство Швеции, Дании и Норвегии, поскольку благодаря ему народы этих стран могли чувствовать себя одной семьей, хотя не всегда сплоченной и дружной.
Примерно ту же роль играла древняя религия, ее обряды и стоявшая за ними мифология. Поскольку эту тему мы подробно обсудим в дальнейшем, здесь можно ограничиться одним кратким замечанием. Религия для северных народов являлась мощным объединяющим фактором по двум причинам: во-первых, это была их единственная религия и, во-вторых, до начала эпохи викингов они одни ее исповедовали.
Многие германские племена приняли христианство достаточно рано, некоторые даже подпали под влияние первых ересей. Вестготы, остготы, бургунды, лангобарды, алеманны отреклись от веры своих отцов; в 496 г. Хлодвик, король турнейский, воззвал к Господу, после чего Господь призвал Хлодвига, что привело к созданию объединенного франкского королевства. В Европе процесс христианизации неуклонно распространялся на все новые и новые территории. Все средиземноморские народы, с которыми викинги имели дело, были христианами; оставались еще мусульмане-арабы, но и их вера была монотеистической. Германцы и кельты, населявшие Британию, также исповедовали христианскую религию, а после того как Карл Великий силой обратил в новую веру саксов, границы христианского мира расширились до Эйдера. Но северные народы не спешили с переменами. Датский конунг Харальд Синезубый принял крещение в 965 г. и, пока его не сместил в 986 г. его сын Свейн, претендовавший на то, что обратил всех данов в христианство: отчасти так оно и было, В Норвегии христианская вера формально была принята большинством населения в правление Олава сына Трюггви, а фактически – в правление Олава Святого. Шведские конунги последними приобщились к новой вере, и хотя Олав Скётконунг со своей дружиной принял крещение в 1008 г., прошло еще сто лет, прежде чем знаменитое языческое святилище в Уппсале исчезло с лица земли. Но достаточно долгое время, пока не произошли эти перемены, Скандинавия оставалась единственным оплотом язычества в христианском окружении, и те, чье ремесло – ненавидеть, ненавидели ее за это. Северян же сам факт, что они не были христианами, связывал даже больше, чем поклонение Одину, Тору или Фрейру. Если древнескандинавский язык служил щитом, то древние верования были кольчугой скандинавских народов.
И наконец, нельзя не отметить поразительное сходство их искусства и ремесла. Как и в случае религии, подробнее эта тема будет обсуждаться ниже; здесь же достаточно указать на полное совпадение, подобие или параллелизм в характерных деталях украшений и оружия, кораблей и предметов обихода, в технике стихосложения и содержании саг (исландские фамильные саги составляют исключение), в приемах работы с деревом, металлом и камнем, в одеждах и архитектуре. Разумеется, речь идет вовсе не о том, чтобы приписать скандинавскому искусству некую безликую однородность. Это совершенно неверно. Каждый мастер видел мир и работал по-своему; некоторые области испытали на себе особое влияние местной или привнесенной традиции, и следует говорить скорее не о "скандинавском стиле", но о стилях. Тем не менее употребление терминов "викингская культура", "искусство викингов" вполне обоснованно, если речь идет о поэтической традиции от Браги до упадка скальдической поэзии и декоративно-прикладном искусстве от "усебергского" стиля до "урнесского".
Если включать в понятие "культура" также обычаи, реалии повседневной жизни, весь комплекс социальных отношений, то и здесь сходство между тремя северными народами куда больше, чем различие. Даже их воинское искусство отличалось рядом существенных деталей от военного искусства прочих народов, а в знании моря и в науке кораблевождения они опередили остальных по крайней мере на три столетия.
Ко всему сказанному следует добавить, что многие области Скандинавии не раз переходили из рук в руки. Не беря в расчет всех легендарных и псевдоисторических конунгов, можно вспомнить хотя бы о том, что датский конунг Харальд Синезубый, его сын Свейн Вилобородый и сын Свейна Кнут Могучий владели обширными землями на юге Норвегии и Швеции. Сконе и восточное побережье Ослофьорда в эпоху викингов принадлежали Дании. Шведская династия правила в Хедебю на юге Ютландии в первой трети X в., и Адам Бременский сообщает, что во времена Свейна Вилобородого, вплоть до конца X в., Дания находилась под сильным шведским влиянием. Следующие полвека в Дании правил норвежский конунг Магнус Добрый. Влиятельные датские, норвежские и шведские семейства заключали брачные союзы и присоединяли к своим владениям новые земли, порой располагавшиеся в другой части Скандинавского полуострова. Но властители или знатные невесты приезжали, разумеется, не одни, а их соплеменники, оказавшись в соседней стране, повелевали или служили, сражались, торговали или тяжко трудились, женились или выходили замуж, богатели или разорялись – словом, вели себя так, как свойственно людям и как требовали обычаи и обстоятельства. Ни "свои", ни "пришлые" не находили в этом ничего странного, и узы кровного родства подкреплялись общностью интересов (28). Впрочем, такого рода контакты и установление новых связей имели место в основном в прибрежных районах с их рынками, усадьбами и городами, славившимися своим богатством и влиянием; обширные внутренние области до конца викингской эпохи жили обособленно, не хотели перемен и желали только одного – чтобы никто не вмешивался в их дела.
Остальные европейцы принимали как очевидную истину, что у скандинавов куда больше общих черт, нежели отличий. Хронисты, повествующие о набегах викингов, порой называют точно их родину и народ, к которому они принадлежат, – как, скажем, в случае с норвежцами из Хёрдаланда, которые убили королевского ставленника в Дорсете в 789 г., или вестфольдцами, вторгшимися в Аквитанию в 840 г., – но точность эта обманчива. В той же Англосаксонской хронике, непосредственно после упоминания о норвежцах, приплывших на трех кораблях из Хёрдаланда, говорится, что это были первые корабли данов, появившиеся в Англии. Составители других хроник именуют своих мучителей и палачей норманнами или викингами (лат. nordmanni, wicingas; др.-сканд. norðmenn, víkingar) (29). Испанские арабы называли их аль-маджус (виновные в кровосмешении огнепоклонники, воинственные язычники); германцы – аскеманнами (люди ясеня или корабельщики); византийские авторы – русами или варангами. Но все они, говоря о северянах, используют без лишних раздумий какое-нибудь одно имя. Nordmanni или dani стали собирательными названиями: чтобы убедиться в этом, достаточно почитать, как сегодня датские и норвежские историки оспаривают друг у друга право считать, что именно их предки основали герцогство Нормандия. Даже в северных хрониках прослеживается та же тенденция. Адам Бременский – наглядный тому пример. Он пишет: "Даны и шведы, которых мы зовем нордманны... Франкские историки называют норманнами (ab historicis Francorum omnes Nordmanni vocantur) данов, шведов и другие народы, живущие за пределами Дании" [IV, xii] (30). Согласно двум исландским источникам, "Книге об исландцах" и "Книге о взятии земли", остров заселили norðmenn, под которыми в данном случае почти наверняка подразумеваются норвежцы, ибо даны, добиравшиеся в Исландию через юго-западные области Норвегии, и шведы, которых, судя по всему, было очень мало, попросту затерялись в общей массе. Английские источники говорят о данах (dene), даже когда речь идет, очевидно, о норвежцах и шведах. Исключение составляет запись 924 г., в которой проводится четкое разграничение. Титмар Мерзебургский пишет о норманнах, живших в Киеве в 1018 г. (очевидно, шведах по происхождению), что среди них большинство составляли даны. Ирландские анналисты могли бы послужить образцом для всех: они делят пришельцев с севера на "светлых чужеземцев", норвежцев (finn-gaill), и "темных чужеземцев", данов (dubh-gaill); однако их примеру никто не последовал, к тому же это деление по цветам не очень понятно (31). Европейцы и жители Британских островов весьма смутно представляли себе географию северных земель, норманны приплывали откуда-то "оттуда", и самое расхожее имя вполне годилось для них всех. Ирландскому монаху, который в своей холодной келье благодарил небеса за шторм, не позволявший викингам выйти в море; торговцу из Дорсета или Квентовика, смотревшему на разрушенный город; франкскому воину, видевшему, как сто одиннадцать его товарищей болтаются на виселицах на островке посреди Сены; поруганным женщинам; тем, кто оплакивал своих мужей, братьев или дочерей, увезенных в рабство, и тем, кто описывал все эти злодеяния, исполненный гнева и печали, – едва ли им было важно, с какого конкретно острова или мыса, из какого фьорда или с какого склона явились на юг эти чудовища. "Боже, избави нас от неистовства норманнов!" Эту литанию не требовалось записывать на пергаменте; там, куда викинги приходили хоть раз, она навеки была запечатлена на скрижалях людских сердец.
ПРИМЕЧАНИЯ
23. Два возможных пути из Норвегии в Швецию проходили через Трандхейм или к югу от озера Мьёса. Тяготы южного пути – из Норвегии через Эйдский лес в Швецию – описаны в "Саге об Эгиле" (LXX-LXXVI) и в "Висах о поездке на Восток" скальда Сигвата сына Торда (они приводятся также в "Саге об Олаве Святом"). Сигват с жаром живописует мозоли, раны, усталость, голод и коварство местных жителей-язычников. Эгиль, человек более твердый, пробивался через снежные заносы, изведав по пути голод, холод и предательство. Оба рассказа с литературной точки зрения замечательны, но к ним следует подходить с большой долей скептицизма.
24. Нечто похожее пишут и Адам Бременский в "Деяниях Гамбургских архиепископов" (XI в.), и Снорри Стурлусон в "Круге Земном" (XIII в.). Эйнхард в 820-х гг. ("Vita Karoli Magni", cap. 12) говорит, что даны и шведы, "которых мы зовем нордманны", живут в северной Прибалтике и на островах, а на южном побережье Балтийского моря обитают славяне и прочие народы, самые известные из которых – вильцы (лютичи).
25. Нынешний Шлезвиг.
26. Здесь просто перефразируется применительно к реалиям XX в. то, что было сказано еще в XI в. Адамом Бременским. "Когда покидаешь датские острова, направляясь в Швецию или Норвегию, перед тобой словно открывается иной мир. Эти обширные земли и теперь почти недоступны нашему знанию. Датский конунг (Свейн Эстридсен), сведущий в таких делах, говорил мне, что на то, чтобы пересечь Норвегию, требуется не менее месяца, а подобное странствие по шведским землям займет по меньшей мере два".
27. Перевод А.Корсуна. Цит. по: Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. – М., 1975.
28. Можно вспомнить, например, Хроара, годи из Междуречья в Исландии. Его отцом был Уни Дан, сын Гардара Шведа (первооткрывателя Исландии). Уни служил норвежскому конунгу Харальду Прекрасноволосому. Матерью Хроара была Торунн, дочь Лейдольфа Воина, выходца из Норвегии. Таким образом, Хроар мог считать своей родиной любую из четырех скандинавских стран, и во всех у него была родня ("Книга о взятии земли").
29. Изначальное значение двух древнескандинавских существительных – víking и víkingr – вызывает споры. В источниках víking – обычно пиратство или пиратское нападение; vikingr – пират или захватчик. Первый элемент этих слов vík можно истолковать по-разному. Викинг – это тот, кто ложится в дрейф или прячется в заливе, фьорде или бухте (vík-), либо приходит оттуда; или тот, кто стоит лагерем (др.-англ. wīc, wīcing), то есть воин; или человек из города (wīc, лат. vīcus), то есть мореход или торговец. Если же вспомнить древнескандинавский глагол víkja, викинг – тот, кто быстро движется, или поворачивает, уходит, следует обходным путем, или странствует вдали от дома. Именовать целый период скандинавской истории эпохой викингов представляется не совсем уместным, но термин этот слишком ходовой, чтобы от него отказываться.
30. Отсылка к Эйнхарду, который в своей "Vita Karoli Magni" (гл. 12) говорит почти теми же словами о данах и шведах, "которых мы зовем норманнами".
31. В валлийских хрониках никакого различия не делается. Даны, приходившие из Англии, и норвежцы, приплывавшие из Ирландии, все одинаково черные: черное племя (у kenedloed duon), черные норманны (у normanyeit duon), черное войско, язычники, дьяволы и т. п. В "Истории Гриффида ап Кинана" упоминаются и даны, и норвежцы, а неизвестный автор "Breuddwyt Rhonabwy" дает блестящее, хотя и фантастическое описание "белоснежного войска" Хлихлина (Лохлана) и "непроглядно черного войска" данов, но в этой символике есть доля правды. См. B. G. Charles. Old Norse Relation with Wales, Cardiff, 1934, pp. ix-x. |
|
