| И Русь оставляет Гаральд за собой,
Плывет он размыкивать горе
Туда, где арабы с норманнами бой
Ведут на земле и па море.
А. К. Толстой. Песнь о Гаральде и Ярославне
1. Географические представления скандинавов о Восточной Европе
Древнесеверная литература (включая рунические надписи и висы скальдов) сохранила заметный и неоднородный пласт восточноевропейской топонимии [138, с. 141-156; 140, с. 197-209; 60, с. 164-170; 62, с. 43-52]. Можно выделить три основные зоны, географические представления о которых различались по своей структуре, что проявилось как в количестве, так и в качестве топо- и этнонимов, сохраненных древнесеверной традицией. Все три покрывались собирательным понятием Austr, Austrlönd, Austrvegr – "Восток", "Восточные Земли", "Восточный путь", но на протяжении этого "восточного пути" масштаб измерения, дробность градаций и содержание измеряемого им пространства неоднократно менялись [61, с. 9].
Первая зона, ближайшая к скандинавским странам, включала юго-восточную и восточную Прибалтику и Финляндию; северная оконечность Скандинавского полуострова, Финмаркен, населенный саамами, незаметно соединял эту зону с местами обитания норманнов; с другой стороны, земли "финнов" (саамов, квенов, тавастов, карел) разворачивались norđr til Bjarmalands – "на север в Бьярмаланд", в таинственное лесное пространство, обозначенное по имени народа бьярмов, локализуемое обычно на Русском Севере [63, с. 133-136]. Южную границу "прибалтийской зоны" образовывали земли балтийских славян – вендов, хорошо знакомых датчанам и в эпоху викингов, связанных с ними торговыми, династическими военно-политическими отношениями [329, с. 53-147].
Пространство этой зоны заполнено, во-первых, наибольшим количеством этнонимов, известных и по другим источникам: карелы, курши, ливы, эсты, земгалы. В некоторых случаях скандинавы знали названия отдельных племенных областей (Вирланд = эст. Вирумаа, Самланд = Самбия? Эрмланд = Вармия?); наконец, ряд имен отражает группировки, позднее неизвестные или исчезнувшие: таковы загадочные kylfingar – "колбяги" русских источников, или refalir –"ревельцы"? [138, с. 154].
Вторая группа названий прибалтийской зоны – морские ориентиры на Балтике: сюда относится известное в рунической письменности название Финского залива Hólmshaf ("Хольмский залив" от Хольмгард = Новгород); скандинавское название острова Сааремаа – Eysysla (где Ey = Saari, "остров", a sysla = maa, "округ, корабельный или сотенный округ", отсюда искаженное немецкое Esel); Runö (о. Рухну) в Рижском заливе, и расположенный невдалеке мыс Demesnes [140, с. 204]. Сюда же примыкает пласт скандинавской или финно-скандинавской микротопонимики Аландских островов и южного побережья Финляндии. Эта система названий очерчивает зону давних прибалтийско-финских и скандинавских контактов, восходящих, судя по археологическим материалам, к середине I тыс. н. э. [342; 306; 307].
Вторая зона, примыкающая к "прибалтийской" с юго-востока, охватывает территорию Древней Руси и насыщена главным образом названиями городов и рек (последние известны в основном из средневековых исландских географических сочинений). Ближайшие к "прибалтийской зоне" топонимы [141, с. 201] образованы по распространенной скандинавской модели "X-borg": Aldeigjuborg – Ладога и загадочный Alaborg где-то на севере Новгородской земли (возможно, городище Лопотти на северо-западном берегу Ладожского озера – 265, с. 148-151; 367, с. 102-120). Скандинавы, судя по материалам Старой Ладоги, появляются здесь уже в середине VIII в., т. е. в пределах вендельского периода [95, с. 123-130]. По частоте упоминаний в текстах, повествующих о событиях эпохи викингов, Ладога (Aldeigjuborg) значительно превосходит все остальные восточноевропейские центры вместе взятые.
Наиболее значимые топонимы второй "древнерусской зоны" образованы по особой модели "X-garđr", возникшей, как доказала советский скандинавист Е.А.Мельникова, в условиях русско-скандинавских контактов и продуктивной только для территории Восточной Европы (ни в Скандинавии, ни в Западной Европе названия городов, построенные по этой модели, неизвестны, а корень garđ- используется для обозначения поселений другого типа) [141, с. 199-209]. К этим топонимам относится Нólmgarđr = Новгород, Kaenugarđr = Киев; сюда же примыкает Miklagarđr = Константинополь (букв. "Великий Город"), лежащий в третьей, "понтийско-византийской зоне", но непосредственно связанный с Новгородом и Киевом "Путем из варяг в греки" и в силу этого, видимо, подчиненный данной словообразовательной модели [178, с. 62; 141, с. 206].
Е. А. Мельникова выделяет Hólmgarđr в качестве древнейшего известного скандинавам названия на территории Древней Руси и вычленяет его раннюю форму Garđar, первоначально обозначавшую собственно Новгород (или поселения IX – начала X в. на месте будущего города), а позднее осмысленное как название страны: "Гарды" (книжное XIII-XIV вв. "Гардарики" [141, с. 202-205; 189, с. 143-158]).
Для образования названий других древнерусских центров, кроме Новгорода и Киева, модель "X-garđr" не применялась; но связь с нею в скандинавской традиции проявилась, видимо, в обозначении "главных городов" Руси – hófuđ garđar в исландском сочинении XIV в. Хаука Эрлендссона [138, с. 148]. Кроме Ладоги, Новгорода и Киева скандинавам были известны Полоцк (Palteskja) и Смоленск (Smaleskia) на Двинско-Днепровском пути, Ростов (Rostofa), Суздаль (Surdalar) и Муром (Moramar) в Волго-Окском междуречье и какие-то другие центры. Как и эти названия городов, непосредственно из восточноевропейской традиции были заимствованы важнейшие гидронимы, обозначавшие основные магистрали системы речных путей: Нева (Nyia), Западная Двина (Dúna), Северная Двина (Vina), Волхов (или Волга? – Olkoga), Днепр (Nepr, форма, близкая былинному Нъпръ, Нъпра). Степень осведомленности скандинавов о городах и реках Восточной Европы довольно высока: "Материалы местной традиции о Руси и смежных с ней землях более обширны, чем почерпнутые из западноевропейской хорографии сведения о Западной и Южной Европе" [138, с. 156]. Свидетельством непосредственного и длительного знакомства норманнов с магистралями и центрами "древнерусской зоны" является упоминание в рунических надписях некоторых местных названий и микротопонимов, относящихся к различным участкам Днепровского пути: Vitahólmr (Витичев?) и Ustahólmr (Устье?) в Среднем Поднепровье, днепровские пороги Aiforr, Rófsteinn, Ulfshali, сопоставимые с данными Константина Багрянородного [140, с. 198-209].
Третья зона, "понтийско-византийская", связана со второй, "древнерусской", именно этой цепочкой точечных названий по Днепру, замыкающейся на Миклагард-Константинополь. Остальные названия этой зоны – неопределенно собирательные. За ними стоят крупные этнополитические образования: Ромейская империя – "Греки, Греция" (Grikland, Grikkjar), Италия – "Страна Лангобардов" (Langbardaland), не вполне ясная "Земля Влахов" (? Blökumenn ср. слав. "влахи"), мусульманский мир (Serkland). По семантической неопределенности сюда примыкает этноним Biarmar – "бьярмы", сопредельный, местами даже совпадающий, с периферией Древней Руси: бьярмы названы русскими данниками, в "Саге об Эймунде" они составляют войско Бурислава, Бориса Ростовского [138, с. 152; 189, с. 95-96]. В целом, однако, "Бьярмы" – за пределами политической карты Древней Руси, а их простирающаяся до северного океана страна составляет, по существу, продолжение той же зоны "географической неопределенности", где размещаются "Греки", "Влахи", "Сарацины". Эта зона словно гигантским кольцом охватывает "Гарды", Русь.
В "древнерусской" зоне норманны хорошо знали важнейшие географические и политические ориентиры. В то же время структура этого географического пространства – качественно иная, нежели ближайшей к скандинавам и давно знакомой "прибалтийской" зоны, заполненной разнообразными, не связанными между собой этническими группировками балтов и финнов. Показательно, что для древнерусской территории скандинавская традиция не знает ни одного этнонима (хотя ряд прибалтийских племенных названий совпадает с данными "Повести временных лет"). "Гарды", воспринимались не как конгломерат племен, а как монолитное политическое образование, подчиненное власти одного князя, конунга (в восприятии варягов, правда, более связанного с Хольмгардом-Новгородом, чем с Киевом). Перечень важнейших русских центров в скандинавской литературе, в общем, соответствующий летописным характеристикам основных древнерусских "стольных градов" демонстрирует длительную и подробную осведомленность норманнов о политической ситуации на Руси. В то же время показательны и расхождения между той пространственно-политической структурой, которая выступает в скандинавских памятниках, и этногеографией Восточной Европы, какой она представлена в древнерусской письменной традиции. |
|
