Литература

Источник: Э. ОЛЬГЕЙРССОН. ИЗ ПРОШЛОГО ИСЛАНДСКОГО НАРОДА

I. Образование государства в Норвегии

Для того чтобы понять процесс образования государства в Исландии, нам надо прежде разобраться в том, как складывалось в Норвегии государство во главе с королем и крупной знатью. Лишь проведя эту параллель, мы можем увидеть в правильном свете развитие государства в Исландии. При этом не следует забывать, что государство, которое крупная знать во главе с королем создала в Норвегии в своих интересах, осуществило огромную прогрессивную работу по объединению Норвегии в единое общество, единое государство, тогда как в Исландии единое общество, объединившее всех жителей страны, было создано при народовластии уже в X веке.

Господствующий класс Норвегии создавал государство, уничтожая социальные институты родового общества и лишая тем самым свободных общинников свободы и прав, которые предоставляли им эти институты. При рассмотрении этого процесса необходимо остановиться на трех признаках государства, которые Энгельс анализирует в "Происхождении семьи, частной собственности и государства"¹. Эти признаки таковы:

1) Обложение населения налогами, совершенно неизвестное родовому обществу.

2) Образование королевской дружины, то есть особого вооруженного войска короля и крупной знати, которое можно использовать против народа. Родовое же общество представляло собой единый вооруженный, коллектив свободных людей, над которым не было никакой высшей власти.

3) Деление страны на особые территориальные округа, в которые король назначает своих чиновников, тогда как ранее коллективы людей образовывались на основании кровной связи (род) или по свободному выбору и сами выбирали себе вождей и старейшин.

С этими признаками связаны следующие: король сам берет на себя функции законодательной власти, отняв их у народного собрания родового общества; король или крупная знать и королевские чиновники становятся судебной властью, тогда как ранее суд вершила полномочные лица, выбранные самими свободными общинниками.

Одновременное этим рушатся и вековые обычаи, право и характерный для родового общества образ мышления. Наиболее действенным и мощным орудием господствующего; класса в осуществлении его целей становится церковь. Учение церкви и ее моральная власть в то время опирались на положительные стороны ее программы и деятельности. Лишь церковь оказалась в состоянии выкорчевать древнюю, существовавшую в течение многих тысяч лет идеологию родового общества и уничтожить институты и традиции родового общества, касающиеся, например, порядка наследования, брака и верований.

Изложим кратко некоторые моменты развития государства в Норвегии и гибели институтов родового общества.

Обложение налогами

Первым доказательством установления эксплуататорской власти над свободными членами родового общества, и притом наиболее чувствительным доказательством, является введение налогов. Со стороны правящего класса это была ничем не прикрытая эксплуатация. Как уже говорилось выше, бонды считали, что у них фактически отняли их землю, заставив платить за нее королю и его чиновникам (управляющим). Именно так Снорри и истолковывает их взгляды в "Саге об Эгиле", изображая Харальда Прекрасноволосого эксплуататором.

Затем начинается борьба против этой эксплуатации, борьба против налогов – основного символа неволи и гнета, равнозначного отнятию земли, – ибо в глазах свободного общинника владение, землей являлось залогом его свободы, залогом его прав и самого существования как члена общества.

Век за веком длилась борьба между королем, крупной знатью, чиновниками и королевской дружиной, с одной стороны, и бондами, предводительствуемыми своими вождями, – с другой.

Каждый король, занимая место своего предшественника, пытался сохранить старые и даже ввести новые налоги, невзирая на сопротивление бондов. Но в определенные периоды истории короли вынуждены были считаться с требованиями народа и отменять налоги, то есть "вернуть бондам их наследственные владения", как писал Снорри. И так случилось не с одним королем.

Так Харальд Прекрасноволосый обложил бондов налогами, а Хакон Воспитанник Адальстейна счел необходимым "вернуть бондам их наследственные владения", чтобы приобрести их благорасположение и стать с их согласия королем. Вот что пишет об этом Снорри:

"А взамен он обещал сделать всех бондов свободными и подтвердить их право на их владения. Эти слова его были встречены бурным одобрением: все собравшиеся бонды подняли громкий крик, заявляя, что они хотят провозгласить его своим королем. Так и случилось, и тренды² провозгласили Хакона королем всей Норвегии. Было ему тогда пятнадцать лет... Тут в Упплаиде узнали, что тренды выбрали себе короля, который во всем походил на Харальда Прекрасноволосого с тою только разницей, что Харальд закабалил всех людей в стране и лишил их свободы, а Хакон желал каждому добра и обещал бондам вернусь им их наследственные владения, которые у них отнял король Харальд. Все очень обрадовались этому известию, оно передавалось из уст в уста, и, подобно огню, пожирающему траву, весть эта пронеслась по всей стране до самых восточных ее окраин"³.

За это Хакон и получил прозвище "Добрый".

Сыновья Альфивы⁴ обложили народ такими же (или даже более тяжелыми) налогами, что и Олав Святой, когда они после битвы при Стикластадире⁵ добились власти. Господствующий класс Дании в обложении налогами обогнал даже своих норвежских собратьев. Но бонды поняли, что их обманули, так как они воевали против короля Олава Святого именно из-за того, что он притеснял их, "Вам обещали мир и лучшие законы, а теперь вы в кабале и рабстве, вас притесняют и угнетают", – пишет Снорри.

Снорри следующим образом описывает положение бондов: "Никто не имел права уехать из страны, не имея на то разрешения короля. В случае же ослушания и самовольного отъезда имущество виновного переходило в собственность короля. Кто убивал человека, терял свои земли и прочее имущество. Если же кто был объявлен вне закона и ему доставалось наследство, то оно переходило в собственность короля... Бонды обязаны были строить все дома, которые королю угодно было иметь в своих поместьях. Каждый, кто выходил в открытое море, должен был платить королю береговую подать, куда бы он ни плыл, а именно – пять рыб... И еще был введен закон, что датчане должны пользоваться в Норвегии таким высоким уважением, что один свидетель датчанин значит столько же, сколько десять свидетелей норвежцев"⁶.

Против этих нововведений и восставали бонды и их предводители. Поэтому в Хольмгард (Новгород) отправляются послы и просят Магнуса, сына Олава Святого, прибыть в Норвегию и стать королем. Снорри не скрывает, что бонды отказывают Свену, сыну Альфивы, в поддержке и становятся на сторону Магнуса и избирают его королем за то, что он обещает отменить ненавистные налоги, введенные сыновьями Альфивы, как раньше Хакон Добрый поступил с поборами Харальда и сыновей Гуннхильд⁷.

Однако на самом деле Магнус собирался изменить слову, которое он дал бондам, и сохранить грабительские налоги.

Но тут в дело вмешался один исландец, один из тех людей, которыми исландский народ по праву гордится и не только потому, что он обладал поэтическим даром, но и потому, что он был политически мудр, благороден и мужественен. Этот человек был воспитан исландским родовым обществом, в котором не было ни государства, ни налогов; этот человек не сломлен гнетом государства и поэтому не боится сказать королю правду. А над королем еще настолько тяготело наследие родового общества и он был еще так тесно связан с бондами, что он счел наиболее благоразумным удовлетворить их требования.

Сигхват Тордарсон из Арнеса рисует королю создавшееся положение и советует, что следует делать в такой ситуации. В "Висах откровенности" он излагает жалобы и требования бондов.

Он ставит королю в пример Хакона Воспитанника Адальстейна и излагает требования бондов вернуть им законы Хакона:

Хакон, у Фитье убитый,

Слыл достойным владыкой.

За грабежи карал он.

Люди его любили.

Крепки доселе законы

Адальстейна питомца, –

Твердо помнят их бонды:

Мира нарушить не смеют.

Сигхват рисует картину народной радости в связи с возвращением Магнуса из Хольмгарда вместе с Сигхватом и другими. Он напоминает королю, что тот обещал снять с народа бремя государственных налогов.

Юный князь! С тобою

Прибыл я с востока.

Ты – властитель края.

Пусть услышат люди!

"Ясное небо с нами", –

Так они сказали

В день, когда престолом

Завладел ты, князь мой.

Сигхват напоминает королю обещание, данное им в Ульвасунде, и указывает, что он до сих пор еще не сдержал его:

Князь, на слово правды

Не ответствуй гневом.

К чести королевской

Эта речь ведется:

Бондам обещал ты

Соблюдать законы,

Но не держишь слова, –

Так толкуют бонды.

Затем он перечисляет одно за другим все несправедливые действия короля по отношению к бондам. Один из самых серьезных его упреков сводится к следующему:

Кто тебе, о воин,

Дал совет недобрый

Резать скот у бондов.

Своему народу

Ты чинишь обиды

Грабежами злыми.

Весь народ разгневан

Волей твоей жестокой⁸.

Сигхват призывает короля прислушаться к требованиям бондов. Он предупреждает его о том, что седовласые старцы, родовые вожди, начинают угрожать конунгу, бонды о чем-то сговариваются, народ зловеще молчит. Он пугает его возможностью восстания:

Бонды седовласые,

Князю угрожая,

Замышляют распрю, –

Надо зло пресечь нам.

В том опасность вижу,

Что сурово бонды

Взоры опустили

И молчат зловеще.

Сигхват не скрывает причин возмущения народа: все единодушны в решении оказать сопротивление королю, отнимающему у бондов их наследственные владения:

Люди здраво судят:

Сам король не вправе

Земли наши отторгнуть, –

Бонды восстать готовы.

Если земли предков

Королевские графы

Отнимают силой,

То – грабеж открытый.

Так пел Сигхват в 1038 году.

И молодой король поддался уговорам. На тинге в Лангейярсунде он отменил налоги с бондов Гулатингслага и Фростатингслага⁹. Снорри говорит об этом: "Короля Магнуса полюбил весь народ в стране. За этот поступок назвали его Магнусом Добрым".

Исландцы внимательно следили за тем, прислушиваются ли короли к требованиям бондов, и в таких случаях они называли их добрыми, или способствуют усилению государства (в этих случаях они выбирали для них прозвища похуже).

Преемник Магнуса Доброго значительно усилил государство, за что и получил прозвище Харальд Суровый.

Он ввел тягчайшие налоги, которые в той или иной степени сохранились в Норвегии; с тех пор уже ни один король не получал прозвища "Добрый".

На этом мы заканчиваем рассмотрение данного элемента государства с тем, чтобы уже больше не возвращаться к этому вопросу.

Но мало было ввести налоги. Они не взимались сами собой. Для того чтобы их собрать, требовалась власть, организованное насилие государства, требовалось войско, подчиненное королю, которое было бы сильнее бондов.

Развитие королевской дружины

Королевская дружина – личное войско короля – стала усиливаться уже во времена Харальда Прекрасноволосого. Крупная знать (например, Эрлинг Скьяльгссон¹⁰) тоже создавала себе личные войска, дружины.

Харальд Суровый, побывав в Константинополе, увидел мощное государство и на личном опыте познал, что такое королевская дружина, то есть личное войско властителя и, в частности, варяжская дружина. Он решил создать такую же дружину для защиты своего государства и стать единоличным хозяином этого войска, причем пи у кого из знати в Норвегии не должно было быть своего войска. "Раньше короли хотели только, чтобы их дружина была больше дружин отдельных представителей знати. Теперь же король потребовал, чтобы ни у кого, кроме него, не было дружины"¹¹.

Снорри описывает, как король использовал эту дружину:

"В эту зиму король Харальд отправился с большие войском в Раумарики. Он привлек к ответу бондов за то, что они задолжали ему, не внеся подати и налоги, и тем самым усилили его врагов, которые вели против него войну. Он велел схватить бондов, некоторых из них – изувечить, некоторых – убить, а у многих – отнять их имущество. Те, кто могли, бежали. А он велел жечь дома и опустошил всю округу. Затем король Харальд отправился в Хейдмарк (ныне Хедмарк). Там он тоже жег дома и совершил не меньшее опустошение, нежели в Раумарики. Оттуда он отправился в Хадаланд (ныне Хаделанн), и оттуда в Хрингарики (ныне Рингерике), где он все предал огню и мечу... После этого бонды сдались на милость короля" [курсив мой. – Э. О.]¹².

Вследствие такого террора норвежские бонды были вынуждены склониться перед государством, орудием которого были огонь и меч. "Смерти хрингов пламя предало", "И народ злосчастный истреблен пожаром", – скальд Тьодольв Арнорссон сумел выразить это даже в хвалебной песне.

Король Харальд не гнушался никакими средствами, чтобы сломить сопротивление. Снорри так описывает его тиранию: "Король Харальд был своеволен и крут, и эти качества его усиливались по мере укрепления его власти в стране. И стало, наконец, большинству людей опасно противоречить ему или предлагать что-либо противоречащее тому, чего он хотел".

Тьодольв же говорит следующее:

Короля приказы

Весь народ согласен

Исполнять покорно, –

Что ему осталось!..

Этот король, расчищавший таким образом путь для установления насильственной власти, понимал, что он должен лишить бондов их предводителей. В выборе средств для достижения этой цели он не стеснялся.

Эйнар Потрясатель Лука¹³ возглавлял сопротивление бондов, как и приличествовало доброму хавдингу. "Он защищал их на тинге, когда королевские люди обвиняли их. Эйнар был весьма сведущ в законах. Ему всегда хватало настойчивости добиваться своего на тинге, даже когда там присутствовал сам король. Все бонды поддерживали его. Короля это очень сердило, и в конце концов между ними вышел крупный спор. Эйнар сказал, что бонды не потерпят с его стороны никакой несправедливости, если он нарушит законы их страны"¹⁴.

Как известно, король повелел умертвить Эйнара и его сына Индриди.

Так, по трупам бондов и их предводителей прокладывался путь королевскому войску, королевской дружине.

В укреплении государства сыграло существенную роль то обстоятельство, что у Харальда Сурового было много золота и серебра, которые он привез из Константинополя. Это богатство помогло ему расшатать право родового общества.

Развитие королевской власти шло своим чередом¹⁵. Иногда она ослабевала, иногда снова усиливалась. Но в общем она становится все более опасной, пока, наконец, государство (то есть власть крупной знати, господствующего класса, которому король расчищал дорогу) не стало достаточно сильным и не укрепилось – настолько, чтобы окончательно сломить бондов.

Наряду с налогами – орудием угнетения – появилась королевская дружина, этот осязательный символ власти, независимой от массы бондов (представлявших прежде единое "войско"), поскольку дружина эта была подчинена только королю.

Но впоследствии потребовалось еще более усовершенствовать государство – это орудие, которое нужно было королю и господствующему классу для управления страной. Вместо предводителей, которые избирались народом, как правило, в зависимости от знатности рода, появились чиновники, которых король назначал управляющими отдельных областей страны.

Разделение страны на области, управляемые королевскими чиновниками

Нелегко было господствующему классу, создавшему государство, корчевать свойственные родовому строю способы правления и заменить народных предводителей назначаемыми сверху представителями государства.

По свидетельству Снорри, Харальд Прекрасноволосый ставит в качестве управляющих отдельными областями Норвегии верных ему людей. И Снорри показывает в истории Торольва Квельдульфссона¹⁶, к какой трагедия это приводит.

Хотя этот процесс замены выборных предводителей королевскими ставленниками и начался рано, все же потребовалось весьма длительное время для его завершения. В течение многих лет короля пытались достигнуть своего рода соглашения с органами родового общества относительно управлений отдельными областями страны, заставляя старых признанных народом вождей, выбранных или назначенных тингом, выполнять функции королевских чиновников. Однако эти "лендрманы" не являлись верными слугами короля. Они зависели от обеих сторон и обычно были теснее связаны со своим родом и херадом¹⁷, хотя классовая дифференциация между ними и бондами стала уже более ощутимой – многие из них превратились в могущественных землевладельцев. Но их власть и влияние в XI веке еще зависели не от их собственности, а от той руководящей роли, на которую их избирали бонды (рассказ Снорри о Хареке из Тьотты показывает, как далеко зашли эксплуатация бондов и своевластие отдельных представителей крупной знати).

Для того чтобы окончательно перерубить связи между бондами и их предводителями, королю (то есть государству) нужно было уничтожить многих представителей древней знати, заменив их своими чиновниками, превращенными в "лендрманов".

Такова уж обычная ирония судьбы, что именно такой человек, как король Сверрир¹⁸, больше чем кто бы то ни было способствовал укреплению государства в Норвегии, власти короля и крупной знати, в частности, тем, что он истребил значительную часть старой знати, посадив вместо нее "лендрманов", не имевших родовых связей с бондами.

Назначение короля и представительного собрания "сверху"

Во второй половине XII века наиболее энергично укрепляли государство, власть господствующего класса, с одной стороны, Магнус Эрлиигссон и Эрлинг Хромой¹⁹, а с другой стороны – их заклятый враг король Сверрир.

В 1153 году созывается фактически первый риксдаг Норвегии, то есть назначенное королем при поддержке церкви собрание, иными словами – собрание, поставленное над народом "велением сверху", в корне отличное от тингов, являвшихся институтами самого народа, и противоположное им. Крупную роль в создании этого ярко выраженного органа господствующего класса и государства, поставленного над народом и враждебного ему, сыграл кардинал Николас. Для того чтобы расчистить путь государству, власти господствующего класса, потребовалось полностью уничтожить древние тинги и их наследие.

Не случайно, что именно церковь оказывала наиболее серьезную помощь королям в создании государства и его институтов. Церковь сама переняла свою организацию у римского государства, перейдя в IV веке на службу к римскому господствующему классу. Поэтому церковь, сохранившая наследие этой древней эксплуататорской власти, более, чем какой-либо иной институт, была способна использовать это наследие для укрепления государства, которое было бы в союзе с нею, прикрыв его своею святостью. Церковь, король и крупная светская знать были связаны общими интересами – наличием земельных владений, а также возможностью эксплуатировать народ.

Риксдаг 1153 года в Норвегии явился первым официальным представительным органом государственной власти, который был наделен правом решать вопрос о том, кому быть королем, причем этот орган забрал в свои руки власть, находившуюся ранее в руках тингов и самого народа.

Непосредственным продолжением этого процесса явилась коронации Магнуса Эрлингссона в 1163 году в Бергене, который стал, таким образом, первым королем "божьей милостью" в Норвегии, получив государство в лен от бога и Олава Святого. Иначе говоря, "военачальники" родового общества уже даже формально перестали "избираться в короли" самим народом. Отныне государственная власть стала совершенно независимой от народа, превратившись во власть, исходящую "свыше", от бога. Господствующий класс создает свою собственную идеологию, собственные юридические нормы, свою моральную (то есть религиозную) основу вместо народного права, на котором базировалось родовое общество. И церковь способствовала укреплению этой основы и получила в награду возможность облагать крестьян налогом, о чем так красочно рассказывает Снорри в беседе архиепископа Эйстейна с Эрлингом Хромым²⁰.

Захват власти "сверху" был чреват последствиями. В 1177 году Сверрир, воспользовавшись прецедентом, повелел назначенным им самим "доверенным лицам" объявить его королем на Эйрартинге во Фростатингслаге, а затем повелел короновать себя. Поскольку формы государственной власти уже появились, требовалась лишь сильная рука, которая осмелилась бы воспользоваться ими.

После этого развитие государства идет быстрыми шагами.

Родовое общество имело своей основой народ, органы его были демократическими, выборы в них проходили в соответствии с естественными для той эпохи методами, и эти органы зависели от народа и контролировались им.

Государство же господствующего класса организуется "сверху вниз". Над ним находится "абстракция господства", сам бог; затем идут "назначаемые" им его представители в земном царстве; папа и король, которые в свою очередь назначают следующую нисходящую ступень иерархии, и так далее.

Целью созыва риксдага в 1153 году было изъятие законодательной власти у тингов. Тогда это; конечно, не удалось, но первая попытка все же была сделана. Через столетие король Магнус "Улучшитель законов" (1270-1280) завершил это дело. Законы короля вытеснили, наконец, законы народа.

Древняя должность лагмана ликвидируется в конце XII века. Если лагманы, а также законоговорители раньше были доверенными лицами и представителями народа на тингах, то при короле Сверрире лагманы – доверенные лица или чиновники короля, зависимые исключительно от него одного, находящиеся у него на службе и назначаемые "сверху", Аналогичное изменение произошло и в организации церкви после 1153 года – народ лишился права выбирать священников и епископов, это право перешло к папе и архиепископу, которые одновременно с этим забрали в свои руки владения церкви. Их политическая власть определялась их экономической мощью.

Так произошла "революция" господствующего класса "сверху". Господствующий класс, возглавляемый королем и пользующийся духовной и организационной помощью и руководством церкви, со временем лишил родовое общество власти и всех его прав. Постепенно бонды оказались задавленными налогами, поборами и различного рода повинностями. Их земельные владения в конце концов сконцентрировались в руках немногих лиц. Около 1200 года приблизительно 120 представителей крупной знати и церковь являлись фактическими хозяевами более чем половины всей земли в Норвегии. Мало-помалу все органы родового общества оказались лишенными своих прав и своего влияния, пока, наконец, при Хаконе Старом вся власть не была окончательно сосредоточена в руках немногочисленного правящего класса. Так завершилось окончательное оформление государства.

Эта "революция" не была бескровной. Начиная с войн Харальда Прекрасноволосого, пыток, введенных Олавами, преступлений Харальда Сурового и кончая жестокостями королей и крупной знати в XIII веке – в течение всего этого периода насилие и обман оставались неизменными методами, при помощи которых у свободных общинников отнимались их земли, власть и законодательные права в обществе. Наиболее жестокие действия государственной власти вызывали восстания бондов, но возглавлялись они нерешительными и ненадежными людьми.

В результате длительного процесса развития классовое расслоение стало настолько значительным, что уже сами классы начали осознавать его и мыслить классово.

Но развитие классового сознания происходило гораздо быстрее у господствующего класса, нежели у массы бондов. Горизонт бондов был значительно уже, их образ мыслей был дольше связан с округой, хреппом, херадом, чем образ мышления немногочисленной могущественной крупной знати. Последняя сознательно начиная с XIII века старалась во что бы то ни стало довести до конца создание государства в Норвегии. Она знала, каким преимуществом окажется для нее государство в деле подавления сопротивляющихся бондов и бедняков. Она знала это, хотя иногда отдельные ее представители и становились на сторону народа.

Союз баглеров и биркебейнеров²¹, заключенный в 1208 году, был союзом двух партий крупной знати, ознаменовавшей собой примирение знати древних родов и новой знати времен короля Сверрира. Норвежский историк Андреас Холмсен пишет о причинах этого примирения: "Чувство родовой мести, которое служило движущей силой в войнах, уступило место классовому сознанию, чувству принадлежности к одному и тому же классу. Господствующий класс оказался вынужденным объединиться".

Поэтому теперь одно восстание бондов следовало за другим.

В 1213 году восстали бонды Трённелага против наместников, отказались платить арендную плату и подати. Король Инги и его сводный браг Скули с сильным войском лендрманов подавили это восстание.

Когда вожди обеих вышеупомянутых группировок решили образовать союз, в Восточной Норвегии прокатилась волна восстаний. В 1217 году вспыхнуло восстание бондов и на тинге в Фалло бонды убили Рагнвальда Халлькельссона, одного из знатнейших наместников баглеров.

В 1218 году началось восстание слиттунгов²². "Бени был ранее его наемным священником [священником Харальда]. Народ, следовавший за Бени, был очень беден", – говорится в "Саге о Хаконе"²³ о слиттунгах. Но к ним присоединились и богатые. "Много тогда примкнуло к ним бондов и сыновей их". После того как крупная знать Норвегии заключила между собой мир, одним из первых дел, совершенных Хаконом Старым, было подавление этого народного восстания.

А затем началось восстание риббунгов²⁴, которое бонды поддерживали до 1226 года, когда умер Сигурд Риббунг; после этого они уже не смогли продолжать борьбу; остатки риббунгов превратились в шайку грабителей.

Крупная знать Норвегии, объединенная духом ярла Скули²⁵ и именем короля Хакона, потопила в крови последние восстания бондов. Норвежское эксплуататорское государство было освящено кровью бондов.

Начиная с Харальда Прекрасноволосого, короли пытались создать сильное государство. Но это государство оставалось сильным до тех пор, пока жили эти сильные короли. Точно так же обстояло дело и с государством Карла Великого. Так происходило потому, что для этих государств не хватало достаточно сильной и монолитной социальной основы – сильного класса крупной знати, который отделился бы от массы бондов, порвал с родовым обществом и начал бы мыслить и сознательно действовать как господствующий класс. Эта социальная основа была создана лишь тогда, когда часть старой знати превратилась в помещиков, в течение довольно длительного времени эксплуатировала своих арендаторов или господствовала над бондами, связанными различными повинностями по отношению к ней. Только тогда появилась основа для создания прочной и сильной королевской власти – власть крупной знати, землевладельцев над арендаторами и угнетенной массой бондов.

Гибель демократии свободных общинников

Родовое общество свободных общинников погибло, а на его обломках возникло государство во главе с королем и крупной знатью.

Символичным для этого процесса является развитие двух главных должностей древнего родового общества – законоговорителя, то есть предводителя на мирное время, и конунга, то есть военачальника.

Снорри Стурлусон рисует классическую картину прежнего положения этих двух представителей и предводителей родового общества, описывая, как лагман Торгнюр и шведский король Олав сталкиваются на Уппсальском тинге и как Торгнюр держит свою речь. Торгнюр говорит от имени бондов, как от имени стороны, располагавшей властью.

И годи Торгейр с Льосаватна напоминает о том же в своей исторической речи.

Когда родовое общество – эта вооруженная демократия равноправных свободных общинников – стало распадаться, конунг, или король, естественно, стал представителем и символом того господствующего класса, который образовался в недрах этого общества и выделился из него. Он превратился в представителя власти, монополизировавшей оружие, войско и превратившей все это в орудие угнетения, направленное против народа, против общества. И этот "представитель" все возвышался и возвышался над народом и, наконец, превратился в короля "божьей милостью", перестав быть королем по воле народа.

Соответственно падало значение должности законоговорителя и связанный с нею почет. Первоначально в обществе равноправных бондов законоговоритель не обладал никакой властью. Когда же власть и богатство сконцентрировались в руках немногих и образовался очень богатый, сильный класс крупной знати, социальная основа этой должности предводителя, основанной на доверии к нему народа, пошатнулась. Эта должность потеряла былое значение, выродилась, превратившись всего-навсего в государственную должность, на которую назначал король.

Когда Хакон Старый был избран королем, речи норвежских лагманов звучали, как финальные слова трагедии, как надгробная речь на смерть родового общества, от которого осталась лишь одна тень, потому что крупная знать фактически полностью уничтожила его. Небезынтересно сравнить красноречивую, смелую и величественную речь Торгнюра с жалкой речью, которую лагман Гуннар Крупяная Спина произносит в Бергене. Вот что говорится о ней в "Саге о Хаконе".

"Гуннар неторопливо начал свою речь: "Вы предлагаете мне, государь, решить ваш спор о том, кому из Вас принадлежит Норвегия. Нелегкое это дело для сына бедняка делить такое могущество, отнимать его у одного и отдавать другому. Не знаю, как другие, а я лишь с дрожью и неуверенностью решаюсь на это. Ибо когда король Сверрир дал мне эту должность, он велел мне решать споры между бедняками, а не между знатью. Всего же менее, когда те, кого касается дело, присутствуют при этом. Я слышал недавно, как лагманам пришлось отрицать то, в чем их обвиняли. Большинство их боится власти, поэтому и я не возьму на себя тяжелого бремени – решить этот спор. Раз у сыновей бедняков такой скудный ум, что они не могут принять решения в таких важных делах по причине незнания, – возможно, некоторые из них склонятся к тому, чтобы встать на сторону ваших друзей, – то пусть говорит тот, кто знает, где истина, независимо от того, идет ли речь о бедном или богатом, и кто не боится, что речь его кое-кому не понравится...""

Едва ли Стурла Тордарсон, исландский законоговоритель и один из самых решительных противников королевской власти, записывая эту речь, не понимал ее исторического и трагического значения. Он записывает эту речь, как последние слова демократии бондов, помня о величии родового общества, расцвет которого ему самому пришлось видеть.

Противником Исландии стало грозное норвежское государство во главе с агрессивным господствующим классом, который в результате трехвековой борьбы разрушил норвежское родовое общество и его институты. Это государство господствующего класса было для исландских крупных хавдингов немалым искушением и обладало большой притягательной силой. Исландский же народ с опаской смотрел на него: это государство было монолитным и сильным, а господствующий класс, в руках которого оно находилось, был могущественным и умным.

Норвежскому государству противостояло исландское народовластие, которое унаследовало у родового строя энергию и свободолюбие, развило их, но в XIII веке ослабело в результате раздоров между крупными хавдингами, изменившими народу и парализовавшими его силы.

Поэтому силы сторон не были равными.

II. Образование государства в Исландии

Причины образования государства

Около 1100 года, по-видимому, девять из каждых десяти бондов платили тинговый сбор. Подавляющее большинство бондов было тогда хозяевами своих земель. Они и их семьи являлись социальной основой народовластия, опорой демократии внутри страны и ее внешнеполитической независимости.

Около 1300 года свободных бондов, владеющих земельными участками, стало гораздо меньше, нежели арендаторов, причем они стали значительно беднее по сравнению с 1100 годом²⁶. А в XV веке свободные бонды почти вовсе исчезли.

Это резкое изменение положения трудящегося класса, бондов и их домочадцев в области землевладения является подоплекой всего социального развития этого периода.

Что же здесь собственно произошло?

Пошатнулась экономическая основа древнего общества. Ячейкой древнего общества было индивидуальное хозяйство, двор, свободный бонд, имевший земельный участок, и его семья. Этот бонд был трудящимся человеком, который сам обрабатывал свою землю. Труд и собственность были объединены в одном лице. Это обстоятельство накладывало свой отпечаток на все общество эпохи народовластия. Собственность бондов на обрабатываемую землю и в дополнение к этому совместная собственность всех на пастбища, водные угодья и прочие общинные владения являлись экономическим базисом народовластия. Эта экономическая основа служила предпосылкой того равноправия и той свободы, которыми бонды пользовались в древней Исландии; на той основе зиждилась сила индивида этого общества и уважение к человеку.

"Предпосылкой дальнейшего существования коллектива является сохранение равенства между образующими его свободными и самостоятельно обеспечивающими свое существование крестьянами, а также собственный труд как условие дальнейшего существования их собственности"²⁷.

В этом обществе царила гармония – соответствие между производительными силами – трудящимся бондом и его домочадцами, родственниками и работниками – и производственными отношениями – собственностью трудящегося бонда на обрабатываемую им землю. Бонды владели землей, орудиями и скотом и сами обрабатывали землю²⁸.

В соответствии с этим основной целью человека в этом обществе являлось "не стяжание, а самостоятельное обеспечение своего существования, воспроизводство себя как члена общины, воспроизводство себя самого как собственника земельного участка и, в качестве такового, как члена общины"²⁹.

Каким образом в дальнейшем произошли колоссальные изменения?

Экономическая ячейка общества – отдельное хозяйство, принадлежащее лицу, которое ее обрабатывает, – распалась; тем самым была ликвидирована сама сущность старого общества: оказалось нарушенным соединение собственника и трудящегося в одном лице, свободном бонде-собственнике, в одной ячейке – хозяйстве. Собственниками становятся одни лица – немногочисленные землевладельцы; трудящимися становятся другие – многочисленный класс арендаторов³⁰.

С распадом этих экономических ячеек разлагается и все общество, основную массу которого составляют свободные бонды, имеющие земельную собственность. С распадом основы этого общества постепенно исчезают власть народа и равноправие, почет и уважение к человеку, характерные для древнего общества.

Как происходили эти изменения?

Трудящийся бонд лишился собственности на землю. Тем самым исчезло условие существования древнего общества. В основном был ликвидирован класс свободных бондов. Вместо бондов появились, с одной стороны, крупные землевладельцы, собственники целых областей или десятков земельных участков и, с другой стороны, арендаторы. На смену относительному равенству XI века пришли острые классовые противоречия между кучкой крупных земельных собственников и тысячами арендаторов.

Что же является сдерживающим фактором нового общества, полного глубоких и непримиримых противоречий, когда гибнет экономический базис древнего общества, а с ним и его надстройка (политический строй, законы, право, мораль и отношение к окружающему миру)?

Сдерживающим началом древнего родового общества, а также и народовластия в его ранний период являлись общие интересы равноправных и свободных бондов, их воля сохранить данный общественный строй и улучшить его, а также образовавшиеся в результате многовекового развития узы родства и верности, предводительство .мудрейших вождей из их собственной среды. Поэтому, для того чтобы предохранить от распада это древнее общество, не требовалось никакой насильственной власти. Внутри него господствовала гармония, в нем не было борющихся антагонистических сил. Для этого общества было характерно сотрудничество, а не разобщенность.

Но со временем эти экономические ячейки общества распались: основная собственность, земля, сконцентрировалась в руках землевладельцев, а уделом арендаторов, работников, то есть подавляющей части народа, стал труд.

Как можно было предотвратить распад общества, характеризующегося такими антагонистическими противоречиями?

Господствующий класс добивается этого при помощи государства – аппарата принуждения, который он для этого и создает.

Следом за экономической революцией, создавшей горстку землевладельцев и превратившей их в экономически господствующий класс, последовала политическая "революция": захват власти классом землевладельцев. Этот захват власти осуществлялся в течение длительного времени, причем тем решительнее, чем яснее господствующий класс; осознавал отличие интересов своего класса от интересов народных масс. Захват власти находил свое выражение в том, что класс церковных и светских землевладельцев захватывал в свои руки органы народовластия и начинал использовать их в своих личных интересах. И этот захват был для господствующего класса в известном смысле нетруден. Доверие бондов к своим годи имело давние традиции и было глубоко укоренившимся, поэтому бонды слишком поздно осознали, что положение годи изменилось. Пока и годи и члены их тинговых общин оставались бондами, интересы которых были одинаковы, оказывалось возможным отдавать власть в руки вождей, которым народ доверял. Но эта власть легко могла превратиться в диктатуру хавдингов, когда общественное развитие привело к появлению у них интересов, противоположных интересам народа, и они сами, осознав это, стали использовать эту власть в интересах своего класса.

Это и произошло в XII и XIII веках.

Возникновение господствующего класса и образование государства превратило все элементы древнего народовластия в их противоположность. Власть и влияние свободных бондов-собственников уступили место угнетению арендаторов. Вместо равноправия свободных трудящихся бондов появляется неравенство между господствующим классом, располагающим собственностью, и угнетенным трудящимся классом. Вместо чувства личного достоинства и любви к свободе господствующей класс пытается насадить в народе покорность и смирение. Вместо того, чтобы уважать человека за мужество и силу, что было главной характерной чертой родового общества и народовластия в начальный период, появляется уважение к богатству и власти.

И вместо общих интересов, без всякого принуждения связывавших бондов при народовластии в X-XI веках в единый народ, единый миролюбивый коллектив, появились оковы государства, которые с течением времени все более и более сковывали народ. Вместо выборных судов, в которых равные судили равных и самым жестоким приговором было изгнание из общества, появились классовые суды, суды господ, в которых народ за проступки подвергался пыткам, тюремному заключению и казни. Вместо свободы от налогов и всякого рода обложений появился налоговый гнет, осуществляемый чиновниками, находящимися на службе у правящего класса, у государства. В антагонистическом обществе было слишком опасно, чтобы угнетенный класс носил оружие, поэтому господствующий класс создал свое личное войско, направленное против народа, и в конце концов исландский народ оказался полностью разоруженным.

Так древнее общество превратилось в свою противоположность. Народ, который около 1000 года был одним из самых свободных народов в Европе, превратился к 1600 году в один из наиболее угнетенных колониальных народов Европы, в народ, настолько истерзанный своими и иностранными землевладельцами и торговцами-монополистами, что в последующие века он был близок к полному вымиранию.

Это колоссальное изменение происходило медленно, хотя для того, чтобы была лучше видна связь, в данной книге о нем рассказывается как об одном событии. Этот процесс, начавшийся около 1100 года, шел сначала медленно, затем после 1262 года более ускоренно – хотя периодически происходил частичный возврат к старому, – а после 1551 года, разоружения 1576 года и введения торговой монополии в 1602 году гнет государства стал беспредельным.

Прежде чем перейти к дальнейшему, остановимся на том, какая существует связь между этими изменениями и потерей Исландией независимости в 1262 году.

Органы народовластия были превращены в орудия класса крупных хавдингов в его борьбе за обеспечение себе права усиленно эксплуатировать бондов, в его борьбе за власть. Крупные хавдинги, как класс, перерубили узы, связывавшие их с массами бондов: вместо годи, вождей бондов, предводителей равных, появились землевладельцы, господствующий класс, угнетатели, эксплуатирующие низший класс – арендаторов. И эти крупные землевладельцы стремятся завязать отношения со своими норвежскими собратьями по классу и ищут у них помощи. Чем больше растет антагонизм интересов, тем больше крупные землевладельцы боятся бондов.

Таким образом, класс исландских бондов был уже лишен большей части своих владений и политического влияния, то есть своей экономической и политической власти, которая перешла в руки класса крупных хавдингов, причем это произошло еще до того, как Исландия лишилась политической независимости, подпав под власть норвежских королей. И именно потому, что класс бондов, опора народовластия, потерпел экономическое и политическое поражение, он не мог воспрепятствовать утрате Исландией независимости.

Экономическая и политическая "революция" землевладельцев в XII-XIII веках, как указано выше, протекала медленно. Лучшие из хавдингов с трудом порывали со старым. Кроме того, происходили непрерывные столкновения между двумя частями класса землевладельцев, на который он постепенно раскололся, – между его светской и Церковной знатью. Если "непонимание" христианства благонамеренными, истыми христианами грозило опасностью крупным хавдингам, как например было с Гудмундом Добрым³¹, то можно было быть уверенным, что светская знать – хавдинги – встанет на защиту общих интересов господствующего класса. Но случалось и так, что требования церкви, становившейся все более фанатической в своем служении господствующему классу, делались настолько враждебными нормальной жизни государства, труду человека, что даже хавдинги восставали против них.

Но в общем развитие, в течение этих двух веков шло вперед. Класс крупных землевладельцев захватил на альтинге все законодательство в свои руки и постепенно создал зачатки государства³². Он частично превратил учреждения народовластия в орудие своего политического господства, частично создал новые орудия власти. Народовластие начало уступать свое место власти господствующего класса. Последний постепенно выработал в себе классовое самосознание, чувство классовой солидарности, классового превосходства. У него возникла потребность создать свою собственную классовую идеологию, преобразовать старую идеологию, в особенности религию, или приспособить ее таким образом, чтобы она одновременно служила источником духовной энергии для господствующего класса и была утешением и духовными оковами для низших классов.

Изменение природы годордов под влиянием десятины

С введением церковной десятины резко изменилась природа годордов, являвшихся важнейшим фундаментом социального здания народовластия.

Первоначально годорды были "собственностью" членов тинговой общины, то есть коллективной собственностью бондов, с которой они поступали по своему усмотрению. Годордом распоряжался, или "хранил" его (как тогда говорили), годи. Тот, в чьих руках находился годорд, был доверенным лицом, представителем, предводителем бондов, имел "власть над людьми". Годорды получали свои названия по названию людей, а не по названиям мест (годорд людей с Меля, годорд людей с Фльота) не только потому, что годорд баи связан с людьми, а не с местом, хотя главный орган членов тинговой общины находился в определенном районе, но и потому, что годорд принадлежал членам тинговой общины. Так, например, в "Саге о Стурлунгах" говорится: "Люди с Фльота отдали Гудмунду Достойному годорд людей с Фльота"³³. Примерно до 1100 года интересы годи и бондов совпадали. И годорд был, как его определяет закон о десятине, "властью... а не богатством". До введения десятины у годи не было интересов, противоположных интересам членов его тинговой общины, и он не был их эксплуататором.

Но с законом о десятине все изменилось. В течение всего XII века происходили постепенные изменения. С введением же десятины резко изменилась природа годордов, и при; этом рушилась и наконец погибла эта основа народовластия,

Годорды превратились в источник доходов и богатства для годи, которые являлись обычно собственниками церковных земель и священниками (или на службе у них находились другие священники): половина десятины шла в пользу церкви и священника и выплачивалась владельцу церкви, остальные две четверти шли в пользу бедных и епископа.

Таким образом, обложение бондов налогами оказалось выгодным для годи. Между годи и бондами возникло экономическое противоречие. Это было первым ударом по тем узам, которые ранее связывали годи и членов его тинговой общины. Вместо прежних уз появились налоговые оковы: обложение господином своих бондов.

По этой причине годорды сделались предметом вожделений, и хавдинги стали концентрировать по нескольку годордов в своих руках, тогда как раньше никто в этом не был заинтересован. Тем самым создавались условия появления крупных хавдингов, держащих в своих руках годорды целых тинговых областей, а под конец и целых четвертей.

Когда же хавдинги увидели, насколько удобен этот метод стяжания богатств, они спустя некоторое время стали применять новые методы и облагать бондов новыми налогами. Под тяжестью растущих налогов и войн, порожденных усилившейся борьбой хавдингов за власть и богатство, экономическое положение бондов, владеющих землей, ухудшилось. Земли концентрировались в руках все меньшего и меньшего числа людей. Следует отметить, что этот процесс начался еще раньше: с тех пор как заселение страны достигло своего предела и крупные участки земли были поделены, шло постепенное расслоение. Росло экономическое неравенство бондов – некоторые из них потеряли свои земли, а другие все более богатели за счет разорившихся. Новые источники и методы обогащения хавдингов немало способствуют этим изменениям. Вследствие всего этого на месте демократии бондов XI века в XIII веке устанавливается господство крупных хавдингов, между которыми в свою очередь шла жестокая борьба за власть.

Профессор Оулав Лауруссон в своей работе "Из истории заселения Исландии" так описывает этот процесс:

"С наступлением XII века власть хавдингов получила новую материальную опору. Прежде всего следует указать на то, что в их руки попали церкви и церковные владения. В 1096 году был принят закон о десятине. Половина ее поступала владельцу церкви. Кроме этого, у церквей постепенно накапливалась собственность – земли и скот – и появились иные источники доходов, как-то: поборы в их пользу с каждого двора сыром, овцами и т. п. Все это шло на пользу владельцу церкви, и, хотя ему надо было содержать церковь и выплачивать священнику жалованье, все же в большинстве мест от этих доходов получался остаток, а кое-где весьма внушительный. Мы видели, что в эпоху Стурлунгов некоторые роды хавдингов держали в своих руках богатейшие места, например род людей из Одди распоряжался Рангартингом, Одди, Брейдабольстадом, Сторольфсхвалем, Кельдуром, Гуннарсхольтом и Нижним Скардом, род людей из Хаукадаля распоряжался в Арнесской сюсле³⁴ Хаукадалем, Хруни, Храунгердом, Брёдратунгой, Кальдадарнесом и Рейкиром в Альфусе. Это приносило им огромные богатства. Например, в Одди скапливались немалые богатства в результате того, что каждую осень в качестве арендной платы за земельные участки вносилось по 85 овец и вдобавок по кругу сыра с каждого бонда между рекой Йокульса в Сольхеймасанде и рекой Тьорса, не считая всего прочего, что должно было поступать с бондов. При таком материальном подкреплении власть хавдингов не могла не процветать, и "Сага о Стурлунгах" в достаточной степени показывает, что их власть в то время значительно усилилась по сравнению с веком саг. Власть хавдингов получала и другие материальные подкрепления. Так, вошло в обыкновение вносить подать в пользу годи, что раньше не практиковалось. Хотя власть и требовала больших расходов, благодаря этим поступлениям богатство стало; концентрироваться в руках некоторых родов, и экономическое неравенство стало возрастать. В то время люди не могли увеличить свое богатство иначе, как вкладывая его либо в земли, либо в скот. Поэтому число свободных бондов, собственников обрабатываемой земли, постепенно уменьшалось, и сдача земель и скота в аренду возрастала. Появление круп ной земельной собственности богатых родов в XIV и XV веках восходит именно к этому времени. Короли получили политическую власть из рук родов годи, причем потерю доходов годи быстро возместили за счет доходов от управления сюслами и занимания должности лагмана или губернатора. Большие потери хавдинги понесли в результате победы церкви в имущественных спорах со светской властью, но они все же сохранили в своих руках достаточно источников, чтобы продолжать накопление богатства. В XIV веке повысилась в цене сушеная треска, и землевладельцы в прилегающих к морю местностях широко воспользовались выгодой этого обстоятельства. Параллельно с этим быстро возрастало богатство церквей, монастырей и епископств. Все это не могло не привести к еще большему имущественному неравенству, которое в первую очередь проявлялось в отношении земельной собственности. В конце XIII века бондов, являвшихся хозяевами обрабатываемых ими земель, стало значительно меньше, нежели арендаторов. В XV веке они почти совсем исчезли. В то время в Исландии встречались целые области, где все земли сдавались арендаторам.

Неизбежным следствием всего этого явилось ухудшение материального положения бондов-"середняков" по сравнению с предшествующим периодом. Они стали в 1300 году значительно беднее, чем были около 1100 года"³⁵.

Десятина была в исландском обществе первым шагом на пути становления государства. С введением десятины возникло первое орудие угнетения и эксплуатации – обложение населения налогом. Введение десятины способствовало развитию тех скрытых противоречий, которые уже существовали в родовом обществе на стадии его разложения.

Что заставило исландские народные массы согласиться на введение десятины и, более того, ввести ее ранее всех других скандинавских стран?

В скандинавских странах развитие классового общества продвинулось значительно дальше, нежели в Исландии, и государство во главе с крупной знатью стало весьма сильным. Внутри господствующего класса произошло резкое разграничение двух групп, причем обе они существовали за счет эксплуатации бондов. Первой из этих групп была светская знать, второй – церковная, то есть церковь как собственник. В скандинавских странах десятина целиком шла в пользу церкви. Таким образом, интересы церкви находились здесь в противоречии как интересами светской знати, так и с интересами бондов. И поэтому светская знать и бонды с успехом боролись против церкви. Длительная классовая дифференциация и жестокая классовая борьба сделали бондов недоверчивыми, а знать – настороженной по отношению к церкви.

В Исландии в 1096 году классовая дифференциация была еще незначительной, и церковь фактически еще не существовала в виде особого института. Выгода, которую хавдинги могли извлечь от введения десятины, была очевидной. Поскольку же классовых противоречий между бондами и хавдингами практически не существовало, бонды не опасались за свои интересы: десятина в пользу бедняков казалась им совершенно естественной, потому что она представляла собой модификацию существовавших ранее обычаев. Им, безусловно, представлялась естественной и десятина в пользу епископа, потому что в Скальхольте³⁶ чуть ли не начинался голод. Десятина в пользу церкви и священников представлялась им необходимым взносом, требуемым обществом, и они не думали о ее последствиях.

В отношении части десятины для епископа эти последствия не замедлили сказаться. "Ничто не давало в Скальхольте такого богатства и такого благосостояния, как десятина", – говорится в "Хунгрваке"³⁷, и, очевидно, единственной причиной, объясняющей стремление хавдингов из Северной четверти иметь епископство в Холаре³⁸, было желание получать там доходы в виде епископской десятины (они хотели получить "другое епископство в Северной четверти только ради доходов", говорится в "Хунгрваке").

С другой стороны, никаких других резких изменений в этой области не происходило в течение ближайших лет после 1100 года. Начавшиеся радикальные изменения в структуре общества протекали медленно и длились на протяжении всего XII века.

Введение десятины имело также и иные последствия. Оно сделало необходимым проведение переписи населения и инвентаризации собственности и тем самым привело к распространению грамотности (обществу, не знавшему налогов, незачем было заниматься писаниной). Десятина способствовала развитию личной собственности. То, чем раньше люди владели сообща, считалось теперь личной собственностью отдельных индивидов. Не случайно в "Сером гусе" содержится так много статей, касающихся разделения коллективной собственности на личные владения.

Поскольку имущественное равенство в конце XI века было значительным, большинство владельцев церквей было "середняками" и едва справлялись со своими обязанностями по содержанию церкви. Поэтому появилась социальная потребность в каких-либо коллективных доходах вроде десятины. Появилась также потребность в школах и других учреждениях, связанных с ростом культуры. А для всего этого требовались деньги. Все эти причины, а также популярность епископа Гицура, речи Семунда Мудрого и советы законоговорителя Маркуса³⁹, как говорит Ари, несомненно, способствовали столь легкому принятию закона о десятине.

Частная собственность, существовавшая в течение ряда веков, оказывала разлагающее влияние на родовой строй и способствовала созданию классового общества. С введением десятины появился первый налог, первый элемент государства, который одновременно умножил богатство возникающего класса господ, выделил его из народной массы и дал ему власть, направленную против этой массы.

И хотя выдающиеся предводители народовластия, вводя закон о десятине, желали только добра народу, последствия этого закона были совсем не те, которых они ожидали.

Превращение христианства в идеологию крупных хавдингов

Для того чтобы покончить с древним миром идей родовою общества, требовалась стройная система взглядов, проникнутых фанатизмом. Именно в такую систему взглядов постепенно превратилась католическая религия в руках господствующего класса.

Католичество сделалось проповедником рабства и отрицания жизни, проповедником покорности. Оно выступало против язычества и "языческого" христианства, которое со времен Торгейра и Халля и до Ари и Снорри было мировоззрением христианского родового общества, мировоззрением народовластия.

Католичество, уже послужившее в других странах в течение нескольких веков королям и феодалам, еще не достигло Исландии. Хотя исландцы и искали "учености" в иностранных культурных центрах, они не пускали к себе на родину этот злой дух, который поставил бы ученость на службу силам зла.

Народное предание о Семунде⁴⁰, плывущем на тюлене, – это символическое изображение того, как ученые исландцы привозили в Исландию культуру, но в течение долгого времени пытались избежать того, чтобы отдаться духу, которому служила ученость в других странах.

Гуманное же христианство народовластия не устраивало класс крупных хавдингов, старавшийся лишить исландский народ его экономической и духовной самостоятельности⁴¹.

В родовом обществе, при народовластии, главным момент, предопределявшим все остальное, был человек, бонд, обладающий земельной собственностью. Католическая религия класса крупных хавдингов сбрасывает человека с "того почетного пьедестала (подобно тому, как землевладелец сгоняет его с его земли). Она ставит на его место бога, того бога, который назначает королей, императоров и прочих власть имущих, перед которыми народ должен преклонять колени. Она унижает человека и повелевает ему вымаливать себе милости, ибо сам по себе он – ничто! Это совершенно аналогично тому, как арендатора убеждали в том, что он живет по милости землевладельца, не имея никаких прав.

В родовом обществе, при народовластии, власть принадлежала народу. Сила была в руках масс. Католическая религия крупных хавдингов лишила народ этой власти. Католичество учит, что вся власть исходит "свыше", от бога, а представители бога на земле коронуют королей. Церковь превратила покойного короля Олава Святого в "обладателя" норвежской короны, и представитель католической церкви решал, кому передать его право собственности, кого следует "короновать". И католическая церковь, сама унаследовавшая свою структуру у римского господствующего класса, помогала королю истребить остатки народной власти, еще сохранявшиеся в народовластии. Не случайно, что именно католический кардинал в 1247 году должен был передать в Исландию распоряжение о том, "чтобы народ, который здесь живет, служил королю Хакону; ибо, по его словам, недопустимо, чтобы эта страна не была подвластна какому-нибудь королю, как все другие страны на свете"⁴².

В родовом обществе, при народовластии, право собственности трудящегося человека – личная его собственность на землю, постройки, орудия и скот, общинная собственность на пастбища и т. д. – было основой его экономического существования. Вся его идеология и чувство независимости основывались на этом праве собственности. Католическая религия повелела ему довольствоваться бедностью, мириться с нищетой и обещала ему за это блаженство в ином мире. Но одновременно с этим она возвестила ему блаженство за то, что у нее самой будут огромные владения, за то, что она станет богатым землевладельцем. И эта проповедь принесла плоды⁴³. Но, безусловно, чтобы примирите людей с потерей того, что в течение ряда веков было основой их независимого существования в обществе, требовалось немало лжи и фанатизма.

В родовом обществе, при народовластии, восхвалялись энергия и мужество индивида, восхвалялись человеческие деяния. Каждый свободный человек этого родового общества оценивался прежде всего по своему достоинству. В соответствии с этой оценкой и вырабатывались моральные понятия, представления о том, что такое добродетель и что такое порок. Католическая же религия поучала, что оценка эта зависит от милости бога и его представителей на земле и что заслужить эту милость могут путем приобретения новых добродетелей: смирения и покорности. "Непослушание королю Олаву" было грехом, который, согласно учению католической религии господствующего класса, карался наказанием. Представления о человеке, характерные для Халльдора Сноррасона⁴⁴, Одда Офейгссона и других, по взглядам католической церкви, заслуживали вечного проклятия.

Таким образом, повсюду сталкивались в корне отличные друг от друга мировоззрения, две различные идеологии противоположных социальных систем. Интересно, например, проследить, каким образом эти два мировоззрения проявлялись в тогдашней исторической науке. В одном случае мы находим реализм, естественный для родового общества и характерный для лучших исторических произведений народовластия, начиная от Ари и кончая Снорри и Стурлой. С другой стороны, мы сталкиваемся со стремлением католической религии превратить власть имущих, и прежде всего тех из них, которые более всего способствовали созданию эксплуататорского государства, в святых. Такая историография пыталась представить королей Олавов, епископов Торлака и Йона святыми. Согласно этим произведениям, главной движущей силой исландской истории были чудеса, совершаемые всемогущим богом и его избранниками. Тем самым господствующий класс возвеличивался, окружался ореолом святости. Эта "историография" в общем по своему духу не отличалась от историографии, которая соответствовала интересам господствующего класса этих стран.

Снорри и Стурла срывают с этих святых ореол, которым их окружили их раболепствующие почитатели. Все исторические произведения Снорри носят на себе печать того, что они написаны человеком, боровшимся против государственной власти королей, за древнее общество свободных бондов.

Важным элементом в ослаблении силы духовного сопротивления народа была борьба католичества против радостей жизни.

Моральные нормы народовластия первых двух веков имели больше общего с учением Иеговы, бога, созданного родовыми коллективами древних евреев, о необходимости размножаться и заселять землю, нежели с отречением от жизни и с "непримиримой ненавистью к человеку и жизни"⁴⁵, которые были характерны для христианства. Культ Тора и богов плодородия, как например Фрейра, был пронизан жизнеутверждением. Варварские обряды культа плодородия, конечно, отталкивали христиан, и древний культ языческих богов исчез. Но отношение к жизни не изменилось. Сохранялся прежний девиз: "Радостен будет пусть всяк Человек". Для этого общества характерна вера в жизнь, а не стремление к смерти:

Пастухом будь безрукий; кто хром, может ездить;

Может сражаться глухой.

В слепом больше проку, чем в прахе сгоревшего:

Ни на что не пригоден мертвец⁴⁶.

Здесь находит свое выражение дух жизнеутверждения, господствовавший в древней Исландии, в стране свободных бондов.

Господствующему же классу, как духовному, так и светскому, отбиравшему у бондов их земли, важно было еще заставить их при этом смириться с безрадостной жизнью угнетенного человека. Ему нужно было заставить их отказаться от жизненных радостей и наслаждения жизнью, как они отказались от земель и власти. Господствующему классу, превращавшему жизнь бондов в беспросветную кабалу, нужно было заставить народ поверить в то, что земля – "юдоль печали". Правящему классу было выгодно отучить народ предъявлять какие-либо требования к жизни, ему было выгодно, чтобы аскетизм превозносился до небес, как высшая добродетель. Однако в этой борьбе католической церкви приходилось нелегко, так как ее учение было чуждо здоровому духу и образу жизни народа.

В процессе борьбы против идеологии и морали родового общества католическая церковь пришла в столкновение не только с интересами и мышлением народа, но и с чувствами и традициями хавдингов; вскоре стало очевидным, что она заботилась не обо всем классе землевладельцев, так как со временем она стала предпринимать определенные попытки подчинить светских хавдингов власти церковных землевладельцев.

Епископу Йону Агмундарсону, вступившему в борьбу с наследием родового общества, удалось выкорчевать языческие названия дней недели. Но гораздо хуже обстояло дело с любовными стихами. Монах Гуннлауг⁴⁷ описывает в своей истории обряды культа плодородия: "Еще до того, как покойный Йон стал епископом, людям была мила игра, которая заключалась в том, что мужчина говорил женщине в танце непристойные песни, а женщина говорила мужчине любовные стихи. Йон же велел прекратить эту игру и строго запретил ее. Он не хотел ни сам слушать любовных стихов, ни чтобы другие произносили их. И все же это ему не удалось полностью".

Если народ с трудом отказывался от своих танцев и игр, то еще большее сопротивление оказывали церкви хавдинги, интересы которых столкнулись с интересами церкви.

Известен ответ Йона Лофтссона⁴⁸ епископу Торлаку Святому, когда тот запретил ему сожительство с Рагнхейд, сестрой Торлака, поскольку у Йона уже была законная жена, и проклял его. В ответе Йона наиболее характерно следующее место: "Я знаю, что твой запрет правилен и обвинение твое основательно, но в ответ на твое проклятие я уеду в Торсмарк или куда-нибудь в другое место, где народу ничего не будет за общение со мной, и буду там жить с женщиной, которой вы меня упрекаете, столько, сколько мне захочется, и ни ваш запрет, ни принуждение со стороны какого-либо другого человека не заставит меня, пока сам бог не внушит мне этой мысли, расстаться с тем, что причиняет мне столько забот. И смотрите, чтобы вам не пришлось в последний раз накладывать запрет". "Святой" епископ испугался угрозы.

Выше уже говорилось о том, какую большую роль играла церковь в создании государства в Норвегии, поэтому целесообразно остановиться на некоторых методах, которыми норвежские короли пользовались для того, чтобы прибрать к рукам Исландию и уничтожить там народовластие.

В XI веке церковь практически еще не была в Исландии самостоятельным учреждением. Христианство было народной верой. Церкви являлись собственностью годи или бондов. Священниками были сами годи, бодцы или их работники, обученные для этой цели; обязанности священника рассматривались как один из видов работы. Епископы были выборными доверенными лицами общества точно так же, как и законоговорители. Христианство и христианская церковь были такой же неотъемлемой частью общества, как прежде было язычество.

Противникам народовластия было крайне необходимо отделить церковь от родового общества и поставить ее в зависимость только от государства, от церковной знати и короля. Десятина и то богатство, которое она принесла владельцам церкви, равно как и дары отдельных лиц, создали социальные предпосылки для осуществления этой цели; иными словами, богатство церквей годи и бондов вызвало у иностранных церковных властителей желание завладеть этим богатством, лишить церковь связи с годи и бондами, сделать ее "независимой", то есть зависящей только от них самих, от иностранной церковной знати.

Пока годи могли быть священниками, а священники могли жениться и иметь детей, которые наследовали церкви, трудно было добиться этого.

Поэтому норвежские архиепископы пытались порвать связь годи с церковью. Видя, какой опасности подвергнутся эти замыслы в случае сохранения экономических связей хавдингов и бондов с церковью, архиепископ Эйрик в 1190 году запретил исландским епископам посвящать в священнический сан годи. Но, по-видимому, это запрещение не соблюдалось.

Иностранная духовная власть прибегла в Исландии к тому же средству, которое она уже применяла в других странах для того, чтобы сделать церковь максимально независимой от общества, а именно, она пытается превратить церковь в государство в государстве: она требует безбрачия (целибата) от священников.

До 1240 года как священники, так и епископы в Исландии имели право жениться. Стяжавший себе недобрую славу епископ Хейнрик из Холара потребовал от священников безбрачия, однако первым осуществил этот запрет Арни Торлакссон.

В родовом обществе религиозный культ был тесно связан с предводителем общества: в языческие времена он был связан с годи, в начальный период христианства эти же связи продолжали сохраняться в слетка измененном виде. Для того чтобы вырвать владения церкви из рук годи, следовало порвать эти связи.

Разумеется, для осуществления этой цели требовалась сильная рука: ведь перерезалась одна из основных жизненных артерий родового общества, связь культа и родового предводителя. Наиболее влиятельными и наиболее могущественными родами Исландии были роды выдающихся епископов и священников – роды епископа Гицура и Семунда Мудрого. Нужно было запретить хавдингам этих родов принимать сан священника, а также запретить священникам продолжать свой род.

Создающаяся в Исландии эксплуататорская власть, государство, возглавляемое светскими и церковными землевладельцами, не стеснялась в выборе средств. Этот новый общественный институт – государственная власть господствующего класса – должен был подчинить себе все – собственность? доходы, потребности людей и даже любовь.

III. Ликвидация народовластия государством, возглавляемым крупными хавдингами

Выше мы уже касались отдельных черт процесса выделения класса хавдингов из всего общества, начала его господства над бондами и создания им собственной идеологии. Теперь мы кратко остановимся на том, каким образом он создавал зачатки государства. Энгельс выделяет три наиболее существенные черты образования государства, отличающие его от родового общества:

1) Разделение членов общества по территориальному, а не по родовому признаку.

2) Образование особого войска, независимого от народа.

3) Обложение населения налогами для поддержания этого войска.

Проследим же развитие этих трех черт, имея, однако, в виду, что государство в Исландии образовывалось в течение весьма длительного периода.

Первая основа деления страны на административные области была, по-видимому, заложена введением десятины и явившимися его следствием переписью населения и инвентаризацией собственности. В XII и XIII веках проявляется тенденция к образованию своего рода маленьких государств, управляемых наиболее могущественными хавдингами. Эти территориально отграниченные "государства" никогда не получали определенного структурного и юридического оформления. Формальное право входить в тинг любого годи сохранялось в течение всего этого времени. Лишь с появлением "Йонсбока"⁴⁹ (1280) окончательно вводится территориальное деление, и вместо старых годордов и херадов появляются сюслы, то есть определенные районы, над которыми король ставит своих чиновников, сюслуманов. Уже в XII веке появляются личные дружины, независимые от народа и находящиеся на службе у отдельных крупных хавдингов, но наибольшее распространение эти дружины получили лишь в XIII веке. Экономической основой образования таких дружин послужило накопление значительных богатств в руках крупных хавдингов. Политическая же необходимость для крупных хавдингов содержать такие дружины вызывалась не только борьбой друг с другом за власть, но и потребностью подавлять сопротивление бондов, пытавшихся сбросить бремя поборов.

Эти дружины обычно назывались fylgdarmenn (в "Саге о Стурлунгах"), то есть "спутниками" или "слугами" хавдингов, и их отличали от бондов. В своих внутренних конфликтах хавдинги опирались главным образом на поддержку вооруженных бондов, которые были разоружены лишь в 1576 году⁵⁰.

Десятина была первым налогом, ставшим для хавдингов источником дохода за счет бондов. Но вскоре появились другие налоги, и уже в начале XIII века обложения бондов⁵¹ стали более многочисленными и общими. Иногда эти налоги назывались "дарами".

Помимо десятины и обложений, появились ещё "ополчения"⁵² бондов, находившихся в услужении у хавдингов, причем в этих ополчениях бонды должны были сами заботиться о своем пропитании. Бонды должны были также ходить с хавдингом в военные походы и выполнять другие "соседские обязанности"⁵³. Неудивительно, что среди бондов поднимался ропот и распространялся взгляд, что следует восстать против хавдингов, а еще лучше жить вообще без всяких хавдингов.

Суд бондов над хавдингами

В XIII веке классовая дифференциация между классом крупных хавдингов и массами бондов проявляется со всей силой. Господствующий класс уже создал зачатки государства в каждом отдельном роде крупных хавдингов и приступил к изменению учреждения народовластия, превращению их в орудия единого государства, возглавляемого классом хавдингов.

Но в это же самое время массы бондов выступали с осуждением засилья хавдингов и всего их образа правления. В связи с этим следует иметь в виду, что связь бондов с хавдингами была еще сильна. Эта связь по традиции передавалась из поколения в поколение. Иметь хавдинга было почти так же естественно, как иметь отца, потому что вождь или хавдинг был действительно своего рода патриархом.

И если бонды начали жаловаться на то, что тяжело иметь хавдингов и лучше жить без них, то очевидно, что в них проснулось классовое сознание и мятежный дух.

"Начался сильный ропот среди бондов и множество разговоров. Они захотели мира"⁵⁴. Так рассказывается о людях с Западных фьордов, и свидетельство это не единичное.

Характерный для бондов образ мышления наиболее отчетливо проявляется у предводителей людей с Эйяфьорда и Скагафьорда, когда им приходится выбирать нового хавдинга.

Торвард Тораринссон попросил бондов с Эйяфьорда взять его в хавдинги. "Торвард из Саурбера отвечает первым и говорит, что посоветовался он всего лишь с одним человеком. Я, – говорит он, – ничего не имею против Торварда, но лучше бы обойтись без хавдинга"⁵⁵.

Торгильс Заячья Губа попросил бондов со Скагафьорда сделать его хавдингом над их херадом. "Бродди отвечает тогда первым: если уже служить какому-нибудь хавдингу, то он охотнее всего служил бы Торгильсу, а еще лучше не служить никому, чтобы жить спокойно"⁵⁶.

И если бонды считают всех хавдингов плохими и полагают, что лучше не иметь их совсем, значит, развитие у них классового самосознания зашло весьма далеко.

Все чаще и чаще в рассказы о междоусобных битвах начинают вплетаться элементы строгого социального осуждения.

Финнбьярн Хельгасон изливает свой гнев на стяжавшего дурную славу Хейнрика, епископа из Холара:

"Ясно теперь всем людям, что богачам, которые носились по этим местам, грабя и убивая, вы разрешили стоять рядом с вами у алтаря в святой церкви и выказали им благорасположение. А ведь они, действительно, сожгли множество людей в их домах, и многие бедняки безвинно задохнулись из-за них в дыму. Их злодеяния ясно показали многим людям, что вы потеряли всякую совесть: ведь все знают, что поджигательство всего более преследуется законом и людьми". Тогда епископ вскочил и сказал, что его устами глаголет дьявол"⁵⁷.

Естественно, что порою в рассказах о битвах и жестокой мести весьма отчетливо проявляется классовая принадлежность рассказчика. Аббат, а впоследствии епископ, Бранд, покраснев от гнева, говорит Торгильсу Заячья Губа: "Тяжело нам, что наши знатные родичи убиты сыновьями бондов и вира за них не заплачена. Так же тяжело было бы это брату моему Орму, если б он был жив"⁵⁸.

Эйольв Торстейнссон в беседе с Хравном Оддссоном перед битвой на Твере⁵⁹ говорит, как вождь, привычный к партизанским действиям: "И я предчувствую, что вряд ли мы победим таких знатных людей в многолюдной битве, как это нам удавалось в набегах и стычках"⁶⁰ [Курсив мой. – Э. О.].

Террор Кольбейна Младшего после битвы при Эрлюгсстадире и убийство Снорри Стурлусона дают некоторое представление о том, как хавдинги подавляли народ. Когда Торд Глиняный Горшок приехал туда, "народ был так запуган, что боялся говорить с ним о чем-нибудь таком, что не было бы общеизвестным"⁶¹.

Вряд ли подлежит какому-либо сомнению тот факт, что в течение всего XIII века в среде бондов происходило брожение. Если уж такие богатые бонды, как Бродди из Хова и Торвард из Саурбера, говорят, что лучше бы не иметь никаких хавдингов, то, по-видимому, энтузиазм у арендаторов и работников, размышлявших над этими вопросами, был невелик. Но мышление народных масс все еще было связано с родом, родичами, херадом и четвертью, и поэтому, естественно, должно было пройти немало времени, прежде чем бонды во всей своей массе стали мыслить классово. А тем временем крупные хавдинги уже хорошо разбирались в происходящем.

Наиболее отчетливо эта тенденция классовой борьбы проявляется в столкновении Гудмунда Доброго и его людей с хавдингами. Очевидно, что класс хавдингов выступал особенно сплоченно, когда появилась опасность "снизу".

Когда "незнатные людишки" убили хавдингов со Скагафьорда, когда войско бондов и "бродяг" насмерть забило камнями в битве у Видинеса в 1208 году Кольбейна Тумасона, причем сам епископ из Холара возглавлял это войско, – тогда все крупные хавдинги Исландии быстро объединились для совместных действий. Их власть и влияние среди народа пошатнулись бы, если бы не были приняты немедленно самые жестокие меры.

Вся борьба Гудмунда Доброго и его сторонников очень напоминает восстания крестьян в Норвегии, происходившие в то же самое время (1210-1220) и также возглавлявшиеся священниками. И ясно, что проводимые контрмеры рассматривались как действия "хавдингов".

"Посмотрите-ка, друзья, вот скачет отряд хавдингов. Слышно, как задвигаются засовы в амбарах людей из Рейкьярдаля", – говорит Сигуда. из Эйнарсстадира незадолго перед битвой у Хельгастадира⁶².

"Относитесь как можно лучше к бедным людям", – говорит Гудмунд Добрый своему воину Арону Хьярлейфссону⁶³ с острова Гримсей. Характерно, что смельчак Арон пользуется защитой и поддержкой народа. Его история напоминает истории людей, объявленных вне закона (например, историю Гисли Сурссона), которых народ любил больше всего и с которыми он связывал борьбу трудящихся против хавдингов. Судя по саге, Арон, по-видимому, часто оказывался в таких же обстоятельствах, что и Гисли.

Почти весь класс хавдингов Исландии дружно выступил против Гудмунда Доброго. Этому классу были одинаково ненавистны как доброта Гудмунда по отношению к беднякам, так и его попытки спасти от произвола хавдингов тех, с кем они несправедливо (как он считал) обошлись.

Единственно, кто не принимал участия в борьбе на стороне хавдингов, были Хравн Свейнбьярнарсон⁶⁴, выдающийся исландский хавдинг, и миролюбивый Торд Стурлусон⁶⁵. Впоследствии некоторые из хавдингов даже поддерживали Гудмунда Доброго. Но когда ему приходилось наиболее трудно и когда произвол хавдингов был особенно силен, Гудмунда поддерживал лишь простой народ.

У крупных хавдингов было достаточно классового самосознания в борьбе с народом, но в столкновении с норвежской королевской властью им не хватало ни классового самосознания, ни патриотизма.

Массам же бондов, помимо классового самосознания, не хватало еще и единства. Идея о необходимости сплоченности и единства для трудящихся появилась лишь через 600 лет в качестве революционного девиза крестьян из Скагафьорда после того, как "Новый общественный журнал"⁶⁶ стал пропагандировать эти идеи. Тогда раздались лозунги: "Да здравствует сплоченность и единство! Долой угнетателей!" Но этому предшествовали долгие годы гнета.

Осуждение народом хавдингов эпохи Стурлунгов и их действий показывает, что в отношениях между бондами и хавдингами произошли огромные изменения. Тот самый народ, который в 1000 году единодушно следовал советам своих вождей, а в 1024 году совету мудрейшего на альтинге бонда, тот самый народ, который в 1096 году не противодействовал введению десятины вследствие популярности епископа Гицура и мудрости Маркуса и Семунда Мудрого, – этот народ пришел, наконец, к выводу, что лучше жить без хавдингов. Народ, по-видимому, понял, что хавдинги перестали быть его вождями, какими они были в XI веке, что они превратились в его угнетателей. Бонды видели, что власть в стране захватил в свои руки немногочисленный, могущественный и жестокий господствующий класс, и пожелали избавиться от него.

Но для осуществления желания, для свержения власти крупных хавдингов, у них не хватало сил, не хватало классового самосознания и единства. В этом отношении исландские бонды не представляли собою исключения. Крестьянство как класс никогда не было в состоянии само свергнуть класс землевладельцев. Это объясняется вполне естественными причинами, на которых мы здесь останавливаться не будем. Чаще всего в качестве руководителя крестьян выступала буржуазия или рабочий класс. Но если бондам не хватало единства, то это вовсе не значит, что им недоставало мужества. Когда простые люди из народа проявляют такое благородство, какое Эгиль и Сигурд проявили по отношению к Арону Хьярлейфссону, или когда бедные бонды проявляют такую верность, как Амунди, который предпочел погибнуть, нежели "изменить своему замечательному вождю Хравну Свейнбьярнарсоиу, то очевидно, что эти люди вовсе не были лишены мужества, энергии и самопожертвования, необходимых для освободительной борьбы угнетенных классов. Но они были лишены важнейшего: им не хватало понимания того, что против господствующего класса должен выступать весь класс. Однако для того, чтобы бонды приобрели такую классовую зрелость, нужны были иные социальные условия⁶⁷.

IV. Исландия под чужеземным игом

В середине XIII века социальная основа народовластия в основном была подорвана крупными хавдингами, завладевшими землями бондов, сконцентрировавшими в своих руках, то есть в руках горстки людей, все годорды и в значительной степени превратившими органы народовластия в орудия своей классовой власти. Мы знаем, что с 930 года до начала XIII века Исландия представляла собою единое и неразделимое общество, народовластие. В начале ХШ века это общество, Несмотря на то, что по форме оно оставалось прежним, до некоторой степени распалось на несколько "государств" во главе с крупными хавдингами, которые вели между собой борьбу за власть над всей страной. В этой борьбе за создание в Исландии единого классового государства во главе с крупной знатью каждый хавдинг пытался использовать в своих личных интересах норвежское государство. Историческая роль класса крупных хавдингов, если ему и было суждено продолжать свое существование, состояла в том, чтобы создать самостоятельное национальное государство, защитить страну от посягательств норвежской знати и создать единый фронт борьбы, против нее. Но они изменили своему национальному долгу, дав возможность норвежскому правящему классу оказывать давление на Исландию, проникнуть в важные органы народовластия, например завладеть должностью епископа, и превратились сами в агентов норвежского короля.

Лишь один из исландских хавдингов, Стурла Тордарсон, пытался добиться единства исландских крупных хавдингов под предводительством самого сильного из них. Союз этот должен был быть направлен против иностранной власти. Но его попытка не увенчалась успехом⁶⁸.

Социальные причины измены крупных хавдингов национальным интересам ясны.

Древнее родовое общество в результате развития классовых противоречий раскололось. Для того чтобы сдержать эти противоречия, то есть для того, чтобы предотвратить восстание народа, нужна была сильная власть. Крупные хавдинги создавали эту власть, то есть государство. Но между ними шли споры по вопросу о том, в чьих руках должна находиться эта высшая власть. Стремясь к созданию сильного государства, целью которого было бы подавление недовольства народа, хавдинги прибегали к помощи иностранной королевской власти. Чем малочисленнее и богаче становился господствующий класс Исландии, тем больше он боялся народа, тем более предательски он вел себя по отношению к своему отечеству.

Крупные хавдинги, как например Гицур, вели азартную игру и ставили на карту независимость своего народа. Они первыми доказали, что исламскому правящему классу – и история впоследствии подтвердила это – сохранение независимости страны всегда казалось препятствием. Задачу сохранения независимости мог решить только народ.

В то время, когда крупным хавдингам Исландии никак не удавалось создать сильного исландского государства, которое бы соблюдало их интересы, норвежский господствующий класс упрочил свое государство, сделав церковь его главной опорой и увенчав его королевской властью.

Норвежское государство протягивало к Исландии свои щупальца, чтобы и там ускорить гибель родового общества и разложить народовластие.

И тем, в чьих руках находилась эта государственная власть, удалось достичь своей цели – добиться провозглашен и я норвежского короля королем Исландии и вменить в обязанность Исландии платить королю подать.

Таким образом, крупные хавдинги увенчали короной свое государство. Исландский народ вступил на тернистый путь. Господствующий класс, изменивший Исландии и отдавший народ во власть иноземного ига, сам с течением времени сошел со сцены. Исландский народ смог вынести жесточайшее иноземное иго, господствующий же класс существовать в таких условиях не мог, и, как ни странно, он исчез и, по-видимому, бесследно.

Исландские крупные хавдинги добились, наконец, признания господина, которому они так часто клялись в верности. В этот роковой час бонды еще пытались спасти независимость страны. Они понимали, что решалась судьба их родины. "И было тогда решено, что бонды дадут ярлу много денег, чтобы заплатить то, что требовалось. Одни взялись дать две сотни⁶⁹, другие – одну, третьи – двенадцать эйриров⁷⁰, а четвертые – много меньше"⁷¹. Но у Халльварда Золотой Башмак⁷² были иные планы, и он не дал исландцам возможности откупиться. Эта самоотверженная попытка исландских бондов покрыла их неувядаемой славой.

Очевидно, на альтинге сопротивление бондов было еще более решительным. Для того чтобы сломить недовольство бондов, ярлу Гицуру пришлось пригрозить им. Гицур "уговаривал их ласковыми словами, но сказал, что, если они не подчинятся, это будет заговором против него"⁷³. Гицур не скупился тогда, как и впоследствии, на угрозы. Он грозился напустить против нежелающих подчиниться свою дружину⁷⁴.

Исландские крупные хавдинги своей корыстной борьбой за власть уничтожили народовластие. Государство, сложившееся, наконец, в Исландии, оказалось чужеземным.

Возрождение наследия родового общества

Когда класс крупных хавдингов Исландии изменил народу, добился того, что страна попала в руки норвежских королей, дух и наследие народовластия становятся активным элементом политики. Итак, народовластие заключило договор с норвежским королем. У исландцев был теперь король, но они взяли его себе согласно древним правилам родового общества, которое выбирало себе короля и могло смещать его, если он нарушал заключенный с ним договор. Король не был поставлен в Исландии "божьей милостью", как в Норвегии. Он был признан в качестве высшего должностного лица, которое можно было сместить, если бы оно не оправдало доверия народа. Таким образом, "Старый договор"⁷⁵ носит на себе отпечаток древних политических воззрений народовластия.

Когда высшая власть в Исландии попала в руки иноземного короля, внутри страны происходили изменения в области классовых взаимоотношений: у крупных хавдингов и у бондов появилось теперь больше общих интересов, которые надо было отстаивать, защищаясь от посягательств иноземной власти.

Крупные хавдинги, сделавшие ставку на иноземного короля в своей борьбе друг с другом и против своего народа, увидели теперь, что они сами оказались в ловушке. А они знали по опыту других стран, что королевская власть, если ей дать возможность усиливаться безгранично, опасна для знати. На альтинге 1262 года они увидели, что народ был готов пожертвовать многим для того, чтобы избежать подчинения норвежскому королю и необходимости платить ему подать.

Перед хавдингами открылась возможность сделать прекрасный ход: заключить с массами бондов, которых они до этого притесняли и угнетали, союз против королевской власти и ее насилий.

Начиная с 1262 года и в течение последующих десятилетий происходит своего рода возрождение альтинга. Хавдинги, нарушившие в свое время его права и рассматривавшие его скорее как арену борьбы друг с другом, нежели как высший орган власти народа, стали теперь считаться с ним, действовать на основе договоров и соглашений, которые они вместе с бондами превратили в незыблемую основу своих отношений с иноземным королем и его представителями.

Альтинг сделался оплотом хавдингов и бондов в их борьбе против королевской власти.

Были возрождены древние учреждения народовластия, ставшие для народа защитой против чуждой ему власти. Однако при этом следует иметь в виду то существенное отличие, что теперь остановить усиление чужеземного гнета пыталось общество с развившимися классовыми противоречиями – общество, состоявшее из класса угнетателей-хавдингов, с одной стороны, и более или менее угнетенного народа – с другой.

Альтинг как бы превращается в щит, до некоторой степени предохраняющий народ от насилия иноземной власти и эксплуатации.

Сопротивление иноземной власти началось одновременно с принятием решения подчиниться норвежскому королю, то есть с принятием "Старого договора".

Наследие родового общества вновь заявило о себе: "чтобы лагманы и сюслуманы в стране нашей были исландцами, и из тех родов, которые в древнее время лишились годордов", – говорится в этом договоре (статья 3).

Согласно договору, альтинг должен принимать законы, а король следить, чтобы народ соблюдал их и правильно пользовался ими: "чтобы король оставил нам исландские законы и мир согласно нашей книге законов" (статья 8).

Неудивительно, что это демократическое наследие родового общества было мало приятным для норвежских крупных хавдингов, агентов короля, которым приходилось иметь дело с исландцами. Поэтому в "Саге о епископе Арни"⁷⁶ говорится:

"Господин Лодин Прядь⁷⁷ был очень возмущен тем, что крестьяне так возомнили о себе, что сами захотели устанавливать в стране законы, на что имеет право лишь один король. Затем он потребовал от народа, чтобы тот принял всю книгу законов безоговорочно. Все ответили, что не сделают этого, ибо тогда страна потеряет свободу".

В послании альтинга 1320 года еще чувствуется гордость и смелость свободных людей эпохи народовластия:

"Всему мудрому и уважаемому государственному совету и хранителям королевского двора в Норвегии бонды и народ исландский посылают благословение божье и привет свой...

Знайте же, что мы будем считать себя свободными согласно тому древнему письму, которым наши предки присягнули королю Хакону Старому, если мы к лету не получим того, что он нам обещал и о чем мы сейчас говорим.

Мы не хотим, чтобы из нашей страны еще вывозили сушеную рыбу, поскольку сейчас голод и продающие сами нуждаются в еде.

Мы согласны, чтобы вызовов в Норвегию было не больше, чем указано в книге законов.

Мы желаем только таких старост, которых выберут бонды".

Так говорили люди, еще не сломленные и не униженные, хотя им и навязали короля и заставили в течение долгого времени сносить чужеземный гнет крупной знати.

"Старый договор" является последним административным актом народовластия, положившим начало многовековому сопротивлению, народа иностранному владычеству в Исландии. Этот договор носит весьма отчетливый отпечаток народовластия, каким оно было в период своего расцвета, несмотря на усиление классовых противоречий в течение двух предшествующих веков, засилье крупных хавдингов и быстрое исчезновение народной свободы. "Мы будем подчиняться ярлу, пока он будет пользоваться нашим доверием и соблюдать мир по отношению к нам". Так говорит народ, бонды. Здесь решают они, а не ярл.

На альтинге в 1262 году встретились для переговоров представители двух различных обществ. Взгляды этих сторон на происходящее были противоположны. Представители норвежской королевской власти (как впоследствии их преемники) считали, что со "Старим договором" Исландия перешла в подчинение к норвежскому государству (а затем к датскому). Таков был взгляд представителей иноземной королевской и государственной власти на Исландию.

Исландцы же смотрели на дело совсем по-иному. Их мышление – это древнее мышление родового общества. Они считали, что взяли Хакона Старого в короли так же, как норвежские бонды взяли в короли Хакона Доброго. Это личное соглашение людей в Исландии с человеком в Норвегии, которое сохранит свою силу и для его потомков, если он не нарушит условий договора. Этот человек, король, не поставлен над исландцами "божьей милостью". Он выбран ими на основании заключенного с ним договора, возлагающего на него определенные обязанности. Он всего лишь выборное должностное лицо общества.

Такой взгляд был характерен не только для поколения заключившего "Старый договор", но и для всех последующих поколений, ведущих освободительную борьбу. Поэтом исландцы выставляли королям одно условие за другим. Поэтому Йоун Арасон⁷⁸ и его сыновья могли сказать, что они признают короля на старых условиях. На основе этог взгляда Йоун Сигурдссон мог утверждать (когда король отказался от единовластия), что у исландцев имеется полная законодательная власть и прочие права, которые они сохранили за собой согласно "Старому договору". По той же причине Эйнар Аусмундссон из Неса⁷⁹ мог серьезно говорить в 1873 году о том, что исландцы не признают королей из рода Глюксборгов, поскольку с этим родом соглашения не было. Поэтому же Скули Тороддсен⁸⁰, а вместе с ним большая часть исландского народа в 1908 году настаивали на том, чтобы не заключать с датчанами соглашения об уступке им прав, которые предоставлялись исландцам согласно "Старому договору".

Этот договор об отказе от самостоятельности, заключенный сходящим со сцены народовластием, явился вместе тем декларацией прав исландского народа в его борьбе за свободу и в самые тяжелые века вливал в него новые силы и надежду.

Период всемирно-исторических столкновений закончился. Исландское народовластие пало. Установилась королевская власть крупной иноземной знати.

За тысячу лет до того, как в Исландии был заключен "Старый договор", в Европе столкнулись два мира – мир родового общества и мир классового общества, сильнейшим оружием которого было государство. Захват власти знатью, предводительствуемой королем, как волна, захлестнул родовые коллективы Европы, которые гибли один за другим.

В Исландии общество свободных бондов также вело историческую борьбу с таким же государством, против которого боролись Арминий и Видукинд⁸¹. В своей борьбе за свободу, мир и культуру этот последний оплот родового строя и свободы достиг высокого уровня социального развития и совершенно своеобразной культуры.

И вот, наконец, пал и этот последний оплот родового строя.

Но родовой строй словно хотел наградить исландский народ, так долго остававшийся ему верным и так своеобразно развившийся, оставив ему наследие, которое верно служило бы ему в самые для него тяжелые дни. Он оставил ему воспоминания о поколениях, мужественно боровшихся с трудностями своего времени, воспоминания, воплощенные в созданных им произведениях. Ступень человеческого общества, создавшая исландский народ, оставила ему бессмертное наследство.

V. Борьба государства против народа

История Исландии после 1262 года – это история колонии, жестоко эксплуатируемой господствующим классом.

В течение последующих пяти-шести веков измученный исландский народ находился под игом могущественных эксплуататорских классов, которые все более и более усиливали эксплуатацию и угнетали народ при помощи государства, становившегося все более сильным и жестоким. Иностранными эксплуататорами были норвежские и затем датские короли, датско-немецкая знать, немецко-норвежско-датский торговый капитал (ганзейские города), английский торговый капитал (в XIV-XVI веках выступавший вмести с ганзейцами) и датский торговый капитал, с XVI века занимавший господствующее положение. Местными эксплуататорами были: крупная церковная и светская знать – в середине XVI века в ее руках находилось 90 процентов всех земель в Исландии – и затем высшие королевские чиновники. Между этими группами эксплуататоров шла беспрерывная борьба, достигшая своего апогея в середине XVI века. Хотя местный господствующий класс и был расколот, он достаточно прочно держал в своих руках вплоть до 1550 года государственную власть и часто использовал в своих интересах противоречия между иностранными эксплуататорами. Но после 1550 года иностранная королевская власть становится всемогущей, а остатки исландского господствующего класса – все более послушными ее слугами и в то же время все более бедными, за очень редким исключением. На протяжении всех этих веков государственная власть все более опутывала своими щупальцами народные массы, лишала их какой бы то ни было помощи и защиты. Народ сгибался под ярмом беспрерывного гнета.

Эксплуатировались все: арендаторы, работники (слуги, батраки, поденщики и др.), а также немногочисленная группа бондов, еще владевших земельной собственностью.

Исландский народ, создающий все материальные богатства страны, в течение всех этих веков подвергался такой жестокой эксплуатации на суше и на море, что стал вымирать. Иноземный торговый капитал, а также иностранный и местный класс крупных землевладельцев извлекали прибыли из рабского состояния исландского народа. Исландский же господствующий класс не преминул использовать против него государство, проведя жесточайшие законы о снижении заработной платы⁸². Но народ не только страдал и терпел. У него хватало сил для борьбы, хватало мужества для спасения своей чести, когда ему приходилось особенно тяжело. Рыбаки, сыновья бондов с севера Исландии, отомстили за Йоуна Арасона и его сыновей, убив в 1551 году писаря Кристьяуна и его помощников. Но народ не мог победить – для победы ему не хватало объективных условий: солидарности и единства действий трудящихся отдельных населенных пунктов и целеустремленного руководства. Эти условия могли появиться лишь с возникновением капитализма.

Ликвидация демократии и самоуправления в органах народовластия

Рассмотрим теперь, во что превратились древние учреждения народовластия, что сделали с ними господствующие классы в течение веков, последовавших за утратой независимости.

Сущность и роль старых учреждений народовластия менялись дважды; сначала они из органов народного управления превратились в орудие власти местного господствующего класса, а затем они попали в руки иноземных эксплуататоров.

Весьма показательна в этом отношении история развития хреппов, восходящих своими корнями к родовому обществу. В начальный период народовластия собрания членов хреппа решали вопросы местного управления. Помимо регулярных собраний хреппа, созывавшихся трижды в год, каждый бонд в случае необходимости имел право созвать внеочередное собрание хреппа. "По-видимому, еще в период народовластия дела постепенно перестали решаться на общих собраниях входящих в хрепп бондов, и в то же время власть и функции правления хреппа [то есть входящих в него пятерых бондов. – Э. О.] возросли"⁸³.

Так постепенно исчезла демократия. В особенности это относится к общим собраниям, роль которых изменилась. Однако правления хреппов бонды продолжают выбирать. Это положение закреплено в "Йонсбоке" и продолжало оставаться в силе до конца его действия (1281-1808).

"Поскольку в XVIII веке, и особенно во второй его половине, члены правления хреппов стали агентами сюслуманов... в стране широко укоренился обычай, согласно которому сюслуманы назначали членов правления хреппа на сходках по взиманию подати, что, по-видимому, как правило, делалось с согласия членов хреппа"⁸⁴.

Когда государство крепнет и все более переходит в руки иностранцев, между ним и хреппами возникают столкновения. Согласно "Йонсбоку" хреппы "совершенно не зависят от исполнительной власти, государства в выборе членов своих правлений и решении общинных дел. Члены правления хреппа не подчинены ни сюслуманам, ни другим представителям королевской власти в своих действиях, как раньше они не были подчинены годи"⁸⁵. И так действительно было в "эпоху сопротивления" (1262-1551) и последующие за ним годы.

Однако позднее в этой области произошло резкое изменение. Государство захватило в свои руки и эту власть, которую прежде осуществлял коллектив бондов. И наконец (в 1808 году) "решение всех местных дел согласно законам перешло полностью в руки государства, и право хреппов на самоуправление ликвидируется"⁸⁶.

Причина такого изменения совершенно очевидна. Обязанность платить подати в пользу короля согласно положению о десятине была возложена на хреппы. После реформации епископская десятина, составляющая четвертую часть всей десятины, стала поступать в пользу короля. Сюслуманы, которые должны были блюсти интересы короля, стали контролировать деятельность членов правления хреппа и вмешиваться в дела хреппа. На членов правления теперь были возложены и административные функции.

Т. Эйоульфссон пишет о грамоте лагмана Торда Гудмундссона, в которой излагаются обязанности членов правления хреппа в конце XVI века: "Там говорится, что члены правления хреппа неохотно берут на себя выполнение административных функций в пользу государства, функций, на которые они не имеют ясных полномочий и которые непопулярны и неплачиваемы [курсив мой. – Э. О.]. Непопулярность государственной власти дает себя знать. С течением времени бонды и члены правлений хреппов попадают во все большую зависимость от сюслуманов, то есть от государства иноземных эксплуататоров. Древние права хреппов на самоуправление все больше и больше сводятся на нет, а с ними и права всей страны. В соответствии с королевским письмом 1781 года членам правления хреппов предписывается во всем подчиняться приказам сюслуманов, а согласно королевскому указу от 21 июля 1808 года древнее право хреппов на самоуправление окончательно ликвидируется, число членов правления хреппов уменьшается, и они превращаются в чиновников, назначаемых государством"⁸⁷.

Так были ликвидированы последние остатки демократии после того, как хреппы фактически были превращены в свою противоположность⁸⁸. Государство превратило хреппы в органы многовекового унижения бедных и обездоленных, так что слова "бедняк, находящийся на иждивении хреппа", до сих пор вызывают содрогание у простых исландцев.

Что же касается других учреждений и институтов народовластия: годордов, законоговорителя, лагретты – то их постигла та же участь. Господствующий класс подчинил все эти учреждения власти государства, пробрался в них, поставил их себе на службу и изменил их настолько, что в конце концов в них ничего не осталось от прежнего, кроме их названия.

Король завладел годордами, взяв в свои руки принадлежавшую годи власть. Сюслуманы, которые по условию соглашения должны были назначаться из тех родов, которые лишились годордов, назначались королем или его высшими должностными лицами в Исландии. Однако бонды долго боролись за то, чтобы выполнялись условия договора, согласно которому сюслуманы должны быть исландцами и назначаться с согласия бондов, как годи в начале народовластия. Именно так и следует понимать условие, выставленное альтингом при принесении присяги Магнусу Эйрикссону⁸⁹ в 1320 году: "Мы желаем только таких старост, которых выберут бонды". Есть весьма веские основания сделать из грамоты жителей Аурнеса и Аусхильдармирского соглашения вывод, что бонды хотели добиться права выбирать сюслуманов. В действительности же сюслуманы сделались орудием государства, направленным против простых людей и всего народа. Однако народ еще долго не прекращал борьбы с государством за должность сюслумана.

Введя должность наместника, а затем, в 1683 году, должности фогта, амтмана и др., король создал государственные органы, отнявшие власть у тинга и народа. Борьба продолжалась в течение ряда веков. Альтинг, являвшийся, бесспорно, орудием хавдингов (хавдингов местных), беспрерывно взывал к древним демократическим и законным соглашениям, а иноземная государственная власть претендовала на неограниченное господство и в конце концов добилась своего. Из решения альтинга 1501 года особенно ясно, что кандидатура королевского наместника должна быть одобрена альтингом: "Тот наместник считается признанным законно, у которого есть полномочия господина моего короля, который поддерживает у нас в стране закон и правои которого признали лагманы, члены лагретгы и весь народ в лагретте и вне её"⁹⁰ [курсив мой. – Э. О.].

Но, по-видимому, не было случая, чтобы альтинг отказался признать назначенное королем должностное лицо. Народ, однако, в течение долгого времени по-своему расправлялся с наместниками, нарушавшими законы и мир. Так Аульвиз Кроука был убит вскоре после столкновения в Хегранессе, наместник Смид Андрьессон был убит в Грунде на Эйяфьорде в 1388 году, фогт Льенхард был убит в 1502 году. Тили Пьетурссон был объявлен преступником, по-видимому, на альтинге 1523 года и был убит в 1524 году. В 1539 году был убит королевский фогт Дидрик из Мюндена. В 1540 году альтинг судил наместника Клауса фон Марвитсена и поручил наместничество лагману Ари Йоунссону до тех пор, "пока законный наместник не будет назначен королем".

Не удивительно поэтому, что английский король не пожелал купить страну, где народ так круто обращался с высшими государственными чиновниками, и отверг выгодное предложение датского короля Кристиана II купить Исландию. Однако после казни Йоуна Арасона, захвата земельных владений церкви, разоружения народа в 1576 году, введения торговой монополии в 1602 году и установления единовластия короля в 1662 году были устранены все помехи, стоявшие на пути государства короля и иностранных феодалов и капиталистов,

Лагманы, преемники законоговорителя, являлись должностными лицами, с помощью которых находившийся в руках хавдингов альтинг мог бы наиболее эффективно противодействовать королевской власти, ссылаясь на древние права народа. И действительно, в первые века после 1262 года альтинг сохранял в своих руках законодательную и судебную власть, отстаивая это право перед королем и его представителями. Ни один закон не считался вступившим в сипу, если он не был принят или одобрен альтингом, ни один лагман не считался вступившим в должность, если он не был выбран или признан альтингом.

"Мы желаем, чтобы у нас были такие же, как и прежде, лагманы, если ничто этому не помешает, и не хотим никаких изменений. Лагманы эти должны быть признаны лагреттой и народом, а также быть послушны нашему королю и соблюдать закон" – говорится в грамоте жителей Аурнеса, составленной 20 июля 1375 года. Иногда в летописи упоминается о выборах лагманов, иногда – об их назначении и признании альтингом. Так, 30 июня 1523 года альтинг просит короля "подкрепить" выбор Тейта Торлейфссона в лагманы: "Мы, вышепоименованные, всем народом, в лагретте и вне ее, выбираем и признаем честного и превосходного человека Тейта Торлейфссона полномочным лагманом севера и запада Исландии".

После же захвата власти и земель королем в 1550-1551 годах эти права, как и многие другие, постепенно ликвидируются как фактически, так и юридически. В 1639 году, как пишет Йоун Эспоулин⁹¹, "назначается первый лагман без ведома исландцев". Губернатор настоял на своем, не посчитавшись с волей альтинга. Последние выборы лагмана состоялись в 1679 году. После этого лагманы назначались королем. Сначала еще требовалось согласие альтинга, но потом назначение происходило и без его согласия, пока, наконец, эта должность не была упразднена в 1800 году.

Так мало-помалу альтинг лишался своей законодательной и судебной власти, и в XVII веке власть полностью перешла в руки короля и его чиновников. "Альтинг, это древнее учреждение, бывшее в прежнее время надежнейшим оплотом свободы народа, превратился теперь в разбойничий притон и помогает королям душить самостоятельность Исландии, безропотно санкционируя все приказы правителей"⁹².

История исландского государства – трагическая история исландского народа

История исландского государства – это трагическая история Исландии.

Бесспорно, государство повсюду несло с собой для народа ограничение свободы и эксплуатацию, но там, где государственная власть была местной – а так дело обстояло в большинстве соседних с Исландией стран, – богатства, накапливавшиеся под защитой государства, в какой-то мере шли на пользу всему народу: благодаря им воздвигались города и культурные центры, создавались орудия труда, закладывались материальные и культурные основы прогресса. В тех странах государство, независимо от того, в руках какого класса находилась власть на каждой данной ступени, играло определенную положительную роль в развитии общества.

В Исландии же государственная власть находилась в руках иностранцев. Поэтому исландцы видели всегда лишь теневые стороны этой власти – гнет и эксплуатацию. Богатства, создаваемые потом и кровью исландского народа, вывозились из Исландии, и на них возводились дворцы и создавались орудия труда в других странах. Когда шестивековой гнет иностранного господства пришел к концу, исландский народ, оказался нищ. Вряд ли во всей стране можно было найти дом, который заслуживал бы название дома, не говоря уже о городах и ценных орудиях труда. Даже самое дорогое, что было у бедного исландца, его древние рукописи, – и те были вывезены за границу.

Трагедия этого периода, особенно же XV-XVI веков, состоит в том, что с точки зрения интересов всего народа лишения, которым подвергался народ, не давали ничего положительного. Они не приводили к производственному прогрессу, как это было, например, в Англии. Исландия в этом процессе играла лишь пассивную роль и была лишена возможности вступить на путь прогресса. "Огораживания" привели в Англии к созданию основы для развития ремесел и торговли и образования городов, при этом в Англии начала развиваться буржуазия и ее неизбежный спутник – городской пролетариат.

В Исландии трудящиеся устремились в XIV-XVI веках на рыбный промысел. Создавалась предпосылка возможности возникновения капитализма, образования городов и превращения рыболовства и торговли в самостоятельные отрасли хозяйства. На местах рыбной ловли мог бы собраться трудовой народ, не закабаленный и не привязанный на круглый год к своей работе, народ вольный и свободный. Известно, что предпосылкой возникновения капитализма является накопление богатства и орудий труда, что дает возможность покупать свободную рабочую силу и использовать ее, создавая с ее помощью капитал. Но класс землевладельцев Исландии воспрепятствовал этому развитию. Он рядом законов лишил трудящихся права свободно наниматься на работу. Он запретил зимовку иностранных судов и тем самым воспрепятствовал образованию городов. Ему не хватило ума вложить свое собственное богатство в рыболовство или торговлю, чтобы развить новые отрасли хозяйства. И возмездием за это участие в задержке развития Исландии и ослаблении способности народа сопротивляться иностранному игу было то, что иноземный торговый капитал и чиновничество довели остатки местной знати до нищеты, которую она не смогла вынести, в отличие от простого народа.

Этот застой в развитии имел для Исландии роковые последствия. Трудящиеся умирали массами, бродяжничали между селениями. Народонаселение Исландии уменьшалось, тогда как у соседних народов оно быстро возрастало. Народ вымирал. После извержения 1783 года⁹³ в Исландии осталось всего 38 тысяч человек.

Поскольку государственная власть, которую исландская знать намеревалась создать в своих интересах, оказалась иностранной, она враждебно относилась и к исландским хавдингам. Они были вынуждены бороться против нее, хотя и использовали ее против народа.

В процессе длительной борьбы, которая развернулась между исландским народом и иностранным господствующим классом" исландские хавдинги сошли со сцены. Исландская знать вымерла. Ее измена народу предопределила ее судьбу как класса, хотя имена отдельных ее представителей покрыли ее неувядаемой славой, на которую она как класс не может претендовать.

Сошла со сцены и духовная знать. Но если светская знать погибла, так сказать, зачахнув на службе короля, то католическая знать умерла геройской смертью, сложив свою голову на эшафоте короля⁹⁴, и ее гибель окружила ореолом мученичества представителей жесточайшей эксплуататорской власти, известной доселе в Исландии.

На арене истории остались явные враги: государство иностранных эксплуататоров с его исландскими прислужниками и народные массы их дальней колонии, Исландии, находившиеся на грани вымирания вследствие безжалостного гнета и эксплуатации.

Это иностранное государство несло Исландии лишь унижение, муки и смерть, и нет ничего удивительного в том, что исландский народ всегда ненавидел государственную власть и всякий раз, когда кто-нибудь из исландцев получал от датского короля высокую должность, задавал себе вопрос: "Неужели такой дьявол, как фогт, может быть исландцем?"

Трагедия народных масс Исландии с конца периода народовластия до конца XVIII века ничем не отличалась от трагедии европейского крестьянства, которое в XIV-XVI веках поднимало одно восстание за другим, но ни разу не смогло победить свой господствующий класс, причем каждое поражение крестьянства лишь усиливало гнет.

Трагедия исландского народа в эти века не отличается от трагедии "варварских" родовых обществ индейцев в Америке, негров в Африке и других колониальных народов, которые с XVI века подвергаются ограблению и издевательствам со стороны феодальных и капиталистических государств Европы.

И пока у исландцев будет жива память об унижении и позоре этих веков порабощения, пока в них будет жить чувство справедливости, им будет близка и понятна борьба угнетенных классов и закабаленных народов мира.

Духовное сопротивление. Язык и память о минувшем

При помощи государства правящий класс разрушил все институты и учреждения независимого трудового народа, бондов и работников, или превратил их в свою противоположность, оставив от них лишь одно название.

В древнем родовом обществе царили единство и солидарность. В основных ячейках народовластия, в тинговых общинах, еще господствовал дух взаимопомощи – главное правило "один за всех и все за одного" еще продолжало в основном оставаться в силе.

В древнем родовом обществе свободных варваров сознание принадлежности к сильному коллективу, считавшему необходимым помогать отдельным его членам в мирных и военных делах, придавало индивиду мужество и уверенность. "Меня веселит, мысль, – говорит Скарпхедин, – что если ты спасешься, зять, то ты отомстишь за нас"⁹⁵. Эта моральная сила являлась основой единства свободных коллективов, характерных для народовластия, начиная с хреппов и кончая альтингом. И это социальное наследие, восходящее к родовому обществу, в течение первых веков после 1262 года было основой того прочного единства, которое проявлялось неоднократно, когда исландские бонды в хреппах и даже целых сюслах объединялись для борьбы против эксплуататорского государства.

Господствующий класс ликвидировал это единство масс бондов, которое могло оказывать им поддержку в их классовой и национально-освободительной борьбе и действительно оказало ее, подобно тому как марка оказала поддержку немецким крестьянам. И когда господствующий класс упразднил все эти коллективы или сделал невозможной их деятельность в качестве орудий народа, арендатор, безземельный крестьянин, работник оказались изолированными. Трудящийся был насильно вырван из последнего свободного коллектива, который он унаследовал от родового общества. Все общественные коллективы, к которым он мог принадлежать, начиная с хреппов и сюсл и кончая католической или лютеранской церковью, являлись уже орудиями эксплуататорского государства. Трудящийся сделался одиночкой. Он попал в горнило истории общества, где люди родового строя переплавлялись в класс трудящихся, который в огне жизненной борьбы постепенно вырабатывал классовое самосознание и дошел до понимания необходимости солидарности и единства. Однако для этого потребовались века.

Вместо свободного сплоченного коллектива появилась послушная машина подавления угнетенного народа. Вместо уз верности родового общества появились оковы и плеть господствующего класса.

Простому человеку из народа, стонущему под игом иностранной государственной власти, захватившей его родину, казалось, что он объявлен вне закона в своей собственной стране. Поэтому из всех персонажей "саг об исландцах" его наиболее любимыми героями становятся те, кто вынужден скрываться, будучи объявлен вне закона. Поэтому он так бережно носит в своем сердце образы Гисли Сурссона и Греттира⁹⁶.

Никто так не тоскует по союзнику, другу в борьбе, как человек, объявленный вне закона – одинокий простой человек. Поэтому Ауд⁹⁷ и Иллюги⁹⁸ завоевывают такую любовь, какой вряд ли пользовался кто-либо из персонажей "саг об исландцах" и кем так восхищались бы на протяжении многих веков. Страстное желание преследуемого, одинокого трудящегося иметь товарища, союзника, стремление к коллективу делает эти персонажи "саг об исландцах" исландскими народными героями и мучениками.

Помимо общности судьбы и страданий, этих одиноких людей связывают еще две вещи – язык и память о минувших временах.

Вряд ли у какого-нибудь народа язык был более связан с его горестями и жизненным опытом:

Речь народная, что может

Претерпеть все испытанья –

Голод, мор, пожары, стужу,

Нищету и гнет бесправья...

………

Эта речь была народу

Матерью в годину злую,

Жажду утоляла, голод,

Очагом зимой бывала,

Светом солнечным во мраке

И светильником в лачуге,

Весть несла о странах дальних

И о славе дней минувших.

Исландский язык смог сохраниться в качестве литературного языка и одновременно стать языком культуры в период народовластия, когда в других странах в качестве языка науки была распространена латынь, благодаря тому, что связь между учеными и народом была еще сильной, поскольку, несмотря на начавшееся расслоение, общество было еще единым, не расколотым на классы. Вследствие этого социального и духовного единства, ученые предпочитали писать по-исландски, а не по-латыни. Этот язык, который народовластие сохранило для исландцев, продолжал жить в устах простого народа, тогда как язык господствующего класса и чиновничества смешивался с датско-немецким. Этот язык был священным огнем в очаге народном⁹⁹.

Именно на этом языке предков исландского народа сохранились воспоминания о прежних временах, саги, римы, народные предания, сказки, то есть произведения, рассказывающие правду об исландском народе, живущие в устах и умах простого народа, сохранилось искусство, устранившее изолированность трудящегося и сделавшее его побратимом Греттира и Иллюги, Гуннара и Ньяля, Гисли и Ауд. Поэтому когда у исландского народа не осталось собственной жизни, когда земля стала собственностью господ, а его родина превратилась в колонию, когда все социальные институты заменила плеть, когда кожа исландцев стала предназначаться для кнута палача, а зародыш в чреве матери сделался достаточным основанием для вынесения ей смертного приговора, литературное творчество стало для народа жизнью.

Из этой, выражаясь словами Уордсворта, "духовной общности, связывающей живых с мертвыми, общности добрых, смелых и мудрых всех времен" исландский народ не был изгнан. Связующим звеном был язык. И эта общность явилась одной из главных предпосылок народного творчества, сохранившего духовное величие народа в период его унижений и страданий и не давшего угаснуть и погибнуть надежде¹⁰⁰.

Чем были для исландского народа его поэты и их произведения, наиболее удачно сказал Хальдор Кильян Лакснесс на могиле Сигурда Брейдфьорда, вспоминая об Оулаве Льоусвикинге¹⁰¹:

"Но дух бедного народного поэта, которого ученые ни во что не ставили, а великие поэты презирали, в течение тысячи лет жил в исландском народе. Этот дух мы находим и в дымной хижине, и в глухой долине, и в убогом рыбацком домике у ледника, и на утлом суденышке на далеком севере, и во тьме полярной ночи Ледовитого океана, и в лохмотьях бродяги, дремлющего в ивняке, прижавшегося от холода к горной овце, и в кандалах заключенного в Бремерхольме¹⁰². На протяжении всей истории нашего народа этот дух был двигателем народной жизни, и именно он превратил этот бедный остров, лежащий далеко в океане, в мировую державу и непобедимый край земли".

"Саги об исландцах" – предания о свободных бондах, бросавших вызов любым властителям, – были в те мрачные века для угнетенного исландского народа героическим эпосом восстания, иногда проклинаемым за языческий образ мысли и мятежный дух. Эти саги о смелых героях свободного общества бондов способствовали тому, что у угнетенных поколений вырабатывалось упорство, ставшее одной из главных черт характера исландца; не сдаваться, добиваться своего права, хотя бы и приходилось временно склоняться перед властью.

Именно этому типу исландца посвящены современные "саги об исландцах" – сага о Йоуне Хреггвидссоне из Рейна¹⁰³ и сага о Бьярте из Летней обители¹⁰⁴. Здесь отчетливо видна нить, которая тянется от Гисли и Греттира (или Скарпхедина) к Йоуну Хреггвидссону и Бьярту.

История страдания Йоуна из Рейна – это история страданий исландского народа: "Убил я его или не убил? Я надеюсь, что я, слава богу, убил его". Так думал Йоун Хреггвидссон о палаче, наиболее зримом и наиболее ощутимом представителе государства.

Крестьянство тех веков символически изображено в образе крестьянина-одиночки Бьярта из Летней обители, этого классического героя исландского, да и всего мирового крестьянства. Бьярт – это человек, который все выносит, всегда борется и не сгибается под ударами судьбы и все же не может одержать победы, ибо он одинок, изолирован и не нашел еще пути к союзу с другими трудящимися, к единству и сплоченности трудового народа в борьбе с чудовищем – государством угнетателей.

Этот тип – тип одинокого, терпеливого, надрывающегося на работе крестьянина – наиболее характерен для исландского народа эпохи национального угнетения. Этот дух мужества, энергии, упорства и борьбы народ пронес через все века унижения и гнета.

Но, с другой стороны, горький опыт долгих мук и страдание развил в исландце и иные качества, почти неизвестные суровому "варвару", – мягкость, почти нежность, доброту и кротость, которые не дали ожесточиться сердцу народа.

И именно эта человечная теплота в лирических вступлениях к римам, в сказках и песнях приносила людям утешение даже тогда, когда уже не было сил для борьбы, когда ни мужество, ни упорство не могли преодолеть трудностей, причиной которых были либо люди, либо природа.

В волшебном мире народных сказок, в котором народ сам был и поэтом и героем, различные элементы сливались воедино, создавая переплетение мечты, фантазии и самых сокровенных чаяний народа, а также его опасений и забот. В сказках народные массы создавали себе тот мир, которого они жаждали, но не находили в действительности. В сказках творчество – закон жизни. Там поэт – волшебник, могущественный представитель народа, борющегося против угнетателей. В одной из сказок Тормоуд с острова Гвендарей открывает торговые палатки со съедобной травой для голодающего народа, у которого нет денег. И чтобы наказать купца, он губит корабль, принадлежащий датской торговой монополии. В другой – добрые волшебники из народа обладают властью над силами природы и по их приказанию дух воздуха снимает бремя рабства с усталой спины крестьянина и работника. В сказках простые люди обретают ту власть над природой и обществом, которой им не хватает в действительности. В них торжествует добродетель и наказывается порок. И народ убежден в том, что эта власть над природой и обществом принесет ему счастье. Он, как и Семунд Мудрый, верит в то, что можно использовать даже чёрта для благих целей, не подчиняясь ему. Народ стремится овладеть знаниями и подчинить себе скрытые силы природы и поэтому он часто сочувствует попыткам волшебника – этим иллюзорным попыткам беспомощных поколений добиться осуществления своих желаний.

Правда, в некоторых народных сказках, носящих на себе печать горя и страха, которые всегда были характерны для жизни в ту пору, проступает суровая действительность. Но это не может затемнить и уничтожить созданный народом духовный мир, который в самые тяжелые века был для него оплотом свободы и мечты о будущем. Мир народных сказок был последним прибежищем человеческой мысли, народной мысли.

Поэтический мир народных сказок – это самостоятельное творение простого народа, созданное, так сказать, без влияния господствующего класса. "Вера в эльфов не носит на себе ни малейшего отпечатка того, что ученые люди пытались подчинить ее христианскому образу мысли, превратив эльфов в злых духов. Истории о привидениях сохраняют свою древнюю систему представлений, что бы там теологи ни думали о жизни после смерти", – пишет Эйнар Оулав Свейнссон в своей прекрасной работе – введении к "Исландским народным преданиям и сказкам".

Лучшие из народных сказок и преданий проповедуют взаимопомощь и веру в человека. "Еще одной важной идеей сказок является проповедь упорства и терпения; в них неустанно восхваляются добродушие, дружелюбие и готовность прийти на помощь особенно нуждающимся и беспомощным. Люди с таким характером, говорится в сказках, всегда побеждают. Весьма обычное явление для сказок – это разница между внешним обликом и внутренним его содержанием, между наружностью и внутренней ценностью; чудовище может оказаться человеком, жалкое существо часто оказывает наибольшую помощь, запечник оказывается способным совершать великие подвиги. Под красивой же наружностью часто кроется ведьма, а под безобразной внешностью – добродетель. В чертоге, короля иногда нет того, что можно найти в хижине бедняка. Сказки неустанно убеждают человека в том, что под непривлекательной внешностью может скрываться доброе сердце, что незнатный бедняк может быть благородным человеком. Поэтому совершенно справедливо, что королевская дочь достается запечнику"¹⁰⁵.

Этот волшебный мир народных сказок порожден заботами народа, взращен его муками, соткан из его чаяний. Он сама, надежда народа.

"И настанет однажды день. И в этот день, когда мы превратимся в людей, бог придет к нам и станет на нашу сторону", – говорит старый слепой преступник в "Колоколе Исландии". Это и было надеждой народа. В этот день заколдованный пасынок избавится от чар. В этот день запечник получит в жены королевскую дочь. В этот день победит добродушие.

В мечтах об этом дне исландский народ "терпеливо ждал месяцы торри и гоуа"¹⁰⁶. И он выжил – "потому что жил надеждой"¹⁰⁷.

"Да здравствует единство и сплоченность! Долой власть угнетателей!"

Наконец многострадальный исландский народ услышал призыв к восстанию, выдвинутый патриотами, предлагавшими напасть на угнетателей. Солидарность и сплоченность, единство угнетенных против угнетателей – таков был лозунг. Когда народ лишили его свободы, его лишили и сплоченности. Для того чтобы вернуть свободу, нужно было прежде всего вновь добиться сплоченности. Товарищество и солидарность должны были возродиться и стать силой, которая сплотила бы разрозненных одиночек, придала им силу и веру, утраченные в результате тяжелых испытаний минувших веков.

В 1844 году Йоун Сигурдссон выдвигает лозунг "За единство и сплоченность" в одноименной статье в "Новом общественном журнале".

Исландские крестьяне не преминули откликнуться на этот призыв. Большая группа крестьян со Скагафьорда 23 мая 1849 года двинулась на север в Мадруведлир к амтману с боевым кличем: "Да здравствует народная свобода! Да здравствует единство и сплоченность! Долой власть угнетателей!"¹⁰⁸

В одном из стихотворений крупного поэта-революционера Боулу-Хьяульмара¹⁰⁹, напечатанном после его смерти, слышится радостное сознание того, что у народа появилось стремление к единству и сплоченности. (Это стихотворение было написано поэтом по случаю основания крестьянами общества для проведения некоторых земельных работ.) Он радуется возрождению единства:

Встающий

Из мрака могилы

Дух свободы...

Он вспоминает прошлое:

Руки исландцев,

Высохшие,

Костлявые руки...

Он знает, что теперь пробудилась воля:

Уста и ладони

Силой полны,

Хоть плечи давит гнет...

Он надеется, что сильная воля и прочное единство победят:

Много достойного

Сделать могут

Дружные руки

И разум, свободный

От навыков древних,

От злых суеверий.

И этот пробудившийся дух восстания не остановить никому. Боулу-Хьяульмар требует прав, которых были лишены многие поколения. Он возносит к небесам свое требование справедливости:

Выслушай мольбу, предвечный,

Укажи спасенья путь!

Если ж ты глухим пребудешь

К нашим стонам и мольбам,

Вопли ран моих кровавых

Небо в клочья разорвут.

Так началось восстание народных масс, которое было одновременно и национально-освободительной борьбой и которое характеризует последний век истории Исландии. Возрожденное единство пробудило у исландского народа боевой дух и дерзание, превратило изолированных одиночек в уверенные в своей победе шеренги, которые в течение ста лет ведут борьбу с иноземными и местными эксплуататорами. Уроки исландской истории, которые укоренились в сознании исландцев и которые глубоко затрагивали чувства народа, особенно, когда решались судьбы страны, противоречивы.

Исландцы были когда-то свободными людьми, создавшими в борьбе с эксплуататорским государством свободный народ и цветущую культуру. Когда народ Исландии вспоминает о совершенных тогда подвигах, он расправляет согнутую спину и поднимает голову. Это воспоминание вселяет в него мужество и уверенность в победе.

Но они были и рабами иностранного эксплуататорского государства. Позор и муки унижения и гнета – все еще жгут сердца исландцев, когда они думают об этом.

Воспоминание, о том, что исландцы сумели создать без государства и в борьбе с государством и что им пришлось вынести, когда они были выданы угнетателям, – это самое дорогое боевое наследие исландского народа.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 176-178.

2. Трёнды – жители Трандхейма (современный Трённелаг). – Прим. ред.

3. "Heimskringla, Hákonar saga góða", I.

4. Сыновья Альфивы – Свен и Харальд – сыновья датского, короля Кнута Великого и Альфивы, которая фактически была правительницей Дании. – Прим. ред.

5. В битве при Стикластадире (1030) Олав Святой пытался вернуть себе норвежский престол, но потерпел поражение и был убит. – Прим. ред.

6. "Heimskringla, Ólafs saga helga", CCXXXIX.

7. Сыновья Гуннхильд – сыновья Эйрика Кровавая Секира и Гуннхильд, которые пришли к власти вместе со своим братом Харальдом Серый Плащ, правившим Норвегией приблизительно с 960 по 970 год. – Прим. ред.

8. Для моральных представлений родового общества характерны слова Сигхвата о том, что король режет скот своего народа. Вне пределов своей страны королю разрешалось это делать. Гнев народа, вооруженного общества бондов, вызывает то, что король обижает свой собственный народ, свой родовой коллектив.

9. Гулатингслаг и Фростатингслаг – области в древней Норвегии, объединенные общими тингами. Первоначально – союзы племен. – Прим. ред.

10. Эрлинг Скьяльгссон (умер около 1027 года) – норвежский магнат, боровшийся против норвежского короля Олава Святого и перешедший на сторону датского короля Кнута Великого. – Прим. ред.

11. A. Holmsen. Norges historie, Oslo, 1949, b. I, s. 226.

12. Об этом событии Тьодольв* говорит:

Знаю – Харальда войско

Вой вело удачно:

Хольмиев** губитель

Не щадил и раумнев***.

И с огнем бороться

Было не под силу им.

И народ злосчастный

Истреблен пожаром.

Пламя жгло жилища

Тех людей жестоких.

Бил хейниев**** насмерть

Князь камнем злобы.

Люди о пощаде

Горестно молили,

Но напрасно: смерти

Хрингов***** пламя предало.

* Тьодольв Арнорссон – исландский скальд, умер около 1066 г. – Прим. ред.

** Хольмии – жители острова Борнхольм. – Прим. ред.

*** Раумии – жителя Раумарики. – Прим. ред.

**** Хейнии – жители Хейдмарка. – Прим. ред.

***** Хрингн – жители Хрингарики. – Прим. ред.

13. Эйнар Потрясатель Лука – траидхеймский магнат первой половины XI века" – Прим. ред.

14. "Heimskringla".

15. Вот еще один пример из более позднего периода развития личного войска. В "Саге о Магнусе Эрлингссоне" (в "Хеймскрингле") рассказывается об отношении Эрлинга Хромого к бондам и их предводителям, оказывавшим сопротивление. Адур выступил на острове Хисинг от имени бондов против требований Эрлинга. В ответ на это: "в ночь на шестой день рождества Эрлинг отправился на остров, окружил дом Ацура и сжег его в доме. Всего он убил десять десятков человек и сжег три двора. Затем он вернулся обратно в Конунгахеллу. После этого бонды пришли к нему и заплатили дань" [курсив мой. – Э. О.].

Эти грабительские походы совершали личные войска королей. В этом нет ничего удивительного, хотя в той же самой саге несколько выше говорится: "В то время норвежская держава переживала великий расцвет. Бонды были богаты и могущественны и не привыкли к неволе или войнам, которые им несли с собой отряды знати".

16. История Торольва Квельдульфссона рассказывается в "Саге об Эгиле" (см. "Исландские саги, М., 1956, стр. 63-99), которую многие считают произведением Снорри Стурлусона. – Прим. ред.

17. Херад – округ в древней Норвегии и Исландии. – Прим. ред.

18. Сверрир возглавлял движение биркебейнеров (см. примечание на стр. 250) и в 1184 году стал королем Норвегии (умер в 1202 году). – Прим. ред.

19. Эрлинг Хромой (умер в 1179 году) – норвежский магнат, который добился коронования своего сына Магнуса Эрлингссона (1156-1184), боролся за обеспечение его власти и погиб в битве против биркебейнеров. – Прим. ред.

20. "Heimskringla, Magnússaga Erlingssonar", XXI.

21. Баглеры и биркебейнеры – норвежские политические группировки, боровшиеся друг с другом в конце XII – начале XIII века. Баглеры (от baculus – епископальный посох) были клерикально-аристократической группировкой. Биркебейнеры ("березовые ноги") первоначально боролись против засилия крупных феодалов и высшего духовенства. – Прим. ред.

22. Слиттунги (буквально – "оборванцы") – беднейшие слои норвежского населения, поднявшие в 1217-1218 годах восстание против знати под предводительством священника Бени, который выдавал себя за короля Магнуса Эрлингссона. – Прим. ред.

23. "Сага о Хаконе" – сага Стурлы Тордарсона (см. примечание на стр. 224), история царствования норвежского короля Хакона Старого. – Прим. ред.

24. Риббунги – политическая группировка, возглавлявшаяся Сигурдом Риббунгом и боровшаяся против биркебейнеров. – Прим. ред.

25. Ярл Скули (умер в 1240 году) – соправитель Хакона Старого в начале его царствования. В 1239 году объявил себя королем, но был убит Хаконом. – Прим. ред.

26. Ср. Ó. Lárusson. Byggð og saga, bls. 35-40.

27. К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству, стр. 10.

28. Разумеется, уже в то время происходил процесс классовой дифференциации; работники и рабы стояли ниже бондов, а некоторые крупные землевладельцы – выше простых бондов, но для X и XI веков эта дифференциация не является главным, характерным признаком.

29. К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству, стр. 10.

30. Это развитие в действительности характерно для всего человечества. Экономическое неравенство и классовая дифференциация порождают гнет, классовую борьбу и государство. Древние родовые коллективы, рассеянные по всей земле, расслаиваются, преображаются и распадаются на антагонистические классы (рабов и рабовладельцев, арендаторов и помещиков, рабочих и капиталистов). Вместо братских уз, связывавших сородичей, многовековой горький опыт классовой борьбы создает братские узы, связывающие угнетенные трудящиеся классы – сначала в нескольких областях, затем в одной стране, наконец, во всем мире, пока развитие производительных сил не поднимется на такую ступень, что совместный труд всего трудящегося человечества сделает возможным искоренение бедности и гнета путем объединения против господствующего класса, захватившего в свои руки земные блага, производимые трудящимися классами. Трудящиеся классы всей земли превратятся тогда во владельцев земных богатств и орудий труда и вновь станут классами-собственниками – следствием этого будет исчезновение господствующих и угнетенных классов. Вновь возникнет соединение в одном лице трудящегося и собственника, вновь воцарится гармония. Но тогда человечество превратится в единый коллектив, занятый совместным трудом и разделенный на более мелкие коллективы, имеющие внутренние специфические интересы, не противоречащие интересам других коллективов, и внешние интересы, общие с другими коллективами. Поэтому развитие может идти без противоречий, без жестких столкновений и классовой борьбы.

31. Гудмунд Добрый, или Гудмунд Арасон, – исландский епископ (умер в 1237 году), боровшийся против засилья хавдингов и популярный среди беднейших слоев населения. – Прим. ред.

32. Почему зачатки государства появляются в Исландии в конце XII века, а не раньше?

Потому что классовые противоречия не были до этого времени столь значительными, чтобы у господствующего класса возникла потребность в государстве.

Когда же классовые противоречия развились до такой степени, что у господствующего класса появилась потребность в государстве? Когда эти классовые противоречия стали непримиримыми. Когда же это произошло?

Когда основная масса бондов больше не владела землей и превратилась в арендаторов, а кучка крупных хавдингов стала основными хозяевами земли в стране.

Энгельс пишет в "Происхождении семьи, частной собственности и государства":

"Итак, государство никоим образом не представляет из себя силы, извне навязанной обществу. Государство не есть также "действительность нравственной идеи", "образ и действительность разума", как утверждает Гегель. Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно" (Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 176).

33. "Sturlungasaga", I, bls. 240.

34. Сюсла – административно-территориальная единица в Исландии после потери ею независимости. – Прим. ред.

35. Ó. Lárusson. Byggð og saga, bls. 38-40.

36. Скальхольт – резиденция епископа. – Прим. ред.

37. "Хунгрвака" – написанная около 1200 года история первых пяти епископов. – Прим. ред.

38. Холар – второе епископство в Исландии, основанное в 1106 году в Северной четверти. – Прим. ред.

39. Законоговоритель Маркус, или Маркус Скеггьясон, влиятельный исландский хавдинг и скальд. Умер в 1107 году. – Прим. ред.

40. Согласно этому преданию, Семунд вернулся из школы чернокнижия в Исландию верхом на черте, который принял образ тюленя. По дороге Семунд читал псалтырь, а подплыв к родным берегам, ударил тюленя псалтырем по голове так, что тот утонул. – Прим. ред.

41. В связи с теми изменениями, которые происходили в классовом положении хавдингов в конце периода народовластия, поучительно сравнить два рассказа, относящиеся к началу этого периода, с поведением Йона Лофтссона в конце XII века. Когда сыновяь Грима Бахромы убивали Льота, другие хавдинги не могли не помочь им. Когда Гудмунд Могучий услышал о том, как Скарпхедин поносил в лицо Торкеля Дерзкого, ему это так понравилось, что он примкнул к сыновьям Ньяля. Когда Йон Лофтссон услышал, что убит его главный враг среди хавдингов, на него произвела впечатление не смерть его противника, а то, что "незнатные люди" напали на хавдинга. У крупных хавдингов уже появилось классвое высокомерие вместо характерного для годи, предводителей бондов X и XI веков, уважения к роду и к личности 9ср. статью Гуннара Бенедихтссона на эту тему в рождественском номере газеты "Þjóðviljinn" за 1949 год).

42. "Hákonarsaga", ср. "Sturlungasaga", IV, bls. 228.

43. С другой стороны, в учении католической церкви о том, что бедность угодна властителям небесным и земным, содержалась проповедь милосердия, имевшая, несомненно, положительное значение.

44. См. о нем на стр. 169 и сл. – Прим. ред.

45. H. K. Laxness. Gerska ævintýrið, bls. 122.

46. "Эдда", перевод С. Свириденко. М., 1917, стр. 298.

47. Монах Гуннлауг, или Гуннлауг Лейвссон (умер в 1218 году), – автор жизнеописания епископа Йона Агмундарсона и других произведений. – Прим. ред.

48. Йон Лофтссон – видный исландский хавдинг, умер в 1197 году. У него воспитывался Снорри Стурлусон. – Прим. ред.

49. "Йонсбок" – сборник законов, принятый в 1281 году на альтинге под давлением Лодина Пряди, посланца норвежского короля. Сборник назван по имени его составителя Йона Эйнарссона. – Прим. ред.

50. Характерно, что одновременно с утратой связей между хавдингом и бондами, с созданием крупными хавдингами своего классового войска и превращением хавдинга из вождя в господина изменяется и его место в битве. Раньше вождь шел впереди всех отчасти потому, что девизом родового общества была "одна судьба для всех", а отчасти и потому, что вождями предпочтительно выбирались смелые и мужественные люди. Теперь же хавдинг считал себя выше других людей, чувство своей классовой исключительности стало в его мышлении сильнее чувства товарищеской солидарности. Лучше всего этот новый взгляд крупного хавдинга проявляется в речи Гицура Торвальдссона, обращенной им к его людям перед битвой при Эрлюгсстадире*: "Я не желаю идти перед остриями ваших копий, как Кольбейн Тумасон, мой родич, шел перед людьми со Скагафьорда, когда он пал в битве у Видинеса"** ("Sturlungasaga", II, bls. 314).

* Битва при Эрлюгсстадире – одна из наиболее кровопролитных битв между исландскими хавдингами; произошла в 1238 году. – Прим. ред.

** Битва у Видинеса произошла в 1208 году между Кольбейном Тумасоном и людьми епископа Гудмунда Доброго. – Прим. ред.

51. В "Саге о Стурлунгах" (III, стр. 118) говорится: "Выбрали Бранда тогда стоять над всеми теми местами, которые были перечислены раньше. Стал он получать все доходы с этих мест, которые раньше получал Кольбейн, и налог овцами".

В "Саге о Стурлунгах" (IV, стр. 58), в рассказе о том, как люди со Скагафьорда избрали Торгильса Заячья Губа" говорится: "Бродди сказал: "Всего не предусмотришь, они с епископом скоро помирятся, а люди со Скагафьорда всегда платили за предводителя".

Несколько ниже описывается, как неуплата налогов вызывала насилие и грабежи (IV, стр. 65).

О том, каким могуществом пользовался Гицур на Скагафьорде в 1259 году, говорится: "Бонда со Скагафьорда способствовали обогащению хозяйства ярла. Каждый, кто должен был платить тинговый сбор, платил ему" (IV, стр. 108).

52. В "Саге о Стурлунгах" (II, стр. 226) рассказывается о Кольбейне и Орекье после убийства Кальва в Миклабере: "Приехав в округу Кольбейна, они потребовали, чтобы бонды поехали в ополчение на Скагафьорд и сами бы кормили себя". А о Сигхвате Стурлусоне говорится (стр. 227, 228): "А Сигхват узнал, что у Скагафьорда собраны ополчения бондов. У него тоже было ополчение в Грунде, и он один содержал его, а не бонды".

53. Приводимые ниже отрывки из "Саги о Стурлунгах" дают некоторое представление о том, что приходилось выносить бондам от хавдингов:

"А о Кольбейне и его людях надо рассказать, что они поехали в Хваммсвейт, а оттуда в Лаксардаль. Там они принялись грабить, увечить людей и отбирать добро. Люди стали тогда угонять свой скот в горы. Так они спасли себе жизнь и свое добро" (IV, стр. 52).

"Многие изменили тогда Торду и отправились к Кольбейну. А некоторые ушли жить в горы со своим скотом, так что дома остались стоять пустые и заброшенные" (III, стр. 114).

54. "Sturlungasaga", II, bls. 261.

55. Там же, III, стр. 51.

56. Там же, IV, стр. 53.

57. Там же, IV, стр. 63.

58. Там же, IV, стр. 17.

59. Битва на Твере – битва между исландскими хавдингами; произошла в 1255 году. – Прим. ред.

60. "Sturlungasaga", IV, bls. 37.

61. Там же, III, стр. 8.

62. "Biskupa sögur", I, bls. 512.

63. Арон Хьярлейфссон, герой "Саги об Ароне Хяьрлейфссоне". О нем рассказывается также в "Саге о Стурлунгах". – Прим. ред.

64. Хравн Свейнбьярнарсон – герой "Саги о Хравне Свейнбьярнарсоне", представляющей собой часть "Саги о Стурлунгах". – Прим. ред.

65. Торд Стурлусон – брат знаменитого Снорри Стурлусона. – Прим. ред.

66. "Новый общественный журнал" ("Ný félagsrit") был основан в XIX веке и издавался Йоуном Сигурдссоном (см. примечание к стр. 200). – Прим. ред.

67. Именно этого, в частности, не хватало и массовым крестьянским восстаниям в Англии, Франции и Германии в XIII-XVI веках. Правда, в этих странах классовое расслоение началось гораздо раньше, классовая борьба была более ожесточенной, а классовое самосознание крестьян, несомненно, более развитым, но восстания крестьян всегда были ограничены пределами данной области и не охватывали всей страны. Впоследствии исландские бонды еще проявят солидарность, свидетельством чему служит Аусхильдармирское соглашение и т. д.

68. Cp. G. Вenediktsson, "Réttur", 1952, 3. h.

69. Сотня – денежная единица. – Прим. ред.

70. Эйрир – единице веса (27 граммов) и денежная единица (эйрир серебра или эйрир золота). – Прим. ред.

71. "Sturlungasaga", IV, bls. 131.

72. Халльвард Золотой Башмак – посланец норвежского короля Хакона Старого. Он должен был проследить за тем, чтобы ярл Гицур выполнил данное им обещание – заставить исландцев платить королю подать и тем самым признать власть короля над Исландией. – Прим. ред.

73. "Sturlungasaga", IV, bls. 132.

74. Гицур "послал своих людей на север страны, к Скагафьорду и Эйяфьорду, собирать войско, и тех, кто не поехал, обвинил в измене", – говорится в "Саге о Стурлунгах" (IV, стр. 126); в это время Гицур готовился к нападению на Торда Андрессона.

75. "Старый договор" – договор, заключенный в 1262 году между исландцами и норвежским королем Хаконом. По этому договору Исландия фактически теряла свою независимость. – Прим. ред.

76. "Сага о епископе Арни" – одна из так называемых "саг о епископах". – Прим. ред.

77. Лодин Прядь – см. примечание на стр. 274. – Прим. ред.

78. Йоун Арасон (1484-1550) – католический епископ и исландский национальный герой. Боролся против введения лютеранства и вмешательства датского короля в исландские дела, за что был казнен вместе с двумя своими сыновьями. Первым ввел в Исландии книгопечатание (около 1530 года). – Прим. ред.

79. Эйнар Аусмундссон из Неса (1828-1893) – видный деятель исландского крестьянского движения. – Прим. ред.

80. Скули Тороддсен (185901915) – выдающийся борец за независимость Исландии. – Прим. ред.

81. Видукинд – вождь саксов, который в конце VIII века возглавил ряд их восстаний против Карла Великого. – Прим. ред.

82. Несколько выписок из летописи лучше всяких описаний покажут, в каких условиях народ жил в те века:

1523. "В эту зиму умерло множество бедняков".

1566. "Умерло много бедняков".

1603. "Умерло 9 тысяч человек".

1626. "Под Йёкудлем повешен за кражу человек. Один человек, поротый и клейменый, повесился в Хлидаренди".

1627. "Много событий"... "Под Йёкудлем у Кеблавика утонуло 7 человек. 10 человек утонуло в Киркьювоге. Два кораблекрушения у Флаунгастадира. 10 человек утонуло у Котферьи на Эльвусау. 4 корабля прибило к Судурнесу, один погиб к западу от Йёкудля".

1634. "Бедный люд умирал с голоду и замерзал".

1685. "7 кораблей потерпело крушение у Ставнеса, утонуло 58 человек... Один корабль потерпел крушение у Гувускаулара, утонуло 6 человек. Один корабль потерпел крушение у Хоульма возле Лейры, утонуло 5 человек. Один корабль потерпел крушение в Ньярдвике, утонуло 4 человека. Один корабль потерпел крушение у Эйрарбакки, утонуло 9 человек. Четыре корабля потерпели крушение у островов Вестманнаэйяр, утонуло 50 человек. Всего за одну эту зиму на море погибло 132 человека".

"Осужден Пьетур Йоунссон с Боргарфьорда, вот что говоривший об обоих лагманах: "Лучше было бы им, позорящим звание лагмана, отрубить голову..." Будучи закован в кандалы, бежал".

1696. "По всей стране умирал бедный люд от голода и болезней".

В 1700 году во время бурана зимой погибло 153 человека, а всего в тот год погибло 30 кораблей и 400 человек; В летописи говорится:

"Великий голод по всей стране, особенно же на севере, так что множество народу умерло от истощения. И трупы людей находили между хуторами, на пастбищах и в лачугах. Особенно же на юге и западе умирали нищенствующие странники из других четвертей и бедняки, которых некоторые рыбаки в годы обильной рыбной ловли собрали для того, чтобы они занимались ловлей на их лодках, и которых они теперь не могли кормить".

В перечисленных нами свидетельствах, взятых наугад, не упоминается о том, каково было положение, когда к голоду, порожденному эксплуатацией, добавлялись стихийные бедствия: извержения вулканов, эпидемии и другие бедствия.

Вот цифры, дающие представление об эксплуатации Исландии иностранным торговым капиталом: с 1774 по 1784 год в Исландию было ввезено товаров на 1 336 тысяч риксдалеров, а вывезено – на 2 519 031 риксдалер.

Рассказ из летописи показывает, что ждало добрых хавдингов:

1575. Умер Орм Стурлусон. Он был богат и щедр... "чересчур добрым был он лагманом... За столь удивительное поведение он попал в большую немилость у богачей и крупных хавдингов, и они очернили его, так что он потерял свою должность лагмана".

83. Þórður Eyjólfsson. Alþingi og héraðsstjórn, bls. 15.

84. Там же.

85. Там же, стр. 19.

86. Там же, стр. 19-20.

87. Там же, стр. 22-23.

88. Естественно, одним из первых требований нарождающегося демократического движения в Исландии было требование возвращения права выбирать членов правления хреппов. Йоунас Хадльгримссон* выдвинул это требование в своей статье во "Фьёльнире"** (1 год издания), озаглавленной "Несколько слов о хреппах в Исландии". В этой статье он требует не только новых выборов через каждые 3 или 4 года, но и нового духа в обществе, чтобы люди жили, "как братья, с пользой друг для друга". Когда в Исландии началась борьба, вожди движения за национальную свободу и демократию, особенно пробст Хан нес Стефенсен, ставят перед собой эту же задачу. Их борьба увенчалась успехом, и 4 мая 1872 года было принято уложение о сельском управлении Исландии, согласно которому вопросы местного управления должны решаться выборными комиссиями хреппов. "Единовластию в хреппах", как выразился в "Доме на пустоши" Йоун Трейсти***, пришел конец, и борьба современной демократии увенчалась первой победой в области сельского управления.

* Йоунас Хадльгримссон (1807-1844) – один из крупнейших исландских поэтов-романтиков. – Прим. ред.

** "Фьётьнир" – журнал, издававшийся с 1835 по 1847 год на исландском языке в Копенгагене и сыгравший важную роль в истории исландской литературы и исландском национальном движении. – Прим. ред.

*** Иоун Трейсти – псевдоним исландского писателя Гудмунда Магнуссона (1873-1918). – Прим. ред.

89. Магнус Эйрикссон – норвежский король (1316-1374). – Прим. ред.

90. Diplomatarium islandicum, VII, bls. 573-574.

91. Йоун Эспоулии – исландский историк (1769-1836). – Прим. ред.

92. J. Aðils. Íslenskt þjóðerni, bls. 180.

93. Имеется в виду извержение трещины Лаки в 1783 году, которое было самым сильным не только в Исландии, но и во всем мире. Оно причинило огромный ущерб населению Исландии. – Прим. ред.

94. См. примечание на стр. 288. – Прим. ред.

95. "Сага о Ньяле". Исландские саги. М., 1956, стр. 668.

96. X. К. Лакснесс прекрасно пишет об этом в послесловии к "Саге о Греттире". Описав развитие данной саги с самого ее возникновения в "золотой век" эпохи викингов, он говорит: "Сага сжимается до одного образа, нарисованного скупыми штрихами, она, если можно так выразиться, сужается в одном человеке, возвышающемся, как одинокий крутой утес в море, и в то же время расширяется в скорбный символ всего народа". И Лакснесс заканчивает словами о том, что "Сага о Греттире" – это история исландского народного мученика, история терзаний подлинного исландского Христа, являющегося одновременно и человеком, и сверхъестественным существом, народного Христа, взявшего на себя все наше горе и грехи. Эта сага – как бы общий знаменатель всех наших других саг, а также истории нашего народа".

97. Ауд – верная жена Гисли, которая поддерживала его в изгнании. – Прим. ред.

98. Иллюги – младший брат Греттира, добровольно последовавший за ним в его последнее убежище и геройски погибший вместе с ним. – Прим. ред.

99. Пожалуй, никто не дал лучшего определения исландского языка, чем великий друг Исландии Расмус Кристьян Раск*, писавший:

"Мне утешительно и радостно изучать этот язык и видеть по его памятникам, как люди в прежние времена сносили несчастья и мужественно преодолевали их. Я изучаю исландский язык не для того, чтобы научиться политике, приобрести военные знания и т. п., но для того, чтобы научиться образу мысли мужа, для того, чтобы избавиться от укоренившегося во мне с детства благодаря воспитанию духа убожества и рабства, для того, чтобы закалить мысль и душу так, чтобы я мог без трепета идти навстречу опасности и чтобы моя душа предпочла скорее расстаться с телом, чем отречься от того, в истинности и правоте чего она непоколебимо убеждена".

* Расмус Кристьян Раск (1787-1832) – знаменитый датский лингвист, один из основоположников сравнительного языкознания. – Прим. ред.

100. Часто спорят относительно рим. Римы были для исландцев тем же, чем были более веселые песни для южных народов.

Римы в Исландии – это народные песни, сложенные не при свете южного солнца, а темными зимними вечерами. В течение долгой зимы их распевали отдельные семьи, а не вся деревня во время танцев на зеленом лугу во время летних вечеринок.

Римы – это народные рыцарские романы, с художественной точки зрения более ценные, нежели рыцарские романы господствующего класса. Они сохранили наследие родового строя н язычества, например метафоры и кемпинги*, которыми поэты пользовались весьма искусно и которые они применяли для того, чтобы лучше выразить отношение народа к угнетателям, выразить его надежды на лучшее будущее.

Даже в самые мрачные века для исландского народа римы были настоящим оружием угнетенных классов, при помощи которого он высмеивал господ. Именно в этом жанре народные поэты достигли вершин своего мастерства, именно в этом жанре наиболее остра их сатира. Исландский народ согласен с Торстейном Эрлингссоном**, который сказал о "светлых эльфах" рим: "Я должен за многое поблагодарить их, они защищали сердце".

* Поэтические обозначения типа, "конь волн" (корабль), "огонь битвы" (меч) и т. п. Их широко применяли древнеисландские скальды. – Прим. ред.

** См. примечание на стр. 49. – Прим. ред.

101. Сигурд Брейдфьорд (1798-1846) – выдающийся исландский народный поэт, автор рим и лирических стихов, по профессии бондарь. Оулав Льоусвикинг – персонаж из романов Лакснесса. – Прим. ред.

102. Бремерхольм – улица и тюрьма в Копенгагене. – Прим. ред.

103. Йоун Хреггвидссон из Рейна – герой романа X. К. Лакснесса "Колокол Исландии". – Прим. ред.

104. Бьярт из Летней обители – герой романа К. Лакснесса "Самостоятельные люди". – Прим. ред.

105. Е. Ó. Sveinsson. Forspjall.

106. В исландском календаре месяц торри – месяц с середины января до середины февраля; месяц гоуа – с середины февраля до середины марта. – Прим. ред.

107. Эта поговорка взята из следующей сказки:

"Ходила в исландском народе такая сказка. Когда я был маленьким, мать рассказывала мне ее. Больше я никогда не слышал и не читал. У меня не получится из нее стихотворения в прозе, хотя она до сих пор звучит в моих ушах, как эхо истории Исландии.

Давным-давным давно, когда бедность и голод косили исландцев, жила в одной хижине вдова со своими детьми. Жила она одна высоко в горах, на бесплодной пустоши. У нее было двое детей и всего лишь одна корова. Дело было зимой. Пришло рождество, но в доме нечего было есть. Дети стали жаловаться матери на голод и темноту. Мать же утешала их тем, что корова начнет доиться в конце ближайшего месяца гоуа. Мы знаем, что от рождества до месяца эйнмаунуд три месяца. Но благодаря этой спасительной надежде матери удалось привести детей в такое радостное рождественское настроение, что они принялись распевать, пока не заснули, стихи с таким припевом: "Можно прождать и торри и гоуа, а там и корова даст молока".

Однажды мать сказала мне, что кое-кто рассказывает еще, будто оба ребенка умерли от голода задолго до конца месяца гоуа, но она знает, что это неверно. "Но чем же эти дети жили так долго?" – спросил я. "Не знаю точно, – ответила мама, – но, по-видимому, надеждой" (Stephan G. Stephansson, Bréf og ritgerðir, IV, bls. 240).

108. Среди крестьян, принимавших участие в этой поездке, находился Гудмунд Стефаунссон, отец Стефана Стефанссона. Гудмунду Стефаунссону было тогда немногим больше тридцати лет.

109. Боулу-Хьяульмар, или Хьяульмар Йоунссон, – исландский народный поэт (1796-1875). – Прим. ред.