| Пророчество Одина о господстве его рода на Севере и проклятье вёльвы образуют мифологический фон, на котором развертывается реальная история Норвегии.
Судьба отдельного конунга – это его личная судьба, но судьбы выдающихся вождей, переплетаясь и вступая в конфликт между собой, образуют ткань истории, как она рисуется Снорри. К тому же норвежские конунги при всех своих индивидуальных особенностях – прежде всего представители королевского рода, и если каждая из саг "Круга Земного" рассказывает о жизненном пути одного из конунгов, корпус всех этих саг вместе образует стройное и законченное целое – сагу о норвежском королевском роде, по отношению к которой отдельная сага – лишь одно звено.
История для Снорри – результат конфликтов между людьми, выполняющими веления своей судьбы и руководствующимися определенными нормами. Поскольку главными носителями "исторического начала" в "Круге Земном" являются конунги, характеристике каждого из них придается большое значение. В "портретах" государей запечатлены определенные идеалы и ценности. Уже это обстоятельство обязывает нас обратиться к вопросу об идеальном конунге, каким он рисуется сознанию средневекового скандинава. Вместе с тем было бы важно выяснить, как соотнесены между собой отдельные описания конунгов, не скомпонованы ли они в сагах применительно к некоему ритму?
Перед читателем "Крута Земного" проходит длинная вереница норвежских конунгов. Каждому из них Снорри считает необходимым дать хотя бы краткую характеристику. Помимо оценки государя, как правило, опирающейся на мнение его современников, в сагах можно найти множество фактов, проливающих свет на его достоинства или недостатки. На первый взгляд, "портреты" конунгов кажутся довольно однообразными. И в самом деле, они подчиняются определенному стереотипу, и очень многие черты с небольшими вариациями переходят от конунга к конунгу. Создается впечатление, что у Снорри имелась своего рода "модель" идеального государя. Какова она? Каковы этические требования, которые предъявлялись скандинавами к своим вождям? Кроме того, любопытно было бы сопоставить отдельные характеристики конунгов. Тогда, вероятно, удалось бы увидеть, одинаковы ли образы древних и новых правителей Норвегии.
Можно заранее сказать, что "портреты" первых конунгов, изрядно отстоявших от времени, когда писался "Круг Земной", представляют собой расцвеченную легенду, "портреты" же конунгов XII в., о которых еще могли помнить, создавались с учетом кое-каких фактических данных. Тем более интересно установить, в какой мере Снорри считался с этими фактами, а в какой подчинял их априорной схеме.
Образ идеального вождя дан уже при рассказе об Одине. Он красив и благообразен, ловок и воинствен, способен изменять свой облик, сведущ в магии, обладает такой силой слова, что все ему верят, и говорит стихами, как скальды, перенявшие от него это искусство. Один защищает страну от нападений врагов и совершает жертвоприношения1 для того, чтобы в ней парили мир и урожаи, а свеи платят ему за это налог. Таким образом, государство, по Снорри, основывается на принципе обоюдности отношений, взаимного выполнения обязательств: подданные содержат правителя и повинуются ему, а он обеспечивает их благополучие. Средства, гарантирующие процветание страны, магические: это жертвоприношения и языческие обряды. И такие средства используют все конунги, как непосредственные преемники Одина, так и исторические норвежские государи языческой эпохи.
Облик конунга Ингви во многом повторяет облик Одина: воинственный, победоносный, красивый, ловкий, сильный в битвах, щедрый на подарки, веселый, популярный и знаменитый, участник военных походов, которые принесли ему славу. Здесь слиты воедино врожденные и благоприобретенные качества, и подобная неразличимость генетических и культурных признаков останется присущей всем "портретам" государей в "Круге Земном". Черты характера и внешности, с одной стороны, и умение и навыки – с другой, имеют, в представлении Снорри, общий источник – благородство происхождения, которое прежде всего дает право и основание быть конунгом. При этом героические, воинские доблести всегда на первом месте.
Правда, уже среди Инглингов появляется и иной тип. Конунг Хуглейк миролюбив, лишен воинственности, богат и жаден до имущества. Конунг Аун, о котором говорилось ранее (ценою жизни своих детей он обманывал смерть, заключив договор с Одином), мудрый человек и большой blótmaðr, т. е. активный участник языческих жертвоприношений и пиров, но не воин. Другой упомянутый выше конунг, Олав Лесоруб, тоже не отличался воинственностью, он был знаменит своими расчистками в лесах, где основал новые большие поселки. Но, прибавляет Снорри, свеи "считали это недостойным". Видимо, функции воина и жертвователя ценились в то время выше, чем мирная хозяйственная деятельность, подобавшая скорее бондам.
Противоположный характер был у конунга Хальвдана, сына Эйстейна – великого воина, участника викингских походов, в которых он добыл большие богатства. Его прозвали "милостивым и скупым на пищу", ибо, "как рассказывают, он давал в качестве платы своим людям столько же золотых монет, сколько другие конунги давали серебряных, но морил их голодом".
Это в высшей степени любопытно! Щедрость – одно из самых главных качеств вождя, привлекавшее к нему дружинников. В драгоценностях и оружии, которые он им раздавал, они видели не только награды и средство обогащения, но, как уже говорилось, и материализацию его личной "удачи". Поэтому полученные от конунга монеты и гривны не растрачивались его людьми – их превращали в украшения и носили на себе. Казалось бы, чего проще было дружинникам Хальвдана истратить часть полученных от него денег на приобретение продуктов и не сетовать на недостаток пищи, однако они этого, по-видимому, не делали, не желая расстаться с драгоценностями, воплощавшими "счастье" воинственного и победоносного конунга. Совместные пиры с вождем тоже имели куда более глубокий смысл, нежели простое утоление голода: они представляли большую ценность для их участников, которые общались с конунгом и совместно с ним поднимали на пиру кубки в честь богов, ибо эти возлияния и обеспечивали мир и процветание. И дары конунга, и устраиваемые им пиры были исполнены сакрального значения.
Щедрость воспевается большинством цитируемых Снорри скальдов, которые получали подарки от вождей, посвящая им за это свои песни.
Качества, приписываемые легендой первым правителям Севера, присуши и конунгам, которые фигурируют в сагах, следующих за "Сагой об Инглингах".
Конунг Хальвдан Черный "был счастливее всех конунгов в отношении урожаев" (Halfd. sv., 9).
Добрый мир и урожай царили в Норвегии и при его сыне Харальде Прекрасноволосом. Он был щедрым конунгом, и люди его за это любили, хотя известно о жестокости, с которой он объединял страну и расправлялся с непокорными, и о притеснениях, причиненных им бондам путем отнятия наследственных владений, одаля, и обложения их тяжелыми податями. Ни Харальд Прекрасноволосый, насильственно подчинивший себе страну, ни его сыновья, между которыми престарелый конунг поделил свое королевство, не были провозглашены в качестве правителей страны на народных собраниях – тингах. Между тем законным способом получения власти над Норвегией считалось именно принятие конунга бондами – konungstekja. В этом смысле власть Харальда Прекрасноволосого была в глазах населения основанной на насилии, и многие знатные люди бежали от него за море.
Идеалом конунга для Снорри является Хакон – младший сын Харальда Прекрасноволосого, известный под прозвищами Воспитанник Адальстейна (он воспитывался при дворе английского короля Этельстана) и Добрый. Хакон – первый конунг-христианин в Норвегии, хотя ему и не удалось крестить ее население. Он был так мужествен, что однажды в бою пошел впереди своего знамени без шлема и кольчуги. При нем в Норвегии царили благополучие и мир для бондов и купцов на море и на земле, он много заботился о законах, и сага приписывает ему основание областных судебных собраний – Гулатинга и Фростатинга. Люди говорили, что в Хаконе возродился конунг Харальд, от которого он отличался только одним: вступив на престол, он возвратил бондам одаль, отнятый было у них Харальдом Прекрасноволосым, и поэтому Хакона все любили. Естественно, что при нем собирали добрые урожаи. В отличие от своего отца Хакон был провозглашен конунгом на тинге и, следовательно, считался вполне законным конунгом. Смерть Хакона оплакивали и друзья, и враги, и все говорили, "что такого доброго конунга, как он, уже не будет в Норвегии" (Hák. góða, 1,6,11,21,32). В этих словах, имеющих характер пророчества, можно видеть известную оценку дальнейшей истории норвежского королевского дома. Хакон Добрый остается в сознании следующих поколений эталоном правителя, давшего народу мир и стоявшего на страже старых обычаев и вольностей.
Здесь выражено общее отношение к историческому времени: перемены, которые оно приносит, обычно не ведут к лучшему. Самые славные и могущественные конунги правили на Севере в легендарные времена. Об этом прямо говорится в "Саге о Хаконе Добром". Когда конунг на Фростатинге потребовал от бондов перейти в христианство, их предводитель Асбьёрн из Медальхуса ответил ему отказом:
– Мы, бонды, решили, конунг Хакон, когда ты созвал здесь, в Трандхейме, первый тинг и мы приняли тебя конунгом и получили от тебя наш одаль, что нам достались в руки небеса, но теперь мы не знаем, что и думать, – получили ли мы свою свободу или снова должны стать рабами из-за этого странного предложения оставить веру своих отцов и всех предков, которой придерживались начиная с века сожжений и ныне, в век курганов; а ведь они были лучшими людьми, чем мы, но и нам эта вера служила очень хорошо (там же, 15).
Предки лучше потомков, подобно тому как прошлое значительнее настоящего. Такая оценка истории вообще характерна для мифологического сознания, видящего в настоящем отблеск "изначального" времени, времени богов, "культурных героев", основателей государств и создателей норм и обычаев. В речи Асбьёрна идеализируемое прошлое связывается с язычеством и свободой. Настоящее же и будущее угрожают бондам такими новшествами, как христианство и утрата независимости. Это приравнивание языческих верований к вольностям встречается у Снорри не раз. Несмотря на то, что в принятии христианской религии он не может не видеть прогресса, он не скрывает, что смена веры сопровождается "порабощением" народа, нарушением старинных традиций и потерей вольностей. В этой оценке заключена несомненная двойственность. Она накладывает отпечаток и на понимание роли Хакона Доброго. Он славен прежде всего тем, что возвратил бондам их старинные свободы и утвердил право в стране. Он христианин, но миссия его не удалась (бонды принуждали его приносить жертвы для того, чтобы в стране сохранялись урожай и мир); погребен он в кургане по языческому обряду. В цитируемой Снорри поэме "Hákonarmál" скальд Эйвинд рисует прибытие конунга к Одину в Валхаллу. "О его времени всегда будут говорить как о славном и добром" (там же, 32).
Преемники Хакона – сыновья Гуннхильд пользовались дурной славой: каждому из них требовалось много средств для содержания дружины, поэтому они прослыли жадными людьми, не соблюдавшими установленных Хаконом законов.
Тем не менее и о Харальде Серая Шкура, и о его братьях Снорри говорит как о конунгах, отвечающих определенному идеалу: хороши собой, рослые, сильные, храбрые и воинственные, ловкие. Скальд Глум Гейрасон упоминает двенадцать "искусств" (íþróttir) "щедрого" конунга Харальда. Подобно тому как в скальдической поэзии даже трусливого вождя можно было назвать героем, так и у Снорри любой конунг безотносительно к его личным свойствам, как правило, обладает некоторым набором качеств, предполагаемых у государя.
Сменивший сыновей Гуннхильд ярл Хакон Сигурдарсон был язычником, и в первую же осень его правления везде уродился хлеб и к берегам Норвегии пришла сельдь (Ól. Tr., 16). Создается впечатление, что Снорри и сам, подобно язычникам X в., склонен связывать благополучие страны с религиозным поведением ее правителя!
Лучшие черты идеального правителя воплотились в Олаве Трюггвасоне, который, несмотря на то что его правление длилось всего лишь пять лет, остался в памяти людей как один из величайших конунгов Норвегии. Уже в детстве он был красивее и сильнее всех.
Олав прослыл непревзойденным удальцом – íþróttarmaðr. Íþrótt – труднопереводимое слово, оно означает и "ловкость", и "умение", и "способность" – единство прирожденных качеств и сознательно развитых навыков. Однажды Олав забрался на неприступную скалу и водрузил щит на ее вершине. В другой раз он выручил своего дружинника, который не мог спуститься с горы, – он снес его на руках. Конунг Олав мог ходить по веслам вдоль наружной части борта корабля, в то время как его люди гребли. Он умел жонглировать сразу двумя ножами, одинаково ловко владел мечом, держа его в правой или в левой руке, и мог метнуть сразу два копья. Олав отличался веселым нравом, дружелюбием, щедростью, стремительностью, всех превосходил храбростью в бою. В гневе он проявлял крайнюю жестокость и пытал своих врагов, сбрасывая их со скал, отдавая на растерзание собакам, калеча и сжигая их живьем. За эти качества его любили друзья и боялись недруги. "И во всем у него был успех, потому что одни из дружбы и по доброй воле, а другие из страха делали то, чего он желал" (Ól. Tr., 85).
Считалось, по словам Снорри, что первым в Норвегии по красоте, силе и ловкости был Хакон Добрый, а вторым – Олав Трюггвасон. Но Олав Трюггвасон играет в истории Норвегии (в трактовке Снорри) еще и иную, сакраментальную роль. Он выступает в качестве провозвестника Олава Святого, который родился в тот самый год, когда Олав Трюггвасон стал править Норвегией, и которого он крестил в трехлетнем возрасте. Мистическая связь между Олавами сохраняется и впоследствии: Олав Трюггвасон является Олаву Харальдссону в критические моменты его жизни и оказывает на него решающее влияние своими советами и увещаниями.
Как видим, от древних конунгов требовались не только знатность происхождения, принадлежность к роду Инглингов, но и наличие доблестей, делавших их пригодными для роли вождя. Среди этих качеств первенство принадлежит физическим данным и личному мужеству. Способности политические, дипломатические, мудрость законодателя, очевидно, не считались столь же обязательными. Ведь и Хакон Добрый, прославленный как законодатель, принял законы Фростатинга и Гулатинга по совету мудрейших людей, а не вполне самостоятельно. То, что Снорри постоянно делает акцент на чисто воинских качествах конунгов, на их щедрости и расположении к друзьям, а также на личной "удаче", легко объяснимо. Конунг в тот период, собственно, не глава государства, а вождь народа, начальник дружины, связанный со своими людьми узами дружбы и личной службы. Столь же непосредственны его отношения и с подданными. Между государем и населением страны еще нет промежуточного звена в виде сколько-нибудь развитого аппарата управления. Он разъезжает по подвластной ему территории, собирая дань и посещая тинги и пиры, на которых решает все важные вопросы и споры. На тинге его и провозглашают конунгом. Столь же необходимо его прямое участие в жертвоприношениях. Поэтому личная удаль конунга имеет огромное значение, он должен воплощать качества, которые привыкли приписывать вождю.
Такие качества в полной мере присущи и Олаву Харальдссону. Он хорош собой, хотя и плотного сложения и среднего роста (его прозвали Олавом Толстым); лицо у него широкое и красное, волосы каштановые, глаза необычайно ясные, блестящие и пронзительные, внушавшие страх, когда он впадал во гнев. Олав быстро созрел физически и духовно и с 12 лет участвовал в викингских походах на Западе, где одержал немало славных побед. Подобно Олаву Трюггвасону, Олав Толстый был великий íþróttarmaðr. Он метко стрелял, хорошо плавал, лучше всех метал копье, владел ремеслами, отличался ловкостью в любых играх и всегда и во всем хотел быть первым, как подобало его достоинству и происхождению. Олав был храбр и красноречив, привязан к своим сородичам и друзьям.
Воспитывавший его отчим, мелкий конунг Упплёнда Сигурд Свинья, рано подметил в характере мальчика гордость и благородство. Сам Сигурд, рачительный хозяин, вел жизнь, напоминавшую жизнь бонда. Однажды он велел маленькому Олаву оседлать для него коня. Тот взял самого большого гусака, положил на него седло и сказал Сигурду, что лошадь оседлана. Увидев это, отчим заметил:
– Ясно, что ты не желаешь меня слушаться; мать твоя права – было бы лучше, если б я не заставлял тебя делать то, что тебе не по душе. Мы, очевидно, разные люди, и ты более горд, чем я (Ól. helga, 1).
Когда по возвращении из заморских походов Олав заявил на собрании конунгов Упплёнда о своих притязаниях на норвежский престол, Сигурд Свинья вспомнил в своей речи о детских поступках пасынка и отметил большую разницу между его собственным отношением к жизни, которое он назвал "незначительностью", и "высоким духом", "великими планами", вынашиваемыми Олавом.
Со временем, утвердившись в Норвегии и приступив к последовательному обращению ее населения в "истинную веру", Олав обнаружил черты, в большей мере отвечавшие идеалу христианского государя, чем военного вождя. Снорри пишет, что он обычно вставал рано утром и шел в церковь слушать службу. Затем он приступал к беседам с людьми, нуждавшимися в его суде и решении, приглашая к себе "всех наиболее разумных". Он часто приказывал излагать ему содержание законов, установленных в Трандхейме Хаконом Добрым, и изменял право в лучшую сторону. По совету епископа и священников он утвердил христианское право, заботился об искоренении язычества и старых обычаев, противоречивших христианству. Олав вел чистую жизнь и усердно молился, почувствовав же умаление своей власти и возросшее сопротивление бондов, он всецело сосредоточился на служении Богу. Теперь Снорри подчеркивает иные свойства Олава Харальдссона: приятное расположение духа, немногословность; из традиционного набора признаков конунга упоминаются лишь щедрость и жадность до богатств. Мы уже видели, что эти качества не находились по тогдашним представлениям в противоречии между собой, ибо жадность означала страсть к захвату имущества, но не скопидомство, и если последнее осуждалось как низость, то стремление накопить сокровища признавалось необходимым коррелятом щедрости, – лишь собравший много добра вождь мог широкой рукой раздавать его приближенным.
Таким образом, в облике Олава Харальдссона появляется ряд новых черт, существенно видоизменяющих традиционный идеал в пользу "иконы" христианского короля. В повествовании о последнем периоде жизни Олава нарастает тема его грядущей святости, описываются чудеса и знамения. Но, по убеждению Снорри, лишь гибель Олава полностью раскрывает его святость и предназначение на роль "вечного короля Норвегии", небесного покровителя ее конунгов.
Характеристика его сына Магнуса Доброго содержит мало индивидуальных признаков и скорее рассчитана на демонстрацию соответствия данного конунга идеальному типу.
Традиционному типу конунга полностью отвечал и преемник Магнуса Доброго на норвежском престоле Харальд Сигурдарсон – сводный брат святого Олава. На протяжении всей своей жизни – и в то время, когда он ходил в заморские походы и служил во главе варягов в Византийской империи, и после того, как стал конунгом Норвегии, – Харальд оставался по преимуществу военным вождем, прославившимся благодаря исключительной храбрости, решительности и удачливости. Однако по отношению к жителям Норвегии он вел себя во многом так же, как и в экспедициях в чужих пределах: жестоко подавлял мятежи бондов, беспощадно расправлялся с непокорными, заслужив прозвище Суровый Правитель (harðráðr). Этот последний великий викинг на норвежском престоле погиб при попытке завоевать Англию.
Харальд был сыном Сигурда Свиньи, который, как мы уже знаем, не отличался честолюбием. Но Харальд вырос непохожим на отца. Снорри рассказывает, что, когда мальчику исполнилось всего три года, его вместе с двумя старшими братьями посадил к себе на колени Олав Харальдссон, гостивший у матери. Старшие мальчики заплакали от страха, когда их сводный брат, забавляясь с ними, состроил страшную мину, Харальд же не испугался грозного взгляда. Тогда Олав дернул его за волосы, но мальчик, не растерявшись, схватил его за ус. Олав сказал:
– Похоже на то, что ты, родич, будешь мстительным.
Различны были и игры братьев. Старшие играли со скотом, а Харальд пускал в пруду щепки, называя их боевыми кораблями. Олав сказал:
– Может настать время, родич, когда ты будешь командовать флотом. Он спросил старшего из братьев, Гутхорма:
– Чего бы тебе, родич, хотелось иметь больше всего?
Тот отвечал:
– Поле.
– Какое же поле ты хотел бы иметь?
– Чтобы весь этот мыс каждое лето был засеян зерном.
А было там всего десять дворов. Затем Олав обратился с тем же вопросом ко второму брату, Хальвдану. Тот пожелал иметь стадо коров, такое большое, чтобы на водопое они стояли вокруг всего пруда. Конунг Олав заметил:
– Вы оба хотите владеть большим хозяйством, как ваш отец.
– А ты чего желаешь больше всего? – спросил Олав Харальда.
Тот отвечал:
– Хускарлов (дружинников).
– Сколько же?
– Столько, – отвечал малыш, – чтобы они съели всех коров брата Хальвдана за один раз.
Конунг рассмеялся и заметил матери:
– Из него ты, мать, верно, вырастишь конунга (Ól. helga, 76).
Так и произошло. Уже в 15 лет Харальд участвовал в битве при Стикластадире на стороне Олава (он с трудом мог держать в руке оружие и, как передают, просил привязать к мечу обе руки, чтобы быть в состоянии поднять его). После гибели святого конунга Харальд уехал за пределы Норвегии и возвратился, когда на престоле сидел сын Олава Магнус. Дядя и племянник поделили между собой власть над страной, а по смерти Магнуса Харальд стал единовластным правителем Норвегии. По мере усиления могущества Харальда все сильнее проявлялась его необузданная натура, так что никто не осмеливался ему перечить. Но несмотря на это, Снорри дает ему необычайно высокую оценку. Харальд был могущественным и мудрым правителем. По общему мнению, в странах Севера никто не мог сравниться с ним по уму и способности принимать решения. Пересказав многие из подвигов Харальда, совершенных в Византии и других странах, Снорри замечает, что еще больше из содеянного им осталось незаписанным. Благодаря храбрости и уму для Харальда "не было ничего невозможного", он всегда выходил победителем. Когда они с Магнусом Добрым делили между собой королевство, то оказалось, что у
Магнуса из сокровищ сохранилось лишь одно кольцо, а Харальд привез с собой несметные сокровища, так что "было удивительно видеть сразу столько золота". Жадный до власти и драгоценностей, он был щедр с друзьями (опять сочетание жадности и щедрости!), о которых постоянно заботился.
У Харальда Сигурдарсона была внешность идеального конунга: красивый блондин с бородой и длинными усами, с большими руками и ногами, пропорционально сложенный, он выделялся из всего окружения высоким ростом (в нем было пять локтей). В церкви, им построенной, на двери вырезали крест на таком уровне, чтобы конунгу было удобно его целовать. Впоследствии такие же кресты вырезали для других конунгов, но крест Харальда оставался выше других. Снорри не забывает особо отметить дружбу Харальда с исландцами.
Снорри сопоставляет характеры Олава Харальдссона и Харальда Сигурдарсона. Как он пишет, некоторые считали их прямой противоположностью. Но Снорри приводит суждение "умного человека", близкого к обоим сводным братьям, и явно разделяет его точку зрения: он никогда не видел людей более похожих один на другого: оба умны, властны и жадны до добра. Олав силою обращал народ в христианскую веру и жестоко карал непокорных, и знать не приняла его справедливого суда и погубила его, а Харальд искал славы и могущества в войнах, покорял всех, кого удавалось, и погиб в чужой стране. Таким образом, властность – отличительный признак обоих, но у Олава она проявлялась в политике христианизации и умиротворения страны, а у Харальда – во внешней экспансии.
Государем иного типа был сын Харальда Олав, который отличался от своих предшественников миролюбием и заслужил прозвища Тихого и Бонда. Последнее прозвище отражает известное пренебрежение. При Олаве в Норвегии появились новые придворные обычаи и моды, Снорри сообщает о строительстве церквей и основании городов и заключает, что Олав был популярнейшим государем, при котором страна очень украсилась и разбогатела, но в общем-то о таком конунге, правившем более четверти века, ему нечего и рассказать!
"Сага об Олаве Тихом" – самая короткая из саг, вошедших в "Круг Земной", и единственная, в которой не упомянуто ни одного политического события!
Однако Олав Тихий скорее исключение. Его сын Магнус Голоногий – смелый и воинственный, деятельный человек, – по словам Снорри, во всем более походил на своего деда Харальда, чем на отца. Когда друзья указывали ему на неосторожность его поведения в бою (он и пал на поле битвы), он отвечал:
– Конунг надобен для славных дел, а не для долгой жизни (Magn. berf., 26). Он тоже выделялся среди окружающих высоким ростом, царственной осанкой, красноречием, привлекательной внешностью, светлые, как шелк, волосы лежали у него по плечам. При нем в Норвегию продолжали проникать новые моды, откуда и прозвище Магнуса: он, как и его приближенные, носил короткие рубахи и ходил с голыми ногами, на чужеземный манер, но у него имелись и иные прозвища – Высокий и Воинственный. В годы его правления в Норвегии царил мир, но бонды считали Магнуса жестоким.
Сыновья Магнуса при незначительных индивидуальных различиях также обладали традиционным набором качеств конунга: привлекательной внешностью, добрым нравом, щедростью. Любопытно своеобразное состязание, устроенное на пиру братьями Эйстейном и Сигурдом. Оба бахвалились своими достоинствами: проворством, уменьем плавать, кататься на коньках и ходить на лыжах, метко стрелять из лука. Сигурд подчеркивал такое присущее вождю качество, которым он в полной мере обладал, как рост, способность возвышаться над войском и владеть оружием, но Эйстейн возражал, что не менее выделяется тот, кто красив и хорошо одет; кроме того, он лучше знает законы и красноречив. Сигурд ставил себе в заслугу походы (он совершил поездку в Палестину и участвовал в крестоносном движении), тогда как Эйстейн отсиживался дома, "подобно дочери своего отца". Эйстейн же ссылался на свою справедливость в судах и на деяния, казавшиеся ему более полезными для страны, чем подвиги Сигурда в дальних странах: он построил пять церквей, гавань, маяк и усадьбу в Бергене.
В этом состязании столкнулись два характера, каждый из которых воплощал определенный тип конунга. Воин скорее принадлежал прошлому, ибо эпоха викингов уже закончилась, и Сигурду пришлось отправиться далеко на восток, чтобы удовлетворить традиционную в его роду страсть к подвигам и приключениям. Конунг-строитель – относительно новая фигура на норвежском престоле, во всяком случае, не пользовавшаяся прежде большим почетом.
Последующие конунги не отличались никакими особыми качествами, и об их доблестях и внешности говорится буквально то же самое, что и о многих их предшественниках. Таков и последний конунг, фигурирующий в "Круге Земном", – Магнус Эрлингссон: веселого нрава, щегольски одевавшийся, любитель женщин. Однако рядом с ним вырастает другой характер, обрисованный Снорри куда более индивидуально, – отец конунга ярл Эрлинг Кривой. Эрлинг был приятен в обращении и представителен, носил старомодные одежды. Ярл отличался умом, большим опытом управления и ведения военных действий, но был крутым и жестоким человеком.
Даваемые Снорри характеристики конунгов содержат немало любопытных психологических наблюдений и трезвых замечаний, касающихся тех или иных личностей. Нередко он прибегает при сопоставлении характеров конунгов, выступающих по отношению друг к другу как современники или непосредственные преемники, к методу противопоставления: в роду норвежских государей воин сменяется миролюбцем, угнетатель – милостивым правителем, завоеватель – устроителем страны, язычник – христианином. Эти контрасты придают дополнительный интерес повествованию и ритмизируют его. Можно заметить, что в сравнении с государями XII в. древние конунги выглядят как более крупные и значительные личности и правители. Им придан эпический колорит. Не случайно последних конунгов, изображенных Снорри, заслоняют фигуры регентов, таких, как Грегориус Дагссон и Эрлинг Кривой.
Тем не менее в целом образы конунгов строятся по некоему трафарету, и собственно почти все без исключения государи оказываются достойными правителями, обладающими качествами, которые требуются и ожидаются от конунга: мужеством, силой, ловкостью, щедростью и т. д.; со временем к этому добавляются типичные христианские добродетели, не получившие, однако, самодовлеющего значения2. Из всех этих оценок можно извлечь общий вывод, важный для понимания "исторической концепции" "Круга Земного": конунг, по мнению Снорри, должен заботиться о процветании и благополучии страны, в этом его главная функция; в языческий период она выражалась в жертвоприношениях и пирах, в христианскую эпоху – в поддержании благочестия и правосудия. В любом случае конунг выступает в роли посредника между высшей силой и подвластным ему народом.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. В этом сообщении о жертвоприношениях, совершавшихся Одином, наглядно проявляется их ритуальная природа: жертвы приносятся не кому-то (ибо кому же может жертвовать верховное божество – себе самому?), а для того, чтобы в стране сохранялось благополучие, – последнее обеспечивается соблюдением обрядов.
2. Нетрудно видеть, что идеал конунга в "Круге Земном" вырабатывался приблизительно по тем же канонам, что и идеал князя в древнерусской литературе. Как указывает Д. С. Лихачев, князь оценивался по его специфическим "княжеским" качествам, идеализировался не сам человек, а его положение в обществе. Изображение государя не индивидуализировано, не схватывает его характера, оно "эмблематично" и отражает его политическое лицо и поведение. |
|
