| В то время, когда Снорри писал "Круг Земной", в Норвегии уже не существовало родовой знати, которая могла бы противопоставлять себя конунгу и опираться на бондов. В ходе гражданских войн конца XII и начала XIII в. она исчезла. Часть ее, и, вероятно, большая, погибла в кровавых междоусобицах, часть поступила на службу к королю и влилась в служилое сословие, сплачивавшееся вокруг престола. После окончания гражданских войн, ознаменовавшихся крупными восстаниями бондов, последние были в значительной мере вытеснены из активной политической жизни и не имели возможности играть ту роль на тингах и вообще в управлении, какую они играли еще в XII в. Мятеж герцога Скули против конунга Хакона Хаконарсона – завершающий эпизод в борьбе между знатью и королевской властью. Поэтому картина политической борьбы, рисуемая Снорри, в основном принадлежала прошлому. Тем не менее она, по-видимому, не утратила для него определенной актуальности.
Если в Норвегии проблема отношений между конунгом, знатью и бондами уже была однозначно решена в пользу королевской власти и созданного ею служилого слоя, то не так обстояло дело в Исландии во времена Снорри. Хакон Хаконарсон вынашивал серьезные планы подчинения Исландии Норвегии, и Снорри не только знал о них, но и принимал участие в их реализации. Судя по всему, его позиция в этом вопросе была двойственной: пользуясь – до поры – благосклонностью конунга и принимая от него дары и высокие титулы, Снорри тем не менее вряд ли мог желать безоговорочного подчинения своей родины норвежскому престолу. В конечном счете он и пал жертвой своего двусмысленного поведения.
Через два десятилетия после убийства Снорри Стурлусона погибло и исландское "народоправство", страна была подчинена норвежской короне. В свете этого события, чреватого для исландцев огромными невзгодами, история отношений между Исландией и Норвегией в предшествующий период ретроспективно получает особенно трагическую окраску. Нам неизвестно, в какой мере сознанием Снорри владела мысль о неизбежности включения его родины в сферу политического господства норвежского государства. Ряд обстоятельств его жизни заставляет предполагать, что понимание этой угрозы не могло не наложить отпечатка на трактовку им истории Норвегии вообще и ее отношений с Исландией в особенности.
Поэтому интересно выяснить, как его взгляды на норвежско-исландские отношения отразились на исторической концепции "Круга Земного".
Прежде всего в "Круге Земном" колонизация Исландии объясняется так же, как и в ряде родовых саг, – вынужденным бегством противников конунга Харальда Прекрасноволосого из Норвегии. Недаром Снорри помешает сообщение о переселениях выходцев из Норвегии в Исландию и на другие острова Северной Атлантики непосредственно после повествования о победе конунга-объединителя в битве при Хаврсфьорде. Однако на самом деле переселения в Исландию начались до укрепления власти Харальда и шли не только из Норвегии, но и из других стран, в частности с Британских островов (из ранее занятых скандинавами районов). Но для нас существенно отметить, что, с точки зрения исландцев XII и XIII вв., в том числе и Снорри, исландское общество возникло как воплощенный протест против самовластия норвежского конунга, было своего рода продуктом "бегства от государства".
Включение в "Сагу об Олаве Святом" обширных отрывков из "Саги о фарерцах" и "Саги об оркнейцах", в которых повествуется об отношениях обитателей этих островов с норвежским конунгом, возможно, диктовалось повышенным интересом Снорри к "колониальной политике" норвежского государства, стремившегося подчинить себе острова Северной Атлантики.
Об исландцах и Исландии речь в королевских сагах заходит неоднократно, и "исландские" эпизоды чрезвычайно показательны и многозначительны.
Вот один из них. Исландский корабль потерпел крушение у берегов Дании, и слуга конунга, по имени Биргир, захватил груз. Тогда исландцы приняли закон о том, чтобы на общий счет всех жителей острова была сочинена хулительная песнь о датском конунге и его управляющем. В этом стихе конунг Харальд Гормссон назван жеребцом, едущим на кобыле – Биргире. Такого оскорбления датский конунг не мог перенести (тем более что хулительная песнь, по убеждению древних скандинавов, обладала вредоносной магической силой) и послал в Исландию колдуна выведать, где бы мог пристать датский флот. Колдун подплыл к берегам Исландии в облике кита. Но все горы и скалы на западном и северном побережьях острова оказались под защитой духов – хранителей страны. Когда колдун попытался выйти на берег в Вапнафьорде, навстречу ему спустился огромный дракон в сопровождении множества змей, жаб и ехидн, испускавших яд, и ему пришлось уплыть прочь. Приблизившись к Эйафьорду, колдун встретился с гигантской птицей, крылья которой касались гор по обеим сторонам фьорда, и со множеством других птиц, больших и малых. Тогда колдун вошел в Брейдафьорд, но здесь на него напал большой бык, сопровождаемый духами, охранявшими остров. Затем колдун хотел выбраться на берег еще в одном месте, где столкнулся с вооруженным железным прутом горным великаном, голова которого была выше гор, а за ним следовало множество других великанов. Далее на востоке острова простирались пески и грозный прибой не давал приблизиться на боевых кораблях к берегу. Датскому конунгу пришлось отплыть со своим флотом на юг и отказаться от вторжения в Исландию1.
Этот сказочный рассказ "Саги об Олаве Трюггвасоне", непосредственно вплетающийся во вполне реалистическое повествование о событиях в Норвегии и других странах Севера, производит тем более странное впечатление, что завершается фактической справкой о том, какие известные люди в то время жили в разных частях Исландии. Таким образом, переход от сказки к истории совершенно внезапен и не мотивирован. Снорри был слишком большим мастером, чтобы не понимать этого контраста. Такой контраст может иметь лишь одно объяснение: Снорри создает поэтический образ независимости своей родины. Вместе с тем он сознает, что исландцы не способны с оружием в руках противостоять вторжению, их оружие – поэзия, обладающая магической силой, и духи, которые сторожат скалы и берега острова.
С приведенным рассказом перекликается другой, относящийся к правлению Олава Харальдссона, однако уже не имеющий ничего сказочного. Олав направил Торарина Невьольвссона в Исландию с посланием, которое тот огласил на альтинге. Послание содержало предложение конунга исландцам быть его подданными и друзьями, а также просьбу уступить ему небольшой островок, или шхеру, перед входом в Эйафьорд – Гримсей. За это Олав обещал прислать всякие ценные и полезные вещи, какие исландцы попросят. Особо конунг обращался к Гудмунду Могучему, зная, что он наиболее влиятелен в этом районе. Гудмунд, однако, возразил, что он не в состоянии решить этого дела, так как островок находится в общем владении, и советовал опросить всех заинтересованных людей. Жители Северной четверти (Исландия делилась в судебно-административном отношении на "четверти") на собрании склонялись к тому, чтобы согласиться на предложение конунга, но брат Гудмунда – Эйнар, о котором говорили, что он понимает все яснее других, возразил: лучше не становиться подчиненными конунга Олава и не платить ему податей и поборов, какие он взимает с населения Норвегии.
– Мы навлекли бы несвободу не только на себя, но и на своих сыновей и на весь наш род, населяющий страну, и никогда бы не избавились и не отделались от этой зависимости. И хотя этот конунг – человек добрый, в чем я уверен, впоследствии может случиться перемена королевской власти, так что одни конунги будут хорошими, а другие дурными. Если мы хотим сохранить свою свободу, какой пользовались со времени заселения острова, то лучше не уступать конунгу ничего, ни земельного владения, ни обещания платить налоги, что могло бы означать наше подчинение. Лучше было бы послать ему дружеские дары по нашему выбору: ястребов или коней, палатки или паруса или другие вещи, достойные того, чтобы их дарить, и было бы удачно, если б это вознаградилось дружбой.
Что касается Гримсей, то хотя он и не может никого прокормить, он мог бы быть использован как опорный пункт для войска.
– А если чужеземное войско приплывет туда на боевых кораблях, то, я полагаю, многим мужикам пришлось бы солоно.
Тогда все поняли истинное положение дел и отвергли предложение конунга Олава (Ól. helga, 125).
Олав Харальдссон, видимо, больше не возвращался к плану подчинения острова, и при нем, как и при его преемниках, Исландия оставалась независимой. Рассказ этот, какова бы ни была его фактическая основа и достоверность, имеет совершенно ясный подтекст: любая форма признания исландцами верховенства норвежского государя означала бы умаление той полной свободы, которой они пользовались со времени заселения острова. Воздав должное Олаву Святому, Снорри выражает неуверенность в том, что и все другие норвежские конунги будут обладать его качествами, тем более что Снорри, признавая благотворность правления этого государя для Норвегии, не скрывал крутого характера самовластного Олава.
Однако отношение исландцев к норвежскому государству не было однозначным. Опасаясь подчинения ему своей родины, они вместе с тем хотели пользоваться милостями норвежского конунга; пребывание при его дворе явно их привлекало. Более разнообразная, менее монотонная, чем в Исландии, жизнь в Норвегии, ее города с гаванями, куда прибывали иноземные суда, с каменными строениями, правда, весьма скромными и малочисленными по тогдашним континентальным масштабам, не могли не вызывать интереса у людей с пустынного острова на краю света2. Но исландцы не желали выглядеть бедными провинциалами в глазах норвежцев, и в сагах постоянно подчеркиваются их независимость и гордость.
Высокое самосознание исландцев, ясно проявляющееся и в родовых, и в королевских сагах, нашло выражение и в "Круге Земном".
Исландцы, приезжавшие в Норвегию подчас по приглашению ее правителей, оказываются здесь окруженными почетом и вниманием. Кое-кто из них возвышается на королевской службе. Таковы, например, Хьяльти – участник ответственной и опасной миссии, посланной Олавом Харальдссоном в Швецию, или Ульв Оспакссон, который состоял в большой дружбе с конунгом Харальдом Сигурдарсоном, стал его окольничим и получил от него звание лендрмана и земельные пожалования.
Снорри заботливо отмечает самые различные факты, свидетельствующие о внимании норвежских конунгов к исландцам: беседы их с приезжими; подарки, которые им делались; забота государей о крещении народа Исландии; льготы, даруемые исландским торговым людям: интерес, проявляемый в Норвегии к делам в Исландии, и т. п. Даже оценки политических деятелей Норвегии даны с учетом их отношения к Исландии. Конунг Харальд Сигурдарсон назван "большим другом" исландских скальдов3. О Грегориусе Дагссоне, лендрмане, правившем Норвегией при конунге Инги, сказано, что он был "расположен к нам, исландцам, более дружественно, чем кто-либо, со времен конунга Эйстейна Старшего" (Hák. herð., 14).
Собственно, все исландцы, упоминаемые Снорри, – независимые, влиятельные, богатые, славные люди. В них он видит цвет исландского народа, только одни они и могут его представлять. С ними-то и следует прежде всего считаться норвежским государям, если они хотят поддерживать дружбу с Исландией. Снорри не забывает подчеркивать смелость исландцев: исландские скальды часто бывали в обществе конунгов и откровенно с ними говорили. После одного из сражений только что упомянутый Грегориус сказал своему знаменосцу Халлю Аудунарсону:
– Мне сдается, что многие проворнее в нападении, чем вы, исландцы, так как вы меньше привычны к этому, чем мы, норвежцы, но мало кто казался мне храбрее вас (Hák. herð., 3).
На протяжении всего повествования можно проследить мысль о том, что норвежские конунги всегда дружили с исландцами и уважали их интересы. Но королевская власть, исторически сложившаяся в Норвегии и, видимо, необходимая для нее, излишня для Исландии и не отвечает вольнолюбивому духу ее населения – таков взгляд Снорри.
Между тем Снорри отчетливо сознает важность близости и союза между Исландией и Норвегией. Исландцы нуждаются в норвежских товарах, материальной помощи; как мы видели, многие из них ищут возможности возвыситься на службе норвежскому конунгу. Наконец, в церковном отношении Исландия зависит от Норвегии. Не менее существенна общность происхождения, связывающая исландцев с норвежцами. Исландцы с неустанным интересом воспринимали все новости о событиях на родине своих предков, пересказывали их на альтинге и в других собраниях, дома в длинные зимние вечера, а потом многое записывалось и входило в саги. Поэтому Снорри понимал, что в сотрудничестве заинтересованы обе стороны и что исландцы дают Норвегии нечто в высшей степени важное и ценное.
В "Круге Земном" носителями этих ценностей выступают скальды, которые приезжали в Норвегию из Исландии и нередко дружили с норвежскими конунгами или поступали к ним на службу, сочиняли в их честь хвалебные песни и тем самым способствовали сохранению в памяти потомков известий о делах и подвигах славных предков. Культурная зависимость Норвегии от Исландии оставалась в тот период очень сильной, ибо именно Исландия выступала в роли хранительницы общескандинавских духовных ценностей4. Уважение, которым пользовались исландцы при норвежском дворе, вызывалось прежде всего их интеллектуальным превосходством.
Норвегия была родиной скальдической поэзии, в XII и XIII вв. здесь появились некоторые исторические сочинения, но расцвет как сагописания, так и поэтического творчества наблюдался прежде всего в Исландии.
Снорри хорошо знал, что делал, когда приступал к составлению самого крупного и обширного свода королевских саг. Исландцы сознательно и последовательно брали на себя функцию ведущих творцов скандинавской культуры, и особые социально-политические условия их родины, несомненно, благоприятствовали тому, что эта функция выполнялась поразительно успешно. На протяжении нескольких поколений жизни этого маленького народа были созданы и тщательно сберегались огромные духовные богатства5. Поэтому те отношения между родственными этнически, по языку и культуре странами, которые сложились в X-XII вв., представлялись Снорри наиболее благоприятными для обоих народов.
Внимательное чтение "Круга Земного" приводит к выводу, что многие черты общественных отношений, которые Снорри приписывал историческому прошлому Норвегии, на самом деле он перенес из современной ему исландской действительности. Для этого у Снорри имелись определенные основания, ибо Исландия отставала от Норвегии по уровню своего социального развития и ее настоящее напоминало норвежское прошлое. Но в значительной мере Снорри поступал так бессознательно, применяя для изображения истории Норвегии тот материал, который только и был у него под рукой. Вспомним, что в глазах средневекового человека исторические изменения затрагивают не всю толщу социальной жизни, но скорее касаются ее политической поверхности: сменяются правители, происходят различные события, но образ жизни людей, их общественные отношения не мыслятся в развитии, остаются стабильными. Отсюда многочисленные анахронизмы в "Круге Земном", о которых шла речь выше.
Тем не менее понимание истории Снорри получило специфическую окраску под влиянием его позиции в исландском обществе и в тех конфликтах, которые развертывались как внутри Исландии, так и между Исландией и норвежской короной. Ожесточенная борьба между могущественными родами в Исландии в "век Стурлунгов" неизбежно заставляла его пристально всматриваться в перипетии "гражданских войн" в Норвегии XII в. Снорри – могучий исландский предводитель, беспринципный в выборе средств для достижения собственных целей, – с большим пониманием и знанием дела описывает кровавые столкновения норвежской знати. Его общественную позицию необходимо учитывать при анализе заключенной в "Круге Земном" "философии истории", хотя весьма сомнительно, что последняя сводилась к выражению взглядов исландского хёвдинга (как полагает, например, норвежский историк Г. Сандвик).
ПРИМЕЧАНИЯ
1. На гербе Исландии изображены бык, птица, дракон и человек с палицей – хранители острова.
2. Впрочем, самого Снорри, хотя он и не выезжал из Исландии дальше Норвегии и Западной Швеции, было бы несправедливо подозревать в провинциальном взгляде на Норвегию: в ряде мест "Круга Земного", когда речь заходит об оценке природных и иных богатств Норвегии чужеземцами, отмечается ее бедность (он как бы смотрит на нее глазами датчан, шведов, англичан).
3. Правда, отношения между Харальдом Сигурдарсоном и исландцами не всегда складывались благоприятно. Среди них встречались столь гордые люди, что не склонялись и перед государем. Таков Халльдор Сноррасон, высокий, красивый, сильный и мужественный человек, немногословный и упрямый. Конунг Харальд невзлюбил его за то, что Халльдора всегда окружало много знатных друзей, готовых оказать ему услугу, и Халльдор недолго оставался при дворе и вернулся на родину.
4. Но и исландцы получали духовные стимулы из Норвегии. Преимущественно через нее доходили к ним западноевропейские культурные влияния (сила их воздействия на исландскую культуру XII и XIII вв. по-разному определяется исследователями).
5. Каким образом народ, насчитывавший всего несколько десятков тысяч человек и живший в суровых природных и хозяйственных условиях, мог позволить себе такую "роскошь" – иметь сотни поэтов, сказителей, переписчиков многочисленных рукописей и тратить столько времени и сил для того, чтобы создать и сохранить колоссальное культурное наследие? Исследователи отмечают, что наличию огромного количества древних манускриптов наука обязана исландским телятам. Преобладание скотоводства делало создание пергаментных списков в Исландии менее дорогостоящим, чем в других странах, причем шкуры молодых телят больше ни на что не были пригодны. Способ ведения сельского хозяйства в Исландии таков, что при неразвитости земледелия не тратилось много сил на жатву и молотьбу зерна, а зимой у людей оставалось свободное время. Поэтому книги могли переписывать не только клирики или хёвдинги, но и многие бонды. Конечно, это ни в коей мере не объясняет чуда исландской культуры, самое большое – указывает на внешние, технические условия, при которых она пережила ни с чем не сравнимый расцвет в Средние века. |
|
