Литература

Источник: А. Я. ГУРЕВИЧ. СВОБОДНОЕ КРЕСТЬЯНСТВО СРЕДНЕВЕКОВОЙ НОРВЕГИИ

Вопрос о лейлендингах – один из центральных вопросов, возникающих при изучении аграрного строя средневековой Норвегии. Согласно господствующей в литературе точке зрения, лейлендинги¹ – это арендаторы чужой земли, вступавшие с ее владельцами в договорные отношения и не связанные никакой личной зависимостью. Иными словами, это лично свободные крестьяне, не являвшиеся собственниками дворов, в которых они вели хозяйство, в отличие от одальманов – свободных землевладельцев. В XV-XVI вв. датские дворяне, господствовавшие в Норвегии после заключения Кальмарской унии, пытались превратить лейлендингов в крепостных, но не достигли успеха. Что касается более раннего времени, то у историков, писавших о лейлендингах, не возникало сомнений в их радикальной противоположности зависимому крестьянству других стран Европы². Такое решение вопроса о лейлендингах связано со взглядом на средневековую Норвегию как на родину свободного крестьянства, не знавшую феодализма.

Не вдаваясь в данной связи в вопрос о состоятельности упомянутой концепции применительно к XIV и последующим векам³, посмотрим, каково в действительности было положение лейлендингов на более ранних этапах истории Норвегии. Наряду с характером отношений между лейлендингами и собственниками земли очень важно выяснить генезис этого слоя общества и представить себе стадии его формирования.

Но здесь мы сталкиваемся с трудностью, возникающей перед любым историком норвежского общества в начальный период Средневековья. Самые ранние из сохранившихся источников дошли в записи XII в., большинство же памятников восходит к XIII в. Для суждения о социальном развитии в этот период наибольшую ценность имеют областные законы – судебники; Гулатинга и Фростатинга⁴, претерпевшие в течение длительного времени несколько редакций и содержащие вследствие этого ряд наслоений, разобраться в которых нелегко, а иногда и невозможно. Вместе с постановлениями явно позднейшего происхождения судебники хранят запись древних обычаев, подчас очень архаичных. Как мы увидим, разделы областных законов, посвященные лейлендингам, также не отличаются целостностью. Характер судебников исключает возможность изучения конкретного положения крестьян: в областных законах отражаются преимущественно лишь общие нормы. Некоторые дополнительные сведения можно почерпнуть из саг, записанных опять-таки в XII-XIII вв. В них много бытового материала, который, однако, в значительной части относится не к описываемым в них более ранним временам, а к периоду их записи. Тем не менее саги представляют интерес в том отношении, что они изображают норвежское общество в ином аспекте, нежели юридические памятники, и поэтому позволяют внести известные поправки в выводы, делаемые при анализе судебников.

К сожалению, применительно к интересующему нас времени очень скуден актовый материал – имеются лишь немногочисленные грамоты от конца XII и XIII вв. Совсем нет описей владений и других источников, привлекаемых обычно для изучения аграрных отношений Средневековья. Они появляются в Норвегии только в XIV-XV вв.

Источниковедческие трудности таковы, что на некоторые из возникающих перед исследователем вопросов либо вообще нельзя дать ответ, либо он может быть только предположительным.

Обращаясь к анализу областных законов, приходится иметь в виду, что "Законы Гулатинга" и "Законы Фростатинга" были записаны и подверглись редакциям не одновременно и имели силу для разных областей страны, первые для Юго-Западной Норвегии (Вестланд), судебным центром которой был Гулатинг, вторые – для Северо-Западной Норвегии, Трёндалага, с главным тингом в Фросте. Поэтому правильнее было бы анализировать положение лейлендингов на основе каждого из этих судебников раздельно. Это позволит познакомиться с локальными особенностями аграрного развития и отчасти наметить его стадии. "Законы Гулатинга" сохранились в редакции, относящейся к середине XII в. (Codex Ranzowianus), т. е. к более раннему времени, чем "Законы Фростатинга" (основной текст – от 70-х годов XII в., с позднейшими добавлениями и исправлениями; рукопись – Codex Resenianus от XIII в.)⁵.

Для характеристики положения лейлендингов в XIII в. привлекается первый общенорвежский свод законов – "Ландслов" короля Магнуса VI Хаконарсона (1263-1280)⁶, принятый в 1274 г. Законодатель видел свою задачу преимущественно в том, чтобы "улучшить" ранее действовавшее в стране право, а не заменить его новым (Магнус получил соответствующее прозвище – Лагабётир, "Улучшитель законов"). Действительно, в основу "Ландслова" были положены старые областные судебники, прежде всего "Законы Гулатинга". Большое количество титулов судебников было текстуально позаимствовано, другие подверглись добавлениям и исправлениям. Включение в кодекс Магнуса предписаний областных законов придавало этим предписаниям, имевшим прежде силу лишь в рамках одной области, общегосударственный характер. Явно устаревшие для XIII в. положения судебников были опущены (например, постановление о рабах и вольноотпущенниках). В "Ландслове", естественно, много новых предписаний, продиктованных жизнью, далеко шагнувшей вперед в XIII в. В первую очередь эти нововведения касаются положения королевской власти, сфера компетенции которой резко расширилась. Если областные судебники отражали в основных своих разделах ту стадию развития норвежского общества, когда его государственное объединение было еще поверхностным, то самый факт издания "Ландслова" – свидетельство далеко зашедшего политического объединения Норвегии и укрепления позиций новой династии, основанной Сверриром⁷. Контроль короля над местными собраниями – тингами стал весьма интенсивным, судебная, административная и, конечно, военная власть сосредоточилась в его руках и в руках его агентов и ленников, большинство населения – бонды утратило влияние на управление, которое до гражданских войн конца XII и начала XIII в. было еще довольно велико.

Что касается частного права, то оно подверглось в "Ландслове" лишь спорадическому пересмотру, ибо самый принцип составления свода – принятие за основу областных законов – делал невозможным систематическое обобщение нового. Старая правовая традиция в "Ландслове" очень сильна. Это полностью относится и к VII главе его, посвященной отношениям земельной аренды: большая часть включенных в нее постановлений представляет заимствования из "Законов Гулатинга" и "Законов Фростатинга". Глава производит впечатление компиляции, отдельные постановления которой сочетаются механически и расположены столь же беспорядочно, как в соответствующих главах областных судебников (см. ниже). Вследствие этого на основе изучения "Ландслова" вряд ли возможно составить полную и ясную картину положения лейлендингов во второй половине XIII в. Можно рассчитывать лишь на то, чтобы продолжить рассмотрение основных тенденций развития класса лейлендингов в XI – начале XIII вв., которые намечаются при исследовании областных законов, на несколько более позднее время и установить отдельные новые черты в положении крестьянства.

1

Если дать самую общую характеристику отношений между землевладельцами и лейлендингами, то по областным законам они выглядят следующим образом. Земля в Вестланде сдавалась на один год⁸, и в апреле срок соглашения истекал. Время прекращения сделки называлось fardagr, день, когда лейлендинг мог съехать со двора. В Трёндалаге обычным сроком, на который сдавали землю, были три года⁹, причем fardagr приходился на крещение. Плату за землю следовало вносить в определенный день по договоренности. Сделка заключалась при свидетелях¹⁰, и во всех спорных случаях и судебных тяжбах из-за земли или платежей стороны должны были приглашать своих свидетелей, так как документов, которые оформляли бы поземельные отношения, в тот период не составлялось. Размеры платежей за землю устанавливались по соглашению заинтересованных лиц¹¹, состав этих платежей в судебниках не уточняется. Никаких повинностей в пользу земельного собственника лейлендинг, согласно судебникам, не нес.

Человек, бравший землю у другого, пользовался усадьбой в качестве самостоятельного хозяина, так как разбросанные сельские дворы в Норвегии не включались в состав поместий и господская запашка отсутствовала. При заключении сделки предусматривалось, что по истечении срока аренды хозяйство, в том числе строения и посевы, будет возвращено владельцу в полном порядке¹². Нарушение условий сделки одной из сторон каралось уплатой возмещения.

Первое знакомство с этими постановлениями оставляет впечатление, что перед нами – краткосрочная аренда, предполагающая юридическое равенство сторон. Более углубленное изучение заставит нас изменить и усложнить только что нарисованную картину.

Прежде всего возникают серьезные сомнения относительно краткосрочности отношений между сдавшим и взявшим землю. Ряд постановлений судебников, касающихся лейлендингов, предполагает, что последние осваивали новые участки земли, присоединяя их к усадьбе. В одном из титулов "Законов Гулатинга" сказано, что если лейлендинг возделает заново и засеет землю в пределах усадьбы, то, покидая ее, он имеет право получить стоимость семян; а лейлендингу, обработавшему и огородившему землю за пределами усадьбы, если он ее после этого покинет, должна достаться половина урожая¹³. Нужно иметь в виду, что расчистка новой земли под пашню в природных условиях Норвегии – крайне трудное дело. Можно ли себе представить, чтобы лейлендинг имел малейшую заинтересованность в расширении пахотного пространства в снятой им усадьбе, если он знал, что через год должен будет оставить участок? В этой связи можно указать на постановление, изданное в 1260 г. и рекомендовавшее земельным собственникам в целях поощрения подъема нови отдавать земли лейлендингам на срок от трех до шести лет без уплаты ренты; правительство со своей стороны на тот же срок освобождало лейлендингов от исполнения лейданга – воинской повинности во флоте, заменявшейся в этот период уплатой одноименного налога¹⁴. В более ранний период, до XIII в., норвежские короли, по-видимому, еще не проводили подобной политики поощрения подъема нови, но условия, на которых передавались лейлендингам необработанные земли, представляют интерес. Человек, бравшийся за расчистку каменистой почвы под пашню¹⁵, часто был не в состоянии в течение одного года закончить работу, отнимающую у него столько времени и сил, что он уже не мог в это время платить за землю и нести службу по охране побережья. Иначе говоря, расчистка новых земель и краткосрочное пользование землей взаимно друг друга исключали.

Далее, лейлендинги, судя по "Законам Гулатинга", возводили в снимаемых ими усадьбах новые строения. В некоторых случаях это предусматривалось условиями сделки, но подчас постройки сооружались лейлендингами по собственному усмотрению и для личных нужд. Эти строения принадлежали лейлендингу, который был вправе забрать их с собой, покидая участок¹⁶. Вряд ли речь шла о простых хижинах: они строились не в усадьбах, а на горных пастбищах¹⁷. Но весьма сомнительно, имело ли смысл для крестьянина сооружать какие-то прочные строения, если через короткий срок он должен был покинуть усадьбу.

Весь характер хозяйственной деятельности лейлендинга свидетельствует о том, что он устраивался в снятой им усадьбе на длительное время. Крестьянин был обязан унавоживать поле, соблюдать севооборот, поддерживать в порядке изгороди вокруг участков пашни и луга, ремонтировать строения¹⁸. В судебниках упоминаются огороды, которые разводили лейлендинги, причем запрещалось отводить под огородные растения участки пашни или луга: очевидно, и для этой цели нужно было расчищать новые клочки земли¹⁹.

В "Законах Фростатинга" можно обнаружить и более прямые указания относительно длительности отношений между лейлендингами и собственниками земли. В них упоминается "договор на годы", который сохранял силу даже в том случае, если собственник продавал землю²⁰. Еще больший интерес представляет постановление, разрешавшее уплату ренты вперед. "Если кто-нибудь уплатит свою ренту вперед, – гласит титул 3-й главы XIII судебника для Трёндалага, – он должен сохранить землю согласно показаниям свидетелей, и если он умрет, то и его наследник может пользоваться ею на таких же условиях"²¹. Таким образом, по "Законам Фростатинга", допускалось длительное пользование землей лейлендингом, даже на срок его жизни и с передачей наследнику. В одном из титулов судебника сказано, что лейлендинг должен получать подтверждение своих прав занимать землю от каждого из сменяющихся священников – собственников земли, которую он держит²². Длительность держания несомненна.

Противоречит ли это другим постановлениям областных законов, предусматривавшим краткий срок, на который заключалась сделка? Нам думается, здесь нет противоречия. Краткосрочным было не отношение между лейлендингом и собственником, а соглашение об условиях пользования землей, по истечении года (в Вестланде) или трех лет (в Трёндалаге) собственник был вправе изменить условия. Если же, как в приведенном сейчас случае, платежи вносились вперед, для землевладельца не представляло интереса пересматривать условия соглашения, и вопрос о его перезаключении не возникал. Недаром в этом же постановлении далее говорится, что, если лейлендинг не возвратит землю собственнику до святок, он может сохранить ее за прежнюю ренту, – разумеется, при согласии собственника; либо же последний предложит ему снять землю, очевидно, на новых условиях, и лейлендинг волен не принять их и отказаться от земли²³. Следовательно, краткосрочность пользования землей лейлендингом не была правилом, отношения расторгались в том случае, когда одну из сторон не удовлетворяли условия держания.

Рассматривая вопрос о прочности владения лейлендингом землей, нужно учесть еще одно очень существенное обстоятельство. В судебниках сдача земли лейлендингу изображается, естественно, как передача двора собственником пришельцу со стороны. Между тем в действительности очень многие лейлендинги были крестьянами, которые прежде владели своими усадьбами, а затем утратили право собственности на них, но продолжали вести свое хозяйство, уплачивая ренту новому собственнику. Нередко частью своей усадьбы крестьянин владел как собственник, тогда как другую снимал, уплачивая ренту^23а. Понятно, что согнать такого крестьянина с его двора, лишить его не только права владения, но и фактического пользования ею было трудно, не говоря уже о нецелесообразности такой экспроприации, особенно в условиях господства хуторской системы.

Однако нуждается в объяснении тот факт, что соглашение о сдаче земли заключалось на короткий срок. Можно ли это объяснить стремлением землевладельцев использовать все возможности для повышения ренты? Следует иметь в виду, что "Законами Гулатинга", отражающими более раннюю стадию развития держательских отношений, устанавливается годичный срок пользования землей, а "Законами Фростатинга", вносящими в эти отношения много нового, – трехлетний срок. Трехлетний срок держания в XIII в. стал общим для всей Норвегии, о чем свидетельствует "Ландслов"²⁴. Очевидно, существовала какая-то другая причина, побуждавшая земельных собственников Вестланда ограничивать срок сделки одним годом.

Но для того, чтобы объяснить этот факт, необходимо задаться более общим вопросом о социальном и имущественном положении лиц, вступающих между собой в поземельные отношения.

На этот счет прямых указаний источников нет, и приходится ограничиваться догадками, основывающимися на косвенных данных судебников. Тем не менее в ряде случаев можно определенно сказать, что среди владельцев, сдававших землю под обработку другим лицам в Вестланде, а отчасти и в Трёндалаге, было немало мелких собственников, которых следует отнести к числу крестьян. В титуле "Законов Гулатинга", озаглавленном "Если кто-либо передаст одну и ту же землю двоим", указывается, что человек, незаконно заключивший сделку на свое владение сразу с двумя лицами, должен уступить его тому, кто снял или купил его раньше и может доказать это с помощью свидетелей. Собственник же обязан обеспечить второго из снявших у него это владение другой землею, "если он имеет такую, и уплатить 6 эйриров за нарушение соглашения. Но если он не владеет землей, кроме той, которую сам занимает, пусть ею пользуется другой человек, а не он сам"²⁵. Имея в виду, что сдавали землю обычно отдельными крестьянскими дворами, можно предположить, что в данном случае в судебнике подразумевается владелец двух усадеб, который вел свое хозяйство в одной из них, а вторую сдавал. В другом постановлении, определяющем условия опеки над малолетним наследником после смерти домохозяина, указывается, что для его содержания требовалось наличие земли стоимостью в полмарки. Это означало, что владение приносило соответствующий ежегодный доход в виде земельной ренты (halfrar mercr iarðar leigu)²⁶. Между тем из "Законов Гулатинга"²⁷ явствует, что марка была равноценна примерно трем коровам. Следовательно, приведенное постановление исходило из предположения, что на ренту, уплачивавшуюся с земли малолетнего наследника, нельзя было приобрести и двух коров, – в скотоводческой стране это весьма скромное богатство, если учесть, что владение с шестью коровами считалось в Вестланде минимальным показателем благосостояния бонда²⁸. Из этого же судебника явствует, что для содержания одного человека в пути на тин г в течение месяца было необходимо, помимо мяса, масла и меры солода, также от ½ до 2 эйриров²⁹. В год это составляло от ¾ марки до 3 марок (не считая продуктов). Земельное владение, которым обладал малолетний наследник, согласно вышеприведенному постановлению судебника, было относительно небольших размеров, но оно тем не менее сдавалось другим лицам за ежегодную ренту, – быть может, лишь в то время, пока этот наследник был не в состоянии вести хозяйство самостоятельно.

"Законы Гулатинга" категорически запрещали лицам, снимавшим чужую землю, передавать ее за уплату ренты другим, если это не было обусловлено при заключении сделки. Нарушение запрета каралось не только отнятием земли у нарушителя, но и уплатой им и тем, кому он пытался пересдать землю, возмещения за нарушение права собственности (landnám)³⁰. Вероятно, это запрещение продиктовано опасениями мелких землевладельцев, сдававших землю, что она может таким путем оказаться в руках у крупных собственников, от которых ее будет трудно получить обратно. Угроза нарушителям взыскать с них landnám свидетельствует о том, что в подобных деяниях усматривали именно посягательство на право собственности.

Указания на наличие мелких владельцев среди сдававших землю можно обнаружить иногда и в "Законах Фростатинга". Здесь предусматривается случай, когда землевладелец лишился усадьбы, в которой вел собственное хозяйство, и был вынужден переселиться во двор, сдаваемый до того другому: "он должен выкупить свою землю за годичную ренту и оповестить его [лейлендинга] до святок, что он не имеет места жительства, и пусть он подкрепит свое утверждение клятвой"³¹. Такие собственники были, вне сомнения, крестьянами. Сдача части своей земли подчас не могла обеспечить их жизненными средствами; получаемая ими рента не составляла основы их бюджета.

Нужно, однако, подчеркнуть, что подобных указаний в "Законах Фростатинга" (как и в "Ландслове") встречается немного и для этого судебника они не характерны. Достаточно сравнить приведенное выше постановление "Законов Гулатинга" о сдаче одной и той же усадьбы двум лицам³² с аналогичным титулом "Законов Фростатинга"³³. И в том, и в другом судебнике предписывается, что землевладелец обязан передать землю тому, кто вступил с ним в сделку первым, и дать второму лейлендингу другой двор, но в "Законах Фростатинга" отсутствует имеющаяся в "Законах Гулатинга" оговорка о том, что землевладелец, если он не имеет более земли для сдачи другим, обязан уступить усадьбу, в которой он ведет собственное хозяйство. В основном данные о мелких собственниках, сдававших землю другим, мы находим в "Законах Гулатинга". Для понимания характера сдачи земли мелкими владельцами известный интерес представляет приравнивание в судебнике для Вестланда сдачи земли за ренту к закладу ее³⁴. Такое сопоставление можно понимать в том смысле, что в обоих случаях собственник передавал землю в чужие руки в силу своей материальной необеспеченности или вследствие трудности обработать ее самостоятельно.

Далее будет показано, что среди землевладельцев, передававших свою землю лейлендингам, преобладал слой крупных собственников. Но сейчас для нас важно подчеркнуть, что часть земли, сдававшейся за ренту, особенно в Вестланде, принадлежала мелким владельцам, крестьянам.

Как мы знаем, наиболее коротким – годичным – срок, на который заключалась сделка о сдаче земли, был именно в Вестланде. По нашему мнению, оба эти явления: краткосрочность соглашений о сдаче земли и наличие среди лиц, сдававших землю, мелких владельцев – были связаны между собой. Именно потому, что землю зачастую сдавали мелкие бонды, материальное положение которых было неустойчивым, они предпочитали передавать ее в другие руки на минимальный срок. Возможно, что они не всякий год могли сдавать часть своего владения; изменения в их хозяйственном положении могли вынудить их расторгнуть договор о найме земли, как это имело место в упомянутых выше случаях. Краткосрочность сделки в известной мере гарантировала их от возможных неприятностей, а подчас и от прямого разорения. Причинами сдачи мелким бондом части своего владения могли быть затруднительность ведения собственного хозяйства при разбросанности дворов, нехватка рабочей силы в земледелии, жалобы на которую неоднократно повторялись в средневековой Норвегии, участие многих бондов в заморских походах, что характерно именно для западных областей страны. К сдаче земли за ренту прибегали, разумеется, и зажиточные бонды, владевшие несколькими усадьбами. В их владениях труд держателей играл иную роль, нежели в хозяйствах мелких бондов.

Посмотрим теперь, кто снимал землю.

Вряд ли можно сомневаться в том, что в своем большинстве лейлендинги были людьми бедными, лишенными собственной земли либо принужденными отказаться от прав на нее в пользу тех владельцев, держателями которых они делались. Таким рисуется облик лейлендинга по "Законам Фростатинга". Например, одно из постановлений этого судебника предполагает, что лейлендинг мог быть бездомным человеком (búslitsmaðr), которому, если ему не удавалось получить землю за уплату ренты, некуда было податься³⁵. Многие лейлендинги в X-XII вв. были вольноотпущенниками или их потомками³⁶. Впоследствии мы еще вернемся к этому вопросу. Но изучение "Законов Гулатинга" приводит к выводу, что среди снимавших землю, как и среди сдававших ее, были люди разного положения и достатка. Выше уже отмечалось, что этими законами предусматривался случай, когда снявший чужую землю незаконно пытался пересдать ее другому лицу. Помимо уплаты возмещения собственнику земли, он должен был предоставить компенсацию тому, кому хотел передать землю, или же дать ему, если он имел, "другую землю такого же качества"³⁷. Следовательно, снимавший землю у другого мог иметь и собственную усадьбу. Это предположение подтверждается другим указанием судебника. Здесь говорится о владельце, сдававшем за ренту землю, на которую распространялось право одаля – наследственного семейного владения. Этим правом обладала обычно целая группа родственников, хотя бы владение и было уже разделено между ними. Если один из них был вынужден сдать свою землю, другие одальманы имели преимущественное право на ее получение за такую же ренту, какую мог предложить посторонний человек, желавший ее снять, даже "если эта земля расположена вплотную к его усадьбе" (allt þat er samtynis liggr). Напротив, одальман мог рассчитывать на получение земли своего родича и в том случае, когда его двор был расположен поодаль, но при условии, что "он уже возделал всю землю, которой он владел до того (sina iorð alla fyrr er hann а), и что оба двора находятся в одном округе (samheraðs) и не разделены фьордом, горами или непреодолимыми потоками"³⁸.

Значит, землю, о сдаче которой говорится в этом титуле, в первую очередь мог получить родственник ее владельца, имевший Собственный двор и стремившийся расширить свое хозяйство или предотвратить переход одаля в руки посторонних лиц. Если же одальманы не выражали намерения снять эту землю, она могла достаться любому другому человеку, и судебник предусматривает возможность сдачи ее опять-таки землевладельцу. У лейлендингов могли быть свои работники – из числа как свободных, так и рабов³⁹.

На основании приведенных данных можно утверждать, что среди снимавших землю, как и среди сдававших ее собственников, имелось немало мелких землевладельцев "крестьянского типа". Нехватка земли при значительном составе крестьянской семьи, зачастую сохранявшей форму домашней общины; трудности, связанные с освоением нови, наличие относительно большого движимого имущества, позволявшего расширить хозяйство за счет эксплуатации рабов (в раннее Средневековье) и свободных работников, – таковы были некоторые из причин, побуждавших бондов прибегать к аренде земли у других крестьян. Говоря об аренде, мы имеем в виду именно такие межкрестьянские поземельные отношения. Сдача усадьбы за уплату ежегодной ренты была лишь одной из форм отношений, в которые вступали между собой бонды.

Для того, чтобы лучше уяснить эту мысль, рассмотрим раздел "Законов Гулатинга", озаглавленный "Глава о сдаче земли" (Landzleigu bolkr, титулы 72-102). Он идет вслед за группой титулов, посвященных всякого рода денежным сделкам, долговым обязательствам и т. п., и предшествует четко отграниченному от него разделу о порядке наследования имущества (erfða bolkr, титулы 103-130). В ряде титулов, входящих в главу о сдаче земли, разбираются всевозможные казусы, определяются сроки, когда следует заключать сделки, платить ренту, покидать снятую усадьбу, предписываются правила поведения лейлендинга в снятом владении, устанавливаются наказания, угрожающие за нарушение этих правил, и порядок тяжбы в случаях злоупотребления собственником правом сдавать землю и т. д. (титулы 72-80).

В титуле 81 составители судебника переходят к рассмотрению отношений между соседями, снявшими у собственника одну усадьбу. Земля этой усадьбы эксплуатируется владельцем как одно целое, считается, с его точки зрения, неподеленной (iorð uskipt), а раздел, который арендаторы могут между собой произвести, должен сохраняться в силе до тех пор, пока они оба сидят на этой земле (þá scal þat skipti hallda er þeir skipta sin a milli meðan þeir bua a iorðu); если же один из них покинет усадьбу, а другой останется в ней⁴⁰, последний должен будет произвести новый раздел с вновь вселившимся лейлендингом. Далее в титуле 81 говорится о том, как лейлендинги должны пользоваться пастбищем для скота, и при этом составитель переходит к более общему вопросу – об отношениях между крестьянами, занимающими одну усадьбу, независимо от того, являются ли они ее владельцами или лейлендингами (титулы 82 и сл.). А. Тарангер утверждает, что эти и следующие за ними титулы разбирают исключительно одни лишь отношения между лейлендингами и не затрагивают крестьян-собственников, но единственным приводимым им аргументом в пользу такого суженного толкования этих титулов является соображение о том, что они включены в "главу об аренде"⁴¹. По нашему мнению, такое понимание нельзя признать убедительным, ибо оно исходит из представления о смысловой стройности и цельности разделов областных законов, которые в действительности этими качествами не обладают.

Обсуждение отношений между хозяевами, живущими в одной усадьбе, приводит автора главы (возможно, лагмана, докладывавшего на тинге о существующих обычаях) к вопросу о пользовании крестьянами разными видами общинных угодий (приусадебными выгонами и горными пастбищами, лесами и водами) и о разделах угодий на доли (титулы 84-86), а это в свою очередь позволяет перейти к разбору правил раздела одаля (титул 87). О сдаче земли за ренту авторы судебника вспоминают вновь лишь в титуле 88, посвященном сдаче одаля сородичам, а затем возвращаются к обсуждению общинных распорядков и наказаний за нарушение неприкосновенности усадьбы. Об аренде до конца главы речи более не заходит. Несмотря на кажущуюся пестроту, эта глава представляется нам в определенном смысле не лишенной Целостности: от начала и до конца в ней разбираются разные формы межкрестьянских отношений, связанных с пользованием землей, в том числе и сдача земли за уплату ежегодной ренты.

Нечто подобное наблюдается и в соответствующей главе "Законов Фростатинга" (глава XIII)⁴². Здесь наряду с постановлениями о сдаче земли встречается целый ряд титулов, посвященных другим вопросам: пользование лесами, водами, лугами и другими общинными угодьями (титулы 5 и сл., 9-11,13-14); охрана владельческих прав представителей разных социальных категорий (титул 15); совместное владение землей несколькими хозяевами (титулы 16-23), причем в этих титулах постановления, касающиеся лейлендингов, совместно снимавших землю в одной усадьбе (титул 17), переплетаются с постановлениями, регулирующими отношения между совладельцами и соседями; наконец, упоминаются судебные тяжбы из-за земли (титулы 24-26).

Таким образом, и в "Законах Гулатинга", и в "Законах Фростатинга" постановления, касающиеся сдачи земли за ренту, по существу не составляют вполне самостоятельных разделов, а включены в главы, более широко охватывающие межкрестьянские поземельные отношения вообще, одной из форм которых первоначально являлось и держание земли. А это означает, видимо, что на той стадии развития, которая отражается в "Законах Гулатинга" и в отдельных частях "Законов Фростатинга", отношения между земельными собственниками и людьми, снимавшими у них землю, еще не носили ясно выраженного антагонистического характера⁴³.

Этот вывод подтверждается наблюдениями над терминологией "Законов Гулатинга". При всем обилии постановлений, трактующих с разных сторон сдачу земли, в судебнике ни разу не употребляется обозначение арендатора как лейлендинга. И владелец, сдающий землю, и человек, снимавший ее и плативший за нее ренту, – оба называются просто maðr⁴⁴. Никакого специального обозначения для держателя "Законы Гулатинга" не знают. Очевидно, арендаторы еще не составляли в период записи судебника особого слоя населения. Лишь в двух титулах встречается обозначение собственника земли – landzdróttinn⁴⁵. Этот термин употребляется в случаях, когда было необходимо подчеркнуть титул на землю.

Сравнение терминологии "Законов Гулатинга" с терминологией "Законов Фростатинга" обнаруживает разительный контраст. В судебнике для Трендалага сдающий землю, как правило, именуется landzdróttinn, снимающий ее – уже не неопределенно maðr, но – landbúi (поселенец, держатель) или leiglendingr (leiguliði)⁴⁶. Эта терминология делается устойчивой и общераспространенной в ХШ в., о чем свидетельствует "Ландслов": здесь неизменно применяются термины landzdróttinn, iarðeigandi и leiglendingr, leiguliði⁴⁷.

О том, что сдача-наем земли первоначально была разновидностью межкрестьянских отношений, свидетельствует близость этих сделок к иным формам распоряжения землей, получившим распространение в Норвегии в раннее Средневековье. Выше уже указывалось на проводимое в "Законах Гулатинга" сравнение сдачи земли с ее закладом48. Автор постановления, о котором идет речь, как бы видит две возможности для бонда, не ведущего в своем владении (или его части) собственного хозяйства, получать все же с него некоторый доход: либо сдавать землю за ежегодные платежи, либо заложить ее за сумму, которая будет выплачена ему сразу, но которую по истечении определенного срока он обязан был возвратить. Подобно тому, как желающий сдать одаль за ренту должен был сперва предложить его своим сородичам⁴⁹, он был обязан поступить точно так же и при продаже⁵⁰, и при закладе земли⁵¹.

Однако между сдачей земли в аренду, с одной стороны, и продажей или закладом ее, с другой, существовало важное различие; в первом случае владелец мог безвозмездно вернуть себе свою землю, за которую ему ежегодно платили, пока он ее сдавал, в двух других он мог возвратить ее в свое безраздельное владение, только выплатив сумму, полученную при закладе или при продаже одаля. Общее же между этими видами земельных операций заключалось в том, что в принципе все они представляли собой временное отчуждение земли владельцем, который по какой-либо причине не мог более обрабатывать ее своими силами; мы говорим "временное отчуждение" даже применительно к продаже земли, ибо право одаля практически исключало окончательное отчуждение земли, оставляя не только за прежним владельцем, но и за его родичами-одальманами право ее выкупа в течение длительного времени⁵².

Естественно, что многие бонды, оказываясь в стесненном материальном положении, предпочитали сдавать свою землю за ежегодные платежи, а не закладывать и не продавать ее, ибо в этих случаях вернуть себе право пользования ею было бы трудней: для этого требовалась выплата всей суммы, полученной при заключении сделки, а владельцу, лишенному возможности вернуть деньги, угрожала окончательная утрата земли. Сдача земли под обработку другому на условии уплаты ежегодных платежей не была чревата такой опасностью, а краткосрочность соглашения гарантировала владельцу быстрое возвращение его усадьбы в случае необходимости.

Охарактеризованные межкрестьянские поземельные отношения получили значительное распространение в Норвегии в очень давнее время и не представляли собой новшества в период составления первых редакций областных законов. "Законы Гулатинга" частично сохранили редакции конца XI или начала XII в., т. е. того времени, когда лейлендинги и землевладельцы, сдававшие им землю, принадлежали зачастую к одному слою общества. Краткосрочная аренда, заклад земли, временное ее отчуждение, как и кабала, должничество и другие формы имущественных и личных отношений, обусловленных различиями в хозяйственном положении бондов, не обязательно представляли собой ростки классовых антагонизмов в варварском обществе и до поры были вполне совместимы с его традиционной структурой.

Но в тех же "Законах Гулатинга", а особенно в сохранившемся более позднем тексте "Законов Фростатинга" мы находим ясные свидетельства той эволюции, которую претерпели эти отношения в XII и первой половине XIII в.

2

Рост крупной земельной собственности определил изменения социального состава лейлендингов и их положения. Скудость актового материала и отсутствие поместных описей для XII и XIII вв. лишает нас возможности с достаточной определенностью судить о масштабах этого развития. Саги и областные судебники остаются главными источниками, на основании которых удается проследить – в самой общей форме – сдвиги в структуре землевладения.

Некоторые сведения о землевладении короля, содержащиеся в "королевских сагах", будут рассмотрены нами в связи с изучением вопроса о доходах королевской власти в Норвегии в раннее Средневековье⁵³. Но необходимо сразу же отметить большой удельный вес владений короля в структуре крупного землевладения в средневековой Норвегии. Земельные владения конунгов росли вместе с усилением их могущества⁵⁴. К их наследственным землям после создания единого государства были присоединены усадьбы, конфискованные у многих правителей отдельных областей, лишенных власти и самостоятельности, и у тех могущественных людей, которые не перешли на сторону конунга.

Уже объединитель Норвегии Харальд Прекрасноволосый, родовые земли которого находились в юго-восточной части страны, главную свою резиденцию основал на западном побережье, в Хёрдаланде и Рогаланде. Вскоре, по-видимому, почти в каждом фюльке существовали королевские владения, которые государи посещали во время разъездов по стране со своей дружиной. Вследствие распространенности усадеб, принадлежавших конунгу, на стоявших во главе управления этими дворами слуг – арманов, как и на лендрманов, были возложены функции охраны порядка и преследования преступников, сбора причитавшихся конунгу штрафов и угощений, которые все население должно было предоставлять конунгу по его прибытии, и др.⁵⁵ В XI и XII вв. владения конунгов продолжали расти за счет конфискаций земельной собственности преступников и опальной знати-хёвдингов. Наряду с сагами об этих конфискациях свидетельствуют и судебники. Захваченную конунгом землю можно было выкупить у его армана в соответствующем фюльке в течение срока, который в "Законах Гулатинга" определен так "прежде чем сменятся три конунга". После этого земля выкуплена быть не могла⁵⁶. Саги рисуют картину широких конфискаций конунгами земель непокорных хёвдингов и провинившихся подданных, и хотя некоторые из этих сообщений вызывают справедливые подозрения в преувеличении, тем не менее несомненно, что вследствие конфискаций земельный фонд короны существенно вырос⁵⁷.

С укреплением государственной власти в Норвегии под ее контроль были поставлены общинные земли – альменнинги, прежде всего горные пастбища. С этого времени создание новых дворов на общинных землях могло производиться лишь с разрешения королевских арманов, а владельцы дворов были обязаны платить конунгу ренту в качестве его лейлендингов⁵⁸. В "Законах Гулатинга" на этот счет сказано: "Если усадьба построена на расчистке, произведенной в альменнинге, она принадлежит конунгу"⁵⁹. Подобно этому, "Законами Фростатинга" предусматривается, что королевский арман должен привлечь к ответственности владельца, расчистившего землю в альменнинге без разрешения конунга (at úleyfi konungs)⁶⁰.

XII-XIII вв. – это время освоения новых земель и создания множества крестьянских дворов на землях, находившихся до того в общинном пользовании. В отличие от внутренней колонизации VI-IX вв., когда были заложены основы аграрного строя Норвегии и вырос широкий слой свободных мелких землевладельцев-бондов, в результате расчисток альменнинга в XII-XIII вв. чрезвычайно увеличилось число королевских лейлендингов⁶¹. Между крестьянскими усадьбами, возникшими на заре аграрного развития Норвегии, и новыми дворами лейлендингов было и другое существенное различие: старинные дворы были, как правило, относительно крупными, тогда как размеры новых усадеб – более скромными⁶². Крестьяне, сидевшие на земле, подчиненной королю, не только утратили статус свободных владельцев, но по сравнению с одальманами были беднее.

Земельные владения короля продолжали расти и в XIII в. В ходе гражданских войн произошли значительные перемещения земельной собственности, и немало владений противников Сверрира оказалось в руках короля и его сторонников⁶³. Продолжались конфискации королем владений преступников, поставленных вне закона⁶⁴. Правда, Хакон IV Хаконарсон (Хакон Старый, 1217-1263) несколько ограничил переход секвестрованных земель во владение короля, разрешив наследникам изгнанных из страны преступников выкупать их одаль⁶⁵, а Магнус Хаконарсон обещал оказывать материальную помощь детям казненных лиц из доходов, получаемых с отнятых у них владений⁶⁶.

С другой стороны, расширились права короны на выморочное имущество подданных⁶⁷. В "Ландслове" наряду с пожалованиями, которые делает король, упоминаются дарения бондов в его пользу и утверждается их нерушимость⁶⁸. Особый интерес представляет следующее нововведение: если "Законы Фростатинга" запрещали продавать королю земли, на которые распространялось право одаля⁶⁹, то "Ландслов" разрешил переход одаля в его владение, как и передачу королем своего одаля подданному⁷⁰. На основании текста "Ландслова" можно предположить, что не в каждом фюльке Норвегии существовали собственные владения короля⁷¹. Но это, по-видимому, было результатом раздач королями части своих усадеб приближенным и ленникам – раздач, которые широко практиковались со времени гражданских войн.

Наряду с королем крупным земельным собственником в стране в XII в. стала католическая церковь. Духовенству и поддерживающей его королевской власти пришлось выдержать длительную и упорную борьбу, прежде чем им удалось окончательно сломить сопротивление сторонников язычества. Эта борьба продолжалась еще и в XI в., когда при содействии конунгов были основаны первые монастыри⁷². Попытки духовенства распространить на Норвегию принципы римского права, в том числе права неограниченной частной собственности на землю, с тем чтобы создать благоприятные условия для накопления земли в руках церкви, долго оставались безуспешными⁷³.

В этом отношении интересно сравнить соответствующие предписания обоих областных судебников. В "Законах Гулатинга" нет указаний на то, что католическое духовенство уже добилось привилегий, дававших ему возможность присваивать крестьянские земли. Право одаля, по которому земельное владение принадлежало целому коллективу сородичей, первоначально составлявших большую Семью, а впоследствии пользовавшихся землей порознь, делало почти невозможным отчуждение ее до тех пор, пока родственные связи оставались прочными. Даже если земля была продана, прежние владельцы могли ее выкупить, доказав, что они обладали ею по праву одаля. В этих условиях практика дарений земли в пользу церкви не могла получить распространения.

Сверх того, дарения, на которые претендовало духовенство, обещая взамен спасение души, противоречили древним народным правовым обычаям. Согласно древнескандинавскому праву, всякий дар должен был вознаграждаться равноценным подарком. В противном случае он не имел силы и мог быть затребован обратно⁷⁴. Этот принцип еще можно обнаружить в "Законах Гулатинга": "Всякий человек имеет право отобрать свой подарок, если он не был возмещен лучшим платежом; дар не считается вознагражденным до тех пор, пока не дано равного количества против того, что было подарено"⁷⁵. В этом же постановлении перечисляются дарения, которые должны были оставаться в силе и не могли быть затребованы назад. Это – отпуск раба на свободу; в случае, когда бывший его господин впадал в нужду, он мог претендовать на получение материальной помощи вольноотпущенника, если последний не выплатил ему своей цены. Далее, силу должны были сохранять платежи на воспитание детей. "Дарения, которые нам дает конунг или который мы сделали ему, должны оставаться в силе". Это же распространится на десятину и на 6 эйриров, уплачиваемых при отпуске на волю раба. Перечисление дарений, которые запрещалось отбирать, необходимо было потому, что "Законы Гулатинга" разрешали аннулировать дарение: "Если кто-либо распорядился своим наследственный имуществом посредством дарения (gefr arf sinu um sinn), он может отменить его и вторично объявить на тинге свою новую волю, после чего дарение будет неизменным (ос scal þa hallda)". Женщине разрешалось менять свое завещание дважды⁷⁶. По-видимому, дарение могло быть отменено в случае неполучения дарителем достойного вознаграждения. Вышеприведенное постановление, запрещавшее отменять некоторые из дарений, вносило нечто новое в их практику. Нетрудно видеть, что это было к выгоде церкви, которой гарантировалось получение десятины⁷⁷. Но о дарениях земли в пользу духовенства здесь ничего не сказано. Очевидно, ко времени составления этой редакции "Законов Гулатинга" церковь еще не сумела добиться соответствующей привилегии.

Однако уже в это время католическое духовенство получило некоторую возможность приобретать земельные владения мирян. На этот счет имеются лишь фрагментарные сведения. В церковном праве, принятом конунгом Олавом Тихим (1066-1093 гг.), содержатся указания на более древние церковные законы, якобы изданные Олавом Святым. Возможно, некоторые из положений норвежского церковного права конца XI в. действительно восходят ко времени правления этого конунга, ибо в "Саге о святом Олаве" сообщается, что "он установил церковное право по совету и с помощью епископа Гримкеля и других священников"⁷⁸.

В постановлениях Олава Тихого содержится целый ряд статей, грозящих мирянам взысканием высоких штрафов (до трех марок) в пользу епископа в наказание за нарушение многочисленных церковных предписаний и запретов⁷⁹ и даже конфискацией всего движимого имущества, причем половина его должна была достаться конунгу, а половина – епископу⁸⁰. Столь тяжелые кары неизбежно должны были приводить к разорению некоторых бондов и к переходу их земли в руки духовенства. В одном случае нарушителям церковных предписаний прямо угрожала конфискация земли. Такая мера предусматривалась при игнорировании запрета вступать в брак близким родственникам: в наказание предписывалось "конфисковать у виновных все их владение, как землю, так и движимое имущество (baeðe i lande ос i lausum eyri), до последнего гроша, и половину получит конунг, а половину епископ"⁸¹.

В это время духовенство уже добилось того, что все бонды были обязаны заботиться о поддержании в исправности церквей в фюльках и в отдельных их частях⁸². Владельцы частных церквей, лендрманы и бонды, также были обязаны содержать их в должном порядке под угрозой конфискации земли, на которой была возведена церковь. Однако конфискованная земля не доставалась епископу, ее забирал конунг, которому надлежало позаботиться о восстановлении церкви⁸³. О разрешении дарить земли в пользу духовенства нет речи и в церковном праве Олава Тихого. Таким образом, констатируя укрепление прав церкви⁸⁴ и рост ее доходов в конце XI в., приходится вместе с тем отметить, что она еще не имела возможности наложить руку на земли широких слоев крестьянства^84a.

Положение изменилось к середине XII в. При прямом содействии папства, представитель которого посетил Норвегию в 1152 г.⁸⁵, католическая церковь получила новые привилегии от норвежских конунгов. Архиепископ нидаросский Эйстейн, поддержав притязания на престол конунга Магнуса Эрлингссона, добился от ярла Эрлинга, правившего от имени своего сына, издания нового церковного права, которое основывалось на сборнике архиепископских постановлений "Золотое перо" (Gullfjöðr). По новому закону о престолонаследии, принятому в 1164 г., высшее католическое духовенство приобрело определяющее влияние на выборы конунга⁸⁶. Церковь могла теперь собирать десятину со всех плодов труда⁸⁷, присваивать денарии святого Петра⁸⁸, при поездках архиепископа по стране бонды были обязаны поставлять ему лошадей⁸⁹. Увеличились штрафы, которые полагалось уплачивать епископам⁹⁰, и расширился перечень караемых ими проступков. За многие нарушения церковного права епископ мог конфисковать все имущество виновного⁹¹, а в ряде случаев захватывать даже его землю: так карались злостный отказ платить десятину⁹², нарушение мира в церкви путем пролития крови⁹³ и другие преступления⁹⁴.

Особенно важным новшеством явилось разрешение совершать дарения имущества в пользу церкви. "По совету и приказанию доброго кардинала Николая, ставшего впоследствии папою, и архиепископа Йоуна и с согласия наиболее благоразумных людей" в 1152 г. была принята поправка к норвежским законам, согласно которой, помимо десятины, четвертая часть имущества, приобретенного вдобавок к наследству, могла быть отдана во спасение души дарителя без разрешения наследников⁹⁵. Соответствующую долю своего имущества могли дарить церкви и женщины. "Законы Фростатинга" не оставляют никакого сомнения, что в состав даримого церкви имущества могла входить земля:

"Если дарения заключаются в земле, их нужно дать при поручителях... Когда кто-либо жертвует четвертую часть благоприобретенной собственности, и в том числе землю, дарение должно сохранять силу, если о нем известно свидетелям, хотя бы скейтинг и не имел места"⁹⁶. Интересна заключительная оговорка этого постановления. Скейтинг – символическая процедура древнего происхождения, применявшаяся при отчуждении земли, – придавал сделке нерушимый характер⁹⁷. В судебниках упоминаются случаи, когда лица, отчуждавшие свою землю, отказывались совершать скейтинг, очевидно, рассчитывая впоследствии вернуть ее обратно⁹⁸. В данном случае в нарушение древненорвежского права дарение считалось окончательным даже без скейтинга, ибо духовенство стремилось закрепить за собой полученные от мирян земли.

С этой же целью были изменены правила, определявшие владение одалем. Согласно обычаю, право одаля семья приобретала лишь после обладания землею на протяжении трех или даже пяти поколений. Между тем в "Законы Фростатинга" было включено предписание: "Церковь не должна терпеть ущерба в своих владениях из-за недостатка прав или вследствие беззаботности священника или алчности управляющего. И церковь приобретает право одаля после владения землею в течение тридцати лет. Для этого требуется свидетельство ее прихожан"⁹⁹. Существование в Норвегии института одаля, при котором было возможно возвращение отчужденной земли ее прежним владельцам, ставило перед духовенством задачу не только приобрести землю, но и сохранить ее в своих руках. Приведенные данные свидетельствуют о том, что в XII в., ломая старинное народное право, церковь успешно решала обе эти задачи. В "Ландслове" воспроизводится упомянутое выше постановление, разрешавшее дарение десятой части наследства и четвертой части благоприобретенного имущества без согласия наследников¹⁰⁰. При этом законодатель дважды подчеркнул, что имеется в виду как движимое имущество, так и земля (baeðe lande ос lausum œyri). В "Законах Фростатинга" о земельных дарениях специально не говорилось (дарение имущества обозначено там более расплывчато – "fé").

В годы, предшествовавшие записи "Ландслова", в Норвегии развернулась борьба между народом и высшим духовенством из-за притязаний католического клира на широкие политические, судебные и экономические привилегии. Светские магнаты выступали против церкви.

Добившись важнейших привилегий и преимуществ, духовенство всячески поощряло мирян совершать дарения в его пользу. Так, хотя хоронить в освященной земле преступника, пролившего кровь в пределах церкви, запрещалось, однако "Законы Фростатинга" содержат оговорку, что если покойный в остальном отличался мирным нравом и его родственники предлагали подарить оскверненной им церкви деньги из полученного за него вергельда или часть его собственности, то епископ мог разрешить погребение¹⁰¹.

Чрезвычайно активная роль, которую духовенство стало играть в политической жизни Норвегии начиная с середины XII в., была, с одной стороны, в немалой мере результатом быстрого упрочения его материального положения, а с другой – залогом его дальнейших успехов в накоплении богатств.

Тем не менее, в Норвегии дарения мелкими владельцами земель в пользу церкви не получили широкого распространения, как это имело место в Германии и Франции в период генезиса феодализма. Отсутствие картуляриев XI и XII вв. в норвежских монастырях и епископствах нельзя объяснить плохой сохранностью источников; их, по-видимому, вообще не существовало. И в более позднее время, когда земельные дарения были зафиксированы в документах, изучение последних не дает основания для вывода о значительном притоке крестьянских земель в собственность церкви. Наиболее ранний из имеющихся монастырских кадастров – опись владений монастыря Мунклив в Бергене – свидетельствует о том, что среди приобретений этого учреждения за 125 лет – с 1223 по 1349 гг. – лишь 10% была ему подарена; остальные земли достались монастырю в результате всевозможных сделок – закладов, покупок и т. д.¹⁰² Отсутствие в Норвегии столь многочисленных крестьянских земельных дарений, какие наблюдались в других странах, объясняется, с одной стороны, живучестью института одаля, ставившего серьезные препятствия на пути отчуждения земли, а с другой, длительным предубеждением и недоверием (подчас принимавшими характер открытой враждебности), которые проявляли норвежские бонды к католической церкви¹⁰³.

Среди имеющихся актов конца XII и XIII в. дарений и завещаний в пользу церкви со стороны бондов – единицы¹⁰⁴, преобладают пожалования королей и знатных лиц. Но зато сохранился ряд дел о тяжбах между священниками и бондами из-за земельных владений, пользования рыбными ловлями и другими угодьями или из-за поземельных платежей¹⁰⁵.

Анализ дарственных грамот и завещаний не оставляет никаких сомнений в том, что объектом их были прежде всего платежи арендаторов. Из передаваемых церкви и монастырям усадеб поступает рента, ее размерами и определяется ценность дарения. Поэтому усадьба неизменно квалифицируется посредством указания количества марок, эйриров, эртугов¹⁰⁶ или продовольствия¹⁰⁷, с нее поступающего. В некоторых документах упоминаются арендаторы, платившие поземельные ренты^107а. Так, король Хакон Магнуссон, пожаловавший церкви Святой Марии в Осло усадьбу доходностью в 6 марок, обращается с увещеванием ко всем арендаторам (landzsettom), сидевшим на этой земле, своевременно, с готовностью и богобоязненно платить духовенству положенные ренты и поземельные сборы¹⁰8. В латинских текстах грамот арендаторы именуются coloni¹⁰⁹. Стремясь закрепить за церковью передаваемые ей владения, знатные дарители указывают в документах, что они жалуют земли на правах одаля¹¹⁰ и применяют процедуру скей-тинга¹¹¹. Таким образом, церковные владения с самого своего возникновения использовались путем раздачи их лейлендингам за ренту. Совершенно ясно, что в этих владениях, как и во владениях конунга, положение арендаторов было существенно иным, нежели при межкрестьянских отношениях, рассмотренных нами выше.

Наконец, росло светское крупное землевладение. Дифференциация одальманов, часть которых утратила свои земли, тогда как другие, наоборот, накапливали их, вела к возвышению влиятельной верхушки бондов, хольдов. Насколько далеко зашел этот процесс, явствует из того, что ко времени записи областных законов одальманы, ранее, в VI-VIII вв., являвшиеся основой общества, составляли уже меньшинство бондов; большинство их обладало другими формами земельных владений либо вообще не имело собственной земли и держало ее от других.

Примером роста крупного землевладения может служить рассказ, содержащийся в "Круге Земном", о современнике конунгов Олава Трюггвасона и Олава Святого Хареке с острова Тьотта (Халогаланд). О его отце, знаменитом скальде Эйвинде Погубителе Скальдов говорится, что на деньги, полученные от исландцев за составление песни в их честь, он приобрел усадьбу¹¹². Однако, при всей своей родовитости¹¹³, Эйвинд не считался особенно богатым человеком. Его сын Харек приобрел сравнительно небольшой двор на о. Тьотта, где жили лишь мелкие бонды. Но в течение короткого времени он лишил их всех собственности и стал один владеть целым островом; теперь он завел крупную усадьбу. Этот новоявленный крупный землевладелец сделался могущественным человеком в Халогаланде, пользовался большим уважением среди хёвдингов и заставил считаться с собой норвежских государей. В его руки перешла прибыльная торговля с финнами¹¹⁴. Получив вейцлу от Олава Трюггвасона, которому он помог обратить в христианство население Северной Норвегии, Харек стал его лендрманом¹¹⁵, а впоследствии и лендрманом Олава Святого¹¹⁶.

Владения Харека, как и других крупных землевладельцев, в источниках не описываются. Упоминается лишь его "двор на Тьотта"¹¹⁷, хотя известно, что, помимо усадьбы, в которой он проживал, все другие дворы на острове также были его собственностью. Лишь однажды в саге сказано, что Харек на Тьотта "сидел дома, в своих дворах" (sat heima, at búum sínum)¹¹⁸. В них, несомненно, жили лейлендинги, ибо еще в рассказе о его отце Эйвинде упоминаются слуги (huskartаг) и поселенцы (landsbúar) последнего¹¹⁹. Двор Харека представлял собою центр, в который лейлендинги сдавали продукты в счет уплаты ренты.

В Morkinskinna рассказывается о владениях сына лендрмана Хакона Иварссона (середина XI в.): когда он поссорился с конунгом Харальдом Сигурдарсоном и покинул Норвегию, его владения были конфискованы арманом конунга и все доходы и ренты, поступавшие с них (leigor ос scylldir af þeim iorðom), стали уплачиваться в его пользу¹²⁰. Упомянем другого современника конунга Харальда Сигурдарсона – Ульва, который владел 14 или 15 усадьбами в Вике. Несомненно, что он собирал с этих владений ренту¹²¹.

Саги, упоминающие многих богатых и знатных землевладельцев, к сожалению, обычно не говорят о составе их владений, об их структуре и форме получаемых с них доходов. Приходится довольствоваться немногими отрывочными сообщениями, наподобие вышеприведенных. Среди земельных собственников ведущую роль в XI и XII вв. играли, несомненно, лендрманы. Могущество их в тот период было велико. Обладая собственными земельными владениями, они, кроме того, получали от конунгов обширные пожаловании, так называемые вейцлы. Вейцлы были своего рода округами кормления, все жители которых были обязаны платить лендрману или давать угощение. Часто лендрман получал от конунга вейцлу в той местности, где он до этого уже владел собственной землей¹²². Собирая ренту как с лейлендингов, так и с прочего населения вейцлы, лендрман вряд ли был склонен четко разграничивать первых и вторых и всех эксплуатировал как своих держателей. Доходы, собираемые им с держателей и с населения вейцлы, одинаково назывались landskyldir. Правда, закон не признавал наследственности пожалования вейцлы¹²³, но фактически эти округа обычно находились в руках одной и той же семьи из поколения в поколение, и со временем превращались в сферу хозяйничанья лендрмана, использовавшего все средства для присвоения земель бондов. Многие из них становились лейлендингами, зависевшими от лендрмана. В "Законах Гулатинга" можно найти косвенное признание факта перехода владений бондов в собственность светской знати: законодатель, стремясь приостановить этот процесс, запрещает передавать землю лендрманам¹²⁴. Однако в "Ландслове", широко использующем текст "Законов Гулатинга", это постановление уже не воспроизводится. Передача бондом своего владения барону более не запрещалась. Здесь лишь говорится о запрещении насильственных посягательств на земли бондов со стороны баронов (так при Магнусе Хаконарсоне стали титуловать лендрманов и королевских уполномоченных)¹²⁵. Видимо, знать присваивала земли бондов и законным и незаконным путем.

Говоря о развитии крупного землевладения в Норвегии в указанный период, необходимо иметь в виду условность понятия "крупное землевладение". Оно, несомненно, крупное по сравнению с крестьянским хозяйством. Однако сопоставление усадеб норвежских магнатов с владениями феодалов других стран средневековой Европы обнаруживает скромные размеры скандинавских вотчин. Центром такого владения была господская усадьба, не слишком превышавшая по величине крестьянский двор. В ней жили наряду с собственником и его семьей его челядь – слуги, рабы, прихлебатели. Сюда свозили оброк арендаторы других дворов, принадлежавших этому собственнику.

Некоторые стороны хозяйства такого крупного землевладельца выступят более рельефно при ознакомлении с рассказом Снорри Стурлусона о конунге Хрингарики (в Юго-Восточной Норвегии) Сигурде Свинье – родственнике Олава Святого. "Сигурд Свинья был очень заботливым хозяином и заставлял своих людей постоянно работать; он и сам часто ходил и наблюдал за полями, лугами и скотом и следил за ремесленниками и другими людьми, которые были чем-нибудь заняты". Несколько ниже Снорри дает еще несколько штрихов, характерных для хозяйственной деятельности этого мелкого конунга: "Сигурд Свинья находился в поле, когда к нему прибыли гонцы... У него было много людей. Одни жали хлеба, другие вязали их в снопы, иные отвозили зерно домой, а еще другие скирдовали или сгребали. Конунг в сопровождении двух человек ходил то в поле, то туда, где ссыпали зерно... О конунге Сигурде сообщают, что он был рачительным и предусмотрительным хозяином, заботился о своем имуществе и усадьбе и сам вникал во все хозяйственные дела... Он был самым умным из всех живших тогда в Норвегии и богаче движимой собственностью, чем кто-либо еще"¹²⁶.

Разумеется, картина, набрасываемая Снорри, в немалой мере списана с его современника – исландского хёвдинга XIII в., но в какой-то мере, возможно, отражает и жизненную реальность Норвегии начала XI в. Крупный собственник оказывается в состоянии сам присматривать за своим хозяйством: поля его не слишком обширны, челядь не особенно многочисленна.

Рост крупного землевладения отразился и в областных судебниках, в особенности в более позднем по времени записи судебнике Фростатинга. Облик землевладельца, рисуемый постановлениями этого судебника, мало напоминает бонда, сдававшего усадьбу своим соседям, какого можно себе представить при изучении "Законов Гулатинга". До известной степени "Законы Фростатинга" дают возможность познакомиться с социальным составом владельцев, имевших лейлендингов. В одном из титулов раздела о сдаче земли устанавливаются размеры возмещении за нарушение права земельной собственности, получаемых лицами разного социального статуса. Здесь названы хольд, лендрман, епископ, ярл, конунг, архиепископ, аббат, аббатиса. Лишь в конце титула упомянуты свободнорожденный бонд и разные категории вольноотпущенников¹²⁷. Среди землевладельцев предполагаются в первую очередь люди знатные и могущественные, в том числе представители духовенства. В других титулах говорится о сдающем землю священнике¹²⁸, о церковных земельных владениях, переданных под управление "достойных доверия людей"¹²⁹.

Крупные собственники уже не могли лично следить за своим хозяйством, как поступал Сигурд Свинья. Часто они вообще жили не в своих владениях, а в городах, которые в XII в. приобрели известное экономическое значение и стали местом жительства многих могущественных людей: конунгов, епископов, других высших католических чинов, части светских стурманов¹³⁰. Собственники земель, сдаваемых в держание, часто отсутствовали в фюльках, где находились их владения, уезжали за пределы Норвегии¹³¹. Поэтому для надзора за владениями крупных собственников назначались управляющие. "Каждый, кто имеет землю в пределах нашей области (lag)¹³², – гласили "Законы Фростатинга", – должен иметь управителя (umboðsmaðr) в фюльке, где расположено его владение"¹³³. Здесь составители законов имеют в виду под землевладельцами только крупных собственников, имевших помногу дворов, и не в одном фюльке. Судя по всему, они уже доминировали среди землевладельцев в период, когда была произведена новая редакция "Законов Фростатинга". Управляющий был обязан сдавать землю держателям, собирать с них ренту, вести судебные дела, связанные с нарушением права владения, получая при этом половину возмещений, причитавшихся его хозяину¹³⁴. Он же мог представлять интересы собственника при разделе одаля¹³⁵, улаживать в его отсутствие его долги и т. д.¹³⁶ Необходимость иметь управляющих указывает на значительность размеров владений стурманов, но также и на их разбросанность. Собственнику было трудно контролировать деятельность своего слуги, и это давало возможность управителям чинить всяческие злоупотребления. В "Законах Фростатинга" предусматривался ряд мер, которые должны были ограничивать произвол управителей и ограждать интересы землевладельцев. Срок службы управляющего устанавливался в три года, но прекращался раньше в случае смерти собственника. Более длительной служба управляющего могла быть лишь по желанию его хозяина, если он не жил в Трёндалаге, причем в любой момент собственник мог лишить управителя всех полномочий¹³⁷. Управителю запрещалось брать самому землю в аренду или иначе использовать ее в собственных хозяйственных интересах¹³⁸. Составители судебника стремились предотвратить такое положение, когда управляющий, собрав ренту с лейлендингов, отказывался отдать ее собственнику¹³⁹. Очевидно, подобные случаи были нередки. Предполагались и еще более злостные нарушения управляющими прав владельца, например самовольная продажа части земли под видом своей собственности¹⁴⁰.

В судебнике прямо говорится о "коварстве" управляющего как возможной причине утраты церковью ее земельных богатств¹⁴¹. По-видимому, среди управляющих встречались "сильные" люди, имевшие собственные владения и пытавшиеся расширить их за счет земель своих патронов. Этот процесс продолжался и во второй половине XIII в., и недаром все приведенные сейчас постановления "Законов Фростатинга", касающиеся управителей, были воспроизведены и усилены в "Ландслове" Магнуса VI¹⁴². Для управителей, которые за взятку незаконно сдавали земли короля или других владельцев, устанавливались штрафы¹⁴³. "Ландслов" даже предусматривает случаи расточения коронных земель вследствие нерадивости и злокозненности управителей¹⁴⁴.

О широком распространении крупного землевладения, основанного на взимании ренты с крестьян, которым были розданы в держание отдельные дворы, "Законы Фростатинга" свидетельствуют с предельной ясностью. В этом отношении они отличаются от судебника для Вестланда. "Законы Гулатинга", во многих своих разделах отражающие положение дел не позднее конца XI – начала XII в., исходят из мысли, что свободный человек, как правило, владел землей и сам вел хозяйство. На этом предположении построены разделы судебника о наследовании имущества и об одале. Напротив, судебник для Трёндалага под землевладельцем обычно имеет в виду не простого бонда, а более крупного собственника, эксплуатировавшего землю путем сдачи ее лейлендингам¹⁴⁵.

Эта точка зрения проявляется во многих разделах "Законов Фростатинга", в том числе и в главе об одале. Здесь имеется постановление, определяющее порядок выкупа земли, заложенной одальманом. Из текста этого титула явствует, что человек, которому была заложена земля, сдавал ее в аренду и получал арендную плату. В случае, если прежний владелец не сумеет выкупить землю, она станет столь же полным владением того, кто взял ее в залог, как и его собственный одаль, а именно – "вся земля, за которую он уплатил деньги и с которой он собирал ренту"¹⁴⁶. В другом титуле этого же раздела указывается, что человек, продавший свою землю и желающий затем ее выкупить, пользуясь правом одаля, должен предъявить требование вернуть землю "тому, кто ее занимает". Из дальнейшего явствует, что это требование предъявлялось не тому, кто купил землю, а его лейлендингу. Новый ее владелец мог находиться за пределами Трёндалага и даже за границей страны. Тогда тяжба о выкупе одаля будет происходить между ее прежним владельцем-одальманом и арендатором нового владельца¹⁴⁷. В этих титулах фигурируют, очевидно, зажиточные хозяева, которые приобретали землю у обедневших одальманов и передавали ее под обработку лейлендингам.

Подобная картина наблюдается и в одном из позднейших постановлений, включенном в "Законы Гулатинга": одальман продал землю и хочет ее выкупить; он должен заблаговременно (до Пасхи) предупредить о своем намерении нового владельца. Последнему гарантируется поступающая с земли арендная плата за следующий год, если он будет предупрежден о предстоящем выкупе одаля после того времени, когда заключаются новые сделки о сдаче земли¹⁴⁸. Следовательно, и в этом титуле, помимо покупателя и продавца земли, предполагается существование лейлендингов, которые сидят на земле, являющейся объектом купли-продажи. В другом аналогичном постановлении указывается, что при выкупе одаля арендатор не должен быть согнан с земли¹⁴⁹.

"Законы Фростатинга" в разделе о семейном праве предписывали, чтобы опекун заботился об интересах подопечного; здесь упоминается, в частности, возможность спора между ними относительно земельной ренты, которую опекун собирал с владения, переданного ему в управление до совершеннолетия опекаемого¹⁵⁰. Примерно об этом же говорится и в другом титуле, где также упоминается земельная рента как нормальная форма дохода, поступающего с земли: если женщина, состоящая в браке, получила наследство, ее муж должен позаботиться о ее несовершеннолетних родственниках и сполна возвратить им впоследствии все имущество, исключая ренту, которую он собирал с их земли¹⁵¹.

В одном из титулов "Законов Фростатинга" сказано, что человек, который на занимаемой им земле обнаружит мертвое тело, должен немедленно известить всех, кого это касается, и доставить его в церковь. Расходы же, связанные с этим делом, он может взыскать с хозяина земли (af landz dryttne), если налицо нет наследника покойного¹⁵². И здесь составители судебника исходили из того, что возделыватель земли и ее владелец – разные лица. О том, что, на взгляд составителей "Законов Фростатинга", население состояло по большей части из арендаторов чужой земли и землевладельцев, получавших с них ренту, свидетельствуют и титулы, устанавливавшие порядок уплаты долгов умершего домохозяина. В первую очередь его вдова обязана уплатить земельную ренту (landsleiga). Предполагается, по-видимому, бедная семья, так как законом предусматривается уплата лишь третьей части ренты и освобождение вдовы от всех других долгов¹⁵³. Интересно, что первейшую обязанность наследников видели именно в уплате ренты. Закон последовательно охраняет интересы ее получателей. В этом же постановлении сказано: "Если супруги живут на земле, принадлежащей одному из них, они не должны платить ренты друг другу"¹⁵⁴. По-видимому, получение ренты уже считалось обычной формой использования земли.

В постановлении об уплате церковной десятины, относящемся к середине XII в., предполагается случай, когда землевладелец сдает свою землю долями нескольким лейлендингам; тем не менее десятину он должен платить целиком¹⁵⁵. Не приходится подробно останавливаться на дополнениях, внесенных в судебник в XIII в., когда была произведена окончательная его редакция. В постановлении от 1260 г. идет речь о тяжбах из-за земли или земельной ренты¹⁵⁶, о льготах, которые рекомендовалось предоставлять арендаторам, возделывавшим новь¹⁵⁷.

Таким образом, структура поземельных отношений, рисующаяся по "Законам Гулатинга" и по "Законам Фростатинга", совершенно различна. Первые в основном отражают состояние общества до конца XI – начала XII в., когда значительную часть бондов, может быть даже их большинство, в Вестланде еще составляли самостоятельные владельцы. При этом нужно иметь в виду, что общественное развитие в Юго-Западной Норвегии шло быстрее, чем в других областях страны, и в особенности в Трёндалаге, где социальные изменения происходили особенно медленно. И тем не менее "Законы Фростатинга" свидетельствуют о том, что во второй половине XII и в начале XIII в. даже в этой сравнительно отсталой части Норвегии землевладение, основанное на эксплуатации лейлендингов, играло доминирующую роль. Мы не можем утверждать, что эти землевладельцы все принадлежали к аристократии. Известно, что в Трёндалаге была сильна верхушка бондов, представители которой отчасти сохраняли свой крестьянский облик, но вместе с тем применяли труд зависимых людей¹⁵⁸. Это было, однако, местной особенностью Трёндалага. Известно, что и в некоторых других частях страны сохранялась довольно значительная прослойка крестьян-собственников. Особенно велика она была во внутренних горных районах¹⁵⁹. Говоря о Норвегии в целом, можно присоединиться к мнению тех ученых, которые полагают, что во второй половине XII и в начале XIII в. крупное землевладение уже преобладало¹⁶⁰.

Такой вывод напрашивается при изучении "Ландслова" Магнуса Хаконарсона. Как уже отмечалось, в этом кодексе, и в частности в главе VII, посвященной отношениям земельной аренды (Landzleigu bolkr), широко используются старые сборники права Вестланда и Трёндалага. Многие из приведенных выше постановлений "Законов Гулатинга" и "Законов Фростатинга" встречаются в неизменной форме и в уложении 1274 г. Это объясняется прежде всего самим способом составления "Ландслова". Магнус Хаконарсон ставил перед собой цель "улучшить" действовавшее право, а не создать новое¹⁶¹. Проявился здесь и известный консерватизм средневекового права, отставание его от развития реальных отношений общественной жизни. Но приходится предположить, что воспроизведение значительной части норм областных судебников в общегосударственном законе оказалось возможным вследствие того, что социальные отношения в Норвегии во второй половине XIII столетия вряд ли коренным образом отличались от общественного строя ее на рубеже XII и XIII вв. Скорее нужно говорить об укреплении и оформлении той социальной структуры, которая сложилась в основных чертах в период гражданских войн¹⁶². Во всяком случае, в разделе об аренде традиционность поземельных порядков бросается в глаза.

Условия сдачи земли собственниками лейлендингам, форма ренты, по "Ландслову" – те же, что и по "Законам Фростатинга".

Изучение "Ландслова" подтверждает правильность сделанного при анализе "Законов Фростатинга" наблюдения, что отношения земельной аренды были широко распространены и что нормальной формой использования земельного владения в XIII в. была сдача его лейлендингам. Видимо, в представлении авторов "Ландслова" (как и позднейшей редакции "Законов Фростатинга"), понятия "бонд" и "лейлендинг" если и не слились воедино, то оказались очень близкими. Нужно отметить в этой связи, что социальные категории населения, зафиксированные уложением Магнуса VI, в одном отношении существенно отличаются от социальных градаций, о которых можно судить из областных законов. В то время как в судебниках наряду с представителями светской и церковной знати, хольдами – полноправными землевладельцами-одальманами и бондами – свободнорожденными людьми упоминаются бесхозяйные recs þegnar, вольноотпущенники разных категорий и рабы¹⁶³, – в "Ландслове" бонды составляют уже низший слой общества¹⁶⁴. Рабство окончательно исчезло в XII в.; социальный разряд вольноотпущенников должен был сохраняться много дольше, ибо статус вольноотпущенника был наследственным, и лишь через несколько поколений потомки освобожденных рабов делались людьми свободными. Но, видимо, и вольноотпущенники, и recs þegnar, т. е. всякого рода неполноправные и лишенные собственной земли люди, – все они в XIII в. уже включались в разряд бондов.

Небезынтересное наблюдение можно сделать при сопоставлении предписаний о карах за смертоубийство и измену, содержащихся в "Законах Фростатинга" и в "Ландслове". Трандхеймский судебник гласил, что когда король обвиняет кого-либо в измене, он должен назначить из своей дружины (hirð) человека, по своему личному статусу равного обвиняемому (iamborinn mann). "Но если за такое преступление придется отвечать вольноотпущеннику (leysingi) или зависимому человеку (þyrmslamenn), то следует назначить сына бонда (búanda sun), если таковой имеется в дружине, и он должен иметь при себе королевское предписание и печать и выдвинуть обвинение, если короля нет в фюльке"¹⁶⁵. Сын бонда не был равен по статусу вольноотпущеннику, но дело в том, что в королевской дружине, видимо, не было зависимых людей, и поэтому вчинять иск лейсингу должен был свободнорожденный. В соответствующем титуле "Ландслова" это постановление повторяется дословно, однако с той поправкой, что вместо вольноотпущенника и зависимого человека здесь назван árboren maðr и не сказано, что к выполнению подобной процедуры сын бонда из дружины привлекался лишь в отсутствие короля. В конце титула дано разъяснение, кто такой árboren maðr это "тот, кто достиг всех прав (на возмещения)"¹⁶⁶. Комментаторы переводят термин árborinn (или arfborinn) как "старосвободный", "происходящий из хорошего рода", "свободнорожденный". Поправка, внесенная в текст этого предписания в новой его редакции, объясняется тем, что в XIII в. вольноотпущенников в Норвегии больше не существовало, ибо рабство давно уже исчезло, а вольноотпущенники по истечении нескольких поколений избавлялись от зависимости от своих патронов и приобретали статус бондов, достигали "всех прав". Но текст "Ландслова" тем самым показывает, что среди бондов – árborinn menn было немало потомков вольноотпущенников, людей, в прошлом находившихся в личной зависимости.

Удельный вес собственнической прослойки в среде бондов резко сократился. В числе их отныне преобладали крестьяне, осевшие на расчистках, произведенных на общественных землях – альменнингах, арендаторы и держатели чужих дворов. Бонд в XIII в. – это чаше всего лейлендинг. Не случайно, говоря об обязанности всех домохозяев передавать знак о созыве тин га (boð) от усадьбы к усадьбе и о помощи нищим, также обязательной для всех крестьян, составители уложения исходят из мысли, что эти крестьяне сидят на чужих землях и их владельцы должны требовать от них исполнения указанных обязанностей на тинге или через своих управителей¹⁶⁷. Правда, в данном случае имеются в виду новые дворы, созданные на расчистках. Но и многие другие случаи свидетельствуют о том, что земельные собственники получали со своих владений ландскюльд. Если человек, поставленный за совершенное им убийство вне закона, получал помилование от короля и мог возвратиться из изгнания, то те, кто управлял его имуществом, должны были вернуть его владельцу, будь то земля либо движимость, "исключая арендные платежи" (vttan landzskylldir)¹⁶⁸. Как и в "Законах Фростатинга", в "Ландслове" обнаруживается, что несовершеннолетние лица получали содержание в виде ренты, шедшей от арендаторов¹⁶⁹, что доходы супругов состояли из платежей лейлендингов¹⁷⁰, что на землях одальманов сидели арендаторы¹⁷¹ и т. д. Из предписания об обязанности земельных собственников поддерживать в порядке дороги, проходящие через их владения, явствует, что эту повинность выполняли их лейлендинги¹⁷². Пользование угодьями (пастбищами-сетерами или рыбными ловлями) затрагивало интересы как собственников, так и тех, кто сидел на их землях, – лейлендингов, и возмещения за нарушение соответствующих прав делились между теми и другими¹⁷³. Таким образом, поземельное отношение мыслится авторами "Ландслова" как отношение между владельцем и держателем.

Вместе с тем в "Ландслове" имеются и некоторые новые положения. Главнейшее новшество заключалось, судя по всему, в том, что размеры земельной ренты – ландскюльда стали определяющими для установления величины налога, шедшего в пользу короля. Этот налог представлял собой коммутированную воинскую повинность – лейданг (leidangr), ранее лежавшую на всех свободных людях. В течение XII и XIII вв. эта повинность все более заменялась продуктовыми поставками, хотя полностью отменена не была¹⁷⁴. Величина военного налога определялась доходностью земельного владения (at iarðar hofn, at iarðar magni) для тех, кто его имел, и размерами движимого имущества (at fear magni) для остальных¹⁷⁵. Таким образом, в отличие от поборов, взимавшихся норвежскими конунгами с населения в предшествовавший период и имевших преимущественно форму подушного обложения, лейданг представлял собой поземельный налог¹⁷⁶. В "Ландслове" указывается, что если собственник сдает землю за более высокие платежи, чем обычно принято, то и военный налог должен соответственно возрасти. "Либо и тот и другой должны увеличиваться, если таковы условия аренды, либо оба пусть снижаются"¹⁷⁷. Человек, снявший было землю, но не пожелавший ее возделывать, был обязан уплатить владельцу как военный налог, так и ландскюльд¹⁷⁸. Лейданг взимался со всех землевладельцев, за исключением немногих, получивших особую привилегию от короля. Временно (на три года) от его уплаты освобождались те крестьяне, которые произвели расчистки на пустующих землях: выше уже отмечалась политика поощрения подъема новых земель, проводившаяся королями в XIII в., после разрухи, сопровождавшей гражданские войны. При этом крестьянин был свободен и от уплаты ренты¹⁷⁹.

Установление функциональной зависимости величины государственного налога от земельной ренты было возможно лишь при условии, что последняя уже сделалась нормальной формой дохода землевладельцев. Отношения между лейлендингами и собственниками стали играть столь существенную роль в общественной системе, что на их основе стал строиться и государственный налог. Установление такого рода взаимозависимости налога и ренты неизбежно вело к тому, что со временем государственное обложение сделалось своего рода регулятором величины платежей, взимавшихся землевладельцами с держателей: повышение ренты выше определенного уровня оказывалось нецелесообразным. Не только лейлендинги, но и собственники в этих условиях не были заинтересованы в повышении ландскюльда; королевские чиновники, ведавшие сбором лейданга, напротив, следили за тем, чтобы доходы короля не сокращались и, тем самым, чтобы рента находилась на определенном уровне и не снижалась. Не случайно, вероятно, в "Ландслове" имеются в виду случаи, когда усадьбы, основанные на расчистках, приходили в ветхость и забрасывались из-за того, что их никто не обрабатывал, поскольку за них требовали слишком высокую ренту (ofmikla leigu)¹⁸⁰. Возможно, по этой же причине население, когда оно было обязано платить лейданг, освобождалось от некоторых других всеобщих повинностей (almennliga tolla) в пользу короля¹⁸¹.

Как видим, в XIII в. вследствие всеобщего распространения системы сдачи земли в обработку держателям отношения между ними и земельными собственниками стали использоваться государственной властью в своих целях. Свободное движение земельных рент при этом не допускалось¹⁸².

3

В новых условиях лейлендинг, как правило, был мелким крестьянином, сидевшим на земле крупного собственника. Отношения между ними очень мало походили на межкрестьянскую аренду предшествующего времени. Прежде всего, у большинства лейлендингов не было собственной земли, и, следовательно, экономически они всецело зависели от землевладельцев. Население в XI-XIII вв. сильно выросло, а пахотная площадь оставалась ограниченной и подъем нови был затруднителен. Сообщения источников о самовольном захвате чужой земли¹⁸³, о заключении землевладельцами одновременно с двумя крестьянами сделок о сдаче одного и того же двора¹⁸⁴, о сдаче земли небольшими долями¹⁸⁵, о расторжении землевладельцем соглашения с лейлендингом, которому некуда было выселиться, ибо он был бездомным человеком¹⁸⁶, – все это свидетельствует о большой потребности крестьян в земле, потребности, которую ее обладатели спешили использовать в своих интересах¹⁸⁷. Выше отмечалось, что и размеры держания лейлендинга в XII-XIII вв. обычно были меньшими, чем в более раннее время, хотя сельское хозяйство оставалось примерно на том же низком уровне.

Между тем срок, на который заключались арендные сделки, оставался кратким. Но если прежде краткосрочность соглашения страховала землевладельца-бонда от всякого рода неожиданностей и гарантировала ему быстрое возвращение его владения в случае нужды, то в отношениях между крупным собственником и мелкими крестьянами ограниченность срока аренды была сильным оружием в руках первого. Он мог повысить ренту, изменять другие условия, короче говоря – оказывать на арендаторов всяческое давление. Держание лейлендинга было юридически необеспеченным, он мог быть с него согнан по воле землевладельца.

Принимая во внимание эти факты, определявшие характер аренды, вряд ли можно говорить о сохранении лейлендингом личной независимости от землевладельца. Мелкий крестьянин, сидевший на чужой земле, лишенный уверенности в том, что он сохранит свое хозяйство в течение длительного времени, и плативший ренту, которая могла быть увеличена под угрозой сгона его с участка, в условиях земельной тесноты и в обстановке усиления политического могущества крупных землевладельцев, – таков был "свободный" и "независимый" норвежский лейлендинг в XII и XIII вв.

Отличие его от зависимых крестьян других стран средневековой Европы, которое обычно подчеркивается в литературе, заключалось в том, что, во-первых, лейлендинг был самостоятельным хозяином, свободным от барщины, ибо в Норвегии не существовало системы поместий с отработочной рентой; во-вторых, он не был крепостным и сохранял личную свободу и полноправие. Отличия эти очень существенны. Присмотримся к ним повнимательнее.

Несомненно, отсутствие барщинной системы хозяйства определяло многие особенности положения лейлендингов. Отработочная рента – самая тягостная форма эксплуатации крестьян, в наибольшей мере препятствовавшая развитию личного крестьянского хозяйства и ставившая его под постоянный непосредственный контроль помещика. Господство в Норвегии в изучаемый период других форм ренты определялось тем, что даже самые крупные земельные владения представляли собой совокупность разбросанных хуторов, розданных в держание крестьянам, и не имели барской запашки. Лейлендингу давали усадьбу, в которой он вел свое хозяйство в значительной мере самостоятельно. Даже тогда, когда в пределах одной усадьбы жило несколько лейлендингов, положение не менялось. Ее собственник рассматривал этот двор как целое и получал с него ренту, как и с прочих своих владений; раздел земли между крестьянами был их личным делом, не касавшимся землевладельца¹⁸⁸. У собственника земли могло быть и свое личное хозяйство. Но, по свидетельству саг, оно, как правило, не превышало размеров крупного крестьянского двора и велось не за счет труда барщинно-обязанных крестьян, а руками рабов (в ранний период), слуг-хускарлов, наемных батраков¹⁸⁹ и членов семьи владельца. Обособленность крестьянского хозяйства от хозяйства собственника не являлась, однако, такой уж исключительной особенностью норвежских бондов: в той или иной мере она имела место везде, где барщина не была господствующей формой ренты.

В каком виде уплачивалась рента лейлендингами? Иногда ренту уплачивали деньгами, но вряд ли можно считать денежную ренту господствующей формой для этого периода. Хозяйство норвежского бонда оставалось натуральным, города и внутренняя торговля еще и в XII в. были в зачаточном состоянии, а более оживленной внешней торговлей занимались преимущественно представители верхушки общества, в том числе наиболее богатые бонды, способные построить корабль за свой счет или участвовать с другими в снаряжении судна¹⁹⁰. Нас не должно вводить в заблуждение то, что оценка доходности земельного владения в источниках обычно дается в денежном выражении. Деньги сплошь и рядом играли лишь роль средства оценки, как это было с вергельдами, которые устанавливались в определенное число марок серебра или золота, но на практике уплачивались скотом¹⁹¹, тканями¹⁹², шкурами, оружием, другим движимым имуществом и даже рабами¹⁹³, или при выкупе одаля, когда половина цены земли должна была вноситься золотом и серебром, а в счет другой половины можно было отдать опять-таки скот и рабов¹⁹⁴. Относительно более позднего времени, когда товарно-денежные отношения были развиты сильнее, мы имеем определенные сведения о том, что рента уплачивалась в виде продуктов сельского хозяйства, прежде всего – животноводства. В XIII-XIV вв. норвежские монастыри получали доход со своих земель преимущественно в виде масла. Иначе не могло быть и в X-XII вв. Известно также, что в это время дань, взимавшаяся королями с населения, равно как и контрибуции с покоренных территорий, обычно уплачивалась продуктами¹⁹⁵.

Даже с папской курией не всегда было возможно расплатиться в денежной форме. В январе 1279 г. папа Николай III предписал архиепископу Нидаросскому заменить платежи "в пользу Святой Земли", вносимые серебром, товарами, которые можно было бы продать за границей. Причина состояла в том, что "монета королевства Норвегии низкого качества" и ее невозможно обменять на серебро¹⁹⁶.

Одновременно папа отклонил просьбу архиепископа освободить норвежское духовенство от уплаты десятины за один год: просьба была вызвана сильным неурожаем, частым гостем в Норвегии, и его последствиями – голодом и тем, что много земли осталось невозделанной. Папа дал лишь рассрочку для уплаты в течение восьми лет¹⁹⁷.

Есть все основания утверждать, что господствующей формой земельной ренты, уплачивавшейся лейлендингами землевладельцам в изучаемый период, была рента продуктами. Развитие этой формы ренты не вызывало необходимости в разработанной системе внеэкономического принуждения; рента продуктами давала крестьянину известную хозяйственную автономию, но вместе с тем она получила распространение в условиях слабого общественного разделения труда, преобладания натурального хозяйства, медленного развития производства.

Говоря об отсутствии в Норвегии системы отработок¹⁹⁸, мы не должны упускать из виду, что на крестьянах, тем не менее, лежало довольно значительное бремя всякого рода повинностей (военных, строительных, гужевых, по охране порядка и др.) в пользу государства и церкви¹⁹⁹. Строительство кораблей для военного флота и служба во флоте были, пожалуй, наиболее тягостными из этих повинностей. Недаром в "Ландслове" имеются специальные разделы, в подробностях трактующие все стороны этого вопроса²⁰⁰.

Если представить себе все "публичные" повинности, лежавшие на бондах, а также дани и угощения-вейцлы, которые они должны были устраивать конунгу с его дружиной или лендрману, получившему пожалование, кроме того, платежи в пользу церкви и, наконец, многочисленные обременительные штрафы, грозившие за малейшее правонарушение²⁰¹, – то в общей сложности они составят чрезвычайно солидное прибавление к поземельной ренте, уплачивавшейся лейлендингом собственнику земли. К сожалению, мы не располагаем данными о величине ренты в этот период²⁰². Вряд ли, однако, можно сомневаться, что все перечисленные платежи и службы поглощали большую часть или даже целиком прибавочный труд норвежского крестьянства и тем самым низводили его в экономическом отношении до уровня, на котором находились его современники – собратья по классу в других странах Европы²⁰³.

Второй отличительной чертой норвежского лейлендинга было то, что он сохранил свою личную свободу. Но была ли она равнозначна полноправию?²⁰⁴ Как уже было сказано, лейлендинги не были крепостными. Норвегия не знала ни личной зависимости крестьян, существовавшей в других странах Западной Европы в период раннего Средневековья, ни, тем более, позднейшего крепостного права ("второго издания" крепостничества в Восточной Европе). Эти формы внеэкономического принуждения не возникли здесь прежде всего вследствие отсутствия барщинного хозяйства. При сложившейся форме ренты продуктами и хозяйственной самостоятельности лейлендингов²⁰⁵ у земельных собственников не возникало потребности в их постоянном принуждении. Краткосрочность соглашения о держании, напротив, давала землевладельцам очевидные преимущества. Другая важная причина того, что в Норвегии не были развиты внеэкономическое принуждение и личная зависимость крестьян, заключалась в сравнительной слабости господствующего класса, не столь могущественного и богатого, как в других странах. Между тем сила сопротивления крестьян в условиях замедленного разложения доклассовой социальной структуры и длительной сохранности некоторых остаточных форм строя "военной демократии" была исключительно велика.

Но отсутствие личной зависимости и сохранение лейлендингами свободы отнюдь не свидетельствует об их полноправии. Зависимость могла принимать самые различные формы и иметь бесчисленные оттенки²⁰⁶, своеобразные формы зависимости, элементы внеэкономического принуждения мы находим и у норвежских лейлендингов. Уточним их социальный состав. Среди них многие в прошлом были обедневшими одальманами, которые не смогли сохранить своей земли, а продав или заложив ее, оказались не в состоянии выкупить.

Другие были выходцами из семей бондов, не получившими доли в усадьбе своего отца и вынужденными брать землю за ренту. Наконец, многие лейлендинги были крестьянами, расчистившими участки на общинных землях. Однако наряду со свободными людьми лейлендингами в X-XII вв. были и вольноотпущенники.

В XI и XII вв. в результате отпуска рабов на свободу вольноотпущенники стали довольно широким слоем общества. Статус вольноотпущенника, претерпевая некоторые изменения²⁰⁷, сохранялся на протяжении целого ряда поколений, и, таким образом, эта социальная группа не была кратким, скоропреходящим явлением в истории общественного развития Норвегии. О том, что вольноотпущенник находился на положении лейлендинга, свидетельствуют наши источники. В "Законах Фростатинга" на этот счет содержится недвусмысленное указание: "Если раб (þræll) возьмет землю или построит дом, он должен устроить пирушку в ознаменование своего освобождения (frelsis öl sitt)". Он должен зарезать барана и надеть на его шею кошель с суммой денег, за которую он мог выкупить свою свободу (hálslausn). Затем он приглашал на пир своего господина (scapdróttinn hans), который при свидетелях должен был взять выкуп²⁰⁸. После этого вольноотпущенник мог пользоваться своей свободой в той степени, в какой она ему предоставлялась. Здесь прямо устанавливается связь между отпуском раба на волю и заведением им своего хозяйства на земле, которую он брал в держание²⁰⁹.

То, что вольноотпущенник был держателем земли, явствует и из другого титула судебника, где сказано: "Вольноотпущенник, который еще не откупился от зависимости, должен вести свои дела следующим образом: он может снимать такое количество земли, в каком нуждается, и вдобавок покупать семена для посева на 6 эйриров в ходячей монете. Но все его другие сделки будут иметь силу только с одобрения его законного господина"²¹⁰. Следовательно, закон признавал "гражданскую" правоспособность вольноотпущенника лишь в той степени, в какой это было необходимо для превращения его в лейлендинга, и в немалой мере в этом заключалось его отличие от раба, который не имел своего хозяйства. В другом постановлении предписывается, что если вольноотпущенник, заявивший, что он свободный человек, не сумеет этого доказать, господин может отнять у него все движимое имущество. Конфискация земли не предполагается, ибо она не была собственностью вольноотпущенника, – он держал ее на правах лейлендинга²¹¹.

В "Саге об Олаве Святом" рассказывается о хозяйстве Эрлинга Скьяльгссона. Помимо многочисленных слуг и домочадцев, он всегда имел у себя дома три десятка рабов, которым давал участки для обработки. Эрлинг устанавливал сумму, за которую рабы могли выкупиться на свободу. "Многие могли выкупиться уже через год или два, но всякий, кто прилагал старание, выкупался через три года". На вырученные средства Эрлинг приобретал новых рабов. Своих вольноотпущенников (лейсингов) он посылал на ловлю рыбы и на другие работы: они корчевали лес и возделывали землю²¹². Так рабы превращались в вольноотпущенников, державших землю от своего господина. И здесь ясно видна связь между отпуском раба на волю и наделением его землей.

Мы можем констатировать, что вольноотпущенники получали землю в держание и вливались в состав лейлендингов. Не останавливаясь здесь подробно на положении вольноотпущенников, нужно подчеркнуть весьма ограниченный характер их "свободы". "Каждый вольноотпущенник должен принадлежать тому, кто предоставил ему свободу", – гласят "Законы Фростатинга"²¹³. Эта зависимость длилась до тех пор, пока человек не мог насчитать среди своих предков четырех свободнорожденных людей, происходивших один от другого. Следовательно, "семья вольноотпущенника должна оставаться в зависимости в течение четырех поколений"²¹⁴. Лишь те вольноотпущенники, которые полностью выплатили свою цену, освобождались от зависимости и приобретали право наследовать имущество своих ближайших родственников; наследство других принадлежало их патрону²¹⁵. Интересно отметить, что даже вольноотпущенник высшего разряда – лейсинг – мог опять оказаться в полной зависимости от господина (undir skapdrótten sinn), если он лишался своего имущества²¹⁶. "Законы Гулатинга" подробно определяют обязанности вольноотпущенника по отношению к семье отпустившего его господина²¹⁷. Вольноотпущеннику запрещалось без позволения своего патрона покидать фюльк и приобретать собственность на стороне²¹⁸. Нарушение лейсингом установленных для него правил поведения и верности патрону влекло за собой лишение его свободы.

Таким образом, в составе лейлендингов в X-XII вв. значительную роль играли несвободные и неполноправные люди²¹⁹. Пребывание их в одном классе со свободнорожденными бондами не могло не сказаться на статусе последних. В конце концов отличие их от вольноотпущенников отступало на второй план перед тем общим, что было между ними и что определяло их место в обществе, – отсутствием у них собственного двора, держанием чужой земли. На статус лейлендингов в целом, несомненно, повлиял статус вольноотпущенников. В этом смысле заслуживает интереса зафиксированное в судебниках правило, согласно которому имущество человека, умершего в то время, когда он жил в чужом владении, при отсутствии его родственников должно было достаться собственнику земли. Это положение встречается уже в "Законах Гулатинга"²²⁰. В "Законах Фростатинга" говорится, что собственник земли может наследовать сельскохозяйственный инвентарь и скот покойного, весь урожай, траву и валежник из его хозяйства. Если имущество поселенца оценивается дороже шести эйриров, землевладелец имеет право на половину его (помимо шести эйриров), а вторая половина принадлежит королю²²¹. Нам представляется, что право землевладельца наследовать выморочное имущество людей, умерших на его земле (так называемое право landerfð), возникло под влиянием его права наследовать имущество вольноотпущенников²²². Однако поскольку порядок наследования обычно опирался на родственные связи и строился в зависимости от счета родства, то и в случае наследования собственником земли имущества арендатора последний назван gestfeðri, человеком, чьи родственные отношения с наследником основываются на том, что он "гостил" на его земле.

Как мы могли убедиться выше, лейлендинг не имел никаких прав на снимаемый им участок и по истечении трехлетнего срока должен был его покинуть по требованию собственника. Но и права лейлендинга на хозяйство, которое он вел в чужом дворе, также были очень ограниченны. Уже отмечались его обязанности сохранять в исправности хозяйственные постройки, беречь траву, не заводить новшеств, противоречивших интересам собственника, и т. д.

Но этого мало. В XIII в. было принято постановление, согласно которому лейлендинг не имел права свободно распоряжаться даже продуктами своего труда. Зерно, произведенное в хозяйстве лейлендинга и предназначенное для продажи, а также скошенное сено он должен был предложить землевладельцу, и только в том случае, если последний не желал их купить, лейлендинг мог продать их другим лицам²²³.

Неравноправный характер отношений между землевладельцем и арендатором проявлялся и в том, что в тяжбах из-за ренты суд принимал на веру показания первого относительно условий держания; если же лейлендинг хотел опровергнуть заявление собственника, он должен был привести свидетелей²²⁴. Бремя доказательства возлагалось на арендатора. Указания на неравноправное положение лейлендинга в суде можно обнаружить лишь в "Законах Фростатинга", отражавших, как выяснено выше, новый этап развития поземельных отношений, между тем как в "Законах Гулатинга" при спорах из-за ренты и от собственника земли требовалось подтверждение его показаний свидетелями²²⁵.

Но и на той стадии общественного развития, которая нашла свое отражение в поздней редакции "Законов Фростатинга" и в "Ландслове", лейлендинги все же не составляли особого, юридически оформленного сословия или разряда. Историки, изучавшие положение лейлендингов, утверждают на этом основании, что отличие самостоятельных крестьян-собственников от арендаторов чужой земли было чисто экономическим и что представители обеих категорий в одинаковой степени пользовались правоспособностью и личной свободой²²⁶. Правильна ли эта точка зрения?

В областных законах неоднократно постулируется, что всякий свободный человек мог пользоваться всеми правами и должен был нести все обязанности, возложенные на свободное население²²⁷. Эти постановления не разграничивали собственника и лейлендинга, распространяясь в равной мере на всех свободных людей. От всех требовалось и исполнение военной службы во флоте²²⁸. Степень участия бонда в лейданге определялась составом семьи и наличием зависимых людей, но не правами его на занимаемую землю.

Разумеется, далеко не всеми правами свободное население пользовалось в равной мере. Представители отдельных разрядов в среде свободных, различавшиеся по своему происхождению и положению в обществе, такие, как лендрманы, хольды, бонды, а также обладавшие частичной свободой вольноотпущенники разных категорий, имели права на получение неодинаковых вергельдов и возмещений и вместе с тем в неодинаковой степени несли наказания за совершенные ими преступления. Знать, кроме того, пользовалась особыми привилегиями. Но эти социальные градации, отчасти связанные с землевладением (лендрманом был человек, получивший пожалование от короля; хольд обладал одалем), не имели отношения к делению общества на землевладельцев и лейлендингов. В среде бондов были как собственники, так и арендаторы. В большинстве титулов судебников, как мы уже убедились, выделить тех и других не представляется возможным.

В постановлениях о различных обязанностях бондов разграничение проводится по линии: "домохозяин и работник"²²⁹ или "домохозяин и бездомный человек"²³⁰. Иногда деление бондов принимает более детальный характер: "домохозяин, имеющий в своей усадьбе помощников", "хозяин-одиночка", "бездомный"²³¹. Вопрос же о том, на каком праве домохозяин владеет двором, в качестве собственника или держателя, – зачастую не поднимается.

С точки зрения обеспечения интересов судопроизводства существенным было лишь проживание в усадьбе, ибо вызов на суд истец всегда должен был делать в доме ответчика²³², а если дело касалось человека, не имевшего дома, то предписывалось предъявить ему вызов на разбирательство там, где он временно находился²³³. Лейлендинги отвечали этому требованию в такой же мере, как и землевладельцы. Следовательно, при участии в судебных тяжбах арендатор как будто не встречался с какими-либо формальными препятствиями.

Анализ юридического положения лейлендингов, по-видимому, не обнаруживает признаков их неполноправности, что и утверждали историки, изучавшие этот вопрос. Но такой анализ и не может вскрыть неполноправия лейлендингов, ибо, повторяем, они не составляли особой правовой группы или сословия. Тем не менее частичное их неполноправие было вполне реальным фактом.

Одной из важнейших и наиболее часто исполнявшихся обязанностей бондов по отношению друг к другу было свидетельство. При отсутствии письменных документов всякая сделка должна была совершаться при свидетелях, которые в случае возбуждения иска в суде давали свои устные показания. Сплошь и рядом эти показания могли потребоваться через длительный промежуток времени. Между тем срок, на который заключался договор об аренде, был краток, и хотя лейлендинг обычно оставался в одной и той же усадьбе, его могли заставить покинуть ее в любое время. Поэтому, если бы он выступал в роли свидетеля при заключении сделок, то впоследствии в суде подчас было бы невозможно решить дело из-за его отсутствия. Вряд ли можно сомневаться, что, несмотря на это неудобство, лейлендингов привлекали в качестве свидетелей, особенно в XII и XIII вв., когда в их число попало большинство крестьян. Но несомненно и то, что на лейлендинга смотрели как на свидетеля "второго сорта", которому всегда, когда это было возможно, предпочитали самостоятельного хозяина. Кроме того, последний внушал больше уважения и доверия. По некоторым же категориям дел лейлендинги вообще не могли давать свидетельских показаний. Это были очень распространенные и самые важные дела: тяжбы о землевладении. В них свидетелем (óðalvitni) мог выступать только одальман, человек, от рождения пользовавшийся правом одаля²³⁴.

Но лейлендинги не обладали правоспособностью не только при разборе дел об одале, но и в ряде других случаев. Одальманы, или хольды, составляли в XI-ХШ вв. верхушку бондов, меньшинство сельского населения. В фюльке их могло не оказаться в нужном для судебной процедуры количестве, и тогда их заменяли "лучшие бонды", которые, по-видимому, немногим отличались от хольдов и, само собою разумеется, были землевладельцами. Согласно "Законам Фростатинга", только хольды или "лучшие бонды" могли выступать в качестве соприсяжников в делах по наиболее тяжким преступлениям. Когда требовалось принести двенадцатикратную присягу (это была самая действенная присяга, требовавшая привлечения 12 человек в помощь присягавшему, который при ее посредстве хотел очиститься от обвинения в преступлении, караемом лишением всех прав и изгнанием), нужно было "назвать 12 хольдов из фюлька или лучших бондов, если хольдов недоставало"²³⁵. Для принесения шестикратной присяги также требовались хольды или, при их нехватке, "лучшие бонды"²³⁶. В спорах о границе между общей собственностью-альменнингом и частновладельческой землей решение принималось путем принесения присяги тяжущимися сторонами, опиравшимися на поддержку соприсяжников из числа 12 хольдов или "лучших бондов"²³⁷. Наконец, для устройства третейского суда привлекались "12 старейших и наиболее достойных бондов в фюльке"²³⁸.

Такое положение существовало не всегда. "Законами Гулатинга" предписывалось в качестве соприсяжников выбирать людей равного статуса с обвиняемым, очищавшимся присягой; это правило распространялось и на двенадцати- и на шестикратную присягу²³⁹, для принесения которой, согласно "Законам Фростатинга", уже требовались хольды или "лучшие бонды". Очевидно, правило, нашедшее свое отражение в судебнике для Вестланда, восходило к периоду, когда владельцы одаля еще составляли основной слой населения, и поэтому вместо того, чтобы сказать, что соприсяжниками должны быть одальманы, можно было говорить о лицах "равнорожденных". Это правило сохранилось и в более позднее время, но теперь одальманы возвысились до положения хольдов и "лучших бондов", составили привилегированное меньшинство, а те бонды, которые становились лейлендингами, частично лишились права выступать в роли соприсяжников.

Лейлендинги были практически отстранены от участия в областных собраниях – тингах. В структуре тингов в XII в. произошло важное изменение, которое, несомненно, было обусловлено социальным упадком крестьянства²⁴⁰. В конце XI в. число бондов, составлявших Гулатинг, равнялось примерно 400. Постановлением конунга Магнуса Эрлингссона от 1164 г. это число было снижено до 250. Сокращение представительства бондов коснулось всех фюльков²⁴¹. Если от фюлька на областной тинг являлась небольшая кучка бондов, то нет никаких оснований предполагать, что среди них могли быть лейлендинги. Тингманом мог быть отныне лишь хольд или "лучший бонд", человек, в наибольшей мере заслуживающий доверия.

В Трёндалаге в XII и XIII вв. участников Фростатинга и его судебного органа–лагретты – назначали королевские чиновники – арманы. От каждого из четырех фюльков Внутреннего Трёндалага²⁴² назначались по 40 человек, а от каждого из четырех фюльков Внешнего Трёндалага – по 60 человек. "И людьми, которые назначаются в лагретту, должны быть наиболее старые и способные"²⁴³. Другое собрание для всего Трёндалага, Эйратинг, созывавшееся раз в год летом, в отличие от Фростатинга, было всеобщим (alþing)²⁴⁴. На него были обязаны являться все бонды, которые имели помощников в своих хозяйствах²⁴⁵. Этот тинг, таким образом, могли посещать и лейлендинги, исключая беднейших крестьян. Но как явствует из саг, в XII и XIII вв. роль бондов на этом собрании сводилась преимущественно к одобрению речей и действий своих вожаков из числа наиболее могущественных и богатых людей. В высшую судебную инстанцию в Трёндалаге – Фростатинг лейлендинги вообще не имели доступа. В течение XIII в. процесс "аристократизации" областных тингов, исключения из числа их участников основной массы бондов и превращения этих в прошлом демократических органов в придатки государства, управляемого королем и его приближенными, представителями служилой и землевладельческой знати и духовенства, сделал новые значительные успехи²⁴⁶.

Итак, с XII в. лейлендинги были лишены возможности участвовать в заседаниях областных тингов. В судебных делах, разбиравшихся на тингах в фюльках и их подразделениях, они были оттеснены на второй план крестьянами-собственниками , а по некоторым вопросам, например в тяжбах об одале, вообще не имели права голоса. Так на практике выглядело "полноправие" лейлендингов. Вспомним и о вольноотпущенниках и их потомках, входивших в число лейлендингов и не добившихся равноправия с людьми свободного рода.

Мы убеждаемся в том, что главную роль на тингах, которые были не только судебными собраниями, но и центрами политической жизни в Норвегии в раннее Средневековье, играли наиболее зажиточные и влиятельные собственники, люди родовитые. Они определяли отношение местного населения к центральной власти и решали судебные тяжбы. Несомненно, что при этом они заботились о своих собственных интересах, нередко в ущерб остальным крестьянам. Верхушка бондов имела своих лейлендингов. При посредстве органов публичноправового принуждения, в которых они заправляли, одальманы, хольды, "лучшие бонды" крепко держали в руках держателей и арендаторов.

Вопрос о неполноправности лейлендингов не может быть решен путем изучения одних лишь областных законов и "Ландслова". Судебники сложились в основной своей части еще в варварском обществе и имели все особенности, присущие варварским Правдам. Законами в полном смысле слова, т. е. юридическим выражением воли господствующего класса, они не стали даже после дополнений и изменений, которым подверглись в XII и XIII вв. Между тем в этот период в Норвегии уже формировалось классовое общество и отношения между крупными собственниками и держателями неизбежно принимали антагонистический характер²⁴⁷. Раньше, в X – начале XI в., землевладелец и арендатор – оба были подчас бондами; в межкрестьянских поземельных отношениях этот антагонизм ясно еще не проявлялся (хотя, возможно, и зарождался). С XII-XIII вв. лейлендинги и землевладельцы, от которых они держали землю, составляли враждебные друг другу классы. Практика отношений между ними, не находя адекватного отражения в юридических сборниках и "королевских сагах", несомненно, была далека по своему характеру от отношений между равноправными сторонами. Действительное положение лейлендингов определялось не столько правовыми нормами, предписаниями судебников, сколько реальным соотношением классовых сил крупных землевладельцев и крестьян, В XII-XIII вв., в период, насыщенный острыми социальными конфликтами, это соотношение неоднократно менялось. В конечном итоге оно сложилось для крестьянства неблагоприятно, ибо гражданские войны завершились сплочением господствующего класса вокруг королевской власти и подавлением крестьянских восстаний²⁴⁸.

Несомненно, важной особенностью социально-экономической истории Норвегии являлось то, что лейлендинг не впал в личную зависимость ни в тот период, который мы изучаем, ни впоследствии.

При незавершенности процесса консолидации классов в XII и первой половине XIII в. не сложились сословные градации (сословный строй получил дальнейшее развитие в XIII в.), и арендаторы формально сохраняли свои личные права и свободу. В этот период в Норвегии не существовало частной вотчинной юрисдикции, иммунитетов и подобных сеньориальных институтов, столь характерных для ряда других западноевропейских стран, опережавших Скандинавию на пути складывания феодальной системы²⁴⁹. Тем не менее лейлендинг находился в зависимости от собственника земли, на которой вел свое хозяйство. Эта зависимость выражалась в уплате ренты, в ограничении прав лейлендинга на участок и продукт своего труда, в правовой необеспеченности держания, с которого лейлендинг мог быть согнан по истечении краткого срока действия договора, в "гражданском" неполноправии и сословной приниженности. Крестьяне подвергались эксплуатации также со стороны церкви и королевской власти, выкачивавших из их хозяйств ту часть прибавочного продукта, которую не могли отобрать крупные собственники. Государственное принуждение играло в Норвегии важную роль в социальных отношениях²⁵⁰.

Подчеркивая личную свободу средневекового норвежского бонда, большинство историков не без основания усматривают в ней черту, выгодно отличавшую его от зависимых крестьян, сколь бы относительной эта свобода в действительности ни стала в процессе классовой перестройки норвежского общества. Однако необходимо разобраться в существе свободы средневекового крестьянина и выяснить ее подлинное значение. Мы видели, что держание лейлендинга было краткосрочным, иными словами – владение крестьянина было юридически необеспеченным: он не имел возможности закрепить своих прав на надел, на котором вел хозяйство, даже в той ограниченной мере, в какой этого удавалось достичь крестьянам – наследственным держателям в других странах. В самом деле, в тех странах феодальной Европы, где крестьянин владел землей более или менее прочно, его владение, длительное пользование наделом обусловливались обычно его зависимостью от сеньора; власть сеньора над крестьянином находила свое естественное продолжение в собственности господина на надел. Но тем самым личная зависимость крестьянина гарантировала ему пользование землей. В тесной связи его с наделом был заинтересован феодальный собственник. Свободный же держатель при наследственном обладании землей приобрел бы на нее такие же феодальные права, как и крупный землевладелец. Известно, что в некоторых странах в период позднего Средневековья рост мелкой крестьянской собственности под покровом феодальной собственности подрывал последнюю.

В Норвегии в XII-XIII вв., при относительной слабости господствующего класса, в условиях, когда крестьянское хозяйство функционировало в значительной мере обособленно и не подвергалось особому контролю землевладельцев, ограничивавшихся преимущественно лишь сбором ренты, закрепление обычаем прав лично свободного и не подвергавшегося систематическому принуждению крестьянина на занимаемый им двор могло бы представить угрозу для собственности феодала. Этим-то, по-видимому, и следует объяснять краткосрочность держания лейлендинга, которую так упорно отстаивает законодательство, охранявшее в первую очередь интересы землевладельцев. В ограничении срока, на который заключалось соглашение с лейлендингом, крупные землевладельцы усматривали гарантию сохранения своей собственности. Таким образом, частичное обладание лейлендингом правами свободного человека дорого ему обходилось: он не приобретал никаких прав на землю, на которой вел свое хозяйство.

Мы можем предположить, что за личную свободу норвежский лейлендинг расплачивался юридической необеспеченностью своего держания.

Вопрос об объеме прав крестьянина на земельный надел неизбежно приобретал огромное, можно сказать, принципиальное значение везде, где держатель не был "телесно" зависим от сеньора и вел хозяйство самостоятельно. В этом заключается одно из наиболее существенных отличий норвежских лейлендингов от феодально-зависимых крестьян многих стран континента Европы. Но, по-видимому, эту особенность норвежские крестьяне разделяли со шведскими ландбу. С. Пекарчик весьма убедительно продемонстрировал несостоятельность традиционного Понимания шведских ландбу как свободных арендаторов и доказал наличие элементов личной зависимости и внеэкономического принуждения, применявшегося землевладельцами по отношению к крестьянам, сидевшим на их землях. Он пишет, что "свобода ландбу была очень ограниченна и факт держания усадьбы в течение краткого срока мог быть использован и, несомненно, использовался землевладельцами для усиления своих позиций"²⁵¹. Нельзя не согласиться с высказываемой им мыслью о том, что шведские феодалы, как и феодалы других европейских стран, были заинтересованы в удержании крестьян на своих землях. В этом, несомненно, были заинтересованы земельные собственники и в Норвегии²⁵². Но, по нашему мнению, заинтересованность земельных собственников в том, чтобы сохранить держателей в своих владениях, не находится в противоречии с их нежеланием закрепить за крестьянами права длительного пользования землей.

* * *

Мы старались раскрыть сущность института лейлендингов в XI-XIII вв. и основные этапы становления этого класса, насколько это возможно сделать при наличии имеющихся источников. Специфика последних такова, что некоторые вопросы не могли быть решены (например, об уровне ренты), а другие не удалось даже поставить. В частности, мы не можем установить, в какое время зародились отношения аренды; крайне мало сведений относительно структуры крупного землевладения. Все же исследование проблемы лейлендингов, как кажется, позволило сделать некоторые выводы и наметить основные тенденции их развития. Основная из этих тенденций заключалась в том, что в XII и, еще более, в XIII в. норвежские лейлендинги превращались в зависимых крестьян, плативших поземельную ренту землевладельцам. При глубоком своеобразии их положения, норвежские бонды все же не составляли противоположности крестьянству других европейских стран в Средние века.

Отмечая, с одной стороны, отсутствие в средневековой Норвегии барщинно-крепостнической эксплуатации крестьян, их личной несвободы, частной вотчинной юрисдикции, иммунитета и других развитых форм внеэкономического принуждения в руках землевладельцев, мы, с другой стороны, говорим о норвежском феодализме, о том, что изучаемый период был по своему социально-экономическому содержанию раннефеодальным. В этой связи нужно подчеркнуть, что основным и обязательным признаком феодализма мы считаем не крепостную зависимость крестьян и не барщину, а ведение крестьянами своего хозяйства на землях крупных собственников, взимающих с них земельную ренту в любой форме (в Норвегии – в виде ренты продуктами по преимуществу). Это производственное отношение, в условиях преобладания в экономике натурального хозяйства и господства в политической жизни страны крупных землевладельцев, организованных в служилую военную иерархию, неизбежно вело к зависимости держателя, выражавшейся в Норвегии в его социальной неполноправности и в юридической необеспеченности его держания²⁵³.

Тем не менее анализ положения норвежских лейлендингов вряд ли дает достаточные основания для того, чтобы определенно говорить о феодальной природе их зависимости. Этот вопрос не может быть правильно решен в отрыве от более общих проблем социального развития средневековой Норвегии. Положение лейлендингов необходимо рассматривать в контексте общественной системы. Поэтому мы должны поставить центральную проблему истории Норвегии в Средние века – проблему свободного крестьянства в системе феодальных отношений. Подчас в этой категории крестьян, в большинстве европейских стран представлявшей собой лишь одну из прослоек в составе крестьянства, видят своего рода пережиток, рудимент общинно-родового строя, свидетельствующий о незавершенности генезиса феодализма. Для Норвегии эта проблема должна быть поставлена иначе, ибо здесь свободное крестьянство играло роль не второстепенного элемента общества, а составляло значительную массу населения. Но именно поэтому на норвежском материале эта проблема может быть лучше изучена; во всяком случае, здесь она встает перед исследователем во весь рост и настоятельно требует своего решения.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Слово leiglendingr – составное от слов leiga ("наем", "плата") и land ("земля").

2. О. Büchner, Die Geschichte der norwegischen Leiländinger bis zur Verfassungsänderung im Jahre 1660. I. Teil. Berlin, 1903; A. Taranger. Udsigt over Den norske rets historie. Forelaesninger. IV. Kristiania, 1907, s. 143-144, 149-150; J. E. Sars. Samlede Verker, II, s. 284; O. A. Johnsen. Norges bønder. Oslo, 1936.

3. См. H. Bjørkvik. Jord-eige og jord-leige i Ryfylke i eldre tid. Fordelinga av jordeigedomen þá Vestlandet og Agdesida i 1661 og i seinkatolsk tid. Stavanger, 1958.

4. Den aeldre Gulapings-Lov. Den ældre Frostabings-Lov. Norges gamle Love indtil 1387, udg. ved R. Keyser og P. A. Munch. I. Bd. Christiania, 1846. Далее употребляются сокращения: "Законы Гулатинга" – G., "Законы Фростатинга" – F.

5. Ученые, писавшие о лейлендингах, обращались к данным областных законов, но не подвергали их сплошному обследованию и ограничивались рассмотрением, отдельных постановлений судебников. Автор стремится выяснить прежде всего генезис класса лейлендингов.

6. Цит. по изданию: Landrecht des Königs Magnus Hakonarson. Bearbeitet von R. Meißner (Germanenrechte. Neue Folge. Abteilung Nordgermanisches Recht). Weimar, 1941.

7. Общая структура "Ландслова" повторяет структуру судебников; как и они, кодекс Магнуса VI состоит из глав об обороне страны, о порядке наследования, о торговых сделках, о наказаниях за воровство и другие преступления, о сдаче земли в аренду, о разделе одаля и т. д. Главные нововведения содержатся в начальной главе "Ландслова" о порядке престолонаследия и в приложениях к основному тексту, так называемых "улучшениях права" – réttarbætr королей Хакона Хаконарсона и Магнуса Хаконарсона.

8. G., 72.

9. F., XIII, 1.

10. Ibidem.

11. G., 72. См. Е. Hertzberg. Grundtrækkene i den ældste norske proces. Kristiania, 1874,

s. 62, 64.

12. G., 73: F., XIII, 1.

13. G., 75.

14. F. Indl., 18: Um auðnir. En um bær auðnir er menn vil ia byggia. Þá scal sa ráða er auðn á at húsa siálfr, oc liá. III. vetr þeim er upp vinnr iörð, elligar at sá hafi. VI. vetr sculldarlaust er húsar oc upp vinnr iörð bæði at acri oc eng. nema þeir semi annat caup sín ámilli. En leiðangr höfum ver af gefit fyrir. II. nef svá lengi sem hann hefir sculldarlaust. Cp. L., VII. 53, 1.

15. При расчистке участка крестьянину зачастую приходилось удалять с него большое количество камней, причем все работы производились вручную.

16. G., 73; L., VII, 3.

17. В тексте употребляется термин hús.

18. F., XIII, I; L., VII, 4.

19. G., 75; F., XIII, 2.

20. F., XIII, 2; En ef maðr tecr mála. þa scal sá haildaz sem vitni fuilnast til framast. þó at landsdrótt inn seli jörð.

21. F., XIII, 3: Ef maðr hefir reitt forleigu fyrir jörð manns, þá scal hann hafa mála sinn sem vitni berr til. oc svá arfi hins dauða ef hann deyr.

22. F., XIV, 3.

23. F., XIII, 3.

23a. H. Bjørkvik. Leiglending. – KHL, X bd. København, 1965, s. 461.

24. L., VII, 1: cp.VI, 17, 3.

25. G., 78: ...aðra skal hann hinum fa. ef hann hever til. æðá giallda handsalsslit. VI. aura. En ef hann a þa eina er hann byr a. þa scal hinn hava. en eigi sialfr hann.

26. G., 115.

27. G., 218 сл. Имеются в виду серебряные марки.

28. G., 6. Человек, обладавший одной коровой или другим скотом, стоимостью равным одной корове, считался настолько бедным, что церковь ему позволяла ловить рыбу в дни, когда всем другим каноны это строжайше запрещали. См. F., II, 27.

29. G., 3.

30. G., 72.

31. F., XIII, 2: En ef landsdróttinn er búslítsmaðr oc vill fara tu sinnar iarðar. þá scal hann undan leysa iörð sina einni iarðar leigu oc segi honum til fyrir nott leigu. at hann er búslítsmaðr. oc sanni þat med eiði sínum. Cp. L., VII, 1, 4.

32. G., 78.

33. F., XIII, 17. Cp. L., VII., 6.

34. G., 79: "Если кто-нибудь заключит сделку о сдаче земли (Nu selr maðr eina iorð а leigu), но откажется передать ее снявшему, последний должен вызвать его на тинг или на место, где была заключена сделка, – куда он предпочтет... В случаях, касающихся земли, отданной под заклад (mala iorð), поступать так же..." Толкование Л. Ларсона (см. L. M. Larson. The Earliest Norwegian Laws. N.Y., 1935, p. 93). Несколько иначе у P. Майсснера ("Germanenrechte. Bd. 6. Norwegisches Recht. Das Rechtsbuch des Gulathings". Weimar, 1935, S. 66-67), который слова "oc sva mala iorþ at somu" понимает как указание на передачу земли с правом выкупа ее собственником. Но передача земли в другие руки на таких условиях обычно и означала ее заклад, и термин mali (málajorð или forsölumáli) в "Законах Гулатинга" и "Законах Фростатинга" имел именно это значение. См. G., 283, 286, 288; F., IX, 22; XII, 2, 3.

35. F., XIII, l.Cp. L., VII, 8,1.

36. F., IX, 12; XI, 23. Cp. L. Musset. Les peuples scandinaves au Moyen Age. Paris, 1951, p. 94.

37. G., 72: ...nema hann have iorð aðra iamgoða at fa hanom...

38. G., 88. Cp. L., VII, 16.

39. G., 74. Здесь не совсем ясно, имеется ли в виду под "работником" (mannzverki) наемный слуга или член семьи лейлендинга. Но F., ХШ, 2, на этот счет не оставляет сомнений и говорит о рабах лейлендинга и свободных людях, работающих на него (sveinum eða friálsum manni þeim er vinnr með honum). L., VII, 18, 2 (uerkmenn).

40. Ef annar byr, en annar (err a brott... Еще один аргумент (дополнительно к приведенным выше) в пользу мнения, что аренда земли в Вестланде фактически не ограничивалась одним годом.

41. А. Taranger. Udsigt over Den norske rets historie, II, 1. Christiania, 1904, s. 26-27.

42. Первые титулы главы XTV "Законов Фростатинга" также посвящены отношениям между землевладельцами и лейлендингами, но, как мы увидим далее, относятся к более поздней редакции и отражают важные изменения, происшедшие в аграрном строе в XII и XIII вв.

43. Сказанное относится и к главе VII "Ландслова" Магнуса Исправителя Законов (Landzlejgu bolkr). См. L., VII, 19, сл. Но здесь гетерогенность состава этого раздела объясняется тем, что, как уже указывалось, он построен преимущественно на заимствованиях из областных судебников, подчас сделанных чисто механически, без всяких изменений.

44. G., 72: Nu leigir maðr iorð... at hann skylldi oðrom manne af selia... В следующих титулах оба – и сдающий и получавший от него землю – обозначаются местоимением третьего лица hann. В заголовках титулов встречается опять-таки maðr. G., 76: Nu leigir maðr iorð...; G., 77: Nu ferr maðr a iorð mannz...; G. 78: Nu selr maðr eina iorð...; G. 79.

45. "Господин земли", "собственник" (G., 75, 81).

46. F., XI, 15; XII, 8; XIII, 1, 2, 4, 8; XIV, 1, 3.

47. L., VII passim.

48. G., 79.

49. G., 88. См. выше.

50. G., 287; F., XII, 4.

51. G., 288.

52. См. А. Я. Гуревич. Большая семья в Северо-Западной Норвегии в раннее Средневековье (по судебнику Фростатинга). – "Средние века", VIII, 1956: он же. Архаические формы землевладения в Юго-Западной Норвегии в VIII-X вв. – "Ученые записки Калининского гос. пединститута им. Калинина", 26, 1962.

53. См. гл. II, § 2.

54. A. Holmsen. Problemer i norsk jordeiendomshistorie. – H. Т., 34, bd., 3. h. Oslo, 1947, s. 231; H. Bjørkvik. Det norske krongodset i mellomalderen. – H. Т., 1961, № 1, s. 202-231.

55. K. Maurer. Die ármenn des altnorwegischen Rechts. – "Sitzungsberichte der königlich Bayerischen Akademie der Wissenschaften", Phil.-hist. Klasse. München, 1879.

56. G., 271.

57. H. Bjørhvik og A. Holmsen. Hvem eide jorda i den gamle leidendingstida? – "Heimen", Bd. IX, 1952-1954, s. 146, 148, 222, 225, 309.

58. См. А. Я. Гуревич. Норвежская община в раннее Средневековье. – "Средние века", XI, 1958.

59. G., 145: ...En ef bygð gerizt i almenningi. þa a konongr...

60. F., XIV, 7. Cp. L., VII, 61.

61. В Morkinskinna (s. 128-129) рассказывается о посещении конунгом Олавом Тихим в конце XI в. одного бонда. Конунг спросил его: "Кому принадлежит земля, на которой ты живешь?" (Hverr a iorþ þa er þy byr а). Бонд ответил: "Это твоя земля, государь, и тебе уплачивается с нее рента" (þer eiguð herra ос þer takit leigor af). Желая возместить бонду причиненный ему ущерб, конунг освободил его от уплаты поземельных платежей (...gaf honom upp scylldir iarþar þeirar er hann bio á...).

62. A. Bugge. Om hvorledes Norge var bygget i vikingetid og middelalder. – H. Т., 5., R., 4. Bd., 1920, S. 426-441.

63. См. ниже, гл. IV.

64. L., IX, 1, 3.

65. L., X, A, 5. Ср. X, В, 6, 10.

66. L., X, B, 11.

67. L., V, 7, 11.

68. L., V, 21.

69. F., XII, 4.

70. L., VI, 6.

71. L., III, 2, I; ...Konungs iorð... ef hon er til innan fyikis...

72. Об основании монастырей при конунге Сигурде Крестоносце (1103-1130 гг.) и наделении их имуществом (или рентами) см., в частности, Morkinskinna, s. 166.

73. Edv. Bull. Folk og kirke i middelalderen. Studier til Norges historie. Kristiania og København, 1912, s. 60, ff.

74. A. Taranger. Udsigt over Den norske rets historie, IV, s. 125-126.

75. G., 129: ...þvi er giof giallde betri at sina a hverr ulaunaða. engi er launað. nema iammikit kome igegn. sem gevet var. Подробнее о принципе взаимности при обмене дарами у скандинавов и у варваров вообще см. А. Я. Гуревич. Богатство и дарение у скандинавов в раннее Средневековье. – "Средние века", 31 (в печати).

76. G., 107. Ср. F., IX, 3, 4.

77. K. Maurer. Vorlesungen über altnordische Rechtsgeschichte, Bd. II. Leipzig, 1907, S. 287. Десятина делилась на 4 части. Одну из них получал епископ, вторую – приходская церковь, третью – священник, а последняя часть предназначалась на содержание бедняков и прихода. См. G., 8 (постановление 1164 г.) Уступка доли десятины нищим соблюдалась вплоть до Реформации.

78. Hkr: Óláfs s. helga, kap. 58.

79. G., 6, 7, 9-12, 20-22, 24, 27, 28.

80. G., 7, 20-22, 28.

81. G., 24.

82. G., 10-12.

83. G., 12. Cp. F., II, 7.

84. Духовенство было свободно от лейданга (G., 298).

84а Адам Бременский в конце XI в. отмечал жадность норвежского духовенства, которое принуждало несведущих и упорствующих "варваров" платить десятину и продавало за плату все духовные услуги (Adam von Bremen. Hamburgische Kirchengeschichte. Hrsg. von B. Schmeidler. Hannoverund Leipzig, 1917, IV, 31).

86. О миссии кардинала Николая Брейкспира (впоследствии папы Адриана IV) см. А. О. Johnsen. Studier vedrørende kardinal Nicolaus Brekespears legasjon til Norden. Oslo, 1945.

86. G., 2.

87. F., II, 18, 19; G., 8.

88. F., II, 20.

89. F., II, 44; G., 33.

90. В "Саге о Магнусе Эрлингссоне" рассказывается, что архиепископ Эйстейн стал требовать у бондов уплаты штрафов чистым серебром, что означало удвоение их стоимости. Ярл Эрлинг был принужден на это согласиться. Hkr: Magnúss s. Erlings., kap. 16,21. Ср. F., III, 2.

91. F., II, 7, 18, 38, 41, 43; III, 1, 3, 4, 14-16, 21, 23, 24; G., 23, 25, 29.

92. G., 8.

93. F., II, 10.

94. G., 32.

95. F., III, 17: ...at fe þat allt er mænn fa uttan erfðir þa skal gefa fiorðung þess fear ser til salo bota huærium er vil firir uttan eruingia loyfi... Cp. F., IX, 3, 4, 18.

96. F., IX, 4: ...Með trygðum scal gefa ef iarðer ero... oc svá ef maðr gefr fiorðung or fengnu fé ос ero iarðer i. þá scal hallda ef váttar vitu. þó at eigi se sceytt.

97. A. Taranger. The Meaning of the Words Othal und Skeyting in the Old Laws of Norway. – "Essays in Legal History", ed. by P. Vinogradoff. Oxford, 1913.

98. F., XII, 4.

99. F., XIV, 3: En eigi scal kirkia týna eign sinni fyrir fyrnscu sacar eða af vangaezlu kennimanns eða af ágirnd umboðsmarms. En þat verðr kirkiu at óðali ef hon hefir at. XXX vetra. en þat vitni beri henni kirkiusócnar menn.

100. L., V, 21, 1-2.

101. F., II, 10; ...af giolldum ef nokor værða eða aðrum, fear lutum hins dauða.

102. См. А. Я. Гуревич. Основные этапы социально-экономической истории..., с. 51, 52. О закладе бондами своего одаля в более ранний период см. Hkr: Haralds s. ins hárfagra, kap. 31. За убитого сына конунг Харальд Прекрасноволосый потребовал с жителей Оркнейских островов возмещения в 60 марок золотом, внушительной суммы, которой бонды внести не могли. Тогда оркнейский ярл Эйнар сам взялся уплатить виру при условии, что бонды передадут ему за это весь свой одаль. Бонды согласились на это "главным образом потому, что бедняки имели мало земли, а богатые надеялись выкупить свой одаль, когда захотят" (...at mir snauðu áttu litlar jarðir, en mir auðgu hugðusk mundu leysa sín óðöl, þegar er þeir vildu). В Hkr: Óláfs s. helga, kap. 96 эта история изображена иначе: оркнейцы якобы "присягнули Харальду своим одалем", ярл сделался вассалом конунга и получил от него землю в лен. Оценку этого сообщения см. ниже, гл. II.

103. Ср. Edv. Bull. Folk og kirke i middelalderen, s. 59-61, 66, 72, 85-86, 138.

104. Интересны документы, касающиеся соглашения между монахами Нидароса и бондом Эйливом об аренде им двора, который его брат Марк завещал монастырю. Эйлив обязуется за эту землю, ранее являвшуюся владением его семьи, платить ренту. Однако через несколько месяцев по приказу короля было произведено расследование; законно ли подарил Марк свою землю? DN, II, 1, № 40, 41, 42 (документы от 1297 г.), 64 (1301 г.). 105. DN, I, № 7; запрещение бондам препятствовать монахам спокойно пользоваться их владениями, пожалованными королем. Ср. DN, II, 1, №5, 31, 35, 36, 47, 53.

106. DN, I, № 7, 8, 60; II, I, № 10, 19, 26, 45; III, № 7.

107. DN, I, № 70; II, 1, № 17, 24, 42, 46.

107a. DN, I, №86; II, 1, M 40.

108. DN, II, 1, № 55.

109. DN, I, № 13; III, № 16.

110. DN, II, 1, № 29; ...til allda oðals...; № 43.

111. DN, I, №83; XV, №2.

112. Hkr: Haralds s. Gráfeld., kap. 11.

113. Он происходил из рода Харальда Прекрасноволосого, Hkn Óláfs s. helga, kap. 219.

114. Hkr: Óláfs s. helga, kap. 104.

115. Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 77.

116. Óláfs s. helga, kap. 105.

117. Óláfs s. helga, kap. 158, 169.

118. Magnúss s. góða, kap. 12.

119. Haralds s. gráfeld., kap. 16.

120. Morkinskinna, s. 85.

121. Morkinskinna, s. 66.

122. Подробнее см. гл. II.

123. E. Hertzberg. Lén og veizla i Norges sagatid. – "Germania". Abhandlungen zum LXX. Geburtstag Konrad von Maurers. Göttingen, 1893.

124. G., 267: ...En engi a undir lendan mann iorð at skiota...

125. L., VIII, 1, 2. Cp. G., 141.

126. Hkr: Óláfs s. helga, kap. 1, 33.

127. F., XIII, 15. См. А. Я. Гуревич. Норвежские бонды в XI-XII веках (I). – "Средние века", 24,1963, с. 35. Ср. L., VII, 20, 1.

128. F., XIII, 3.

129. F., XIV, 3.

130. В F., VII, 11 упоминается владелец усадьбы в сельской местности и дома в городе или двух сельских усадеб. В F., II, 19, предполагается возможность, что люди владеют сразу несколькими усадьбами. Ср. L., III, 7, 1.

131. F., XIV, 2, 4, 5, 6 и др. F., XIII, 26, предполагает случай, когда земельный собственник отсутствует в период жатвы и не может прибыть на тинг, называемый fimtarstefna, – тинг, созываемый через пять дней после посылки вызова на него.

132. Имеется в виду Трендалаг, в состав которого входили 8 фюльков.

133. F., XIV, 1: Hverr maðr innan laga varra er iörð á scal hafa umboðsmann innan fylkis þar sem iörðin liggr. Титул озаглавлен; "Должен быть управляющий в каждом владении в фюльке" (Til allra eigna innan fylkis scal umboðsmann hafa).

134. Там же.

135. F., XIV, 4. В титуле "Законов Гулатинга", посвященном разделу одаля, управляющий не упоминается. Интересно, что этот судебник в отличие от "Законов Фростатинга" вообще не знает такого должностного лица.

136. F., XIV, 5.

137. F., XIV, 1, 2.

138. F., XIV, 3.

139. F., XIV, 1.

140. F., XIV, 2.

141. F., XIV, 3.

142. L., VI, 17, VII, 26 и др.

143. L., VII, 7, 2.

144. L., VII, 7, 4.

145. При сравнительном изучении "Законов Гулатинга" и "Законов Фростатинга" необходимо иметь в виду противоречивость их содержания, связанную с историей возникновения этих судебников. Социальные отношения в Трёндалаге проявили больший консерватизм, что отразилось, в частности, на постановлениях о порядке наследования. В то же время "Законы Фростатинга", сохранившиеся в редакции ХШ в., по сравнению с "Законами Гулатинга" свидетельствуют о дальнейшем росте крупного землевладения.

146. F., XII, 2: ...þá scal iörð hans vera svá heimil sem óðal hans. svá micit or iörðunni sem hann fann fé fyrir iördina. oc hann tóc leigu af.

147. F., XII, 8.

148. G., 280: ...Leysir hann iorð aptr eiter fardaga. þa scal hinn hava bæðe aura oc leigu.

149. G., 283.

150. F., IX, 22. Cp. G., 115.

151. F., XI, 5: ...nema landaleigur þær er hann tóc síðan. Cp. F., XII, 15.

152. F., IV, 24.

153. F., XI, 7.

154. Ibid: ...En ef þau búa á annars tveggia iörðu. þá scal hvárki þeirra leiga iörð of öðru...

155. F., II, 19.

156. F., Indl., 16 (eignir oc landskylldir).

157. F.,Indl., 18.

158. Характеристику некоторых из трандхеймских "могучих бондов" см. в нашей статье "Норвежские бонды в XI-XII вв. (II)". – "Средние века", 28, 1964, с. 13, сл.

159. Н. Bjørkvik og A. Holmsen. Hvem eide jorda i den gamle leilendingstida? – "Heimen", Bd. IX, 1952-1954, s. 220, 303, 313, 446, 545.

160. Edv. Bull. Det norske folks liv og historie gjennem tidene, II, s. 120-121; S. Hasund. Or Noregs bondesoge. I. Oslo, 1942, s. 57.

161. В "Прологе" к "Ландслову", представляющем обращение Магнуса VI ко "всем людям Гулатингслёга" (такие же обращения были направлены и в другие области Норвегии), говорится о том, что в намерения короля при составлении уложения входило "улучшить большую часть судебников в стране" (at bœta nokot vm flestar lagbeekr i landeno) при участии и по совету "лучших людей" (með hinna bezstra manna raðe) (L. Prologus).

162. См. ниже, гл. LV.

163. F., XIII, 15, G., 56, 91 и др.

164. L., VII, 20, 1; VIII, 21, 2.

165. F., IV, 4.

166. L., IV, 3, 1: En sa er arborenn, er komen er til allz rettar.

167. L., VII, 55, 2: ...En a nylendum allum innan stafs beiði bœnðr boðreitzlu, sa er iorð a, a þingi eða hans vmboðs maðr.

168. L., IV, 2, 2.

169. L., V, 14, 3-4; 22, 1.

170. L., V, 3, 4.

171. L., VI, 16, 1.

172. L.,VII, 46, 4.

173. L., VII, 40, 3; 49, 2.

174. См. ниже, гл. III.

175. L., III, 6, 1.

176. См. S. Hasund. Bønder og stat under naturalsystemet. Kristiania, 1924 s. 16, 33.

177. L., VII, 7, 3: Nu byggir maðr dyra, en uande hefir a uerit, akti þui dyra oc frammar til leiðangrs oc landuarnar, sem leiga er meiri a logð. Se annat huart auhit firir baðom eptir þui sem byggizt, eða minki firir baðom.

178. L., VII, 5, 2: ...suare sa leiðangre sem landskylld...

179. L., VII, 53, 1. Здесь платежи и повинности в пользу государства (vttboð, leiðangr) и земельная рента (leiga) поставлены опять-таки в непосредственную связь.

180. L., VII, 53, 4.

181. L., III, 1, 4.

182. S. Hasund. Or Norges bondesoge, I, s. 69-61.

183. F., XIII, 17; G., 77: Ef maðr ferr a iorð uheimila...

184. G., 78: Ef maðr selr tveim monnum eina iorð...

185. F., II, 19: XIII, 2, 16, 18.

186. F., XIII, 1. См. выше.

187. Все эти постановления находим и в "Ландслове" (L., VII).

188. G., 81: Nu bua grannar tveir saman, oc taca af einum manne iorð. þa er su iorð uskipt. Cp. L..VII, 15; 55,2 и др.

189. См. F., X, 9, 10, 39.

190. Даже у лейлендинга мог быть свой корабль. См. L., VII, 52, 2.

191. В "Законах Гулатинга" вергельд установлен в марках, но при этом сразу же указывается, какое количество коров им соответствует (G., 218, 219. Ср. DN, I, № 82).

192. G., 243.

193. G., 223. По-видимому, уплата денежных возмещений производилась редко, и поэтому авторы "Законов Фростатинга" специально предписывали, чтобы все возмещения за увечья, причиненные свободнорожденным людям, уплачивались серебром, причем исключение делалось для возмещений, которые они получали за своих зависимых людей (F., IV, 45).

194. G., 266, 274. Штрафы конунгу могли уплачиваться движимым имуществом и землей. В F., Indl., 2 (от 1260 г.) читаем: "...И если в качестве þegngildi [штрафа, взимаемого конунгом с убийцы его подданного] отдана земля, родственники имеют право ее выкупить...". Ср. рассказ Снорри об уплате возмещения в Швеции: некто дал гусенка вместо взрослого гуся и поросенка вместо свиньи (Hkr: Óláfs s. helga, kap. 94. Герой саги прибегает к иносказанию, но оно интересно как свидетельство определенной житейской практики).

195. См. ниже, гл. II. Ср. F., XVI, 2, 3: подати, которыми облагались рыболовы, уплачивались рыбою. Здесь же упоминаются платежи маслом, солодом и пряжей.

196. DN, I, № 68. Однако Рим отказывался принимать церковные десятины, которые духовенство Исландии, Фарерских островов и Гренландии хотело уплачивать в виде шкур, кож, моржовых бивней и других экзотических продуктов Севера: папа требовал золота или серебра (DN, I, № 71. Ср. DN, XI, № 39).

197. DN, I, № 67. Король запретил вывозить из Норвегии десятину, чем вызвал целый поток папских посланий с выражением беспокойства и протеста (DN, № 72, 73, 75, 76-78; DN, II, 1, № 22, 23). В 1233 г. папа Григорий IX в ответ на запрос архиепископа Нидароского, можно ли при нехватке пшеницы и вина давать евхаристию в виде других сортов хлеба и в вице пива, запретил это делать, ибо в грубом хлебе и пиве "нет благодати" (DN, I, № 16).

198. Тем не менее, крупные светские собственники часто принуждали бондов работать на себя и вносить платежи сверх landskylldir (A. Holmsen. Norges historie. I, s. 362-363).

199. F., III, 19 и др.; S. Hasund. Bønder og stat under naturalsystemet, s. 102, ff.

200. G., 295-315; F., VII, 1-27; L., III. См. подробнее гл. III.

201. Система штрафов и возмещений, взимавшихся в Норвегии в X-XII вв., сложилась в основных своих чертах еще в варварском обществе, когда эти платежи вносились обычно коллективом сородичей, а не отдельным человеком, что стало правилом в изучаемый период. Поэтому материальные взыскания не учитывали (в отличие от штрафов, налагавшихся развитой феодальной юстицией в других странах) реальной платежеспособности тех, кто им подвергался. Так же обстояло дело и в других странах, но в более раннее время. Живучесть архаичной системы судебных наказаний в Норвегии была причиной разорения многих проштрафившихся бондов.

202. Современные норвежские историки полагают, что в Согне (в Юго-Западной Норвегии) и Раумарики (в Юго-Восточной Норвегии) рента в XIII в., как правило, составляла 1/6 дохода крестьян. См. Н. Bjørkvik. Landskyld. KHL, X bd. s. 278.

203. Допуская такое сопоставление норвежских бондов с западноевропейскими крестьянами, мы имеем в виду, разумеется, лишь хозяйственное их положение. Ср. L. Musset Op. Cit., p. 273. О бедности населения Норвегии в столетия, предшествовавшие "Черной смерти", см. A. Steinnes. Gamal skatteskipnad i Noreg. I. – "Avhandlinger utgitt av Det Norske Videnshaps-Akademi i Oslo". II. Histю-Filos. Klasse, 1930, № 1, s. 170.

204ю Так считает, например, К. Маурер. K. Maurer. Vorlesungen..., Bd. I, S. 121- 124.

205. Крестьянское хозяйство в Норвегии никогда не было чисто земледельческим. Исключительно большую роль в нем играло скотоводство. Бонды были заняты, кроме того, ловлей рыбы, охотой и многими другими подсобными промыслами.

206. Надобность в юридическом оформлении крепостной зависимости крестьян обычно возникала при развитии отработочной ренты. Строго говоря, крепостного права, прикрепления крестьян к земле в Западной Европе в изучаемый период не существовало. Французский серваж, как и английское вилланство, – это формы крестьянской зависимости, при которых крестьянин прикреплен не к земельному владению, а к личности сеньора; не свободный по отношению к своему господину, он сохранял в той или иной мере правоспособность в отношениях с посторонними лицами. Зависимость крестьянина представляла собой, таким образом, сочетание элементов свободы и несвободы. Соотношение обоих элементов постоянно и повсеместно менялось.

207. См. K. Maurer. Die Freigelassenen nach altnorwegischen Rechte. – "Sitzungsberichte der philosophisch-philologischen und historischen Gasse der K. B. Akademie der Wissenschaften zu München", 1878, Heft I.

208. F., IX, 12.

209. G., 91: "Вольноотпущенник имеет право на возмещение за нарушение неприкосновенности владения, если он имеет землю" (Nu a leysingi at landname, ef hann a iorð).

210. F., XI, 33: Um leysingia kaup. Svá sculu leysingia caup fara þeirra er eigi hafa ceypt þyrmslar af ser. land scal hann leigia svá mildt sem hann þarf oc frio þar til auc. VI. aurum töldum. En öll caup onnur sculu því at eins halldaz ef skapdróttinn vill.

211. F., IX, 10.

212. Hkr. Óláfs s. helga, kap. 23.

213 F., IX, 10; G., 61.

214. F., IX, 11: Leysingia ætt ero. IIII. menn í þyrmslum. По "Законам Гулатинга" эта зависимость сохранялась в течение двух поколений (G., 66). В течение первого года после освобождения бывший раб должен был продолжать работать на своего господина. (G., 61: ...Nu scal hann þar vinna. XII. manaðr firi skapdrotne sínum).

215. G., 106.

216. G., 63.

217. G., 66: Um þyrmslir leysingia við skapdrótten...

218. G., 67: Ef leysingi ferr or fylki utan leyuis skapdróttens...

219. См. S. Hasund. Or Noregs bondesoge, I, s. 59-60, 64.

220. G., 110.

221. F., IX, 5.

222. Не случайно это постановление находится в судебнике Гулатинга рядом с титулами о праве господина наследовать имущество его вольноотпущенника (G; 106, um leysings erfð) и слуги (G., 109, Huskarls erfð).

223. L., VII, 12, 1.

224. F., XIII, 1: "Утверждения земельного собственника имеют силу во всем, что касается аренды земли, если только лейлендинг не опровергает их с помощью свидетелей" (Landsdróttins saga scal standa um alla ábúð iarðar. nema leiglendingr reki aptr með vitni). Cp. F., XIV, 1.

225. G., 72.

226. S. Bolin. Scandinavia. – "The Cambridge Economie History of Europe", I. Cambr., 1942, p. 487-488. Ср. H. Koht. The Scandinavian Kingdoms until the End of the Thirteenth Century. – "The Cambridge Medieval History", VI. Cambridge, 1929, p. 369.

227. См. гл. III.

228. G., 296; F., VII, 9.

229. F., III, 19: ...bonde... uerkmaðr...

230. F., II, 18: ...iamual einloypis maenn sem bondr... Cp. F., II, 32, 33; III, 20.

231. F., VII, 7: ...einieypir menn..., bondr..., einyrkiar... Cp. F., X, 26. L., VII, 57, 1: ...einuirki... fullr bonde...

232. G., 35, 37, 46, 266 и др.; F., IV, 54, X, 2, 4 сл., 31 и др.

233. F., X, 26.

234. G., 266 (титул о выкупе ранее проданного одаля): "Свидетелем в деле об одале должен быть человек, происходящий от людей, родившихся с этим правом, которые имеют одаль в фюльке, где расположена земля, подлежащая выкупу" (óðalborner menn scolo aller óðalvitni bera. þeir er óðal eigu innan fyl kiss er su iorð liggr i. er hann brigðir). Cp. G., 272 и др. F., XIII, 25.

235. F., IV, 8: ...oc nemna haullda. XII. or fylki. eða bondr hina bezto ef eigi ero haulldar til.

236. F., XV, 11: ...oc nemna scal haullda. VI. til settareiðs. eða bondr hina bestu ef eigi ero haulldar til.

237. F., XIV, 7. См. А. Я. Гуревич. Норвежские бонды в XI-XII веках, с. 37.

238. F., XIII, 24.

239. G., 132, Cp. G., 133-135.

240. См. A. Taranger. Atting og lagting. – H. Т., 5. R., 5. bd. Oslo, 1924. Подробнее см. гл. III.

241. G., 3. Здесь указывается численность тингманов при конунге Олаве Тихом (1066-1093) и при Магнусе Эрлинтссоне.

242. В состав внутреннего Трёндалага (innan Þrándheimr) входили фюльки, расположенные по берегам внутренней части Трандхеймсфьорда, а в состав внешнего Трёндалага (utan Þrándheimr) – фюльки по берегам наружной части фьорда.

243. F., 1,2: ос þá menn scal í lögrettu nefna er ellztir ero oc gengstir. Указание на лагретту здесь ошибочное: 400 представителей бондов, которые должны были являться из всех фюльков, были членами Фростатинга, и лишь небольшая их часть входила в лагретту. Лендрман не должен был появляться на Фростатинге.

244. На Эйратинге претендент на королевский престол заявлял о своих притязаниях и просил признания у бондов его прав.

245. F., 1, 4: ...ос scal hverr búandi fara er forverk á ser.

246. См. ниже, гл. III.

247. См. А. Я. Гуревич. Некоторые спорные вопросы социально-экономического развития средневековой Норвегии. – "Вопросы истории", 1959, № 2, с. 122-123.

248. См. ниже, гл. IV.

249. Эти феодальные институты со временем появились в соседней Швеции, но и в ней не получили значительного развития. См. C. G. Andrae. Kyrka och frälse i Sverige under äldre medeltid. Uppsala, 1960.

250 Cp. A. Holmsen. Problemer i norsk jordeiendomshistorie, s. 236; idem. Norges historie. I. Oslo, 1949, s. 324. См. также, ниже, гл. II.

251. С. Пекарчик. К вопросу о сложении феодализма в Швеции (до конца XIII в.). Опыт постановки проблемы. – "Скандинавский сборник", VI; St. Piekarczyk. Some notes on the social and economic situation of the Swedish tenants in the XIIIth century. – "Scandia". Bd. XXVII, I, H. 1961, s. 212.

252. См. А. Я. Гуревич. Основные этапы социально-экономической истории..., с. 49 сл.

253. См. А. Я. Гуревич. О некоторых особенностях норвежского феодализма – "Скандинавский сборник", VIII. Таллин, 1964, с. 257 сл.; он же. Проблемы социальной истории Норвегии в IX-XII веках. "Ученые записки Калининского гос. пединститута". Кафедра истории, т. 38,1964, с. 364 сл.