Литература

Источник: А. Я. ГУРЕВИЧ. СВОБОДНОЕ КРЕСТЬЯНСТВО СРЕДНЕВЕКОВОЙ НОРВЕГИИ

"Свободное крестьянство феодальной Норвегии"... Нет ли противоречия в этом сопоставлении? Казалось бы, феодализм предполагает несвободу крестьянства, свобода его и феодальный строй представляются несовместимыми. Однако если здесь и есть противоречие, то лишь противоречие между действительностью и схемой, предписывающей однозначное понимание феодализма. Современная медиевистика все более выясняет, сколь противоречивы были отношения свободы и несвободы в средневековом обществе и какие многообразные переходы связывали эти полярные для нашего сознания категории. Свободное крестьянство в феодальном обществе – реальность. Но эта реальность нуждается в истолковании.

Анализ положения лейлендингов подвел нас к постановке вопроса о месте свободного крестьянства в феодальном государстве. Норвежские крестьяне вследствие сохранения ими личной свободы и слабого развития политической власти крупных землевладельцев не могли быть полностью исключены из официальной общественной жизни. Но какова именно была роль бондов в Норвежском государстве X-XIII вв., в период, когда оно находилось в процессе становления и оформления? Один из аспектов проблемы взаимоотношений бондов и государства рассматривался нами в предыдущей главе. Теперь необходимо остановиться на некоторых других сторонах этой проблемы и изучить ее в более общем виде.

1

Как уже было отмечено, при господстве в Норвегии крупного землевладения крестьяне, даже лишенные права собственности на свою землю, не утрачивали личной свободы и правоспособности. Еще в XII и XIII вв. сохраняли силу принципы норвежского права, сложившиеся в "дофеодальное" время. Правоспособность любого норвежца считалась ничем не ограниченной¹. Пока он находился в здравом уме и был в состоянии вести свое хозяйство, а также "мог ездить верхом (hestfœr) и участвовать в пирушках (olfœr)", бонд пользовался неоспоримым правом владеть собственным имуществом². Усадьба и дом его считались неприкосновенными; нарушение мира в доме каралось уплатой удвоенного возмещения³. Все свободные люди имели право на возмещения за причиненный им имущественный, физический или моральный ущерб, хотя размеры получаемых ими возмещении были неодинаковы и зависели от их происхождения. Всякий свободный человек мог добиваться решения по своим имущественным и иным делам⁴. С этой целью он имел право созвать тинг⁵ или обратиться к услугам посредников⁶. Закон гарантировал его право защищаться от выдвинутых против него обвинений⁷ и пользоваться всеми видами судебных процедур⁸. Правоспособность бонда проявлялась также в том, что он мог принимать участие в заседаниях местного суда фюлька или более мелкой территориальной единицы, где решение принималось всеми присутствующими. В областных судебниках участники тинга, выносившие решение, называются без различий либо "тингманами", либо просто "бондами", ибо все бонды, присутствовавшие на тинге, выполняли роль судебных заседателей. В обязанность тингманов входило не только судебное разбирательство и принятие решений, но и осуществление его в тех случаях, когда выигравшая сторона не могла добиться этого самостоятельно⁹. Бонды, кроме того, могли выступать на тинге и при заключении всякого рода сделок в качестве соприсяжников и свидетелей¹⁰. Этим правом пользовались опять-таки все свободные люди в равной мере¹¹; исключение составляли дела, касавшиеся одаля: по ним, как мы знаем, свидетельские показания могли давать лишь одальманы-хольды.

Собрания бондов на тингах восходили к временам "военной демократии" и в некоторых своих обычаях и процедурах долго сохраняли традиции ассамблей вооруженного народа. Достаточно указать на процедуру vápnatak – одобрения или утверждения решений тинга посредством поднятия вверх оружия всеми участниками собрания. Принятое таким путем решение считалось окончательным и нерушимым¹².

Как свидетельствуют саги, тингив раннее Средневековье нередко созывались не конунгом или его представителем, а предводителями самих бондов. В "Книге о заселении Исландии" рассказывается, например, о созыве тинга Асгримом, сыном херсира Ульва из Теламёрка (в Юго-Западной Норвегии)¹³. Как повествует "Сага об Олаве Трюггвасоне", когда члены наиболее влиятельной семьи Хёрдаланда, сыновья Хёрда-Кари узнали о намерении конунга Олава Трюггвасона ввести в стране христианство, они решили созвать Гулатинг и пригласили на него конунга¹⁴. Весьма характерно, что перед открытием тинга Олав выразил желание переговорить с хёвдингами области (lands-höfðingja), с которыми и достиг соглашения (по их предложению он сосватал свою сестру за херсира Эрлинга Скьяльгссона, одного из наиболее знатных хёвдингов Хёрдаланда), после чего был созван тинг и бонды, видя, что их предводители поддерживают конунга, не осмелились ему перечить; христианство было принято¹⁵. Речи, которые Снорри вкладывает в уста разных лиц, упоминаемых в этой связи, сочинены им самим, столь же недостоверны и некоторые другие детали повествования, но соотношение реальных сил на тинге – конунг, предводители и масса бондов – подмечено Снорри очень верно. Решающим влиянием на тинге пользовался не "народ", а представители местной знати, с которой конунгу и приходилось считаться в первую очередь. По существу то же самое произошло и в Трёндалаге. На Фростатинге конунг встретил упорное сопротивление бондов, не желавших принять крещение. Бонды явились в полном вооружении, приняв посланный по фюлькам знак о созыве тинга (þingboð) за боевую стрелу (herör), с помощью которой оповещали о созыве воинского ополчения, и грозили прогнать конунга. Олав Трюггвасон все же добился у них согласия отложить дело до встречи его со всеми хёвдингами и могущественными бондами области. В конце концов он силой вынудил бондов подчиниться своей воле¹⁶.

Несмотря на то, что постепенно конунгам удалось поставить крестьянские тинги под контроль, вплоть до начала XIII в. те сохраняли некоторые черты автономии и не переставали играть роль органов местного самоуправления. Часть штрафов, взимавшихся королевскими слугами с преступников по решению тинга, нередко шла в пользу его участников – бондов¹⁷. Злоупотребление со стороны лендрмана или армана – управляющего конунга – своими полномочиями либо невыполнение ими своих обязанностей карались штрафами, частично или полностью уплачивавшимися в пользу тингманов¹⁸. При этом штраф, который должен был платить лендрман как служилый человек конунга, делился на две части: половина уплачивалась бондам, а половина – государю. Арман в подобном случае должен был целиком отдавать штраф бондам¹⁹. Стремление трандхеймцев сохранить свою автономию выразилось в предписаниях "Законов Фростатинга", гарантировавших неприкосновенность бонда в его доме: "Никто не должен нападать на человека в его доме, ни конунг, ни кто-либо другой. Если это сделает конунг, нужно послать стрелу [как знак о созыве ополчения] по всем фюлькам [Трёндалага], и люди должны пойти против него и убить..., а если он убежит, пусть никогда не возвращается в страну...". Нападение ярла на бонда в его доме должно было вызвать подобный же отпор со стороны жителей четырех из восьми фюльков Трёндалага, нападение лендрмана – выступление против него бондов двух фюльков²⁰. В XI-ХII вв. подобные столкновения происходили неоднократно.

Однако вряд ли можно в этом постановлении видеть отражение старинных народных свобод: скорее здесь зафиксированы некоторые уступки бондам, на которые пришлось временно пойти королевской власти в период гражданских войн конца XII – начала XIII в. или непосредственно после их окончания. Вскоре положение о законной самозащите трендов было отменено, и в "Ландслове" оно не упоминается; за все злоупотребления властью служилые люди короля несут ответственность только перед своим государем.

Точно также невозможно возводить к временам "военной демократии" и содержащееся в "Законах Фростатинга" запрещение лендрману появляться в лагретте – высшем судебном органе Фростатинга – без разрешения бондов²¹. Дело в том, что в более раннее время лендрманы беспрепятственно посещали областные тинги. Закон 1163 г. предписывал лендрманам, не занятым охраной порядка в фюльках, принимать участие в Гулатинге – главном тинге Вестланда²². Из саг явствует, что лендрманы присутствовали на тингах в Трандхейме²³. Так было и во второй половине XIII в., когда лендрманы наряду с другими служилыми людьми короля не только были обязаны посещать лагтинги²⁴, но и назначали на них представителей от бондов по фюлькам²⁵. И хотя в "Ландслове" сказано, что никто, кроме 36 бондов, не может войти на освященное и огороженное место, где заседает лагретта (vébönd), под страхом наказания²⁶, однако члены лагретты в то время заседали уже под председательством назначенного королем лагмана²⁷, и их решения могли быть пересмотрены королем, присвоившим высшую судебную власть в стране²⁸. "Ландслов" прямо провозглашает принцип, что король стоит выше закона²⁹. Поэтому мы полагаем, что приведенное выше запрещение лендрманам появляться на Фростатинге без разрешения бондов было связано с борьбой бондов Трандхейма против укрепления королевской власти в конце XII и начале XIII в. и носило временный, конъюнктурный характер: это была уступка, на которую королям пришлось пойти после гражданских войн с целью внести умиротворение и которая вскоре была отменена.

В раннее Средневековье скандинавские областные тинги играл и огромную роль: они являлись центром общественной, в том числе и религиозной, жизни. На них не только творили суд, но и принимали законы: тексты ранних редакций областных судебников хранят свидетельства того, что частично они вырабатывались на тингах от имени бондов³⁰. Вплоть до второй половины XII в. сохранялся обычай обязательного провозглашения конунга на крестьянских тингах. Претендент на верховную власть над Норвегией, происходивший из королевского роща (konungborinn), должен был просить у бондов согласия признать за ним это достоинство³¹. Нередко он должен был давать им определенные обещания или льготы, словом, старался заинтересовать их в своем избрании³². Даже принятый под влиянием высшего католического духовенства закон 1163 г. о престолонаследии, направленный на усиление роли аристократии в провозглашении конунга, не предусматривал окончательного устранения бондов от участия в этом акте³³. Впрочем, закон этот не применялся на практике, так как вскоре начались "гражданские войны", в которых победили противники теократической политики короля Магнуса Эрлингссона (при нем был принят этот закон)³⁴.

Верхушка бондов продолжала играть активную роль на тингах и в начале XIII в. Так, на Боргартинге, созванном баглерами (так называемыми "посошниками", противниками норвежских королей – преемников Сверрира), выступили "наиболее могущественные бонды" и потребовали избрания на престол правителя, который "предоставил бы бондам права"; они вынудили баглеров принять поддерживаемого ими кандидата³⁵. На Эйратинге, созванном Хаконом Сверрисоном, королевский титул был дан ему бондами³⁶.

Нарушение мира на тинге каралось специальными штрафами, лишением собственности и права пользоваться защитою закона³⁷. На тинге даже рабы, сопровождавшие своих господ, находились под охраной закона³⁸; здесь они могли получить возмещение за причиненный им ущерб³⁹.

Естественно, что многие норвежские историки склонны подчеркивать именно эти стороны общественной жизни средневековой Норвегии, которую они считают родиной свободного крестьянства, твердыней народной свободы в феодальной Европе⁴⁰. Действительно, вряд ли где-либо еще в Европе за пределами Скандинавии мы встретим в XII и XIII вв. явления, подобные обрисованным выше.

Но для того чтобы полнее разобраться в существе свободы норвежского бонда в Средние века, необходимо иметь в виду и оборотную ее сторону. Как указывает А. И. Неусыхин⁴¹, свобода члена варварского общества заключалась в его полноправии, а содержанием последнего была совокупность прав-обязанностей, составлявших в тот период неразрывное единство. Обладание полнотою прав свободного человека, члена племени, общинного коллектива (право наследования и владения имуществом, пользования угодьями; право участия в народных сходках, судебных собраниях, религиозных празднествах и иных общих делах; право ношения оружия, право на получение помощи и защиты со стороны сородичей и т. д.) означало выполнение им соответствующих обязанностей по отношению к своей группе в целом (семье, сородичам, общине, племени), к лицам, ее возглавляющим (отцу, старейшинам, вождю), к отдельным ее членам (подопечным, лицам, нуждающимся в поддержке). Однако органическое единство прав и обязанностей распадалось по мере ослабления и дезинтеграции "дофеодальной" общественной структуры и углубления социальной дифференциации. Между правами и обязанностями свободных норвежских бондов возникало противоречие, в котором выражалось их двойственное положение в обществе. Эта двойственность проистекала из того, что большинство бондов со временем оказалось вынужденным расходовать все свои силы, средства, время и способности исключительно на производительный труд, который не оставлял им возможности (или крайне суживал ее) для выполнения общественных обязанностей и пользования частью прав, вытекавших из обладания ими свободой, между тем как свободы этой они не были лишены. Далеко зашедший распад больших семей и изживание патриархального рабства, вплоть до XI в. игравшего немалую роль в хозяйстве, вызывали необходимость интенсификации труда бондов, которым стало гораздо труднее, чем прежде, отрываться от своих усадеб для занятия общественными делами; имущественное расслоение приводило к увеличению слоя мелких хозяев и лейлендингов – держателей чужой земли. Все эти процессы неизбежно имели результатом окончательное превращение основной массы бондов в непосредственных производителей.

Превращение широких слоев бондов в крестьян, естественно, влекло за собою общественное разделение труда, которое приводило к возникновению классовой структуры общества. Социальные функции, не связанные с производством – управление, война, суд, отправление религиозного культа, – должны были сосредоточиваться в руках нетрудовой части общества, крупных землевладельцев, служилых людей короля, духовенства. Но этот процесс общественного разделения труда, имеющий следствием образование классов феодального общества, по ряду причин шел в Норвегии медленно. Сохранялись архаические формы землевладения, и, несмотря на шедшее в их среде расслоение, бонды не потеряли своей личной свободы. Между тем уже складывалась государственная власть и вокруг нее образовывался правящий класс: дружинники, чиновники, католический клир, знать, богатые и могущественные собственники, верхушка хольдов. В этих новых условиях реальное содержание неизжитой личной свободы бондов неизбежно должно было измениться коренным образом. (См. выше, Введение.)

Сохранение норвежскими бондами своей свободы, т. е. совокупности указанных выше прав-обязанностей, и в раннефеодальный период вело к частичному превращению их по существу в весьма тягостные повинности по отношению к государству.

В самом деле, бонд не только имел право посещать тинг и участвовать в решении на нем судебных и других дел – он был обязан это делать. Тинг был всеобщим (allsherjarþing). В "Законах Гулатинга" устанавливалось, что все бонды, получившие оповещение о созыве тинга, должны были на него являться⁴². Бонд должен был ходить на все тинги, созываемые в фюльке – административном округе, в котором он проживал: на тинг всего фюлька, на тинг четверти, т. е. более мелкой единицы, входившей в состав фюлька, а в известных случаях и на тинги более крупных территориальных объединений. При этом местные тинги созывались не в определенное время, скажем, несколько раз в год, но в каждом случае правонарушения, совершенного в данной местности или местным жителем.

Для судебных собраний были отведены особые места в фюльке. Поскольку фюльк обычно охватывал сравнительно обширную территорию, перерезанную фьордами и горами, на которой население жило очень разбросано, добраться до места заседаний было нелегко, и это отнимало много времени. Не случайно оповещение о созыве тинга в фюльке делалось, как правило, за пять и более дней до его открытия⁴³. Заблаговременно посылалась стрела, означавшая, что должен собраться тинг (посылал ее человек, желавший созыва тинга), и ее передавали от усадьбы к усадьбе (каждый домохозяин, получивший стрелу, должен был отнести ее к следующему дому). В законах содержится угроза штрафа тем, кто не передал стрелу дальше или сделал это с опозданием⁴⁴. На основании некоторых предписаний судебников можно заключить, что fimtarstefna – тинг, созываемый через пять дней после оповещения, – был судебным заседанием по делам, требовавшим срочного решения. Так, согласно "Законам Фростагинга", человеку, ранившему другого, бонды должны были гарантировать безопасный путь на тинг фюлька в течение пяти дней летом и двух недель зимой⁴⁵. Из другого предписания этого же судебника отчетливо видно, что отсрочка давалась вследствие невозможности прибыть на тинг в более раннее время: здесь ответчику предлагается явиться на тинг через трое или через пять суток после получения им вызова истца, "если ему не нужно пересекать фьорд или горы"⁴⁶. В судебниках, содержащих категорическое предписание всем бондам являться на тинг, указывается также, что если извещение о его созыве придет слишком поздно к людям, которые живут в удаленных местах, они, тем не менее, должны отправиться на тинг и идти на него до тех пор, пока не повстречаются с бондами, совершающими обратный путь с тинга, иначе они будут наказаны, как уклонившиеся от посещения судебного собрания.

Если же на тинг вызывали человека, находившегося вне данного фюлька, то срок его явки увеличивался до полумесяца, месяца и даже года, в зависимости от того, находился ли он в пределах своей области (lög) или вне ее, в пределах Норвегии и т. д.⁴⁷

Разумеется, посещение тингов было для мелких бондов весьма тягостной обязанностью, так как всякий раз надолго отрывало их от хозяйства и причиняло им дополнительные расходы. Государственная власть, угрожавшая штрафами людям, которые уклонялись от явки на тинг, не могла вместе с тем вовсе не учитывать того, что, посещая тинг, крестьяне постоянно вынуждены были прерывать свои дела. Поэтому в конце XI или в XII в. обязательным участие во всех тингах было сделано для бондов, имевших помощников в доме (будь то их сыновья или другие люди). Крестьяне же, работавшие в одиночку (einvirkjar), должны были являться только на особо важные тинги, а именно – на тинг в присутствии конунга, на ежегодный тинг, посвященный организации вооруженной охраны побережья (см. ниже), и на тинги, на которых разбирались дела о человекоубийстве; остальных тингов эти бонды могли не посещать⁴⁸. Нетрудно видеть, что в условиях, когда большие семьи в основном распались и состав крестьянской семьи обычно был невелик, приведенная оговорка означала немалое сужение состава участников судебных собраний. Но эта уступка со стороны королевской власти вряд ли могла удовлетворить бондов. Во-первых, все они по-прежнему обязаны были ежегодно совершать несколько поездок на тинг: если тинг с участием конунга созывался редко, то дела о всякого рода преступлениях возникали постоянно. Во-вторых, бонд должен был посещать все тинги без исключения, если имел в своем хозяйстве хотя бы одного помощника старше 15 лет. Следовательно, повинность, связанная с посещением тингов, как и прежде, полностью распространялась не только на богатых собственников, во владениях которых их личный труд не играл большой роли, но и на многочисленных бондов, несших на себе основные заботы по хозяйству, хотя бы они имели помощников в лице сыновей, слуги или отдельного лейлендинга (рабство в XII в. утратило значение, а во второй его половине исчезло). Иными словами, значительный слой крестьян в результате упомянутой меры никакого облегчения не получил. Они по-прежнему были обязаны совмещать производительный труд с посещением всех судебных собраний.

Право свободного человека участвовать в судебном собрании, не утрачивая во многих случаях положительного значения, в указанных условиях вместе с тем оборачивалось нередко и своей противоположной стороной и превращалось в обременительную повинность, от которой значительная часть бондов стремилась избавиться. Отсюда – обилие постановлений, каравших за уклонение от явки на тинг и участия в его деятельности.

О том, насколько сильным было стремление части бондов избежать хлопотного и длительного путешествия на тинг и обратно, свидетельствуют постановления "Законов Фростатинга" о порядке заседаний главного судебного собрания Трёндалага – Фростатинга. На него, по крайней мере в XII и XIII вв.⁴⁹, все бонды не должны были ходить: от каждого из четырех фюльков Внутреннего Трёндалага арманы назначали по 40 человек, а от каждого из четырех фюльков Внешнего Трёндалага – по 60 человек. Эти 400 человек были, как говорится в судебнике, "наиболее старыми и способными людьми"⁵⁰. Для поездки на Фростатинг они получали средства, собранные с остального населения. Тем не менее эти тингманы подчас стремились уклониться от участия в заседаниях высшего законодательного и судебного собрания области, ибо в судебнике несколько раз упоминаются наказания за неявку на Фростатинг. Очевидно, обеспечить явку всех тингманов на это собрание было весьма затруднительно.

В Трёндалаге близ Нидароса, кроме того, ежегодно летом созывался другой областной тинг – Эйратинг. Первоначально на нем избирался конунг; там же принимались законы и решались судебные тяжбы⁵¹. На Эйратинг должны были приходить все бонды, которые имели помощников в своем хозяйстве. Поездка на него, по-видимому, казалась крестьянам особенно обременительной; недаром уклонившимся от нее угрожал штраф в целую полновесную марку⁵², что составляло цену более чем трех коров.

Высшей судебной инстанцией в Юго-Западной Норвегии был Гулатинг. Численность тингманов, обязанных ежегодно собираться на этом тинге (их назначали лендрманы, арманы и другие слуги конунга), согласно "Законам Гулатинга", в конце XI в. определялась примерно в 400 человек, а постановлением Магнуса Эрлингссона (60-е годы XII в.) была сокращена до 250; причем сокращение коснулось всех фюльков⁵³. В это число не включались духовные лица и лендрманы. Вряд ли можно сомневаться, что власти назначали тингманами на Гулатинг наиболее состоятельных и влиятельных бондов⁵⁴. Население фюльков, из которых отправлялись тингманы, должно было снабжать их продовольствием сообразно размерам своего имущества, а уклонявшимся от этого взноса грозил штраф. В зависимости от местоположения фюлька продовольствие выдавалось на срок от одного до полутора и даже двух месяцев. Следовательно, путь на Гулатинг тингманы покрывали в течение двух и более недель. Не удивительно, что и от посещения этого собрания старались уклониться; за непосещение Гулатинга или опоздание на него грозил штраф. Показательно, что в постановлении 1163 г. предполагается возможность неявки на областной тинг сразу всех тингманов от целого фюлька, за что они должны были уплатить огромный штраф в 40 марок (цена 128 коров). Коллективный отказ бондов отправиться на Гулатинг можно понимать как проявление их крайнего недовольства этой тягостной повинностью, выливавшегося в открытое неповиновение властям.

Неукоснительное посещение бондом тингов, а также исполнение им функций свидетеля, соприсяжника и других обязанностей, сопряженных с судебными процедурами и заключением всякого рода сделок, должно было отнимать у него много рабочих дней (ибо все дела, согласно церковным предписаниям, могли совершаться только в рабочие дни). Насколько сильно было стремление бондов избежать посещения судебного собрания, видно из того, что нередко стороны старались уладить спор, не обращаясь на тинг. Иногда даже пострадавший от воровства предпочитал достигнуть полюбовного соглашения с вором частным порядком. В постановлении 1260 г. категорически запрещались такие соглашения, ибо они нарушали право конунга на получение штрафа по приговору⁵⁵. "Законами Гулатинга" за подобный обход тинга и вор и обворованный им подвергались одинаково суровому наказанию⁵⁶.

После подавления народных выступлений периода гражданских войн королевская власть, опиравшаяся теперь на служилый класс, возобновила нажим на областные тинги. В течение XIII в. продолжалось дальнейшее сокращение численности бондов, посещавших лагтинги. Этот процесс наблюдался не повсеместно, в разных частях страны он протекал неравномерно. В Трёндалаге число бондов, назначаемых к участию в Фростатинге, стабилизировалось. По "Ландслову" 1274 г. на этот тинг по-прежнему должны были приходить из восьми фюльков 400 назначенных лиц (nefndir menn)⁵⁷. Кроме того, Фростатинг должны были посещать представители четырех других фюльков, включенных в эту область позднее: по 2 человека от каждого корабельного округа в Наумудале и Ромсдале и по 3 человека от корабельных округов в Нордмёре и Опдале. Судя по указанному в "Законах Гулатинга" количеству судов, которое должно было выставлять население этих фюльков (от корабельного округа снаряжался один корабль)⁵⁸, на Фростатинг должны были являться из них от 80 до 90 человек Следовательно, состав Фростатинга достигал без малого 500 участников. Одновременно в связи с новым порядком престолонаследия Эйратинг утратил свою роль собрания, на котором прежде избирали короля⁵⁹.

Можно предположить, что неизменным осталось крестьянское представительство на Боргартинге – центральном собрании в Вике. Во всяком случае, в "Ландслове" сказано, что на этот тинг (прямо он здесь не назван) должно ходить столько людей, сколько было "заведено по старине"⁶⁰. Численный состав Боргартинга неизвестен. В "Ландслове" указано число тингманов, которые назначались на Эйдсиватинг от отдельных фюльков Упплёнда: по 2 дюжины от Heinafylki, Horöafylki и Raumafylki, 12 человек от Гудбрандсдалир и 6 человек от Эйстридалир, всего – 90 человек. Мы не знаем точно, сколько тингманов посещало Эйдсиватинг в предшествующее время, так как от судебников Эйдсиватинга и Боргартинга сохранились лишь небольшие фрагменты. Существует предположение, что число тингманов в Упплёнде достигало в свое время 250 человек⁶¹. Как бы то ни было, немногочисленность бондов, указанных "Ландсловом" для Эйстридалир (всего лишь 2 и 4 человека от разных его районов) и Гудбрандсдалир (4 человека от одной его части и 8 от другой), бросается в глаза. Что же касается Вестланда, то здесь произошло новое большое сокращение числа тингманов – почти в два раза. Для наглядности представим изменение численного состава Гулатинга на протяжении 200 лет в следующей таблице.

Состав Гулатинга во второй половине ХШ в. был несколько большим, так как его посещали представители других районов, включенных в Вестланд: Valdres (4 человека), Haddingdal (2 человека), Sættr (3 человека), Otrodal (4 человека)⁶². Однако сокращение числа тингманов, назначаемых в это время от основных фюльков Вестланда, – разительное. По отдельным фюлькам сокращение произошло за сто лет в полтора-два и два с половиной раза, а за 200 лет – в 3-4 раза. Если же учесть значительный рост населения Норвегии в XII-ХIII вв., то происшедшее одновременно сокращение крестьянского представительства будет выглядеть еще более внушительным. В конце XIII в., по предположительным подсчетам, в Норвегии было около 300 тыс. жителей⁶³. Участие же во всех четырех областных тингах принимало несколько сотен бондов (самое большее – около тысячи человек).

Как уже отмечалось, в этот период участники лагтингов не избирались местным населением, а назначались властями – лендрманом, сюсломаном или арманом короля либо их "законными заместителями". Кто были эти назначенные люди (nefndir menn)? Правовые источники характеризуют их как людей "наиболее сведущих" из числа местных жителей; другой их признак: они имели достаточно работников в своих хозяйствах⁶⁴. В "королевских сагах" фигурирующие на тингах бонды – это "могучие бонды", "лучшие хозяева", т. е. самые богатые, родовитые и влиятельные собственники, располагавшие слугами и лейлендингами, крестьянские предводители. Трудно сомневаться в том, что в число тингманов в первую очередь входили хольды – верхушка бондов, наследственные одальманы, не только сохранившие полноправие, но и получившие новые правовые привилегии⁶⁵.

Таблица. Численный состав Гулатинга (чел.)

Хотя основная масса бондов была освобождена от исполнения тинговой повинности, на них по-прежнему лежала обязанность снабжать средствами тингманов. В "Ландслове" детально устанавливаются суммы, которые должны были вручаться каждому из "назначенных людей" для прокормления их по пути на тинг и обратно; размеры содержания зависели от дальности пути, который им предстояло преодолеть. Содержание тингманы получали и прежде; но, согласно "Законам Гулатинга", оно выдавалось им преимущественно в виде продуктов и лишь частично деньгами; следовательно, необходимые средства посланцы на лагтинг получали в своем фюльке непосредственно от бондов⁶⁶. В XIII в. положение изменилось: по "Ландслову", крестьянским представителям ассигновалось от 2 до 10 эйриров серебром (т. е. от ¼ марки до 1¼ марки) каждому⁶⁷. "Законы Гулатинга" предписывали, что каждый бонд должен был делать взнос на содержание тингманов сообразно своему достатку (epter fear magne); "Ландслов" гласил, что эти деньги выдавались лагманом и тем, кто управляет "деньгами бондов" (bonda fe). Таким образом, сбор денег для оплаты поездки тингманов на тинг превратился в налог, лежавший на всех бондах. Уклонение от его уплаты каралось штрафом. В коммутации обязанности посещать тинг в налог как нельзя лучше виден принудительный характер, который приобрела эта обязанность в условиях феодального государства.

Лендрманам, сюсломанам и арманам короля под угрозой штрафа запрещалось назначать меньшее число тингманов, чем устанавливал закон; такой же штраф угрожал им в случае назначения лишних тингманов. "Ландслов" предупреждал случаи возможного выкупа тингманом своей повинности посетить лагтинг или попытки его найти себе замену: за все это опять-таки полагалось суровое взыскание⁶⁸. В XIII в. лагтинги стали перемешаться из сельской местности в города – резиденции короля и его чиновников, центры государственного управления. Соответственно и "деньги бондов" выплачивались лицам, назначенным на Гулатинг, в Бергене, а на Фростатинг – в Нидаросе. Тем самым областные тинги еще более изолировались от массы крестьянства и полнее подчинялись контролю государства. Еще были памятны события гражданских войн, когда толпы мятежных бондов, являвшихся на тинг, навязывали королю и его людям свою волю или даже изгоняли их из своей области⁶⁹. Перенесение лагтингов в города должно было предотвратить повторение подобных явлений.

Руководящую роль на лагтинге в XIII в. играл назначаемый королем лагман. Плату за исполнение своей должности он получал из "денег бондов", но подконтролен был королю. Времена, когда лагманы были предводителями бондов, говорившими от их имени на тингах с королем и отстаивавшими местную независимость от центральной власти⁷⁰, давно и навсегда миновали.

На лагтингах частично сохранялись старинные обычаи (в той мере, в какой они не были связаны с языческими обрядами): говорение закона; утверждение решений посредством "поднятия оружия" (vápnatak)⁷¹; обнесение лагретты "священной границей" (vébönd), представлявшей собой веревку, натягивавшуюся лагманом на колья, поставленные вокруг места, где заседала лагретта (в пределы этого освященного пространства никто не мог вступить без позволения лагретты); торжественные клятвы, произносившиеся членами собрания, и т. д. Некоторые обычаи под влиянием церкви были обновлены или изменены (принесение присяги на Библии, обязанность лагмана звонить в колокол при внесении Библии на заседание, воздержание от пищи, обязательное для участников тинга)⁷². "Ландслов" в этой связи подчеркивает, что хотя повсюду надобно соблюдать умеренность и проявлять добрые нравы, но в особенности это необходимо "в таких местах, которые издревле отведены для поддержания добропорядочности и пристойных обычаев и где более всего чувствуется ущерб, если их недостает"⁷³. Однако под этой традиционной и архаической оболочкой уже давно сложилось совершенно новое содержание. Лагтинги были подконтрольны королевским чиновникам, их приговоры могли быть отменены или изменены королем.

Итак, мы можем констатировать определенную эволюцию системы тингов в направлении последовательного сужения состава их участников: исключения из него малоимущих крестьян; сосредоточения судебных функций в руках преимущественно верхушки бондов; превращения областных тингов в собрания все более ограниченного числа лиц, назначаемых властями; перехода к королю высшей судебной власти и контроля над всеми судебными инстанциями. Однако эта тенденция не победила окончательно, ибо бонды все же не были вовсе лишены права участвовать в местных тингах и, более того, присутствие на них самостоятельных хозяев приобрело характер обязательной повинности. Одновременно, по мере укрепления государственной власти, ее представители сплошь и рядом стали созывать тинги по вопросам, имевшим интерес для них, но не для бондов, и сами эти тинги (в особенности лагтинги) все полнее подчинялись контролю государевых агентов и утрачивали свою автономию и инициативу.

В связи с этим стала изменяться и система наказаний, налагавшихся на тингах, и большая часть штрафов взималась отныне в пользу не тингманов, как прежде, а государя и его чиновников.

Сложные судебные процедуры, диктовавшиеся древненорвежским правом, требовали от их участников значительного досуга и предполагали человека, который не нес на себе основного бремени забот по ведению хозяйства. Но такой была лишь верхушка бондов. Эти порядки и процедуры совершенно не подходили для крестьянина, поглощенного напряженным трудом и лишенного такого досуга. Саги свидетельствуют о том, что как в Исландии, так и в Норвегии тинги являлись не только судебными собраниями, но и центрами общественной и культурной жизни бондов, общавшихся между собой помимо тингов сравнительно редко⁷⁴.

Изучение организации и функционирования тингов в Норвегии в XII и XIII вв. свидетельствует о том, что тинги, сохраняя видимость народоправства⁷⁵, широкого участия крестьян в судебных делах, охране порядка и местном управлении, по сути дела постепенно частично вырождались в средство дополнительной эксплуатации массы бондов, в серьезную препону для их хозяйственной деятельности. Причина сохранности крестьянских тингов в этот период заключалась, по нашему мнению, в том, что в условиях неполного развития феодализма и при отсутствии условий для появления феодальной юрисдикции государственной власти приходилось использовать в своих целях старые народные собрания и возлагать на бондов функции охраны порядка и отправления правосудия⁷⁶.

2

Исключительно важную роль в системе общественных отношений в Норвегии раннего Средневековья играла воинская повинность бондов. Она заключалась в строительстве военных судов, службе во флоте и снабжении его продовольствием и снаряжением, в участии в пешем ополчении. Относительно ополчения – лейданга – мы располагаем подробнейшими предписаниями в областных судебниках и в "Ландслове", которые содержат особые разделы о порядке охраны побережья Норвегии. Но законы рисуют организацию лейданг в том виде, в каком она сложилась к XII и XIII вв. "Королевские саги" были записаны в это же время и достоверность содержавшихся в них сведений относительно предшествующей эпохи вызывает сомнения. Поэтому исследования о норвежском лейданге освещают преимущественно его структуру именно в XII и XIII вв. Эдв. Бюлль⁷⁷ основывался главным образом на законодательных памятниках, лишь частично привлекая другие источники. X. Эберг⁷⁸ изучал лейданг в освещении "королевских саг", в которых содержится много сведений об организации военной защиты страны. Но поскольку к заслуживающим доверия он относит лишь саги о конунгах Сверрире и Хаконе Хаконарсоне, составленные во время описываемых в них событий или непосредственно после них, то и ограничивается их анализом. Иными словами, он рассматривает лейданг только в конце XII и XIII в. Однако сам же Эберг говорит, что в вопросе о лейданге сомнения в достоверности "Круга Земного", например, должны отпасть: вряд ли Снорри исказил имевшиеся у него на этот счет данные. Он указывает далее, что более достоверными источниками для изучения лейданга в предшествующий период являются песни скальдов IX-XI вв., но не привлекает эти произведения, так как считает, что о лейданге в них крайне мало данных.

Но, во-первых, этим немногим неправильно было бы пренебрегать, ибо исландские и норвежские скальды – не только современники (а подчас даже участники) описываемых событий, но и отличаются той счастливой, с точки зрения историка, особенностью, что при свойственной им гипертрофии формы и употреблении изощренных, но не связанных с содержанием стиха своеобразных поэтических синонимов-кеннингов⁷⁹, они не были способны к поэтической переработке сообщаемых ими фактов и обычно не искажали их⁸⁰. Во-вторых, изучение "королевских саг", более подробно рисующих события той же эпохи, может привести к положительным результатам только при сравнении их данных с показаниями скальдов. Такое сравнение должно обнаружить, что именно в "королевских сагах" заслуживает доверия, а что представляет собой анахронизм или недостоверно.

История возникновения и развития лейданга является составной частью истории генезиса норвежского феодального государства, как и других скандинавских королевств. Конунг, располагавший в качестве военной силы одной лишь дружиной, собиравший доходы исключительно с личных владений, не имевший возможности издавать законы и карать преступников, такой конунг не был обладателем государственной власти, ибо, очевидно, не существовало еще и государства. Именно таковы были правители отдельных районов в Норвегии в VIII-IX вв. Но начиная с Харальда Прекрасноволосого конунги Норвегии уже эксплуатировали население страны, собирая с него дани и "угощения" – вейцлы, не являвшиеся налогами в точном смысле, но приближавшиеся к ним по своим признакам; они располагали в какой-то мере вооруженной силой помимо собственной дружины. Если нельзя говорить о сложившемся государстве в Норвегии в конце IX-X вв., то вместе с тем неверно было бы не считаться с уже имевшимися в наличии определенными элементами государственности. Не следует, как это нередко происходит, смешивать два тесно связанных, но все же различных вопроса – о возникновении государства и об объединении страны под властью одного государя. Раннефеодальное государство в Норвегии довольно долго оставалось необъединенным. Как мы увидим, это нашло свое отражение и в истории лейданга.

Важно было бы выяснить, с какого времени норвежские конунги подчинили себе народное ополчение и превратили его в общегосударственное учреждение. Снорри в "Круге Земном" ("Сага о Хаконе Добром") и автор Fagrskinna утверждают, что деление прибрежных областей страны на "корабельные округа" (skipreiður) было впервые произведено конунгом Хаконом Добрым вскоре после его воцарения, т. е. приблизительно в конце 40-х годов X в.⁸¹ Снорри пишет о "законе Хакона", который устанавливал, сколько кораблей и какого размера должно было выставлять население каждого приморского фюлька, когда конунг требовал к себе всеобщее ополчение (almenningr) при нападении на Норвегию чужеземного войска⁸². Кроме того, согласно Fagrskinna, население должно было являться в ополчение вооруженным и с провиантом; каждый боеспособный и лично свободный бонд (hvar karlmaðr sa er vigr var oc frials) имел при себе щит и боевое оружие⁸³. Как можно понять, причину введения лейданга авторы "королевских саг" видели в частых нападениях викингов и воинственных соседей, грабивших и разорявших страну.

Мы остаемся в неведении, на чем в данном случае основывались авторы "королевских саг". Весьма вероятно, что лейданг, изображаемый ими в виде единовременно созданной законченной системы, является анахронизмом: это описание, хорошо соответствующее военному строю, который отражен в областных законах XII и XIII вв., вряд ли точно передает черты, несомненно, более примитивной организации народного ополчения в X в.

В Fagrskinna создание народного ополчения связывается с отменой конунгом Хаконом поголовного налога, якобы установленного его отцом Харальдом Прекрасноволосым: "Хакон распорядился, чтобы поголовный налог (nefgilldis skatta), установленный конунгом Харальдом для всей страны, не взимался в прибрежных областях и в Трёндалаге и был заменен снаряжением кораблей"⁸⁴. Снорри о введении Харальдом поголовного налога ничего не говорит, но, как мы знаем, в "Круге Земном" (а также и в отдельной "Саге об Олаве Святом" и в "Саге об Эгиле") содержится рассказ об "отнятии одаля" конунгом Харальдом у всего населения Норвегии, рассказ, который большинство современных историков, занимавшихся этим вопросом, истолковывает как отражение в исландской исторической традиции недовольства бондов введением налога⁸⁵. В первой же главе "Саги о Хаконе Добром" сказано, что Хакон добился признания его конунгом Норвегии на тинге в Трандхейме вследствие возвращения бондам прав на их одаль⁸⁶. Вполне возможно, что Снорри и автор Fagrskinna по-разному истолковали одно и то же историческое свидетельство, смысл которого, вероятно, заключался в вынужденном отказе конунга Хакона от сбора с населения Трёндалага подати, установленной Харальдом Прекрасноволосым. Но отказ конунга Хакона от сбора податей, если он и имел место в действительности⁸⁷, был единичным фактом, не распространявшимся, по-видимому, на всю страну. И до Хакона Доброго, и после него, и даже при нем подвластное население должно было платить поголовную дань⁸⁸. Поэтому нет оснований вслед за автором Fagrskinna связывать установление лейданга с отменой поголовного налога в приморских районах.

Вряд ли можно сомневаться в том, что лейданг в какой-то форме существовал и до Хакона, может быть, даже до подчинения Норвегии Харальду. Однако в то время все побережье страны не могло быть поделено на skipreiöur и созыв ополчения производился местными правителями. Судя по всему, при Хаконе Добром⁸⁹ херсиры и другие князьки, возглавлявшие отдельные районы – херады⁹⁰, признали над собой власть конунга Норвегии. На практике это означало прежде всего, что в обязанность херсира входило повиноваться повелениям конунга как военачальника⁹¹ и являться к нему на службу во главе ополчения из своего района⁹².

Посмотрим теперь, какие сведения относительно лейданга можно почерпнуть из стихотворений скальдов. От периода, предшествующего времени правления конунга Хакона Доброго, сохранилось довольно значительное количество произведений скальдов. Но мы не обнаружили в них каких-либо указаний на существование народного ополчения, возглавляемого конунгом. Возможно, молчание объясняется кругом интересов скальдов, нередко служивших тому князю, которого они воспевали: естественно, что при этом они преимущественно должны были отражать жизнь дружинников и их отношения с вождем, его щедрость и доблести. Но, по-видимому, неупоминание лейданга поэтами того времени объяснялось другой причиной. Некоторые скальды говорят о конунгах, ходивших в викингские походы, но не имевших земли, Так, Браги Боддасон, по прозвищу Старый, в первой половине IХ в. слагал стихи о "вожде людей, лишенном земли", т. е. о "морском конунге"⁹³. У подобных вождей все их "подданные" были дружинниками.

Взаимоотношения в дружине и подвиги, совершаемые ею под предводительством князя, находятся в центре внимания большинства скальдов IX и X вв., даже когда речь идет о таких конунгах, как Харальд Прекрасноволосый⁹⁴. Из описания скальдами знаменитой битвы в Хаврсфьорде, в которой Харальд нанес окончательное поражение своим противникам⁹⁵, тоже трудно сделать вывод об участии в ней лейданга с той или иной стороны. В "королевских сагах" говорится, что против Харальда объединились жители Хёрдаланда, Рогаланда, Агдира и Теламёрка, т. е. всей юго-западной части страны, а Харальд двигался против них с севера с войском, причем Снорри применяет для обозначения его войска два термина – herr и lið, и остается неясным, имел ли он при этом в виду две различные части вооруженных сил конунга или одно и то же⁹⁶. Снорри прибавляет, что Харальд "имел много людей из всех фюльков"⁹⁷. Однако сообщения скальдов не дают подтверждения этому. Тьодольв говорит только о дружине конунга. Что касается его противников, то слова скальда: "Дружины херсиров и хёвдингов устали долго защищаться от Косматого [Харальда]; все храбрые викинги, кто смог, бежали из Хаврсфьорда"⁹⁸, не исключая возможности участия на их стороне ополчения бондов, которое могло быть попросту обойдено в данном случае молчанием, одновременно не оставляют сомнения в том, кто сыграл в битве главную роль. Другой скальд, Торбьёрн Хорнклови, в поэме, посвященной Харальду (Haraldskvæði), говорит о кораблях его противников: "Они были нагружены хольдами (hölda) и белыми [блестящими] щитами, западными (vestrœnna)⁹⁹ копьями и франкскими мечами"¹⁰⁰. Здесь, как и повсюду в поэзии скальдов, термин höldr (haulðr) следует переводить как "воин", "человек" (в отличие от памятников права XII и XIII вв., в которых хольдами называются представители социальной группы, возвысившейся над простыми бондами). Сочетание этого термина с описанием чужеземного оружия, которым обладали викинги¹⁰¹, вынуждает и в данном случае предположить, что речь идет о дружинниках, а не о народном ополчении. В "Haraldskvæði" говорится только о дружинниках Харальда.

Непосредственные преемники Харальда Прекрасноволосого также фигурируют в скальдической поэзии прежде всего в качестве предводителей дружин. О конунге Эйрике Кровавая Секира Эгиль Скаллагримссон говорит, что он "щедро раздает кольца", "щедр на злато"¹⁰². "Щедрый на золото", "разламывающий гривны", "податель богатств", "раздающий дары" и т. п. – это обычные обозначения конунгов в песнях скальдов. Основу, на которой строились отношения между вождем и дружинниками, вскрывают слова Сигвата Тордарсона, скальда Олава Святого: "Щедрый имеет для битвы гораздо более многочисленное войско, чем скупой, ибо довольная дружина старается не вызывать гнева повелителя народа; но у князя, лишенного друзей, который берег золото, было немного воинов вокруг знамени..."¹⁰³. Когда датский конунг Кнут спросил Сигвата, не будет ли он ему служить так же верно, как служил Олаву, скальд отказался, ибо он дал Олаву клятву верности, но привел и другую причину: "ты [Олав] даешь людям плату" (þu lætr her vanðan mala)¹⁰⁴.

Воспевание дружинной верности было традиционным сюжетом скальдической поэзии на всем протяжении ее истории. Но в ранний период (IX и первая половина X в.) дружина выступает в поэзии скальдов в качестве единственной военной силы, находившейся под началом конунга¹⁰⁵.

Первое прямое упоминание королевского ополчения в скальдической поэзии относится ко второй половине X в. и содержится в поэме Vellekla ("Недостаток золота") исландского скальда Эйнара Хельгасона по прозвищу Звон Весов (ум. ок. 995). Интересующий нас отрывок из этой поэмы цитируется как Снорри в "Саге об Олаве Трюггвасоне" (гл. 18), так и автором Fagrskinna (гл. 14). Оба автора рассказывают о том, что в период правления ярла Хакона Сигурдарсона (962/3-995 гг.) на Норвегию напал конунг Рагнфрёд, сын конунга Эйрика Кровавая Секира, и предпринял попытку подчинить себе страну¹⁰⁶. Ему удалось на короткий срок укрепиться в юго-восточной части Норвегии. Но ярл Хакон созвал ополчение со всей северной части страны, из Халогаланда, Трёндалага и фюльков, примыкающих к нему с юго-запада (Раумсдаля и Суннмёре), и вступил с Рагнфрёдом в бой. Войско Хакона было более многочисленным (хотя, как говорит Снорри, у Рагнфрёда было ополчение из области Гулатинга), и он одержал победу, а Рагафрёд бежал из Норвегии¹⁰⁷. Снорри (как и автор Fagrskirma) опирается на Vellekla, из которой в "королевских сагах" приводится ряд отрывков. В частности, Эйнар Хельгасон говорит: "Воинственный защитник народа Мере [ярл Хакон]¹⁰⁸ созвал войско севернее Согна¹⁰⁹. Воин [ярл Хакон] созвал весь народ (allri yrþjóð) из четырех folklöndum...¹¹⁰ И семь правителей (landrekar) поспешили на кораблях в битву вместе с воином [ярлом Хаконом]".

Сравнение этого сообщения скальда с рассказами в "королевских сагах" дает основание полагать, что ярл Хакон действительно созвал народное ополчение – лейданг со всей северной части страны¹¹¹. Снорри допускает, тем не менее, неточности: термин landreki он передает как jarl, хотя скальд имел в виду не ярлов (в Норвегии в то время был лишь один ярл – Хакон), а, по-видимому, херсиров¹¹². Мы можем сделать вывод, что при созыве лейданга государь должен был рассчитывать на поддержку местных правителей, которые приводили в ополчение воинов из своего хер ада или фюлька.

Ко времени правления ярла Хакона относятся и другие сообщения скальдов о лейданге. В поэме, восхваляющей ярла Хакона и написанной около 987 г., исландский скальд Тинд Халлькельссон повествует о борьбе норвежцев во главе с Хаконом против викингов из Йомсборга – укрепленного пункта датчан в балтийском Поморье. Снорри, который в этой связи сообщает, что Хакон созвал всеобщее народное морское и пешее ополчение (almenningr at liði ok skipum) со всего Трёндалага, с обоих Мере (Sunnmærr и Norðmærr), Наумудаля и Халогаланда (т. е. со всех подвластных ему областей Северной и Северо-Западной Норвегии)¹¹³, ссылается на стихи нескольких скальдов X в., и в их числе на Тинда. Последний прямо говорит о воинах, входивших в ополчение (leiðar lið)¹¹⁴, о лейданге, созванном для защиты страны (leiðangr fyr landi)¹¹⁵. Другой исландский скальд – Торд Кольбейнссон – в хвалебной песни в честь ярла Эйрика (сына ярла Хакона) (Eiriksdrápa), также описывая битву с викингами из Йомсборга, говорит: "Воин [ярл Эйрик] приказал, чтобы великое множество кораблей помчалось по морю, ибо могучий воин решил огородить щитами страну своего отца [ярла Хакона]; побережье страны ощетинилось копьями"¹¹⁶. Снорри сообщает о том, что под началом у ярлов в битве было до 180 кораблей, причем он называет имена предводителей отдельных отрядов, входивших в лейданг. Родом эти предводители были из различных фюльков Норвегии, подвластных ярлу Хакону, и, по-видимому, явились в ополчение с определенным количеством кораблей и воинов¹¹⁷. Далее Торд говорил "Долгим путем лейданг плыл навстречу жадным до добычи воинам [викингам из Йомсборга] вдоль побережья, откуда ярл [Эйрик] забрал большинство людей в Мере..."¹¹⁸.

Это указание хорошо согласуется со словами Снорри о том, что для отражения нападения столь опасного врага, как викинги, было созвано всенародное ополчение¹¹⁹. Викинги были разгромлены¹²⁰.

Наоборот, когда конунгу не удавалось собрать достаточно большого ополчения, он терпел неудачу. Так случилось в битве при Свёльде (в 1000 г.), в которой конунг Олав Трюггвасон встретился с датчанами. Из-за сопротивления, оказанного ему трендами при наборе войска, Олаву удалось привести с собою лишь 11 кораблей, и битва была проиграна, а сам конунг утонул в море¹²¹.

Таким образом, достоверность сведений о лейданге во второй половине X в. вряд ли может вызвать сомнения¹²². Отметим, что скальдам того времени созыв лейданга государем (конунгом или ярлом, правившим страной в период отсутствия конунга) не казался каким-то новшеством; по-видимому, с их точки зрения, это был обычный способ обороны страны, а подчас, как мы увидим далее, и ведения наступательной войны. Но лейданг X в. существенно отличался по своей организации от лейданга XII и XIII вв. По сути дела он состоял из разрозненных ополчений, которые приводили под знамя конунга местные предводители – херсиры. Созывали лейданг не конунг и не чиновники его (помимо арманов их вообще еще не было), а именно херсиры – каждый в своей области, в соответствии с теми порядками, которые здесь сложились вне всякой зависимости от государственной власти.

Об этом достаточно ясно говорит Снорри. В "Саге об Олаве Святом", характеризуя политическое положение в Норвегии в начале XI в., он пишет: "В те времена в Норвегии было много лендрманов. Многие из них были могущественными и богатыми людьми столь знатного рода, что вели свое происхождение от конунгов или ярлов и мало чем от них отличались. Единственной опорой (allt traust) конунгов и ярлов, правивших страной, были лендрманы, ибо в каждом фюльке лендрманы правили вооруженными бондами (fyrir bóndaliðinu)¹²³. Ярл Свейн¹²⁴ дружил с лендрманами, (поэтому) у него было большое войско"¹²⁵. Эту характеристику отношений между государственной властью и местными правителями Снорри дает в связи с рассказом о том, что ярл Свейн, узнав о появлении в Норвегии Олава Харальдссона, созвал лейданг со всего Трёндалага. Таким образом он объясняет, почему Свейну удалось собрать большое количество ополченцев и кораблей. Здесь хорошо показана зависимость государей Норвегии от военной поддержки местных правителей. При этом нужно лишь иметь в виду, что Снорри и в данном случае подставляет лендрманов – служилых людей конунга на место херсиров (см. выше гл. II). Что такая подстановка действительно имела место, становится ясным при сравнении приведенного рассказа с цитируемой Снорри висой Торда Кольбейнссона: "Я знаю, что большинство херсиров... прежде было друзьями ярлов"¹²⁶.

Сообщение Снорри о созыве ярлом Свейном лейданга в Трёндалаге против Олава Харальдссона (в будущем – Олава Святого) подтверждается висами скальда Сигвата Тордарсона – дружинника конунга Олава, воспевшего его победу над Свейном в сражении при Nesjar (в Осло-фьорде) в 1016 г., в котором скальд непосредственно участвовал¹²⁷.

О том, что народное ополчение в первой трети XI в. еще оставалось под контролем местных властителей, без помощи которых конунг был бессилен его созвать, свидетельствуют события, происшедшие в конце 20-х годов, когда развернулась борьба между конунгами Кнутом Могучим и Олавом Харальдссоном. Кнут стремился подчинить себе Норвегию и с этой целью подкупил в ней многих наиболее знатных и могущественных людей, изменивших Олаву¹²⁸. Конунг Олав смог собрать лишь немногочисленное ополчение. Скальд Сигват говорит: "Повелитель Англии [Кнут] созывает воинов для похода, а мы испытываем недостаток в войске и в кораблях (en vér fengum liðfæð ok smæri skip)..., это чудовищное дело, если народ (landsmenn) заставит конунга страдать от нехватки людей; деньги сделали их неверными"¹²⁹. Летом 1030 г. при Стикластадире (восточный Трёндалаг) конунг Олав пал в битве с выступившими против него норвежскими хёвдингами и шедшим за ними войском бондов, преимущественно трендов¹³⁰. Как видим, бонды повиновались не конунгу, а своим предводителям, и измена последних Олаву сделала невозможным для него созыв лейданга.

Вскоре, однако, положение изменилось. Скальды, в стихотворениях которых неоднократно встречаются упоминания об ополчении, созывавшемся в середине второй половине XI в., уже изображают конунга в виде единственного и полновластного начальника лейданга. Так, конунг Магнус Олавссон – сын Олава Святого, по словам скальда Арнора Тордарсона, созвал народ для похода против врагов, захвативших Норвегию¹³¹. Скальд Тьодольв Арнорссон в поэме, посвященной конунгу Магнусу, описывая поход на Данию, говорит о 70 длинных боевых кораблях, которые "люди" (т. е. участники лейданга) вели по приказу конунга, о лучниках-трёндах, участвовавших в битве. Магнус одержал победу, и "женщины Согна будут рады узнать об этом"¹³² (по-видимому, подразумевалось население Юго-Западной Норвегии, ожидавшее возвращения лейданга из Дании, и скальд предполагает, что дома оставались одни лишь женщины – все мужское население ушло в ополчение). Война против Дании продолжалась и после смерти конунга Магнуса. Справедливость сообщения Снорри, что конунг Харальд Сигурдарсон на следующий год созвал лейданг со всей страны¹³³, подтверждается гдитируемым им отрывком из хвалебной песни Бёльверка Арнорссона¹³⁴.

Скальдическая поэзия сохранила сведения и о других случаях созыва ополчения Харальдом Сигурдарсоном¹³⁵. Скальд называет конунга leiðangrs vísi, начальником, предводителем лейданга.

О размерах ополчения, которое созывалось в то время, дают представление слова скальда: "Мужественный господин херсиров [конунг Харальд] двинулся на датчан с полутора сотнями длинных кораблей"¹³⁶. Поскольку скандинавы тогда считали на "большие сотни", то конунгом было собрано до 180 больших боевых кораблей. Значительную их часть должны были построить, снарядить и снабдить экипажем сами бонды. Снорри, говоря об этом походе, пишет, что приказ о лейданге конунг отдал зимой, а стал его собирать весною: нужно было время для снаряжения флота¹³⁷. Точно так же, готовясь к роковому для него походу на Англию (в 1066 г.), Харальд Сигурдарсон зимой объявил о подготовке ополчения, которое должно было отплыть на запад летом. При этом он определил, сколько кораблей и воинов должны быть выставлены от каждого фюлька¹³⁸. Здесь конунг фигурирует в качестве единственного и неограниченного повелителя, устанавливающего состав ополчения.

Как мы видели, превращение лейданга из совокупности совершенно обособленных местных ополчений, самостоятельно созывавшихся хёвдингами, в общегосударственное войско, подвластное королю Норвегии, произошло, судя по сообщениям скальдов, примерно в 40-60-е годы XI в., при королях Магнусе – сыне Олава Святого и Харальде – брате Олава. Следует напомнить, что и представление о верховенстве норвежского короля, о том, что все земли и весь одаль в стране принадлежат ему, также, если исходить из анализа скальдической поэзии, возникло в период правления Олава Харальдссона и его сына и брата¹³⁹. Видимо, это совпадение далеко не случайно: в первой половине и в середине XI в. в политической жизни Норвегии произошел определенный перелом, выразившийся прежде всего в том, что королевская власть укрепила свои позиции. Это изменение наблюдается в самых различных сферах: именно в XI в. в основном побеждает христианская церковь и сходит на нет язычество; закончились походы викингов; ко второй половине XI в., очевидно, относится первая запись норвежского права. Умело используя популярный в народе культ Олава Святого, провозглашенного "вечным королем Норвегии" (perpetuus rex Norvegiae) и ее небесным покровителем, церковь во многом способствовала повышению авторитета королевской власти.

Таким образом, подчинение воинского ополчения бондов контролю короля не было изолированным явлением, оно закономерно вытекало из всего общественно-политического развития, происходившего на протяжении XI в.

Бремя лейданга, ложившееся на крестьянское население, было чрезвычайно велико¹⁴⁰. Боеспособность бондов, вынужденных служить в ополчении, была, очевидно, невысока¹⁴¹. Рассказывая о битве при Свёльде, Халльфред Оттарссон (по прозвищу "Трудный скальд") упоминает о том, что перед битвой Олаву Трюггвасону пришлось обратиться к своему войску с призывом "не думать о бегстве"¹⁴².

Заканчивая описание сражения, скальд говорит: "Я знаю, что конунг, давший битву, несомненно, сильно нуждался в помощи молодцов трендов; многие воины бежали"¹⁴³. Нет особых оснований сомневаться в правильности сообщений "королевских саг" о том, что конунг Харальд Сигурдарсон, созвавший лейданг и отплывший в Данию со 180 кораблями, перед битвой отправил назад бондов¹⁴⁴. По-видимому, он не очень-то полагался на их помощь вдали от Норвегии (битва при Ницар, о которой идет речь, произошла в датских владениях). Дело в том, что у Харальда уже был в прошлом неудачный опыт использования крестьянского ополчения. Во время предыдущей его войны против датского конунга Свейна корабли последнего встретились в Ютландском проливе с семью норвежскими кораблями. Как говорят саги, "то был отряд лейданга из одних лишь бондов"¹⁴⁵. Несмотря на численное превосходство, бонды, не вступая в бой, попросили Свейна о мире и предложили выкуп. Скальд Торлейк Красавец, не скрывая своего презрения к струсившим, по его мнению, бондам, передает: "Друзья конунга [Харальда] попросили людей вождя [Свейна] о мире; те, мужественные, кто уступал числом [датчане], прекратили битву, и проворные бонды отказались от нападения, начав переговоры; люди дорожили жизнью"¹⁴⁶. Заслуживает внимания и сообщение Fagrskinna о том, что, когда во время совместного похода на Данию Магнуса Олавссона и Харальда Сигурдарсона (1047 г.) конунг Магнус умер, норвежские бонды и хёвдинги, принимавшие участие в походе, отказались двигаться дальше и вопреки воле конунга Харальда отправились назад, в Норвегию; "ополчение распалось (raufs nu leiðangrenn), и конунгу Харальду пришлось отплыть в Норвегию"¹⁴⁷.

Невысокие боевые качества крестьянского ополчения объяснялись прежде всего, несомненно, их нежеланием воевать. Весьма характерна в этом отношении виса конунга Сигурда Крестоносца: "Бонды больше всего ценят меня, когда земля возделывается и сохраняется мир"¹⁴⁸. Среди бондов, страдавших от постоянных войн, тяжесть которых неизменно ложилась на них, пользовалась популярностью поговорка: "Государь предпочитает грабить, а не пахать"¹⁴⁹.

Однако собственную страну население было готово защищать с большим упорством. Не случайно Снорри, повествуя о планах датского конунга подчинить себе Норвегию, вкладывает в его уста такие слова: "Норвегия – большая страна, народ ее силен и упорен в защите от чужеземного врага"¹⁵⁰.

Об организации воинской повинности, которую должно было исполнять население Норвегии, более подробные сведения содержатся в областных законах и в "Ландслове". Они рисуют систему лейданга в тот период, когда она уже целиком и полностью контролировалась государственной властью¹⁵¹.

Служба в королевском флоте была всеобщей и распространялась в случае нападения неприятеля на Норвегию не только на свободных, но даже и на вольноотпущенников и рабов. От исполнения ее были освобождены лишь лица духовного звания (но не все зависевшие от них люди), королевские арманы, а также тяжело больные и совершенно обнищавшие бонды. Следовательно, она имела характер поголовной повинности. Однако ответственность за выполнение службы возлагалась на глав домохозяйств, которые должны были под страхом наказания сообщать на тинге обо всех военнообязанных мужчинах, находившихся под их покровительством¹⁵². Как уже отмечалось, фюльки делились на корабельные округа, и население каждого округа было обязано выставлять экипаж и снаряжение для судна¹⁵³. Количество кораблей, выставлявшихся каждым фюльком, определялось конунгом. В "Законах Гулатинга" содержится перечень судов, которые конунг требовал со всей страны: в общей сложности их было 310 с числом скамей на каждом 20 или 25¹⁵⁴. От всех фюльков Трёндалага должно было быть выставлено 109 судов, от Вестланда – 126, причем от отдельных его фюльков по 24, 20, 16 и 10 судов; от Вика – 60 судов¹⁵⁵. По расчетам Э. Херцберга, численность экипажей, нужных для всего флота, равнялась примерно 27 тыс. человек¹⁵⁶. Эти цифры относятся к XII в. Если принять (вслед за Сарсом), что население Норвегии даже в XIII в. не превышало 300 тыс. человек, то станет ясно, какого напряжения сил требовала от бондов служба во флоте.

Для ее исполнения население распределялось по так называемым manngörðar. В состав manngörð входили хозяева трех дворов. От каждого manngörð должен был служить на корабле один человек, два других хозяина оставались дома и были обязаны заботиться о хозяйстве того, кто ушел во флот. В случае необходимости "двое должны пойти [во флот] и один останется дома"¹⁵⁷. При сравнительно большом составе крестьянской семьи в тот период это значило, что во флоте служил один человек из 10-20 жителей. Служили в первую очередь неженатые мужчины, но если их недоставало, то обязаны были пойти хозяева, в усадьбах которых имелись помощники. Однако могла возникнуть потребность в еще большем количестве людей, и тогда во флот должны были пойти также и хозяева, не имевшие помощников. В более поздней редакции "Законов Гулатинга", которую Эдв. Бюлль предположительно относит к концу XII или к началу XIII в.¹⁵⁸, устанавливалась новая норма, по которой производился нa6op во флот: служить должен был каждый седьмой человек¹⁵⁹. Это означало дальнейшее утяжеление воинской повинности. Нормальный срок службы в ополчении первоначально составлял два месяца; во второй половине XIII в. он был увеличен до двух с половиной – трех месяцев¹⁶⁰, но в действительности бонды нередко задерживались во флоте на более продолжительное время¹⁶¹. Недаром они жаловались на длительность службы¹⁶².

Бонды старались уклониться от службы во флоте. В судебниках подробнейшим образом разработаны предписания о наказаниях за отказ служить на судах, за дезертирство из флота, за уклонение от включения в корабельный округ и т. д. В одном из постановлений сказано: "Если человек бегает из одного фюлька в другой и из четверти в четверть с тем, чтобы спастись от лейданга, и нигде не исполняет своей службы и если он будет в этом обвинен и изобличен, он будет поставлен вне закона"¹⁶³. Здесь же говорится о бондах, пытавшихся приуменьшить сведения о численности членов своего хозяйства и тем самым облегчить ложившееся на них бремя службы; среди этих бондов были как владельцы рабов, так и не имевшие таковых, т. е. крестьяне разной степени зажиточности. В других титулах авторы судебника считают необходимым вновь вернуться к вопросу об уклоняющихся от исполнения флотской службы¹⁶⁴. Бегство с корабля каралось не менее жестоко, причем ответственность возлагалась и на командира экипажа¹⁶⁵. Столь же подробны постановления о карах за эти проступки и в "Законах Фростатинга"¹⁶⁶. Обилие таких предписаний с несомненностью свидетельствует о том, что бонды были крайне обременены флотской повинностью и не хотели ее нести¹⁶⁷.

На населении лежала также повинность снабжать продовольствием команды кораблей. В противном случае виновным опять-таки угрожали суровые наказания¹⁶⁸.

Помимо службы во флоте, бонды за собственный счет должны были строить корабли и заменять новыми судами пришедшие в негодность или недостающие. Поэтому с населения корабельных округов взимались средства для оплаты судостроителей и снаряжения кораблей всем необходимым. Любая нехватка в оснастке, малейшая небрежность в снаряжении судна карались штрафами в пользу конунга¹⁶⁹. Лес для постройки судов разрешалось рубить где угодно, и ни один владелец не мог этому воспротивиться. Равным образом для постройки корабля могло быть занято любое подходящее место¹⁷⁰. Как сказано выше, от каждого фюлька выставлялось немалое количество кораблей, например в Вестланде – от 10 до 24, поэтому расходы населения по их постройке и снаряжению были чрезвычайно велики.

XII век в истории Норвегии был веком внутренних смут, междоусобиц, борьбы хёвдингов и претендентов на престол, а последняя его треть и начало следующего столетия наполнены гражданскими войнами, разделившими страну на два лагеря. То и дело вспыхивали вооруженные конфликты с соседними странами. Военные действия на скандинавском Севере в тот период велись преимущественно на море, близ побережья или во фьордах. Флот, как об этом рассказывают саги, нес огромные потери и неоднократно подвергался уничтожению. В такой обстановке заботы о строительстве новых судов, об их снаряжении и о пополнении их экипажей ложились на плечи крестьян тяжелым бременем.

При известии о появлении неприятеля в норвежских водах по стране, вдоль всего побережья, посылалась на специальном судне железная стрела (herör – знак о призыве во флот). Получив ее, все бонды в течение пяти суток были обязаны явиться на корабли, к которым были приписаны. Оставшиеся по домам объявлялись вне закона, "ибо в такое время все – и свободный и раб – должны явиться [во флот]". Конунг во время вторжения неприятеля мог потребовать от бондов предоставления ему заложников, "если он опасается, что люди готовы ему изменить"¹⁷¹. Это предписание, зафиксированное в "Законах Гулатинга" и повторенное затем в "Ландслове"¹⁷², как нельзя лучше характеризует средства, к которым приходилось прибегать королевской власти для того, чтобы заставить население служить во флоте во время войны.

Многочисленные тяжелые штрафы, грозившие бондам за уклонение от службы во флоте, свидетельствуют о том, с каким трудом королевская власть принуждала их к несению этой повинности, являвшейся одной из причин кризиса крестьянского хозяйства. В конце концов система лейданга обнаружила свои невыгодные стороны и для государства, которое в XII и XIII вв. стало отчасти опираться на профессиональное рыцарское войско. С этого времени лейданг стал использоваться государственной властью более гибко: он мог быть частично заменен ежегодным налогом, на который перешло это название¹⁷³. Замена военной службы налогом началась в Юго-Западной Норвегии, затем произошла и в Трёндалаге¹⁷⁴. Налог уплачивался маслом, мукой и другими продуктами крестьянского хозяйства и приобрел со временем характер поземельной подати. Но полного освобождения от военной службы бонды так и не получили¹⁷⁵.

О службе в пешем ополчении памятники права не содержат специальных постановлений. В них лишь сказано, что все свободные люди обязаны весною являться на тинг, на котором производилась проверка имевшегося у них оружия. Каждый должен был иметь полный набор "народного оружия": боевой топор или меч, копье и щит с металлическими пластинками, а сверх того – лук со стрелами. При отсутствии этого оружия или неполном снаряжении воин подвергался штрафу¹⁷⁶. В "Законах Фростатинга" сделано красноречивое добавление: "и до тех пор, пока человек не обзаведется этим оружием, он не должен пользоваться правом на получение возмещении (réttr)". Здесь можно видеть связь между личными правами свободного и его обязанностями, но характер этой связи изменился по сравнению с правами-обязанностями члена варварского общества, составлявшими сущность его полноправия. Пользование правами свободного человека обусловливалось исправным исполнением воинской повинности перед государством.

Обладание оружием стало отныне не столько правом, сколько обязанностью крестьянина.

В случае необходимости в ополчении должны были служить не одни лишь свободные, но и зависимые люди. Поэтому в источниках, особенно часто в сагах, встречается выражение, которое дает представление о всеобщем характере набора: þegn ok þræll – "свободный и раб"¹⁷⁷. Раб, убивший на войне неприятеля, делался свободным¹⁷⁸. В сагах много раз рассказывается, как норвежские конунги созывали ополчение бондов. Сплошь и рядом лейданг созывался из года в год¹⁷⁹.

Таким образом, крестьянское ополчение продолжало оставаться важной составной частью вооруженных сил, и воинская повинность неукоснительно взыскивалась с бондов конунгами как при войне с соседними государствами, так и во внутренних войнах XII и начала ХШ в. (см. гл. IV). Конунги неоднократно принуждали бондов воевать, силою сгоняя их в войско¹⁸⁰.

Земледельческий труд в суровых природных условиях Норвегии требовал много времени и стоил постоянного напряжения сил; для зимнего стойлового содержания скота было необходимо большое количество корма, заготовка которого также являлась чрезвычайно трудоемким делом. Достаточно сказать, что одним из аргументов, которые приводили норвежские бонды против принятия христианства, было то, что соблюдение церковных праздников лишит их возможности прокормить себя и своих близких¹⁸¹. Естественно, что всякие дополнительные потери времени ощущались бондами как исключительно тяжелый ущерб их хозяйству. Но исполнение ими государственных повинностей вело как раз к новым огромным и невозместимым тратам времени и сил, нужных не только для собственного содержания, но и для уплаты ренты собственнику земли, налогов государству и поборов в пользу церкви.

Помимо указанных повинностей, бонды были обязаны предоставлять конунгу по его требованию всех своих лошадей¹⁸²; при поездке епископа по фюльку ему также нужно было поставлять лошадей¹⁸³. На крестьянах лежала забота о строительстве и ремонте церквей в фюльках, о ежегодном ремонте дорог и мостов в фюльках и корабельных округах, для чего домохозяева должны были предоставлять работников¹⁸⁴. Бонды должны были дежурить у сигнальных огней, с помощью которых извещали о нападении неприятеля и указывали путь кораблям, и несли другие службы¹⁸⁵.

3

Народное ополчение было основой военной организации не только в Норвегии, но и в других скандинавских странах в раннее Средневековье. Разительное сходство наблюдается как в основных чертах, так и в отдельных элементах и самой терминологии. Отсюда – попытки историков искать общее происхождение древнескандинавского лейданга (швед. ledung, дат. и норв. leding), предполагать заимствование этой системы шведами и норвежцами из Дании. Как бы то ни было, деление прибрежных районов на корабельные округа, от которых выставлялись за счет местного населения боевые корабли, наблюдалось повсеместно на севере Европы. По предположениям исследователей, это военное устройство восходит по крайней мере к эпохе викингов и, вероятно, связано с морскими экспедициями той поры. Эти предположения находят некоторое обоснование в текстах рунических надписей и других памятниках. Было бы ошибкой недооценивать степень организованности викингов.

Большое влияние на современные представления об организации и эволюции скандинавского лейданга оказали исследования датского историка Э. Арупа¹⁸⁶. По его мнению, датские местные вожди, ходившие в походы против других стран, стремились привлечь к участию в своих воинских предприятиях также и бондов, ибо содержание больших дружин профессиональных воинов обходилось им слишком дорого. Многие сельские жители стали уходить на лето в морские экспедиции, рассчитывая на получение доли в захваченной добыче. Во главе походов стояли хёвдинги и их дружины, бонды поставляли за свой счет корабли и провиант. Саксон Грамматик рассказывает о порядке раздела добычи, якобы установленном легендарным конунгом Фроди: конунгу доставалось золото, воинам – серебро и оружие, но захваченные корабли шли бондам, на которых лежала забота о снаряжении флота¹⁸⁷. Аруп полагает, что подобный порядок восходит ко времени, когда бонды поставляли выстроенные ими корабли и провиант, но вождь-штурман (styresmanden), как он назван уже в знаменитой рунической надписи о конунге Свейне, составлял команду корабля из своих дружинников – хускарлов.

Такая организация лединга была еще добровольной и основывалась на местном самоуправлении¹⁸⁸. Решение о походе принималось на тинге, и вождь нуждался в согласии бондов¹⁸⁹. Видимо, лишь с установлением прочной королевской власти, с XI в., король приобрел право требовать со всего населения Дании исполнения по его приказу военной службы. Однако и в это время королям приходилось сталкиваться при созыве ополчения со значительными трудностями: так, против короля Кнута II в 1086 г. поднялось восстание бондов, отказавшихся отправиться вслед за ним в поход на Англию, и король был убит. Власть датских королей над ледингом несколько укрепилась в начале XII в. Теперь командиры кораблей – местные предводители – в большей мере признавали верховенство короля. В частности, король приобрел право взыскивать штрафы с уклонявшихся от участия в лединге¹⁹⁰.

Однако преобразование лединга в государственную организацию полностью произошло лишь при Вальдемарах, в конце ХП и XIII вв., когда войны против вендов, а затем и германских князей вызвали необходимость в расширении и упорядочении вооруженных сил Дании. Ежегодные созывы лединга превратились для бондов в тяжелую повинность, утратившую характер добровольного участия в народной обороне страны. От корабельных округов бонды снаряжали воинов. От каждого бонда требовалось наличие исправного оружия в полном наборе (folkvaaben). Одновременно в Дании стало обнаруживаться всеобщее стремление избавиться от исполнения обременительной военной службы и связанных с нею расходов. С этого времени она стала заменяться уплатой налога. Окончательно в налог лединг был превращен в начале XIII в.¹⁹¹ Корабельный округ (havne) стал фискальной единицей. Для войн против Германии Вальдемару II требовалось тяжело вооруженное профессиональное войско. Поэтому вместе с реформой лединга военная служба стала монополизироваться рыцарями, освобожденными с этой целью от уплата лединга. Так стало складываться новое сословное деление¹⁹².

Подобные же основные этапы развития военной организации прослеживаются и в Швеции¹⁹³. И здесь лединг существовал уже в XI в., если не ранее¹⁹⁴. Магнаты имели возможность созывать бондов определенной области для участия в военной экспедиции. Впоследствии королевская власть достигает соглашения с этими магнатами для того, чтобы использовать ополчение в своих целях. Современный шведский историк К. Г. Андре пишет о "сотрудничестве короля с хёвдингами". Это сотрудничество подготавливало почву для ленных отношений¹⁹⁵. Как и в Дании, в Швеции первый налог возник в результате замены воинской повинности платежами. В XIII в. после ком мутации ледунга шведские магнаты стали получать освобождение от его уплаты на условии исполнения рыцарской службы. В слой фрельсов (frälse), свободных от налога, включалось и духовенство. Фрельсом, освобожденным от податей, был землевладелец, крестьяне которого платили налог-ледунг ему, а не королю, причем это освобождение от налоговой повинности со временем переходило с лица, его получившего, на земельное владение. Так возникла привилегированная знать, носительница феодальных тенденций в Швеции¹⁹⁶.

Андре, развивая теорию Арупа, вместе с тем считает нужным более определенно говорить о феодальной эволюции военно-податного устройства как в Швеции, так и в Дании в XII и XIII вв. Признавая большое влияние западноевропейских ленных институтов на датское общественное устройство, Андре справедливо указывает на то, что восприятие этого шедшего извне влияния было облегчено наличием соответствующих предпосылок в социальной структуре самой Дании¹⁹⁷. Соответствующее развитие, как мы видели, он констатирует и для Швеции.

Изложенные выше взгляды на характер шведского л едун га и его эволюцию на протяжении XI-ХШ вв. разделяет и Е. Русейн, также подчеркивающий большую роль магнатов в военной организации¹⁹⁸. Как и Андре, Русейн склонен видеть в хёвдингах, упоминаемых в рунических надписях, не крупных землевладельцев, а военных предводителей, стоявших во главе ополчения бондов. Административное деление некоторых шведских областей явно связано с организацией ледунга¹⁹⁹. С другой стороны, ледунг, когда он превратился в налог, оказался основой земельной ренты²⁰⁰. Проблему отношений между военным служилым сословием и королевской властью Русейн считает общей для всех скандинавских стран и важной для понимания роста в них феодальных тенденций²⁰¹.

Сопоставление взглядов современных ученых на историю военной организации в Дании и Швеции с изученным выше материалом по истории норвежского лейданга свидетельствует о широкой степени совпадения военных и податных институтов во всех трех скандинавских странах и даже об относительной синхронности совершавшихся в них изменений (в Норвегии они, по-видимому, начались раньше). Норвежские источники богаче содержанием и позволяют нарисовать более детальную картину лейданга и его организации. Вместе с тем в военном строе средневековой Норвегии наблюдаются существенные особенности, на которых необходимо остановиться.

Первое обстоятельство, привлекающее наше внимание, заключается в том, что, исходя из норвежских данных, нет оснований видеть в командире (штурмане) корабля, входившего в королевское ополчение, бывшего независимого хёвдинга или его потомка, как это делают некоторые датские и шведские историки. Несомненно, и мы выше имели возможность в этом убедиться, что и в Норвегии лейданг первоначально составлялся из ополчений, возглавлявшихся отдельными херсирами и другими независимыми предводителями. Однако по мере укрепления королевской власти бывшие местные хёвдинги были отстранены от руководства флотом и ополчением. Памятники XII и ХШ вв. со всей определенностью говорят, что король волен назначать командирами кораблей тех лиц, каких ему заблагорассудится²⁰². Любопытно, что в судебниках предусмотрены наказания для тех, кто отказывался выполнять функции штурманов. Между тем в "Ландслове" возникает новый мотив: за труды штурман получает плату из "денег бондов", "если только он не получил уже лена либо вейцлы от короля"²⁰³. Таким образом, командир корабля (stýrimaðr) нередко мог быть королевским ленником или вейцламаном. Видимо, капитаны кораблей к этому времени уже настолько возвысились, что были включены в состав правящего класса и их должность стала считаться привилегией.

Иными словами, между вождями местных ополчений – херсирами и другими представителями родовой знати X в. и командирами кораблей в королевском флоте XII и ХШ вв. не было преемственной связи, как невозможно вообще ее установить для норвежской старой "дофеодальной" знати и служилым слоем периода завершения политического объединения страны²⁰⁴. Если отношения между конунгом и местными хёвдингами поначалу и строились на основе соглашения и сотрудничества, то реорганизация норвежского лейданга в XI-XIII вв. сопровождалась глубокими социальными переменами: теперь король был полновластным и единственным военным господином в стране, а все другие военачальники и командиры были его служилыми людьми и вассалами.

Другое обстоятельство, свидетельствующее об отличии военного строя средневековой Норвегии от военного строя Швеции и Дании, более существенно. Если в этих странах коммутация народного ополчения была более или менее полной и бонды, переведенные на налог-лединг (ледунг), как правило, освобождались от несения военной службы, то в Норвегии введение военного налога ни в XII, ни в XIII вв. не привело к исчезновению ополчения бондов. Поэтому в "Ландслове" сохраняется двойственность в понимании лейданга: то это налог, то – участие в воинском ополчении²⁰⁵. В мирное время король взыскивал с населения налог, сохраняя, однако, право созывать вместе с тем и половину ополчения (halfs almennings)²⁰⁶. Во время войны, нападения врага на Норвегию или ее владения (skatlönd), король мог созвать полное ополчение (allan almenning), и никто не смел уклониться от этой повинности²⁰⁷. На бондах по-прежнему лежала повинность строить и снаряжать за свой счет (af bonda fe) корабли²⁰⁸. В "Ландслове" очень подробно воспроизводятся все основные положения областных судебников, касающиеся военной службы бондов, их обязанности иметь в полном порядке оружие, состоять в корабельных округах и многие другие. Военный налог, ставший к этому времени всеобщим и главным побором, взимавшимся казной с населения Норвегии²⁰⁹, скорее лег на его плечи тяжелым дополнительным бременем, нежели заменил воинскую повинность. Правда, численность кораблей, предоставления которых требовал король с населения Норвегии, в XIII в. была несколько сокращена²¹⁰. Но несмотря на то что воинская повинность изжила себя, вся система лейданга осталась в силе.

Закон по-прежнему предписывал, чтобы каждый мужчина имел вооружение. Но в то же время требования относительно качества и характера оружия возросли. Как мы видели, в "Законах Гулатинга" под "народным вооружением" (fólkvápn) имелись в виду боевой топор или меч, копье и щит с не менее чем тремя небольшими металлическими пластинами, а также лук с двумя дюжинами стрел²¹¹. Из "Законов Фростатинга" следует, что таково было вооружение бонда – главы домохозяйства, а неженатый молодой человек (drengmaðr) должен был иметь fólkvápn, исключая лук и стрелы²¹². Между тем в "Ландслове" содержится уже целый перечень вооружения, из которого явствует, что обязательное наличие его у того или иного лица зависело от его доходов²¹³. Человек, имеющий 6 марок (дохода?), помимо своей одежды, должен был представить на тинге, где осматривали оружие, красный щит с двойным ободом, копье, меч или хорошо отточенный боевой топор. Человек с 12 марками (не считая его платья) должен был иметь все вышеозначенное оружие и, сверх того, щит и стальной шлем с маркой мастера, который его изготовил²¹⁴. Человек с 18 марками (опять-таки не считая его одежд) должен был быть вооружен щитом, стальным шлемом, панцирем или кольчугой, помимо "народного оружия". Лишь после этого перечня "Ландслов" упоминает холостых молодых людей и тех, "кто имеет меньше имущества (er minna fe eigu), чем было сказано": все они могли ограничиться простыми щитами, копьями и мечами либо боевыми топорами. Наконец, упоминается "работник (uerkrmaðr), который в первый раз поступил на службу и получил полную плату": он обязан обзавестись в первое лето боевым топором, на второе лето щитом и на третье – копьем. Все лица, не имеющие соответствующего их достатку вооружения, были повинны уплатить штраф за каждую недостающую часть его, а те, у кого не окажется никакого оружия, лишались права на получение половины возмещения, т. е. делались неполноправными. Такого человека "Ландслов" так и называет – halfrettis maðr ("человек с половинными правами", с половинным возмещением)²¹⁵.

Эту картину дополняет предписание о вооружении людей, связанных с королем присягою личной верности (konongs handgengnirmen), которое содержится в "дружинном уставе" (Hirðskrá). Этот документ пронизан идеологией привилегированной элиты норвежского общества XIII в. и стремлением поднять классовое самосознание служилых людей и дружинников короля. Личное оружие рассматривается в нем как одно из важнейших отличий знатного воина от простонародья. Чтение списка оружия, которым должны обладать приближенные короля, как бы переносит нас на континент феодальной Европы: французские, английские и латинские термины встречаются на каждом шагу. Согласно этому предписанию, наиболее мощное оружие должны иметь лендрманы и сюсломаны, ибо они более всего отмечены государем. Командирам дружины (skutilsveinar)²¹⁶ полагалось кожаная куртка, надевавшаяся под кольчугу²¹⁷, кольчуга, состоявшая из капюшона, рубахи, штанов и перчаток, шлем или стальная шапка, меч, копье, надежный щит, защитная пластина на груди, лук или самострел. Дружинник (hirðmaðr) также должен был носить кольчугу, стальную шапку, меч, щит, копье, лук с тремя дюжинами стрел. Особая категория в дружине – гости (gestir) и младшие дружинники (kertisveinar) имели тоже самое, но лук с двумя дюжинами стрел. Особое положение короля и его дружины, гласит устав, требует от них наличия хорошего оружия²¹⁸.

Что касается простого народа, то устав ссылается на "все старые судебные книги страны", которые устанавливают "законное оружие бондов": для полного бонда (fullum bonda) по его статусу (i sinni stet)²¹⁹, для мелкого крестьянина (æinuirkium) по его статусу, а также и для рабов, если в них возникает нужда во время войны²²⁰.

Эти постановления представляют большой интерес. Они отражают те изменения в военной технике, которые произошли с XI по XIII в. и привели к тому, что старинное "народное оружие" эпохи викингов оказалось уже далеко недостаточным и годилось только для наименее обеспеченных категорий бондов, а равно и для лиц, не имевших собственного хозяйства и находившихся в услужении. Одновременно произошли глубокие перемены и в составе норвежского общества – оно раскололось на антагонистические классы. Соответственно, если прежде, в период записи областных судебников, все свободные, считавшиеся равноправными и полноправными, должны были обладать и одинаковым оружием, то теперь, в XIII в., законодатель считал необходимым дифференцировать население на ряд имущественных категорий, среди которых лица, обладавшие одним лишь "народным оружием", оказались на низшей ступени социальной лестницы. Зажиточная верхушка бондов, как и служилые люди короля, знать вообще, уже были обязаны владеть более совершенным вооружением, характерным для феодальной эпохи. Главной силой в норвежском войске, как и во всей Европе, сделались воины, одетые в броню или кольчугу, т. е. рыцари. Как видим, появление этого термина (riddari), как и термина "барон" (barún) в норвежских памятниках права второй половины XIII в. было вполне оправдано²²¹. Нельзя, наконец, не отметить, что для определенной прослойки бондов это постановление означало дополнительные расходы на приобретение более совершенного, но и дорогостоящего оружия. Право обладания оружием превратилось окончательно в государственную повинность. Только боеспособный и вооруженный человек мог сохранить свой прежний личный статус.

Таким образом, совершенно определенно проводя резкую грань между тяжеловооруженными воинами-рыцарями, дружинниками и другими служилыми людьми короля, с одной стороны, и простыми ополченцами, снаряжавшимися традиционными викингскими топорами и копьями, с другой, королевская власть вместе с тем не была склонна избавить норвежских бондов от исполнения воинской повинности. Военная служба в Норвегии, не в пример другим феодальным государствам, не стала окончательно привилегией и монопольным занятием господствующего класса. Видимо, с военными задачами, которые стояли перед норвежским государством в XIII в., справиться одними лишь силами королевских дружинников и других профессиональных воинов было невозможно. Господствующий класс не был достаточно могущественным, богатым и многочисленным, чтобы довести процесс общественного разделения труда, характерного для феодального строя, до его завершения. Многие служилые люди короля имели слишком скромный достаток и не могли всецело отдаться исполнению воинской службы рыцарей. В природных условиях Норвегии конное войско не находило простора для своих действий, и флот и пехота неизбежно должны были играть большую роль²²². По всем этим причинам крестьянство, сохранявшее свою личную свободу, продолжали привлекать к воинской службе.

Налог и военная служба, ставшие в Дании и Швеции признаками классового размежевания (на бондов было возложено бремя налогов, а на привилегированных – воинские занятия при условии освобождения от налога), в Норвегии лежали как на крестьянстве, так и на высшем классе, хотя в разной форме и в неодинаковой мере. Военный класс не превратился здесь во фрельсовое сословие, освобожденное от налогов; привилегии могли дароваться королем только в индивидуальном порядке отдельным лицам и некоторым церковным учреждениям. Феодальная структура общества не приняла, таким образом, в Норвегии ясно выраженного сословного деления. Но этот признак "незавершенности" норвежского феодализма вместе с тем есть показатель особого его характера. Феодальный строй своей главной осью имел в Норвегии королевскую власть. Вокруг нее группировался господствующий класс, в основном совпадавший с дружиной-хирдом; при посредстве государственного обложения в немалой мере осуществлялась и эксплуатация крестьянства²²³.

4

Государственные повинности, которые должны были исполнять норвежские бонды, были для них тягостны прежде всего потому, что отрывали их от хозяйства. В этом отличие государственных повинностей от феодальной земельной ренты, которая, будучи всегда бременем для крестьянина, в определенные периоды все же могла явиться вместе с тем и своего рода стимулом для повышения производительности его труда. При господстве в Норвегии натурального хозяйства обременительные публичные повинности лично свободных бондов явились немаловажным (хотя, разумеется, отнюдь не единственным) фактором экономического застоя и последующего упадка в конце XIII и XIV вв.

В силу ряда причин в Норвегии раньше, чем в других скандинавских странах, укрепляется государственная власть²²⁴, игравшая очень важную роль в эксплуатации крестьянства – как той его части, которая была втянута в феодальную зависимость (лейлендинги), так и бондов, сохранявших свою земельную собственность. Именно в условиях феодальной государственности свобода непосредственных производителей превращается в фактор их угнетения, которое особенно отрицательно отражалось на крестьянине и его хозяйственной деятельности.

Эксплуатация бондов государством, становившаяся системой по мере укрепления власти конунга Норвегии, встречала с их стороны упорное сопротивление. В норвежских условиях, исключавших столь интенсивное притеснение и насилие над крестьянством со стороны сеньоров, какое имело место во многих других странах Европы, крестьяне чаще страдали не от засилья крупных собственников, а именно от политики центральной власти. Их волнения вызывали не столько ренты, взимавшиеся частными владельцами со своих лейлендингов, сколько все учащавшиеся попытки конунгов принудить массу бондов служить интересам государства. Решительное нежелание бондов поставить себя и свое хозяйство на службу королевской власти выражалось в разных формах. Иногда населению отдельного фюлька удавалось добиться от конунга согласия предоставить ему некоторые льготы: не взимать с него те или иные поборы и повинности²²⁵.

Еще чаще бонды пытались сохранить в неприкосновенности старинные обычаи и вольности. Под этим лозунгом они боролись в X и начале XI в. против введения христианства, видя в нем посягательство не только на "веру отцов", но и прежде всего на весь их традиционный жизненный уклад и независимость. Как передает Снорри, в крещении бонды усматривали угрозу их порабощения²²⁶. Мотив сохранения бондами своей самостоятельности часто повторяется в "королевских сагах"²²⁷.

В этой связи заслуживают внимания чрезвычайно интересные с точки зрения изучения политической обстановки в Норвегии в конце 30-х годов XI в. висы скальда Сигвата Тордарсона, известные под названием "Откровенные висы" (Bersöglisvísur). История их создания такова. Во второй половине 20-х годов значительная часть норвежской знати, недовольной крутой политикой конунга Олава Харальдссона, перешла на сторону Кнута датского, и Олаву пришлось бежать из Норвегии. Его попытка вернуть себе норвежский престол завершилась гибелью Олава в битве при Стикластади-ре (в 1030 г.), в которой против него сражались бонды Трёндалага, возглавляемые хёвдингами. После гибели Олава власть над страной перешла к датчанам, но чинимые ими притеснения вызвали восстание, и через несколько лет конунгом был провозглашен сын Олава Магнус, воспитанный на Руси. Новый конунг жестоко мстил тем хёвдингам и бондам, которые в свое время выступили против его отца; одни были принуждены отправиться в изгнание, другие подвергались тяжелым штрафам и конфискациям, у иных по приказу конунга был истреблен скот и т. д. Такое поведение Магнуса Олавссона вызвало большое недовольство среди бондов, опасавшихся за свою собственность, и перед угрозой восстания друзья конунга решили убедить его в неразумности его политики. Переговорить с Магнусом было поручено Сигвату Тордарсону, дружиннику покойного конунга Олава, оставшемуся верным и его наследнику²²⁸, "Откровенные висы" представляют собой своего рода обращение друзей Магнуса, рисующее сложившееся в стране положение, и содержит рекомендации относительно дальнейшей внутренней политики.

После восхвалений по адресу Олава Харальдссона Сигват подчеркивает, что в Норвегии популярностью и поддержкой народа пользовались те конунга, которые соблюдали законы²²⁹. Население, продолжает скальд, возлагало большие надежды на молодого конунга. Сигват привык откровенно говорить со своим покойным господином, так же он хотел бы держаться и с Магнусом. "Бонды жалуются, если только они говорят правду, что для них теперь установлен иной, худший закон, чем тот, который ты им пожаловал в Ульвасунде" (т. е. по приезде в Норвегию). Сигвату поручили попытаться отговорить конунга от борьбы с его народом (folkorrosta) южнее Согна²³⁰; скальд ютов защищать конунга мечом, "но до каких пор его страна будет опустошаться раздорами?.. Кто побуждает тебя, воинственный конунг, нарушать собственные обещания (at ganga á bak mölum þínum)?.. Тебе подобает быть верным своей присяге". Сигват намекает на те обязательства соблюдать народное право, которые, очевидно, Магнус дал бондам, став конунгом. "Кто подстрекает тебя, воин, убивать скот подданных (bú þegna)? Для конунга слишком опрометчиво поступать так в пределах страны; никто до сих пор не давал юному государю подобного совета; конунг, я убежден, что твоим людям претит такой разбой; народ ожесточен (herr er reiðr). Плохо, если все седовласые люди настроены против князя, которому, как я слышал, они грозят. Это необходимо своевременно предупредить, – крайне опасно, когда участники тинга (þingmenn) склоняют голову и прячут носы в плащи; бонды стали молчаливы. Обрати внимание, карающий воров, на брожение в народе, о котором стало известно..., прислушайся к желанию бондов. Можно сказать, все говорят одно: "Мой государь завладел одалем подданных (Dróttinn mínn legr eign sína á óðöl þegna)"; добрые бонды ворчат; человек, которого принуждают отдать полученное от отца наследство служилым людям конунга (hinn es selr út föðurleifð sína konungs greifum)²³¹, вследствие опрометчивого приговора, считает это грабежом. Предоставь, наконец, бедному наравне с богатым пользоваться благом твоих законов, сеньор Норвегии²³²; будь милостив и держи свое слово"²³³. Конец песни, не представляющий в данной связи интереса, опускаем.

Как передают авторы "королевских саг", Магнус внял совету Сигвата, репрессии прекратились. Конунг велел составить свод законов, который применялся в Трандхейме и носил название Grágás ("Серый гусь"). Народ прозвал Магнуса Добрым²³⁴.

Но конфликт между бондами и государственной властью, проявившийся при ярле Хаконе, конунгах Олаве Трюггвасоне и Олаве Харальдссоне, не мог быть изжит даже при помощи более осторожной политики, к которой призывали скальд Сигват и другие друзья Магнуса Олавссона; этот конфликт коренился в самой природе социальных отношении, в сущности норвежского государства. Он обостряется при конунге Харальде Сигурдарсоне, в 60-е годы XI в., т. е. именно в тот период, когда укрепилась королевская власть, получившая возможность более решительно вмешиваться в жизнь населения и, в частности, полностью взявшая под свой контроль систему обороны страны. Но сопротивление крестьянства отнюдь не было сломлено. Снорри сообщает, что при Харальде Сигурдарсоне бонды Упплёнда отказывались платить подати конунгу (skyldum ok sköttum), чем навлекли на себя его гнев²³⁵. Однако автор Fagrskinna проявляет в этом вопросе большую осведомленность. По его словам, упплёндцы заявляли, что они получили от Олава Святого широкие привилегии, каких не имело население других частей Норвегии (в том числе льготы в отношении поставок судов для лейданга)²³⁶, за то, что при подчинении им Норвегии они оказали ему вооруженную помощь, выставив войско. Между тем Харальд Сигурдарсон добивался того, чтобы "единое право конунга было во всей Норвегии" (at einn skylldi konongs rettr um allan Noreg).

С этой целью он предпринял карательную экспедицию против нескольких фюльков Упплёнда, все опустошая и сжигая на своем пути. Авторы "королевских саг" цитируют стихотворения скальдов – очевидцев экспедиции Харальда. Тьодольв Арнорссон воспевает "дела, при помощи которых конунг опустошил поля упплёндцев, чтобы восстановить порядок". Бонды (landkarlar), продолжает скальд, "не давали разгневанному конунгу возможности поддерживать закон в стране; народ творил неподобное..., конунг... добивался, чтобы народ вел себя, как положено..., огонь был наказанием; конунг приказал, и высокое пламя привело несчастных бондов к покорности. Имущество грубых подданных горело, огонь охватывал крыши..., люди молили сохранить им жизнь...". Скальд не сомневается в справедливости кар, обрушившихся на бондов. "Справедливый Харальд наказывал подданных за заносчивость; я убежден, что люди конунга получили каждый по заслугам..."²³⁷. Тьодольв свидетельствует, что Харальд приказывал побивать камнями виновных в сопротивлении ему, выкалывать у них глаза. Другой скальд – Арнор Тордарсон, рассказывая о расправе Харальда с бондами, отмечает: "Это родовая черта, что конунг сжег дома упплёндцев"²³⁸, имея в виду, что подобные меры принимал еще Олав Харальдссон при введении христианства²³⁹. Таким путем были опустошены фюльки Raumaríki, Heiðmörk, Háðaland и Hringaríki. "Порядок" был восстановлен, бонды приведены к повиновению. Вполне справедливо Харальд Сигурдарсон называл самого себя: "ненавистный бондам" (leiðar búmönnum)²⁴⁰. Его прозвали "жестоким правителем" (hardráðr)²⁴¹.

Весьма показательно, что восставшие бонды Упплёнда отказывались не только платить налоги, но и нести воинскую повинность (útgörð), тяжелым бременем ложившуюся на их плечи.

О многочисленных выступлениях бондов – неизменно против королевской власти – в период "гражданских войн" XII в. речь будет идти в следующей главе. Нужно еще раз подчеркнуть, что часто вспыхивавшие восстания бондов явились ярчайшим проявлением того неискоренимого антагонизма, который существовал между ними и государством. Отношения между бондами и королевской властью составляли лишь одну сторону их положения в обществе. Но этот аспект их жизни по мере укрепления раннефеодального государства приобретал все большее значение. Во второй половине XII и начале XIII в. антагонизм крестьянства и государства, социальной опорой которого сделались крупные землевладельцы и служилые люди, приобрел новую остроту и вылился в ожесточенную кровавую борьбу. Тот факт, что широкие слои бондов восставали именно против королевской власти, еще раз подтверждает вывод о важной роли государственной эксплуатации крестьянства в Норвегии.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. F., 1,1.

2. G., 126, 141; L., V, 19, 5.

3. F., IV, 5; G., 178; L., IV, 18, 2; cp. L., IV, 3, 5; X, B, 8, 9.

4. G., 34,47.

5. G., 35: "Всякий человек, который нуждается в помощи тинга, может созвать его по своему желанию"; G. 161 "Тот, кто найдет в лесу мертвое тело, обязан сообщить об этом первому встреченному им человеку и созвать тинг под угрозой обвинения в убийстве. Следовательно, бонд не только имел право созывать тинг, но в определенных случаях и был обязан это делать. Ср. G., 131, 151, 253. См. Е. Hertzberg. Grundtrækkene i den ældste norske proces, Kristiania, 1874, s. 113.

6. G., 37.

7. G., 102.

8. G., 144.

9. G., 35 и F. Indl.., 15 (принудительное взыскание долга); G., 77 (выселение с незаконно захваченной земли); G., 121, 269 и др.

10. Например, F., XIV., 4: участие бондов в разделе одаля; F., XIII, 13: оценка причиненного ущерба.

11. G., 59,60 и др.

12. F., V, 46. Vápnatak упоминается еще и в "Ландслове". L. I, S, 3.

13. Lnb. Ísl., bls. 33-34.

14. Hkr Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 54-56.

15. Ibid., kap. 56.

16. Ibid., kap. 65, 67. Ср. J. Schreiner. Trøndelag og rikssamlingen. – "Avhandlinger utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo. II, Hist.-Filos. Klasse", 1928, № 3, S. 33 ff.

17. G., 3: Штрафы, уплачивавшиеся на Гулатинге, принадлежали всем его участникам (Gulaþings menn); F., VII, 2: Штраф за отказ принимать участие в постройке корабля для защиты страны шел в пользу бондов-тингманов, если арман (ármaðr) конунга не помогал им наказать виновного.

18. G., 71. Ср. G., 141. Ср. еще G., 37, 46, 47 (запрещение бондам прибегать в судах к помощи лендрманов и других знатных людей).

19. G., 152,253; F., X, 33. Однако по F. Indl., 12 (позднейшее постановление 1260 г.) арман уплачивал лишь половину штрафа, другая половина шла конунгу. Здесь арман приравнивался к другим служилым людям конунга – сюсломанам (syslomaðr eða armaðr). По мнению Ю. Скрейнера (Kongemakt og lendmenn i Norge i det 12. århundre. "Scandia", Bd. IX, H. 2, 1936, s. 169 сл.), в Трёндалаге арманы первоначально были служащими крестьянских тингов и лишь впоследствии превратились в слуг конунга. Полемику между Скрейнером и Е. А. Сейпом см.: Н. Т., 32. bd., 1940-1942, s. 117-121, 199.

20. F., IV, 50-52.

21. F., I, 2: Eigi scolo lendir menn koma í lögrétto nema búendr gefi leyfi til. Cp. F. X, 16: запрещение лендрману присутствовать на третейском суде и на тинге, если у него нет собственного иска.

22. G., 3.

23. См., например, Morkinskinna, s. 181.

24. L., I, 2.

25. L., I, 1, 2.

26. L., I, 3, 1.

27. Приговор выносил именно лагман (lögmaðr). Его решение не мог нарушить никто, кроме самого короля (L., I, 11, 3).

28. L., I, 4, 4: в случае несогласия, возникшего среди членов лагретты, решение принимают лагман и согласные с ним судьи, "если только королю не покажется более законным иное". Ср. L., I, 5, 3: нарушение приговора, вынесенного лагреттой, карается штрафом, взимаемым, однако, не в пользу ее членов, а в пользу короля и истца.

29. L., I, 11, 3: ...þui at hann er ifir login skipaðr. Этот принцип был навеян церковью (pririceps legibus solitus est). См. A. Bue. Magnus Lagabøters landslov. – KHL, XI. Bd. København, 1966, s. 235.

30. Не только судебники, но и частично "Ландслов" представляли собой записи устных докладов о праве и обычаях (lögsaga, lögtala), которые делали "хранители права", законоговорители на тингах. В Исландии высшей должностью на общем собрании – альтинге являлась должность законоговорителя (lögsögumaðr). Огромную роль лагманы играли на тингах в Швеции.

31. А. Taranger. Om kongevalg i Norge i sagatiden. H. T., 30. bd. Oslo, 1934.

32. См. В "Круге Земном" рассказ о том, как Хакон Добрый был провозглашен на тинге в Трандхейме (Hkr: Hákonar s. góða, kap. 1). Когда бонды провозгласили Олава Трюггвасона конунгом на Эйратинге, он обещал им соблюдать законы (Fagrskinna, kap. 21). Олав Харальдссон просил бондов провозгласить его конунгом над Норвегией, обещая за это соблюдать законы (lögum fornum) и защищать страну от чужеземных вторжений (Hkr: Óláfs s. helga, kap. 37, 38). После смерти конунга Олава Тихого население Трёндалага провозгласило в 1093 г. конунгом Хакона Магнуссона, который "обещал трендам широкие привилегии" (rettar bœtr a magra lund) (Fagrskinnä, kap. 69). Магнус Голоногий отказался от податей с жителей Трёндалага и Упплёнда и дал крестьянам "многие права за то, что они присвоили ему имя конунга", (ос bøtti í morgo rett lanzmanna í moti þvi er þeir gafo honom konungs nafn) (Morkinskinna, s. 130).

33. G., 2. Cp. J. A. Seip. Problemer og metode i norsk middelalderforskning. – H. Т., 32. bd. Oslo, 1940-1942, s. 57 ff.; См. там же ответ Ю. Скрейнера (с. 199). Ср. A. Holmsen. Erkebiskop Eystein og tronfolgeloven av 1163. – H. T., 44 bd. Oslo, 1965, № 4.

34. См. ниже, гл. IV.

35. Saga Hákonar Sverrissonar, Guttorms Sigurðarsonar ok Inga Bárdarsonar, kap. 14. – Fornmanna sögur, 9. Bd. Kaupmannahöfn, 1835. Cp. ibid., s. 85, 145-149.

36. Fornmanna sögur, 9. Bd., s. 61. Cp. s. 97-99; Saga Hákonar konúngs Hákonarsonar, kap. 2, 12, 17, 24.

37. F., I, 5; IV, 9, 10, 57.

38. F., IV, 61.

39. G., 198. До конца XI в. существовал обычай ежегодно отпускать на волю на Гулатинге раба (G., 4). Затем этот обычай был отменен (F., III, 19), по-видимому, в связи с исчезновением рабства.

40. См. А. Я. Гуревич. Некоторые спорные вопросы социально-экономического развития средневековой Норвегии, с. 113 сл.

41. А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства..., с. 32, 33.

42. G., 131.

43. G., 136, 184; F., III, 20; IV, 7 и др. Лишь иногда, в чрезвычайных случаях, мог быть, созван тинг в тот же день, когда было совершено преступление. Однако в "Законах Фростатинга" признается, что часть тингманов не сможет прибыть на заседание, в столь короткий срок (F., V, 12).

44. F., II, 23; G., 131.

45. F., IV, 30.

46. F., X, 7. Ср. F., XV, 4; IV, 8. В "Круге Земном" рассказывается, что когда сын конунга Эйрика Кровавая Секира Гудрёд напал на Вик и потребовал, чтобы бонды приняли его в качестве конунга, бонды предложили послать оповещение о созыве тинга и согласились кормить его в течение того времени, пока не соберется тинг (Hkr Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 87).

47. F., IV, 24, 54, 56; G., 102 и др.

48. G., 131. В средневековой Исландии право-обязанность посещать альтинг распространялось на всех свободных мужчин, имевших имущество определенных размеров. Уклонявшиеся от посещения альтинга должны были платить выкуп (þingfararkaup). Малоимущие от посещения альтинга освобождались.

49. А. Тарангер не сомневается в том, что первоначально областные тинги в Норвегии были всеобщими тингами (альтингами) и лишь со временем превратились в тинги с участием представителей от бондов (А. Taranger. Atting og lagting. – H. T., 5. R., 5. Bd. Oslo, 1924, s. 3, 12, 14).

50. F., I, 1-2; L., I, 2.

51. A. Taranger. Trondheimens forfatningshistorie. – "Det kongelige Norske videnskabers selskabs skrifter". Trondhjem, 1929, № 5, s. 7; K. Maurer. Vorlesungen über altnordische Rechtsgeschichte. Leipzig, 1907, Bd. I, 2, S. 15; J. Sandnes. Trøndelags eldste politiske historie. – H. T., 46. bd. Oslo, 1967, № 1.

52. F., I, 4.

53. G., 3.

54. Cp. E. Hertzberg. Grundtraekkene i den aeldste norske proces, s. 118-119; H. Refsum. The Gulating, – "Universitetet i Bergen. Årbok 1953. Historish-antikvarisk rekke, № 1. Annen Viking kongress. Bergen, 1953". Bergen, 1956, s. 67-70.

55. F. Indl., 21.

56. G, 256.

57. L., I, 2.

58. G., 315.

59. "Ландслов" Эйратинга вообще не упоминает.

60. L., I, 2: ...sem uant er.

61. Ch. Joys. Vårt folks historie, II. Oslo, 1962, s. 235.

62. L., I, 2.

63. J. E. Sars. Til Oplysning om Folkemaengdens i Norge fra det 13. til 17. Aarhundrede. – H. X, 2, R., III. Bd. Christiania, 1882, S. 387.

64. L., I, 1: ...nefna þa menn, sem foruerks menn hafa oc þeim synazt uenastir til skila oc þeir megi þat með eiði sinum sanna.

65. См. А. Я. Гуревич. Норвежские бонды в XI-XII веках. – "Средние века", 24, 1963, с. 32-52.

66. G., 3.

67. L., I, 2.

68. Ibid.

69. См. ниже, гл. IV.

70. См. Hkr: Óláfs s. helga, kap. 78-80 (о лагмане Торгнюре в Швеции).

71. В "Ландслове" противоречие: с одной стороны, под страхом наказания запрещено появляться на тинге вооруженными (L., I, 5, 1), с другой – говорится о процедуре vápnatak (L., I, 5, 3).

72. L., I, 3.

73. L., I, 5,1.

74. См. хотя бы, "Сагу о Ньяле". Русский перевод: "Исландские саги", М.-Л., 1956.

75. В данной связи мы более подробно не касаемся недостаточно изученного вопроса о том, в какой мере судебные, законодательные и полицейские функции перешли в этот период в руки конунга и его служилых людей. См. J. Schreiner, Kongemakt og lendmenn i det 12. århundre, s. 169 ff.

76. Cp. J. A. Seip. Problemer og metode i norsk middelalder forskning. – H. T., 32. bd., Oslo, 1940-1942, s. 114-131; C. von Schwerin. Der Bauer in den Skandinavischen Staaten des Mittelalters. – "Adel und Bauern im deutschen Staat des Mittelalters", hrsg. von Th. Mayer. Leipzig, 1943, S. 363.

77. Edv. Bull. Leding. Militær- og finansforfatning i Norge i ældre tid. Kristiania og København, 1920.

78. H. S. Øberg. Leidangsordningen i lys av sagaene. – H. T., 34. bd., 7. h. Oslo, 1948.

79. См. М. И. Стеблин-Каменский. О некоторых особенностях стиля древнеисландских скальдов. – "Известия АН СССР. Отделение литературы и языка", т. XVI, вып. 2, 1957; он же. Культура Исландии, с. 97-98.

80. М. И. Стеблин-Каменский. Происхождение поэзии скальдов. – "Скандинавский сборник". III. Таллин, 1958, с. 184-187.

81. До этого при нападении неприятеля на Норвегию Хакон обращался к хёвдингам, от которых он мог ожидать помощи (þeim er honum var liðs at ván). Hkr: Hákonar s. góða, kap. 19.

82. Hkr: Hákonar s. góða, kap. 20.

83. Fagrskinna, kap. 11.

84. Ibidem.

85. См. выше, гл. II, § 1.

86. Hkr: Hákonar s. góða, kap. 1: Hákon... beiddi bœndr at gefa sér konungsnafh... en þar i mót bauð hann þeim at gera alla bœndr óðalborna ok gefa þeim óðöl sín, er á bjoggu...

87. Показательно, что в Bersöglisvísur скальда Сигвата Тордарсона (конец 30-х годов XI в.) подчеркивается, что бонды хранят добрую память о Хаконе Добром (Sigvatr Þórðarson. Bersöglisvísur, 4).

88. См. выше, гл. II.

89. Сообщение о введении Хаконом деления прибрежных районов на skipreiður признается современными исследователями правильным, по крайней мере для отдельных частей Норвегии. См. Edv. Bull. Leding..., s. 10-13; A. Holmsen. Norges historie, I Bd. Oslo, 1949, s. 186; A. Steinnes. Kor gamal er den norske leidangsskipnaden? – "Syn og Segn". Oslo, 1929, s. 65; H. Bjørkvik. Leidang. – KHL, X Bd., København, 1965, s. 434.

90. Термины hersir и herað происходят от одного и того же слова herr – "войско". На древнескандинавском языке herr означало и "войско", и "народ". Однако С. Тунберг отрицает связь между херсиром и херадом в административном отношении (S. Tunberg. Studier rörande Skandinaviens äldsta politiska indelning. Uppsala, 1911).

91. Недаром в скальдической поэзии того времени конунг очень часто именуется "повелителем херсиров" (hersa dróttinn, hersa bengill, hersa valdr).

92. Например, когда датский конунг приказал ярл у Хакону, правившему северной частью Норвегии, выступить вместе с ним в поход против германского императора, Хакон созвал ополчение со всех своих земель, а многие другие хёвдинги Норвегии привели отряды из своих областей (Hkr: Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 24).

93. Bragi enn gamli Boddason. Ragnarsdrápa, 10. Cp. Ynglinga saga, kap. 30: в древние времена "было много морских конунгов (sækonungar), которые повелевали большими дружинами, но не владели землей". В этом же смысле Снорри часто упоминает о herkonungar – военных предводителях (Hákonar s. góða kap. 4; Óláfs s. helga, kap. 4, 10. Cp. Lnb. Ísl., bls. 128,139). Но в последнем случае речь идет о herkonungr, который управлял княжеством (ríki) в Рогаланде.

94. См., например, Þórbjörn hornklofi. Haraldskvæði, 16: "Щедро одарены воины, которые играют в шахматы в усадьбе Харальда (í Haralds túni): они наделены богатствами и блестящими мечами, гуннским железом [оружием] и рабынями с востока" (Восток для норвежца IX-X вв. – это Швеция и Русь). Скальд Тьодольв из Хвинира говорил о Харальде Прекрасноволосом: "Победоносный конунг раздавал своим воинам красное золото и в изобилии кольца, блестящие кольчуга и острые мечи, роскошно украшенные, сверкающие щиты" (Þjóðolfr ór Hvini, Песнь о Харальде Прекрасноволосом, 3).

95. В отличие от других историков (например, Н. Kont. Harald Hårfagre og rikssamlinga. – "Kriseår i norsk historie". Oslo, 1952) Ю. Скрейнер полагает, что традиция, приписывающая битве в Хаврсфьорде решающее значение, недостоверна (J. Schreiner. Harald og Havsfiord. – "Scandia", Bd. IX, H. 1, 1936, s. 71-77. Ср. J. Schreiner. Slaget i Havsfjord. – "Festskrift til Halvdan Koht". Oslo, 1933, s. 111).

96. Hkr: Haralds s. ins hárfagra, kap. 18.

97. Ibidem. Ср. "Сага об Эгиде", гл. 9. "Исландские саги", с. 74-75.

98. Þjóðolfr ór Hvini (?):

Leiddisk þá fyr Lúfu.

lengr at haldask

hersa drótt

ok höfðingjum.

Flýði hverr,

sem fara mátti,

hraustra víkinga

ór Hafrsfirði.

(Den norsk-isländska skaldediktningen reviderad av Ernst A Kock. I bd. Lund, 1946, s. 12).

99. Из Англии и Франции.

100. Þórbjörn hornklofi. Haraldskvæði (Hrafnsmál), 8.

101. H. Shetelig. Det norske folks liv og historie gjennem tidene. Bd. I. Osfo, 1930, s. 226.

102. Egill Skallagrímsson. Höfuðlausn, 27, 18.

103. Sigvatr Þórðarson. Nesjavísur, 2.

104. Sigvatr Þórðarson. Vestfararvísur (ок. 1026 г.), 7, 8. Скальд Тьодольв Арнорссон, рассказывая о захвате большой военной добычи конунгом Магнусом Добрым, в дружине которого он служил, прибавляет: "Я захватил готский щит и кольчугу в битве, это я получил как свою долю; ...мне досталось превосходное оружие..., я взял шлем там, где храбрый конунг побил датчан" (Þjóðolfr Arnórsson. Magnúsflokkr, 23).

105. Если верить "королевским сагам", то еще в середине XI в. конунги не могли брать к себе на службу новых воинов без согласия дружинников (Morkinskinna, s. 105).

106. Издатель Fagrskinna Финнур Йоунссон относит это событие к 964 г. Хронология истории Норвегии в X в. неточна.

107. Hkr: Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 18; Fagrskinna, kap. 14.

108. Ярл Хакон владел фюльками Мере, унаследованными им от своих предков по материнской линии.

109. Согне-фьорд отделяет Северо-Западную Норвегию (область Фростатинга) от Юго-Западной (области Гулатинга).

110. Имеются в виду Трандхейм, Мере, Ромсдаль и Халогаланд. Перевод дан по Íslenzk fornrit, XXVI. bd. Reykjavík, 1941, bls. 245. Старый перевод (Финнура Йоунссона) несколько иной: "Воин приказал спустить на воду корабли в четырех фюльках; он видел, что весь народ хотел быть полезным" (Einarr Helgason skálaglamm, Vellekla, 22).

111. Автор Fagrskinna. (kap. 14) пишет о всеобщем ополчении – almenningr.

112. В Fagrskinna более неопределенно – "знатные люди" (tignir menn).

113. Hkr: Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 37.

114. См. Íslenzk fornrit, XXVI od., bls. 286 (комментарий Бьярни Адальбьярнарсона).

115. Tindr Hallkelsson. Drape om Hákon jari, 9.

116. Þórðr Kolbeinsson. Eiríksdrápa, 2.

117. Hkr: Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 40: "В войске ярла Хакона предводителями (höfðingjar) были Торир Олень из Халогаланда и Стюркар из Гимсар [в Гульдалене, Внутренний Трендалаг], с шестьюдесятью кораблями... Гудбранд Белый из Упплёнда [Восточная Норвегия] и Торкель Глина, родом из Вика, с шестьюдесятью кораблями... Скегги из Упхауга в Ирьар [в Нордмёре] и Рёгнвальд из, Эрвика в Стаде [мыс Стад в западной оконечности Суннмёре] с шестьюдесятью кораблями". О некоторых предводителях см. А. Я. Гуревич. Норвежские бонды в XI-XII веках (II). – "Средние века", 26, 1964. В Fagrskinna (kap. 20) перечень хёвдингов в ополчении ярла Хакона несколько иной, этих предводителей автор Fagrskinna характеризует как лендрманов. Однако известно, что в сагах XII и XIII вв. лендрманами зачастую называются люди, которых скальды именовали херсирами. Ср. Egill Skallagrímsson. Arinbjarnar kviða, 14, и "Сагу об Эгиле", гл. 55. См. еще Lnb. Ísl., bls. 287,288-. Совершая подобную подстановку терминов, авторы саг невольно модернизировали картину норвежского общества в X и первой половине XI в., когда в отдельных районах заправляли еще в значительной мере независимые от конунга херсиры, а не назначаемые им лендрманы, что стало обычным в последующее время. См. гл. II.

118. Þórðr Kolbeinsson. Eiríksdrápa, 4.

119. В Fagrskinna (kap. 19) говорится, что Хакон собрал для битвы все корабли, включая даже торговые (kaupskip).

120. О Йомсборге см. А. Я. Гуревич. Походы викингов, с. 66 сл.

121. См. J. Schreiner. Olav Tryggvasons siste kamp. – "Festskrift til Hjalmar Falk". Oslo, 1927, s. 59-77. В "Саге об Олаве Трюгтвасоне" монаха Одда об этом рассказывается следующим образом. Конунг Олав долго держал ополчение за пределами Норвегии и вызвал этим волнение бондов, вынужденных покинуть свои хозяйства, семьи и сородичей. Обращаясь к войску, Олав обещая распустить по домам всех, кто не может остаться с ним. Один старик сказал, что никто не покинет конунга, но его речь нашла отклик лишь у немногих. Когда Олав и его дружинники проснулись на следующее утро, они увидели, что лейданг распался (rofinn leiðangrin) и почти все бонды покинули лагерь и уплыли домой. У конунга осталось 11 кораблей. См. Saga Óláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk, udg. af Finnur Jónsson. København, 1932, kap. 66 (A), 55 (S). Cp. L. Weibull. Kritiska undeisökningar i Nordens historia omkring er 1000 ("Nordisk historia. Forskningar och undersökringar", I. Stockholm, 1948, s. 320, 323, 325 ff.); W. Baetke. Das Svoldr-Problem. – "Berichte über die Verhandlungen der Sächsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig". Philologisch-historische Klasse. Bd. 98. H. 6. Berlin, 1952, S. 59 ff.

122. Cp. S. Hasund. Bønder og stat under naturalsystemet. Kristiania, 1924, s. 9.

123. Bóndalið – синоним bóndaherr, т. е. ополчение бондов.

124. Ярл Свейн, сын ярла Хакона, правил северной частью Норвегии после гибели конунга Олава Трюггвасона.

125. Hkr: Óláfs s. helga, kap. 46.

126. Hkr: Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 113; Þórðr Kolbeinsson. Eiríksdrápa, 6: Veitk, ...at hersar vöru... flestir... vinir jarla. Имеются в виду братья – ярлы Эйрик и Свейн. На эту вису ссылается автор Fagrskinna, kap. 24 в подтверждение своих слов о том, что "все лендрманы были друзьями ярлов".

127. Sigvatr Þórðarson. Nesjavísur, 7,11. Другой скальд – Берси Торвусон участвовал в этой битве на стороне ярла Свейна и после ее окончания, попав в плен к конунгу Олаву, сочинил короткую поэму (flokkr), в которой, в частности, говорил: "Я никогда не служил в лейданге под началом воина более славного" [чем ярл Свейн]. Далее он признавал, что участвовал в сооружении большого военного корабля для предоставления его в лейданг (Bersi Skáldtorfuson. En flok om kong Olaf, 2. Перевод по: Íslenzk fornrit, XXVII. bd. Reykjavík, 1945, bls. 66-67).

128. Hkr: Óláfs s. helga, kap. 156; Fagrskinna, kap. 27.

129. Sigvatr Þórðarson. Lausavísur, 19; Hkr Óláfs s. helga, kap. 168.

130. Скальды – современники (частично и участники) этой битвы утверждают, что конунг Олав потерпел поражение вследствие численного перевеса трандхеймских бондов. По свидетельству Сигвата, в битве против конунга Олава выступали херсиры и бонды (Sigvatr Þórðarson. Erfidrápa Óláfs helga, 20). Подлинной причиной восстания населения Трёндалага против Олава Харальдссона было стремление трендов, и прежде всего их аристократической верхушки, сохранить независимость от посягательств конунга. См. J. Schreiner. Trøndelag og rikssamlingen, s. 39-43; idem. Olav den hellige og Norges samling, s. 86 ff, 102 ff.

131. Arnórr Þórðarson jarlaskáld. Magnúsdrápa, 2.

132. Þjóðolfr Arnórsson. Magnúsflokkr, 4, 10, 15.

133. Hkr: Haralds s. Sigurðarsonar, kap. 32.

134. Bolverkr Arnórsson. Drape om Harald hardråde, 8.

135. Halli stirdi. Fiokkr, 2; Þjóðolfr Arnórsson. Sexstefja, 12, 22. Здесь встречаются оба термина, обозначавшие народное ополчение: leiðangr и almenningr.

136. Steinn Herdísarson. Nizarvísur, 2.

137. Hkr: Haralds s. Sigurðarsonar, kap. 60.

138. Fagrskinna, kap. 51: næfne or hværio fylke hværir fara skulldu. Cp. Morkinskinna, s. 112.

139. См. гл. II.

140. Случайно сохранившаяся анонимная виса (от конца X в.) свидетельствует о сопротивлении, которое оказывали датчане конунгу, пытавшемуся заставить их принять на себя расходы по снаряжению флота: "Жители Ютландии не желают платить дань на корабли" (gjald til skeiða). Насколько велики были расходы на военные нужды, отчасти видно из Fagrskinna (kap. 44). Когда Магнус Олавссон и Харальд Сигурдарсон поделили между собой власть над Норвегией (в 1046 г.), конунг Харальд, похваляясь своими сокровищами, награбленными в различных походах, якобы спросил конунга Магнуса, много ли золота он имеет. Тот ответил: "Часто происходили войны и созывались большие лейданги (storer leiðangrar), так что все золото и почти все серебро были истрачены на воинов", и у него осталось только одно золотое кольцо. Ср. Morkinskinna, s. 21.

141. Об ополчении бондов Готланда конунг Харальд Сигурдарсон говорит, что они плохо снаряжены и страшатся противника (Morkinskinna, s. 90).

142. Hkr: Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 102.

143. Hallfreðr Óttarson vandrædaskáld. Óláfsdrápa.

144. Haralds s. Sigurðarsonar, kap. 61: ...lét aptr fara bóndaliðit; Fagrskinna, kap. 46: "Конунг Харальд разделил свое войско, отправил назад ополчение бондов (let aptr fara almenning bonda hærss) и отплыл со своей дружиной и лендрманами, а из крестьянского войска (af bonda liði) оставил лишь тех, кто жил ближе всего к восточной границе", (т. е. тех, кто находился во время военных действий поблизости от дома). Ср. Morkinskinna, s. 55.

145. Hkr: Haralds s. Sigurðarsonar, kap. 35: þat var leiðangrslið ok bœndr einir. Согласно Morkinskinna, s. 59, и Fagrskinna, kap. 46, это были бонды из Вика.

146. Þórleikr fagri. En flokk om Sven Ulfssön, 9.

147. Fagrskinna, kap. 46. Под 1134 г. Fagrskinna (kap. 79) сообщает, что, несмотря на призыв конунга Магнуса Сигурдарсона (Слепого) созвать ополчение, многие лендрманы остались дома и "немного народа пришло к нему из херадов" (sva com ос fatt af hæraðom til hans).

148. Ágrip af Nóregs konunga sögum, hrsg. von Finnur Jónsson. Halle (Saale), 1929, kap. LVI, 7. Ср. слова скальда Стейна Хердисарсона о конунге Олаве Тихом, что он (Олав) желает утвердить мир в своей стране, – "это нравится людям" (Steinn Herdísarson. Óláfsdrápa, 13).

149. Finnur Jónsson. Den norsk-islandske Skjaldedigtning. В I Bd., København, 1908, s. 599: heidr vill hilmir herja an erja. Ограбления крестьян и разорение их хозяйств в результате военных экспедиций конунгов упоминаются скальдами неоднократно. Скальд Оттар Черный, воспевая конунга Кнута, говорит: "Еще юный, ты велел, государь, сжигать поселения и дома; часто ты вынуждал бондов взывать о помощи от вражеских нападений" (Óttarr svarti. Knútsdrápa, 4). Столь же доблестным представляется Тьодольву Арнорссону поведение конунга Магнуса Олавссона на острове Фьон во время его нападения на Данию: "Разгневанный конунг трендов, ты велел уничтожить дома огнем: ты сжигал каждый дом..." (Þjóðolfr Arnórsson. Magnúsflokkr, 20). Во время экспедиции конунга Магнуса Голоногого на Оркнейские и Гебридские острова его отряд грабил, жег и убивал всех, кто ему попадался. "Бонды лишались жизни и имущества" (Björn Krepphendi. Magnúsdrápa, 5 – ок. 1100 г.). В висе исландца Эйрика о разбое на Оркнейских островах говорится: "Шесть дворов сожжены были утром и ограблены бонды; это дело рук Свейна, большой костер разжег он для них и ссужает теперь уголь лейлендингу (leigumanni)" (Eirekr. Lausavísa – ок. 1140 г.). Не касаемся в данной связи сообщений о карательных походах норвежских конунгов, которые они предпринимали в собственной стране против непокорных бондов, – о них речь впереди (см. гл. IV).

150. Hkr: Óláfs s. Tryggvasonar, kap. И.

151. В заключительном титуле раздела "Законов Гулатинга" об охране побережья страны содержится следующее замечание: "Мы записали законы, определяющие порядок охраны берега, но не знаем, правильны эти постановления или нет. Но даже если они неверны, мы будем придерживаться законных распорядков относительно военного набора (um utgerðir), как они издавна установились (er fyrr hever verit) и как о них поведал Атли перед людьми в Гуле (ос Atle talde firi monnum i Gula), если только конунг не даст нам других и мы все не согласимся на них" (G., 314). Атли – очевидно, лагман, продиктовавший обычаи, касавшиеся военной службы населения Вестланда. Конунг вправе их изменить, хотя и должен считаться с тингманами. То, что лейданг подчинен государю, здесь само собою подразумевается.

152. G., 296, F., VII, 10. Повинность по постройке судов распространялась и на лендрманов (F., VII, 18).

153. Skipreiður – так назывались корабельные округа в Вестланде. Трендалаг подразделялся на skipsyslur, по-видимому, совпадавшие с фюльками. Желая дать определение, что такое фюльк в Норвегии, Одд Сноррасон пишет в "Саге об Олаве Трюггвасоне": "У норвежцев фюльком называется округ, который выставляет 12 полностью снаряженных кораблей с людьми и вооружением, и на каждом корабле обычно по шести или семи десятков человек". См. Saga Óláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk, kap. 45 (А), 34 (S).

154. Размеры корабля определялись количеством скамей для гребцов.

155. G., 315. Тяжесть лейданга неравномерно распределялась по отдельным областям; наибольшей она была в Вестланде, несколько более умеренной в Остланде.

156. Н. Т., 5. R., I. Bd. Kristiania, 1911, s. 274-275.

157. G., 299; F., VII, 7.

158. Edv. Bull. Leding, s. 35.

159. G., 297.

160. L., III, 9, 4; 13, 2.

161. H. S. Uberg. Leidangsordningen..., s. 565-566.

162. Бонды, долго находившиеся в ополчении, созванном конунгом Сверриром, требовали его роспуска (ætluðu at riufa leiðangrin) (Sverrirs saga, kap. 139). В другом месте "Сага о Сверрире" сообщает о волнениях среди ополченцев, которых Сверрир не распускал по домам в течение продолжительного времени; gerþiz mikill kur i liðinu. villdu flestir leiðangrs-menn heim (ibid., kap. 176).

163. G., 296.

164. G., 298, 299, 301.

165. G., 302.

166. F., VII, 7, 8, 9, 10, 20.

167. Упоминание leiðangrsvíti (штрафа за неучастие в лейданге) в "Саге об Олаве Трюггвасоне" (гл. 13) – явный анахронизм; вряд ли этот штраф, который существовал в XII в. (см. G., 301), взимался с уклонявшихся от службы уже в конце X в.

168. G., 300: бонды должны доставлять на корабли мясо и масло в количестве, достаточном на два месяца; G., 303: при нехватке продовольствия команда могла забирать скот у хозяев, получавших за это денежное вознаграждение. См. F., VII, 12, 21, 23.

169. G., 306-308; F., VII, 1, 2, 4, 5, 6, 13.

170 F., VII, 26.

171. G., 312.

172. L., III, 3,4.

173. Отсюда различия между borðleiðangr (сдача продуктов) и útfarar-leiðangr (военная служба во флоте).

174. Edv. Bull. Leding, s. 38.

175. Эдв. Бюлль справедливо отмечает, что сохранение бондами права носить оружие означало в тот период их обязанность нести воинскую повинность (Edv. Bull. Uding, s. 173-174).

176. G., 309; F., VII, 13.

177. Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 65; Sverris s., kap. 29, 167 и др.

178. G., 312.

179. В рассказе о событиях на Оркнейских островах Снорри передает, что их ярл Эйнар (начало XI в.) "имел обыкновение каждое лето созывать ополчение (útboð)", чем крайне истощил ресурсы бондов и вызвал среди них большое недовольство. Под их давлением однажды ему пришлось сократить свои требования и удовлетвориться тремя боевыми кораблями вместо шести, которые они должны были поставлять ему в другие годы, но впоследствии он вновь брал с них по шести кораблей (Hkr: Óláfs s. helga, kap. 98).

180. Соответствующий материал собран в указанной статье Эберга. О том, что в конце XII в. воинская повинность носила по-прежнему всеобщий характер и была тягостной для населения, косвенно свидетельствует булла папы Целестина о привилегиях Нидароского архиепископа от 15 июня 1194 г. Здесь в виде особой привилегии духовенства Нидароса (древнего Трандхейма) упоминается его свобода от исполнения лейданга: ...Specialiter autem presbiteros vel clericos et laicos beati Olaui martins seruicio deputates et sacerdotes alios omnes tam in rare quam ciuitatc morantes qui iuxta regie pietatis priuilegio sunt exempli ab Ulis angariis immunis esse orrmino censemus que lingua Norwagica certo et appropriate vocabulo nuncupantur leidangre (Latinske dokument til norsk historie framtil år 1204, utg. ved E. Vandvik. Oslo, 1959, № 29, S. 100). Издатель полагает, что речь идет об освобождении от уплаты налога (leidangs-skatten, ibid., s. 199), однако из предшествующего текста буллы явствует, что имелось в виду освобождение от воинской службы: non habeant arma sumere vel in expedicionem ire (ibid., s. 98). В привилегии, пожалованной королем Магнусом Эрлингссоном церкви святого Суизина в Ставангре и подтвержденной Хаконом Хаконарсоном, лейданг фигурирует в качестве налога (DN, I, № 51, 1226-1254 гг.). В1273 г. король Магнус Хаконарсон достиг общего соглашения с архиепископом Йоуном о привилегиях церкви; в частности, 100 человек архиепископа (skutilsveinar) были освобождены от участия в военном ополчении и от уплаты лейданга, а епископы Осло, Бергена, Ставанга и Хамара получили подобные же привилегии для 40 своих слуг каждый. См. DN, I, № 64а. Ср. DN, I, № 80 (1292 г.).

181. Hkr: Hákonar s. góða, kap. 15. В ответ на требование конунга Хакона перейти в христианскую веру и блюсти воскресенье бонды Трёндалага на Фростатинге ворчали, что конунг хочет отнять у них доходы и тогда они не смогут обработать землю. Но работники и рабы (verkalýðr ok þrælar) говорили, что они "могли бы и не работать [в воскресные дни], если бы не должны были добывать себе пищу".

182. F. Indl., 19.

183. G., 33.

184. F., III, 19. Ср. Ágrip af Nóregs konunga sögum, kap. XXIX, 2.

185. О крестьянских повинностях в пользу государства и церкви см.: S. Hasund. Bønder og stat under naturalsystemet, s. 100, f.; O. A Ёнсен (O. A. Johnsen. Die wirtschaftlichen Grundlagen des ältesten norwegischen Staates. – "Wirtschaft und Kultar". Festschrift zum 70. Geburtstag von A Dopsch. Leipzig, 1938, S. 278), с полным основанием утверждая, что "Древнее норвежское государство основывалось в экономическом отношении на труде крестьян, как на их военной службе и публичных рабочих повинностях, так и на их собственно сельскохозяйственном производстве", не ставит, однако (как и другие историки), вопроса, какое влияние на последнее оказывала государственная эксплуатация бондов.

186. E. Arup. Leding og ledingsskat. – H. T., 8 R., 5 Bd. København, 1914-1915.

187. Е. Arup. Danmarks historie. I. Bog. København, 1925, S. 139.

188 Добровольность раннего лединга ставят под сомнение современные историки. См.: C. A. Christensen. Krigsledingen. – KHL, X Bd., 1965, s, 434.

189. E. Arup. Danmarks historie, I, S. 139-140.

190. E. Arup. Danmarks historie. I, S. 181-188.

191. Ibid., S. 243 ff., 281-282.

192. Ibid., S. 283-287.

193. F. Dovring. Attungen och marklandet. Lund, 1947, s. 130 ff.

194. См. G. Hafström. Ledung. "Strandblomster". Stockholm, 19S0, s. 64.

195. C .G. Andrae. Kyrka och frälse i Sverige under äldre medeltid. Uppsala, 1960, s. 71-72.

196. Ibid., s. 78, 83.

197. Ibid., s. 48-49.

198. J. Rosén. Svensk historia, I. Stockholm, 1962, s. 131 ff.

199. G. Hafström. Ledung och marklandsindelning. Uppsala, 1949; Idem. Die altschwedische Hundertschaft. "Die Anfänge der Landgemeinde und ihr Wesen". II (Vorträge und Forschungen, Bd. VIII). Konstanz-Stuttgart, 1964.

200. J. Rosén. Op. cit., s. 139.

201. Ibid., s. 164 ff; cp. J. Rosén. Frälse. – KHL, IV Bd., 1959, s. 681 ff.; E. Lönnroth. The Baltic Countries. – "The Cambridge Economic History of Europe". Vol. III. Cambridge, 1963, p. 368 ff.

202. G., 299: "Тот должен управлять кораблем, кого назначит конунг" (Sa scal skipi styra er konongr nemner til); F. VII, 7; L., III, 8.1.

203. L., III, 8, 2.

204. См. Введение.

205. В III главе "Ландслова" (Landvarnarbolkr) содержатся правила, касающиеся службы в ополчении, называемом здесь leiðangr и útboð, и лишь изредка под термином leiðangr подразумевается подать (L., III, 1, 4; 6; 7); в VII главе "Ландслова" (Landzleigu bolkr), трактующей вопросы сдачи земли за ренту, под лейдангом неизменно имеется в виду военный налог. См. L., VII, 5, 2; 7, 3; 52, 1, 2.

206. L., III, 1, 3.

207. L., III, 3. Любопытно, что здесь вновь встречается традиционная формула þegn ос þræll ("свободный и раб"), которой прежде обозначалось всенародное ополчение, хотя рабов в Норвегии давно уже не существовало.

208. L., III, 2.

209. См. гл. I.

210. В XII в. в норвежский флот входило более 300 кораблей (по разным подсчетам – 318 или 336), поставляемых бондами. Во второй половине XIII в., согласно завещанию Магнуса Хаконарсона (1277 г.), число корабельных округов было сведено к 279 (DN, VII, М 3). См. A. Taranger. Udsigt over den norske rets historie. II, 1. Christiania, 1904, s. 294 ff.; E. Hertzberg. Ledingsmandskapets størrelse i Norges middelalder. – H. Т, 5 R., 2 Bd. Oslo, 1912-1914, s. 249 ff.; N. E. Tuxen. De nordiske Langskibe. – "Aarbøger for nordisk Oldkyndighed og Historie". København, 1886, S. 49 ff.; G. Hafström. Ledung och marklandsindelning, s. 61.

211. G., 309.

212. F., VII, 13, 15.

213. L., III, 11.

214. Клеймо мастера, изготовившего шлем, требовалось для того, чтобы привлечь его к ответу, в случае если в его изделии обнаружится брак.

215. Сравнение этого предписания "Ландслова" с соответствующим постановлением "Законов Фростатинга" (ср. F., VII, 13, и L., III, 11, 5) обнаруживает снижение наказания за отсутствие оружия. Не следует ли видеть в этом некоторое послабление со стороны королевской власти в пользу явных бедняков?

216. В одной рукописи этого памятника они названы riddarar. См. N. g. L., II, S. 399.

217. Spaldenera – прикрытие для спины.

218. Hirðskrá, 35.

219. Термин stétt заимствован из латинского языка. См. N. Cleasby, G. Vigfusson, W. A. Craigie. An Icelandic-English Dictionary. Oxf., 1957, p. 592.

220. Описание процедуры осмотра и проверки оружия на специально для этого ежегодно созываемом тинге (uapna þing) в свою очередь свидетельствует о большой важности, которую государство придавало всеобщей воинской повинности. На него были обязаны являться со своим оружием "все бонды, ведущие свое хозяйство и носящие имя бонда". Строем по трое они должны были медленно проходить перед сюсломаном, который внимательно проверял их вооружение; вместе с ним осмотр производили дружинники и вейцламаны. Уклонявшихся от явки на этот тинг, а также лиц, которые продали свое оружие либо нарушали порядок его проверки, ожидали штрафы; если кто-либо ссужал другому собственное оружие, то оно подлежало конфискации королем, а виновный подвергался наказанию. (L., III, 12).

221. См.: А. Я. Гуревич. Норвежские бонды в XI-XII веках. – "Средние века", 24, с. 50-51.

222. Военные действия на скандинавском Севере и в эпоху викингов, и в XI-XIII вв. велись сплошь и рядом на море, точнее – в прибрежных водах или во фьордах. Широко распространенным способом боевых операций была борьба за захват судов противника. С этой целью старались взять на абордаж вражеский корабль и вступить в рукопашную схватку на его борту, чтобы очистить судно от воинов противника. Особенно характерен этот прием для норвежцев. Изучение описаний крупнейших битв в истории Норвегии в XI-XIII вв. создает впечатление, что норвежские воины чувствовали себя более уверенными на море и на палубе корабля, чем на твердой земле. Вполне естествен глубокий интерес средневековых норвежцев ко всему связанному с морем, любовь к своим судам, поистине культ корабля, нашедший выражение и в бесчисленных скальдических кеннингах корабля, и в рисунках на скалах и камнях, и в тщательном украшении судов. Имена многих прославленных кораблей норвежских конунгов известны из саг. Корабль был главным средством сообщения норвежца, нередко и его домом, и его "полем битвы". См.: А. Я. Гуревич. Походы викингов, с. 37 сл.

223. См. гл. II.

224. J. A. Seip. Problemer og metode i norsk middelalder forskning, s. 92. Ср. А. Я. Гуревич. Некоторые спорные вопросы..., с. 125-128.

225. См. F., XVI, 1: "Новые постановления", дарованные жителям Трёндалага конунгами Сигурдом, Эйстейном и Олавом (начало XII в.) – освобождение от ряда повинностей в пользу государства тех, "кто служит в береговой обороне"; освобождение бондов от обязанности предоставлять постой конунгу; F., XVI, 2: освобождение жителей Халогаланда от податей продуктами, разрешение свободно пользоваться альменнингом, запрещение устраивать обыски в домах бондов; F., XVI, 4: обещание конунгов Харальда и Магнуса (30-е годы XII в.) соблюдать "все законы святого конунга Олава" и его преемников.

226. Hkr: Hákonar s. góða, kap. 15; Óláfs s. Tryggvasonar, kap. 54, 68.

227. Говоря о причинах восстания трандхеймских бондов против ярла Хакона, авторы саг отмечают лишь его распущенность. Но в "Саге о святом Олаве" Снорри выдвигает уже другой мотив: самовластие ярла, которое народ не хотел сносить". Автор Fagrskinna также говорит, что ярл Хакон не соблюдал законов (Fagrskinna, kap. 20), Таким же самовластием отличался и сменивший его конунг Олав Трюггвасон, который тоже недолго правил страной (Hkr: Óláfs s. helga, kap. 36).

228. Hkr: Magnúss s. ins góða, kap. 15.

229. "Я убежден, что простонародье, как и знать (karifolk ok svá jarla), сделали правильный выбор (knóttu kjósa rétt), ибо Олавы [Трюггвасон и Харальдссон] охраняли собственность людей (gófu eignum lofða frið); славный сын Харальда и сын Трюггви велели соблюдать справедливый закон, который тезки [оба Олава] установили для народа". Выражение "как карлы, так и ярлы", обозначает, по-видимому, все население Норвегии (ср. древнеангл. ge eorl ge ceorl).

230. Конунг Магнус находился в то время в Хёрдаланде. См. Hkn Magnúss s. ins góða, кар. 15. Ю. Скрейнер (J. Schreiner. Trøndelag og rikssamlingen, s. 55-56), вопреки словам Сигвата и соответствующему толкованию их Снорри, без всякого видимого основания утверждает, что речь Сигвата перед конунгом Магнусом была произнесена в Трёндалаге и касалась именно этой области. Скрейнер считает, также, что Сигват в своих висах якобы намекал на могущественного хёвдинга Эйнара Брюхотряса как на человека, стоявшего за спиной молодого конунга и проводившего политику конфискаций владений трандхеймских аристократов в целях укрепления собственного могущества. Не исключено, что Bersöglisvísur действительно намекают на каких-то советчиков конунга, но предположение относительно Эйнара ничем не подтверждено. Не доказал Скрейнер и того, что конфискации, о которых говорит Сигват, касались только наиболее влиятельных и богатых людей. Текст Bersöglisvísur свидетельствует скорее о том, что притеснения распространялись как на богатых, так и на менее состоятельных бондов.

231. Greift (нем. Graf, англо-саксонск. gerêfa) – термин, мало употребительный в древней скандинавской литературе. Он обозначал, вероятно, лендрмана. Этимологию см.: J. Grimm. Deutsche Rechtsalterthümer, Bd. II. Berlin, 1956, S. 361-363. См. выше, гл. II.

232. Еще одно заимствование из западноевропейской феодальной терминологии. Сигват первым из скальдов употребляет термин sinjor. В его произведениях он встречается еще раз: см. Erfidrápa Óláfs helga: synjor (об Олаве Святом) (ок. 1040 г.).

233. Sigvatr Þórðarson. Bersöglisvísur. Частично эти висы сохранились в Heimskringla (Magnúss s. ins góða, kap. 16), Fagrskinna, Morkinskinna, в Снорриевой "Эдце" и некоторых других памятниках. Полностью приведены в кн.: Finnur Jónsson. Den norsk-islandske Skjaldedigtning. А I Bd.

234. Hkr: Magnúss s. ins góða, kap. 16.

235. Hkr: Haralds s. Sigurðarsonar, kap. 73.

236. Fagrskinna, kap. 47: ...toldo þæir [Upplendingar] at Olafr konongr hafðe gefet þæim rettar bœtr i margum staðum firir oðrum lanzmannum i Norege. bæðe um utgerðer... Cp. Morkinskinna, s. 65.

237. Þjóðolfr Arnórsson. Sexstefia, 18-21, 24, 25.

238. Arnórr Þórðarson jarlaskáld. Erfidrápa om kong Harald hardråde, 7, 8.

239. См.: Hkr: Óláfs s. helga, kap. 121, где цитируются эти слова скальда.

240. Haraldr Sigurðarson. Lausavísur, 7.

241. О земельных конфискациях, проведенных в связи с этим в Упплёнде королем Харальдом Сигурдарсоном, см.: А. Я. Гуревич. Норвежские бонды в XI-XII веках (II), с. 20.