| Использование рунических текстов для освещения истории Скандинавии имеет длительную традицию, истоки которой уходят в XVII в. Однако основы современного подхода к этой проблеме были заложены Л. Виммером в конце XIX в., когда он разделил датские рунические памятники на "исторические" и "неисторические". К первым он отнес надписи, где, по его мнению, содержатся упоминания исторического лица (например, Харальда Синезубого) или события, и связал их с упоминаемыми другими источниками фактами скандинавского прошлого (DRMW. В. 1), Прямолинейность и некритичность сопоставлений кратких и далеко не всегда ясных сообщений рунических текстов со сведениями других письменных источников вызвали справедливую критику уже в первые десятилетия XX в. (см.: Weibull). Поскольку в рунических текстах не встречается развернутых описаний событий, то их отождествление с известными, а тем более неизвестными по другим источникам событиями крайне затруднительно, если вообще возможно. Примером тому могут служить две надписи из Сконе и Вестеръётланда, видимо сделанные одним мастером, где встречается фраза þạ konukaR barþusk "когда сражались конунги" (Б-I.2 и Vg. 40). Разные гипотезы об идентификации этого сражения одинаково правдоподобны, но ни одной из них нельзя отдать предпочтения, тем более что датировка памятников может колебаться в пределах полувека. Поэтому многие из предлагавшихся в прошлом и предлагаемых теперь интерпретаций "исторических" текстов не могут считаться надежными (Stoklund 1991). На анализе ряда памятников Л. Beйбюль показал неточность, а иногда и полную несостоятельность исторических вывод Л. Виммера, следующих из интерпретации изолированных текстов. На недостоверность некоторых чтений и, соответственно, толкований Л. Виммера указала позднее и Л. Якобceн (Jacobsen 1931; Jacobsen 1932).
Резкая критика Л. Вейбюля заставила историков и археологов на многие годы исключить рунические надписи из числа используемых ими исторических источников, и в немногих написанных в первой половине - середине XX в. обзорах их исторического содержания (Friesen 1909-1911; Wessén 1960) методика Л. Виммера существенных изменений не претерпела. Исключением являлись надписи, содержащие внескандинавские топонимы и этнонимы, которые прямо и недвусмысленно указывали на основные направления походов викингов и связи Скандинавии с другими странами Европы и Ближнего Востока. Эти данные использовались по преимуществу для подтверждения и уточнения более или менее известных по сагам фактов.
В исследованиях социальной истории Скандинавских стран иногда привлекались и надписи, в которых встречаются слова, интерпретируемые исследователями как термины (drengr, huskarl и др.). Их изучение также было начато уже в работах Л. Виммера, и его методика - интерпретация изолированного слова в сопоставлении с другими руническими и более поздними нарративными, правовыми и другими текстами, которые в конечном итоге и определяют выводы, - также сохранялась долгое время. Однако вычленение изолированных терминов - даже если эти слова являются социальными терминами, а не специализированным употреблением слов общего значения (о сосуществовании "терминологических" и "нетерминологических" значений см.: Гуревич 1975) - не дает ощутимых результатов в силу полного отсутствия контекста. Экстраполяция же оформившихся к XIII в. (времени записи первых судебников и саг) значений терминов на тексты XI в. достаточно сомнительна из-за большой временной дистанции и активности языковых процессов в этот период.
Несмотря на разнохарактерность сведений, которые черпались в рунических надписях: исторический факт, географическая номенклатура, социальная терминология, все они использовались одинаково - как наиболее ранние (или одновременные событию) свидетельства о неких фактах или реалиях прошлого, известных по другим источникам. Во всех случаях интерес исследователя был сосредоточен на отдельной надписи, чаще же - на отдельном слове или группе слов.
Уязвимость такой методики очевидна. Специфика языка рунических текстов (многозначность рунических знаков, слитное написание слов, нерегулярность соотношения фонем и графем) делает чтение надписей не только затруднительным, но и зачастую гипотетическим. Достоверность того или иного чтения слова, группы слов или текста в целом может быть проверена лишь путем сопоставления с другими текстами. Отсутствие аналогий в корпусе рунических надписей делает изолированное чтение в высшей степени проблематичным и малодостоверным.
Наглядный пример являет текст Б-III.2.3, где выражение austr i karusm может быть истолковано двояко: "на востоке в Хорезме" (написание топонима вполне соответствует такому прочтению, однако топоним Хорезм не известен ни одному древнескандинавскому источнику) или как ошибочное написание распространенного в рунических текстах выражения austr í Gǫrđum, "на востоке в Гардах" (т. е. на Руси). Предпочтение отдается второму чтению, хотя едва ли возможно полностью исключить первое.
Историческая интерпретация надписей, вне всякого сомнения, во многом зависит от правильности прочтения текста. Так, различные толкования текста из Шюсты (Б-III.7.29. см. также: Мельникова 1974. С. 174-178) основывались на чтении лишь одного слова: kriki, которое понималось разными исследователями как griđ ("дружина"), kirkja ("церковь"), kríkr ("угол, поворот"). В зависимости от того или иного чтения этого слова надпись рассматривалась как сообщение о дружине Олава Харальдссона; о существовании в Новгороде церкви св. Олава в конце XI в.; как упоминание трудно локализуемого в Скандинавии, но малосущественного топонима. Предпочтение, отдаваемое ныне второй интерпретации, связано прежде всего с убедительностью палеографических аргументов, но также и с возможностью (подтверждаемой более поздними источниками) существования в Новгороде при Готском дворе католической церкви. Историческая интерпретация текста, как видно из этого примера, не только основывается на определенном варианте чтения, но и сама влияет на выбор этого варианта. Внетекстовые факторы приобретают особенно большое значение при недостаточности палеографических, языковых и других аргументов.
Значит ли все вышеизложенное, что рунические тексты, ввиду сложности их прочтения, отсутствия контекста и трудности датировки, нельзя использовать в качестве исторического источника? Представляется, что их применение возможно, но требует особой, обусловленной спецификой памятников методики.
Первой современной работой, посвященной характеристике социальной и экономической истории Скандинавии по материалам рунических надписей, стала монография А. Рупрехта, опубликованная в 1958 г. (Ruprecht). Она показала, что рунические тексты могут быть чрезвычайно ценным источником, но источником, сообщающим не столько конкретные факты, сколько сведения о проходивших в ту пору исторических процессах и явлениях. Автор не предлагает особой методики, но само содержание и построение его монографии, отбор текстов, их группировка и выводы не оставляют сомнений в плодотворности его подхода. Надо отметить, что собственно те же методологические принципы лежат в основе и новейших многочисленных исследований исторической информации в рунических текстах.
По историческому содержанию рунические надписи, как считает А. Рупрехт, можно разделить на три группы: 1) "исторические надписи в узком смысле слова" (в том смысле, который в них вкладывал Л. Виммер), "т. е. те, где имеются указания на датируемые по другим источникам события или лица"; 2) "исторические надписи в широком смысле, т. е. такие, которые непосредственно характеризуют какие-либо исторические процессы, подтверждаемые с помощью других источников"; к этой группе А. Рупрехт относит, в частности, и надписи, сообщающие о походах скандинавских викингов в различные страны; 3) "такие надписи, которые позволяют судить о степенях родства, положении и профессии погибших, определенных типах имен, т. е. сведения, которые становятся историческими, если их рассматривать как отражение исторических процессов или явлений" (Ruprecht. S. 10-68). Внимание самого автора сосредоточено на анализе второй и третьей групп надписей, которые до него привлекались лишь в ограниченной степени.
Изучение комплексов надписей и отдельных формул (в первую очередь посвятительных) позволило А. Рупрехту извлечь совершенно новую историческую информацию. Он охарактеризовал возрастной состав и семейное положение викингов в XI в., характер их деятельности дома и в походах, организацию викингских походов. Метод А. Рупрехта представлял, несомненно, важный шаг вперед в культурно-историческом исследовании рунических надписей. Его основная ценность заключалась во введении в научный оборот всей совокупности рунических текстов, рассматриваемых в широком историческом плане, и в изучении информации в контексте всего корпуса рунических надписей.
Эти принципы были развиты и дополнены датским археологом К. Рандсборгом Randsborg 1980), который широко использовал материалы датских рунических надписей для реконструкции социальной структуры датского общества в X-XI вв. Особое внимание он обратил на надписи, содержащие слова drengr и þegn. Он считал их ключевыми социальными терминами, позволяющими определить степень стратификации и политическую организацию общества. Важную роль в его исследовании заняла топография надписей с рассматриваемыми словами в сопоставлении с данными о формировании земельных владений по археологическим материалам, что позволило ему установить имущественный статус обеих категорий. Тем самым К. Рандсборг показал плодотворность междисциплинарного подхода к исследованию исторического содержания надписей, которое далее стало методологической основой исследования рунических надписей в исторических целях.
В полной мере, однако, гиперкритицизм Л. Вейбюля был преодолен лишь в 1980-1990-е годы. Ныне не вызывает сомнений, что рунические надписи эпохи викингов являются ценнейшим историческим источником (см.: Runeninschriften als Quelle. S. 619-778). Во-первых, они практически одновременны упоминаемым им событиям, что является чрезвычайной редкостью для средневековья вообще, а для скандинавской и русской истории особенно: помимо эпиграфических, древнейшие письменные памятники как в Скандинавии, так и на Руси появляются лишь к концу XII и в середине XI вв. соответственно, но в обоих регионах они сохранились в значительно более поздних рукописях. Во-вторых, мемориальные тексты не могли содержать преднамеренного искажения фактов: по представлениям того времени, ложное известие об умершем, с одной стороны, было оскорбительно для него, даже если его заслуги преувеличивались, и тем самым чревато для заказчиков памятника местью покойного; с другой стороны, памятники устанавливались в местах скопления людей, хорошо знавших род и семью покойного, и ложные сведения были бы разоблачены, опозорив заказчиков. Разумеется, возможность непреднамеренных ошибок не исключалась: заказчики могли неточно знать или иметь неверные сведения о месте или обстоятельствах гибели их родича в отдаленной стране, неправильно передать незнакомые географические названия и т. п.
Невзирая на эти величайшие достоинства рунических надписей как исторического источника, их исследование и использование в исторических целях требует разработки особых методов и приемов выявления и изучения содержащейся в них информации. Практически все изображенное на камне: рунический змей и другие элементы орнамента, палеографические и языковые особенности надписи, состав текста и содержание формул (посвятительных, инвокационных, авторских), лексика и синтаксис, личные имена и топонимы, упоминания неких событий, даже сами места установки камней несет в себе историческую информацию. Именно поэтому одним из важнейших исследовательских принципов является комплексный подход к рунической надписи, т. е. изучение как внутри-, так и внетекстовых ее аспектов, которые в совокупности более объемно разносторонне освещают интересующую историка проблему. Другим основополагающим принципом является изучение не отдельной изолированной надписи, формулы или слова (что закономерно в других целях), а совокупности текстов. Наконец, широко признаются междисциплинарные методы исследований. Особенно важно использование в рунологических штудиях археологических данных (Roth; Thrane).
Как показали исследования последних десятилетий, рунические надписи могут быть ценным источником для изучения не конкретного события или исторической реалии, а некоторых явлений и процессов. Так, сейчас значительное внимание уделяется изучению торговли в Балтийском регионе в XI в., об отдельных сторонах которой (товары, направления торговых связей, формирование торговых объединений и др.) рунические надписи содержат немало сведений (см., в частности: Düwel 1987; Johnsen 1987). В этом направлении используется практически только текстовая информация.
Чрезвычайно интересные результаты дали исследования топографии и структуры поселений конца эпохи викингов и их преемственности благодаря изучению как текстовой, так и внетекстовой информации рунических надписей (Larsson 1998; Gustavson, Selinge). С одной стороны, названия поселений, встречающиеся в надписях (для Средней Швеции известно около 45 наименований), были сопоставлены с современными наименованиями; с другой - исследовалась генеалогия владельцев этих хуторов (по личным именам и указанным в надписях родственным связям); наконец, была составлена топография этих и иных надписей, которая - вкупе с предшествующими результатами и сопоставлением со средневековыми кадастрами - дала возможность установить размеры и преемственность владений.
Изучение древнескандинавского язычества (Düwel I992b), раннего христианства и их взаимодействия - интенсивно разрабатываемая в последнее десятилетие тема в связи с юбилеями христианства и принятия христианства в Скандинавских странах - также зиждется на сочетании исследований текстовой и внетекстовой информации. Ряд текстов содержит прямые упоминания о событиях в религиозной жизни: например, норвежская надпись, в которой говорится о том, что "в Норвегии 12 лет было христианство" (Knirk 1996), или надпись из Емтланда, упоминающая о крещении этой области (о. Фрёсён, 1020-1030-е годы: "Аустмадр, сын Гудфаста, велел установить [этот камень] и сделать этот мост, и он крестил Емтланд. Асбьёрн сделал этот мост. Трюн и Стейн вырезали руны". Ср. второй Еллингский памятник: DR. 42). Но в большинстве случаев религиозные представления отражает фразеология (например, выражение í hvitavađum, дословно "в белых одеждах", обозначает тот период после крещения, когда надлежало носить белую одежду), инвокационные формулы (см. выше) и повторяющиеся, но, видимо, неформульные фразы, языческие: Þór vígi þási rúnaR / þessi kumbl "Top да освятит эти руны / этот памятник" (Marold 1974) или христианские: gerđi bro fyriR sial "сделал(а) мост ради [спасения] души" (Peterson 1991), "Да позаботится Бог о его душе лучше, чем он того заслуживает" (Hyenstrand) и др. В некоторых из формул усматривается влияние литургии (Beskow). Не меньше информации содержит орнаментика рунических камней, включающая в первую очередь такой важнейший христианский символ, как кресты (об их типологии см.; Gardell; Plutzar; Stille 1999. S. 98-103), но также и сюжетные изображения. Наконец, важные сведения дает топография рунических камней в разные периоды времени и их соотношение с расположением церквей (Wilson L. 1992; Wilson L. 1994). Лишь совокупность различных исследовательских аспектов и методов позволяет разносторонне и доказательно осветить проблему (Williams 1996с; Williams 1997; Hultgård).
Рунические надписи служат ныне важнейшим источником для освещения многих других аспектов истории и культуры Скандинавских стран, в том числе истории права (Sawyer 1988; Sawyer 1998; Wilkeshuis), развития письменной культуры в эпоху викингов и средние века (см. выше), проблем социальной и экономической истории.
Таким образом, за прошедшие 20 лет изменились и возникли новые, более глубокие и разнообразные методы и приемы исследования исторической информации рунических надписей, среди которых первостепенное значение приобрели комплексность и междисциплинарность. |
|
