|
Несомненно, участившиеся нападения норманнов на церкви, разрушение их и обращение в бегство духовенства значительно подорвали материальные и духовные основы множества монастырей. Феодалы, взяв их под свою защиту, восстановив их, с большей легкостью могли затем завладеть ими. Церкви были первой и наиболее привлекательной добычей, поэтому с них взимались деньги, необходимые для того, чтобы откупиться от варваров. Все эти поборы тоже обедняли Церковь, если еще учесть, что они происходили регулярно в течение полувека. Еще в 882 году, как сообщает "Хроника аббатства Сен-Бертен", король Карл Толстый купил добровольный уход норманнов, позаимствовав "несколько тысяч фунтов серебром и золотом из казны Сент-Этьен в Меце и других церквей". Разумеется, такие изъятия церковных богатств делали саму Церковь все более уязвимой.
Относительное разделение королевства в интересах крупной аристократии ослабляло государственную власть, а всеобщее замешательство, грабежи и набеги норманнов – не столько из-за их жестокости, сколько из-за длительности и повторяемости – нанесли ощутимый удар каролингской системе, остававшейся от Карла Великого. Конкретное воздействие этого удара определить довольно сложно, и историографические дискуссии по этому поводу еще продолжаются. Но даже из-за нескольких мощных ударов западное королевство не было сломлено до конца. К примеру, в эту же эпоху переживает расцвет интеллектуальная и художественная деятельность. Продолжала функционировать экономика. В Сен-Бертен, Сен-Реми в Реймсе около 860 года были установлены последние большие полиптихи – наподобие тех, которые находились в Сен-Жермен-де-Пре сорока годами раньше. Крестьяне были привязаны к земле и редко покидали ее – только в случае опасности. Конечно же, в крупные области стекалось больше всего рабочей силы. Воспользовавшись паникой и неразберихой, зависимые крестьяне могли оставить родные места и найти себе работу не на столь принудительных условиях, тогда как владельцы обезлюдевших земель набирали себе новых крестьян на условиях оброка и более легких повинностей. Ослабление государственного давления, смягчение эксплуатации крестьян говорили в пользу норманнов и их присутствия. Но подобная тенденция к освобождению, если она действительно и имела место, на самом деле была едва заметной. Как провести границу между передвижениями, вызванными внешней агрессией, и бегством от хозяина, столь же древним, как и само рабство?
Были ли под угрозой коммуникации? Разумеется, как отмечают Луп Феррьерский и другие авторы, на дорогах было опасно. Путешественники рисковали и своей жизнью, и поклажей. Но разве когда-нибудь дороги были безопасными? Путешествие по воде действительно становилось ненадежным и к тому же дорогостоящим. Некоторые порты – Дорштадт, Кентовик – первыми подвергались разграблению и уже не оправлялись после таких ударов. Однако торговля не исчезала. Питрский капитулярий 864 года уделял большое внимание экономическим и финансовым вопросам. Естественно, распоряжения законодательного и нормативного порядка следует толковать осторожно: отражали ли они реальность, когда говорили о существующих рынках и об их торговле? Или же они стремились, напротив, навязать этой реальности чисто теоретические установки, иные по природе? Король, во всяком случае, подтвердил свою прерогативу в финансовой области, назначив девять мастерских, обладающих монополией на чеканку монет. Пытаясь ввести в обращение более легкие серебряные монеты, ставил ли Карл себе целью развивать торговлю, хотел ли он ускорить это развитие? Так или иначе, ценный металл находился в обращении в силу необходимости при выкачивании денег в пользу норманнов. Но эти планы могли иметь целенаправленный характер: пираты, викинги тоже ведь были потребителями и торговцами, покупающими и продающими; невозможно все время заниматься грабежом. Некоторые отряды скандинавов переходили к оседлому образу жизни, в частности в долинах рек. В Байонне, Нанте, нижней Сене они не только грабили, но и занимались торговлей. Норманнская агрессия, став своего рода ударом дубиной по Франкскому королевству, в отдельных сферах, несомненно, была и ударом хлыста, подстегнувшим к активной деятельности. Перемещения культурных сокровищ по территории государства также оказались плодотворными. Так, Овернь и Бургундия, главные места убежища спасающихся от врагов церковников, получили пользу от притока священных реликвий и рукописей, осевших в местных церквях. Наиболее известный, но не единственный пример – долгое путешествие по стране мощей св. Филибера, покинувших Нуармутье в 836 году и остановившихся в итоге в Турню, после долгого пребывания в Пуату и Белей.
Все это определенно было последствием пребывания викингов. Да и как отличить последствия ущерба, нанесенного внешним врагом, от результатов внутренних раздоров, дележа и беспорядков? "Нормандизм" был хищническим образом действия, свойственным не только норманнским завоевателям. Светская знать королевства была столь же необузданной и столь же безжалостно обрушивалась на бедняков и на церкви, обирая и преследуя их "на норманнский манер", как выражались оскорбленные церковники.
Когда король прислушивался к Богу и советам Церкви, он был в состоянии восстановить мир и порядок. Когда он выполнял возложенную на него миссию, то почет и слава сопутствовали ему: так было с Карлом Лысым между 860 и 873 годами, пока он не пренебрег своим долгом в угоду имперским амбициям и итальянскому миражу. Так было и с Людовиком III, его внуком, победившим варваров в Сокур-ан-Вимё в августе 881 года, а в следующем году – и с его юным братом Карломаном. Оба последних умерли слишком рано, в 20 и 17 лет, оставив после себя королевство, которое их предок Карл Великий даже и не узнал бы. Последний известный нам собор западнофранкских королей в Вере был возглавлен юным Карломаном. Он состоялся в марте 884 года, и принятый на нем капитулярий призвал к борьбе со "злом грабежей и разрушения", "с этим ядом, разлившимся повсюду (...). С этой смертоносной заразой, поражающей тело и душу". "И что удивительного в том, – написано, в преамбуле, – что язычники и другие народы вторгаются к нам, расхищают наши богатства, когда каждый из нас сам обирает своего ближайшего соседа?"
Варварство, разрушение, бессилие. Христианский мир в конце IX века был болью тех, кто терзался тревогой и беспокойством, размышляя о его судьбах. Стабильность, духовная и общественная, была подорвана. В 882 году умер Гинкмар, скрываясь от норманнов в Эперней. Незадолго до смерти он продиктовал Карломану, единственному наследнику Карла Лысого, свое последнее произведение "О королевской власти" ("De ordine palatii"). В то время, когда повсюду наступали норманны, когда силы разрушения подтачивали основы королевства, когда дворяне становились королями, – престарелый архиепископ Реймса в последний раз говорил о единственно ценном: о Царстве Божием и его земных отражениях. |
|
