| Общество позднего средневековья включало в себя четыре сословия, каждое из которых обладало собственными функциями, статусом и правами. Как почти все европейские страны, Дания представляла в своей основе сельскохозяйственное общество, в котором 90-95% населения были крестьянами, занятыми прежде всего производством продуктов питания. Три других сословия: проживавшие в городах бюргеры и привилегированные, освобожденные от налогов сословия – духовенство и дворянство – численно составляли незначительную часть населения, однако они занимали несравненно более важное положение, и именно они определяли направление развития. Все эти сословия, однако, жили за счет труда крестьян и того, что те производили.
Королевская власть
Король был властителем государства, а королевская власть – центральным учреждением, вокруг которого строилось это государство. В противоположность тому, что имело место в более ранние времена, в XV в. существовало и другое учреждение общегосударственного масштаба – государственный совет, состоявший из епископов, аббатов и представителей знати, а также нескольких дворян по личному выбору короля. Начиная с середины этого столетия, именно совет выбирал нового монарха, включая в манифест условия королевского правления. Однако, когда избранный на престол правитель приступал к своим обязанностям, в его руках оказывалась реальная власть, а члены совета, ленсманы и другие представители знати становились подчиненными ему людьми. И именно он располагал таким орудием, как канцелярия, то есть правительственная администрация. В политике, касавшейся вопросов унии, государственный совет играл самостоятельную роль с 1436 г., когда потерпел крах Эрик Померанский, и до крушения в 1501-1502 гг. политики короля Ханса. Отношения с ганзейскими городами также представляли интерес для совета. Напротив, внутренним положением в Шлезвиге и Гольштейне он не занимался. И когда Кристиан I выдал свою дочь за шотландского короля (что стоило Норвегии Оркнейских островов) и совершил пышную поездку по Италии и к римскому престолу, это считалось его делом.
Король назначал ленсманов и имел возможность оказывать существенное влияние при выборах епископов, однако, как только последние вступали в свои должности, они начинали преследовать собственные интересы или интересы своих ведомств. Примером столкновения интересов короля и аристократии, органически присущего системе, может служить кризис 1466-1469 гг., когда Кристиан I повел наступление против клики знатных дворянских родов, которая после смещения Эрика Померанского держала в своих руках управление половиной датских замковых ленов. Часть замков была отдана епископам, другая – представителям знатного дворянства или менее родовитым дворянам, и в состав государственного совета был введен ряд новых лиц. Любекская хроника уверенно сообщает: "Король Кристиан изгнал многих хороших людей (так называли дворян, – прим. пер.) из их замков. И в этом деле епископы и некоторые дворяне, а также в целом гарнизоны замков стояли на его стороне. И некоторые из этих замков король оставил себе, а некоторые отдал другим хорошим людям".
Помимо примерно 40 замковых ленов и некоторого числа самостоятельных ленных пожалований, в частности в форме сотенных округов – херредов в Ютландии, имелись отдельные небольшие – поместные – лены, которые состояли из группы сдававшихся в аренду дворов с дополнительным включением иногда и центральной королевской усадьбы.
Из вышесказанного должно быть ясно, сколь важным делом являлось управление ленами. Ленсман взимал составлявшие доход королевской казны подати с крестьян – арендаторов коронной земли и с крестьян-собственников, составлявших вместе примерно четверть крестьянских дворов в стране. Он осуществлял административные функции в своем лене и следил за соблюдением законов его жителями, а на собраниях сотенных округов (херредстингах) заседали назначенные им фогты. Ленсман же взимал причитавшиеся королю штрафы, хотя на деле сложилось так, что привилегированные сословия располагали почти полной административной властью над своими крестьянами. Часто вводившиеся дополнительные налоги, которыми облагались все крестьяне, как правило, взимались ленсманами в соответствии с особыми переписями лиц, подлежавших налогообложению. Многие торговые города отдавались королем в ленное владение другим лицам, наиболее важным следствием чего было взимание ленсманом городского налога.
Лены предоставлялись на различных условиях. Любекская хроника при описании событий проводила различие между теми замками, которые Кристиан оставлял для себя и, теми, которые он передавал "хорошим людям". Первые относились, если пользоваться терминологией того времени, к "кладовой" короля или королевы; ленсманами здесь были лица из незнатного дворянства, которые должны были держать перед государем отчет в доходах и расходах и получали постоянное жалованье. Немногочисленные казенные лены находились на Зеландии и Фюне. Другие лены были служебными ленами; это значило, что ленсман должен был содержать в замке крепостной гарнизон и предоставлять его в распоряжение короля, когда возникала такая необходимость, и вообще различным образом служить государю. От таких ленов последний получал лишь весьма скромные доходы, а бывало, и вообще не получал никаких явственных доходов. Отдельные лены отдавались в залог; тем самым ленсман освобождался от обязанности выставлять солдат, и король получал с таких ленов лишь дополнительно вводившиеся налоги. В 1466 и 1468 гг. Кристиану I удалось добиться от ленсманов в заложенных ленах уплаты особого налога.
Канцлер Фредерика I, пожалуй, дал более или менее правильную прикидочную оценку наличных доходов короля в период правления Ханса I. Примерно половину их составляли доходы от ленов, остальная часть доходов складывалась из поступлений от сконских ярмарок, Эресуннской пошлины, городских налогов, штрафов и акцизов (налоги на вино и немецкое пиво) и штрафов, взимавшихся по решению королевского суда. Один-единственный дополнительный налог приносил больше, чем все постоянные доходы, потому что налогом облагались и крестьяне, работавшие у привилегированных землевладельцев, и с этого налога не делалось отчислений на нужды администрации замков.
По некоторым спискам из государственной канцелярии можно судить, сколько человек управители замков, епископы, монастыри и города должны были выставить в случае войны. За ленсманом Калуннборга значились 70 или 80 человек, за епископом Роскилльским – 100, монастыри в Антворскове и Соре должны были выставить по 24 человека каждый, а Копенгаген – 100 или 120. Торговые города выставляли столько же людей, сколько остальные три группы вместе. Все четыре группы, кроме того, должны были предоставлять корабли для перевозок или иного рода военных приготовлений. Помещики обязывались выставлять солдат из числа своей челяди. Для отдельных военных походов короли все чаще прибегали к услугам наемных немецких ландскнехтов.
Королевская власть представляла собой европейское учреждение своеобразного характера. Это была государственная власть в зародыше. Монаршим достоинством обладал один-единственный род. У него имелась своя идеология, и в силу этого власть представлялась дарованной милостью Божьей. Классы, составлявшие ядро общества, нуждались в королевской власти, ибо альтернативой был политический хаос. Однако, несмотря на все плодотворное сотрудничество между королевской властью и привилегированными сословиями, они конкурировали между собой по вопросу о том, сколько кому достанется от податей, взимавшихся с населения.
Крестьянское сословие
Сельское население включало прежде всего крестьян и их семьи, которые имели свой двор. Количество дворов, если не считать периферийные части страны, было, насколько известно, практически неизменным в XV-XVII столетиях. Хотя численность прочих групп после резкого сокращения населения была меньше, чем прежде или потом, по-прежнему сохранялось, конечно, некоторое количество слуг и хусманов (безземельных крестьян). Изданный в 1446 г. закон "Условия для Лолланна" (Lollands Vilkеr) шел навстречу пожеланиям крестьян об установлении для батраков определенных постоянных дней для перехода от одного хозяина к другому, в частности чтобы помешать им бросать работу для ухода на сезонный рыболовный промысел. Немалое число крестьянских дворов были столь внушительных размеров, что им помимо членов семьи требовалась дополнительная рабочая сила. В то же время нет сомнения в том, что численность прослойки хусманов (husmand) в XV в. упала до низшей точки, а так как старая прослойка полукрепостных батраков исчезла, то резерва рабочей силы не стало.
Типичный, довольно крупный датский крестьянский двор сформировался в период после 1350 г., когда сокращалась численность населения, но, возможно, вначале многие дворы были вынуждены отказаться от возделывания всей своей земли. В этом случае резкое снижение арендной платы за землю после примерно 1370 г. было вызвано как неспособностью крестьян уплачивать прежнюю арендную плату, так и малым числом крестьян, готовых взять помещичью землю в аренду. Но когда вновь возросло число рабочих рук, низкая арендная плата наверняка была на пользу крестьянам.
В большей части Дании крестьяне жили деревнями. Мы мало знаем о развитии деревенской общности, однако такая общность (в позднейшем понимании этого слова) едва ли могла существовать до аграрного кризиса в большинстве деревень, состоявших из одного или нескольких крупных дворов и значительного числа совсем маленьких хозяйств и/или домов, в которых проживали полукрепостные батраки. Только после перестройки системы землепользования подобные поселения могли стать деревенскими общинами в собственном смысле слова. Раздробленность была характерна в XV столетии в особенности для дворянских владений. Как правило, несколько помещиков имели собственность в том или ином отдельном поселении, вследствие чего помещику, по-видимому, было трудно вмешиваться в течение деревенской жизни. Да помещика и не интересовало возделывание земли и ведение хозяйства в крестьянских дворах. Он хотел лишь, чтобы уплачивались подати и чтобы дворовые строения, владельцем которых он обычно являлся, поддерживались в хорошем состоянии и были в порядке, когда арендатор (фестер) уходил по окончании срока аренды. В то же время закон "Условия для Лолланна" и закон от 1473 г. "Положения Фюне" (Fyns Vedtægt) показывают, что помещики считали важным делом сохранение леса. Поэтому они запрещали держать крестьянских коз иначе как на огороженном участке и заставляли крестьян строить свои дома на фундаменте из неотесанных камней, чтобы уменьшить потребление делового леса.
Крестьянин и помещик
Помимо земельной арендной платы крестьянин уплачивал владельцу земли различные подати, бывшие или, во всяком случае, воспринимавшиеся как следствие зависимости крестьянина от землевладельца, который являлся его хозяином и обеспечивал ему охрану, то есть предоставлял юридическую, а при необходимости и физическую защиту в обществе, где отсутствовала полиция. Размеры этих податей различались в зависимости от местности и формы собственности. В развитой форме они включали небольшую денежную подать, подать натурой в виде баранины и птицы, иногда откорма теленка и, наконец, деньги, выплачивавшиеся "за работу", то есть взамен барщины. В период позднего средневековья крестьянин также уплачивал подать "за постой", как компенсацию за право хозяина на угощение, когда он или его фогт являлся с визитом. Все подати обосновывались либо правом, либо обязанностью. Подати отдельных дворов в той форме, которая сложилась примерно к 1500 г., можно найти в неизменном виде в кадастре земельной арендной платы от 1664 г. По прошествии эпохи средневековья только некоторым дворянам-помещикам, занявшимся вывозом скота, удалось возложить на крестьян ощутимое бремя зимнего откорма помещичьих быков.
В XV в., когда наступили лучшие времена, подати едва ли особенно отягощали крестьян, хотя доходность сельского хозяйства оставалась низкой. Налоговые списки времен короля Кристиана II свидетельствуют о том, что крестьяне на острове Зеландия были богаты скотом и серебром. Человеку же из знатных дворян, хотевшему жить на приличествующем его сословию уровне, требовалось иметь большое число крестьян-арендаторов или жирный лен, полученный от короля. Олуф Стигсен – хозяин имения Боллеруп в земле Сконе был владельцем 400 сдававшихся в аренду дворов. Около 1500 г. он возвел в своей усадьбе сохранившееся и по сей день великолепное главное здание, а затем с размахом отпраздновал свадьбу дочери. Чтобы собрать для этого необходимые средства, ему пришлось в 1493-1504 гг. заложить 50 из 400 своих дворов.
В соответствии с манифестом, подписанным Кристофером II в 1320 г., дворяне взимали с членов своего "семейства" (familia) штрафы в размере трех и девяти марок, которые, собственно, причитались королю. Правда, понятие familia в 1320 г. включало, видимо, не всех крестьян, работавших у дворян, однако вскоре право хозяина распространилось и на остальных. В ходе переговоров между тремя северными странами (1483) по поводу манифеста короля Ханса шведское духовенство и дворянство выступили с требованием закрепления за ними права "быть королем над своими собственными крестьянами" (фестерами). А вскоре и датскому дворянству удалось добиться удовлетворения такого же требования. Некоторые дворяне получили уже во второй половине XV в., как особую привилегию, право взимания королевских штрафов в размере 40 марок, а в соответствии с манифестом Кристиана II от 1513 г. все дворянство получило право на все королевские штрафы, включая откупной штраф. Так дворяне-помещики стали выступать, как это уже давно делали епископы, прелаты и соборы, в качестве промежуточного звена между королем и крестьянином. Следующий логический шаг был сделан в манифесте 1523 г. Фредерика I, в соответствии с которым дворянство получало все королевские права (в 1536 г. обозначались как hals- og handsret, то есть как неограниченные права, – прим. пер.) над своими крестьянами. Они включали полную полицейскую (но не судебную) власть и право обвинять и наказывать.
На Зеландии обязательства помещиков в отношении крестьян привели в 90-х годах XV столетия к появлению института, названного первоначально "ворнедскаб" (vornedskab), а позже "стаунсбонд" (stavnsbånd). Фактически речь шла о полукрепостной зависимости, при которой крестьянам вменялось в обязанность проживать в том поместье, где они родились. В соответствии с правовыми кодексами отдельных земель арендные отношения могли свободно расторгаться обеими сторонами, что подтвердил государственный совет в 1377 г. – в то время, когда ощущалась нехватка крестьян. Эти законоположения дали повод историкам в дальнейшем предположить, что тогда еще имели место короткие сроки аренды; на практике же обе стороны, по всей видимости, были заинтересованы в аренде на длительный срок, однако по закону имели право угрожать расторжением соглашения. Теперь же крестьяне лишались этой возможности, в то время как ничто не мешало помещику передать свои права на крестьянского сына (с согласия последнего?) другому помещику; в документах такая сделка беззастенчиво называется "продажей". Правда, Кристиан II прекратил подобную практику, вытекавшую из полукрепостного состояния. Когда мы размышляем о том, почему такая полукрепостная зависимость установилась только на Зеландии, нужно учесть некоторые характерные особенности этой части страны. Она представляла собой центр королевской власти; на Зеландии было гораздо больше церковных поместий, чем в других частях страны; там было мало крестьян-собственников, а система поместий, насколько позволяют судить источники, издавна была хорошо развита. Королевская власть и господствующие сословия имели прочные позиции на Зеландии, крестьянские восстания в период позднего средневековья происходили только в Ютландии и Сконе.
В целом на завершающем этапе средневековья как в Дании, так и в части Европы, лежащей к востоку от Эльбы, невиданно расширились права помещиков, и им были переданы полномочия центральной власти. Как в Польше, так и в Чехии крестьяне стали крепостными. В Мекленбурге права помещиков расширялись за счет предоставления им отдельных привилегий, однако большинство их, кроме того, получило право Hochgericht (средневековый немецкий термин, означающий ведение процессов по уголовным преступлениям, каравшимся смертной казнью, – прим. пер.), что подразумевало право вершить судебную власть.
Города
Как уже отмечалось, города были многочисленными и небольшими по размерам, однако их значение на протяжении XV в. возрастало. Около 1500 г. и в таких местах, как северная оконечность Ютландии, где ранее довольствовались более или менее законными гаванями, стали появляться официально признанные города: Тистед, Нибе, Сэбю. Наиболее бурное развитие происходило в районе пролива Эресунн, представлявшего собой международный водный путь. Эрик Померанский в 1417 г. отобрал у роскильского епископа Копенгаген, основал город Ландскруна и построил возле Хельсингёра сильную крепость Кроген, стены которой составляют часть нынешнего замка Кронборг. Особое значение в последующие времена приобрела Эресуннская пошлина, которая обеспечивала королю доходы от прохода через пролив все большего числа кораблей. Однако вендским городам удалось избежать уплаты этой пошлины.
На протяжении всего рассматриваемого периода королевская власть пыталась поддерживать сосредоточение торговли в городах, однако она не могла помешать дворянству и епископам свободно торговать с немецкими купцами "для нужд хозяйства и стола" или воспрепятствовать крестьянам с островов Тосинге, Лангеланн и Лолланн плавать в Германию на собственных судах. Прежде всего королевская власть и города противились торговле немецких и других купцов на селе, в обход городов, и в определенной степени эта политика была успешной. Напротив, на сконских и других ежегодных городских ярмарках, проводившихся в большинстве своем в городах, торговля была свободной. В целом усилия направлялись на ограничение привилегий ганзейцев не только в городах, но также на сконских ярмарках, а также в Бергене, где они пользовались широкой автономией. Но слишком велика была зависимость от торговли с Любеком и другими вендскими городами и от их поддержки королевской политики в шведских делах, чтобы из этого могло что-то получиться. К 1510 г. любекцам надоело поддерживать короля Ханса против шведов; они объявили ему войну и получили тем самым давно желанную возможность закрыть своим конкурентам, голландцам, доступ в Балтийское море. Война, однако, не стала для Любека и других вендских городов победоносной, хотя они и добились подтверждения своих привилегий.
Города зависели от регулярного подвоза продовольствия. Раз в неделю, в базарный день, крестьяне и бюргеры торговали друг с другом. Бюргеры были городскими купцами и ремесленниками, и их политика заключалась в том, чтобы обеспечить себе, насколько возможно, преимущественные права торговли на рыночной площади и заставить крестьян идти со своими товарами на городской рынок, а не торговать с иностранными купцами в незаконных гаванях. Наряду с бюргерами в городе проживало определенное количество людей и других категорий: ремесленных и торговых подмастерьев, кучеров, прислуги и рабочих, не говоря уже о проститутках и нищих. Важно, однако, отметить, что и в Дании города были центрами не только торговли и ремесел, но и потребления. В городах, являвшихся центрами епархий, было особенно много духовенства; там находился епископ со всем своим административным аппаратом, каноники и другие священники, монашки и нищенствующие монахи, а также госпитали. В некоторых городах, например в Виборге, Оденсе, Копенгагене и Мальме, располагались дворянские поместья. Значение потребителей для городов можно проиллюстрировать тем, что вокруг обоих больших монастырей ордена Св. Биргитты – Марибо и Мариагера выросли торговые города.
Королевскую власть в городе представлял городской фогт. Его роль как начальствующей инстанции была в XV в. сильно ограничена бургомистрами и членами городских советов, однако он взимал от имени короля городской налог (которым облагался город, а не отдельные его жители) и выносил судебные решения вместе с городским советом на городском тинге. Бургомистры и члены городских советов рекрутировались из состоятельных купеческих семей, а ремесленники, как и в большинстве других стран, были отстранены от этого. Зато они были хорошо организованы в цехи, которые обеспечивали себе монополию на занятие своим видом трудовой деятельности и издавали детальные правила относительно порядка его осуществления. Контроль над расценками их труда осуществлял, однако, городской совет. Купцы составляли высший городской класс. Они завозили извне разные товары: соль и пчелиный воск (для свечей), сталь и железо, металлические изделия и одежду, пиво и вино, хмель и специи и т. д. Импортируемые товары сбывались как привилегированным слоям, так и крестьянам. В более ограниченном объеме купцы занимались и экспортом сельскохозяйственных товаров.
Торговля
Сконские ярмарки, которые в XIII и XIV вв. представляли собой международный рынок для всякого рода товаров, в XV в. ограничивались всего лишь торговлей сельдью. Голландцы проходили мимо на своих кораблях, закупая зерно в Пруссии, прежде всего в Данциге; прусские купцы совершали плавания в обратном направлении, а товарообмен между вендскими городами и датскими купцами проходил по большей части в датских городах. Из города Рибе шло, как и прежде, оживленное транспортное сообщение с Западной Европой. Прямые связи по морю в направлении восток-запад подрывали положение Любека. В XIV в. основная часть торговли между Северным и Балтийским морями шла из Фландрии, североевропейского торгового и промышленного центра, по линии Гамбург – Любек в страны Балтийского моря. В 1392 г. был даже построен канал между реками Эльба и Траве. Весьма досаждало жителям Любека на протяжении XV в. постоянное вторжение на рынок голландцев, в частности с французской морской солью, которая именовалась baisalt и которая соперничала с люнебургской солью и собственным любекским импортом французской соли. Голландская одежда конкурировала с фламандской. Любекцы реагировали на это неоднократными попытками закрыть голландцам доступ в Балтийское море.
Экспорт из Дании с давних времен состоял из сельди, которой торговали на сконских ярмарках, и лошадей, в частности из Рибе. Важной статьей было также масло, особенно из районов Сконе и Халланда и с южных островов, а в период позднего средневековья также шкуры и кожа, говядина и свинина. Условием развития подобного экспорта, как и экспорта сельди, являлась засолка. В течение XV в. большое значение приобрел экспорт живого скота, то есть быков, которых перегоняли наземным путем из Ютландии в немецкие города. Перегон скота происходил осенью, до того как наступала пора осеннего забоя или зимнего стойлового содержания. В течение первых двух десятилетий XVI в. экспортировать животных стали по преимуществу весной, что предполагало откорм и поэтому обуславливало более высокую цену. После этого быков отгоняли на летний выпас и откорм в низинные районы к западу от Эльбы, чтобы затем сбыть скотину на рынке Нидерландов. Основой развития торговли быками стало, с одной стороны, то, что в XV в., с учетом сокращения численности населения, уменьшилась потребность в зерне и тем самым расширилась возможность для мясного производства – потребление мяса в Северной Европе в период около 1500 г. было очень высоким; с другой стороны, сыграли свою роль такие факторы, как рост городов в Нидерландах и, наконец, развитие дальних маршрутов перевозки массовых товаров – леса и зерна из района Балтийского моря и быков из Венгрии, Польши и Дании в Нидерланды и города Рейнской области.
Все, включая священников, крестьян и немецких скупщиков, пустились в торговлю быками, но постепенно к этому успешно подключились и датские купцы. Весьма большая доля или даже преобладающая часть сельскохозяйственного экспорта шла в обход городов. Экспорт, осуществлявшийся ленсманами, дворянами и епископами, состоял прежде всего из того, что выплачивали натурой крестьяне в качестве арендной платы за землю.
Привилегированные сословия
Духовенство и дворянство занимали привилегированное положение. Служители церкви могли привлекаться к судебной ответственности только церковным судом и освобождались от военной службы, однако в целом привилегии этих двух сословий были связаны с их обладанием собственностью и их налоговым иммунитетом. К тому же они располагали рядом привилегий, касавшихся юрисдикции над крестьянами, работавшими на их землях. Освобождение от чрезвычайных налогов распространялось, однако, только на их главные усадьбы, а в конце рассматриваемого периода также на тех немногочисленных крестьян, которые не выплачивали арендную плату, а отрабатывали барщину на центральной усадьбе.
Церковь
Задачей всех лиц духовного звания было служение Богу, однако имелось одно весьма важное различие между духовенством, жившим в миру, – священниками, которые служили в светском обществе (но соблюдали безбрачие), и духовенством, которое жило в монастырях. Священники совершали обряды причащения, крещения, вечернюю службу, отпущение грехов и т. д., то есть те действия, через которые Божья благодать нисходила на людей. Без них не могло быть спасения в потустороннем мире. В большинстве орденов в каждом монастыре лишь один – два его обитателя были посвящены в духовный сан, позволявший совершать таинство причащения. Женским монастырям приходилось иметь прикрепленных к ним священников, совершавших причащение. Монахи и монахини вели особо благочестивый образ жизни, сосредоточенный на служении Богу, чтобы спасти собственные души и души людей, обитавших за пределами монастырей. Они оставляли мирскую жизнь и переставали быть наследниками рода, который покинули.
Так было повсюду в римско-католической Европе. И в Дании, как и в других местах, духовная служба требовала доходов, поступавших прежде всего от церковных земельных владений. Поэтому датская церковь к концу эпохи средневековья имела в собственности по меньшей мере 35% земельных угодий страны. Самыми богатыми были епископства, однако налицо разрыв от 2500 или более дворов у епископа Роскилльского до примерно 600 – у епископа Виборга. Самым богатым монастырем был монастырь в Соре, владевший примерно 625 дворами, в то время как число дворов у других монастырей было несколько меньше ста. Женские монастыри использовались дворянством и, по всей видимости, бюргерством, для того чтобы пристроить не вышедших замуж дочерей, которых отправляли в обитель с небольшим приданым. Монастыри ордена Св. Биргитты за счет этого стали весьма богатыми. Чтобы содержать монастырь, нужно было иметь много крестьян, потому что крестьяне выплачивали весьма скромные подати. Однако те, может быть, 25 монахов, что жили в монастыре в Соре, были хорошо обеспечены, при монастыре имелся штат свыше 100 человек, а аббат заседал в государственном совете и жил как вельможа.
Состав духовенства был неоднородным. Монастырское духовенство было представлено, с одной стороны, монахами из старых мужских монастырей во главе с монастырем в Соре, а с другой – выходцами из монастырей нищенствующих орденов в городах, которые не имели земельной собственности. Среди духовенства, жившего и служившего в миру, были епископы, прелаты при соборах, обычные каноники, приходские священники и, наконец, многочисленные викарии при часовнях и алтарях в крупных церквах. Их связывало полученное ими, хотя и различное, духовное образование и их общее дело. Отчасти их объединяли и привилегии, но они, бесспорно, экономически не принадлежали к одному и тому же классу.
Совершенно особым образом поступала церковь для привлечения в свои ряды новых священнослужителей, поскольку все они были выходцами из светского общества, за исключением тех сыновей священников, которым приходилось получать от папы римского специальное разрешение на занятие духовной должности в качестве исключения из правила, не разрешавшего сыну следовать по стопам отца. Новые служители культа происходили из различных слоев общества. Так, каноники соборов происходили из бюргеров и дворянства, сельские священники по большей части из крестьянского сословия, если сыновьям крестьян удавалось попасть в латинскую школу. Какой-то совершенно четкой системы не существовало. Биргер Гуннерсен, являвшийся архиепископом в 1497-1519 гг., был сыном звонаря и дьячка в Халланде, а его современник епископ Оденсе – сыном сельского башмачника в Химмерланде. За назначениями их обоих стоял король Ханс; Биргер Гуннерсен, например, заслужил свое назначение тем, что достойно проявил себя в качестве начальника канцелярии вдовствующей королевы.
Образование священников начиналось с учебы в соборных школах и с участия в повседневной литургической жизни соборов. Отдельные лица, во всяком случае те, кто становился каноником, продолжали образование в одном из многочисленных северогерманских университетов, а после 1479 г. и в Копенгагенском университете.
Епископ вел богослужения в своем соборе, заботился об образовании священников, посвящал их в сан и посещал с инспекциями. Наряду с земельными владениями, принадлежавшими епископству, он получал свою третью часть десятины, если только она не уходила на дарения монастырям или собственному собору епископа и каноникам. В дополнение к своей церковной роли епископы играли важную политическую роль в качестве членов государственного совета, где они по степени старшинства стояли выше дворянства. Епископа титуловали "Ваша милость".
Центральным элементом богослужения в церкви было совершавшееся в ходе мессы символическое вкушение плоти и крови Христовой. Латеранский собор в 1215 г. постановил, что речь шла о реальном превращении хлеба и вина в плоть и кровь Иисуса Христа. В период позднего средневековья все большее распространение получали панихиды по усопшим, находящимся в чистилище, и мессы в честь Девы Марии и популярных святых, например Себастьяна, у которого искали защиты от чумы. Эти мессы служили священники-викарии с устанавливавшихся для этой цели боковых алтарей; в Лундском соборе было около 60 таких алтарей. Короли, епископы и знатные дворяне даже сооружали часовни, в которых ежедневно служились мессы. К Роскилльскому собору было пристроено около десятка часовен, самой крупной и самой красивой из которых, как это можно видеть и сегодня, была часовня Волхвов, сооруженная по распоряжению Кристиана I. Финансирование месс происходило через передачу церкви необходимого имущества. Таким способом церковь приращивала свое состояние в XV столетии. Подавляющее большинство людей, конечно, не могли себе позволить заказать богослужение, однако многочисленные гильдии в городах и на селе оказывались в состоянии решить эту задачу для своих членов.
Приходские священники в конечном счете несли главное бремя в деятельности церкви, однако они занимали низкое положение в церковной иерархии. А получаемое ими вознаграждение – освобожденный от налогов дом священника и третья часть приходившиеся на долю прихода десятины – было относительно скромным. Крупные монастыри и соборные капитулы на раннем этапе подчинили себе часть сельских церквей, вследствие чего работу священника чаще всего осуществлял низкооплачиваемый священник-викарий. Это явление, однако, не получило в Дании особенно большого распространения в отличие, например, от Англии, где the vicar со временем стал синонимом "приходского священника". Иногда король вознаграждал секретарей своей канцелярии, отдавая им приходские церкви, в отношении которых он имел право патроната, после чего там тоже назначался викарий.
Многие приходские священники имели в своем подчинении несколько приходов, что, по-видимому, было следствием сокращения численности населения. При соборах уменьшение доходов (снижение арендной платы за землю) приводило к совмещению должностей, хотя, конечно, такое положение, когда высокопоставленные иерархи могли занимать должности каноников при нескольких соборах, строго говоря, считалось дурным тоном.
Дворянство
Несмотря на все различия, дворянство в XV в. оставалось в основе своей тем же классом, что и в XII столетии. С одной стороны, это было сословие, власть и богатство которого основывались на его праве собственности на землю, а с другой – оно квалифицировалось как дворянство в силу своей службы монарху. Владение собственной землей давало дворянству самостоятельность по отношению к королевской власти – самостоятельность, которой церковь не располагала, во всяком случае, в период позднего средневековья. Дворянство объединяло в себе помещичью власть, политическую деятельность и способность к ведению войн. Это был властвующий класс – вместе с королем или против него.
Учитывая значение дворянства или, может быть, потому, что это значение было столь очевидным, титулование и формальности представляются несколько нечеткими. Дворянин титуловался как оруженосец* и опознавался по гербу на щите и на печати, однако некоторые дворяне посвящались в рыцарство королем и тем самым становились рыцарями и господами. Строго говоря, общего названия для оруженосцев и рыцарей не существовало, и только в XVI в. немецкое слово adel ("дворянство") утвердилось в языке (это произошло одновременно с исчезновением посвящения в рыцари). Дворяне придерживались тех же обычаев в отношении имен, что и остальная часть общества, – человек нарекался тем именем, которое давалось ему при крещении; к этому имени, для более точной идентификации, добавлялось отчество или в некоторых случаях личное прозвище (родовое имя). Так, четыре поколения могущественного ютландского рода Гюлленстьерне звались попеременно Эрик Нильсен и Нильс Эриксен. Только после того, как король Фредерик в 1526 г. приказал дворянству принять родовые имена, члены рода Гюлленстьерне (букв. "золотая звезда". Упомянутый приказ короля означал введение фамилий, которые с древних времен у скандинавов отсутствовали. Имена типа Нильсен, Эриксен означали, соответственно, "сын Нильса", "сын Эрика" и представляли собой отчества, которые лишь позднее утратили это качество и стали передаваться от отца к сыну в качестве фамилий, – прим. пер.) приняли это имя, соответствующее их гербу.
Сильно развитым было понятие чести, и средство защиты своей чести дворянин видел в борьбе, "распре", причем в XIV в. такую распрю он мог затеять с кем угодно, даже с князем или королем. Совершенное Нильсом Эббесеном убийство графа Герта рассматривалось как распря, так что в 1351 г., когда ютландцы и голштинцы заключили союз против Вальдемара Аттердага, его семья выплатила "покаянную" сыновьям графа. Когда люди Вальдемара в 1355 г. убили ютландского дворянина, родственники и друзья убитого известили специальным письмом, что они отказываются от ведения "распри" с королем и его людьми, наверняка после того, как за убийство была выплачена компенсация. В XV в. и, во всяком случае, в XVI в. королевская власть превратилась в слишком мощное учреждение государства, чтобы речь могла идти о такой частной ссоре между дворянином и государем, но еще в 1467 г. Ивер Аксельсен с Готланда мог послать королю Кристиану письмо с извещением об отказе служить ему.
В 1405 г. назревал серьезный конфликт между двумя ютландскими дворянскими родами. Йене Нильсен из Авнсбьерга, главный судья Ютландии (!), убил Йенса Йенсена из Клаусхольма. Последний был сыном могущественного Йенса Андерсена (Брока) из Эструпа, и в дело с целью добиться примирения вмешались как королева Маргрете, так и Эрик Померанский. Это очень дорого обошлось Йенсу Нильсену. Он вынужден был обещать провести целый ряд заупокойных месс и устроить проведение паломничеств (этим профессионально занимались определенные люди) во спасение души Йенса Йенсена, и ему пришлось обещать, что он сам вместе с 200 рыцарями и оруженосцами попросит у Йенса Андерсена и его внуков прощения со словами: "Да будь я самым лучшим и могущественным рыцарем в Дании, я все равно принял бы на себя такое искупление". Род Броков защитил свою честь, а Маргрете обеспечила мир.
Как уже указывалось, Маргрете в 1396 г. запретила дворянам сооружать укрепления вокруг своих усадеб, и, по всей видимости, этот запрет соблюдался, однако запретить дворянам и, если уж на то пошло, крестьянам-собственникам осуществлять их право "распри" король был не в силах. Правда, жертвами в XV в. становились, как правило, люди из дворянской челяди и их помощники или замешанные в деле крестьяне-арендаторы.
Дворянство представляло собой неоднородное сословие. Правда, в его рядах не было никаких формальных различий, однако в экономическом и социальном отношении различия были весьма значительны. В период около 1500 г. нам известны дворянские супружеские пары, которые имели в своей собственности 400, 500, 800 крестьянских дворов и которые, разумеется, заседали в государственном совете или занимали прибыльные должности ленсманов. На противоположном полюсе находились люди из низшего дворянства самого скромного ранга, у которых было немножко земли, может быть пара дворов, и поэтому они жили надеждой поступить на службу к епископу, знатному дворянину или в один из крупных монастырей. Граница между этим низшим дворянством и крестьянами-собственниками или купцами легко могла оказаться зыбкой, и многие из числа мелкопоместных дворян вынуждены были отказаться от дворянского титула, поскольку они не в состоянии были выполнить обязательство о несении военной службы. С другой стороны, епископы и знатные дворяне часто содействовали получению дворянского титула своими верными соратниками или фогтами на основе королевского указа, хотя шансы на то, что такой новоиспеченный дворянский род сохранит этот титул, были не особенно велики. В общем и целом в XV в. происходило сильное сокращение численности низшего дворянства. Глубинная причина этого коренилась в падении доходов от земельной собственности, а также в том, что дворяне по указу королевы Маргрете от 1396 г. не имели никакой возможности даже с помощью брака обзавестись собственным имением в качестве свободной от налогов собственности.
Существовали дворянские роды, такие, как Росенкранцы, Гюлленстьерне, Тотты (все тогда еще без родового имени) и Броки, которые на протяжении всего периода позднего средневековья удерживались наверху, однако в целом социальная подвижность внутри этого сословия была довольно велика. Некоторые люди из не слишком знатного дворянства, оказавшись в фаворе у короля, продвигались наверх в качестве ленсманов или выполняя другую королевскую службу, однако решающим фактором было наследство и брак. В соответствии с правилами наследования каждый сын получал приходящуюся на каждого брата долю, а каждая дочь – половину таковой. Если ребенок был единственным наследником, ему доставалось все, и он становился выгодной партией, однако, если наследников было много, собственность могла оказаться совершенно раздробленной. Хорошая дворянская семья (например, имевшая в своей собственности 100 дворов) с пятью-шестью детьми, пережившими родителей, рисковала потерпеть социальный крах, если только родители не позаботились об удачных браках для детей или о поступлении некоторых из них на церковную службу. Сколько окажется наследников, было делом Божьего промысла, тут все зависело от того, какой "урожай" соберет смерть среди детей и подростков. Супруги не наследовали друг другу. Если в браке не оставалось детей (или внуков), переживших родителей, земля возвращалась роду, из которого происходили муж и жена.
Если смотреть в более широкой перспективе, то история отдельных родов, разумеется, не имеет существенного значения. Однако, насколько можно судить, численное сокращение затронуло не только самую скромную часть мелкопоместного дворянства, но и остальное дворянство. Поскольку мы не знаем численности дворян, положение дел можно оценить лишь по тому обстоятельству, что наиболее могущественные дворяне в период около 1500 г. имели в своей собственности больше крестьянских дворов, чем наиболее видные дворяне за сто лет до этого. Прирост числа их имений наверняка лишь в ограниченной степени объяснялся покупкой собственности у собратьев по сословию; чаще всего оно было результатом получения наследства и браков. Вообще же неудивительно, что численность дворянства сокращалась, если принять во внимание общее сокращение численности населения в большей части Северной Европы в течение столетия, последовавшего за эпидемией чумы. Приращение имений служило высшему дворянству компенсацией за сокращение объема взимавшихся с крестьян податей.
Дворянство находилось на службе у короля. Оно было обязано нести военную и другую службу, являться по вызову государя по тому или иному поводу и заседать в различных комиссиях, создававшихся для конкретных случаев. В качестве ленсманов – а хороший лен, приносивший власть и доходы, был желанным приобретением – дворяне занимались местным управлением и обеспечением обороны государства. В государственном совете и на лучших ленах господствовала дворянская знать; как уже отмечалось, здесь мы имеем дело с противоречиями в отношениях между королевской властью и аристократией. Примером знатного дворянина может служить Аксель Лагесен (Брок). Он владел поместьем Клаусхольм возле Раннерса и поместьем Гуннерслевсхольм возле Нестведа помимо еще двух поместий соответственно в Ютландии и на Зеландии, имея в общей сложности 600 сдававшихся в аренду крестьянам дворов. Аксель Лагесен был королевским ленсманом в усадьбе Тордруп поблизости от Раннерса и благодаря этому имел сильные позиции в этой округе, однако не пренебрегал и менее крупными монастырскими ленами на севере Зеландии. Монастырь Эсром в 1465 г. предоставил Акселю в ленное владение четыре деревни на севере Зеландии с 35 дворами в знак благодарности за то, что он подарил монастырю один-единственный двор, а в 1488 г. получил в аренду шесть дворов на юге Зеландии от женского монастыря Св. Агнете в Роскилле. Господин Аксель, естественно, заседал в государственном совете, где всегда был хорошей опорой королю. Вообще же он не играл никакой политической роли.
К концу периода средневековья значение дворянства в военной сфере пошло на убыль, а его способность к независимому ведению военных дел была ослаблена. В XV в. господские усадьбы уже не имели настоящих укреплений, а развитие боевых приемов пехоты привело к тому, что дворяне не могли дать отпор хорошо организованному крестьянскому восстанию, что проявилось как в 1441 г., так и позднее, в 1534 г., во время "Графской распри". Основное ядро войск короля и герцога в Швеции в 1497 г. и в Дитмаршене в 1500 г. составляли немецкие ландскнехты. Однако каждый дворянин все еще владел мечом.
В XIV столетии все дворяне, которым это было по силам, укрепляли свои усадьбы. Свидетельством тому являются многочисленные валы по всей стране, существующие и по сей день, хотя нужно иметь в виду, что не все они служили крепостными сооружениями в одно и то же время. Часто речь шла о двух возвышениях, из которых одно было поменьше, но с высокой башней из камня или дерева, а другое – покрупнее, с жилыми и хозяйственными фахверковыми постройками. В XV в. господские усадьбы располагались уже на четырехугольном возвышении, окруженном рвом, но других укреплений не было. Главный дом с течением времени стали часто возводить из камня или кирпича. Он имел скромные размеры, однако отдельные дворяне демонстрировали свою власть и умение, сооружая каменные здания с двумя или тремя крыльями (например, Клаусхольм) или простой дом из четырех этажей, из каковых наиболее известным и лучше всего сохранившимся является Глиммингехус. Скромная часть мелкопоместного дворянства едва ли имела для проживания нечто большее, чем хороший крестьянский двор с соломенной крышей.
Хозяевам некоторых больших поместий, таким, как, например, Клаусхольм Акселя Лагесена, принадлежали многочисленные крестьяне из местной округи, работавшие на барщине, однако большие поля при главной усадьбе и крестьяне на барщине не были характерной чертой датских дворянских поместий. Даже при господских усадьбах хорошей постройки сдававшиеся в аренду земельные участки были по большей части раздроблены и рассеяны по широкой округе и даже находились в отдаленных районах, что являлось результатом случайного наследования имений. Возделываемая крестьянами земля представляла собой, безусловно, важнейший источник дохода, но если речь не шла о необходимости обеспечить труд на барщине, то было само по себе безразлично, где находились крестьянские участки, и они оставались там, где оказались в результате смены наследователя.
Жизнь и смерть
Существование в средние века было ненадежным. Имелись основания помнить о том, что "нет ничего более определенного, чем смерть, и нет ничего более неопределенного, чем смертный час". Люди страшились скоропостижной смерти, когда человек не успевал подвести итоги своей жизни перед Богом и людьми. Прежде чем отправиться на войну или пуститься в опасное путешествие, были все основания исповедаться и сообщить свою последнюю волю. В церквах фрески напоминали прихожанам о Судном дне, когда спасшиеся вознесутся на небо, а осужденные будут низвергнуты в ад на вечные муки. А до Судного дня предстояло пребывание в чистилище. Его срок мог быть сокращен добрыми деяниями и покаянием, и многое можно было заслужить, принеся дары монастырям, где монахи или монахини вели чистую жизнь, или заказывая богослужения в честь Девы Марии и святых. Устраивались специальные богослужения во спасение души, когда священник молился за устроителя и его род. Это могло вылиться в проведение ежедневных месс во спасение души (за исключением воскресений и праздников) и одного большого богослужения раз в год.
Фрески, которые сохранились в чрезвычайно большом количестве в сельских церквах, с их житиями святых и другими возвышающими душу сюжетами создавались для поучения прихожан, однако центральное место в церквах занимали изображения страданий Христа и его смерти во имя спасения людей. Такие изображения делались на досках алтаря. Самые крупные и лучшие из них – это картина работы Бернта Нотке на алтарной доске в Орхусском соборе (около 1480 г.), работа Клауса Берга в церкви францисканцев в Оденсе (около 1513 г.) и большие распятия для мирян, которые в ту пору располагались в промежутке между хорами и нефом, а теперь перемещены на одну из стен.
Церковное искусство периода позднего средневековья, письма с заказами на проведение богослужений, завещания и большие средства, которые поступали в церковную казну, свидетельствуют о чрезвычайно большом значении христианства и церкви. Однако эти исторические источники отражают, разумеется, не всю действительность. Если взять другую большую группу источников – многочисленные документы на право владения землей (купчие, закладные, судебные свидетельства), создается впечатление, что существование, во всяком случае, дворянства вращалось вокруг того, как заполучить или обеспечить владение землей. И наконец, политические документы, – они, разумеется, касаются политики и войны.
Когда видный датский историк Кристиан Эрслев вознамерился дать описание жизни дворянства в XII и XIV вв., он использовал народные песни, понимая при этом, что мир этих песен отражает лишь некоторые стороны дворянской жизни. Перед ним предстала ментальность, для которой были характерны разгул страстей, щепетильная забота о своих правах и чести, столь необходимая для того, чтобы ограничить произвол со стороны короля. Христианство не оставило глубоких следов. "Когда слышишь, как жена перед Богом всевышним призывает мужа к кровной мести, начинаешь понимать, сколь поверхностным является господство церкви". Эта картина, которую рисует одна из народных песен, не лишена наблюдательности, однако нужно помнить, что здесь речь идет о художественном вымысле и что тексты песен, к сожалению, были записаны только во второй половине XVI столетия.
Отдельные случайные источники проливают свет на средневековую жизнь. Младшая Зеландская хроника (Yngre Sjællandske Krönike) повествует в части, относящейся к 1357 г.: "В тот год на Зеландии случилось нечто странное. Рождественским вечером к одному крестьянину в деревне явилось привидение и попросило дать ему приют. Оно поселилось в печи у этого человека с молодой женщиной, которую можно было видеть, но само привидение оставалось невидимым. Оно говорило по-датски и по-латыни и сказало, что оно родилось в Треллеборге и ходило в школу в Роскилле. Оно оставалось там, ело и пило, предпочитая употреблять в пищу яйца. Оно разговаривало со всяким приходящим в дом, часто ходило на крестьянские пирушки и рассказывало своему хозяину, что там происходило... То, что привидению подносили, женщина принимала и использовала для его пропитания. Однако крестьянин, которому надоел постоянный приток любопытных в его дом, посадил женщину на телегу и отвез ее в субботу после Масленицы в Копенгаген. А Педер Йордансен – так называло себя привидение – последовал за ними". Этот короткий, но точный рассказ дает некоторое представление о крестьянской жизни, городах, школьной учебе и мошенничестве.
А вообще самым лучшим источником являются завещания. Выбранные здесь два образчика рисуют картину двух более или менее различных типов обстановки, в которой жили дворянин и связанный с крестьянской средой бюргер, и дают представление об окружавших членах их семей и людях из прислуги. Общим для них, конечно, было то, что они не забывали о церкви и бедных.
Рыцарь Андерс Нильсен, проживавший в Дроннингхольме у озера Арресё, написал 14 октября 1447 г. завещание. Прежде всего, он позаботился о больших монастырях Северной Зеландии, Эсруме (где его должны были похоронить) и Эбельхольте; затем о своей супруге, своей сестре и роскилльском епископе Йенсе, которые стали исполнителями завещания. Далее идут Роскилльский собор, три сельские церкви и монастырь Марибо, его братья и сестры (которые были его наследниками), дети его сестры и их супруги, один каноник из Роскилле, священник и пара госпиталей в Копенгагене, сосед, приходский священник, приемный сын, челядь, прислуга, некоторые не поддающиеся опознанию лица и, наконец, бедные. Жена завещателя получила самую крупную долю – ей он завещал половину своей доли в их совместном имуществе (исключая, однако, земельную собственность). Церковные учреждения получили свою долю в виде денег, в то время как наследники из дворянского сословия получили серебряные чаши и тому подобные предметы; правда, его "дорогой сосед" получил золотое кольцо, а его сестра и епископ Йене – даже и то и другое. Короля Кристофера завещатель скромно одарил серебряным кубком – Андерс был одним из доверенных лиц Эрика Померанского, однако не пользовался реальным влиянием после 1439 года. Приемный сын получил кое-какую заложенную земельную собственность в округе Хорнсхерред. Некоторые из его помощников и работавших у него по найму получили лошадей или деньги; его паж получил его латы, паж его жены получил и его латы, и лошадь. Двое мужчин, статус которых из завещания неясен, но которые, должно быть, состояли у него на службе, получили его корабль. Одной из служанок его жены была завещана довольно крупная сумма денег, вторая получила его сюртук багряно-красного цвета, но без серебряных пуговиц. Шуба из лисьих шкур и пурпурная мантия достались двум из его предполагаемых помощников, в то время как остальная часть его гардероба была отписана церкви, двум большим монастырям и собору. Особое внимание
Андерс уделил той сельской церкви, в которой он был крещен. От упомянутого выше сюртука багряно-красного цвета церковь получила серебряные пуговицы, чтобы употребить их на изготовление чаши или дароносицы. Монастырь Марибо получил партию железа, госпитали и бедные – зерно и свинину.
Андерс Нильсен ранее был высокопоставленным военным чиновником в Копенгагене, позднее ленсманом в Швеции, где он женился на шведке, заседал в государственном совете, но происходил он из зеландской мелкопоместной дворянской семьи. Андерс родился в Херлеве, деревне, которую его отец получил в ленное владение от монастыря Эсром, и умер в Дроннингхольме, который его отец получил в залог от королевы Маргрете. Где находились частные земельные владения семьи, неизвестно. Однако не похоже, чтобы он передал монастырю Эсром земельную собственность как покрытие расходов на похороны, ограничившись крупным денежным даром.
Завещание из Роскилле, датированное 1489 г., проливает свет на жизнь в среде бюргеров. Нильс Йенсен завещал каменный сельский дом, принадлежавший ему и жене (разумеется, с ее согласия), одному из алтарей собора, оставил по бочке пива каждому из женских монастырей города, а также пиво и другие съестные припасы учащимся и беднякам, которым, кроме того, была предоставлена возможность посетить баню. Завещатель был родом из прихода Скуллелев в округе Хорнсхерред, а его брат был там крестьянином-арендатором, сестра же была замужем за крестьянином на Лолланне. Эти двое были его наследниками, однако от более раннего брака у него был сын, который, должно быть, отделился, когда он в 1483 г. женился на Барбаре. Мы, конечно, не знаем объема его движимого имущества, половина которого принадлежала его жене (поскольку движимое имущество считалось совместной собственностью). Неизвестно и то, сколько получили наследники, однако завещание сообщает, чем Нильс Йенсен считал возможным самостоятельно распорядиться помимо дорогого каменного дома. Речь шла о его военном снаряжении, его одежде, трех серебряных ложках, некоторых предметах домашней обстановки, небольшой сумме денег, но прежде всего о быках и другом скоте. Сын получил пару быков из числа самых лучших, одну серебряную ложку, самую лучшую одежду завещателя, его меч и арбалет, в то время как его латы отошли брату, а другой меч и капюшон из лучшей материи – его помощнику. Дорогой родственник в Ерси (возле Кёге) и сестра получили каждый по серебряной ложке, племянник и племянница – по паре быков, а племянница еще и набор постельного белья. Церкви, где он крестился, двум служанкам, приходскому священнику и дьячку были оставлены или небольшая сумма денег, или бык, монастырю францисканцев, где его должны были похоронить, – несколько более значительная сумма денег, которая, однако, составляла всего лишь 2% того, что Андерс Нильсен в 1447 г. оставил монастырю Эсром. Самый крупный капитал по завещанию причитался его жене: помимо различного домашнего имущества две лошади, четыре быка и две коровы. Нильс Йенсен был родом из сельской местности, и данное завещание является хорошим свидетельством подвижности в крестьянском обществе, однако он наверняка не был собственником земли. Об одном из быков мы узнаем, что он содержался у мельника в Корнерупе, о паре других – что они находились во Флёнге (в обоих случаях это деревни в окрестностях города Роскилле). Быки, надо полагать, были либо сданы в аренду, либо поставлены на откорм в указанных местах, однако и другие быки, упомянутые в завещании, явно не могли содержаться в городе. В той или иной форме Нильс Йенсен, должно быть, занимался торговлей быками.
Датский период позднего средневековья характеризуется весьма сильным немецким влиянием. Любек и другие ганзейские города играли доминирующую роль. Это касалось их купцов, которые держали в своих руках торговлю, резчиков по дереву, таких, как Бернт Нотке и Клаус Берг. Церковная архитектура носила на себе отпечаток северогерманской готики, а датское духовенство проходило обучение в северогерманских университетах. Имела место сильная иммиграция дворянства из Голынтейна и Мекленбурга и купцов из ганзейских городов. Иммиграция и обычное общение носили столь широкий характер, что датский язык испытал на себе влияние немецкого в такой степени, в какой ни до, ни после на него не оказывал влияние никакой другой язык. Например, современные датские слова, начинающиеся с be- или for-, заимствованы в период позднего средневековья из нижненемецкого (северогерманского) говора. Процесс облегчался тем, что нижненемецкий говор стоит несколько ближе к датскому, чем верхненемецкий язык, который приобрел столь важное значение после Реформации. В то же время нижненемецкий язык существовал в хорошо развитой письменной форме и был языком общения во всем районе Балтийского моря. |
|
