Библиотека
 Хронология
 Археология
 Справочники
 Скандинавистика
 Карты
 О сайте
 Новости
 Карта сайта



Литература

 
Глава 11. Общество при абсолютизме  

Источник: ИСТОРИЯ ДАНИИ


 

В 1721 г. в Дании проживало около 750 тыс. человек, в Норвегии – около 450 тыс. и примерно 400 тыс. человек в герцогствах. К 1848 г. количество жителей в Дании и герцогствах удвоилось, а Норвегия к тому времени уже не принадлежала датской монархии. В последующем изложении основное внимание будет сосредоточено на ситуации, сложившейся собственно в королевстве. Что же касается Норвегии и герцогств, то тенденции их развития будут рассматриваться лишь в той мере, в которой они имели значение для Дании.

В течение большей части данного периода 80% населения страны проживало в деревне, 10 – в Копенгагене и 10% – в прочих торговых городах. Как видно из приведенной диаграммы, темпы рождаемости несколько превышали темпы смертности. Годовой уровень рождаемости составлял чуть больше 30 человек на 1000 жителей (в наши дни 11 человек на 1000). В темпах смертности к 1800 г. наметился спад, хотя младенческая смертность оставалась по-прежнему высокой – от 20 до 25%. Лишь когда ребенку исполнялось десять лет, можно было считать, что худшее для него позади, ибо до этого возраста не доживало от 30% детей в сельской местности до 40% в городах.

Документальные свидетельства о возрастном составе населения восходят к 1840 г., однако эти данные справедливы и для предшествующих лет. При этом они сильно отличаются от нынешней ситуации, поскольку в то время не менее трети населения страны составляли дети, а людей в возрасте старше 65 лет было всего 5%. В брак в среднем вступали довольно поздно – мужчины, как правило, в 30 лет, а женщины – в 28.

Тип семьи, или, вернее тип домашнего хозяйства, определялся социальным положением. Чем выше в социальной иерархии находился статус семьи, тем большее количество домочадцев насчитывалось в доме. В имении помещика кроме его так называемой простой (нуклеарной) семьи могли также проживать его друзья и родственники, а также многочисленная прислуга, численность которой иногда доходила до 30-50 человек. Количество домочадцев в домах крупных купцов могло достигать 20-30 человек. В крестьянских усадьбах проживало по четверо – шестеро взрослых членов семьи и по три – четыре ребенка; к этому следует прибавить большее или меньшее количество работников и работниц – в зависимости от возраста детей и их способности оказывать помощь взрослым членам семей в ведении хозяйства. Численность домочадцев ограничивалась "простой семьей" лишь у хусманов и батраков – поденных работников, которых было немало как в деревне, так и в городах.

Семья, состоявшая из представителей трех поколений, которую нередко идеализируют, была достаточно редким явлением. Старшие члены семьи продолжали трудиться до тех пор, пока физически были на это способны, поэтому и возраст вступления в брак у представителей следующего поколения был столь высоким. Наиболее типичной для всей Северо-Восточной Европы являлась семья, состоявшая из представителей двух поколений. В южных же странах европейского региона (например, в Италии) встречались так называемые родовые семьи, где представители второго поколения вступали в брак гораздо раньше и молодые жили вместе с родителями. А на востоке – "большие семьи", объединявшие три поколения, иногда к тому же еще и их братьев с сестрами.

Не редкостью были и одинокие молодые матери с детьми. В первой половине XIX столетия в среднем по стране их было всего 9%, но в низших слоях общества их количество могло достигать 40%. Причина этого становится ясна, если проанализировать следующие данные. Примерно такой же высокий процент в семьях владельцев хуторов и горожан составляли первенцы, появившиеся на свет через пять – семь месяцев после свадьбы. Выходило, что в этих "высших" общественных кругах свято соблюдались формальности, – дети обязательно должны были рождаться в браке, быть "законными", тогда как в низших кругах на это смотрели проще. Тем не менее сказанное вовсе не означало, что матери-одиночки так никогда и не создавали семей. Большинство из них со временем выходили замуж за отца своего ребенка, и в этих браках рождались новые дети.

Сельское общество до начала реформ

От 700 до 800 центральных имений страны и почти все крестьянские владения находились в собственности помещиков, короны и различных учреждений. Самыми большими земельными владениями были так называемые майораты – имения графов, баронов и прочих дворян, переходившие по наследству. Каждый майорат включал несколько центральных имений с прилежащими крестьянскими хозяйствами. Поместье графа составляло минимум 2500 тёнде харткорна, поместье барона – минимум тысячу. Многие помещики владели чуть более чем 200 тёнде харткорна, которые составляли налогооблагаемый минимум для центрального имения.

Помещики являлись высшим классом сельского общества, крестьяне – его низшим классом. Между ними существовала прослойка, в которую входили государственные фогты, священники, окружные фогты и прочие чиновники. Роль, которую они играли в деревне, постепенно возрастала, благодаря чему многие из них со временем переходили в состав высшего – помещичьего класса.

В высший слой крестьянского сословия входили владельцы дворов-хозяйств – горманы. Численность их достигала 60 тыс. человек, а средний размер хозяйства составлял 4-6 тёнде харткорна. Следующими были мелкие крестьяне – хусманы, число которых в рассматриваемый период увеличилось приблизительно с 25 тыс. до 110 тыс. человек. Низшим был слой так называемых домашних, или работников, которые не арендовали ни хозяйство, ни дом, а, как правило, жили в усадьбе арендатора. Кроме того, был еще и слой прислуги, которую в крестьянских хозяйствах причисляли к домочадцам.

Лишь в начале XIX в. была проведена четкая граница между крестьянским двором-хозяйством и обычным домом, равная 1 тёнде харткорна. Однако разница между их владельцами существовала в сельском обществе и на более ранних этапах. Земельные наделы хусманов были столь малы, что они вынуждены были искать дополнительный приработок – заниматься рыболовством, каким-либо деревенским промыслом или наниматься батраками на поденную работу. В источниках того времени представителей этой группы именуют по-разному. В зависимости от того, какое из занятий человека автор источника – как правило, пастор – считал основным, он мог называться либо рыбаком, либо хусманом.

Как уже было сказано, кроме помещиков, крестьян-собственников земли и хусманов существовали еще две группы сельского населения – прислуга и так называемые работники, или домашние. Статус последних определить достаточно сложно, ибо в их число вполне могли входить как престарелые, ушедшие на покой крестьяне-собственники, так и сыновья владельцев хозяйств, которые позже должны были унаследовать собственность отцов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что источники дают о них довольно расплывчатые сведения.

Большинство владельцев хозяйств жили в деревнях, и лишь на Борнхольме и в части областей Западной Ютландии крестьянские имения – хутора располагались обособленно. В деревне существовала система общего землепользования, так что пахотные земли (полоски пашни) каждого хозяйства распределялись по всему деревенскому полю. Более половины всех прилегавших к селу и входивших в него земель: деревенские улицы, общинные выпасы для скота, леса, болотные пустоши – были общими. Что же касается пахотных земель, то они обрабатывались каждым хозяйством индивидуально в соответствии с определенной системой, варьировавшейся в различных районах страны. На островах и в Восточной Ютландии была наиболее распространена трехпольная система с чередующимися посевами озимых, яровых и парами.

Порой у владельца пахотной полоски могли возникнуть трудности с посевом, если он не заканчивал его до тех пор, пока не начинали сеять владельцы соседних участков пашни. Поэтому он вынужден был первым осуществлять посев на своей полосе, причем сроки посевов определялись сообща на деревенском сходе. Сход, как правило, созывался старостой деревни и происходил в воскресенье после церковной службы. Староста избирался из числа крестьян – владельцев хозяйств сроком на один год, как это следовало из уложений об общинном ведении хозяйства и "совместном общинном проживании" – так называемых ведов.

В большинстве ведов говорилось, что, когда все поля засеяны, они становятся неприкосновенными – то есть участки надлежит огораживать. Тот, кто медлил с этим, подвергался штрафу за каждый просроченный день, а на того, кто использовал материал для изгороди, взятый из забора соседей, либо выпускал свой скот на соседские поля, также налагали крупный штраф.

Самое же жесткое наказание применялось к тем, кто не спешил прийти на помощь в случае возникновения пожара. Это вполне понятно, ибо пожары были страшной угрозой для деревень, состоявших из крытых соломой домов, которые располагались весьма близко друг от друга. Поэтому, к примеру, запрещалось выходить из дома и курить трубку, если на ней не было крышки. Старосты же ежегодно в сопровождении нескольких помощников осматривали все очаги в деревне и требовали немедленного устранения обнаруженных недостатков.

Как правило, в ведах деревни устанавливалось, какое количество торфа каждый член общины может взять на болотных пустошах, а также какое количество скота он имеет право пасти на общинных выгонах. Все это устанавливалось пропорционально величине хозяйства, измеряемой в тёнде харткорна. Веды содержали также и правила оказания взаимной помощи соседям. После пожара все должны были сообща участвовать в восстановлении сгоревшего жилья, а в случае болезни крестьянина в осеннюю страду – в сборе его урожая.

В обязанности пастора входила забота о бедных – тех, кто не мог прокормиться сам и не имел семьи, которая могла бы его содержать. В их число входили старики, инвалиды и дети-сироты. Их по очереди кормили все члены общины; кроме того, на их содержание шли средства из приходской кассы, к которым в XVIII в. стали добавляться и деньги от штрафов, устанавливавшихся ведами. Это новшество было введено по инициативе пасторов, нередко при поддержке помещиков – еще и потому, что отныне штрафы налагались в денежном выражении, а не так, как ранее, – в определенном количестве потов "доброго пива". Его распивали совместно на деревенских сходах, что зачастую приводило к разного рода богохульным высказываниям и возникновению драк. Во многих ведах XVIII в. можно найти параграф следующего содержания: "Каждый обязан с вежливостью и благонравием... разговаривать и обращаться друг с другом, не ругаться, не чинить хулы, не говорить неправды, не злословить" (= не кричать, не лгать, не клеветать). Например, в "Книге ведов Хольме" штраф за это предусматривался в размере 4 скиллингов, на что можно было купить четверть фунта табаку или почти поллитра самогона.

Совместно справлялся в деревенских общинах и ряд праздников: общих, церковных, сезонных и семейных. В то же время социальные различия между владельцами хозяйств и хусманами были весьма ощутимыми. На деревенских сходах правом решающего голоса пользовались лишь крестьяне-хозяева. Хусманы также присутствовали на сходах, не имея, однако, права голоса, хотя принятые решения касались и их. В деревне все точно знали, к какой группе принадлежит тот или иной член деревенской общины. Если же с кем-то из хусманов случалось несчастье, он также мог рассчитывать на помощь общины наравне со всеми.

Деревенская община являлась одним из ключевых факторов, определявших жизнь крестьянина и его домочадцев. Другим немаловажным фактором было помещичье имение. Хозяйства крестьян, равно как и дома хусманов, расположенные в одной деревне, как правило, входили в состав владений сразу нескольких помещиков.

Взаимоотношения помещиков и крестьян-арендаторов закреплялись договорами держания земли, которые обе стороны подписывали при вступлении арендатора в свои права на пользование хозяйством и которые с 1719 г. стали включаться в реестр – так называемый арендный, или фестерский, протокол. Фестер-арендатор вступал во владение двором, землей и прочим имуществом, стоимость которого была тщательно подсчитана. Кроме того, ему могла достаться и вдова прежнего арендатора, которая зачастую бывала на 20-30 лет старше своего нового мужа. От него же самого требовалось следующее: вступительный взнос, который в договоре держания обычно оговаривался в форме выплаты определенной денежной суммы, ежегодное внесение оброка – фестерской ренты либо в виде денег, либо продуктами натурального хозяйства – и, наконец, отработка так называемой барщины.

В договорах держания размер барщины не определялся, а оговаривался "согласно установленным обычаям" и т. п. Таким образом, мы точно не знаем, сколько следовало трудиться на помещика, и сведения об объеме барщины, как правило, бывали преувеличены. Причина этого заключается в следующем. Во второй половине XVIII в. власти решило точно определить размер отрабатываемой барской повинности, и помещики охотно предоставили государству требуемые сведения. Однако поскольку они понимали, что делается это с целью заменить барщину денежной выплатой, то объем повинностей, указывавшихся на бумаге, которая, как известно, все стерпит, бессовестно ими завышался. Так, к примеру, в деревне Катхольм на Дьюрсланде помещик П. Росенэрн требовал от крестьян отработки не менее чем 115 "упряжных дней" (предоставление упряжек лошадей либо волов для полевых работ) и 330 обычных рабочих дней в своих центральных имениях. Естественно, данный пример утрирует ситуацию, да и отработка этих 445 дней производилась не самим крестьянином – что было бы просто невозможно, – а несколькими работниками его хозяйства. Скорее всего, отработка такого вида повинностей составляла три – четыре рабочих дня в неделю в расчете на одного человека. Кроме того, обязаны были работать на поле центрального имения только те крестьяне, которые жили неподалеку. С тех же крестьян, чьи хозяйства находились на значительном расстоянии от господского поля, помещик предпочитал взимать определенную сумму для найма работников. Во многих местах применялась комбинированная форма исполнения барской повинности: уплата определенной денежной суммы и отработка нескольких дней во время уборочной страды.

В договоре держания записано было также, что крестьянин обязан вовремя уплачивать налоги, и таким образом помещик в ряде ситуаций выступал в качестве полномочного представителя верховной власти по отношению к своему крестьянину-арендатору.

Самой важной обязанностью помещика являлся сбор налогов. Он требовал уплаты налогов с крестьян и сам отвечал перед короной за собранную сумму, если кто-то не мог с ним полностью рассчитаться. В свою очередь центральное имение освобождалось от уплаты налогов, если крестьянские хозяйства на расстоянии ближайших 2 миль оценивались более чем в 200 тёнде харткорна.

За рекрутский набор тоже нес ответственность помещик. Он вел списки работников поместья, способных нести воинскую повинность, и определял, кто из них должен быть отправлен на службу в армию. С начала XVIII в. работники были привязаны к тем поместьям, где они выросли и жили, и не могли покинуть их без разрешения на то помещика. Соответствующее разрешение в виде свободного паспорта помещик мог им продать, и таким образом крестьяне могли выкупить себя из такого полукрепостного состояния.

Кроме того, помещик наделялся юридическими правами по разделу имущества. В случае смерти арендатора земли помещик или его фогт выступал в качестве управляющего имуществом умершего, производил тщательный учет всех ценностей, входивших в хозяйство, как на момент подписания договора держания, так и на момент смерти. Таким образом, могло быть установлено наличие либо отсутствие каких-либо вещей, что сказывалось на цене хозяйства. Фактически помещик выступал в роли арбитра в деле, непосредственно затрагивавшем его собственные интересы.

И наконец, помещик исполнял своего рода полицейскую функцию. Он собирал штрафы, которые окружной суд налагал на крестьянина, и мог сам приговорить его к тюремному заключению или телесным наказаниям за совершение каких-либо проступков либо просто за отказ быть "послушным и покорным" воле своего помещика, как то было записано в договоре держания. Таким образом, очевидно, что фестерские договоры были далеки от договоров аренды между равноправными партнерами, которые заключались в более поздние времена.

Наиболее крупные помещики обладали еще и дополнительными полномочиями. Майораты и некоторые прочие имения были исключены из юрисдикции округов и сами представляли собой особые правовые субъекты – так называемые бирки – с собственными окружными судьями, кандидатуры которых отбирались помещиком. Имения графов и баронов, кроме того, исключались из ведения администрации амтов, поскольку граф или барон сам выступал в роли амтмана по отношению к своим крестьянам и чиновникам низших рангов. Помещики могли принимать непосредственное участие и в делах церкви. Многие из них являлись владельцами одной или нескольких местных церквей и собирали соответствующую церковную десятину, а некоторые пользовались правом патроната, то есть назначения священнослужителей в соответствующих приходах.

Помещик являлся, несомненно, наиболее сильной фигурой среди всех слоев сельского населения. Однако и его положение в большой степени зависело от сохранения сложившегося равновесия в обществе, что было своего рода гарантией от серьезных злоупотреблений помещиками своей властью.

Города

Помимо столицы в стране насчитывалось около 70 торговых городов; почти все они имели выход к морю, но были невелики. В 1750 г. в более чем половине из них число жителей не превышало тысячи человек. В Копенгагене же в середине XVIII в. проживало 75 тыс. человек. После него самыми большими городами были Оденсе, Ольборг и Хельсингёр, в каждом из которых насчитывалось около 5 тыс. жителей. Показатели смертности во всех городах – в отличие от общих показателей по стране – превышали показатели рождаемости, что являлось результатом плотной застройки и плохих санитарных условий. Тем не менее устойчивый приток населения из сельской местности обусловил значительный рост городов в период с 1721 по 1848 г. Начался процесс урбанизации. В 1850 г. население Копенгагена достигло 130 тыс. человек. По военным соображениям никто не должен был селиться вне городских стен, поэтому плотность проживания в городе достигла предела, столица росла в высоту и за счет застройки на задворках уже существующих зданий.

Вокруг торговых городов, так же как и вокруг деревень, располагалось общее поле. У каждого бюргера имелся свой надел, который в малых городах обрабатывался работниками бюргеров, а в крупных и в Копенгагене сдавался в аренду. Многие со-хранившиеся веды торговых городов содержат те же правила совместного пользования землей, что и в деревнях. Основное различие между торговым городом и деревней помимо размеров заключалось в разнице исполняемых ими функций. Городам принадлежало по большей части монопольное право на занятие торговлей и ремеслами, на содержание питейных заведений, на пивоварение в коммерческих целях и на изготовление самогона. Деревня же являлась для городов основным поставщиком сырья и покупателей. В деревнях разрешено было заниматься лишь наиболее необходимым для сельских жителей ремеслом, например кузнечным.

Благодаря своим привилегиям города оставались территориями, закрытыми для въезда и для выезда. У городских ворот постоянно находилась охрана, наблюдавшая за потоками людей и передвижением транспорта. Со всех товаров, ввозимых в город, она требовали уплаты пошлины – так называемого акциза. На ночь ворота запирались. Привилегии обеспечивали городам своего рода самоуправление и существование собственных судебных органов.

Всех жителей торговых городов в XVIII столетии в общем можно разделить на две категории – бюргеры и прочие жители. Чтобы стать бюргером, следовало купить у городского совета соответствующий патент, который мог быть предоставлен лицу либо на основании рекомендаций цеха, либо в связи с привилегиями, дарованными ему самим королем. Собственно бюргеры составляли лишь 10% всего городского населения, однако вместе с домочадцами число их достигало практически половины жителей городов. Социальное деление городского общества представляло собой следующую картину. На самом верху помещались высокопоставленные чиновники, такие, как амтман (или глава епархии), городской фогт и пастор; далее следовали врачи, юристы, аптекари и крупные купцы, а ниже всех находились ремесленники, поденные рабочие, матросы, прислуга и иждивенцы.

Дворы купцов располагались вдоль главных улиц, по которым осуществлялся въезд в город. Вместе с рыночной площадью они составляли те кварталы, где селились жители из высших слоев городского общества. В больших городах кроме перечисленных категорий были и так называемые зимние аристократы – дворяне, предпочитавшие проводить зиму в собственных городских домах и дворцах.

Следующую группу составляли городские ремесленники, имевшие патент горожанина и собственное хозяйство. Среди них также существовало внутреннее расслоение: так, на самом верху их иерархической лестницы помещались золотых дел мастера, а сапожники относились к низшей категории.

Взаимоотношения различных социальных групп были основаны не на земельной собственности, а на профессиональной принадлежности. Подмастерья и прислуга жили в доме своего мастера или господина и относились, таким образом, к числу его домочадцев. Мастера одной профессии объединялись в цехи, во главе каждого из которых стоял старшина, подмастерья – в гильдии, руководимые старшими подмастерьями. Такой порядок существовал, разумеется, лишь в крупных городах, где было много мастеров и подмастерьев, занимавшихся одним и тем же ремеслом. В малых городах различные профессии зачастую пересекались.

Упомянутые объединения во многом напоминали деревенскую общину. У цехов и гильдий были свои своды четких и фиксированных правил, равно как и собственные общие праздники. Заботу о неимущих, как и в деревнях, все брали на себя по очереди, а в крупных городах существовали работные дома и инспектора по делам бедных, которые занимались распределением добровольных пожертвований. В Копенгагене же был установлен прямой налог в пользу неимущих.

Столица во многих отношениях пользовалась особым статусом. В течение всего рассматриваемого периода ее население в 10-15 раз превышало население крупнейших торговых городов страны. Объяснялось это среди прочего и тем, что здесь был сосредоточен национальный военный флот и расквартирован самый большой в Дании сухопутный гарнизон. Копенгаген являлся резиденцией правительства, имел свой университет и обладал важнейшими таможенными привилегиями при импорте четырех таких значимых видов товаров, как соль, табак, вино и спиртные напитки. Социальная верхушка столицы: королевский двор, члены правительства, центральной администрации и руководства университета – превосходила по своему статусу верхний слой иерархии торговых городов. Представители этой верхушки, а также люди свободных профессий и студенты часто задавали тон в политических и культурных дискуссиях, особенно в разгар реформ в конце XVIII в., а также позже – в бурные 40-е годы XIX столетия.

Духовная жизнь общества

В конце XVII столетия в Европе, а чуть позже и в Дании наступила эпоха Просвещения. Она ассоциировалась с такими ключевыми понятиями, как "разум", "рационализм", "критика", а также "общественное благо". При этом главным было понятие разума, что явилось следствием революции в естественных науках, связанной с именами Коперника, Тихо Браге, Галилея, Ньютона и пр. Светом Просвещения оказалось озарено все общество. Он распространялся на государство, его экономику, полицию, на гражданское и военное устройство, то есть на всю общественную жизнь: религию, мораль, общественное воспитание, науку, искусство и производство. Во главу угла были поставлены идеалы гуманизма и свободы, пробудился дух здоровой критики. В обществе разгорелись дебаты, появились различного рода утопические проекты, проявился Реализм в проведении конкретных реформ. В эпоху Просвещения получили развитие средства массовой информации, что послужило дальнейшему распространению новых идей, особенно с помощью газет, журналов, благодаря театру, а также клубам, где велись оживленные дискуссии.

Одним из первых представителей идей Просвещения в Дании был Людвиг Хольберг (1684-1754). Подобно многим норвежцам, после получения университетского образования он остался в Дании, где стал профессором Копенгагенского университета. Его перу принадлежат комедии, пользовавшиеся большой популярностью. Другим выдающимся деятелем был профессор государства и права Йене Шильдеруп Снеедорфф (1724-1764), издававший журнал "Патриотический обозреватель" (Den patriotiske Tilskuer). Однако во весь голос требования о проведении реформ зазвучали только во второй половине XVIII столетия.