Литература

Источник: Г. И. АНОХИН. ОБЩИННЫЕ ТРАДИЦИИ НОРВЕЖСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА

Хотя место и значение общины и современных общинных традиций крестьянства в норвежской историографии, освещены недостаточно, эта проблема в Норвегии в целом не является новой. Она привлекала к себе пристальное внимание норвежских ученых, и различные аспекты ее стали одной из главных тем в норвежской историографии с середины XIX в., когда молодая норвежская буржуазия, возглавившая в XIX – начале XX в. национально-освободительное движение в стране за разрыв унии со Швецией и провозглашение независимости, лихорадочно искала себе союзников. Союзником мог быть только самый многочисленный тогда в стране класс – крестьянство, ибо дворянство в Норвегии вообще никогда не было сильным и к этому времени уже не существовало здесь как класс, а пролетариат был еще немногочисленным и слабым.

Идеологи буржуазии, льстя крестьянству, называли его единственным защитником и хранителем "доброго старого времени и будущим носителем свободы и независимости страны"¹. Они всячески подчеркивали, что Норвегия на протяжении всей истории была крестьянской страной².

Используя тот факт, что крепостное право не нашло в стране распространения и что история норвежского крестьянства – это в основном история лично свободного крестьянства, буржуазные ученые выдвигали идею самобытного и совершенно особенного пути развития Норвегии³.

В этом плане история норвежской соседской общины, как самоуправляющейся единицы и очага народной свободы, должна была стать особенно важной темой для исследования. Факты борьбы норвежского крестьянства в средневековье против попыток датского чиновничества ущемить права общинников, крупная роль соседской общины в сплачивании крестьянства и в сохранении принципов демократизма были на руку норвежской буржуазии как стимул для усиления борьбы широких масс Норвегии против подчинения Швеции. В то же время развитие капиталистических отношений не только в городе, где росла промышленность и развивался рабочий класс, но и в селе, где продолжался процесс имущественной дифференциации и все большее значение приобретало частнособственническое землевладение за счет огораживаний общинных земель, побуждало буржуазию поднять на щит пропаганду идей незыблемости и вечности устоев буржуазного общества, в том числе и частной собственности на землю.

Исследователи старых форм землевладения Фюстелъ де Куланж во Франции, В. И. Сергеевич в царской России и другие буржуазные ученые отдавали в своих работах предпочтение изучению истории развития частнособственнического элемента в землевладении. В норвежской историографии также значительное место занимают попытки изучения истории развития именно частной собственности в землевладении и обращается пристальное внимание на исследование древнего норвежского института наследственного землевладения – "уделя" (odel)⁴.

Но если Фюстель де Куланж, В. И. Сергеевич, И. Энгельман и ряд других ученых вообще пытались опровергнуть факты существования в прошлом коллективной земельной собственности и сельской общины с коллективным землевладением в своих странах⁵, то обильные норвежские материалы о соседской коллективной земельной собственности – алменнинге (almenning), хорошо сохранившиеся для всего средневековья, не только не исключили возможность общинного землевладения в Норвегии, но и сыграли немалую роль в разжигании патриотических и националистических чувств у норвежского крестьянства.

Но выпячивая, с одной стороны, удель, как институт землевладения, из которого якобы с раннего средневековья развивалось и крепло частное землевладение, норвежские ученые одновременно уделяли немало внимания истории общинного землепользования в средневековой Норвегии.

Первые работы, появившиеся в большом числе в конце 1840-х и начале 1850-х годов, носили юридический уклон и сводились к конкретному анализу различных сторон права пользования общинными угодьями, наследования уделя и сравнительным экскурсам в соответствующее законодательство прошедших столетий.

Правовая направленность исследований об общинных и частнособственнических землях была не случайной, ибо законодательство Норвегии 1820-1850-х годов об огораживании общинных земель, в том числе лесных общинных угодий, потребовало создания больших кадров землеустроителей, способствовало появлению значительной группы юристов, в деятельности которых правовой анализ форм землепользования занимал первое место, и породило обширную документацию (тексты и карты огораживаний). Непосредственная практика разбора судебных тяжб за землю, спорные вопросы толкования новых законов и установившаяся практика землепользования согласно законодательству предыдущих столетий и послужили темой многочисленных статей, появившихся в середине прошлого столетия в норвежской местной и центральной прессе. Задача их была узка и совершенно конкретна – разобраться в практике общинного и частного землевладения, установить правовые нормы согласно действующему законодательству и несоответствие их нормам обычного права, зачастую опиравшегося на старое законодательство периода датского владычества над Норвегией.

Этим целям служили в журналах и даже в газетах некоторые статьи правоведов: Л. Ауберта⁶, О. А. Бахке⁷, Фр. Брандта⁸, Я. Либлейна⁹, Т. Мейделла¹⁰, Ф. Платоу¹¹ и др. – в целом хороший материал для обобщающих исследований. Видные норвежские исследователи П. А. Мунк, Р. Кейсер, позже Стурм и Эббе Херцберг, в период с 1846 по 1895 г. подготовили выпуск пяти томов законов раннесредневековой Норвегии (до 1387 г.)¹². А в начале XX в., с 1904 по 1914 г., историк права Абсалон Тарангер организовал выпуск четырех томов законов средневековой Норвегии (до 1604 г.)¹³.

Собственно говоря, первые монографии историков и их попытки осветить и истолковать некоторые формы землевладения в стране были предприняты еще в XVIII в. История этого вопроса, как и вообще само рождение истории как науки, в Норвегии связана с именем исландца Турмуда Турфеуса (1636-1719 гг.).

В XVII в. среди скандинавской знати стало модным собирать коллекции редких рукописей. Исландскому епископу Свейнссёну представилась возможность подарить королю Дании, Норвегии и Исландии Фредерику III громадную рукопись конца XIV в. "Флатейярбок", которую он сам получил в 1647 г. в подарок от бунна¹⁴ Йоуна Финнсёна.

А осенью 1662 г. 26-летний исландец Турфеус доставил в библиотеку короля Дании Фредерика III драгоценный груз необычного свойства. То была первая коллекция тогда уже забытых и в XVII в. неизвестных во всех своих ошеломляющих деталях исландских рукописей XII-XIV вв.: "Флатейярбок", "Старшая Эдда", свод законов Исландии XIII в. "Грогос", "Моркиншинн", "Сага о Ньяле" и некоторые другие.

В 1664 г. Турфеус занял пост казначея в Норвегии, а в 1667 г. – антиквара. Свою главную задачу – написать историю датско-норвежского государства – он выполнил¹⁵. Кроме того, он опубликовал ряд ценных исследований о колонизации древними норвежцами островов Северной Атлантики и открытии Винланда – Америки¹⁶. В своих трудах Турфеус стремился поднять авторитет королевской власти, подчеркивая ее извечность, а также утвердить королевское право на общинную землю – алменнинг. По словам одного из крупнейших норвежских археологов 1930-1940-х гг. А. В. Брёггера, он "давал королю Норвегии, хорошо обоснованное право требовать возврата норвежской короне не только Оркнейских островов, но и претендовать на часть Канады, утраченной после плаваний древненорвежских первооткрывателей в Винланд"¹⁷.

Другой крупный норвежский историк XVIII в. и стойкий последователь Турфеуса – Герхард Шёнинг. Его перу принадлежит трехтомная монография по истории Норвегии (последний том выпущен уже посмертно при содействии друга Шёнинга историка П. Сума)¹⁸. Шёнинг подчеркивал народность королевской власти, охраняющей незыблемость основы традиционного землевладения – удель, и благо его обладателей – удельсманнов. Тинги, через которые удельсманны выражали свои чаяния, были, по его мнению, связующей линией между буннами и королем в руководстве государством. Более подробно содержания этого "демократизма", его экономического характера и возможных аналогий тингов с соседскими общинами эти историки не коснулись.

Если Турфеус и Шёнинг, как сторонники монархической власти, толковали королевскую власть и удельсманнов как взаимоподдерживающие силы, то норвежские историки середины XIX в., отражающие интересы развивающегося класса буржуазии, уделяют больше внимания общей характеристике землевладения в стране и особенно его традиционной форме – уделю и его хозяевам как носителям именно специфических, национальных черт и традиций норвежской старины, не разбавленной иноземным влиянием, в данном случае шведским, ибо против подчинения Швеции и против шведского влияния вела борьбу норвежская буржуазия XIX в. Из ученых выделяются П. А. Мунк¹⁹, Т. X. Ашехуг²⁰ и Р. Кейсер²¹. Интересно отметить, что их работы были не чисто историческими, как у Турфеуса и Шёнинга, а историко-правовыми, и этот круг историков составлял ядро правового направления в норвежской историографии XIX в.

Однако почти никто из исследователей, сосредоточив свое внимание на уделе как "частноправовом землевладении", не обращался к общинному землевладению на алменнинге и вытекающим отсюда отношениям между землепользователями. Значительно больше внимания изучению общинных форм землевладения уделяли историки права конца XIX и начала XX в. – Эрнст Сарс и Эббе Херцберг. Уже в ранних работах, посвященных формам землевладения в период саг, оба автора подробно останавливаются на правовом анализе не только наследственного землевладения – уделя, но и общинного – алменнинга. Правда, как и их предшественники XIX в., Сарс²² и Херцберг²³ отдали дань исследованию едва ли не центральной темы в их истории земельного права – узкой проблеме так называемого отнятия уделя у буннов королем Харальдом Прекрасноволосым.

Работы перечисленной группы норвежских правоведов привлекали внимание известного немецкого историка права Конрада Маурера. Уделив много внимания, с одной стороны, теме отнятия уделя Харальдом Прекрасноволосым²⁴, он в то же время довольно всесторонне исследовал проблему самого уделя. Особенно весомый вклад в науку – его пятитомная монография, посвященная проблемам древненорвежского государственного, церковного и земельного права и прав наследования²⁵. И. хотя проблемы земельного права включали в себя проблемы уделя и алменнинга, все же Маурер не вскрывал характера производственных отношений, возникающих и развивающихся на "частноправовых" и общинных землях.

Между тем никто из норвежских и западноевропейских исследователей, изучавших во второй половине XIX и начале XX в. формы землевладения в средневековой и современной им Норвегии, говоря об уделе, не шел дальше того, что удель – это наследственная частная собственность. Может быть, первым внес уточнения в вопрос о действительном характере уделя в эпоху викингов и в раннее средневековье Фр. Боден. Показав явные пережиточные элементы родовых отношений и прав на удель, он считал, что в раннее средневековье эта земельная собственность была родовой собственностью, а затем, перерождаясь с распадом родовых отношений, все более приобретала характер частной собственности²⁶. Однако недостаточно четкая философская материалистическая база исследователя не дала ему возможности до конца понять и проанализировать социальную суть этого института.

Начало XX столетия знаменуется в историографии Норвегии появлением созвездия исследователей, посвятивших много сил изучению общинного землевладения и истории соседской общины в стране. В первое время несомненным лидером среди них был уже упомянутый Эббе Херцберг. В поздних работах он уделял много места изучению происхождения и развития общинной земельной собственности²⁷. Как и его норвежские предшественники-правоведы, Херцберг однобоко увлекался правовым анализом форм земельной собственности, хотя он не чуждался и историко-сравнительного метода исследования. В то же время, стоя на идеалистических позициях, Херцберг уделял мало внимания экономическому фактору и, совершенно не замечая социального расслоения норвежского крестьянства, особенно во второй половине XIX в., недооценивал роль классовой борьбы в развитии норвежского общества. Развитие общества он понимал лишь как эволюцию и накопление рационализаторского опыта. По своим взглядам он, подобно своим предшественникам или современникам – правоведам А. Тарангеру, К. Лусу, У. Улафсену, Г. Танку, был весьма близок к известной в Европе во второй половине XIX в. буржуазной историографической школе общинной теории²⁸, хотя и отличался еще большим эволюционизмом и недопониманием экономического фактора в развитии общества.

На одной с Херцбергом позиции в методах изучения общины стоял теоретик права Абсалон Тарангер. Во многих статьях и монографиях он дал хорошо обоснованные истолкования некоторых терминов, связанных с отношениями в землевладении²⁹; в отчасти до сих пор неопубликованных работах, которые хранятся в архивах так называемой высокогорной комиссии, наметил отдельные этапы эволюции общинного³⁰ и наследственного³¹ землевладения в Норвегии; эволюция последней названной формы шла, по его мнению, в направлении все большей аристократизации.

Серьезную заявку на анализ общинной собственности и возникающих на этой базе отношений между соседями-землепользователями сделал историк-юрист Улаф Улафсен³². Но увлечение чисто правовым анализом источников и недопонимание социально-экономических факторов изучаемых периодов помешало ему вскрыть исторические корни общинной собственности и подлинную роль и место соседской общины в истории Норвегии в прошлом и настоящем³³. Однако крупной заслугой Улафсена можно считать сбор и систематизацию огромного фактического, преимущественно правового, материала по истории общинной собственности в стране³⁴.

Большой интерес, несмотря на узко юридический подход, представляют небольшие сообщения правоведа К. Луса о соседской общинной земле и о праве использования различных угодий общинниками³⁵. Его принадлежность к школе общинной теории отчетливо видна из рецензии на работу У. Улафсена "Поземельная община и общая собственность", где рецензент стоит на тех же позициях, что и автор указанной работы³⁶.

Виднейшим представителем школы общинной теории в Норвегии и лидером ее в начале XX в. на протяжении почти двух десятилетий после Херцберга был юрист Гюннар Танк. Не добавив ничего нового в методологическом отношении, Гюннар Танк более чем в трех десятках статей в период с 1912 по 1929 г. опубликовал значительный фактический материал по общинной земельной собственности в Швеции в раннее и позднее средневековье³⁷, в XIX³⁸ и начале XX в.³⁹ Танк проанализировал с юридической точки зрения значение термина bygdealmenning (сельская общинная земельная собственность) на разных этапах истории страны⁴⁰, вопрос о разделе (огораживании) общинных земель в XIX и начале XX в.⁴¹, вопрос о юридическом праве хюсманнов – батраков-арендаторов пахотной земли пользоваться общинной землей⁴².

Интерес к юридическому анализу земельных отношений не ослаб со стороны историков права и в последующие десятилетия, вплоть до наших дней, о чем будет сказано ниже⁴³. Но в 1900-1920-х годах в норвежской историографии появляются представители иных течений – историко-экономического и археолого-этнографического. Представители историко-экономического направления уделяли большое внимание экономическому фактору, нередко пытались анализировать и социальные отношения, но стояли на тех же, что и норвежские правоведы, позициях отстаивания особого пути развития "страны вольного крестьянства". Некоторые из них привлекали наряду с письменными источниками археологические и топонимические материалы. Наиболее яркие представители этого направления в Норвегии О. А. Йонссен, С. Хасюнн, С. Скаппель, X. Кут и Эдв. Булл. Оскар Альберт Йонсен в известной монографии "Крестьяне Норвегии" пытался материалистически подойти к освещению основных проблем ее истории⁴⁴. Он правильно связывал удель с большой патриархальной семьей, с формой наследственной собственности на пахотные земли внутри семейной общины⁴⁵. Он показал также, что отношения, существовавшие между соседними хозяйствами в раннее средневековье, можно характеризовать именно как отношения соседской общины⁴⁶. Как в упомянутой, так и в другой более поздней работе "История норвежского хозяйства"⁴⁷, Йонсен дает интересную характеристику истории экономического развития страны.

В книге "История нашего сельского хозяйства" другой представитель историко-экономического направления профессор Высшей сельскохозяйственной школы С. Хасюнн⁴⁸ проанализировал значительные археологические и топонимические материалы, а также письменные источники средневековья. Хасюнн придает большое значение экономическому фактору в развитии норвежского общества и нередко приводит удачные обобщения и выводы, например о социальном составе общества на грани образования раннефеодального государства в Норвегии⁴⁹, обобщения по археолого-топонимическим материалам о времени возникновения различных групп сельских поселений⁵⁰. В то же время вопросам истории общинных форм землепользования, а особенно соседской общине как самоуправляющейся единице автор уделяет мало внимания, ограничиваясь только общими характеристиками.

В более ранних своих работах – "Происхождение норвежского хюсманнства"⁵¹ и "Крестьяне и государство в период натуральной системы хозяйства"⁵² – Хасюнн приводит интересные материалы по некоторым формам общинной взаимопомощи и об использовании этой взаимопомощи богатыми крестьянами в форме скрытой эксплуатации бедняков. Правда, автор, не понимая классовой сущности взаимоотношений различных слоев крестьянства, сам не делает необходимых выводов. Кроме того, он совершенно своеобразно и неверно трактует происхождение норвежского батрачества, считая, что оно возникло якобы как результат королевского администрирования: в период после чумных лет, когда в сельских местностях не хватало рабочей силы, король приказывал посылать "в помощь" крестьянам-землевладельцам горожан, и эта "помощь", оказавшись государственной повинностью, постепенно стала "обязанностью и тяжелой цепью на ногах", стала формой поденщины или барщины, на базе которой выросло батрачество.

Значительный интерес представляют книги С. Скаппеля "О сущности хюсманнства в Норвегии, его происхождении и развитии"⁵³ и Халвдана Кута "Рост норвежского крестьянства"⁵⁴. Написанные на основании архивных данных и анализа фактов из печатных трудов, обе монографии содержат материал по социальному составу норвежского крестьянства в средневековье и в XVIII-XIX вв. Особенно интересна названная работа X. Кута с его попытками с марксистских позиций объяснить историю развития норвежского крестьянства⁵⁵. Правда, эти попытки носят скорее формальный характер⁵⁶.

Халвдан Кут и Эдвард Булл известны в Норвегии как представители исторического материализма. Но Кут сам характеризовал свою методологию куда скромнее: он называл ее "экономическим пониманием истории"⁵⁷. Придавая большое значение экономическому фактору и признавая некоторые симптомы развития феодализма в стране с раннего средневековья, эти ученые в то же время идеализировали "замечательную крестьянскую демократию" соседской общины и отстаивали идею о том, что право, закон, традиции свободы господствовали в стране на протяжении всего средневековья и успешно развиваются в новое время⁵⁸.

Х. Кут и Э. Булл оставили заметный след в норвежской исторической науке, как историки широкого диапазона, от эпохи викингов и до наших дней.

Следующее направление в исследовании форм землепользования, типов поселения и истории норвежской крестьянской общины – археолого-этнографическое. Археология как наука стала складываться в Норвегии параллельно с этнографией, и вряд ли на первых порах их можно было разделить. Они обе были наукой "о родной старине", о "старой крестьянской культуре". И археологические находки и приобретаемые у населения предметы народной старины полтора столетия назад вошли в состав первых экспозиций музеев, возникающих на полном государственном обеспечении. Так, например, в 1825 г. был создан Исторический музей в Бергене.

Изучением остатков древних жилищ и поселений, а вслед за этим и выяснением проблемы, какой же социальный коллектив населял их, норвежские археологи стали заниматься со второй половины XIX в., когда появился первый материал, тогда еще преимущественно о средневековых поселениях. Но постепенно накапливались факты и о более древних поселениях и соответственно им появились публикации археологов⁵⁹. А с 1898 г., когда археолог Густафсон впервые на земле Норвегии раскопал жилую стоянку человека каменного века в местечке Хулехейя в историко-этнической области Йерен⁶⁰, возникла проблема изучения людских коллективов, населявших древнейшие стоянки.

Точки зрения норвежских археологов о формах землепользования и поселениях древней и средневековой Норвегии рассматриваются во второй и третьей главах настоящей работы. Здесь же приводятся лишь упоминания о тех норвежских археологах, раскопки и печатные труды которых оставили наиболее значительный след в историографии по исследуемой здесь теме. Это У. Рюг, Х. Шетелиг, А. Хаген⁶¹, А. Бьёрн⁶², Г. Йессинг⁶³, Ё. С. Мунк⁶⁴, К. Уднер⁶⁵ и особенно П. Симонсен (по северной Норвегии)⁶⁶.

Как и в археологии, первые этнографические исследования о поселениях и населявших их коллективах в Норвегии появились в виде специальных этнографических статей или разделов в составе монографий уже в конце XIX в. Однако обобщающая работа по культуре и быту норвежского крестьянства вышла в свет только в 1910 г., когда Кристофер Вистед опубликовал свой труд "Наша старая крестьянская культура"⁶⁷.

Собрав громадный фактический материал по материальной и духовной культуре, он во введении к монографии⁶⁸ изложил то кредо буржуазного толкования истории Норвегии, которое по идее должно было привлекать крестьянство на сторону буржуазии и призвано было сглаживать классовую борьбу. Опираясь на известную цитату историка XIX в. Кейсера о том, что "норвежские крестьяне всегда считались первыми представителями норвежского народа", и упомянув, что нельзя считать "сословие крестьян в средние века... однородной демократической массой", Вистед все же сводил изучение истории норвежского крестьянства к рассмотрению истории только тех крестьян, владения которых составляли, по его мнению, "собственно полную собственность на землю" – удель⁶⁹.

Выводя удель от родового общества, Вистед пытался описать "родовую" общину удельсманнов, которая, в действительности оказывается семейной общиной – большой патриархальной семьей, владеющей определенными землями, наследственными в их большой семье⁷⁰. Рассматривая "удельные роды" (odelsætter) как живучий элемент норвежской нации, Вистед подчеркивал их роль в средневековье как носителей древней национальной культуры и старины. Конечно, семейные (а не родовые) общины, т. е. большие семьи, просуществовали в ряде случаев до конца средних веков и действительно были носителями старой крестьянской культуры. Но Вистед, одержимый желанием подчеркнуть древность "частной собственности" в Норвегии и роль удельсманнов как "носителей особенностей нации", забывает о соседском общинном землепользовании неродственных семей и о соседской общине.

Именно соседская община, а не "родовая" (семейная) была основным производственным объединением в истории всей средневековой Норвегии и оставалась им даже в XIX в. Но этого вывода у Вистеда найти нельзя. Между тем, описывая борьбу норвежского крестьянства против датского чиновничества, прямо-таки воспевая национальное сопротивление иноземным поработителям⁷¹, Вистед не замечает, что показывает борьбу крестьян, составляющих группы усадеб, долин и даже районов, т. е. соседей, связанных общностью землепользования на общинной земле – алменнинге, а не только родственников. Сам того не замечая, Вистед фактами подтверждает известную мысль К. Маркса, что именно соседская, а не "родовая" (семейная) община, которая была только частью соседской, "на протяжении всего средневековья была единственным очагом свободы и народной жизни"⁷².

Значительно более насыщены фактами о соседской общине труды другого представителя этнографического направления в изучении соседской общины – Кристиана Эстберга. И хотя его работы страдают описательством, все же собранные им данные по общинной взаимопомощи норвежского крестьянства и по характеристике соседской общины как коллектива людей, связанных на одних общих земельных угодьях определенным кругом взаимных обязанностей, представляют интерес. Особенно содержательны его статьи о взаимном участии соседей-общинников в проведении семейных обрядов⁷³ и по общинной взаимопомощи в хозяйстве⁷⁴. Большой фактический как этнографический, так (преимущественно) и правовой материал о норвежском крестьянстве и соседской общине содержит также изданный им в десяти томах сборник "Норвежское крестьянское право"⁷⁵. Особенную ценность для этнографа представляет пятый том, содержащий фактический материал по обычаям в соседской общине в средневековой Норвегии.

Однако вес отмеченные работы правового, историко-экономического и археолого-этнографического направлений в изучении форм землепользования и возникающих отсюда отношений были разрозненными поисками отдельных исследователей. И даже в предпринятой в начале XX в. попытке группы ведущих историков подготовить издание курса "История Норвегии" (завершилась публикацией нескольких томов, освещающих только общеполитическую историю разных периодов существования страны) каждый автор изолированно писал по своему периоду, и, таким образом, общая публикация таких трудов, как эта шеститомная и "История Норвегии"⁷⁶, ничего не изменила.

Между тем среди подавляющей части норвежских историков наметилась определенная тенденция в пользу историко-сравнительного метода. В 1922 г. в Осло, был открыт Институт сравнительного изучения культурных явлений, объединивший лучшие силы археологов, этнографов и историков. Намерением основателя института профессора Фредрика Станга было внедрение в социальные пауки Норвегии сравнительного метода изучения⁷⁷.

С самого начала в деятельности института наметилось три направления: 1) исследовательская работа, которая главным образом исполнялась учеными обществами; 2) чтение публичных лекций норвежскими и иностранными учеными и 3) публикация лекций и результатов исследований. Работа была сконцентрирована главным образом на изучении "арктических культур", кавказских и индоиранских языков и фольклора.

Однако стремление норвежских обществоведов к изучению истории норвежской "крестьянской общины" побудило одного из ведущих сотрудников института, профессора Эдварда Булла, предложить добавить к программе "сравнительное изучение крестьянских общин". Обосновывая свое предложение, Булл утверждал, что Норвегия, где до нового времени бытовало характерное древнее право крестьянской общины, дает исключительно важный материал для международного сравнительного изучения общины⁷⁸. В 1928 г. предложения Булла были приняты.

В 1932 г., когда уже после смерти Булла была принята дополнительно составленная им к его прежнему предложению программа, началось изучение "крестьянской общины". Работа была разделена на два этапа. Первый этап состоял из изучения сетерного, т. е. горнопастбищного животноводческого хозяйства и связанных с ним традиций. Опираясь на актив корреспондентов (учителей, чиновников, крестьян), сотрудники института до 1943 г. собрали в различных частях страны значительной полевой материал⁷⁹. Когда начался анализ собранных материалов, потребовавший несколько лет, институт приступил ко второму этапу – к изучению по полевым и архивным материалам долинного крестьянского хозяйства и связанных с ним традиций.

Согласно первоначальному плану каждый сотрудник института должен был в пределах данной ему для обследования области страны избрать "центральное" селение и, изучая его, сравнивать с ним остальные селения – записывать и то, что аналогично, и то, чем они отличаются от "центрального" селения. Но постоянные жалобы сотрудников на их перегрузку и нехватку кадров постепенно привели (по мере роста сети корреспондентов) к уменьшению территории изучаемых участков.

Нередко получали задание для ведения самостоятельного исследования по программе-вопроснику института и местные жители, в том числе крестьяне⁸⁰.

Почти за четверть столетия институт собрал значительный материал, характеризуемый крупной цифрой – около 15 тыс. рукописей⁸¹. Однако обработано и опубликовано до сих пор немного: написано только три монографии, причем рассматривающих лишь часть хозяйства – его горнопастбищный филиал, так называемый сетер.

Первая из опубликованных работ – "Названия сетеров" Улава Т. Бейто – представляет собой монографию в 350 страниц с четырьмя картами, в которой кропотливо изложен громадный фактический материал⁸². В Норвегии имеется около 49 тыс. названий сетеров. Топонимический их анализ – единственная цель автора монографии. Крупнейшим недостатком ее является отсутствие датировки возникновения сетеров с различными типами собственных имен и четких общих выводов о месте сетерного хозяйства в истории страны, хотя робкая попытка в этом направлении и делается автором⁸³.

В 1952 г. вышла монография Свале Сульхейма под названием "Норвежские сетерные традиции"⁸⁴. Работа построена на основе полевых материалов, собранных по всей стране в 1930-х годах 47 сотрудниками ИСИКЯ. Автор не ставил своей целью анализ общинных отношений в соседской общине и форм землевладения, но богатый фольклорный материал, на основе которого создана монография, содержит факты соседских общинных отношений на горнопастбищных угодьях. Иногда можно также примерно определить и социальный состав населения тех мест, о которых в качестве примеров говорится в монографии. Кроме того, интересный фактический материал о суевериях, связанных с использованием мест общинных земель на сетере, а особенно об общинных и семейных праздниках на сетерах делают книгу ценным пособием.

Наконец, в 1955, 1957 и 1961 гг. вышли три тома монографии Ларса Рейнтона "Сетерное хозяйство в Норвегии". Первый том посвящен типам сетеров и формам хозяйства, второй – работам на сетерах (сенокосы, сбор мха и пр.), третий – истории сетерного хозяйства в Норвегии в средние века и в новое время⁸⁵. Автор использовал значительный архивный, документальный, полевой и статистический материал и проанализировал предшествовавшие публикации о сетерах. Все это делает монографию хорошим пособием для получения всестороннего представления о сетерном хозяйстве страны.

Остальные материалы полевых наблюдений ИСИКЯ еще не опубликованы, и сотрудники института, распределенные по узким темам, готовят монографии фактически изолированно. В этом плане счастливое исключение представляют несколько вышедших из печати докладов-статей ведущих работников института – профессора Андреаса Холмсена, кандидата филологии Халвара Бьёрквика и особенно Ригмуры Фриманнслюнн. Последняя в течение многих лет занимается изучением общинных традиций норвежского крестьянства и современных форм землевладения. Еще в конце 1930-х годов, будучи студенткой, Фриманнслюнн участвовала в полевых экспедициях в Западной Норвегии. В 1943-1946 гг. она собрала значительный материал по вопросникам института, а в настоящее время руководит работами его отделения по изучению крестьянской общины⁸⁶. Ею написан по полевым материалам ряд небольших, но весьма интересных статей и сообщений, характеризующих общинные традиции норвежского крестьянства, преимущественно до огораживания общинных земель в середине прошлого столетия, а также отчасти бытующие ныне пережиточные общинные традиции.

Как заявляет Фриманнслюнн, ее "любимое детище" – изучение "дворовой⁸⁷ и соседской общины" и форм общинной взаимопомощи⁸⁸. Действительно, в тех немногих коротких сообщениях и докладах, которые изданы, Фриманнслюнн публикует малоизвестные сведения, особенно по отдаленным горным районам Западной Норвегии, где в ряде долин до последнего времени не было проведено огораживание общинных земель. Правда, тема зачастую измельчена на ряд конкретных маловыразительных деталей о каком-либо небольшом поселении, туне, состоящем всего из трех хозяйств⁸⁹. Автор нередко тонет в незначительных, порой вовсе ненужных фактах⁹⁰. В то же время материал недостаточно увязан с общей историей страны, а все работы Фриманнслюнн не дают четкого представления о той социальной среде, в которой до наших дней живут старые общинные традиции. Автор иногда декларативно заявляет, что отказывается "от того, чтобы волочиться за своим собственным любимым детищем" (описанием "дворовой и соседской общины" с ее формами взаимопомощи. – Г. А.) и расскажет "о чисто социальных условиях в общине и о социальном просторе общинной взаимопомощи в проведении семейных торжеств"⁹¹.

Однако пожелания остаются только пожеланиями. Характер изменения общинных традиций в связи с постоянно продолжающимся процессом все более углубляющейся в условиях капитализма классовой дифференциации норвежского крестьянства не выявлен и не показано использование общинных традиций крупными бунтами (кулаками) в целях усиления эксплуатации мелких буннов (бедноты и середнячества) и хюсманнов (батраков-арендаторов). Автор лишь вскользь говорит о каких-то различиях отношений "между хозяином и батраком, между хозяином и прислугой" "в прибрежных селениях Эстлаина и в остальной стране", где отношения "очень ровные"⁹². Лишь по отдельным штрихам можно делать выводы о социальном составе населения. Например, в долине Мудалена, где Фриманнслюнн проводила обследование, жили (в 1900 г.) 41 семья крестьян-землевладельцев (неизвестно – крупных или мелких) и 10 семей батраков-арендаторов, но по каким-то причинам один хюсманн покинул арендуемую в Стейнсланне землю⁹³.

Современный социальный состав изучаемых автором районов остается совершенно неясным. Исследовательница также отрывает факты от конкретных условий развития страны и часто сводит происходящие капиталистические преобразования архаических форм собственности и изменения традиций землепользования к внутрихозяйственной рационализаторской деятельности глав хозяйств⁹⁴.

И все же, несмотря на недостатки, имеющиеся в методологии Фриманнслюнн, ее статьи представляют для историка и этнографа определенный научный интерес, так как содержат ценные фактические данные о характере землевладения в наши дни в глухих районах страны, где уцелели некоторые архаические формы собственности, и о тех обычаях, которые существуют между крестьянами-землевладельцами при пользовании общинными землями или возникают при разделе общинных земель и переходе их в частную собственность.

Одна из статей другого сотрудника ИСИКЯ – X. Бьёрквика⁹⁵ посвящена показу, как в современной Норвегии изучают территории поселений и земель (полей и других угодий). Опираясь на археологический, архивный, текстовой и картографический материал, а также на современные полевые этнографические данные, привлекая широкий круг информаторов-крестьян, Бьёрквик на примере нескольких поселений в районах Согнефьорда, Суннфьорда и других поселений показывает, как переплетались частные и общинные владения до передела общинных земель. Как и у Фриманнслюнн, у Бьёрквика трудно найти что-либо по социально-экономической характеристике и социальным отношениям изучаемых районов. Однако его исследования более, чем у Фриманнслюнн, привязаны к истории страны, и в этом, возможно, сказывается благотворное воздействие известного историка Андреаса Холмсена. Вместе с ним Бьёрквик работал в институте в 1953-1961 гг.⁹⁶ и даже написал общую с ним статью "Кто владел землей, которую арендовали в средневековье?"⁹⁷. Для нее Бьёрквик собрал необходимый архивный и статистический материал в Северной Норвегии, а Холмсен дал общее направление, выводы из статистических данных и написал введение и главы с характеристикой форм землепользования в XVII в. в Северной Норвегии и вокруг городов Тронхейм и Берген.

Работы Холмсена, одного из крупнейших современных историков Норвегии, представляют значительный вклад в науку. Пожалуй, интереснейшая для исследуемой здесь темы его "История Норвегии. От древнейших времен до введения абсолютизма в 1660 году"⁹⁸. Используя архивный, этнографический, археологический, статистический и правовой материал, Холмсен широко привлекает сравнительно исторические данные и уделяет немалое внимание экономическому и даже социальному фактору. Однако общинного землепользования он почти не касается. Обычно в поле его зрения удель крестьян, частные владения дворян, чиновничества, церкви и короля, причем преимущественно в период позднего средневековья.

Тем не менее фактический материал, да и многие выводы при критическом их восприятии делают публикации Холмсена ценным пособием для изучения земельных отношений собственности и положения классов и средневековой Норвегии.

В последние три десятилетия наряду с работой этнографов и историков из ИСИКЯ, исследовавших формы землевладения в долинных крестьянских хозяйствах и на сетерах, в Норвегии не ослабевал интерес к правовому анализу форм землевладения. Как и их предшественники конца XIX и начала XX в., современные правоведы чересчур пристрастны к голому правовому анализу источников. В то же время экономическому фактору и социальным отношениям они совершенно не уделяют внимания. Из этих трудов правоведов по земельному праву следует назвать наиболее крупные монографии: "Вклад в норвежское общинное право" Лоренца Рюннинга⁹⁹, "Право уделя и право на двор и постройки" Юна Шейе¹⁰⁰, "Основные черты норвежского общинного права" Асмуса Шьефло¹⁰¹ и "Введение в учение об общинном праве" У. Сульнёрдаля¹⁰². Это как бы зенит творчества правового направления, обобщившего юридические материалы в изучении земельных отношений в Норвегии.

С марксистских позиций подходит к истории и классовому составу крестьянства лишь норвежский коммунист кандидат юридических наук Ханс И. Клевен в статье "Классовые отношения в норвежской деревне"¹⁰³ и в книге "Рыбаки, их проблемы и будущее"¹⁰⁴. Статья построена на официальных статистических данных, анализирует социальный состав современного норвежского крестьянства, однако совершенно не содержит материалов о соседской общине и пережиточных общинных отношения. Книга о рыбаках показывает постоянно продолжающийся процесс обнищания рыбаков, часть из которых – одновременно крестьяне, еще не оторвавшиеся от земли, владеющие небольшими участками или арендующие клочки земли.

Хорошее пособие для понимания социально-экономических условий развития Норвегии в раннее средневековье, на грани образования и дальнейшего развития этого раннефеодального государства – работа исландского коммуниста Эйнара Ольгейрссона "Из прошлого исландского народа (родовой строй и государство в Исландии)", переведенная на русский язык и изданная в СССР¹⁰⁵. Эта книга, содержащая марксистский анализ исландских родовых и королевских саг, как источник для понимания социально-экономических условий, в которых жили исландцы и норвежцы раннего средневековья, содержит значительный материал для характеристики форм землевладения и общинных отношений в раннем феодальном государстве Норвегии, где еще были сильны пережитки родовой и патриархальной-общин и процветала соседская община.

В советской исторической науке изучением периода перехода скандинавского общества от бесклассового к классовому, а конкретнее – историей земледелия, социальными отношениями и пережитками матриархата у скандинавов в раннем средневековье еще в 1930-х годах занималась Е. А. Рыдзевская¹⁰⁶. Ее исследования, построенные на сведениях из древнесеверной литературы, отличаются основательным освещением источников – саг, хроник, судебников и пр. и глубоким знанием географической среды объекта, а также тонким пониманием социальных процессов. Однако она специально не изучала общину в Норвегии или вообще в Скандинавии, хотя по ходу исследований смежных тем высказала ряд ценных мыслей.

Представляется убедительной такая точка зрения Рыдзевской на социальные отношения в Норвегии в эпоху викингов: "Род, находящийся уже в состоянии разложения, распадается здесь на отдельные семьи типа "большой семьи", наряду с которыми выделяются и малые. Родственные связи переплетаются с территориальными, соседскими"¹⁰⁷.

В послевоенные годы с целью привлечения параллельных примеров из истории разных народов Западной Европы уделил внимание и некоторым аспектам социальной дифференциации норвежского общества в раннем средневековье профессор А. И. Неусыхин¹⁰⁸.

Специально изучением форм норвежского землевладения и вообще социально-экономических отношений в Норвегии в раннее средневековье занимается доктор исторических наук А. Я. Гуревич. Но община, как таковая, в любых ее проявлениях лишь в некоторых статьях этого ученого привлекает его внимание.

С 1956 г. А, Я. Гуревичем опубликовано в целом по социально-экономической тематике раннесредневековой Норвегии до двух десятков статей, где он сосредоточивает внимание преимущественно на времени VIII-XIII вв., и лишь в двух статьях он выходит за эти хронологические рамки: в одной исследует общие проблемы социально-экономического развития в Норвегии в I тысячелетии н. э.¹⁰⁹, а в другой – такие же проблемы в XIII-XVII вв.¹¹⁰.

И хотя исследованию некоторых отношений в раннесредневековой общине в Норвегии А. Я. Гуревич посвящает лишь три статьи (одну – семейной общине и две – соседской), остальные труды также имеют значение для исследуемой темы и не могут не приниматься во внимание.

В работе "Большая семья в северо-западной Норвегии в раннее средневековье" автор, анализируя статьи судебника Фростатинга, убедительно показывает существование семейной общины в раннее средневековье в Норвегии. Однако подчеркивая, что "в течение длительного исторического периода большая семья являлась основной производственной и общественной ячейкой в Норвегии"¹¹¹, А. Я. Гуревич рассматривает здесь эту семейную общину как-то вне постоянной жизни в окружающем обществе, вне взаимозависимости с ним, У него семейная община – это самодовлеющая и господствующая в обществе единица, а не частица более сложного социального организма – соседской общины, от которой она зависит в повседневном быту.

Так, указав, что "изучение структуры родственных связей у норвежцев в раннее средневековье обнаруживает существование в пределах рода (или патронимии)¹¹² более тесной группы сородичей мужского пола ... вместе с соответствующими родственницами"¹¹³ (патриархальная большая семья), автор вдруг высказывает вряд ли доказуемые положения. Он пишет: "В отличие от большой семьи у других германских народов, сравнительно быстро растворившейся в земледельческой, а затем окончательно в соседской общине, большая семья у норвежцев сохранилась в течение длительного периода и играла весьма существенную роль в общественных и производственных отношениях"¹¹⁴.

Спрашивается, во взаимосвязи с кем эта семья "играла весьма существенную роль"? И почему она должна была окончательно раствориться в соседской общине? Как будто сосуществование этих обеих форм общины на примере тех же германских народов и других народов Европы не закономерное условие самого существования в средневековье каждого из этих институтов общины?

Отрывочно высказанная далее мысль и довольно обтекаема, и еще более неясна: "На территории Норвегии не получила широкого распространения сельская община того типа, который известен из истории ряда других стран Европы. Обычной формой .аграрного поселения здесь был более или менее обособленный хутор. Это обстоятельство, однако, не могло помешать развитию и в Норвегии общинных отношений, закономерных при существовавшем в раннее средневековье уровне производства и структуре общества"¹¹⁵.

Да, термин "сельская община" неприемлем для Норвегии. Но его синоним "соседская община" закономерен для этой страны, а "обособленный" хутор с его семейной общиной был частью соседской, ибо взаимоотношения неродственных, но соседствующих хозяйственных единиц, как семейных общин, так (потом) и индивидуальных семей, образовывавших "более или менее" обособленный двор, составляли таковую.

Теперь посмотрим, как тема соседской общины трактуется А. Я. Гуревичем в других его статьях, где он пытается исследовать эту общину. В "Норвежской общине в ранее средневековье" учений анализирует те статьи из двух норвежских судебников XII-XIII вв. (Гулатинга и Фростатинга), в которых говорится об алменнинге – общинной земле – или толкуются права и обязанности соседей-землепользователей. Автор стремится "разобраться в характере собственности на разные виды земель, входивших в состав крестьянского двора и общинной территории"¹¹⁶, исследует главы судебников, в которых говорится о соседских поселениях – sambuð в Трённелаге и grend в юго-западной Норвегии, и приходит к выводу, что такого рода хозяйственные общности при индивидуальной собственности на пахотные земли и общинной собственности на прочие угодья – леса, луга, пастбища, водоемы – позволяют "квалифицировать grend, а равно и sambuð как своеобразную соседскую общину"¹¹⁷.

А. Я. Гуревич неверно заключает, что алменнинг был "общинным пастбищем". Алменнинг был общинным угодьем – и пастбищем, и лесом, и водоемом, где общинники ловили рыбу. Конечно же, общинные пастбища могли служить, как это верно пишет А. Я. Гуревич, еще и земельным фондом, за счет которого могли расширяться индивидуальные владения крестьян и создаваться новые хозяйства¹¹⁸.

Однако, опираясь только на статьи судебников и иногда на материалы саг, он не может реконструировать жизнь соседской общины как самоуправляющейся единицы, конкретные проявления деятельности соседской общины как сплачивающего ядра крестьянства в борьбе за их права, конкретные формы общинной взаимопомощи в работе и в семейном быту.

Причина таких пробелов в характеристике общины кроется, пожалуй, в том, что, как заявляет сам ученый, его исследование "основано на анализе наиболее ранних памятников права, а не на этнографическом материале, на котором по преимуществу строят свои выводы норвежские авторы"¹¹⁹.

Спрашивается, кто же мешает автору правильно, всесторонне подойти к решению этой проблемы? Однако А. Я. Гуревич в этом же месте своих рассуждений, непосредственно после приведенных выше его слов, пишет: "Думается, что подобная постановка вопроса (это без использования-то этнографических материалов! – Г. А.) позволяет лучше проследить исторический путь эволюции общины"¹²⁰.

Но ведь в других своих статьях он не отказывается, например, от взаимных проверок материалов разных наук. Например, в статье "Некоторые вопросы социально-экономического развития Норвегии в I тысячелетии н. э. в свете данных археологии и топонимики" А. Я. Гуревич пишет: "Решающим для понимания характера общественного строя должен быть анализ письменных источников, в свете которых можно более правильно понять данные археологии"¹²¹. И автор действительно пытается здесь сопоставить данные различных источников. Или в статье "Норвежское общество в VIII-IX вв." он пишет: "Очень важно сопоставить показания юридических памятников с источниками иного характера"¹²².

В связи с этой непонятной позицией автора в его статье "Норвежская община в раннее средневековье" хотелось бы привести здесь точку зрения его и нашей научной предшественницы Е. А. Рыдзевской относительно источников для изучения рассматриваемого здесь места и времени в истории. Рыдзевская писала, что "как бы ни были многочисленны и разносторонни" письменные источники раннего средневековья, "остаются еще материалы... археологические, а также этнографические и фольклорные, чрезвычайно важные для всех скандинавских стран, а в особенности для тех, у которых не было своей письменной литературы саг и о которых в исландских текстах говорится слишком мало для того, чтобы можно было судить об интересующем нас вопросе. Пользуясь этнографическим и фольклорным материалом, мы можем рассчитывать на получение таких данных, которые окажутся древнее того, что мы находим в сагах"¹²³.

Ну, а теперь рассмотрим некоторые аспекты позиции А. Я. Гуревича в статье "Архаические формы землевладения в юго-западной Норвегии в VIII-IX вв.", где автор, анализируя некоторые особенности соседской общины, ссылается и на этнографов, правда, не акцентируя здесь внимания на положительной перемене своего отношения к этнографическим материалам. Он ссылается здесь на работы этнографов Кр. Эстберга и сотрудников ИСИКЯ А. Холмсена, X. Бьёрквика и Р. Фриманнслюнн¹²⁴. Правда, эти ссылки и толкование их не спасают от ошибочного понимания различных форм общины. А. Я. Гуревич пишет: "Раздел одаля подрывал экономическую основу большой семьи, и она разрушалась ... отношения между выделившимися отдельными домохозяйствами строились как отношения в соседской общине.

... Подобный коллектив в Трённелаге носил название sambuð ("совместное поселение"), в Вестланне – области Гулатинга – grend ("соседство"). По своему характеру он напоминает соседскую общину других народов ... Прежде всего бросается в глаза незначительность ее размеров. Сплошь и рядом все члены этой общины населяли один двор, хотя и вели раздельное хозяйство"¹²⁵.

Здесь обращают на себя внимание два момента. Прежде всего вызывает возражение первый абзац цитаты. Ведь отношения между большими патриархальными семьями строились так же, как отношения в соседской общине. И соседская община, как таковая, совершенно правомерно существовала в тот период истории страны, когда "основной общественной и производственной ячейкой была большая патриархальная семья".

Поэтому я думаю, что не следует таким образом, начиная только от момента разложения семейной общины, говорить о соседской общине. И это, наверное, чувствует А. Я. Гуревич, потому что в этой же статье на стр. 158 пишет: "Большая семья, занимавшая обычно отдельный двор, не была самодовлеющим институтом, изолированным от внешнего мира. Для того чтобы составить правильное представление о характере производства и собственности в этот переходный период, необходимо изучить отношения, складывающиеся между домовыми общинами". Но дальше эта вполне правильная мысль не развита.

Теперь о втором моменте, вызывающем мое возражение: "Все члены этой общины населяли один двор, хотя и вели раздельное хозяйство".

Кто были владельцы этих раздельных хозяйств? Родственники, члены разложившейся большой патриархальной семьи! Во дворе, конечно, жили и работники, не состоявшие в родстве с владельцами раздельных хозяйств. Но вели ли они хозяйство? Вряд ли. Вернее всего, что они остались в прежнем социальном положении домашней прислуги или батраков. А если так, то коллектив родственников, живущих в одном дворе, хотя и ведущих раздельное хозяйство, не следует называть соседской общиной. Ведь соседская община существовала вокруг рассматриваемого двора, и данный коллектив входил в нее, как составная часть!

Но что же это за коллектив? Мне представляется, что здесь или образующаяся патронимия, еще не выделившаяся в раздельные дворы, или дворовая, хуторская община, о которой мы уже упоминали выше. Чтобы знать, о чем тут идет речь, нужно оперировать конкретным материалом о том, кто же эти люди, входящие в эту общину в одном дворе.

Сам коллектив хуторской общины мало изучен. Но совершенно закономерно его бытование как пережиточной формы большой патриархальной семьи. Возможно, он мог встретиться и не только в Норвегии, но и в истории любого народа, где устойчиво долго бытовали общинные традиции. Мне представляется, что хуторская община – именно пережиточная форма большой патриархальной семьи. В Норвегии хуторская община, которую А. Я. Гуревич рассматривает как соседскую общину в одном дворе, существовала в течение всего средневековья, вплоть до конца прошлого столетия, бок о бок с соседской общиной – коллективом хозяйств неродственников, живущих в разных дворах, а еще точнее – в разных хуторах. И когда в работах правоведов и этнографов Норвегии проскальзывают сообщения о том, что большая семья сохранилась в стране в некоторых случаях до конца XIX в., то может быть имеется в виду именно хуторская община. Ведь в Норвегии термин для обозначения домовой (семейной) и, хуторской (дворовой) общины один и тот же – gårdssamfunn. Но в любом случае хуторская община – этот вариант общинного института – нуждается в дополнительном кропотливом изучении и уточнении ее роли и значения в истории норвежского крестьянства.

Подводя итоги историографического обзора, следует отметить, что представители каждого из трех направлений в норвежской историографии – правового, историко-экономического и археолого-этнографического – собрали большой материал по крестьянской общине. Однако сведений для характеристики некоторых частей этой темы недостаточно. Мало данных о норвежской соседской общине, как самоуправляющейся единице, для характеристики времени раннего средневековья. В самой Норвегии почти не опубликованы сведения по общинным традициям норвежского крестьянства в наши дни.

Только сопоставление и критическое осмысление материалов, которыми оперируют все три названных историографических направления, анализ источников земельного права от раннего средневековья до наших дней, изучение археологических данных по древней и средневековой Норвегии, саг, материалов датированной топонимики, а также знакомство с весьма этнографичной норвежской художественной литературой даст возможность получить более или менее полное представление о формах норвежской общины во всем ее историческом разрезе.

При написании данной работы были использованы различные источники главным образом норвежского происхождения, которые по характеру содержащихся в них материалов могут быть подразделены на четыре группы.

1. Документы права – судебники, кодексы, отдельные законы, указы королей, судебная документация и административно-правовая переписка времен средневековой и современной Норвегии.

2. Древнескандинавские саги, в которых имеются сведения о производственных отношениях.

3. Статистические сводные данные переписи по сельскому хозяйству Норвегии за первую половину XX столетия и статистические данные переписей XIX в.

4. Различные этнографические материалы (описания, составленные путешественниками и чиновниками, некоторые копии полевых материалов норвежских этнографов и их корреспондентов).

Каждая из групп источников может быть охарактеризована следующим образом.

Из документов права в моем распоряжении имелись наиболее ранние сборники законов средневековья – судебники областных тингов¹²⁶, законы Гулатинга (Gulatingslov) юго-западной Норвегии¹²⁷, законы Фростатинга (Frostatingslov)¹²⁸ и первый общий кодекс страны Магнуса Лагабётера¹²⁹. От судебников восточных четвертей страны – Эйдсиватинга и Боргартинга и сохранились фрагменты, в которых освещается церковное право и почти ничего не говорится о земельных отношениях¹³⁰. Однако и этими сведениями пренебрегать не следует. Ведь источников по раннему средневековью не так уж много. И хотя в раннее средневековье различие между районами, тем более между приморскими и материковыми, были значительны, и распространять положения судебников западной Норвегии на восточные районы было бы рискованно, все же совпадающие по смыслу отдельные положения, а особенно построенные на базе всех четырех судебников четвертей страны статьи судебника Лагабётера дают возможность в сопоставлении с фактами, приведенными в сагах, уяснить характер родственных и соседских связей и земельной собственности у норвежцев в раннефеодальный период.

Норвежские историки считали, что до принятия христианства в стране вообще не существовало письменных законов. В подтверждение этого обычно приводят сохранившиеся сообщения о том, что король Улав Святой (1015-1030 гг.) не разрешал письменную обработку какого-либо закона о гражданских отношениях. Уже это сообщение я рассматриваю как свидетельство чьей-то попытки записать обычное право. Но все же этих записей нет, поэтому предполагают, что первые письменные предписания о гражданских отношениях возникли лишь после смерти Улава Святого в 1040 или 1041 г. и принадлежали они королю Магнусу Доброму¹³¹. Ни одно из таких предписаний не сохранилось. Зато всего несколько десятилетий спустя, как полагают в последней трети XI в., было записано церковное право Боргартинга¹³². А запись церковного права Эйдсиватинга относят к последней трети XI – началу XII в.¹³³

Первый же сохранившийся практически в полном виде свод законов – судебник Гулатинга – по времени принятия его на тинге относят к 1164 г. Спустя полстолетия, около 1220 г., на северном областном тинге в Трённелаге, был принят судебник Фростатинга. А около 1274 г. по указанию короля Магнуса Хоконссона, был составлен единообразный для всей страны кодекс под названием "Судебник страны", или судебник Лагабётера, в который вошли положения из областных судебников – четвертей страны. Судебник был утвержден на четырех законодательных тингах: на Гулатинге, Фростатинге, Эйдсиватйнге и Боргартинге¹³⁴.

Естественно, что источниками для судебников послужили многовековые местные традиции обычного права отдельных районов страны. Будучи утвержденными на тингах, традиции принимали силу законов, общих для всех живущих на данной территории. Одной из особенностей указанных судебников является то, что в них наряду с новыми наслоениями сохранились старые положения. Судебники содержат значительный материал, зачастую конкретно иллюстрирующий права владения или пользования землей, а также круг людей и порядок наследования любой собственности, в том числе земельной.

Следующие документы из группы правовых источников – кодексы позднего средневековья и начала нового времени в Норвегии: Христиана IV (1604 г.)¹³⁵ и Христиана V (1687 г.)¹³⁶. Судебник Христиана IV создан на базе судебника Лагабётера, и все отклонения от старых формулировок в новом судебнике возникли, возможно, механически при переводе на датский язык или были внесены умышленно, применительно к видоизменившимся правовым нормам норвежской части датско-норвежского государства. Анализ статей, касающихся прав на общинные и частнособственнические земельные владения и прав наследования, в сочетании с анализом собранных в сборники отдельных писем-указов короля, судебной документации и переписки между местными чиновниками и королевской канцелярией, позволяют понять те социально-экономические сдвиги, которые произошли за период с раннего средневековья до установления абсолютистской монархии в XVII-XVIII вв.

Из правовой документации нового времени, когда в стране развивались капиталистические отношения и неизбежен был передел общинных земель и отход их в частное владение, наиболее важные источники – это Норвежский акт об огораживании 1821 г.¹³⁷, закон об отмене дворянских привилегий в Норвегии и о праве единонаследия на земли уделя, принятый стуртингом в этом же году¹³⁸, новый норвежский акт об огораживаниях 1857 г.¹³⁹, вызванный тем, что акт 1821 г. был реализован только частично, отчасти в силу нехватки кадров землемеров, а главным образом ввиду того, что страна развивалась неравномерно и в большинстве районов только к середине XIX в. назрела необходимость в огораживаниях. Отдельные законодательные определения о порядке пользования лесами, остававшимися в общинной собственности в конце XIX и первой половине XX в., – важные правовые источники для анализа.

Среди древнескандинавских саг точнее – разного рода исландских саг, по теме исследования интересны так называемые родовые и королевские саги. В них сильнее всего прощупывается историческая основа и содержатся сведения о производственных отношениях в раннесредневековой Скандинавии.

В родовых сагах¹⁴⁰ описано общество, где еще сильна связь личности с родом. И они отражают не только эпоху, которую описывают – IX-XI вв., но и ту, когда они завершились в письменной редакции – XIII-XIV вв. Обильный материал о родственных и имущественных связях, о распрях и тяжбах, о событиях из жизни не только в Исландии, но и в Норвегии (например, в "Саге об Эгиле" рассказывается о захвате власти над всей Норвегией в конце IX в. конунгом Харальдом Прекрасноволосым и о притеснениях им свободных общинников) при критическом осмыслении – замечательный источник для изучения, в частности, производственных отношений.

Не меньшую ценность для этой темы представляют исландские исторические повествования, или так называемые королевские саги. Наиболее значительная по объему и фактической широте сведений – "Хеймскрингла", или "Королевские саги" Снорре Стурлассона¹⁴¹, которые написаны в 1220-х годах и на русский язык не переводилась, кроме незначительной их части¹⁴².

Полезные сведения также разбросаны в "Саге об Улаве Святом"¹⁴³, в "Флатейярбоке"¹⁴⁴ – своде саг компилятивного характера, составленном в конце XIV в. двумя исландскими священниками, и еще в трех сагах или сводах саг о норвежских королях¹⁴⁵. Особый интерес представил выходящий из серии саг, в том числе и "королевских", один замечательный чисто норвежский историко-литературный памятник, известный в Норвегии под названием "Зерцало короля"¹⁴⁶ и относящийся, как полагают, к середине XIII в. И хотя часть, которая должна была касаться крестьянства, или не сохранилась, или вообще не существовала, а остались лишь косвенные соображения неизвестного автора о крестьянском хозяйстве, об урожае и недороде, о ввозе хлеба извне, источник очень важен хотя бы ради сообщаемых в нем сведений о стремлении крестьян к самоуправлению.

Третья группа источников – это данные статистики по Норвегии за последние полтора столетия. Статистический учет в Норвегии введен с 1801 г. Однако норвежская статистика XIX в. не дает сведений по размерам площадей хозяйства. Бели за период 1885-1900 гг. возможно вывести их на основе собранных из разных мест статистических данных среднего высева сельскохозяйственных культур, то для начала XIX столетия не было и этих показателей. Это и затрудняет использование статистики для анализа классовой дифференциации норвежского крестьянства в XIX в. Более полные статистические сведения с 1891 г., когда перепись производилась через каждые 10-16 лет (1891, 1907, 1917, 1929, 1939 и 1949 гг.), особенно в сочетании с другими данными, дают надежный источник для анализа классовых отношений в норвежской деревне в новое и новейшее время.

Материалов из группы этнографических источников в нашем распоряжении относительно немного. Прежде всего это 27 томов административно-судебных актов и переписка чиновников средневековья¹⁴⁷. Конечно, в равной мере всю эту документацию можно отнести к группе правовых источников. Однако для исследования представляют ценность лишь прямо относящиеся к теме те части документов, которые фиксируют нормы обычного права. В них иллюстрируется общинная взаимопомощь, обычаи землепользования на общинных угодьях, характер вечеринок общинников после оказания помощи соседу и т. п. Именно такая выборность сведений дает основание относить указанную часть актов и переписки к группе этнографических источников. Определенный интерес представляют описания путешествия Пьера де-Ламартиньера, в которых содержатся хотя и краткие, но порой важные наблюдения из жизни норвежского крестьянства, в частности в юго-восточных районах страны, где были наиболее развитые феодальные отношения и относительно сильна власть помещика¹⁴⁸.

Фольклорный материал, записанный полевыми этнографическими группами, оказавшийся у автора этого исследования в фотокопиях, также содержит данные о производственных отношениях крестьян в Норвегии¹⁴⁹. Большой описательный материал имеется в указанных выше сообщениях Р. Фриманнслюнн, в десятитомнике "Норвежское крестьянское право", составленном Кр. Эстбергом, особенно в томе 5, содержащем публикацию подлинных записей об обычаях в соседской общине в период позднего средневековья в Норвегии¹⁵⁰.

К этой же группе источников нужно отнести вопросник 1950-х годов для сбора этнографами сведений по крестьянской общине в Норвегии¹⁵¹, ибо он является указателем для работы норвежских этнографов и в нем зафиксированы бытовавшие в стране общинные термины и характер скрывающихся за ними производственных отношений в сельских местностях. Кроме того, он отражает основу тех конкретных сведений, которые хранятся в ИСИКЯ в уже имеющихся ответах информаторов на вопросы анкеты по общине. К сожалению, самого главного источника для изучения общинных традиций в Норвегии – более чем 15 тыс. рукописей сельских информаторов, ответивших на вопросы анкеты об общинных традициях норвежского крестьянства, – автор не имел возможности увидеть и исследовать.

Такое положение с источниковедческой базой не могло не сказаться на настоящем исследовании. Некоторые вопросы, решение которых могло бы иметь большое значение для разработки интересующей темы, автор вообще был лишен возможности поставить, а отдельные наблюдения, сделанные или на основе отрывочных или даже косвенных свидетельств, естественно, не могут претендовать на полноту и носят всего лишь гипотетической характер.

1. A. Elviken. Die Entwicklung des norwegischen Nationalismus. Berlin, 1930, S. 20.

3. См., например: Kr. Visted og H. Stigum. Vеr gamle bondekultur, Bd. I. Oslo, 1951, s. 9.

4. В русской дореволюционной и советской литературе принято написание "одаль". Между тем фонетически это не соответствует норвежским odal, odol, odel, произносимым соответственно как удаль, удуль, удель. Наиболее употребительное из названных произношений – последнее, и автор предлагает именно это написание и произношение его в русском языке – удель. См., например, "Norsk-russisk ordbok" (Oslo, 1959, стр. 128), где дана русская транскрипция этого слова: "odel (выг.: ýдель) – майорат, наследственное владение землей".

5. Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси. Книга первая. М., 1952, стр. 11, 62-63.

6. L. М. В. Aubert. Noget om Almenninger. Et Bidrag til Behandling af Loven om Skovvæsenet. "Morgenbladet", 1863, N 102, 104, 109, 110 og 134; он же. Om Jagtretten i Almenninger. "Fædrelandet", 1869, N 24.

7. O. A. Bachke. Fælles Brugsrettigheder og særskilte Rettigheder i Almenningsskov. "Ugeblad for Lovkyndighed", 1870, N X, S. 145-148.

8. Fr. Brandt. Om Udtrykkene Hjemmark. Udmark og Indmark. "Ugeblad for Lovkyndighed 1864-65", N IV, S. 353-355; он же. Lovgivningen om jagten. "Norsk Landmandsbog for 1866", S. 1-14.

9. J. Lieblein. Bidrag til Skov og Sagbruksvæsenets Historie. Jil. "Nyhedsblad", 1859, N 20, 22, 25, 28, 31 og 33.

10. Th. Mejdell. Foredrag paa Landsmödet paa Hamar om Behandlingcn af Almindingsskove. "Morgenbladet", 1856, N 285, till.; он же. Om foranstaltninger til enmere husholderisk Behandling af Norges Skove, 1858.

11. F. C. S. Platou. Bemærkninger til Loven af 12te October 1857 om Jords- og Skovs-Udskiftning af Fælledsskab. "Ugeblad for Lovkyndighed" 1864-65, N IV, S. 17, 25, 41, 49, 73, 105, 129, 137, 161, 197 og 205.

12. "Norges gamle Love Indtil 1387". Ifölge offentlig Foranstaltning og tillige med Understöttelse af det Kongelige Norske Videnskabers Selskab udgivne ved R. Keyser og P. A. Munch (Bd. I-III), Gustav Storm (Bd. IV-V, Heft 1 og 2) og E. Hertzberg (Bd. V, Heft 2). Christiania, 1846-1895.

13. "Norges gamle Love. Anden Raekke, 1388-1604". Ifölge offentlig foranstaltning udgivne ved Absalon Taranger, Bd. I-IV. Christiania, 1904-1914.

14. Под термином "бунне" (bonde) в разные периоды истории скандинавских стран понимались не совсем одни и те же категории людей. Бели в современном понимании он равнозначен крестьянину в широком значении, то в раннем средневековье понимался как "рожденный свободным, наследственный владелец земли и двора". Этот термин в нашей литературе транскрибируют как "бонд". Между тем не только современное "bonde" произносится как "бунне", но и в исландском языке до XIII в., а следовательно, и в норвежском языке раннего средневековья это слово писалось "bóndi" (а также "buandi" "bóandi"), где первая гласная – долгий закрытый звук (по-русски – "оу",. или "уу"), а сдвоенные согласные фонетически соответствуют "нн". Произношение текстов этого периода не вызывает сомнения, ибо сохранилось произведение неизвестного автора середины XII в. о звуках исландского языка и их передаче на письме. Сведения об этом см.: М. И. Стеблин-Каменский. Древнеисландский язык. М., 1955, стр. 8-9, 17, 63, 226-227 и 256; Э. Веесен. Скандинавские языки. М., 1949, стр. 53.

15. T. Torfaeus. Historia Norvegiae. I-II. Kjøbenhavn (Havniae), 1711.

16. T. Torfaeus, Historia Vinlandiae antiquae, seu partis Americae septentrionalis, ubi nominis ratio... Havniae (Kjøbenhavn), 1705; он же. Gronlandia antiqua seu Veteris Gronlandiae descriptio... Havniae (Kjøbenhavn), 1706.

17. A. W. Brøgger. Winlandfahrten. Wikinger entdecken Amerika. Hamburg, 1939, S. 11.

18. G. Schöning. Norges Riges Historie, vol. I-III. Kjøbenhavn. 1771, 1773, 1781.

19. Р. A. Munch. Det norske Folks Historic. Deel 1-5. Christiania, 1852-1859.

20. T. Н. Aschehoug. Statsforfatningen i Norge og Danmark indtil 1814. Christiania, 1866.

21. R. Keyser. Norges Stats- og Retsforfatning i Middelalderen. Christiania, 1867.

22. J. E. Sars. Om Harald Haarfagres Samling af de norske Fylker og hans Tilegnelse af Odelen. "Historisk Tidsskrift", I. R, 2 Bd. Christiania, 1872.

23. E. Hertzberg. Len og veizla i Norges sagatid. "Germanistische Abhandlungen zum LXX Geburtstag Konrad von Maurers". Göttingen, 1893.

24. K. Maurer. Über die Einziehung der norwegischen Odelsgüter durch Harald Harfagri. "Germania". Vierteljahrschrift für deutsche Alterthumskunde. 14. Jahrgang. Wien, 1869.

25. K. Maurer. Vorlesungen über altnordische Rechtgeschichte. Aus dem Nachlass des Verfassers hrsg. von der Gesellschaft der Wissenschaften in Kristiania, Bd. I-V. Leipzig, 1907-1910.

26. Fr. Boden. Das altnorwegische Stammgaterrecht. "Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung", Bd. 22, 1901, S. 149-154.

27. E. Hertzberg. Betekning om almenningsrettens historiske oprindelse og dens udvikling, "Retstidsskrift", 1914, s. 35; он же. Jagtretten i Statsalmenning. Vedl. 2. til. Fjellovkomiteens innstilling, "Norsk Jeger- og Fiskerforenings tidsskrift" 1910; он же. Uttallelse av 29.3 1910 over A. Taranger: "Nogle bemærkninger om den norske almenningsrett og dens anvendelighet på Grisebaaomraadet". Utrykt Hoyfjellskommisjonens arkiv (б/м и г. изд.).

28 Общинная теория – прогрессивная для своего времени историческая школа, представители которой доказывали существование общинных отношений на определенном этапе истории. Несмотря на применение историко-сравнительного метода в исследовании и признание большинством этой школы важности значения экономического фактора, сторонники общинной теории страдали излишним пристрастием к юридическому анализу, не видели классовой борьбы, разлагающей общину, понимали историю как эволюцию рационализаторского   опыта.

29. A. Taranger. Udsigt over den norske retshistorie. Christiania, 1898 og 1904.

30. A. Taranger. Av forelæsninger over norsk almenningsrett. 1. Semester 1913: 6 N. L. 3-12-2. "Om eiendomshævd på almenningsjord. Utrykt Höyfjellskommisjonens arkiv"; он же. Nogle bemærkninger om den norske almenningsrett og dens anvendelighet paa Grisebaaomraadet. "Utrykt Höyfjellskommisjonens arkiv".

31. A. Taranger. The meaning of the words ôthal and Skeyting in the old lawn of Norway. "Essays in legal history, ed. by P. Yinogradoff". Oxford, 1913.

33. О. Olafsen. De norske almindinger i fortid og nutid. Kristiania, 1916.

34. О. Olafsen. Når utstedtes de förste forbud mot hugst i de offentlige skoger, særlig i almenningsskogene i Norge. "Tidsskrift for Skogbrik", 1910, s. 130, 220 og 256; он же. Nyrydning og nybebyggelse i Norge i de sidste 400 aar. "Tidsskrift for det norske Landbruk" 1914; он же. De "ytre"Almenninger. "Historisk tidsskrift", R. 5, Bd. 5, s. 313-315; он же. Almenningernes utbredelse i Norge. "Tidsskrift for Skogbruk", 1917, s. 220-230.

35. K. H. Lous. Vidnesbyrd om Almenninger i Norge, samlet af trykte og utrykte kilder (Diplomatarium Norvegicum, Norske Rigsregistranter, Norske Herredags Domböger, Statholderskabets Ekstraktprotokol, Jens Nielsens visitatsböger, rettsprotokoller m. m.). Höyfjellkommisjonens   arkiv.

36. K. H. Lous. Jordfellesskab og Sameie. Anmendelse av O. Olafsens skrift med dette navn. Retstidsskrift. Kristiania, 1915, s. 156.

37. G. Tank. Bidrag til fortolkningen åv N. L. 3-12-3 Særtrykk av "Tidsskrift for Det norske Landbruk", 1916; он же. Bruksrett i almenning. En utrykt höiesteretsdom av 1790. Særtr. av "Tidsskrift for Det norske Landbruk", 1914; он же. De norske Skogers tilstand og et forslag til sammes forbedring 1699. Særtr. av "Skogbrukeren", 1929; он же. Gamle höiesterettsdomme om almenninger. Særtr. av "Bygd og Bonde",   1922; он же. Salg og krongods i Norge i 1660-årene. "Bygd og Bonde", 1926, s. 49-55.

38. G. Tank. Om retsvirkningen af Salg af almenninger og rydningspladse i det 18. og 19. aarhundrede. Særtr. av "Heimen", 1928; он же. Salg av Statsgods after 1814. Særtr; av "Tidsskrift for Det norske Landbruk", 1923 или "Historisk Tidsskrift", 5. R., Bd. .6, 1924; он же. Salg av Statsgods för 1858. "Bygd og Bonde", 1924, s. 1-30.

39. G. Tank. Findes der endnu privatalmenninger i Norge? Særtrt. av "Tidsskrift for Skogbruk", 1924; forkortet "Retstidsskrift", 1923, s. 753; он же. Findes der i Norge fjeldstraekninger der uten at være almenning dog ikke er i privat eie? "Retstidsskrift", 1923, s. 801.

40. G. Tank. Om betydningen av ordet bydgealmenning. Trykt etter Landbruksdepartaments foranstaltning 1912; он же. Om betydningen af de gamle skjödeformularer. "Bygd og Bonde", 1928, s. 177-190.

41. G. Tank. Hvilken retavirkning har utskiftning av en almenning? "Retstidsskrift", 1921, s. 33; он же. Utskiftning av Sameie. Særtr. av "Tidsskrift for Det Norske Utskiftningsvesen", 1926; он же. Bidrag til fortolkning av bestemmelsen i lov al 13. mars 1882, § 123, om at almenninger ikke må utskiftes. Særtrykk av "Tidsskrift for Det norske Landbruk", 1916.

42. G. Tank. Har husmænd efter norsk ret brugsret i almenninger? Fortolkning av Lovbogens bestemmelser i 3-12 og Oplysninger fra domspraksis i det 19. aarhundrede. "Bygd og Bonde"" 1923, s. 154-172.

43. Советский учёный А. Я. Гуревич в статье "Большая семья в северо-западной Норвегии в раннее средневековье (по судебнику Фростатинга)", опубликованной в сборнике "Средние века" (вып. 8. М., 1957, стр. 71), утверждает: "в работах норвежских историков (он имеет в виду, как это видно из его статьи, и историков права – юристов-правоведов. – Г. А.) последнего времени факт существования большой семьи нашел более широкое обоснование в связи с привлечением обильного археологического материала и данных топонимики. Напротив, анализ отношений собственности вследствие ослабления интереса к истории права оказался оттесненным на задний план".

44. О. A. Johnsen. Norges bönder. Kristiania, 1919 (l. utgave). Oslo, 1936 (2. utgave).

47. О. A. Johnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte. Jena, 1939.

51. S. Hasund. Det norske Husmandsvæsens opindelse. Nordisk Jordbrukeforskning. Kristiania, 1922.

53. S. Skappel. Om husmandsyæsenet i Norge, dets oprindelse og utvikling. Kristiania, 1922.

55. См. также ff. Koht. Var sjølveigande bønder grunnlaget for det gamle germanske jordbrukssamfund. "Historisk Tidsskrift", Bd. 39. Oslo, 1959, 1960.

56. Халвдан Кут (1873-1965) с 1892 r. был журналистом и даже издавал сам ежемесячный листок "Берум-политикен". В 1900 г. Кут был избран президентом Союза друзей Норвегии, но вышел из него в 1902 г., потому что большинство Союза придерживалось мнения не защищать страну, если при попытке Норвегии отделиться от Швеции последняя совершит нападение. Сначала Кут принадлежал к радикальным левым кругам буржуазных общественно-политических группировок. С 1910 г. и до конца жизни он член Норвежской рабочей партии (социал-демократ). В 1910 г. получил место профессора истории в университете в Осло... С 1935 по 1941 г. был министром иностранных дел Норвегии. См. о нем: J. L. Mowinckel. Avskjed med Halvdan Koht. "Orientering", N 2, 15. januar 1966. Oslo, s. 9 og 12.

57. O. Dahl. Historisk materialisme. Historieoppfatningen hos Edvard Bull og Halvdan Koht. Oslo, 1952, s. 87.

58. H. Koht and S. Skard. The Voice of Norway. London, 1944, p. 7, 18, 20-22, 34, 46-47.

59. См., например, О. Rygh. Gamle Bygdeborge i Norge. "Forening til Norsk Fortids Mindesmærkers Bevaring". Kristiania, 1882.

60. Kari Shetelig. Haakon Sheteligs utgravinger på Bømlo 1901-1942. "Viking", Tidsskrift for norrøn arkeologi. Bd. XXVIII. Oslo, 1964, s. 44.

61. Anders Hagen. Funn fra fjellvann. "Viking", Bd. XXIII. Oslo, 1959; он же. Vassdrag sreguleringer og hoyfjellsarkeologi. "Universitetets Oldsaksamlings Årbok 1956-57". Oslo, 1959; он же. Jordbrukspionerer i steinalderen. "Viking", Bd. XXIV. Oslo, 1960; он же. Steinalder – bronsealder. Utgitt av "Universitetets Oldsaksamlings Årbok". Oslo, 1961; он же. Mesolittiske jegergrupper i norske hoyfjell. Synsmåter om Fosnakulturene innvandring til Vest-Norge. "Universitetets Oldsaksamlings Årbok 1960-1961". Oslo.

63. G. Gjessing. En hustuft fra Lebesby. "Universitetets Oldsaksamlings Årbok 1929", Oslo, он же. Der Küstenwohnplätz in Skjåvika. "Acta Archaeologica", IX. Oslo, 1938; он же, En stenalder boplass fra bronsealderen. "Naturen", Oslo, 1938.

64. J. S. Munch. Boplasser med asbestkeramikk på Helgelandskysten. "Acta Borealia", Bd. 7. Oslo, 1962; он же. Borg og bygd. Studier i Telemark eldre Jernalder. "Universitetets Oldsaksamlings Årbok 1926". Oslo.

65. Knut Odner. Erhverv og bosetning i Komsakulturen. "Viking", Bd. XXVIII. Oslo, 1964.

66. Poul Simonsen. Nordlands Oldtid. Norges: Bebyggelse, Nordlige seksjon. Oslo, 1954; он же. Nord-Norges bosetningshistorie i oldtiden. "Ottar", N 32-33, Tromsø, 1962; он же. Bosetningen i historisk tid nord for Polarsirkelen. "Ottar", N 37, Tromsø, 1963.

68. В 3-м издании (Kr. Visted og H. Stigum. Vår gamle bondekultur, Bd I-II. Oslo, 1951-1952), вышедшем в двух томах после смерти Вистеда с материалами, дополненными Хильмаром Стигумом, получившим право соавторства, "Введение" именуется "Крестьянин и родовая община".

70. Там же, стр. 3: "Община, которая основывается на праве уделя, носила отпечаток родовой общины. Обычным признаком ее был род (æt), который был связан родством, и буквально слово это означало otte (восемь), т. е. завершение круга на 8 поколений – 4 на мужчин и 4 на женщин. Род, населявший усадьбу уделя, состоял из мужа и его жены, их сыновей с их женами и детьми и, кроме того, из внуков, а также из незамужних дочерей и сверх того сюда также относились родители владельца уделя (odelsmand), если они передали ему свою усадьбу. Род может, таким образом, состоять зачастую из 30-40 человек".

72. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 418.

73. Kr. Østberg, Grænd, grannelag og belag. "Ny Jord", 1920, Aarg, 7. Kristiania, s. 22-28.

74. Kr. Østberg. Dugnad. "Ny Jord", 1920. Aarg. 7, s. 96-103; он же. Dugnad. "Ny jord", 1925, Aarg. 12, s. 1-30.

76. A. Bugge, Е. Hertzberg, О. А. Johnsen, Y. Nielsen, J. Е. Sars, A. Taranger. Norges historie, Bd. I-VI. Kristiania, 1908-1916.

77. F. Stang. Institutet for sammenlignende Kulturforskning. Beretning om dets vlrksomhet inntil somraeren 1931. Oslo, 1931, s. 9-28, 182-208.

78. E. Bull. Sammenlignende Studier over Bondesamfundets Kulturforhold. Oslo, 1929, s. 4

80. R. Frimannslund. Gårds-og grannesamfundsundersökelsen. Foredrag i Historisk Klubb. Oslo, 1955, s. 2-5.

83. В главе "Названия сетеров в отношении к названиям гордов", стр. 304-313.

85. Lars Reinton. Sæterbruket i Noreg, Bd. I-III. Oslo, 1955, 1957, 1961.

86. Andreas Holmsen. General Survey and Historical Introduction. The Old Norwegian Peasant Community. "Reprint from the Scandinavian Economic History Review". Stockholm, 1956, p. 27.

87. Термин "дворовая", или "хуторская", община введен сотрудниками ИСИКЯ для обозначения отношений, бытовавших в позднее средневековье и сохранившихся до конца XIX в. в горде (дворе, усадьбе, хуторе) между владельцем его, с одной стороны, и батраками и домашней прислугой, с другой стороны, между наследником усадьбы и его братьями и сестрами, и всех возможных отношений, которые возникают между людьми, составляющими экономический   коллектив.   См.:   R. Frimannslund. Gårds og grannesamfundsundersökelsen, s. 1.

89. Например, анализу форм земельной собственности трех хозяйств посвящена работа: R. Frimannslund. A Cluster Settlement in Western Norway. "Geographie et histoire agraires". Extrakt. Nancy, 1959, p. 209-220.

90. Например, в работе "A Cluster Settlement in Western Norway..." излишне подробно сообщается о графике выпаса коров и телят на различных пастбищных угодьях (стр. 213-214) и излишнее по объему для такой маленькой работы с такими важными проблемами описание тропок вокруг туна (стр. 210-212).

93. R. Frimannslund. A Cluster Settlement in Western Norway, p. 210, 216.

94. Так, она сообщает, например (A Cluster Settlement in W. N., стр. 214), что когда владельцы трех хозяйств селения Стейнсланн пришли к выводу, что система ежегодного обмена лугами весьма трудоемка и что менее хлопотно пользоваться теми же полосами длительный срок (а столетиями этого не замечали!), ежегодный обмен участками по взаимному устному соглашению был прекращен. Между тем решающую роль сыграло то, что хозяйство, перестав быть в капиталистической Норвегии натуральным, все более втягивалось в товарное производство продуктов животноводства на продажу, а для этого нуждалось в. более интенсивном использовании. кормовой базы; однако этому препятствовал ежегодный передел лугов.

95. H. Björkvik. The Farm Territories. The old Norwegian Peasant Community. Reprint, from the Scandinavian Economic History Review. Stockholm, 1956, p. 33-61.

97. H. Björkvik og A. Holmsen. Hvem eide jorda i den gamle leilendingstida? "Heimen", Bd. IX, Hefte 2, jnni 1952, s. 82-94; Bd. IX, Hefte 3, september 1952, s. 145-148; Bd. IX, Hefte 5, mars 1953, s. 218-226; Bd. IX, Hefte 6, Juni 1953, s. 295-313; Bd. IX, Hefte 9, mars 1954, s. 442-454; Bd. IX, Hefte 11, september 1954, s. 539-552; Bd. IX, Hefte 12, desember 1954, s. 566-581.

98. A. Holmsen. Norgcs historie. Fra de eldste tider til eneveldets innförelse i 1660, Tredje Utgave, Oslo-Bergen, 1961.

В связи с этой работой следует здесь же упомянуть и ее хронологическое продолжение – еще 3 тома по истории Норвегии позднего средневековья, нового и новейшего времени, написанные видным норвежским историком Магнусом Йонсеном (Norges historie. Under eneveldet 1660-1814. Tredje utgave. Oslo-Bergen, 1962; Norges historie. Unionstiden 1814-1905. Tredje utgave. Oslo-Bergen, 1963; Norges historie. Fra 1905 til våre dager. Tredje utgave. Oslo-Bergen, 1965). Если в первых двух томах M. Йонсена имеется некоторый материал, характеризующий формы землевладения и дающий пищу для размышлений об общине, то последний носит характер чисто политической истории Норвегии и для темы об общинных традициях норвежского крестьянства интереса не представляет.

101. Asm. Schiefloe. Hovedlinjer i norsk almenningsrett. Oslo, 1955, 199 s. (далее: Schiefloe).

103. Hans J. Kleven. Klassenforholdene i det norske jordbruket. "Vår vei til fred, demokrati og sosialisme". Oslo, 1955, N 7, s. 7-19, N 8-9, s. 1-35.

105. Эйнар Ольгейрссон. Из прошлого исландского народа (родовой строй и государство в Исландии). М., 1957, стр. 332.

106. Е. А. Рыдзевская. О пережитках матриархата у скандинавов по данным древнесеверной литературы. СЭ, 1937, № 2-3, стр. 15-44; она же. Некоторые данные из истории земледелия в Норвегии и в Исландии в IX-XIII вв. "Исторический архив" III. М.-Л., 1940, стр. 3-70.

107. Е. А. Рыдзевская. О пережитках матриархата у скандинавов…, стр. 20.

108. А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства в Западной Европе VI-VIII веков. М., 1956, стр. 182-187, 200-202 и 208.

109. А. Я. Гуревич. Некоторые вопросы социально-экономического развития Норвегии в I тысячелетии и. э. в свете данных археологии и топонимики. CA, 1950, № 4, стр. 218-233.

110. А. Я. Гуревич. Основные этапы социально-экономической истории норвежского крестьянства в XIII-XVII вв. "Средние века", вып. 16. М., 1959, стр. 49-76.

111. А. Я. Гуревич. Большая семья в северо-западной Норвегии в раннее средневековье (по судебнику Фростатинга). "Средние века", вып. 8. М., 1956, стр. 70.

112. Эти скобки ни в этой, ни в другой работах автор не раскрыл, не показал, что он понимает под "родом (или патронимией)", никак не развил вообще мысли о роде, как таковом, и о патронимии. Или он понимает эти термины как синонимы?

113. А. Я. Гуревич. Большая семья..., стр. 95.

116. А. Я. Гуревич. Норвежская община в раннее средневековье. "Средние века", вып. XI. М., 1958, стр. 7.

121. А. Я. Гуревич. Некоторые вопросы социально-экономического развития Норвегии в I тысячелетии н. э., стр. 233.

122. А. Я. Гуревич. Норвежское общество в VIII-IX вв. (Некоторые черты дофеодального Периода). "Уч. зап. Калининского гос. пед. ин-та им. М. И. Калинина", т. 26. Калинин, 1962, стр. 167.

123. Е. А. Рыдзевская. О пережитках матриархата у скандинавов..., стр. 19.

124. А. Я. Гуревич. Архаические формы землевладения в юго-западной Норвегии в VIII-IX вв. "Уч. зап. Калининского гос. пед. ин-та им. М. И. Калинина", т. 26, стр. 146-147.

126. Тинг (Древненорвежское øing) – собрание свободных мужчин для обсуждения и решения текущих общих дел, а также для судебного решения. Норвегия в раннее средневековье делилась на 4 областных тинга, или четверти, каждая из которых подразделялась на местные тинги, где разрешались вопросы в пределах их местной компетенции.

127. Gulapingslovi. Umsett frå gamalnorsk av Knut Robberstad. Andre utgåva. Oslo, 1952 (далее G).

129. Magnus Lagaböters Landslov. Oversat av Absalon Taranger. Kristiania, 1915 (далее: L).

133. Там же, Т. III, стр. 527.

135. "Kong Christian Den Fjerdes Norske Lov av 1604". "Norges gamle Love", Bd. 4. Kristiania, 1914.

136. "Kong Christian Den Femtis Norske Lov". "Norges Lover". Oslo 1938.

137. Norges Lover 1682-1938. Oslo, 1938. s. 82-87.

142. "Сага об Олафе сыне Триггвиеве". Перевод С. Сабинина. "Русский исторический сборник", IV. СПб., 1840.

143. "Olafs Saga hins helga". Udg. R. Reyser og C. R. Unger. Christiania, 1849.

144. "Flateyjarbok". Udg. C. R. Unger og G. Vigfusson, Bd. I-III. Christiania, 1860-1868.

145. "Morkinskinna". Udg. С. R. Unger. Christiania. 1867; "Adgir af Noregs konunga sögum". Udg. V. Dahlerup. Christiania, 1880; "Fagrskinna". Udg. Flnnur Jónsson. København, 1902.

146. "Konungsskuggasá". Udg. R. Keyser og C. R. Unger. Christiania, 1848. В моем распоряжении издание: "Kongsspegelen. Omsett av Alf Hellevik. Oslo, 1965.

148. Пьер де-Ламартиньер. Путешествие в северные страны. M., 1911.

149. "Flatin. Tussar og trolldom. Telemark og Agder i folkevisediktinga", 8 s.

151. "Gamal gardsskipnad i Noreg". "Plan for feltetterökingetr med rettleiingar, spörjelister og spörjeskjema. Ved Andreas Holmsen", t. I. Oslo, 1951, 82 s.; "Gamal gardsskipnad i Noreg". "Spörjelister med rettleiing for innsamling av tilfang", t. 2. Oslo. 1956, 50 s.; "Gardssamfunn og grannesamfunn i Noreg". "Spörjelister med rettleiing for innsamling av tilfang". 3. opplag, tillegg: 7. bild. Oslo, 1955, 107 s.