Литература

Источник: Г. И. АНОХИН. ОБЩИННЫЕ ТРАДИЦИИ НОРВЕЖСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА

1660 год считается важной вехой в истории Норвегии и Дании. Он как бы завершает историю средневековья этих стран и начинает историю нового времени. Да и события, происшедшие в этом году, имели немаловажное значение.

Во-первых, в этот год закончилась изнурительная 3-летняя война, и 27 мая в Копенгагене был подписан мирный договор между Швецией, с одной стороны, и Данией-Норвегией, с другой.

Во-вторых, в этот же год, в сентябре, в Копенгагене состоялась встреча представителей господствующих классов, датско-норвежского государства. Были Представлены здесь дворянство, духовенство и представители городов – нарождающейся буржуазии. Бунны не были приглашены, хотя именно эта часть населения составляла большинство и именно она была больше всего разорена войной. Встреча господствующих сословий впервые в датско-норвежском государстве выявила возросшую силу буржуазии во главе со своим лидером, бургомистром Копенгагена Хансом Нансеном. Довольно прочные позиции занимало и "духовное чиновничество короля" – протестантская церковь во главе с самим королем, а также опасным противником дворянства и одним из самых предприимчивых лидеров датско-норвежского духовенства епископом Зеландии Хансом Сване¹.

Требовались срочные меры для восстановления подорванной войной экономики страны, и представители нарождавшейся буржуазии домогались расширения предпринимательства и ущемления привилегий дворянства. Дворянство на этой встрече оказалось в меньшинстве, и на самом деле представляя класс, уже утрачивающий свои и экономические, и политические позиции. Король Фредерик III заручился поддержкой буржуазии и духовенства и с их помощью упрочил свою власть самодержавного монарха. Отныне в Дании-Норвегии начался период феодального абсолютизма и в то же время в стране подспудно, но все более набирая силу, росли и крепли товарно-денежные отношения, усиливалось экономическое и общественно-политическое значение буржуазии.

Лихорадочные поиски средств для пополнения истощенной войной казны толкнули короля как на одно из действенных средств к продаже начиная с 1661 г. собственности короны, в частности алменнинга. При этом в условиях продажи значилась обязательная оговорка права выкупа королем этих угодий по первому же требованию.

В течение нескольких лет были проданы частным лицам, преимущественно чиновникам и офицерам, угодья на сумму 500 000 рихсдалеров. Казну эта сумма не выручила, но сама распродажа вызвала живейший интерес наиболее предприимчивых и богатых землевладельцев. Особенным спросом пользовались лесные алменнинги, где покупатели рассчитывали развернуть лесоразработки и продажу леса. Тотчас же развернувшиеся вокруг этих аукционов скандалы и озлобление удельсманнов, которые по традиции пользовались продаваемыми отныне угодьями, приняли такие широкие масштабы, что король вынужден был отменить распродажу алменнинга.

Однако все же часть алменнинга была распродана и стала объектом купли и перепродажи. Например, алменнинги Браннбю, Тингельстада, Грана, Люннера и Аенакера в Хаделанне были одними из первых в стране, которые перешли в частные руки. 28 октября 1668 г. их купил, закрепив это письменно, некий Якоб Дидрихсен. Пойдя по рукам, половина этих земель лишь в 1758г. была выкуплена общинниками у амтманна Муста, а позже вторая половина приобретена у юридического советника Вогта. Правда, у общинников она продержалась недолго, так как в 1775 г. в соответствии со своим преимущественным правом вы-купа король вернул, себе это угодье².

Таким образом, алменнинги в руках короля впервые за многие столетия обладания ими короной стали угодьем для наживы путем свободной продажи и выкупа. И это не могло, расшатывая натуральное крестьянское хозяйство, для которых алменнинг был жизненно необходим, не дать сильного толчка к ускорению процесса постепенного превращения замкнутой соседской общины в объединение товарных крестьянских хозяйств. А тут еще новые прекрасные возможности для развития торговли и торгового флота! Дело в том, что, как известно, в октябре 1651 г., в период английской буржуазной революции, в Англии был издан Навигационный акт, направленный против голландской посреднической торговли. Теперь норвежские торговцы и судовладельцы могли свободно вывозить лес в Англию на собственных судах. Рост торговли способствовал экономическому подъему страны и закреплял проанглийскую торговую ориентацию Норвегии. Увеличение спроса на норвежскую руду, лес, постройку судов оказался в следующем, XVIII в., сильной предпосылкой для увеличения числа лесопилок, развития горнодобывающей промышленности и возникновения множества капиталистических предприятий, в первую очередь в области судостроения. Так постепенно создавалась отечественная промышленность, и образовался внутренний национальный рынок.

В то же время возрастание цен на сельскохозяйственные продукты привело к появлению все большего интереса к земледелию во всей Европе. Происходит улучшение методов возделывания культур во всех областях сельского хозяйства. Стало обычным внесение удобрения, улучшаются сельскохозяйственная техника и обработка почвы, экспериментируются рациональные севообороты, употребляют новые сорта посевного материала. Предпринимаются попытки ввести новые или улучшить старые породы домашних животных.

В Норвегии, где в XVIII в. методы сельского хозяйства в целом мало изменились по сравнению со средневековьем, с середины столетия все же входит в употребление плуг с окованным железом отвалом фалькенштейнского типа, получившего на выставке 1770 г. в Дании, первый приз. Особое распространение этот плуг получил в восточной Норвегии и в широкой долине Гюдбраннсдаля. Старый деревянный плуг с окованным железом лемехом остался в хозяйствах горных долин. В конце XVIII в. в наиболее богатых хозяйствах буннов распространяются английские сеялки и молотилки. Они же продолжали свою службу и в течение XIX в. и даже в XX в.³

К началу XIX в. наряду с самым многочисленным классом Норвегии – крестьянством – сложились основные классы капиталистического общества – буржуазия и пролетариат. И хотя крестьянство и количественно, и по значению в экономике страны в течение всего XIX в. безраздельно доминировало, все же удельный вес его все более снижался.

Норвегия имеет мало земли, пригодной для обработки. В XIX в. пашня составляла только 2,1% всей площади страны⁴. В первой Половине XX в. после принудительного расширения посевных площадей, проведенных по решению правительства в 1918 г.⁵, и в годы немецко-фашистской оккупации в 1940-1944 гг., осуществленных по указанию оккупационных властей в условиях блокады и отсутствия импорта недостающих сельскохозяйственных продуктов⁶, площади под пашню несколько увеличились. Однако в целом к площади страны она по-прежнему составляла довольно незначительную часть – на 20 июня 1949 г. только 2,63%⁷.

В XVIII в. и к моменту, когда в 1814 г. Норвегия по решению держав антинаполеоновской коалиции была передана Данией Швеции, все земли по их принадлежности разделялись на следующие категории:

1) удель – наследственная частная собственность буннов, еще не утратившая прежнюю специфику земель с особыми правами родственников, известная именно как таковая и традиционно отмечаемая в отчетах как наследственное владение старых семейных общин, "родов";

2) частные земли, купленные у короля, у которого был земельный фонд, образованный еще в период конфискации земель у церкви при Реформации XVI в., или перекупленные у частных лиц;

3) общинные земли, алменнинг пастбища, луга, водоемы, дороги, также бывшие собственностью короля, отчасти выкупленные общинами.

Крупных земельных владений в Норвегии, как правило, не существовало. От периода датского владычества сохранилось лишь два графства и баронат в южной Норвегии. Помещичье землевладение, мало распространенное в Норвегии в предыдущие столетия, в XIX в. составляло еще более незначительную часть⁸.

Наиболее распространенными в Норвегии в XVIII и в XIX вв. были крестьянские хозяйства, где все работы исполнялись силами собственной семьи. В большинстве случаев это были мелкие хозяйства. Иногда к ним относились хозяйства семейных общин удельсманнов, где труд членов большой семьи не был наемным. Обычно же в большинстве хозяйств удельсманнов наемный труд был широко распространен.

В XVIII в. в Норвегии в хозяйствах удельсманнов по-прежнему господствовало право единонаследия. Удельсретт (право на удель) и осеттесретт (право на двор) имел первый наследник – старший сын. За двор, правда, он выплачивал прочим наследникам его стоимость по низкой таксе. Но все же он один получал двор, а прочие наследники оставались здесь же в роли родственников-работников со своими женами и детьми. Считалось постыдным идти в найм на работу к соседям. Мешало именитое происхождение из рода удельсманнов. Вследствие такого способа наследования хозяйство сохраняло свои размеры и зажиточность и казалось, что все благополучно в нем – род удельсманнов богат.

А дело обстояло совсем не так. Богат-то был только единонаследник. Майорат вовсе не избавлял от социальной дифференциации крестьянства, а усиливал ее. В XVIII в., когда потребовались рабочие руки на лесопилках, рудниках и заводах, когда бывшие натуральные хозяйства стали производить товары на продажу, для королевского правительства стало неожиданно ясным, что неделимость гордов дает опасную продукцию – множество семей без земли и средств к существованию. И если правительство поддерживало до этого право единонаследия, то отныне заняло противоположную позицию.

Была создана комиссия для изучения проблемы. Выяснились интересные детали. Оказывается, если наследник не выплачивал своим родственникам стоимость двора по дешевой таксе, то, по решению родственников, двор продавали, чтобы все-таки получить свои доли деньгами. Но наследник имел право выкупа двора в течение 20 лет, причем по дешевой таксе независимо от того, за сколько он был продан. Ясно, что при таких условиях вряд ли можно было легко найти покупателя двора, а если найдут, то вряд ли он мог быть продан иначе, чем по самой низкой цене.

Такая же ситуация была с уделем. В XVIII в., когда любая земля, даже алменнинг, стала объектом свободной купли-продажи, объектом спекуляции, продажа уделя была трудным делом и для продающего, ибо он получал меньше за него, чем за любую пашню, которая не была чьим-либо уделем, и для покупающего, ибо тот не имел полного права собственности на удель до тех пор, пока эта земля не потеряет своего особого качества уделя через 20 лет. Но за эти 20 лет новый хозяин фактически не сможет ни улучшить, ни как-либо изменить участок (продать часть или прикупить к нему земли), ибо владелец его – удельсманн в любое время может выкупить его по той же стоимости, что и продал. Еще хуже обстояло с закладом уделя.

Но не это было главным. Главное состояло в том, что право единонаследия на удель и двор оставляло без средств к существованию значительную часть потенциальных наследников. Поэтому в 1769 г. было сильно ограничено право на двор, так называемое осеттесретт (åsettesrett). А в 1771 г. вышел закон, согласно которому право уделя давалось любому владельцу земли, если тот или его род в прямой нисходящей линии владели усадьбой с землей в течение 10 лет, а право выкупа уделя уменьшено до 15 лет. Кроме того, удельсманн мог делить двор и удель между своими наследниками по своему усмотрению, но старший сын должен был получать половину всего наследства⁹.

Для общей характеристики соотношения в Норвегии различных категорий, подпадающих в конце XVIII и начале XIX в. под определение крестьян или сельскохозяйственных рабочих, я приведу данные наистарейшей официальной статистики Норвегии от 1 февраля 1801 г.¹⁰, которая характеризует эти соотношения.

Из общего количества мужчин в стране, равного 422 940 человекам, было занято в сельском хозяйстве 355 572 человека, или 84,07%. Сельскохозяйственное население по его правовому и экономическому положению в норвежском обществе в начале XIX в. можно подразделить на 5 основных категорий: землевладельцы (gårdmænd), хюсманны (husmænd), поденные батраки (dagleiere), долгосрочные батраки или домашние рабочие (inderster) и прислуга (tjenere). Землевладельцы насчитывали 179 810 человек и составляли 50,9% всех занятых в сельском хозяйстве. Эта категория была разнородной по своему экономическому положению. Подавляющее большинство составляли мелкие землевладельцы с земельными наделами до 5 гектаров¹¹. Только немногие из них могли использовать наемную силу.

Основными эксплуататорами наемной силы в хозяйстве были крупные землевладельцы с площадями владений более 20 гектаров и средние с площадями владений от 5 до 20 гектаров. Наиболее крупной категорией наемных сельскохозяйственных рабочих были хюсманны. В 1801 г. их насчитывалось 93 705 человек, и они составляли 26,3 % от всего числа занятых в сельском хозяйстве.

В III главе мы говорили о возникновении в Норвегии этого термина – хюсманны. К началу XIX в. наименование "хюсманн" в смысле "землепользователь, арендующий землю", встречалось только в Эстланне и в северной Норвегии, в то время как к западу от Ослофьорда, в Вестофолле, по-прежнему означало человека, который имеет только дом за работу у землевладельца, но не землю для обработки. Впрочем, категория хюсманна, арендующего землю, к тому времени была уже более многочисленной: в 1801 г. хюсманннов с землей насчитывалось 79 411 человек, что составляло 22,3% всех занятых в сельском хозяйстве, а хюсманнов без земли – 14 294 человека, или 4,0% всех занятых там.

В начале XIX в. правовое положение хюсманнов, как и иных наемных рабочих, не было регламентировано общенорвежским законодательством и господствующее в разных фюлках страны обычное местное право предполагало наем на срок не менее одного года с предоставлением жилья и денежной оплаты, но без аренды земли (Вестфолл) или без оплаты, но с жильем и арендой земельного участка (Эстланн). Встречались также примеры пожизненной аренды земли.

Поденщики были сельскохозяйственными рабочими, которых нанимали в хозяйство землевладельца только на летний период работы. Они поселялись в доме хозяина и выполняли работы (пахота, сенокос, уборка урожая или строительные работы) за питание или заработную плату. В 1801 г. по всей стране насчитывалось 20 368 поденных рабочих, что составляло 5,6% всех занятых в сельском хозяйстве.

Категория домашних работников составляла относительно небольшую часть наемных рабочих и по условиям жизни являлась наиболее необеспеченной частью сельского населения. Подобно хюсманну, домашний работник был долгосрочным рабочим у землевладельца, но в отличие от первого он работал за пищу и одежду и жил в доме хозяина, не получая отдельного дома. В 1801 г. насчитывалось 16117 домашних работников, что составляло 4,5% от всех занятых в сельском хозяйстве. По данным на этот же год насчитывалось 45 572 человека домашней прислуги, что составляло 12,7% всех занятых в сельском хозяйстве. На работу прислугой нанимали подростков, реже эту обязанность выполняли взрослые. В обязанности прислуги входили и домашние работы, и уход за скотом в период его стойлового содержания. Условия их найма были те же, что и у домашних рабочих: пища, одежда, проживание у хозяина. Однако прислуга была более текучей категорией наемных рабочих, чем домашние работники. Лишь при очень благоприятной обстановке работающий прислугой мог перейти в хюсманны. Помимо названного числа прислуги мужского пола, на этой работе находилось много девушек из бедных семей, однако о числе их нигде не сообщается.

О положении наемных сельскохозяйственных рабочих всех категорий историк рабочего движения в Норвегии Кр. Омут писал, что оно было "настолько плохим, насколько это возможно. Условия заработной платы были тяжелыми, а бедность – бездонной..."¹² Учитывая бедственное положение низшей части крестьян, норвежский стуртинг издал 17 августа 1821 г. закон о продаже арендных участков земли наследственным арендаторам. Право выкупать арендуемые участки земли реализовывалось, хотя и медленно, и число крестьян-собственников неуклонно росло. Если в 1801 г. они составляли лишь 50,9%, а в 1814 г. – 66% от всего количества занятых в сельском хозяйстве¹³, то в 1835 г. – 70%, а в 1845 г. – 76% от всего количества занятых в сельском хозяйстве¹⁴.

Новые частнособственнические хозяйства были, как правило, карликовыми и мелкими хозяйствами. В то же время землевладельцы, продав часть сдаваемых в аренду земель, расширяют площади под зерновые и картофель. Создается избыточный продукт, который идет для продажи в растущие города. Хозяйства из натуральных постепенно превращаются в товарные.

Но положение наемных рабочих всех категорий не только оставалось тяжелым, но все более ухудшалось. В большинстве случаев они жили в условиях значительно худших, чем в середине или конце XVIII в. Во многих районах хюсманны должны были работать в течение-5 дней в неделю в хозяйстве землевладельца, а поденщики, домашние работники и прислуга трудились только за еду. Об этом писал и историк норвежского крестьянства О. А. Енсен, указывая, что с начала XIX в. все более ухудшалось их положение. Резко уменьшившееся за период с 1801 до 1825 г. количество хюсманнов (с 93 705 до 48 тысяч человек) свидетельствовало о переходе части их в категорию мелких землевладельцев, но к 1850 г. их количество возросло до 67 тысяч человек¹⁵.

Отражением ухудшающегося положения сельскохозяйственных рабочих был рост недовольства в их рядах. Поэтому не случайно, что среди сельской бедноты возымела широкое распространение пропаганда идей политических и экономических требований, с которыми в 1848 г. выступил студент Маркус Тране. От лица мелких землевладельцев и наемных рабочих он требовал предоставления им избирательных прав, упорядочения законодательством положения хюсманнов, упразднения таможенного зернового сбора, кредита трудящимся сельской местности, прямого и прогрессивного налога, постройки рабочих жилищ.

Тране призывал рабочих и хюсманнов к объединению в политические союзы. Он учредил в декабре 1848 г. первый рабочий союз, а в течение последующих полутора лет образовалось до 300 рабочих союзов "траннитеров", как называли участников этого движения. С мая 1849 г. союз, руководимый Тране, начал издание газеты. В 1850 г. в Осло состоялся первый съезд представителей рабочих союзов, насчитывавших к этому времени до 20 000 членов. Съезд утвердил вышеуказанные требования к правительству, предложенные Маркусом Тране.

Городская и сельская буржуазия Норвегии, перепуганная революционными событиями 1848 г. в Европе, в качестве противовеса союзам Тране выдвинула проповедника филантропической деятельности для бедных приходского священника кандидата теологии Хоноратуса Халлинга. Халлинг в 1848 г. начал издание газеты "For Fattig og Riig" ("Для бедных и богатых") и в 1850 г. образовал в столице Норвегии Осло Общество Энерхуга (Enerhaugens Samfund). Работа Халлинга была смесью религиозно-мистических проповедей и практической реформаторской деятельности. Он образовал отделение сберегательного банка в столице Норвегии, больничные кассы, закупочную компанию для рабочих, открыл при Доме общества читальный зал и библиотеку. Основной же целью его деятельности было отвлечение рабочих города и села от политической борьбы за свои права.

Однако экономический кризис конца 40-х годов, разоривший многие семьи мелких землевладельцев и вогнавший в нужду рабочих города и села, оказался более благоприятной почвой для идей Тране, а не Халлинга. Движение "траниттеров" росло, и в 1851 г. в Фредриксборге на острове Бюгдёй против Осло состоялся их второй съезд, получивший в истории Норвегии название "Малого тинга". Правительство не нашло другого выхода, кроме как арестовать Тране и других лидеров союзов¹⁶.

Когда министерство юстиции привлекло Тране к суду, крестьяне объединились в боевые отряды под руководством Гальштейн-Кнутсона и повели вооруженную борьбу. Основной силой восставших были хюсманны. Восстание все же было подавлено и последовавший за этим четырехлетний судебный процесс завершился заключением в тюрьму более двухсот участников движения, в том числе Тране на 4 года и Гальштейн-Кнутсона на 9 лет¹⁷.

Но обострение классовой борьбы среди крестьянства, вылившееся в открытое восстание, заставило стуртинг 24 сентября 1851 г. принять закон о хюсманнах¹⁸; где была предпринята попытка возродить старые, патриархальные, наполовину забытые и уже полностью изжившие себя порядки и взаимоотношения между хозяевами и батраками, но в то же время, и улучшить положение хюсманнов путем урегулирования порядка оплаты или отработок за аренду и ограничения рабочей нагрузки и рабочих обязанностей¹⁹.

При разработке этого закона, начавшейся еще в 1850 г., после первого съезда траниттеров, была предпринята попытка дать определение понятия "хюсманн", еще не установившееся для всей Норвегии, Во введении к проекту закона от 3 августа 1850 г. о хюсманнах предлагалось считать хюсманном того, Кто путем договорных отношений на срок не менее одного года арендует землю, отвечая за это работой в хозяйстве земледатчика. Этот взгляд, однако, не получил утверждения, ибо департамент считал неверным такое ограничение понятия "хюсманн" и выдвинул, новый проект, в котором главное сводилось к тому, что было типичным для Эстланна и в меньшей степени для Вестланна, т. е., что хюсманном считался арендующий землю за денежную оплату на срок не менее года. Это было другой крайностью, ибо в это время хюсманнами были и назывались как платящие деньгами, так и отрабатывающие за землю арендаторы, а также вовсе не обрабатывающие для себя землю, а получившие дом (за отработки или плату), который обычно хюсманн сам же строил из строительных материалов, взятых с разрешения общины, куда входил землевладелец.

Таким образом, в середине XIX в. хюсманны по-прежнему представляли большую и неоднородную массу, и закон 1851 г., сузив рамки определения хюсманн, коснулся только части их²⁰.

Между тем закон 1851 г. открыл большие возможности для выкупа хюсманнами их арендных участков, и процент землевладельцев, причем за счет карликовых и маленьких хозяйств, продолжал расти. В 1855 г. уже насчитывался 81% землевладельцев от всего числа занятых в сельском хозяйстве против 76% в 1845 г. В 1865 г. их было 85%²¹, в 1900 г. – 92,5%²². В молодых хозяйствах, как правило, не применялась наемная сила. Население страны росло²³, и безземельные крестьяне, не находя спроса на труд в сельской местности, уходили в города, где поступали на работу на фабрики и заводы.

Вообще в течение всего XIX и первой половины XX в. удельный вес занятых в промышленности и вообще городского населения неизменно возрастал, а крестьянства – снижался. Если коротко суммировать сведения, то это будет выглядеть так: в 1801 г. – 84,07 % всего самодеятельного населения Норвегии было занято в сельском хозяйстве²⁴ и около 6% – в промышленности, торговле и на наземном транспорте²⁵. В 1845 г. процент самодеятельного населения, занятого в сельском хозяйстве, понизился до 75²⁶, а занятость в промышленности возросла на 1-2%. С середины XIX в. в Норвегии набирает темпы промышленное развитие, а в городах и около них строятся текстильные фабрики, металлургические заводы, судостроительные верфи; с 1870-х годов в устьях рек возникает много лесоперерабатывающих заводов. За период с 1850 по 1875 г. количество промышленных рабочих увеличилось примерно в 4 раза, а процент занятых в сельском хозяйстве упал до 58²⁷.

Приток значительных иностранных капиталов в конце XIX и начале XX в. в норвежское хозяйство привел к резкому ускорению процесса капиталистического развития страны. Часть алменнингов в лесных раинах и в районах с землей, пригодной для распашек, выкупают и перекупают частники. На почве безудержной спекуляции лесными угодьями и земельными участками, расположенными вблизи мест, удобных для устройства лесопилок, гидроэлектростанций и заводов, начинается разорение, вытеснение и экспроприация мелких собственников иностранными и местными концессиями, а также крупными буннами. Массы обезземеленных крестьян, хюсманнов и сельскохозяйственных рабочих служили неиссякаемым резервом для быстро растущей армии промышленного пролетариата и для эмиграционного потока, направляющегося в Северную Америку еще с 1860-1870 гг. Поток этих переселенцев продолжался вплоть до конца первой мировой войны. За каких-нибудь 40-50 лет из Норвегии эмигрировало примерно столько же людей, сколько жило в стране в начале XIX в.²⁸

За счет отсева хюсманнов и сельскохозяйственных рабочих в города и за границу, а частично также за счет перехода на положение мелких землевладельцев их число во второй половине XIX в. значительно уменьшается: в 1855 г. хюсманнов было 67 000, в 1875 г. – 52 800, а в 1900 г. – 27 300. Особенно обезлюдели горные районы страны. Уход оттуда безземельных арендаторов или разорившихся землевладельцев продолжался и в XX в.²⁹ Занятость же их в промышленности росла: в 1920 г. в промышленности, торговле и наземном транспорте уже составила 44%, в то время как в сельском хозяйстве упала до 36%³⁰. Позже, особенно после второй мировой войны, развитие в том же направлении продолжалось, и в 1950 г. процент занятых в сельском и лесном хозяйстве составил немногим более 20, а процент промышленных рабочих достиг 55³¹.

*

В XVII и XVIII вв. пахотные земли в Норвегии в большинстве случаев находились в частной собственности разных хозяев и располагались чересполосно, зачастую в виде узких лент, иногда разделенные общинными угодьями – обменными сенокосами и лугами. Такая чересполосица представляла большие неудобства в землепользовании и сковывала общинников рядом правил, которые предусматривали определенное время передвижения через земли, а также одновременность работ на смежных угодьях.

Уже в конце XVII в. испытывалась необходимость в законе о переделе и консолидации пахотных угодий. В средневековье вопрос фактически никак не регулировался государственным законодательством в отличие от датского и шведского законодательства³².

Датско-норвежский совет по рентам начал работу над норвежским актом об огораживании в 1790-х годах и закончил ее в 1803 г., собрав громадное количество докладов о соответствующих условиях землепользования по всей стране.

Однако норвежский акт об огораживании был принят только в 1821 г.³³ Реализация закона об огораживании началась далеко не во всех районах Норвегии, и поскольку этот процесс происходил крайне замедленно, то в 1857 г. новым актом были узаконены передел, консолидация и огораживание индивидуальных земель, закрепляемых в собственность³⁴.

Процесс огораживаний проходил сложно. Например, на общинных землях Гудёй в приходе Йиске в провинции Сюннмёре луговые земли по взаимному согласию были перераспределены в 1838 г. До этого полоски лугов не были закреплены за определенными держателями, а каждый год они распределялись во время сенокоса. Перераспределение 1838 г. закрепило в частную собственность полоски лугов и расположенные на них пахотные участки. Однако в 1864 г., на основе Акта об огораживаниях 1857 г., по взаимному согласию было проведено новое перераспределение, в результате которого полоски земли были консолидированы и границы между ними приобрели более правильные очертания, а количество участков было сокращено.

На соседней с названной общинной земле Юв огораживание было проведено только в 1905 г.³⁵ Но как и в Гудёй, так и в Юве, вплоть до 1956 г. встречались примеры совместной собственности на луга и имеются свидетельства того, что крестьяне и теперь сообща проводят сенокос и после этого делят сено³⁶.

Аналогичную картину затянувшихся огораживаний можно наблюдать и в других районах страны, например в районе Вик в Согне, где огораживания начались в 1859 г., а в конце XIX и в начале XX в. дополнительно уточнены границы и продолжены, огораживания, и в районе к северу от озера Вангсватнет в Воссе, где огораживание провели лишь в 1910-1911 гг.³⁷

В целом по стране процесс огораживания общинных земель далеко не закончен даже в настоящее время, особенно в западных горных районах на лесных участках непромыслового значения и отдаленных пастбищах и лугах³⁸. Например, в туне Стейнсланн в долине Мудалена севернее Бергена луга перешли из общинной в частную собственность только в 1920-х годах. Но лишь в 1953 г. при окончательном перераспределении земель была проведена консолидация пашен и луговых угодий в цельные частновладельческие участки. Однако пастбища еще и в 1959 г. находились в общем пользовании, а леса были разделены на отдельные держания среди составляющих тун трех хозяйств³⁹.

В XIX в. повсеместно в сельских местностях параллельно существовало два вида общины: хуторская, или дворовая, и соседская. Термин "хуторская", или "дворовая" община (gårdssamfunn), как говорилось здесь на стр. 39, введен сотрудниками Норвежского института сравнительного изучения культурных явлений для обозначения отношений, возникавших в крестьянском дворе между владельцем его, с одной стороны, и батраками и домашней прислугой, с другой стороны, между наследником усадьбы и его братьями и сестрами, и всех возможных отношений, которые возникают между людьми, составляющими экономический коллектив горда, как стоящего отдельным хутором, так и расположенного в туне⁴⁰.

Хуторская, или дворовая, община включала в себя всех людей, которые родственно или экономически связаны с владельцем горда. Это его супруга, его родители, если владелец наследовал хозяйство при их жизни, дети, братья и сестры, а также батраки, домашняя прислуга, арендаторы и бездомная беднота или инвалиды, которые, согласно определению прихода, жили в качестве иждивенцев при крестьянском дворе.

Как и откуда возник этот коллектив людей? Мне представляется наиболее соблазнительным видеть его возникновение из большей патриархальной семьи, как ее пережиточной формы, после распада этой семьи местами в раннем, а чаще в позднем, средневековье, вплоть до конца XVIII и начала XIX в. Ведь в Норвегии нередки были случаи, когда и сама патриархальная семья существовала до нового времени⁴¹.

Но поскольку эта пережиточная форма общины уже не была большой патриархальной семьей, ибо покоилась она не на коллективной собственности на землю и основные средства производства, хотя в какой-то степени коллективно потребляла часть продуктов этого производства, а на частной собственности главы семьи на землю и основные средства производства и производила продукты не только для собственного потребления, но и для сбыта на рынке и обогащения хозяина, то и этот социально-экономический коллектив людей – родственников и неродственников – во избежание путаницы не может носить в научной терминологии того же наименования, что и большая патриархальная семья.

В самой Норвегии этот коллектив, как таковой, еще не изучен в сравнительно-историческом плане с большой патриархальной семьей и у норвежских исследователей пока пет указаний на то, что это – пережиточная форма большой патриархальной семьи. Не исключена также возможность того, что авторы прошлого столетия и даже современные нам, когда писали о живучести большой патриархальной семьи, часто имели в виду именно ее пережиточную форму – хуторскую общину.

В южных, западных и северных районах Норвегии, где общие условия жизни были более суровыми, чем на востоке страны, социальные различия между хозяином двора и его работниками, по свидетельству Р. Фриманнслюнн, могли быть слабыми⁴². Обычно хозяйства в горных долинах запада Норвегии бывали маленькими и число наемных рабочих в них – незначительно. Нередко батраки и прислуга могли быть именно родственниками владельца двора, его братьями и сестрами. На юго-востоке страны и в Трённелаге, где социальная дифференциация населения зашла значительно дальше, социальные различия между владельцем горда и прочими обитателями двора нередко были весьма значительными.

Фриманнслюнн отмечает, что "главным фактором, цементирующим хуторскую общину в одно целое, была власть, проявляемая хозяином", иначе говоря, большая экономическая зависимость членов хуторской общины от произвола хозяина. Указывается на глубокий патриархализм власти хозяина: "Считалось само собой разумеющимся, что хозяин сам принимал все решения о работах в хозяйстве. Но его власть простиралась и дальше. Сыновья, дочери и прислуга – все должны были, например, просить его разрешения выйти погулять вечером в любой день, кроме воскресенья"⁴³.

Мы уже знаем, что в течение многих столетий в Норвегии существовало, как закон, право наследовать родительский двор старшему сыну (gårdsgutt) или при отсутствии сыновей старшей сестре (gårdsgjenta). Однако в Норвегии никогда не было закона, который бы определял время этого перехода наследства, и в хозяйствах удельсманнов и в XVIII, и в XIX вв. ориентировались на собственные местные обычаи. Чаще всего считалось, что сын вступал во владение двором тотчас после свадьбы или даже во время самой свадебной церемонии. Сам же вопрос о времени женитьбы и кандидатуре невесты чаще всего зависел от произвола родителей наследника, прежде всего хозяина двора.

Вопрос о вступлении наследника во владение двором также тесно связан по крайней мере с XVIII в., особенно после упомянутого выше закона 1771 г. об ограничении единонаследия и о праве хозяина разделить удель между всеми его детьми, со своеобразным институтом хуторской общины или формой пенсии хуторской общины, носящей название кор, о котором мы говорили в предыдущей главе. Если родители передавали двор своему сыну, не деля наследство между всеми детьми, то между двумя сторонами заключался контракт, который гарантировал достойный жизненный уровень родителей, соответствующий степени зажиточности самого двора. Условиями кор оговаривались также несовершеннолетние дети – братья и сестры наследника, который должен был содержать их на полном довольствии до их совершеннолетия.

Экономические отношения, которые существовали между ближайшими хуторскими общинами и малыми семьями, и общность прав пользования этих общин и малых семей на окружающие их угодья – леса, пастбища, водоемы, а зачастую и луга – и в XVIII, и в XIX вв. и даже в первой половине XX в. поддерживали существование постоянного коллектива-соседей – соседскую общину.

Интересно отметить, что в некоторых районах Норвегии даже пахотная земля вплоть до XIX в., а в ряде случаев и до начала XX в. все еще оставалась в соседской общинной собственности. Это парадоксально, но карты огораживаний явно показали, что в то время, как к моменту их вычерчивания пахотная земля в западных районах Норвегии уже не была общинным держанием, в северной Норвегии и пахотная земля, и луга вплоть до 1900 г. были угодьями соседской общины.

Этот факт стал известен норвежским ученым только тогда, когда они планировали полевые исследования на севере страны и изучали карты огораживаний XIX и первой половины XX в.⁴⁴ В дальнейшем доклады этнографов и корреспондентов из района Луфотенских островов и севернее подтвердили, что там на пашнях даже в XIX в. членами соседской общины совместно проводились не только пахота и сев, что бывало и в западной части страны, но также совместно проводилась уборка урожая и зерно делилось на доли или распределялось по жребию.

В некоторых северных тунах общинные пашни были разбиты на полосы и поделены между общинниками только после 1821 г. В большинстве же мест пашни оставались общинными вплоть до огораживаний, произведенных по акту 1857 г., а нередко и полстолетия спустя. К сожалению, нет подробных цифровых данных по стране, сколько угодий находится в общинной собственности в настоящее время. Известно тем не менее, что в прибрежных и фьордовых районах запада и севера до сих пор бытует общинная собственность на отдаленные пашни, луга и пастбища, а также на леса⁴⁵.

Правда, в предисловии к официальному статистическому отчету о состоянии земледелия в Норвегии на 1949 г. указывалось по этому поводу: "Большие полосы земли используются для летних пастбищ для домашних животных. Размеры этих полос определить невозможно, но считается, что около 20% общих кормовых потребностей для скота страны покрывается за счет пастбищ отдаленных лугов и горных участков. Крупные горные плато являются наиболее крупными частями или государственной общинной земли или общинной собственностью крестьян"⁴⁶.

Характерным свидетельством того, что общинные угодья существуют и имеют, видимо, экономическое значение и по сей день, служит совсем недавно изданный в Норвегии "Закон об общинных владениях" от 18 июня 1965 г., объединивший воедино все сохранившие до наших дней значение законоположения об общинной собственности, разбросанные в Норвежском кодексе 1687 г. Христиана V в разных местах текста.

Согласно закону от 18 июня 1965 г., открывается доступ для вынесения решения большинством голосов общинников о создании из их числа правления общинной земли для ее рациональной эксплуатации. Каждый общинник имеет право на контроль, за правильной эксплуатацией общинных угодий, на продажу своей доли общинного угодья или на передачу пая по завещанию по своему усмотрению другим, посторонним людям – не супруге и не ближайшему законному наследнику. В случае продажи или передачи своего пая другие общинники все же имеют предпочтительное право выкупа этой доли по дешевой таксе⁴⁷.

А вот конкретный пример пользования общинной землей в одной из описанных соседских общин наших дней. В упомянутом уже туне Стейнсланн севернее Бергена еще полстолетия назад все угодья, кроме пашен, находились в общинной собственности. Карта владений туна вплоть до 1953 г. показывает, что используемая в хозяйствах соседской общины земля до перераспределения состояла из 130 небольших участков. Каждый хозяин имел свой участок пользования на разных по местоположению, качеству и назначению угодьях. Пахотная земля была в частной собственности, и большая часть ее располагалась на приусадебном участке (innmark), отгороженная от общинных пастбищ общим забором. Часть пахотной земли находилась среди пастбища, и каждый отдельный кусок пашни был также огорожен. Луга не принадлежали постоянно какой-либо из трех крестьянских семей туна, а ежегодно по очереди переходили к каждой по участкам. В период жизни последних поколений главы хозяйств время от времени пересматривали качество участков, и устанавливали "как можно более справедливые границы", увеличивая или уменьшая общее число и размеры участков⁴⁸.

Интересен и другой пример. Тун Дьюпвик, расположенный возле озера на небольшом мысу близ города Флеккёфьорд на юге Норвегии, состоит из семи крестьянских хозяйств. Деление приусадебных пашен и лугов между хозяйствами здесь произошло в 1837 г. Отдаленный участок остался общинным, так как разделить его оказалось тогда невозможным. Когда же в 1951 г. производилось последнее огораживание, обнаружилось, что здесь была необыкновенная чересполосица мелких участков пашен и лугов – всего 250 полос и кусков, принадлежавших всем семи хозяйствам⁴⁹.

Приведенные факты отчетливо показывают, что общинная собственность на земельные угодья, как пережиточная форма земельного права, встречается и в наши дни, и в ряде районов или по крайней мере в ряде групповых поселений – тунов – она составляла заметную часть земельной собственности еще 10-20 лет назад.

Общинная собственность более всего сохранялась на леса, причем на те, которые используются только для местных целей и древесина их или вовсе не была товаром, или продавалась в небольших количествах. К таким лесам относятся лавинозащитные участки на склонах над населенными пунктами, небольшие леса вдоль дорог, древесина которых шла на ремонт мостов и изгородей, а также для строительства в своем хозяйстве и на дрова.

Общинная собственность и в наши дни принадлежит всей общине, но никому конкретно из ее общинников. Поэтому во избежание наговоров со стороны других общинников заготовка дров или строительных материалов в лесу производилась одновременно всеми – из каждого хозяйства приходил мужчина. То, что было нарублено, делили между всеми общинниками. Правда, есть сведения, что в некоторых общинах каждый общинник мог идти сам и срубить столько леса, сколько ему было нужно для строительных целей в своем хозяйстве или на дрова. Но если общинник намеревается нарубить лес для продажи, он должен получить согласие других общинников, а еще чаще, если совпадали их желания, они шли все, все рубили, делили нарубленное и продавали⁵⁰.

Встречались и другие правила. Например, каждый общинник мог рубить лес без сопровождающих, но с разрешения общинников и с указанием определенного места рубки. В таких общинах крестьянин обычно знал место, где ему, как правило, разрешалось рубить лес каждый раз, когда он просил об этом. Со временем это привело к появлению у каждого общинника "своего" постоянного места, что на практике приводило к действительному разделению лесного угодья задолго до юридического раздела на частные владения.

То же самое можно отметить относительно прав рыбной ловли на реке или озере. В одних случаях ловить могли все общинники, когда им это надо. В других случаях требовалось специальное разрешение коллектива общинников, которые могли как угодно оградить или запретить лов. Но наиболее распространенное или, по-видимому, старое правило гласило, что ловить могут все в одно и то же время, при равном или соответствующем хозяйству числе участников от каждого хозяйства и используя один и тот же тип рыболовных снастей⁵¹.

Очевидно, каждая из общин опиралась на те обычаи, которые сложились в их долине или конкретно в их соседской общине. Особенно ярко общность работ общинников проявляется на пашне и на лугу. До огораживаний, а они, как уже отмечалось, в ряде случаев были произведены всего 10-20 лет назад, число кусков и полос оказывалось весьма велико, а площади каждого из них незначительны. Произошло это вследствие постепенного, из поколения в поколение, деления пашен при наследовании. Чаще всего пашни располагались тесно друг возле друга, без оград или вперемежку с участками луга.

Чтобы попасть на свой участок пашни или луга, общинник должен пройти или проехать через пашню или луг соседа. Поэтому в общинах существовало правило, что работы на пашне – пахота, боронование, посев, прополка, уборка урожая и вывоз его, и на лугу – сенокошение, сушка, вывоз происходили одновременно у всех общинников. При пахоте и при сенокошении на конной тяге лошади на поворотах заходили на край поля соседа, и это было разрешено. Даже на языке общинников существовал специальный термин для обозначения этого права. Так, например, в Сюннфьорде термин хестатраккье (hestatrakkje) обозначает право общинника ввести лошадь при работе на своем участке на полосу вдоль межи на участке соседа. В долине Тейгдален то же самое обозначается термином фотаферен (fotaferen)⁵². Но это право дается, если сосед еще не засеял свой участок. Полосу вдоль края, которую общинник не успел вспахать, он должен вскопать лопатой. Впрочем, в некоторых районах Норвегии соседские общины и здесь допускали исключения. В Раундалене, например, разрешали переход и переезд через пашню в течение трех дней после посева с тем, чтобы этот общинник пробороновал затем затоптанный участок и засыпал землей зерно.

На сенокосы также приходится выходить одновременно, иначе травостой будет затоптан проходящими на свой участок соседями. Прежде всего сенокосцы должны обкосить полосы вдоль краев, участка, "освободить дороги" (losar vegene), как это обычно называется⁵³. Но если кто-либо не сделал этого своевременно, то остальные едут и идут прямо по участку, и считается, что виноват владелец участка. Правда, проезд колесным транспортом вообще запрещался в большинстве соседских общин. Разрешался только въезд на неокованных полозьями санях или любым транспортом лишь после того, как земля смерзнется или покроется снегом и когда появляется необходимость идти в лес за дровами или к стогам за сеном.

Общность работ общинников требовалась также на постройке и ремонте дорог, мостов и изгородей вдоль дорог. Это касается прежде всего дорог, мостов и изгородей от горда или туна к горному пастбищу – сетеру. То же можно сказать и о расчистке дороги от снега, когда наступает время ехать на горное пастбище к стогам за сеном или в лес за припасенными с лета сушеными в штабелях дровами.

Мы рассмотрели ряд фактов, свидетельствующих о большой роли совместных работ в жизни соседской общины. Естественно задать вопрос, направлялась ли каким-либо органом общинников или выборным главой ее повседневная жизнь?

Раньше, когда в этой же главе рассматривалась хуторская община, уже было показано, что в хуторской общине главой и распорядителем жизни горда был хозяин. Это не исключало, конечно, созывов семейных советов по вопросам, которые глава хозяйства хотел бы обсудить. Но в конечном итоге именно его единоличное решение играло решающую роль.

Вопрос о соседской общине вообще и о соседской общине как самоуправляющейся единице изучен до сих пор слабо даже в самой Норвегии, в том числе и для последнего столетия. Однако данные из печатных работ, преимущественно статей сотрудников Института сравнительного изучения культурных явлений, говорят о том, что в соседской общине выбирался руководитель, который принимал решение, имеющее общее значение, и который решал, когда должны были выполняться общие работы⁵⁴.

Правда, по средним векам все-таки нет данных о каком-либо единоличном выборном главе общины. Там все вопросы, связанные с внутренней деятельностью общины, решал тинг – собрание общинников. Поэтому тем более интересны сведения о выборном главе соседской общины в новое время и кое-где даже в наш дни.

Исследовательница современных общинных традиций норвежского крестьянства Р. Фриманнслюнн отмечает уникальность этого явления словами: "Мы знаем, что в некоторых случаях подобные явления сравнительно новы, в других случаях такие порядки существовали раньше, однако мы не знаем, с каких именно пор"⁵⁵.

Как же происходили эти выборы руководителя и какими полномочиями и на какое время облачали его? Выборы производились на общем собрании общинников. Выбранный уполномоченный общины, как утверждает Р. Фриманнслюнн, в некоторых общинах получал наименование "короля" (kong) и получал функции руководителя или распорядителя общих дел соседской общины. Срок полномочий "короля" был разный в различных общинах: в одних было принято избирать на год, в других – на несколько лет.

Решил ли "король" все дела сам? Нет, факты говорят все-таки о решении всех общих вопросов через собрание общинников. В туне один раз в день, обычно утром или вечером мужчины собирались вместе. Это вошло в привычку и оговаривали только время следующего собрания. Общинники обсуждали, какие общие работы предстоят и как их провести. Собрание принимало решение, "король" должен был проследить за своевременным выполнением решения – должен был напомнить или сообщить, что каждому или всем и когда предстоит сделать⁵⁶.

Чтобы лучше понять конкретные функции "короля" и собрания общинников, рассмотрим пример, пока единственный подробно описанный, из которого можно получить представление о выборах такого "короля" в наши дни и о преимуществах при выборах более состоятельных владельцев хозяйств. Одним из таких общинных коллективов, где до наших дней бытует оригинальная форма общинного самоуправления, оказывается уже упомянутый нами тун Дьюпвик на юге Норвегии. Распорядитель дел здесь именуется гардсфют (gardsfut), а общее собрание общинников – гардстинг (gardsting).

В Дьюпвике, насчитывающем семь хозяйств, земельная рента, или ланншюль, исчисляется в 24 условные единицы – телячьих кожи. Хозяйства неравны по своим земельным наделам и по-разному исчисляются по земельной ренте. Четыре хозяйства по земельной ренте оцениваются по четыре телячьих кожи каждое, два – по три кожи и одно – в две кожи. Эти размеры земельных рент оказываются соответственными коэффициентами при решении вопроса о том, кото выбрать в гардсфют. При ренте в 24 кожи за весь тун соответственно в течение 24 лет могут быть выбраны от каждого хозяйства с оценкой в четыре кожи четыре раза по году, с оценкой в три кожи – три раза, а от самого маленького хозяйства в туне – два раза⁵⁷.

Как видим из этих цифр, экономическое положение владельца хозяйства имеет важное значение при решении вопроса о том, кого следует избирать распорядителем общих дел на ближайший выборный отрезок времени.

Гардсфют собирает земельную ренту со сданных в аренду земель и следит за выполнением постановлений гардстинга, а также за всей финансовой стороной дел туна. Помимо обычных тингов, собираемых по текущим делам (в этом туне не было принято обязательно собираться каждый день), перед рождеством: гордсфют собирает общинников на годовой тинг. Он отчитывается там о проделанном, об общих доходах и расходах, если община имеет таковые. Несомненно, что пребывание на посту гардсфюта при умелом руководстве должно было способствовать укреплению его авторитета, но, по-видимому, приносило и определенные экономические выгоды, хотя мы и не располагаем для этого конкретными фактами, кроме разве факта льготы на ловлю лосося, не имеющей, впрочем, по каким-то причинам большого значения в настоящее время, как пишет о том Р. Фриманнслюнн⁵⁸.

Общинные традиции ярко проявлялись в XIX в. и в прошедшие последние полстолетия в различных видах взаимопомощи между общинниками: в труде, в повседневном быту, в помощи семьям, в организации свадьбы, крестин и при похоронах. Правда, в наши дни они более или менее сохранились преимущественно в глухих горных районах Вестланна.

Поскольку при хуторском типе расселения разбросанность поселений могла быть довольно значительной, иногда на протяжении большой долины, то в каждой соседской общине в течение длительного времени возникали и существуют до наших дней в ряде мест более или менее постоянные группировки общинников, связанных обязанностью взаимопомощи.

Как указывает Р. Фриманнслюнн, самая маленькая группа общинников, связанная обязанностью взаимопомощи, – граннелаг (grannelag). Мы уже коснулись описания граннелага, белага и дюгнада, говоря о средневековье, но здесь все же повторим те сведения, которые характерны для этих институтов, поскольку они характерны для XIX в. и встречаются в XX в. В граннелаг входят ближайшие соседи, т. е. все хозяйства в пределах одного группового поселения – гренна или туна. Если родился ребенок, готовилась свадьба или умер общинник, члены граннелага помогали семье – женщины оказывали помощь матери новорожденного, все взрослые общинники помогали организовать свадебное торжество, принося, в частности, припасы еды для свадьбы, хоронили покойного. Все эти обязанности общинники выполняли без какой-либо просьбы со стороны семьи, которой они оказывали помощь. Это была традиционная обязанность общинников граннелага, и никто из членов этого коллектива не должен был просить соседей о помощи. Помощь – обязательна.

К сожалению, ни Р. Фриманнслюнн, ни ее коллеги не указывают, были ли общинники граннелага более близкими между собой семьями, может быть, кровными родственниками, чем с остальными семьями и хозяйствами соседской общины, не входящими в граннелаг. Но судя по характеру помощи и по тому, что ее должны были оказывать обязательно, без просьбы семьи об этом, в отличие от других видов общинной помощи, где нужно просить о ней соседские хозяйства, мне представляется правомочным предположить, как и для средневекового граннелага, если имеется в виду именно такая форма взаимопомощи, что перед нами случаи патронимии или патронимических гнезд в составе соседских общин.

Более широкий круг общинников, обязанных помочь семье соседа в пределах своей соседской общины – нескольких разбросанных гордов или тунов, – носит название белаг. В отличие от граннелага, где помощь должна прийти, как обязанность соседей без какой-либо просьбы к ним о помощи, белаг предполагает необходимость просьбы со стороны нуждающихся к остальным соседям-общинникам.

Само собой разумеется, что после рождения ребенка или смерти кого-либо из соседей общинники всегда отмечали в их общине крестинами или поминками это радостное или печальное событие. Так как участвующих в помощи и торжествах могло быть много, еду на все время приносили сами общинники, а хозяева выставляли на стол пиво. То же бывало и тогда, когда приглашали принять участие в организации свадьбы, где тем самым как бы приглашали внести свой пай провиантом для организации этого торжества. На свадьбе, приветствуя молодых, община как бы принимала в свои ряды нового члена, особенно, если это был наследник хозяйства. Прежде, во всяком случае в XIX и даже в начале XX в., особый обряд даже прямо утверждал этот прием. Общинники-мужчины поднимали наследника на руках с криком: "Мы поднимаем тебя до уровня хозяина двора"⁵⁹.

Уже известный нам институт общинной взаимопомощи – дюгнад – бытовал и последнее столетие. И по-прежнему производимые на нем работы могли быть самыми различными: расчистка от камней участка пашни, перевозка сена с отдаленного сенокоса, жатва, если какое-нибудь хозяйство почему-либо не управлялось с ней, доставка лесоматериалов для строительства дома, покрытие крыш березовой корой и дерном, сбор листьев в лесу для создания на зиму запасов корма для скота, расчистка нового участка общинной земли под пашню и другие⁶⁰. Р. Фриманнслюнн указывает, что в последние десятилетия к дюгнаду общинники прибегают все реже⁶¹.

Как показывают приведенные факты, общинные традиции норвежского крестьянства живы и в наши дни. Частично сохраняется общинная собственность на некоторых угодьях – па горных пастбищах, на непромысловый лес, некоторые водоемы. Бытует общность многих видов общинных работ, коллективное решение вопросов, связанных с пользованием алменнингом, обязанность общинной взаимопомощи – граннелаг, белаг и дюгнад, кое-где некоторые формы общинного самоуправления -собрание общины (гардстинг) и выборный уполномоченный общины (гардсфют).

Но в наши дни общинные традиции более, чем когда-либо в прошлых столетиях – это орудия эксплуатации в руках наиболее богатых общинников. В этом отношении особенно интересна судьба лесных угодий алменнинга, имеющих промысловое значение. Одни из них в начале, другие в середине или конце XIX в., а часть и в первой половине XX в. стали разрабатываться соседскими общинами для сбыта древесины, как товара для развивающейся в стране промышленности и на вывоз за границу. Из бывших общин, владевших лесами, образовались своеобразные капиталистические артели под официальными наименованиями "Алменнинг" (общинная земля), существующие в наши дни. Для этих капиталистических предприятий "Алменнинг" характерны: найм рабочей силы, распределение дохода в зависимости от вложенного капитала, в котором учитывались как размер земельной ренты каждого хозяйства, так и вложенные в пай деньги. Чем больше размер земельной ренты, ценность которой определялась площадью пахотной земли хозяйства пайщика и количеством скота, тем больший доход причитается ему от такого лесного "Алменнинга". Так, общинная собственность приобрела в лесных районах характер чисто капиталистического предприятия. Некоторые из таких "Алменнингов" отметили уже свое 150-летие (Ванг и Фурнес), другие – 100-летие, третьи – 50-летие своего существования (в Хаделанне), а иные возникли совсем недавно⁶².

ПРИМЕЧАНИЯ

1. М. Jensen. Norges historie. Oslo-Bergen, 1962, s. 16-17.

2. "Almenningene på Hadeland gjennom 50 år 1007-1957". Brandbu, 1957, s. 8-9.

3. О. A. Johnsen. Norwegische Wirtschaftgeschichte. Jena, 1939, S. 409-410.

4. И. В. Лучицкий. История Норвегии. "Энциклопедический словарь Гранат", т. 39. М., стр. 163.

5. Г. Альгеймен. Сельское хозяйство и крестьянство Норвегии. М., 1924, стр. 9.

6. "Jordbruksstatistikk 1949". Norges offisielle statistikk, XI, 44. Oslo, 1951, s. 10.

7. "Jordbruksstatistikk 1949", s. 3.

8. Г. Альгеймен. Указ. соч., стр. 10.

9. Сообщено по: М. Jensen. Norges historie, s. 104-105.

10. Цит. по работе: S. Skappel. Om husmandvæsenet i Norge, dets oprindelse og udvikling. Kristiania, 1922, s. 91; там цифры даны только по мужской части населения. Проценты выведены мною. Данные из других источников оговорены в сносках.

11. Норвежская статистика XIX в. не дает Данных по площадям хозяйств. Если на период 1835-1900 гг. возможно вывести их на основе собранных цифр среднего высева сельскохозяйственных культур, то для начала XIX в. не было и этих показателей; См. "Jordbruksstatistik 1949", s. 8.

12. Kr. Aamot. Oslo arbeidersamfund gjennem 75 еr. Oslo, 1939, s. 9.

13. O. A. Johnsen. Norges bonder, s. 417.

14. И. В. Лучицкий. История Норвегии. "Энциклопедический словарь Гранат", т. 39, М., стр. 483.

15. О. A. Johnsen. Norges bonder, s. 417, 419.

16. Kr. Aamot. Oslo arbeidersamfund gjennem 75 ar (1864-1939). Oslo, 1939, s. 11-12.

17. Г. Альгеймен. Указ. соч., стр. 24-25.

18. NL, 1682-1938, s. 121-124.

19. О. A. Johnsen. Norges bonder, s. 421.

20. S. Skappel. Om husmandvæsenet i Norgc, dets oprindelse og udvikling. Kristiania, i922, s. 3-4.

21. И. В. Лучицкий, Указ. соч., стр. 183.

22. Высчитано по данным, приведенным в работе: О. А. Johnsen. Norges bonder, s. 417.

23. В 1855 г. в Норвегии насчитывалось 1 490 000, в 1875 г. – 1 819 000, в 1900 г. – 2 240 000 человек. См.: О. А. Johnsen. Norwegische Wirtschaftgeschichte, S. 496.

24. Процент выведен автором из статистической таблицы, приводимой в книге: S. Skappel. Om husmandvæsenet..., s. 91. У Г. Альгеймена ("Сельское хозяйство...", стр. 3) процент занятых в сельском хозяйстве в 1801 г. равняется 80, 84.

25. A. Holmsen. General Survey and Historical Introduction. Stockholm, 1956, p. 22-23.

26. Там же, стр. 22.

27. Там же, стр. 23.

28. В 1801 г. в Норвегии жили 883 353 человек. См.: A. Holmsen. General Survey, p. 22.

29. О. A. Johnsen. Norges bonder, s. 424.

31. A. Holmsen. General Survey, p, 23; Г. Альгеймен. Указ. соч., стр. 3: соответственно 29,83% и 33,52%.

31. В. С. Кошентаевский. Норвегия. M., 1957, стр. 5.

32. A. Holmsen. General Survey, p. 31-32.

33. H. Björkvik. The Farm Territories. Stockholm, 1956, p. 50; NL, 1682-1938, s. 78-81.

34. NL, 1682-1928, s. 78-81.

35. H. Björkvik. The Farm Territories, p. 50.

36. Там же, стр. 53.

37. Там же, стр. 53-60.

38. A. Holmsen. General Survey, p. 25.

39. R. Frimannslund. A Cluster Settlement in Western Norway, p. 214.

40. R. Frimannslund. Gards- og grannesamfunnsundersökelsen, s. 1.

41. О. А. Johnsen. Norges bonder, s. 37-38.

42. R. Frimannslund. Farm Community and Neighbourhood Community, p. 64.

43. Там же, стр. 65.

44. Н. Björkvik. The Farm Territories, p. 54.

45. Там же, стр. 54.

46. "Jordbruksstatistikk 1949", s. 3.

47. "Hvem, hva, hvor 1966". Oslo, 1966, s. 168.

48. R. Frimannslund. A Cluster Settlement in Western Norway, p. 214.

49. R. Frimannalund. Farm Community and Neighbourhood Community, p. 78.

50. Там же, стр. 74.

51. Там же, стр. 76.

52. R. Frimannalund. Fellesskap og avhengighet i gårdog-bygdesamfunn, s. 4.

53. R. Frimannslund. Fellesskap..., стр. 4.

54. R. Frimannslund. Farm Community and Neighbourhood Community, p. 77.

55. Там же.

56. Там же, стр. 77-78.

57. Там же, стр. 81.

58. Там же.

59. Там же, стр. 70.

60. Там же, стр. 71-72.

61. R. Frimannslund. Cooperation and exchange work in Norwegian Cluster-Settlements "The village", vol. II, N 1. London, 1956, p. 22.

62. О. Bleken Rud, Leif Midthaug. Almenningene i Vang og Furnes, 1799-1949. Hamar, 1949, s. 165-172; "Almenningene på Hadeland gjennom 50 år 1907-1957", s. 154, 194.