Литература

Источник: А. А. СВАНИДЗЕ. СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД И РЫНОК В ШВЕЦИИ (XIII-XV ВВ.)

Промыслы – рыбная ловля, охота па морского и пушного зверя, лесной, горнорудный – имеют древние традиции в лесистой, приморской, богатой внутренними водами и рудными залежами Швеции, и их продукция издавна имела хороший сбыт на балтийском рынке. В рассматриваемый нами период эти промыслы были основным занятием больших групп населения страны, хотя социальная и экономическая их характеристика на неземледельческом, полупервобытном Севере, в специализированных горно-металлургических поселениях Бергслагена и рыболовецких слободах морского побережья была совершенно различной. Но промыслы сохраняли свое значение и как подсобное занятие крестьянского населения, что, несомненно, связано с недостаточным уровнем развития основного, сельскохозяйственного производства¹.

Вопрос о подсобных промыслах бондов чрезвычайно скупо освещен в источниках, а в литературе (основанной по преимуществу на археологическом материале) трактуется, как правило, с этнографо-вещеведческих позиций². У нас почти нет данных об их удельном весе вообще и в различных категориях хозяйств в частности. Можно лишь констатировать большое распространение подсобных промыслов в шведской деревне в целом.

В главах Государственных уложений Магнуса Эрикссона и Кристоффера о наказании за воровство, в частности, там, где речь идет о бытовой краже в усадьбе бондов (TfB), есть специальный раздел о краже рыбы и рыболовных принадлежностей. И это не случайно. Рыбная ловля была не только обычным, но, пожалуй, наиболее важным подсобным занятием шведских бондов в рассматриваемый период. Особенно активно занимались этим промыслом жители Сконе, западного и северного побережья Балтики и Аландских островов³. В "Уставе рыбных портов" (Hamnskrå) Швеции, принятом в 1450 г., оговорено наказание за ущерб, причиненный жителями рыболовецких селений в результате ловли рыбы около тех "островков, за которые платят налог бонды" (The holmer som bonden gör skatt aff)⁴; по-видимому, живущие на этих островках бонды сами занимались рыболовством.

Выловленную рыбу коптили или вялили, с XIV в. – солили⁵. Продукты рыбной ловли бондов шли в оброк и частично поступали на рынок⁶.

Пожалуй, не меньшее значение в жизни шведской деревни имела охота на пушного зверя. Самым распространенным был, судя по всему, промысел белки, так как беличий мех находил хороший сбыт в стране и за рубежом. В источниках упоминаются различные виды и сорта беличьего меха: gråskinn, röödwerck, buntwerck, skaffuernisse и др.⁷ Добывались также дорогие меха куницы, горностая, бобра, ласки, дешевые – зайца, волка, лисы⁸ и др. Дорогие меха бонды и рядовые горожане, как правило, не носили, и они в большом количестве шли в оброк⁹ и на экспорт¹⁰. Обработанные и необработанные грубые шкуры, также предмет экспортной торговли, находили широкий сбыт в самой Швеции¹¹. Особого развития пушной промысел достиг в Норланде, в финских и карельских владениях Швеции, где уже в конце XIV в. добывалось основное количество экспортного меха н еще в середине XVI в. государственный налог взимался пушниной¹². Э. Лённрот даже полагает, что большой спрос на финские меха (и рыбу) стимулировал колонизацию Финляндии. Налог пушниной в XV в. взимался и во многих районах, прилегающих к Даларне ¹³.

Обильные в средневековой Швеции леса доставляли бондам не только пушнину. В XIII-XV вв., когда еще не были открыты каменноугольные залежи в Сконе, для металлургии и кузнечного ремесла применялся древесный уголь. Хотя добыча древесного угля в XIV в. выделилась в особую специальность¹⁴, бонды, особенно в обширных горных районах Швеции, снабжали плавильни древесным углем, и эта традиция сохранялась даже в XVI в.¹⁵ Бонды доставляли также дрова и лесоматериалы в города и на рудники¹⁶. Согласно налоговым описям 1413 г., податные бонды в районе горнорудных промыслов поставляли в качестве ренты бочарную и прочую тарную древесину, не говоря уже о дереве для шахт¹⁷. "Дерево, которое бонды продают для шахт", упоминается в привилегиях Медной горы 1499 г., причем речь там идет о крепежном материале, размеры которого нормируются в привилегиях¹⁸. В уставах стокгольмских бочаров (начало XVI в.) говорится о покупке привозимой в город бочарной древесины (tunne wedh)¹⁹. Продукция лесного промысла шла и на экспорт²⁰.

Обилие открытых выходов рудных пород в Центральной Швеции и в Сконе, равно как и наличие там болотной руды привели к раннему развитию в стране рудного промысла. Даже в XIV-XV вв., когда утвердилась королевская регалия в горнорудной области, а право добычи и обработки руды стало привилегией горняков, бонды участвовали в добыче руды. В законе Магнуса Эрикссона для Норберга от 1354 г. сказано, что если кто-либо найдет новую жилу и захочет ее разрабатывать и если эта жила находится на принадлежащем бонду лесном участке, который расположен около горы (j bondaskogum som wid berget ligga), то разработка должна производиться на условии половинной горной подати (halff affrad) с владельцем участка²¹. Этот порядок распространялся и на другие промыслы²². По-видимому, бонды вели активные поиски новых залежей руды и тайком разрабатывали их, поскольку вся поисковая работа, согласно уставу 1354 г., ставилась под контроль фогтов: "незаконно" добытая медь подлежала конфискации, а нарушитель платил высокий штраф²³. Известно также, что бонды Йестрикланда большую часть ренты платили железом²⁴, и такой же порядок был в ряде других областей страны.

Возможно, что бонды были и в числе владельцев или держателей рудничных долей и плавилен. В одном документе от 1444 г. упоминается "бонд короля и короны" (wor ос Cronones bonde) Магнус, который проживал в деревне Нэсс (Сёдерманлапд) и держал половину королевской плавильни (kronans hytta) в Норберге²⁵.

Интересен устав Норберга от 1355 г. Там сказано, что фогт имеет право вернуть на работу в шахты любого бедняка (löss man eller lössa kvinnor) и что "этого сорта люди" (thera handa folk) могут уйти с разработок только в том случае, если имеют земли достаточно для того, чтобы стать бондами (the så mykla iordh ägha ath the måga bönder a bliffua), или если они взялись опекать (förestånda) детей-сирот²⁶ (по-видимому, получивших в наследство землю, которую они не в состоянии обработать). Из этого следует, что в числе наемных рабочих на рудниках были бедные крестьяне, которые, имели немного своей собственной или арендованной земли и одновременно подрабатывали в шахтах.

Как уже указывалось, обзор подсобных промыслов бондов может быть дан лишь в общем виде, и пока неясен не только их удельный вес в хозяйстве бондов, но и их товарная характеристика. Важно только отметить, что хотя основная масса промысловых товаров поступала на рынок (особенно внешний) из специализированных хозяйств (рудников, рыболовецких слобод, частных рыболовен и ловческих заимок, доставлялась ватагами ловцов и скупщиков с севера), продукция подсобных деревенских промыслов также частично уходила на рынки – или из рук самых бондов, или через феодальные хозяйства, получавшие ее в качестве ренты. Поэтому широкое распространение в деревне подсобных промыслов в XIV-XV вв. не может рассматриваться как признак примитивности деревенской жизни или считаться следствием только недостаточной продуктивности (сельскохозяйственного производства, а должно быть также поставлено в связь с развитием в этот период рыночных отношений.

Неземледельческие доходы бондов складывались и за счет деревенских ремесел. Вопрос о домашних ремеслах шведских бондов до конца XV в. в историко-социальном аспекте почти не изучался. Г. Керкконен, занимаясь этой проблемой применительно к финским (тогда подвластным Швеции) землям, пришел к выводу, что степень развития домашнего ремесла (так же, как и кустарных промыслов) бондов в этих землях зависела от степени развития там сельскохозяйственного производства²⁷. Э. Хекшер специально данную проблему не разрабатывал, но он указывал, что кустарная промышленность – очень древняя в среде шведских крестьян, особенно в бедных поселениях, где земледелие не давало достаточных средств к существованию. В силу этого там возникала необходимость закупки продуктов питания в других районах. Расплата же производилась кустарными изделиями, прежде всего, как предполагает Э. Хекшер, изделиями из железа, дерева, кожи, а также продукцией домашнего ткачества²⁸. О большом распространении домашних ремесел и промыслов в средневековом Вестерйётланде писал Н. И. Свенссон²⁹ и другие историки. Но все это говорилось и писалось или с вещеведческих позиций, или в общем виде, о ремеслах в деревне вообще. Нас же интересует эволюция деревенского ремесла, процесс его отделения от сельского хозяйства и превращение в специализированное и товарное.

Промысел, как и сельскохозяйственный труд, в подавляющем большинстве случаев сопряжен с определенной обработкой, первичной отделкой сырья, которая должна быть произведена для того, чтобы сделать промысловые и сельскохозяйственные продукты готовыми предметами потребления. Эти начальные стадии обработки первичного сырья (настолько тесно смыкающиеся с самим его производством, что их выделение в особые отрасли по существу не завершилось и по сей день), естественно, были представлены в хозяйстве шведских бондов. Нотам можно было наблюдать и такие формы обработки продукта, которые являлись переходными к ремеслу как товарной отрасли хозяйства. Это домашняя, кустарная промышленность, т. е. переработка "сырых материалов в том самом хозяйстве (крестьянской семье), которое их добывает"³⁰.

Одним из наиболее консервативных деревенских кустарных ремесел в Швеции было гончарное дело. Первые сведения о нем в Швеции восходят к эпохе камня, а с начала нашей эры там стал применяться гончарный круг³¹. Изготовление глиняной посуды (большей частью глазированной) было обычным делом в крестьянском хозяйстве времен викингов³²; занимались этим и жители торговых местечек и ранних городов. Раскопки в Бирке, Сигтуне, Старом и Новом Людосе, Мальме и других городах обнаружили там много грубо обожженных и довольно неуклюжих глиняных предметов кухонной и столовой утвари, резко отличающихся от ввозной керамики: фризской – в VIII-IX вв., с XIII в. – немецкой³³. Эти изделия (особенно рейнские кружки и кувшины) ввозились ганзейскими купцами в массовом количестве до конца XV в. и позднее, преимущественно через Новый Людос (будущий Гётеборг)³⁴.

Шведские историки, касающиеся в своих работах гончарного дела, считают, что грубость и примитивность находимых в городах гончарных изделий, наряду с отсутствием упоминаний о гончарах в городских документах, свидетельствуют о деревенском, домашнем характере этого ремесла в Швеции, во всяком случае до конца XV в.³⁵ Нет сомнения в том, что такие факторы, как распространение в стране бытовой посуды из дерева и конкуренция искусных керамических изделий из Германии, тормозили развитие гончарного ремесла в шведских городах. Но гончары там все же были, по крайней мере в Стокгольме. Первое упоминание об этой профессии мы обнаруживаем в "Налоговых описях" Стокгольма за 1460 г.: гончар (кружечник? letholemaker) Стаффан умер к моменту сбора городского налога³⁶. В тех же описях за 1462-1464 гг. фигурирует кружечник (stopemaker) Эрик³⁷; горшечник (pottemakeren) упоминается в Памятных книгах Стокгольма за 1524 г.³⁸ Не исключено, что гончары в то время были и в других городах страны, документальные сведения о ремесле в которых незначительны или вовсе отсутствуют. Но ясно, что этих специалистов в городах вследствие указанных выше причин было очень мало, и гончарное производство оставалось в рамках деревенского домашнего хозяйства во всяком случае до середины XVI в.

Мы уже говорили о том, что бонды выжигали древесный уголь и поставляли бочарную древесину и специально обработанное дерево для шахт. По существу здесь уже налицо связь с рынком. Г. Керкконен приводит убедительные архивные данные от начала XVI в. о широком производстве финнами балтийского побережья разнообразной деревянной посуды и тары, которые сотнями штук отправлялись в Швецию для уплаты оброка и на продажу³⁹. В нашем распоряжении нет прямых сведений такого рода по Швеции. Однако можно обратиться к косвенным данным.

Судя по расценкам, бочары и столяры Стокгольма изготовляли различные по размеру и предназначению бочки (fatt), сундуки и лари (kiista, skrin), скамейки, двери, оконные ставни и т. п.⁴⁰ Но, по-видимому, изготовление остальной, более мелкой деревянной утвари, в частности бытовой посуды, или вообще не производилось в городе, или не играло там заметной роли. В таком случае остается предположить, что этим занимались в основном бонды. Возможно, они изготовляли на продажу также и деревянную тару, за исключением специальных бочек, предназначенных для экспортных товаров, производство которых находилось под особым контролем города и государства. Обработкой дерева, в частности, славился Вестерйётланд⁴¹.

Одной из интереснейших проблем шведской промышленной истории в средние века является вопрос о ткачестве. В древней Швеции ткачество было не только развито и широко распространено, но уже в IX в. в определенной мере специализировалось, стало одним из важнейших занятий жителей древней Бирки и, по-видимому, носило там в какой-то мере товарный характер⁴². Казалось бы, как показывает пример большинства стран Европы, ткачи составят одну из самых многочисленных групп ремесленного населения выросших шведских городов.

Однако при знакомстве с городскими книгами (а это уже XV в.) бросается в глаза ничтожное число городских ткачей. Стокгольмские книги середины XV в. упоминают только пятерых ткачей (väverska, beuer, waewer) и трех изготовительниц женских головных покрывал (dokväverska, dokvaskerska), в начале XVI в. – лишь двух изготовительниц покрывал⁴³. Ткачи даже не упоминаются в расценках городских работ⁴⁴. В городе работали стригали, но они занимались преимущественно отделкой импортной ткани⁴⁵. В Памятной книге Кальмара за период с 1381 по 1484 г. упомянуто семь стригалей (epytonsor, ouerskaerer)⁴⁶, в книге Йёнчёпинга (за период с 1456 по 1499 г.) – один стригаль (Andreas owirskærare)⁴⁷. Ни в одном из законодательных документов того времени, где перечисляются городские ремесленники, не упоминаются ткачи.

Совершенно очевидно, что шведский город (по крайней мере до XVI в.) не знал ткачества как отрасли городского ремесла, и в этом важная особенность истории не только города и городского ремесла, но и общего развития ремесленного производства в стране. Между тем вопрос о ткацком ремесле в Швеции до XVI в. в историко-социальном плане исследован еще недостаточно⁴⁸. Известно, что в течение рассматриваемого периода ганзейцы ввозили в Швецию все более возраставшее количество тканей – преимущественно сукна и шелка⁴⁹, а также льняных тканей⁵⁰. Импортная ткань закупалась феодалами как для их личного пользования, так и для оплаты обслуживающего персонала⁵¹. Ее покупали королевская администрация и горные предприниматели, чтобы оплачивать труд горняков⁵², а также жители деревни и города⁵³. Но импортная ткань, как правило, была значительно дороже местной, а потому малодоступной для рядовых жителей города и деревни. Так, локоть ввозного сукна стоил в середине XV в. от 1½ эре до 1½ марки, а локоть грубого шведского домотканого сукна (вадмаля) – 1-2 эртуга, т. е. в 4,5-30 раз дешевле⁵⁴. Пошив женской юбки из arnesk в конце XV в. стоил 20 эре, из sayen – 3 марки, из ängilst – 1 марку, из närsk – 5 эре, а из вадмаля – 4 эре⁵⁵; в расценках прямо указано, что одежда из вадмаля предназначена для слуг⁵⁶ (хотя ее носили и более состоятельные горожане⁵⁷). Пошив кофты из sayen стоил 1 марку, из damask – 2 марки, из кожи – 6 эре, а из вадмаля – 3 эре⁵⁸ и т. д. Не случайно цех стокгольмских портных, борясь за монополию на шитье одежды, добился категорического запрета неорганизованным ремесленникам шить новую одежду из импортной ткани, допуская их только к изготовлению платья из сравнительно недорогого маренбургского и шведского домотканого сукна или к переделке ношенных вещей⁵⁹.

Горняки в середине XIV в. получали в счет годичной заработной платы сукно ypærnst, pøyrst, thørnist, sæliæn, kirsko u markist⁶⁰ (соответственно по ½ марки, 3 эре, 2½ эре, 4 эре, 1¼ эре и 1 эре за локоть), "добрый вадмаль" по 2 эртуга за локоть и "вадмаль прочих сортов, стоимостью соответственно сорту". Кроме того, они получали repælæript (replärft, льняное полотно двойной ширины) по ½ эре за локоть и шведское или смоландское полотно (læript) по 10 пенинингов за локоть⁶¹. И хотя горняки получали как импортные, так и местные ткани, из приведенных расценок ясно, что импортное сукно не могло потребляться наравне с вадмалем.

В горном городе Хедемура главными товарами на еженедельных пятничных ярмарках были продукты питания, полотно, домотканое сукно и башмаки⁶². По-видимому, именно эти товары пользовались наибольшим спросом у жителей промысловых районов Даларны. Кроме того, на рудниках действовал запрет розничной торговли импортными товарами⁶³. В середине XIV в. оптовая закупка импортного сукна разрешалась только горным мастерам, которые затем выдавали горнякам сукно в счет заработной платы. Очевидно, этот метод оплаты сукном был средством дополнительного обогащения горных мастеров и навязывался горнякам насильно. В конце XV в. он уже не применялся⁶⁴, что, безусловно, должно было стимулировать розничную закупку тканей, прежде всего тканей местного производства. О постепенном увеличении спроса на отечественную ткань в Швеции свидетельствует и то, что в начале XVI в. для одежды дворцовой прислуги в Стокгольме приобретались в основном домотканые сукна и полотна⁶⁵.

Широкое потребление домотканого текстиля и сукна до конца XV в. и позднее ясно отразилось в том факте, что в Государственном уложении они называются в качестве меновых товаров, имеющих хождение наряду с деньгами (varþöra)⁶⁶. Линчёпингский епископ Хенрик Тидеманссон (1465-1500 гг.), прославившийся своими поэмами, наставляя короля, как вести экономические дела государства, писал, что носить дорогое сукно и из-за этого быть голодным – большой позор: "носить вадмаль – вот обычай [нашей] страны"⁶⁷. И даже в 1527 г. мятежные далекарлийцы требовали, чтобы король не носил дорогие ("расписные и вырезные") сукна и одежды, а сам Густав Васа издал указ с требованием, чтобы горожане и общинники носили те же одежды, что и их отцы и предки⁶⁸. Характерный консерватизм в одежде (ее модах и тканях) был, по-видимому, не только традицией⁶⁹, но и экономической необходимостью для большей части населения страны.

Поскольку продукция отечественного ткачества имела в Швеции широкое употребление, а в городах ткани почти не выделывались, остается заключить, что этим занимались бонды, притом в массовом масштабе. Монастырь в Вадстене получал в качестве оброка как лен (liin), так и готовое полотно и сукно. Откуда шел вадмаль – неизвестно, но монастырь получал его сотнями локтей в год. Полотно шло из Смоланда, Вермланда и о. Эланд⁷⁰ (где производили также и вадмаль⁷¹). Производством ткани (славился и Вестерйётланд, где ткачество послужило основой возникновения Буроса (в конце XVI – начале XVII в.) и где ткали и полотно, и сукно. О торговле вестйётским полотном, как указывалось выше, говорится уже в Биркрэттене. В начале XVI в. в каждой из 29 деревень сотни Mark в Вестерйётланде выделывалось до 96 локтей сукна⁷². Интересные образцы средневековой техники ткацкого ремесла были найдены также в Сёдерманланде, Хельсингланде и других областях страны⁷³. Вадмаль (uaþmala) фигурирует и в Эстйётском областном законе (BgB, глава IX).

Большое количество вадмаля и полотна продавалось бондами в городах и на ярмарках, в том числе – на ежегодной упсальской ярмарке, где количество продаваемого ими сукна и полотна достигало тысяч локтей⁷⁴. Торговля продукцией отечественного ткачества привлекала и купцов-профессионалов, по-видимому, она была прибыльным делом. Шведский купец Лауренс Вадмаль в 1426 г. подарил Абозскому собору каменный дом⁷⁵, возможно – если судить по прозвищу, – он торговал грубым местным сукном.

Домотканое шведское сукно пользовалось большим спросом за границей, в частности на Руси, куда его ввозили через Готланд начиная с XI в. В XIV-XV вв. импортом вадмаля на Русь занимались ганзейские купцы⁷⁶.

Хотя шведы еще до середины XIV в. применяли деревянные штемпели для окраски тканей⁷⁷, в общем техника текстильного производства и качество его продукции совершенствовались мало, так что и в XV в. домотканое шведское сукно и полотно были грубыми. Скорее всего, это определялось тем, что прядение и ткачество в течение столь длительного времени оставались уделом домашней промышленности. Но последний факт до сего времени остается загадкой. Конечно, грубое прядение и ткачество в силу сравнительной простоты технологии производства, не требовали высокой квалификации производителя и особых условий труда и поэтому здесь, как и во многих других странах, оставались по преимуществу на стадии домашнего ремесла в течение длительного периода. Окончательная же отделка тканей для продажи осуществлялась городскими аппретурщиками. Но были и другие причины. Так, весьма возможно, что развитие шведского городского ткачества, рассчитанного во многом на более состоятельного и требовательного покупателя, затормозилось из-за импорта в страну высококачественных тканей, начатого еще фризами, но особенно усилившегося с расцветом Ганзы в XIII в., т. е. в период массового подъема шведских городов. Как и в гончарном деле, этот ввоз ударил прежде всего по городскому ремеслу, так как торговля иностранцев в шведской деревне была ограничена рядом строгих запретов.

В середине XVI в. в Швеции стало производиться высококачественное полотно (так называемое marbolärft), которое продавалось по 5 марок за локоть и хранилось в королевских кладовых наравне с голландским и датским⁷⁸. Весьма вероятно, что усовершенствование текстильного производства было связано уже с развитием городского ткачества, но этот вопрос нуждается в особом исследовании.

Из домашних промыслов шведских бондов особого упоминания заслуживает также канатное ремесло. Изготовление канатов и веревок из конопли было широко распространено в шведской деревне, особенно в Южной и Юго-Восточной Швеции, в Западной и Северной Ботнии, где такую большую роль играли морское дело, охота и рыболовство⁷⁹. В XIV в. в канатном деле стало применяться колесо, а в XV – - мотовило (haspel), но повсеместное употребление они получили лишь в XVI в., у профессиональных канатчиков. А. Нильсон, автор интересного "Исследования о шведском канатном деле", указывает, что повсеместное распространение этого ремесла в шведской деревне было причиной его поздней организации в городах и раннего возникновения мануфактур⁸⁰.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. На обратную зависимость между уровнями развития сельского хозяйства и отхожих промыслов указывали финский историк Г. Керкконен и советский исследователь А. Л. Хорошкевич, изучавшие промыслы Финляндии и Северо-Западной Руси, где географические и общие условия были весьма близки к шведским (G. Kerkkonen. Bondebefolkningens binäringar vid 1500-talets mitt. – "Hist. och literaturhist, studier", 37. Helsingfors, 1962, s. 273; А. Л. Хорошкевич. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV-XV вв. М., 1963, стр. 54).

2. См., например, исчерпывающее исследование с таких позиций: S. Ekman. Norrlands jakt och fiske. – "Norrlands Handbibliotek", IV. Uppsala, 1910.

3. Skråordningar, s. 289 ff., Olaus Magnus. Historia orn de nor diska folken. Holmia, 1566. Lib. XX, cap. V; K. Landslag, BgB, b. XV, XXXIII, XXXIV; S. Ekman. Norrlands jakt, s. 222, 299 ff.; D. Börjeson. Stockholms segelsjöfart. Stockholm, 1932, s. 34; E. Klein. Vår äldsta naringsfång. Några drag ur den svenska säljakten. – "Sv. kulturbilder", bd. 2, del. 3. Stockholm, 1930, s. 132; О. Оlofsson. Edefors laxfiske. – "Norrbotten", № 12, 1934, s. 47; E. F. Heсkscher. Svenskt arbete..., s. 51; G. Kerkkonen. Bondebefolkningen binäringar..., s. 275 ff. и др.

4. Skråordningar, s. 295.

5. См. ibid., s. 304.

6. См. ibid., s. 290; Instruktion för abbedissan..., s. 291 и др.

7. Gråskinn (или gråverk) был самым дорогим сортом беличьего меха: подобно кунице (mårdskin), он покупался поштучно (Stadslag, КрВ, b. XIV, § 3). О сортах беличьего меха в североевропейском промысле н толковании терминов werk, buntwerk, harwerk, skaffuernisse (нем. schevenissen, др.-русск. шевницы) см. убедительные данные в работе М. П. Лесникова ("Ганзейская торговля пушниной в начале XV в." – "Учен. зап. Моск. гор. пед. ин-та. Кафедра истории средних веков", вып. 1, т. XIII, 1948, стр. 61-93) и А. Л. Хорошкевич ("Торговля...", стр. 74 и др.). Единство терминов, обозначающих различные виды промыслового пушного зверя и даже методы первичной обработки шкур в Швеции и Северо-Западной Руси, – интересный факт. Он свидетельствует о большом сходстве в промысловых занятиях населения Скандинавии и русского Севера (ср. Н. Аристов. Промышленность древней Руси. СПб., 1866).

8. Stadslag, s. 186-187; Skråordningar, s. 313-315. В расценках оплаты работы скорняков упоминается, кроме того, мех knölling, knöfflinge skin, видимо, дорогой, так как разделка десятка таких шкурок в середине XVI в. стоила 1 марку 6 эре (Skråordningar, s. 314).

9. Instruktion för abbedissan..., s. 291-293.

10. Только из Ревеля в 1391 г. было вывезено свыше 18 тыс. шкурок дорогих сортов белки и ласки шведского, карельского и финского происхождения, не считая других мехов (А. Л. Хорошкевич. Торговля..., стр. 110, прим. 316). О вывозе меха из Швеции см. также: N. Ahnlund. Stockholms historia före Gustav Vasa. Stockholm, 1953, s. 228.

11. В частности, меха в изобилии ввозились в горные районы (см. Т. Söderberg. Stora Kopparberget under medeltiden och Gustav Vasa. Stockholm, 1932, s. 436). Об изготовлении одежды из дешевого меха см. Skråordningar, s. 313 f. О вывозе шкур см. Stadslag, КрВ, b. XIV.

12. А. Schuck. Studier rörande det svenska stadsbebyggelsens uppkomst och äldsta utveckling. Stockholm-Uppsala, 1926, s. 48; W. Smith. Äldre svenskt tullväsen. Lund, 1934, s. 30; А. Л. Хорошкевич. Торговля..., стр. 110, прим. 316. Е. Lönnroth. Statsmakt..., s. 38.

13. Е. Lönnroth. Statsmakt..., s. 39; В. Boethius. Dalarnas oränsleskatter och Stora Kopparbergs bergsfrälse under äldre Vasatid. – "Akad. Handlingar, Histor. ser.", del. I. Stockholm, 1967, s. 16 ff.

14. Особые углежоги (kolara) уже в XIV в. обслуживали, плавильни в горных районах (см. ниже).

15. Dipl. Dal., № 170; В. Boethius. Dalarnas bränsleskatter..., s. 11, 12.

16. Ср. Stadslag, ThjB, b. XIX.

17. S. Tunberg. Erik av Pommerns jordebok, s. 117.

18. Dipl. Dal., № 170.

19. Skråordningar, s. 219, 220.

20. I. W. Ruuth. Bidrag till Åbo sitads historia under medeltiden och 1500-talet. Hf. I-III. Helsingfors, 1909, 1912, 1916. Hf. III, s. 107. Шведы вывозили неразделанное дерево (ved), доски (bräder), бересту (näfver), смолу (tjära) и др. См. St. tb. I, s. 453.

21. Dipl. Dal., № 22.

22. В частности Викаберг, Линдесберг и железные рудники в Сольвберге (Dipl. Dal., № 22).

23. Dipl. Dal., № 22.

24. Е. Yngström. Gävlelrakten under vikingatiden. – "Ur Gävle äldsta historia". Gävle, 1946, s. 16.

25. Dipl. Dal, № 870. В 1444 г. эта доля была передана Стренгнесскому епископу (ibidem). Т. Сёдерберг также указывает, что бонды-землевладельцы в Даларне в ряде случаев имели свои доли в шахтах (Т. Söderberg. Stora Kopparberget..., s. 200. Ср. ibid., s. 427).

26. Dipl. Dal., № 23. Подобные же распоряжения были в уставах 1354 и 1360 гг. (Dipl. Dal. № 22; Т. Söderberg. Stora Kopparberget..., Add., s. 469).

27. G. Kerkkonen. Op. cit., s. 273.

28. Е. F. Heckscher. Svenskt arbete..., s. 45.

29. M. I. Swensson. Hantverk och hantverkare på Dal. – "Hembygden". Göteborg, 1930, s. 90.

30. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 328.

31. А. Sandklef. Hantverkets uppkomst och första organisation. – "Sveriges Hantverk", s. 31; G. Ekholm. Det Baltiska kulturområdet. – "Fornvännen", 1920, s. 207-217.

32. Tullväxen under år 1414.

33. В. Fritz. Stadshistoria och arkeologi, s. 480; A. Sandklef. Hantverkets uppkomst, s. 32; A. Schuck. Studier..., s. 118; H. Arbman. Birka, s. 118, 119; H. Hansson. Arkeologi i Stockholm. – SSEÄ, 1961, s. 22.

34. R. Holmström. En handelsstads historia. – "Göteborg". Malmö, 1953, s. 34; E. Lönnroth. Från svensk medeltid. Stockholm, 1959, s. 53; D. Selling. Av krukmakarens lera,  s. 44 f.

35. N. Ahnlund. Stockholms historia, s. 192; A. Sandklef. Op. cit., s. 32; K. G. Cedergren. Svenska skråsigill. Utg. av G. von Schoultz. – NMH, 20. Stockholm, 1944, s. 29.

36. St. sb. I s. 22.

37. Ibid., s. 99, 139, 181 (в 1464 r. он умер).

38. Ibid., s. 80. Pottmakare – южношведский синоним термина krukmakare – гончар, горшечник (K. G. Cedergren. Op. cit., s. 29).

39. G. Kerkkonen. Op. cit., s. 288-293.

40. Skråordningar, s. 319-320.

41. N. Forsell. Borås stads historia. Borås, 1952, s. 7.

42. H. Arbman. Birka, s. 55, 97, 104, 117; A. Geijer. Die Textilfunde aus den Gräbern. Uppsala, 1938. A. M. Стриннгольм. Походы викингов..., ч. I, стр. 8, 16, 81, 88; ч. II, стр. 250, 259, 265, 336 и др.

43. St. sb. I, s. 24, 25, 27, 29, 30 m. m.; Ss. tb. 2, s. 3, 14.

44. Skråordingar, s. 310-326.

52. Dipl. Dal., № 16.

53. Stadslag, KpB, b. XXXII, XXXIII (о торговле иностранных купцов и местных горожан сукном в деревне); Skråordningar, s. 122 f., 311 f. (о пошиве одежды из импортного сукна в уставе портных 1453 г. и в таксе расценок 1546 г.).

54. См. ценник Ю. А. Альмквиста, приложенный к St. sb. 1 (s. 565-566).

55. Skråordningar, s. 312-313.

56. "För en pige kiortill aff Vadmål 4 öre...", "för en Drenge kiortill aff Vadmall 6 öre..." (Skråordningar, s. 313).

57. Jönk, tb., s. 71.

58. Skråordningar, s. 312-313.

59. Ibid., s. 115.

60. Здесь речь идет о ткани, привезенной из Ипра, Поперинга, Турнэ, Сайе, Куртрэ и Марка (в Вестфалии).

61. Dipl. Dal., № 16. Ср. St. sb., 1, s. 565.

62. Ibid., № 99 (1446 г.).

63. Ibid., № 16.

64. Ibid., № 22 (1499 г.). Подробнее об этом см. ниже.

65. G. Kerkkonen. Op. cit., s. 283, 287.

66. М. Е. Landslag, JB, b. IX.

67. "Slita dyr, kläde och fara med bram och vara matlös, det ar stor skam, slita vadmal är landsens sed..." (Svenska medeltidsdikter, s. 420).

68. S. Svensson. Modelejon i bondedräkt. Något om folkdräkter och modeväxlingar under 1600- och 1700-talen. – "Svenska kulturbilder", bd. 2, del. IV, s. 169.

69. Ibidem.

70. Instruktion för abbedissan..., s. 291, 292. Монахи в Стокгольме также носили одежду из вадмаля (St. tb. 2, s. 79).

71. N. Forsell. Borås historia, s. VII.

72. Bjr, b. VIII, § 1, s. 455; N. Forsell. Borås historia, s. 8.

73. W. Karlson. Forna tiders Svenska konsthantverk. – "Sveriges hantverk", s. 154.

74. G. Kerkkonen. Op. cit., s. 282-288.

75. I. W. Ruuth. Bidrag..., hf. 1, s. 73, 79.

76. См. А. Л. Хорошкевич. Торговля..., стр. 193-194. По поводу происхождения "вотола", "ватмала" или "водмола", как называли вадмаль на Руси (немцы называли его watmal или watmel), в русской и зарубежной литературе конца XIX – первой половины XX в. происходила дискуссия, результатом которой было заключение, что "вотол" – не русская, а "привозная ткань". К этому выводу пришла и А. Л. Хорошкевич, в общем склоняющаяся к мнению о немецком происхождении этого вида сукна (там же). Свидетельства о широком производстве вадмаля в Швеции были, таким образом, не известны участникам дискуссии.

77. I. Henschen. Tygtryck..., s. 537 f.

78. N. Forsell. Borås stads historia, s. 9.

79. I. Modéer. Öländskt tallrepslageri. – "Fataburen", 1928, s. 27 f.; O. Olofsson. Rep av trä och näver. – "Norrbotten", 1936, s. 117-151.

80. A. Nilson. Studier..., s. 30, 39, 41, 42, 69, 80, 84 m. m.