Литература

Источник: А. А. СВАНИДЗЕ. СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД И РЫНОК В ШВЕЦИИ (XIII-XV ВВ.)

1. Характер производства и накопления

Главной фигурой в городском ремесленном производстве XIV-XV вв. – об этом безусловно свидетельствует вся документация того времени – был мастер, самостоятельно работающий и сбывающий свои изделия. Для достижения этого статуса были необходимы два условия: квалификация, достаточная для проведения на принятом уровне всех фаз производственного процесса, и наличие собственности на орудия и средства труда. Эти условия не были равноправными, поскольку последнее, в отличие от первого, не всегда было обязательным или необходимым.

Основной производственной ячейкой в подавляющем большинстве городских ремесел была мастерская. Иногда она имела особое название: кузня (smedja, fabrica), пекарня (bagarhus), солодовня (mæltestuga, bodh) и т. п., но в подавляющем большинстве случаев обозначалась тем же термином, что и лавка – bodh. Если условия производства требовали или возможности позволяли, мастерская (располагалась отдельно от жилого помещения ремесленника, но чаще – в этом же помещении. Мастерские передавались по наследству и отчуждались точно так же, как любое другое имущество ремесленника, но, как правило, – вместе с жилым помещением и хозяйственными постройками. Это правило действовало даже тогда, когда мастерская занимала отдельное помещение¹. Иначе говоря, мастерская не мыслилась вне бытовых построек ремесленника и входила в них как составная часть. Это не удивительно: ведь сама по себе она не представляла почти никакой ценности, а лишь бытовое удобство, поскольку оборудование было ничтожным.

Весьма показательны в этом отношении те разделы уставов стокгольмских цехов (объединявших все же сравнительно состоятельных ремесленников), которые нормируют объем и состав исходного имущества новичков. Оказывается, что только кузнецы выставляли одним из условий вступления в цех наличие у претендента мастерской (siin andbudh)². В трех профессиях оговаривается наличие особого инструментария: у ювелиров, это "инструменты" (wärck tygh) на 1 марку серебра³, у стригалей – "4 ножниц и все сюда (т. е. к ремеслу. – А. С.) относящееся оборудование" (fyra saxar medh then redzschapp ther til höre)⁴ и у мясников – просто "оборудование" (redhskap)⁵.

В некоторых уставах особое внимание уделяется сырью: новичок в цехе пекарей должен иметь не менее лэста ржи и пшеницы, у бондарей – "большую сотню" (120 штук. – А. С.) дерева, у ювелиров – марку чистого серебра⁶. Очевидно также, что сырье занимало большое место в материальной базе кузнецов, портных⁷ и ряда других ремесленников. Ценность изделия по преимуществу определялась характером исходного сырья. Поэтому при примитивном уровне техники сырье играло важнейшую роль не только для определения основных линий межотраслевого разделения труда, но и в складывании материальной базы производства, а также влияло на характер спроса. Что касается необходимости создания запасов сырья, то она была особенно насущной в отношении ввозных материалов, как следствие неразвитости рынка, неорганизованности снабжения.

Но отдельные группы ремесленников не нуждались не только в собственной мастерской, но и в собственном сырье: многочисленные ремесленники, занятые в строительном деле, а также те, которые обслуживали государственные мастерские и частные хозяйства.

Очевидно, что средства труда городских ремесленников в общем были незначительными, поэтому особая искусность ремесла имела ценность не только вследствие недостаточного разделения и упрощения труда⁸, но и вследствие примитивности и нерасчлененности его материальной базы.

Характерно, что квалификация ремесленника, выступая в качестве особого вида собственности, приобрела и одно из основных ее свойств – наследственность. Судить об этом можно по тем же ремесленным уставам. § 11 устава сапожного цеха предоставляет льготы при вступлении в цех сыну сапожника, который тоже "хочет быть сапожником, учился [этому]", сдал экзамены и "хочет стать мастером"⁹. Так же наследовали профессию отца мясники¹⁰. В большинстве цехов вдова покойного мастера наследовала право самостоятельно "исполнять ремесло"¹¹ и т. д. Конечно, правило наследования специальности не было абсолютным, но, очевидно, оно имело большое распространение: в условиях ручного труда, навыки и мастерство которого приобретались путем долголетней практики, тщательного обучения и подчас являлись секретами семьи, именно дети мастера могли наиболее успешно усвоить все тонкости ремесла, что давало им преимущества при использовании данной профессии.

Таким образом, непосредственный производитель-ремесленник настолько сливался со своей специальностью, что происходило "закрепление социальной деятельности", которое, по мнению К. Маркса и Ф. Энгельса, было "одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии"¹² и логическим следствием сложившегося разделения труда. "Дело в том, что как только появляется разделение труда, каждый приобретает свой определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти..., если не хочет лишиться средств к жизни"¹³. Отсюда и характерное слияние специальных производственных навыков и собственности ремесленника, и превалирование первых над второй.

Конечно, поскольку в условиях сословно-корпоративного строя возможность отправления ремесла определялась принадлежностью к корпорации (цеха, города и т. п.), вхождение в которую ограничивалось также и имущественным цензом, самостоятельный ремесленник не мог не иметь отвечающего этому цензу имущества. Но в его составе превалировало личное семейное имущество, которое в силу господства непосредственного, живого труда над трудом прошлым, накопленным и овеществленным, не перерастало в капитал¹⁴.

Затрата рабочего времени ремесленников была очень велика: они трудились в буквальном смысле слова от зари и до зари. Работа строителей и некоторых других специалистов, протекавшая по преимуществу на открытом воздухе, ограничивалась продолжительностью дня¹⁵, но остальные ремесленники работали и при искусственном свете, и даже ночью (хотя городские магистраты боролись с ночной работой, таившей угрозу пожара)¹⁶. За вычетом воскресных и праздничных дней, ремесленники, как и все трудовые люди того времени, работали около 288 дней¹⁷. Возможно, что они стремились работать больше, поскольку цеховые уставы предусматривают довольно высокие штрафы за работу в праздничные дни, особенно – в дни "святых покровителей" каждого ремесла. Но каковы были результаты этого напряженного труда, т. е. объем выработки ремесленников и их заработок, выяснить очень трудно.

Прямых сведений об оплате труда городских ремесленников почти не сохранилось. В стокгольмской Памятной книге от 7 апреля 1489 г. имеется запись о договоре магистрата с пороховщиком Микелем, поступавшим на городскую службу. Город обязывался выдавать ему ежегодно 30 марок наличными и 10 локтей лейденского сукна (в ценах конца XV в. – на 11 марок 2 эре), а также предоставлял ему жилое помещение. Кроме того, если на городской службе Микель получит увечье, бургомистры и совет должны были кормить его до конца жизни (давать ему frith brödh til dödra daga)¹⁸. Надо полагать, эти условия были неплохими.

Но подобных прямых свидетельств мало, и годовую оплату труда ремесленников приходится исчислять по косвенным данным. Для этого необходимо иметь сведения не только о производительности каждой мастерской, но и о состоянии рынка, в частности об уровне цен в каждом конкретном случае. Тарифы здесь почти не могут помочь, так как, во-первых, они предусматривают лишь максимальную оплату, а во-вторых, говорят о цене вещи, естественно, не указывая, сколько времени уходило на ее изготовление. В результате уровень оплаты в подавляющем числе городских ремесел не поддается даже ориентировочному исчислению.

Наибольшие возможности здесь дают расценки поденной работы.

В Нючёпинге в 1365 г. каменщики получали 1 эре, подмастерья – ⅔ эре в день¹⁹. В год (при 288 рабочих днях) это составляло соответственно 36 и 24 марки – конечно, при условии полной занятости.

Согласно уставу цеха каменщиков Стокгольма от 1487 г., каменщики должны были получать 6 эре за укладку 1000 кирпичей или 2 эре (на хозяйском коште) летом и 1 эре 1 эртуг – осенью (т. е., соответственно, при "своем" питании оплата была 3 эре летом и около 2 эре осенью)²⁰. Следовательно, они укладывали примерно 500 кирпичей в день: ведь составители устава прекрасно знали свою выработку и учитывали ее в расценках. Выработка была весьма невелика, что и объясняет продолжительность рабочего дня, и объясняется ею, поскольку интенсификация труда только за счет умножения мускульных усилий работника неизбежно должна была бы приводить к сокращению рабочего дня.

При 288 рабочих днях средний заработок каменщика (учитывая колебания в оплате в зависимости от сезона и принадлежности кошта) составлял бы от 57 до 90 марок; впрочем, верхняя шкала оплаты была, наверное, редко достижимой, так как зимой строили редко²¹, да и в остальное время не непрерывно. Идеальным для цехового каменщика даже в конце XVI – начале XVII в. был такой случай, когда он получал одновременно заказ на постройку двух домов, "по одному до конца каждого года", "как это было издревле"²², т. е. гарантировал себе работу на два года. Ню таких заказов, судя по количеству каменных построек в городах, в XIV-XV вв. было немного, а городские и государственные работы давали их исполнителям не более 40-45 марок в год. Вероятно, годовой заработок квалифицированного каменщика вряд ли превышал 50-60 марок.

Такой же была и оплата плотников. В 1440 г. за работу по починке Северного и Южного мостов в Стокгольме мастера-плотники получали по 1 эре 1 эртугу в день²³ – столько же, сколько предписывается в их расценках второй половины XV в. за осеннюю работу ("от св. Михаила до Вальпургиевой мессы") при "хозяйском коште".

"Свой кошт" позволял получать в течение этого же сезона 2 эре в день. В светлые месяцы плотник зарабатывал соответственно 2 и 3 эре²⁴. Корабельные плотники получали примерно на 25% больше: 2,5 эре в 1430 г. (данные о работе плотника на городском корабле) и 4 эре во второй половине XV в.²⁵ Повышение оплаты плотников (которое наблюдалось и по другим специальностям) ко второй половине XV в. объяснялось, по-видимому, падением курса денежной марки (с 1439 г. до конца 70-х годов XV в. – примерно на 40%) и общим повышением цен.

Кузнецы "на своем коште" в Бергслагене получали в конце XV в. 1 эре в день²⁶. Соответственно их общегодовой заработок равнялся 36 маркам. Но поскольку оплата в горнорудных районах вообще отставала от той, которая была принята в городах, городские кузнецы, возможно, могли заработать больше.

Если данные о поденной оплате дают хотя бы примерные ориентиры для определения заработка ремесленников (реже – производительности их труда), то сведения об оплате по тем ремеслам, где поденщина была редкой (а потому, как правило, не нормировалась), уводят нас в область логических предположений.

Устав стокгольмских сапожников запрещает подмастерьям дубить больше двух коровьих кож в год. Согласно данным историка шведского сапожного дела Э. Йефверта, из каждой такой кожи выходило 8 пар башмаков²⁷, т. е. одному подмастерью разрешалось заготовлять сырье всего для 16 пар обуви в год. Если вслед за С. Ханссоном считать, что число подмастерьев у каждого члена стокгольмского сапожного цеха соответствовало предписанному уставом максимуму (3 подмастерья) и, следовательно, в его мастерской ежегодно могло дубиться 6 шкур²⁸, то это означало производство 48 пар обуви в год. Однако нам неизвестно действительное количество подмастерьев, тем более у нецеховых мастеров; башмаки изготовлялись не только из коровьей кожи; формальные ограничения объема работы действовали только в сфере цехового ремесла, а в неорганизованных (преобладающих в то время) его сферах этот объем определялся возможностями труда и личными качествами мастера. Вследствие этих обстоятельств, приведенная выше норма выработки не может считаться сколько-нибудь объективной.

Несколько по другому пути пошел Э. Йефверт: изучив образцы средневековой шведской обуви, он пришел к заключению, что сапожник в то время мог делать в одиночку две пары башмаков в день²⁹. Согласно расценкам 1450-х гг. (самые дешевые башмаки – 2 эртуга), это давало ему 1 эре 1 эртуг в день, или около 50 марок в год. Но эти подсчеты также не могут претендовать на точность, поскольку: реальная производительность саложных мастерских (тем более тех, где были еще и подмастерья) нам неизвестна; за основу здесь взята цена самой дешевой обуви³⁰; не учтены затраты на сырьё.

Еще меньше известно о производительности труда в портновских мастерских. Согласно записи стокгольмской Памятной книги от 1485 г., портной Ханс Dene (или Dâme) взялся сделать два плаща с капюшонами (рясы)³¹, "один побольше и один поменьше", из 15 локтей (около 7,5 м) принесенного ему вадмаля. Заказчик явился к Хансу вечером (fredagx afftonen) и договорился, что плащи будут готовы утром следующего дня (ath kaapaner skuldo worda redha bittidan om morghonen, или j morgon billida). Пошив плаща из лейденского сукна стоил, согласно расценкам 1450 г., 6 эре³². Но лейденское сукно было дороже вадмаля, что учитывалось при определении платы за пошив: изготовление юбки из лейденского сукна стоило в это же время 6 эре, а из вадмаля – 4 эре³³, т. е. на ⅓ дешевле. Если считать, что при изготовлении плащей соотношение размеров оплаты было таким же, то портному Хансу причиталось 8 эре. А ведь плащи должны были быть изготовлены за время "с вечера до утра", т. е. примерно за 12 часов, за рабочий день. Правда, нам не известно, шил ли эти плащи Ханс в одиночку или с помощью подмастерьев, но в общем оплата портновского труда была высокой.

Согласно уставу портновского цеха, стригаль, претендующий на звание мастера, должен был обработать 8 локтей сукна "высшего качества" за 6 часов³⁴, а получить за обработку локтя такого (т. е. импортного) сукна он мог не более 6 пеннингов в 1546 г.³⁵ и, следовательно, 9 пеннингов – во второй половине XV в. Таким образом, поскольку в принципе за 6 часов труда стригаль мог заработать около двух эре, а за полный рабочий день – 0,5 марки, можно считать, что его труд также ценился высоко.

Некоторые предположения можно сделать о выработке и оплате носильщиков. 21 июня 1486 г. в стокгольмском магистрате слушалось судебное дело – спор о принадлежности меди, который был проигран жалобщиками благодаря свидетельству носильщиков: эти носильщики, в количестве 12 человек, сложили (на корабль?) 5 мес меди, после чего получили зарплату (therres arbeites lön)³⁶. Согласно "старым" расценкам таксы 1546 г., носильщики во второй половине XV в. получали за погрузку месы меди 3 эре, в том случае, если в месе было не более 4 шп (такой объем месы был, по-видимому, обычным)³⁷. За 5 мес носильщики получили 15 эре, т. е. около 1 эре 1 эртуга каждый. Переноска этих 5 мес вряд ли заняла целый день 12 носильщиков, и поэтому поденный заработок каждого из них мог быть и больше.

Но, с другой стороны, судя по уставу этого цеха в Стокгольме, носильщики обслуживали по преимуществу морскую торговлю, а зимой жизнь портов практически замирала. Кроме того, приезжие купцы иногда сговаривались и предлагали носильщикам грабительские условия оплаты. В 1491 г. носильщики Або бросили работу в порту и разошлись по домам, поскольку прибывшие из Данцига купцы платили им за разгрузку лэста ржи не 1 эре (как полагалось по "старым" расценкам), а ½ эре. Некоторые купцы вынуждены были отбыть со своими неразгруженными товарами, возник большой конфликт. Сам Стен Стуре в сопровождении епископа Магнуса и многих знатных дворян явился в магистрат и просил носильщиков успокоиться и вернуться к исполнению своих обязанностей³⁸. Окончание этого происшествия неизвестно; возможно, что носильщики и добились удовлетворения своих требований. Но, судя по всему, в общем их жизнь была нелегкой.

Таковы были примерные поденные заработки в нескольких важных отраслях городского ремесла. Говоря о них, следует отметить еще одно существенное обстоятельство – форму оплаты. Распространенная в рассматриваемый период практика безмонетных торговых расчетов нашла отражение и в натуральной оплате труда. Заработная плата прислуги и личных ремесленников включала в себя не только стол и жилье, но и предметы одежды – платье и обувь³⁹, и только часть оплаты выдавалась деньгами. Казенную обувь (иногда и платье) получали также лица, состоящие на городской службе⁴⁰. Подобная система касалась и свободного городского ремесла, что наиболее отчетливо выявляется на материалах поденной оплаты, в которую хозяйский кошт входил в качестве ½ или ⅓. Возможно, что ремесленники и в других случаях принимали часть оплаты натурой⁴¹. Но общей тенденцией в городском ремесле было стремление к монетным расчетам⁴², что отразилось на форме расценок и не могло не оказать воздействия на эволюцию форм обращения. Во всяком случае тот факт, что вплоть до конца XVI в. в монетном чекане Швеции преобладала мелкая монета, свидетельствует, в частности, и об особой потребности внутреннего рынка именно в мелких оборотных средствах, и здесь нельзя не видеть влияния роста розничных торговых операций, характерных прежде всего для городского ремесла.

Что касается расходов ремесленников, то здесь материал источников еще более ограничен, и только принципиальная необходимость выявить степень доходности ремесла побуждает нас к попытке анализа этого материала.

Прежде всего – какова была средняя норма расходов на питание в мастеровой среде? По этому поводу есть косвенные данные нескольких типов. Так, известна тюремная норма затрат на питание: согласно Стадслагу, если несостоятельный должник подвергался тюремному заключению, то кредитор обязан был выдавать на его содержание 2 пеннинга в день⁴³. Известна и высокая норма, представляющая собой ограбление ремесленника под видом патриархального обычая предоставлять ему пропитание: это размеры удержания за питание при поденной оплате: у строителей до 1 эре в день, у портных даже больше. Из устава мальмозских канатчиков 1412 г. известны также праздничные излишества того времени. Число членов цеха в уставе определено в 24 человека "и не больше", и новый член цеха обязан был угостить их 20 боченками (солонины?), 3 блюдами свежего мяса и элем "сколько следует"⁴⁴ (обычно выставлялась 1 бочка эля, но в значительно меньших по количеству цехах. Возможно, мальмозские канатчики выпивали и две бочки). В 60-х годах XV в. это угощение стоило бы новому мастеру до 13 марок⁴⁵, т. е. свыше 5 эре на каждого приглашённого, если бы собрались все 24 мастера, и по 2,7 эре – если бы они, по обычаям цеховых пирушек, пришли с женами.

Все названные материалы не могут дать представления о реальных, повседневных расходах ремесленника на питание. Вероятно, наиболее объективные данные по этому вопросу можно почерпнуть из горного устава 1347 г., где нормируется ежегодная выдача продуктов питания как квалифицированным, так и неквалифицированным горнякам на даларнских промыслах (подробнее об этом см. ниже, стр. 311). В переводе на цены тех же 60-х годов XV в. эти продукты стоили бы от 17 до 28 марок, т. е. 20 марок, по-видимому, было достаточно для удовлетворительного пропитания 5 человек мастеровой семьи среднего достатка. Соответственно пропитание одного человека в семье обходилось около 2,5 пеннингов (что почти в 10 раз меньше той суммы, которая вычиталась у несвоекоштного плотника или каменщика и только на 25% больше тюремной нормы). Конечно, размеры этой суммы колебались в зависимости от многих конкретных и трудноуловимых моментов, в частности и от того, имел ли ремесленник в городе (или его округе) подсобное хозяйство (огород, скотину и т. п.), а если имел – то в каком объеме и на каких условиях (на собственной или арендуемой земле и т. д.).

Первоочередной статьей расходов была также обувь и одежда. По данным Э. Йефверта, средневековый швед снашивал до 2-4 пар обуви в год⁴⁶. Три пары мужских, 3 – женских и 9 пар детских башмаков, сделанных из материала сапожника, обошлись бы в середине XV в. в 4-7 марок⁴⁷.

Что касается платья, то оно носилось значительно дольше, но и стоило гораздо дороже. Мужские брюки из импортного сукна, сшитые портным из своего материала, стоили до 1 марки; брюки из вадмаля, сшитые дома, обходились в 2 эре (3 локтя вадмаля по 2 эртуга за локоть). Юбка из вадмаля, сшитая дома, обходилась примерно в 5 эре (цена 7 локтей вадмаля)⁴⁸. Но вадмаль был самой "простонародной" тканью, поэтому одежда обходилась дорого, и уж во всяком случае не дешевле обуви.

Затраты на жилье учтены быть не могут, так как арендная плата за жилые помещения нам не известна⁴⁹, а частные дома были разными (но они использовались так долго, что многократно возмещали затраты на их возведение или покупку).

Что же касается мебели, то обычно она была столь примитивной, что не учитывалась в описях имущества даже сравнительно состоятельных горожан; утварь же, как и дом, хотя стоила дорого, но служила долго. Поэтому можно считать, что все указанные статьи расходов средней ремесленной семьи во второй половине XV в. примерно укладывались в 35-40 марок⁵⁰.

Даже эти условные расчеты показывают, что при всех колебаниях в оплате труда отдельных представителей рассмотренных нами ремесел, приобретение средств первой необходимости, рассчитанных на сохранение и воспроизводство рабочей силы ремесленника как квалифицированною специалиста, съедало подавляющую часть его заработка; исключение здесь могли составлять только немногие специалисты, да и то только в ювелирном, портновском, оружейном и т. п. ремеслах.

Значительная часть заработка ремесленника уходила на налоги: городской поземельный (от 1 эре до нескольких марок в год), малую подать, церковный налог, торговую пошлину, взносы на содержание преступников⁵¹, "щитовую" подать и т. д.⁵² Цеховые ремесленники, кроме того, несли материальные обязательства перед цехом.

Что же касается орудий и средств труда, то вследствие их примитивности и долгосрочности служения, в подавляющем большинстве случаев затраты на них практически могут не учитываться. Правда, в ряде ремесел использовалось дорогостоящее сырье, но его принадлежность мастеру учитывалась в цене готового товара.

При сохранении подобного характера экономической базы ремесленного производства (об изменении этого характера в рядовых отраслях ремесла нет никаких свидетельств), дополнительные вложения в нее были бессмысленными и вряд ли увлекали ремесленника. Уже из этого ясно, что возможности накопления денежных средств, имеющиеся в ремесле, были незначительными. Ограниченное результативностью непосредственного живого труда, ремесленное производство могло расширяться лишь за счет этого живого труда, т. е. реорганизации производственного процесса на началах кооперации путем привлечения дополнительных рабочих рук.

При дробности, атомистичности ремесленной собственности, труда и сбыта одним из естественных путей кооперирования труда было создание столь же дробных, разъединенных трудовых ячеек внутри отдельных мастерских за счет найма вспомогательной рабочей силы – подмастерьев.

2. Наемный труд в ремесленной мастерской

В социальном отношении ремесленный мастер, подобно свободному крестьянину, был мелким, самостоятельным производителем, соединенным со средствами производства, – лицом, совмещающим функции собственника, трудящегося и организатора производства. Характерно, что последняя функция ремесленника, как и крестьянина, распространялась, в чем мы могли убедиться, в первую очередь на его семью.

Вместе с тем характер специализированного ремесла как товарного производства предопределил наделение ремесленника новыми функциями. Во-первых, такой ремесленник был торговцем, так как самостоятельно сбывал произведенный им товар. Во-вторых, наемный труд, носивший эпизодический характер в крестьянском хозяйстве, в мастерской ремесленника становился правилом.

Проблема наемного труда в городском ремесле интересна и в связи с развитием самого городского ремесла, и как часть общей проблемы наемного труда при феодализме. Масштабы применения наемного труда, его соотношение с трудом личным, место наемного работника в процессе производства, размер прибавочного продукта, взаимодействие форм наемного труда и воспроизводства, правовое положение работника – вот те вопросы, из которых складывается характеристика наемного труда в городском ремесле; к сожалению, они же принадлежат к числу наименее освещенных в источниках.

Сказанное относится прежде всего к числу подмастерьев. Оно совсем не может быть выявлено по документам провинциальных городов, и даже стокгольмские

Памятные книги, наиболее подробно и разносторонне фиксировавшие городскую жизнь, называют очень мало подмастерьев (а по некоторым ремеслам их вообще не называют). В числе тех специальностей, где подмастерья называются, соотношение их числа и числа мастеров выглядит следующим образом:

Судя по этим цифрам, даже в весьма важных и распространенных городских ремеслах трудом подмастерьев пользовались лишь немногие мастера. Правда, некоторые данные говорят о том, что на самом деле подмастерьев было больше. Так, их права и обязанности трактуются во всех цеховых уставах, что было бы бессмысленным в том случае, если бы речь шла об исключительном положении. При некоторых цехах возникли организации подмастерьев, что также косвенно свидетельствует об их количестве. Наконец, в ряде цеховых уставов оговаривается наибольшее число подмастерьев у каждого мастера: три – у сапожника, два – у ювелира (и еще 1-2 – на время выполнения большого и срочного заказа), один – у мясника, один – у каменщика (не постоянно, а в случае необходимости)⁵⁴ и т. д. Возможно, что в среде цеховых (наиболее состоятельных) ремесленников, живущих в самых крупных городах, каждый мастер действительно как-то добывал себе подмастерьев в количестве, предусмотренном уставом. Но, во-первых, и это количество было совсем небольшим. Во-вторых, свобода отправления профессионального ремесла в деревне и отсутствие цехов в подавляющем большинстве городов страны давали обученному ремесленнику широкие возможности для самостоятельной деятельности; весьма вероятно поэтому, что в мелких и даже средних городах постоянных подмастерьев было совсем мало.

Такое положение многое объясняет в характере шведских цехов, в частности их доступность для подмастерьев: последних не только едва хватало для восполнения естественной убыли мастеров, но, по-видимому, они чаще всего и происходили из той же местной ремесленной среды.

Малочисленность подмастерьев является важным штрихом и для характеристики городского ремесла: она свидетельствует о количественном преобладании в нем универсального и квалифицированного труда, что неизбежно влекло за собой низкие прибыли, медленное накопление средств и, следовательно, отсутствие заметных возможностей для расширенного воспроизводства. Еще более убеждает в таком выводе практика использования подмастерьев, т. е. то место, которое они занимали в трудовом процессе.

Институт подмастерьев был рожден тремя различными обстоятельствами: необходимостью воспроизводства ремесленных мастеров, производственно-технологической обусловленностью и потребностью в дополнительной рабочей силе. При специфическом характере ремесленного производства только первое из названных обстоятельств было для него абсолютным правилом, поскольку оно являлось одним из главных, основополагающих и очевидных условий этого производства. Что же касается второго и третьего факторов, то их воздействие не было всеобщим, а определялось конкретными условиями труда и сбыта в каждой отрасли ремесла и даже в каждой отдельной ремесленной мастерской.

Производственно-технологическая обусловленность применения наемного труда возникала в тех случаях, когда вследствие специфики процесса изготовления продукта мастер не мог осуществить этот процесс в одиночку (и не находил подходящих рабочих рук в семье). Классическим примером такого рода являлось ремесло кузнецов-литейщиков или занятых горячей поковкой: такому кузнецу обязательно требовался подсобник для раздувания мехов и был весьма желателен второй подсобник – для подхвата и грубой отбивки изделия⁵⁵. Другой пример – строительные ремесла, где выполнение объемного заказа было невозможно без применения вспомогательного труда (особенно у каменщиков, имевших дело с быстро застывающим раствором). Здесь наемный работник мог не обладать высокой квалификацией, так как в его задачи входили единообразные, простейшие операции. Не случайно в цеховых уставах указанных ремесел ученикам отводится не меньше места, чем подмастерьям.

Но при тогдашней технике и технологии ремесленного производства подобные примеры были редкостью, и в подавляющем большинстве случаев мастер мог сам справиться с изготовлением своего изделия. Поэтому подмастерье использовался обычно как равноправный или почти равноправный соучастник производства в ремесленных мастерских. Прямых свидетельств об этом мало; известно только, что сапожные подмастерья самостоятельно шили башмаки⁵⁶ и наравне с мастером закупали кожу и кору⁵⁷, что подмастерья мясников производили как закупку, так и продажу мяса⁵⁸. Но зато есть косвенные данные, позволяющие прийти к заключению о самостоятельных технологических функциях подмастерьев. Одно из них – это непременное требование высокой квалификации подмастерья.

Цеховые уставы предписывают, что нанимать можно лишь такого работника, который прошел срок ученичества, имеет хорошую репутацию и является законнорожденным. Нужда в работниках была столь велика, что многие мастера пренебрегали двумя последними указаниями. Так, некоторым сапожникам приходилось платить штраф за то, что они предлагали работу любому "парню, который ездит по городу и деревням и делает башмаки"⁵⁹. Этот пункт из устава сапожного цеха показывает, что, помимо тех работников, которые прошли ученичество на глазах у мастера, сдали соответствующий экзамен и затем остались у этого же или соседнего мастера в качестве подмастерья (вероятнее всего, эти "оседлые" подмастерья были выходцами из местной мастеровой среды), существовала еще категория "бродячих" подмастерьев, но их найм обставлялся и большими строгостями⁶⁰. При всех условиях квалификация подмастерья была обязательной и настолько высокой, что подмастерье вполне мог "работать на себя" (запретами такого рода работы в мастерской хозяина пестрят цеховые уставы)⁶¹.

Вдова мастера, стремящаяся сохранить ремесло мужа, часто выходила замуж за подмастерья. Устав пекарей прямо предписывает, что "если какая-либо сестра в этом ремесле захочет после смерти своего мужа снова вступить в брак, то пусть она возьмет в мужья работника, который проработал здесь в городе в течение трех лет как подмастерье и на которого ей в этом ремесле всего лучше положиться"⁶². Брак вдовы мастера с подмастерьем "из этого же ремесла" рассматривается как один из желательных вариантов и в уставе цеха каменщиков⁶³. Столь же обычным делом был брак подмастерья с дочерью или сестрой мастера⁶⁴. Наконец, во многих случаях подмастерья были отделены от звания мастера лишь обрядом вступления в цех⁶⁵.

Подготовленность подмастерья к самостоятельной деятельности могла быть приобретена только благодаря непосредственному участию во всех стадиях трудового процесса, осуществляя который мастер и подмастерья образовывали некую простую кооперацию. Поскольку технологической необходимости в такой кооперации не было, ее возникновение могло определяться только размерами производства, точнее – товарным его характером.

Однако однажды возникнув, кооперация, основанная на простом количественном разделении труда, неизбежно перерастала в кооперацию, основанную на разделении функций. В этой же сапожной мастерской на подмастерье лежала обязанность дубить кожу (предписания о порядке дубления кожи в цеховом уставе сапожников адресованы только подмастерьям)⁶⁶. Бондари посылали за древесиной своих подмастерьев⁶⁷. Но зато портные закупали сырье сами (напомним, что в Стокгольме, где был цех портных, последние шили по преимуществу из импортного, т. е. дорогого сукна). У пекарей закупками зерна также ведали мастера⁶⁸, а подмастерья ювелира могли покупать сырье только в присутствии хозяина⁶⁹. Наконец, сбытом изделий занимались по преимуществу сами мастера⁷⁰.

Получается, что, нанимая подмастерья, мастер использовал его на любых видах работ, но прежде всего закреплял за ним подсобные или подготовительные операции; в их число входила и закупка сырья – в тех, однако, случаях, когда сырье не было дорогостоящим или сложным. Поэтому разделение труда внутри ремесленной мастерской того времени также было не технологическим, а количественным и предметным.

Мастер по-прежнему остается непосредственным производителем, но он избавляется от наиболее грубых операций и, кроме того, при увеличившемся (вследствие применения дополнительного труда) объеме продукции вынужден уделять больше времени организации труда и сбыту товаров, который сосредоточен в его руках. Таким образом, если развитие товарного ремесла приводило к складыванию кооперации, в которой мелкий капитал мастера господствовал над трудом подмастерьев⁷¹, то логика дальнейшего развития этой кооперации вела уже к отделению мастера от трудового процесса. Однако поскольку определяющим фактором здесь могло быть только "постоянно расширяющееся массовое производство", которое, в свою очередь, зависело от величины функционирующего капитала и технических возможностей труда⁷², эта тенденция в шведском городе к концу XV в. не привела к сколько-нибудь заметным результатам. Найм работников в городском ремесле того времени не столько имел целью получение прибыли, сколько был средством ведения производства на началах товарности, средством для выработки того необходимого минимума изделий, который позволял мелкой ремесленной мастерской сохранять самостоятельное положение на городском рынке. Именно поэтому большинство уставов определяет число подмастерьев "мерой необходимости", и именно поэтому в условиях сравнительно узкого рынка для шведского городского ремесла число подмастерьев было там столь незначительным. Вследствие этих же обстоятельств социальный статус подмастерьев в рассматриваемый период был двойственным: они уже наемные работники, но еще будущие мастера, люди той же социальной среды. Это именно та стадия развития наемного труда в городском ремесле, о которой писал Ф. Энгельс, характеризуя структуру немецкого бюргерства накануне Крестьянской войны: подмастерья временно "стояли вне официального общества и по условиям жизни настолько приближались к пролетариату, насколько это было возможно при тогдашнем состоянии промышленности и господстве цеховых привилегий; однако в то же самое время, в силу тех же цеховых привилегий, почти все они были будущими бюргерами и цеховыми мастерами"⁷³.

Эта двойственность положения подмастерья проявлялась во всех условиях его труда и жизни. Как наемный работник он эксплуатировался своим хозяином-мастером. Согласно уставу шорных подмастерьев, "тот работник, который служит за плату, обязан работать до 9 часов вечера и начинать (вставать?) в 3 часа утра"; день, в который этот распорядок был нарушен, не оплачивался⁷⁴. За вычетом времени трапез и т. п. это составляло до 17 часов труда в теплые сезоны.

Зимой продолжительность рабочего дня была гораздо короче, хотя мастера требовали, чтобы подмастерья трудились при свечах⁷⁵. Впрочем, трудовой день подмастерья вряд ли был намного длиннее, чем у рядового мастера.

Подмастерья нанимались на вольном рынке, но, в отличие от поденщиков, не на произвольные сроки, а на полгода, чаще на год. Обычные "законные дни" найма приходились, соответственно, на весну и осень (например, на "третий день пасхи" и Михайлов день – 29 сентября), и соблюдение сроков найма и служения было обязательным как для подмастерья, так и для мастера⁷⁶. Эти условия договора о найме подмастерьев приближали их по положению к домашней прислуге, порядок найма которой нормируется в Стадслаге⁷⁷. Сходными оказываются и другие условия: недопустимость переманивания подмастерьев⁷⁸, обязательная выдача им в срок заработной платы⁷⁹, проживание их в доме хозяина и на хозяйском коште⁸⁰, вычеты из заработной платы за пропущенные рабочие дни⁸¹; возможно, что подмастерья, как и слуги, должны были за месяц до окончания срока предупреждать хозяина об уходе (так же должен был поступить хозяин, собирающийся расстаться с работником).

Но есть и некоторые различия. Так, мастера особенно следили за тем, чтобы подмастерье не служил двум хозяевам или не помогал в работе подмастерью другого хозяина⁸². Они много говорили о недопустимости насильственного найма и удержания подмастерьев на работе (т. е. о недопустимости применения к ним принуждения к труду, принятого в отношении бедного или бездомного люда)⁸³; штрафы-вычеты из зарплаты у слуг предусматривались лишь в случае их болезни, у подмастерьев же – и за несоблюдение продолжительности рабочего дня или другое "пренебрежение работой"⁸⁴; подмастерью строго запрещалось "работать на себя" в хозяйской мастерской вообще, используя хозяйский материал – особенно⁸⁵; при найме подмастерьев иногда предусматривался испытательный срок (у портных, например, двухнедельный)⁸⁶; наконец, подмастерье должен был предъявлять свидетельства не только о своей квалификации, но и о "законности" своего рождения⁸⁷. Таким образом, хотя на подмастерьев распространялись общие предписания о найме работников, они все же рассматривались как более привилегированная, даже избранная часть этого контингента, но зато должны были удовлетворять и более высоким требованиям в смысле квалификации, трудовой дисциплины и даже происхождения.

Заработная плата подмастерьев составлялась из двух частей: натурального содержания (стол и помещение) и денежной оплаты, производившейся главным образом наличными⁸⁸. Об условиях содержания подмастерьев ничего неизвестно; вероятно, по обычаям того времени стол был общим с семьей хозяина, так как никаких особых оговорок о питании в условиях найма подмастерьев не содержится. Денежная оплата обычно выдавалась "под расчет" в день окончания срока договора, что использовалось мастерами для всякого рода злоупотреблений: неполного расчета и даже удержания всего жалованья, иногда с целью насильственного оставления работника⁸⁹; в этих случаях подмастерье мог требовать вмешательства городских и цеховых властей⁹⁰. Из жалованья удерживались различные штрафы, которые налагались не только за прогулы, нарушение сроков договора или небрежность в работе, но и за непочтительное отношение к мастеру, причем в цеховых ремеслах часть штрафа поступала в цеховую казну, а в случае вмешательства городских властей – городу⁹¹.

Сведения о размерах жалованья подмастерьев в ремесленных мастерских единичны. В частности, когда магистрат Йёнчёпинга решил в пользу подмастерья Йена Магнуссона иск о невыплате ему полугодового жалованья (thiænisto løn) портным Андершем, то речь шла о 20 эре (1459 г.)⁹²; следовательно, полный рабочий год позволил бы Йену получить 5 марок наличными⁹³. Хозяйский кошт портных приравнивался к половине заработной платы⁹⁴. Даже если отбросить оплату помещения, годовой заработок Йена был примерно в 5-6 раз меньше среднего заработка портного-мастера. Согласно расценкам строительных работ Нючёпинга от 1365 г., подмастерья-каменщики получали ⅔ (а подручные – половину) оплаты мастеров⁹⁵.

Судя по этим данным, со второй половины XIV и до конца XV в. оплата подмастерьев была сравнительно высокой, хотя, конечно, она могла варьироваться в зависимости от положения отдельных ремесел. Наблюдавшийся тогда дефицит рабочей силы, способствовавший повышению ее цены, ставил подмастерьев в относительно выгодные условия. Но это означало, что излишнее рабочее время, которое мог присваивать мастер, его прибыль и, следовательно, возможность накопления капитала и расширения производства были ничтожными.

Система найма подмастерьев (непроизвольность и сравнительная длительность сроков найма, запрет дополнительных приработков и др.) показывает, что денежные отношения еще не стали единственными отношениями между подмастерьями и их нанимателями и что зависимость ремесленных подмастерьев от мастера была не столько экономической, сколько личной. Эта личная зависимость проявлялась в своего рода прикреплении подмастерьев к мастерам, в подчинении подмастерья мастеру не только как хозяину мастерской, но и как главе дома.

Хозяин был "кормильцем" подмастерья⁹⁶, давал ему стол и ночлег в своем доме, следил за его нравственностью (в частности, не разрешал проводить ночь вне дома⁹⁷), регулировал посещение им пирушек. Подмастерье же должен был быть послушным, "не ругать хозяина дурным словом"⁹⁸ и т. п. Мастер стремился ограничить личные права работника, вторгнуться в его быт, во все стороны его жизни. По существу это и были отношения личной зависимости, при которой каждый работник как бы принадлежал конкретному хозяину⁹⁹. Прикрытые одеянием семейного быта, эти отношения были формой "патриархальной, скрытой эксплуатации, с сопутствующими ей благочестием, привязанностью к домашнему очагу, добродетелью и ограниченностью..."¹⁰⁰.

Но отношения между мастерами и подмастерьями в реальной действительности далеко не всегда напоминали идеалы семейного бюргерского быта: заболевший подмастерье сам расплачивался с лекарем¹⁰¹, приглашение подмастерья на пирушку в некоторых ремеслах приравнивалось к приглашению "дурной женщины"¹⁰². Мастера били своих подмастерьев и учеников, а для поддержания своей власти использовали органы цехового и городского управления. В свою очередь, подмастерья подчас воровали у своих хозяев и вступали с ними в жестокие драки (причем не только в ответ на рукоприкладство мастеров)¹⁰³. Не была столь уж неясной для них и "тайна угнетения", прикрытая личными, "домашними" связями.

Интересные данные об экономических требованиях подмастерьев содержит упомянутый договор между подмастерьями и мастерами в ремесле шорников – поясников и сумочников (1437 г.). После пункта о работе подмастерья с 3 до 21 часа следовал еще какой-то текст, который был стерт и заменен следующим: "Тот работник, который служит за плату, должен работать при свечах 14 дней до дня св. Михаила (29 сентября) и 14 дней после пасхи"¹⁰⁴. Очевидно, что поскольку время работы подмастерья лимитировалось продолжительностью дня и, следовательно, в зимние дни было намного короче, мастера, стремясь продлить интенсивный трудовой сезон, вводили работу при свечах; нормирование се сроков и стало одним из пунктов соглашения шорных подмастерьев с мастерами, самым ранним свидетельством о борьбе шведских подмастерьев с мастерами из-за продолжительности рабочего дня¹⁰⁵.

Большой интерес представляет еще один пункт рассматриваемого договора, где подмастерья требуют регулярного предоставления каждому из них отпуска в размере четырех дней в году (четырех раз в год?), с тем чтобы они могли идти на это время "туда, куда хотят", и с оплаченным содержанием (в размере 6 любекских пеннингов)¹⁰⁶. Этот пункт также чрезвычайно важен, как первое свидетельство о борьбе наемных работников в Швеции за оплаченный отпуск; но примечательно, что этот пункт – единственный из всего договора – написан по-немецки: по-видимому, он был привнесен сюда бродячими подмастерьями, выходцами из немецких городов.

Важным элементом борьбы подмастерьев с мастерами стало создание ими своих организаций в шорном, сапожном, кузнечном и, возможно, в других ремеслах. Следы организации подмастерьев в уставах сапожных и кузнечных мастеров¹⁰⁷ показывают, что одним из центральных моментов этих объединений, так же как и объединения шорных подмастерьев, было право на свою пирушку, – своеобразный способ самоутверждения и закрепления единства¹⁰⁸. Но это было единение подмастерьев каждого отдельного ремесла, своего рода корпорация подмастерьев, пристроенная к корпорации мастеров и, подобно последней, враждебная "чужакам": именно такой тип отношений прокламируется в уставе шорных подмастерьев.

Недостаток подмастерьев частично возмещается за счет учеников (которые в документах иногда называются также dreng – подмастерья). Судя по уставам, ученичество было распространено во всех ремеслах. Его сроки варьировались в зависимости от сложности приобретаемых навыков, но в общем были значительными: 4 года у каменщиков и ювелиров, 3 года – у бондарей, год – у пекарей и по усмотрению мастера (до получения учеником квалификации) – у мясников¹⁰⁹. Поступая к мастеру¹¹⁰, ученик должен был устроить за свой счет пирушку для всех мастеров данной специальности, а затем в течение всех лет обучения¹¹¹ "служить за башмаки и одежду" (причем, как подчеркивается в уставах, одежду только из вадмаля)¹¹². Кроме того, ученики, как это полагалось, получали стол и ночлег в доме мастера, который считался их "хозяином и отцом по учению" и был обязан проявлять к ним "доброе отношение"¹¹³.

Однако, судя по тем крайне ограниченным сведениям, которые сохранились в источниках, положение учеников в доме мастера было еще более далеким от патриархального идеала, чем положение подмастерьев. Учеников не всегда кормили досыта¹¹⁴, но главное – то, что мастера стремились использовать учеников как даровых работников. В цеховых уставах постоянно подчеркивается тот рубеж в положении ученика, после которого он может служить за деньги, а хозяин обязан выдавать ему эти деньги. Однако хозяева не спешили проводить экзамен: у мясников он назначался "по усмотрению мастера", пекари штрафовали не сдавшего экзамен ученика и продлевали срок ученичества¹¹⁵. Ювелиры, которые в § 5 своего устава определяли срок ученичества в 4 года, в § 42 того же устава исчисляли его уже в "6 лет, не меньше"¹¹⁶. А портные (устав середины XIV в.) принуждали всех лиц, пришедших "из чужих земель или других городов" и стремившихся попасть в их цех, служить в этом цехе в течение года на положении ученика (ffor läriunghe)¹¹⁷. Все это позволяет видеть в ремесленных учениках скрытых подмастерьев, т. е. даровых работников, связанных с хозяином отношениями тяжелой личной зависимости.

Система принуждения, бытовавшая в отношении учеников, использовалась мастерами и для увеличения числа реальных подмастерьев: после окончания срока обучения ученик обязан был в течение года служить тому же мастеру "за деньги"¹¹⁸ (и из жалованья этого нового подмастерья мастер вычитал затраты на пирушку мастеров и вступительные взносы, если он сделал их в свое время вместо ученика).

Но хотя эксплуатация учеников, безусловно, имела место, в целом институт ученичества в то время, как и институт подмастерьев, еще не вышел из той стадии, когда он, как правило, воспроизводил не наемный труд, а самостоятельных мастеров.

3. Формы сбыта и их связь с организацией труда

Как это было обычным в средние века, производство шведских городских ремесленников территориально и функционально было объединено с торговлей. Продукция большинства ремесленников сбывалась в их мастерских-лавках. Обычно они располагались впереди дворов (gatubod), окнами на улицу, составляя вместе с торгом, вокруг которого теснились ремесленные слободы, центр городской торговли¹¹⁹. Только в тех случаях, когда противопожарные и другие задачи городской жизни, а также удобства производства не позволяли ремесленникам располагать свои лавки-мастерские в пределах внутренних городских стен, их выносили на окраины (например, кузни, мастерские половичников и т. п.).

Названия улиц, примыкающих к центральной, торговой площади городов, зачастую происходили от наименований населявших их ремесленников, что указывает на определенную производственно-торговую специализацию улиц, характерную для средней стадии городской торговли¹²⁰. Хотя (как видно из материалов по истории стокгольмских улиц, собранных Ф. де Бруном, и из многих фактов соприсяжничества соседей – представителей различных специальностей) профессиональная специализация улиц в XIV и особенно в XV в. уже не была абсолютно выдержанной, складывание торгово-профессионального универсализма улиц, характерного для высшей стадии городской торговли, существенного значения для развития рынка не имело вследствие малого объема площади, занимаемой шведскими городами в рассматриваемый период. Витриной (и рекламой ремесла) служили окна мастерских, где выставлялись образцы изделий. Получение права "открыть окно" означало разрешение заниматься в городе ремеслом, и за это полагалась уплата определенного налога (fønsterore), как и за право держать gatubod.

В источниках упоминаются и лавки другого типа. В 1492 г. вдова ювелира Отто продала свою недвижимость: два двора и 5 лавок: "старую лавку" около того "старого дома в котором она сама живет" в "западной стороне", вместе с "угловой лавкой" (hörnboden) около рынка, уличную лавку (gatabodh) с погребом – на западном рынке, около дома купца Магнуса, уличную лавку у восточного входа на рынок, лавку за воротами и т. д.¹²¹ Конечно, Отто был богатым человеком, но все эти лавки вряд ли служили и мастерскими; скорее всего, под мастерскую использовалась "старая лавка" около жилого дома, а в остальных помещениях производилась торговля. Но данные о лавках ремесленников, использовавшихся именно с торговой целью, относятся лишь к ювелирам¹²². Остальные ремесленники продавали свои товары как в мастерских, так и на открытых рядах рынка (функционирующего в обычные базарные дни до полудня, а в ярмарочные – позднее). С места на рынке также взималась подать. Возможно, что какая-то часть ремесленников прибегала и к торговле вразнос на улицах (kramhandeln), против которой протестовали городские власти¹²³.

Вследствие малочисленности и недифференцированности сведений о конкретных рыночных связях ремесленников выявить роль свободного сбыта в отдельных отраслях ремесла очень трудно. Наибольшие возможности здесь имели товары массового потребления: продукция мечников, ножевщиков и ноженщиков, бочаров, литейщиков-котельников, шорников, пекарей, мясников, расценки на изделия которых почти не предусматривают форму предварительного заказа. Вероятно, в аналогичном положении находились изготовители деревянной обуви, дубильщики, канатчики, гончары и некоторые другие специалисты. Характерно, что в числе этих ремесленников присутствуют как те, которые из-за узкой специализации или специфичности рынка сбыта почти не были представлены в деревне, так и те, которые были представлены по преимуществу именно в деревне (вследствие удобства отправления данного ремесла в рамках домашнего хозяйства). Объединяющим моментом для этих разнородных специалистов была узость номенклатуры товаров и максимальная стандартизация изделий, определяемая простотой технологии производства.

Сведения о свободном сбыте имеются и по другим ремеслам. Черные кузнецы-ковали могли сбывать таким образом топоры, гвозди и листовое железо, столяры – сундуки, поясники – различные сумки и ремни, слесари – замки и шпоры¹²⁴ и т. д.

В марте 1491 г. стокгольмский магистрат разбирал дело о воровстве, в котором участвовали несколько школяров (tywffuana, aff scholan ware). Эти школяры зашли в мастерскую (gatabodh) покойного сапожника Лауренса Ханссона. Его вдова предложила им купить 10 пар сделанных Лауренсом башмаков, а школяры их украли¹²⁵. Эта история (трагический финал которой был предупрежден благодаря вмешательству skolamesteren) показывает, что сапожники делали башмаки более или менее значительными партиями, т. е. рассчитывали на свободный сбыт¹²⁶. Такой сбыт был распространен в этом ремесле благодаря тому, что, как явствует из номенклатуры сапожных изделий, последние удовлетворяли нужды самых различных общественных групп, тем более что потребности в обуви были велики, прочность ее – низкой, а в домашних условиях кожаная обувь почти не производилась.

О возможности свободного сбыта у ювелиров свидетельствует предписание цехового устава золотых дел мастеров о наказании члена цеха, вытеснившего своего собрата с его места на рынке (ярмарке)¹²⁷. О свободной, не предусмотренной заказом продаже изделий различного ремесла свидетельствуют и отдельные упоминания о сделках такого рода в городских книгах.

Однако свободный городской рынок был узок, и не случайно многие городские ремесленники (даже члены цехов) уезжали на длительные сроки (год и больше) в деревню или за границу, где искали лучших возможностей сбыта. Сведения такого рода содержат уставы кузнецов, портных, сапожников, бочаров, даже ювелиров¹²⁸; подобная практика должна была иметь еще большее распространение среди неорганизованного ремесла.

Поэтому не вызывает удивления тот факт, что подавляющая масса городских документов говорит о другой форме сбыта – по заказу потребителей. Конечно, работа на заказ могла получить большее отражение в источниках, поскольку она в ряде случаев сопровождалась устным или письменным договором между мастером и заказчиком. Но дело здесь, по-видимому, не столько в характере источников, сколько в том, что работа на заказ в шведских городах XIV-XV вв. была действительно очень распространенной.

Во-первых, она была практически единственной формой труда и сбыта в сравнительно редких, немассовых профессиях: у стригальщиков и стекольщиков (расценки оплаты по их ремеслу исходят из количества локтей обработанного сукна или стекла)¹²⁹, у художников и скульпторов (выполнявших преимущественно заказы церковных учреждений и короны, а также крупных феодалов и отчасти городов), у пороховщиков и пушкарей (работавших в основном по городскому и государственному заказу)¹³⁰.

Во-вторых, эта форма труда и сбыта была чрезвычайно распространена в таких важных городских ремеслах, как портновское, кузнечное, слесарное, столярное, оружейное, ювелирное¹³¹ и др. Она была представлена и в тех отраслях городского ремесла, продукция которых имела наибольший выход на свободный рынок. Вследствие характера источников здесь превалируют сведения о городском заказе (в частности, на изделия бондарей, литейщиков, канатчиков, медников, галошников и др.¹³²), но есть упоминания и о заказе частном, например о забое мясниками скотины заказчика¹³³, об оплате литейщиков, работающих из металла заказчика¹³⁴, о запрете медникам обслуживать "гостей" и вообще негорожан изделиями из своей меди (это также подразумевает наличие и другого вида работы – из материала заказчика)¹³⁵ и т. д. Как правило, заказ принимался и выполнялся в мастерской ремесленника, лишь в отдельных случаях – па дому у заказчика. Так, в добавлении от 1499 г. к уставу сапожного цеха Стокгольма специально оговорено, что ни один член цеха не должен "идти к какому-либо бюргеру в городе [с тем], чтобы делать свадебные башмаки (bruda schoo) в его доме", под угрозой штрафа в фунт воска за каждое нарушение этого правила¹³⁶. По-видимому, поскольку работа на дому у заказчика была менее подконтрольной, она как-то ограничивалась, особенно там, где возникли цехи. Не случайно портные (устав 1501 г.) требовали от молодого мастера, чтобы он в течение первого года размещал свое рабочее место таким образом, чтобы все могли видеть, как он работает¹³⁷. Кроме того, самостоятельным, особенно семейным, ремесленникам работа на дому у хозяина могла быть невыгодна, поскольку хозяйский кошт приравнивался к 7г или 7з оплаты.

Работали ремесленники как из своего сырья, так и из материала заказчика. Оговорки по поводу принадлежности сырья, имеющиеся в цеховых уставах и расценках, применяются только в отношении цены готового товара. Разумеется, здесь были и исключения, но они определялись характером самого производства: например, стекольщики, пивовары, пекари пользовались только своим сырьем¹³⁸ (как, вероятно, и бочары, которые специально закупали бочарную древесину), а строители, наоборот, работали по преимуществу из материала заказчика (но о строителях речь будет ниже).

Работа на заказ различалась также и по масштабам. Наряду с краткосрочными, небольшими заказами, поступающими, как правило, от частных лиц, ремесленники выполняли и большие заказы, требующие длительной работы. Такие заказы исходили обычно от крупных заказчиков (властей, церковных учреждений и т. п.) и оформлялись договором в присутствии свидетелей.

Интересные сведения о таких договорах сохранились в Памятных книгах Стокгольма. Первая запись (от 14 мая 1488 г.) касается "кузнеца фру Элины" (по-видимому, речь идет о кузнеце, работавшем для алтаря св. Елены в городском соборе)¹³⁹ и гласит, что "если будет обнаружено в его (т. е. этого кузнеца. – А. С.) кузне или [по его] работе, что он работал и а кого-то другого, нежели фру Элин", то должен будет заплатить ей за это штраф, согласно кузнечному уставу¹⁴⁰. Аналогичная запись сделана 11 июня того же года в отношении кузнеца из подворья [церкви] "святого Эрьяоа", хотя и без упоминания о "его кузне"¹⁴¹. Очевидно, что в обоих случаях речь идет о ремесленниках, подрядившихся сделать определенную, достаточно длительную работу по заказу церковных учреждений и обязанных в течение срока исполнения заказа отказаться от всех других видов работ, кроме той, на которую они подрядились. В уставе стокгольмских кузнецов, на который ссылается "фру Элин", предписаний такого рода не имеется. Нечто похожее есть в уставе каменщиков (§ 20), запрещающем членам цеха наниматься "на большую работу", чем та, которая может быть выполнена в полагающийся срок¹⁴².

Вероятно, в других ремеслах также существовали пусть неписаные, но твердые обязательства перед заказчиком в отношении срока работы, а также (как это было в случае с "кузнецом фру Элины") использования материала заказчика. Во всяком случае, очевидно, что рядовой ремесленник, нанятый по такого рода договору для выполнения большого заказа, как бы поступал (вместе со своей мастерской) в полное распоряжение заказчика. При таких условиях исполнение длительных заказов отчасти смыкалось с трудом по найму – в его патриархальной форме, характеризующейся наличием у исполнителя собственных средств производства и инструментария.

Судя по источникам, большие заказы для городского ремесла в целом были мало характерны. Тем более, по-видимому, не следует преувеличивать роль в развитии городского ремесла и рынка крупных заказчиков – города, государства и церковных учреждений, заказы которых занимали сравнительно узкий круг городских ремесленников.

Наибольшее количество сведений о городских и государственных заказах содержится в финансовых отчетах стокгольмского магистрата. Из этих материалов видно, что городские заказы из года в год выполняли одни и те же лица, причем, судя по размерам их оплаты, некоторые из них фактически обслуживали только город¹⁴³. В течение 1460-1467 гг. город обращался к услугам двух грубых кузнецов, которые выполнили в общей сложности 8 заказов и получили за работу: Юхан Хакенссон (1462, 1465-1467 гг.) – 65,5 марок; Хинрик Юте (1460-1461 гг.) – 43 марки (и город остался должен ему за 8 бочек железа)¹⁴⁴. В течение этого же времени город постоянно пользовался услугами слесаря Бенгта, выполнившего 11 заказов на замки и прочую работу и получившего всего около 42,5 марок¹⁴⁵. В 1462-1463 гг. некая Анна Фемерлинг поставляла городу свечной воск, свечи (и оказывала некоторые мелкие услуги), за что получила от города 6 марок¹⁴⁶.

Помимо этого, город делал эпизодические заказы (реже – закупки) отдельным ремесленникам: слесарям¹⁴⁷, кузнецам¹⁴⁸, ювелирам, галошнику, двум медникам, мельнику, ножевщику, портному¹⁴⁹, бондарю, канатчику, сапожнику (на одну пару башмаков), стекольщику, художнику¹⁵⁰ и др., а также держал на постоянной службе писцов, двух бочаров (которые работали не по специальности, а исполняли функции надзирателей за мерами и весом), весовщиков, шкиперов, боцманов и матросов, оружейников и кирпичников (обслуживавших городские мастерские) и т. п.

Среди перечисленных специальностей, занятых изготовлением предметов широкого потребления (а потому важных для города и занимавших там большое число мастеров), ремесленники, постоянно или эпизодически использовавшиеся на городских работах, составляли абсолютное меньшинство. По-видимому, так же обстояло дело с государственными работами (о которых нам известно очень немного).

Однако так было именно в сфере изготовления товаров широкого потребления. Наряду с этим в городах существовал ряд отраслей, в развитии которых на том этапе заказы города, государства, церковных учреждений и феодалов играли решающую роль. Здесь следует назвать, во-первых, ювелиров, художников, скульпторов, стекольщиков и представителей других отраслей производства, соприкасавшихся с искусством (оружейников, граверов, токарей), чье развитие "питала светская и церковная роскошь"¹⁵¹. Во-вторых, несомненно значительную роль сыграли заказы города, государства и наиболее имущих групп населения в развитии строительного дела, особенно ремесла каменщиков.

Хотя работа каменщиков, как и всех строителей, оформлялась © виде работы на заказ, но по существу мы здесь сталкиваемся с той формой заказа, которая тесно смыкалась с наймом; это, естественно, определялось самой спецификой строительного дела, в котором реализация продукта труда происходит непосредственно в момент самого труда.

Строители – каменщики и плотники ((особенно корабельные плотники) – по роду своей специальности не нуждались в собственной производственно-сбытовой ячейке – мастерской: рабочее место, как и материал, предоставлял им заказчик¹⁵². Найм на строительные работы оформлялся договором: в стокгольмской Памятной книге от 26 июня 1486 г. есть запись о присуждении плотника Олафа к штрафу в 3 марки за то, что он нарушил договор с заказчиком¹⁵³. Договор здесь обозначен термином stadga (устав, предписание), из чего и следует, что он был официально оформлен.

О содержании такого договора можно судить по § 20 и 21 устава стокгольмских каменщиков¹⁵⁴. Так, мастер-каменщик был обязан брать только такой заказ, который мог выполнить в установленное время, а также соблюдать точные сроки выхода на работу. Нарушение первого условия влекло за собой штраф цеху и какое-то возмещение заказчику – "по усмотрению и просьбе" последнего. Если же каменщик не выходил на работу в установленный день, то заказчик освобождался от обязательств в отношении нерадивого мастера и мог взять другого (причем там, где были цехи, подобная замена вменялась в обязанность корпорации). Эти правила не были уставной декларацией: в стокгольмской Памятной книге от 3 июня 1486 г. содержится запись о том, что сапожник Годшальк может взять себе другого каменщика, поскольку [каменщик] Герд не пришел к нему [работать] в понедельник"¹⁵⁵.

Расценки строителей Нючёпинга от 1365 г. и Стокгольма от конца XV в. предусматривают только поденную оплату, величина которой определялась принадлежностью кошта (самому ремесленнику или его нанимателю) и характером сезона (была, соответственно, ниже зимой и выше летом)¹⁵⁶. Такая форма оплаты применялась как при больших заказах, так и при мелких, краткосрочных (например, при починочных работах у частных лиц, о чем говорится в уставе стокгольмских каменщиков 1487 г.¹⁵⁷. Наряду с этим строители могли оплачиваться и сдельно: в соответствии с количеством штук уложенного кирпича или за выполнение объекта в целом.

Работа строителей привлекала большое внимание властей, поскольку они пользовались ею часто и в довольно широких масштабах. Здесь даже применялось определенное принуждение к труду, которое базировалось на общегосударственных и городских правилах об обязательном участии ремесленников (а в ряде случаев – и всех горожан) в прокладке дорог, возведении мостов и т. п.¹⁵⁸

Больше всего в источниках сведений о строительных работах в городах (особенно Стокгольме), которые в некоторые годы велись в широком объеме. Согласно только стокгольмским балансам, которые содержат далеко не полные сведения о городском и, тем более, государственном строительстве, в 1460 г. город заплатил мастерам (плотникам и каменщикам) 82 марки; в 1461 г. – свыше 200 марок мастерам и около 50 марок – за материал; в 1462 г. – 19 марок плотнику и 52 марки за бревна и их обработку; в 1463 г. – 22 марки за кирпич и известь и 189 марок – мастерам; в 1469 – 144,5 марки только мастерам¹⁵⁹.

Строители, особенно каменщики, получали большие заказы также от церквей и монастырей. В 1466 г. за отделку кафедры и хоров в Абозском соборе каменщик Петр со своими помощниками получил 78 марок 5 эре; В 1471 г. в капелле Всех святых того же собора работал каменщик Хенрик, который получил за свой труд 70 марок "и скотину за 5 эре"¹⁶⁰.

Как правило, когда речь идет об оплате строительных работ, в источнике названо немного имен. Так, в балансах Стокгольма за 1460-1469 гг. фигурируют имена 6 плотников и 6 каменщиков. На плотницкую работу привлекались следующие мастера: Ханс – в течение 1460-1463 гг. (получил соответственно 35; 7,5; 19 и 45 марок), Лауренс – в течение 1467-1469 гг. (получил, соответственно, 5 марок; 1 эре 1 эртуг и 2 марки 1 эре), Йенис Нигельсон – в 1461 г. (получил 40 марок), Ханс Дегенер и Андерш Йоанссон – в 1462 г. (получили за обработку бревен всего 43 марки); Эверт – в 1463 г. (получил 134 марки, из них 117 – наличными); кроме того, плотник Педер в 1465 г. получил 6 марок 2 эре, которые город был ему должен. Из шести каменщиков Нигельс работал на город в 1460 г. (получил 7 марок); Андерш – в 1464 и 1466 гг. (соответственно получил в первый раз 10 марок 3 эре 2 пеннинга, а во второй – 6 марок и освобождение от городского налога); Эдгер – в 1464 и 1466 гг. (получил в первый раз 17 марок, во второй – 15 марок, из которых 10 марок наличными, а 5 марок засчитались ему в счет будущих городских налогов); Лауренс и Пер Яппссон (Якобссон) – в 1465 г. (за выполнение общего заказа получили 10 марок) и один Пер – в 1466 г. (получил 2 марки). Кроме того, в балансах дважды упоминаются работы плотников и семь раз – работы каменщиков, имена которых не названы, причем один плотницкий заказ оплачен 4 марками (и те удержаны в счет городского налога), а все остальные строительные работы были значительно дороже – от 10 до 78,5 марки.

Эти цифры весьма интересны. Из них явствует, что даже если поименованные в источнике мастера выполняли все оплаченные городом работы (в том числе те, исполнители которых не названы), то получается, что на заказах города в той или иной степени была занята сравнительно небольшая часть городских плотников, но зато примерно половина городских каменщиков. Правда, здесь необходимо учесть и ту часть плотников, которые работали на городских и королевских верфях (конкретные сведения о них ничтожны). Но нужно учесть также и тех каменщиков, которые трудились в городских соборах, монастырях и на других крупных работах. В результате получается, что в ремесле каменщиков преобладающую роль играли именно такого рода работы – на город, государство и крупных заказчиков. В плотницком же ремесле наибольшее место занимало обслуживание рядового населения.

По приведенным материалам стокгольмских балансов за 1460-1469 гг. прослеживается еще одна особенность городских и других заказов властей: в ремесле строителей, как и в названных ранее массовых специальностях, такого рода большие заказы, как правило, не давали ремесленнику всего необходимого ему заработка. Действительно, только немногие плотники и каменщики, и то не за все годы работы, получали от города оплату, избавляющую их от необходимости искать дополнительный заработок. Среди них были ремесленники, которые по существу работали только или по преимуществу на город, например плотник (bumester) Ханс, постоянно фигурирующий в балансах, или Андерш Йёнссон, названный в стокгольмской Памятной книге от 20 апреля 1485 г. "городским плотником" (stadzins tymberman)¹⁶¹. Все остальные неизбежно должны были искать дополнительных заработков на стороне, или, точнее, работа на большой заказ (в том числе – заказ города и т. п.) была для них лишь одним из способов заработка.

В смысле широты рынка сбыта плотники были в более выигрышном положении, поскольку характер специальности и универсализм труда обеспечивали им широкий спрос во всех слоях населения. Положение каменщиков было более сложным, так как сравнительно узкая специализация их труда и дороговизна каменных построек суживали контингент нанимателей. Впрочем, узость клиентуры каменщиков вознаграждалась более высокой оплатой их труда.

Специфика строительного дела интересна не только характером труда, но и особыми формами его организации. Отдельные заказы мастера-строители выполняли или в одиночку, или с помощью подмастерьев и учеников, т. е. организация их труда была аналогична той, которая имела место в ремесленных мастерских. Однако это было возможно при выполнении лишь сравнительно небольших заказов. А поскольку строительное дело уже по своим задачам было во многом связано с крупными ударными работами, требующими одновременного приложения сил нескольких или многих людей, как одинаковой, так и различной квалификации, то здесь возникли новые формы организации труда, базирующиеся уже на кооперативных началах.

Судя по материалам, освещающим работу каменщиков, кооперация их труда носила сложный характер. С одной стороны, здесь имело место объединение мастеров, т. е. специалистов высшей квалификации, выполнявших однородную работу. В стокгольмской Памятной книге за 1476 г. упоминаются, например, "каменщик Йенис и его коллеги" (Jenis mwramestare ok hans medhkomppana)¹⁶². 19 июля 1486 г. магистрат принял решение о том, что если какие-либо каменщики хотят работать вместе с теми, кто строит каменный дом некоему хозяину, то они должны выполнить определенные обязательства перед корпорацией каменщиков¹⁶³. В 1466 г. город оплатил работу каменщика Пера Якобссона и его товарищей (selskapp, broder)¹⁶⁴, а в 1465 г. этот Пер работал на город вместе с каменщиком Лауренсом¹⁶⁵. В тех же городских балансах неоднократно упоминается оплата целых коллективов каменщиков, работавших на город в различные годы¹⁶⁶. Наконец, устав цеха каменщиков предупреждает, что член их цеха, получивший заказ, только тогда может привлекать себе в помощь посторонних людей, когда все другие цеховые мастера полностью загружены¹⁶⁷. Эти материалы показывают, что кооперация каменщиков при выполнении заказа была совершенно обычным делом и отличалась тремя характерными особенностями: во-первых, объединяла равноправных работников; во-вторых, эти работники были самостоятельными мастерами; в-третьих, их объединение носило временный характер: оно создавалось для выполнения каждого конкретного заказа и, вероятно, имело меняющийся состав.

Кооперация труда на строительных работах не ограничивалась объединением мастеров, поскольку за каждым мастером стояли подмастерья и ученики, права и обязанности которых, судя по уставу цеха каменщиков, были такими же, как и в других ремеслах. Поэтому артель каменщиков объединяла не просто мастеров, а трудовые коллективы – маленькие первоначальные ячейки, каждый член которых выполнял определенные технологические функции. Таким образом, артель каменщиков как будто бы использовала ту организацию труда, которая была характерна для средневековой ремесленной мастерской. Но на самом деле это было не совсем так.

Во-первых, в таких кооперациях мастеров каждый мастер-каменщик сохранял в отношении подмастерьев и учеников только функцию организатора и руководителя трудового процесса, в котором они совместно участвовали, но терял функцию работодателя. Действительно, ведь при больших строительных работах, организованных, например, городом, город же (или выступавшее от его имени лицо) оплачивал всех работников, в том числе – подсобников, к числу которых относились и подмастерья; да и странно было бы предположить, что каменщик платил подмастерьям из собственной поденной зарплаты¹⁶⁸. Не случайно, нормируя число подмастерьев у каждого мастера, устав цеха каменщиков разрешал мастеру иметь лишь одного подмастерья, и то в случае необходимости, которая, очевидно, редко возникала при выполнении коллективных работ.

Во-вторых, результаты некоторых операций неизбежно должны были использоваться всей артелью, а не отдельными мастерами. Это касалось в первую очередь заготовки строительного материала (изготовления кирпича, строительного раствора, обтески камней и т. п.) и его доставки к месту строительства. Люди, таким образом обслуживавшие стройку, занимали различное положение. Штукатуры, носильщики и извозчики имели определенную квалификацию, считались самостоятельными мастерами (даже входили в цехи); первые оплачивались поденно, вторые и третьи – поурочно, соответственно в два и два с лишним раза ниже квалифицированных каменщиков¹⁶⁹.

Кроме того, на подсобных работах при строительстве трудились неквалифицированные работники, чернорабочие, которые объединялись распространенным в стране термином dagxswerke, dagakarla – "поденщик". По размерам и условиям оплаты поденщики приближались к обычным (не корабельным) плотникам и штукатурам и в зависимости от кошта и сезона могли заработать до 20 марок в год.

Оплата разнорабочих, занятых на строительстве, повышалась интенсивнее, чем оплата мастеров. В середине XIV в. она составляла 0,5 эре – 2 эртуга в день¹⁷⁰. В 1430-х и 1440-х годах рабочие (erwodhis mæn), занятые на починке стокгольмских мостов, получали по 2,5 эртуга в день¹⁷¹, но нормальной поденной оплатой в то время был и 1 эре¹⁷². В 1450 г. реформа Карла Кнутссона урезала ее вдвое, но к 1467 г. она поднялась до 1,5 эртуга¹⁷³. В 80-х годах XV в. поденщики уже получали летом 2 эре в день при своем и 1 "старый эртуг" – при хозяйском коште, а осенью – 0,5 эре¹⁷⁴. Иначе говоря, в середине XIV в. оплата строителей-поденщиков была ниже оплаты мастеров на 50%, в 1440 г. – на 38%, в 1460-х годах – на 70-80%, а к концу XV в. – на 33%. Очевидно, что реформа 1450 г. имела лишь кратковременное действие, поскольку ситуация XV в. была благоприятной для неквалифицированного труда¹⁷⁵.

Нехватка в стране свободных рабочих рук приводила к тому, что среди поденщиков в городах был определенный контингент лиц, чей труд по найму носил принудительный характер.

Вообще в Швеции система принуждения к труду по найму была распространена и касалась прежде всего так называемых lösa man – лиц, чья собственность оценивалась ниже трех марок и которые были неспособны нести половинный (по сравнению с бондами) земельный налог. Особенно этот порядок распространился в XV в. В Государственных уложениях королей Магнуса Эрикссона и Кристофера, в Кальмарских статутах 1474 и 1483 гг. говорилось о штрафе в 40 марок, которому подвергаются государственные служащие, уклоняющиеся от обязанности принуждать к труду всякого рода lösa man, если им предложена работа на полгода или год¹⁷⁶. Такие люди часто бежали в города, но городские власти стремились не столько использовать их на принудительных работах, сколько удалить этот беспокойный элемент из города. В 1486 г. стокгольмский магистрат специально постановил, что городские служащие должны, обойдя город, собрать всех бездомных людей, не занятых определенным делом (alt Iöswnga folk, som engin tienist haffuir), затем привести их к ратуше, переписать их имена и сразу же выпроводить за пределы "города и холмов", в сельскую местность (landzbugdene)¹⁷⁷. Другой категорией лиц, пополнявших состав поденщиков, были преступники, присужденные к "отработке в пользу" города, истца, короля и т. д; такая мера (упоминаниями о ней пестрит Городское уложение) в большинстве случаев применялась к ответчикам, не способным уплатить причитающиеся возмещения и штрафы, и была подобна своего рода долговой кабале.

У нас нет сведений о том, на каких условиях работали люди, принуждавшиеся к труду по найму; вряд ли, однако, эти условия были такими же, как при свободном найме.

Возвращаясь к вопросу о формах кооперации труда в артели каменщиков, мы можем констатировать, что ее развитие шло в трех направлениях и включало в себя: 1) простейшую кооперацию мастеров, основанную на количественном разделении однородного труда; 2) более сложную кооперацию, объединяющую представителей разнородных ремесел (собственно строителей, штукатуров, каменотесов, изготовителей кирпича, подвозчиков и т. п.), т. е., основанную на предметном разделении труда; 3) другую форму более сложной кооперации, совмещающей предметное и технологическое разделение труда (ячейка "мастер – подмастерье – ученик"). Результатом объединения этих форм организации производства явилась сложная кооперация с систематическим разделением труда, каждый работник в которой выполнял лишь частичную операцию.

Строительная артель описанного типа по своей экономико-технологической характеристике (структуре производственного процесса, объему производства и форме сбыта) приближается к мануфактуре. Что же касается экономико-социальной характеристики этой артели, то и здесь уже началась утрата черт ремесленной корпорации как объединения равных и независимых производителей, вступающих в непосредственные и самостоятельные отношения с потребителем¹⁷⁸.

Так, Пер Якобссон получил оплату от города и за себя, и за своих broder (selskap). Когда в Стокгольме летом 1488 г. сорвавшимся камнем был убит один из участников какой-то стройки, давать объяснения в магистрат "явился Ханс Хоффендаль со всем своим рабочим пародом, каменщиками и всеми [прочими]" (...kom Hans Hwffuendal medh alt sit arbedes folk, mwramestere ok alle jn fore retten...). Погибший также не назван здесь по имени, но работавшие с ним люди были "коллегами", "собратьями" (medbroder)¹⁷⁹. В обоих случаях отчетливо видна фигура какого-то главного мастера, который от имени других строителей вступает в отношения с заказчиком и отвечает перед законом. Характерно также, что люди, пришедшие в магистрат с Хансом Хоффендалем, в том числе собственно каменщики, названы в источнике общим термином "работный люд". Возможно, что Ханс Хоффендаль, подобно Стеффану де Бонвилю, был архитектором и руководителем работ. И Пер Якобссон, возможно, выступал в таком же качестве, хотя, как уже указывалось, в 1465 г. он работал простым каменщиком (вместе с Лауренсом).

Отсутствие более точных свидетельств не позволяет выяснить конкретные пути потери независимости в среде каменщиков-мастеров, но в ряде случаев между их артелью и заказчиком уже стоял какой-то организатор работ – архитектор или наиболее квалифицированный мастер. Последний еще сам участвовал в процессе труда, так что если формирование категории строительных подрядчиков и имело место, то находилось на низшем своем этапе.

Примерно такой же характер имела, по-видимому, организация плотницких работ, хотя, судя по всему, третья (технологическая) форма кооперации в их артелях почти не была представлена.

Таким образом, строители, вследствие особенностей их труда и сбыта, в этот период уже стояли на одной из промежуточных ступеней по пути их превращения в наемных работников, трудящихся под началом подрядчиков¹⁸⁰ и различающихся лишь по квалификационному признаку.

На пути превращения в наемных работников были также носильщики, такелажники и извозчики, сохраняющие в это время еще много черт труда по заказу потребителя и самостоятельность, охранявшуюся корпоративным строем.

Новый тип организации производства и сбыта складывался и в тех отраслях ремесла, которые целиком или по преимуществу выполняли государственные заказы. Он может быть рассмотрен на материалах монетного дела.

Как уже указывалось, монетное дело в Швеции почти с самого начала было подконтрольным короне, и его централизация несомненно способствовала укрупнению монетных мастерских. Массовое производство такого предельно стандартизированного предмета, как монеты, было возможно лишь при наличии четкого разделения труда. Главная роль в производстве отводилась чеканщику – квалифицированному мастеру, который иногда и ставил на монетах свое клеймо. В мастерских работали также плавильщики¹⁸¹, их помощники – подметчики (подбавляли металл в плавильные горшки, стоявшие в горнах) и несколько подмастерьев и учеников, занятых изготовлением заготовок для штамповки¹⁸². Были там и контролеры-учетчики, следившие за выходом сырья и весом готового товара. Таким образом, каждый из занятых в мастерской ремесленников выполнял только одну частичную операцию, а монетная мастерская XV в. в целом представляла собой развитую форму кооперации, в основе которой лежало технологическое разделение труда, т. е. систематическое его разделение в процессе производства одного и того же товара.

В документации того времени работники монетных мастерских не упоминаются. В них фигурирует только название "монетчик" (monetarius), но оно отнюдь не было собирательным для всех тех, кто участвовал в производстве монет. Так же, как и в других странах, шведский монетчик не был непосредственным производителем: он являлся главой монетного предприятия, организатором труда, контролером и посредником между монетной мастерской и заказчиком-короной. Между монетами одинакового номинала, выпущенными разными мастерскими, были заметные различия, что свидетельствует о существовании в то время практики откупа монетного чекана. По-видимому, чаще всего такими откупщиками и были монетарии – богатые люди, выходцы из среды купцов и ювелиров (банкиров), имевшие своих приказчиков и доверенных лиц (наподобие пресловутого Отто Бракеля). Действительно, сохранился контракт шведского правительства от 2 мая 1499 г. с одним монетчиком (Heyne van Nadwyk), где оговариваются, в частности, вес и проба монет¹⁸³.

Таким образом, монетарии являлись своего рода предпринимателями, содержавшими мастерские с наемными работниками, а сами монетные мастерские по системе труда и его социальной характеристике практически были организованы по принципу государственных мануфактур.

Вероятно, подобным же образом были организованы государственные (и городские?) оружейные мастерские, в частности пушечные дворы. Их устройство в XIV и XV вв. нам не известно, но данные XVI в. показывают, что эта отрасль одной из первых в Швеции перешла на мануфактурное производство¹⁸⁴. Возможно также, что подобная производственная и социальная организация уже в XV в. применялась на государственных корабельных верфях.

Почти нет свидетельств о положении тех наемных работников, которые обслуживали государственные мастерские. Вероятно, они получали повременную оплату с различиями, определяемыми характером квалификации и принадлежностью кошта, и работали от зари до зари, так же как и все ремесленники того времени. Известно только, что монетарии, подобно государственным служащим, освобождались от всех городских налогов, были подсудны только короне и имели право суда над работниками своих мастерских, т. е. труд последних (как и труд подмастерьев в классической ремесленной среде) носил явную печать зависимости¹⁸⁵.

Нам осталось рассмотреть еще одну категорию труда и сбыта в городском ремесле, связанную с существованием частных ремесленников. Этим условным термином мы обозначаем тех ремесленников, которые были целиком заняты обслуживанием церковных и дворянских хозяйств. Такая категория ремесленников была и в шведских городах XIV-XV вв., но вследствие того положения, которое они занимали в бюргерском обществе (или, точнее, не занимали в нем), сведения о них в городских документах сводятся к единичным упоминаниям. Так, там упоминается сапожник, растративший хозяйское добро и деньги; кузнец, повар и другие ремесленники фогта Улофа Микельссона; "портной Иона, слуга (dreng) господина Ханса Крёпелина"; подмастерье дворцового портного (screddere suennin pa slotlit); "портной Свен, челядин (tiænare) Эрика Карлссона"; постоянный кузнец Эрика Турессона из Выборга и т. д.¹⁸⁶

Несколько больше известно о ремесленниках, которые обслуживали соборы и монастыри; по-видимому, это не просто особенность источников, а отражение того факта, что церковно-монастырские учреждения в меньшей мере, чем светские хозяйства, были связаны со свободным городским рынком¹⁸⁷. По данным историка шведской церкви И. Брилиота, богатейший Линчёпингский собор обслуживали не только конюхи, скотники и т. п., писцы, музыканты, звонари и пр., но и множество ремесленников самых различных специальностей, вплоть до оружейников, в том числе – панцирников¹⁸⁸.

Интересные данные о монастырских ремесленниках содержатся в инструкции о финансовом отчете аббатисы Вадстеновского монастыря (середина XV в.). Там указано, что аббатиса должна помечать в своем ежегодном отчете, "сколько десятков различных шкур" (däker hudher ffarskin bwkskin ос lambskin) обрабатывается за год и уходит на изготовление башмаков, меховой одежды и пр., сколько бочек железа и лэстов угля обрабатывается для нужд монастыря; во сколько ежегодно обходится кирпичная мастерская; сколько уходит на оплату каждого из монастырских ремесленников и прислуги: "плотника, сапожника и их подмастерьев, кузнеца и его подмастерья, возчика, рыбака, скотника, пивовара, пекаря и изготовителя теста, ткачихи, привратника и садовника¹⁸⁹.

В стокгольмских документах упоминаются личный повар Упсальского архиепископа Якова Ульфссона, монастырский мясник, портной, органисты и др.¹⁹⁰

Все эти люди, как явствует из документов, трудились в мастерских (или на рабочих местах), предоставляемых им хозяевами, получали заработную плату и, таким образом, работали по найму (почему термин "частные" ремесленники здесь, как и в Швеции того времени вообще, может применяться только условно). По всей вероятности, их положение приравнивалось к положению домашней прислуги, которая нанималась на полгода или год, получала хозяйский кошт и оплату по окончании срока договора, не платила налогов, но зато несла все тяготы "патриархальной" опеки. Последняя, вероятно, была сильна в монастырских хозяйствах, где зависимость производителей была сравнительно более заметной. Так, в середине XIV в. упсальский собор активно отстаивал свое право суда над ремесленниками, которые были ad fabricam ecclesie applicanda, в частности в отношении muratores, lapicidas, carpentarios aliosque operarios el laboratores fabrice ecclesie supradicte¹⁹¹.

Возможно, что основная масса "частных" ремесленников формировалась из неустроенных лиц, не обладавших средствами для обзаведения и приобретения права на самостоятельное занятие ремеслом. Но возможно, что условия частного найма ремесленников были иными, зависели от типа нанимавшего их хозяйства и в каких-то случаях давали этим ремесленникам определенные преимущества, о которых мы не знаем и которые привлекали их к такого рода труду: например, более высокий средний (к тому же гарантированный) заработок¹⁹² или возможности общественного характера.

Определить удельный вес такого рода найма в городском ремесле невозможно. Можно только предположить, что вследствие непринудительного его характера он в целом не должен был быть значительным. Однако не учитывать категорию "частных" ремесленников нельзя вследствие той особой роли, которую они играли в развитии городского производства и рынка. Эта роль во многом была сходна с той, которую играл труд по заказу потребителя, нацеленный на производство лишь потребительных стоимостей; и хотя в отличие от самостоятельных ремесленников, работающих на заказ, наемные "частные" ремесленники способствовали складыванию рынка рабочей силы, их роль в этом процессе была ничтожной именно потому, что они мало чем отличались от домашней прислуги – института, возникшего в натуральном хозяйстве и по сути своей мало доступного социальной эволюции.

4. Имущественные градации и трансформация социального статуса в среде городского ремесла

Имущественные градации в среде городского ремесла были сложными и развивались в различных направлениях. Те данные об оплате труда, которыми мы располагаем, свидетельствуют о значительных имущественных различиях между самостоятельными мастерами и наемными работниками в каждой мастерской и в каждой отрасли производства. И хотя оплата лиц наемного труда была в общем равномерной, здесь необходимо иметь в виду, что между подмастерьями и чернорабочими было качественное различие. Поскольку статус подмастерья в этот период был временным, переходным к мастеру, имущественные различия в положении мастера и подмастерья не перерастали в различия социальные. Другое дело чернорабочие, не обладавшие специальными навыками труда и перспективой собственного дела и пожизненно обреченные на труд по найму. Судя по материалам строительного ремесла, таких людей в городах было немало, и при всей своей текучести, нелокализованности и аморфности, этот контингент лиц наемного труда уже занимал особое место в городском производстве, качественно отличное от положения собственно ремесленников – как мастеров, так и подмастерьев.

Материалы об оплате труда не позволяют проследить характер дифференциации в среде самих мастеров: ведь эти материалы в лучшем случае дают представление о заработке некоего среднего мастера, да и то не по всем отраслям городского ремесла. Наилучшие возможности для изучения имущественных различий в этой среде предоставляют городские налоговые описи. Но, во-первых, они сохранились лишь по Стокгольму и лишь за 60-е годы XV в., а по более ранним периодам и по другим городам таких документов нет. Во-вторых, в описях указывается лишь размер налога, но не размер облагаемого имущества. В-третьих, поскольку регистрировался не причитающийся, а фактически выплаченный налог, а многие ремесленники (в частности состоящие на городской или государственной службе) налога не платили (или он засчитывался им в оплату труда), то и сведения о его размере в описи отсутствуют. И наконец, в описях далеко не всегда указана профессия налогоплательщика, поэтому ряд отраслей городского ремесла в ней представлен лишь отдельными именами.

Но других, более полных источников по интересующему нас вопросу нет. Поэтому мы все же попытались подытожить различия в налоговых поступлениях от ремесленников Стокгольма в 1460 г. – по тем отраслям городского ремесла, где этот анализ вообще возможен; его результаты (см. таблицу 5) носят, разумеется, рабочий и ориентировочный характер.

Из таблицы 5 видно, что для подавляющей массы ремесленников-налогоплательщиков характерен примерно одинаковый или незначительно различающийся материальный уровень. Вместе с тем наметились и резко полярные имущественные группы, соотношение в размере налога и, следовательно, в размере имущества которых доходило до 1 : 60 и более.

Имущественные различия в среде ремесленников проходили по двум традиционным для средневекового городского ремесла линиям: между представителями различных специальностей (или даже групп ремесел) и внутри каждого ремесла, причем последняя линия наблюдалась наиболее отчетливо в противоположных по состоятельности (самых богатых и самых бедных) ремеслах.

Таблица 5. Размеры городского налога, уплаченного ремесленниками и представителями смежных профессий в Стокгольме в 1460 г. (по данным стокгольмских налоговых описей)

* В том числе медник Ник и слесарь Бенд, которые вместе уплатили 4 эре (St. sb. 1, s. 22)

Наиболее зажиточными и видными в городе ремесленниками были, безусловно, золотых дел мастера – и не только в Стокгольме¹⁹³. Они платили наиболее высокие суммы городского налога и вступительных взносов в цехи, занимали первое место среди ремесленников по количеству покупок недвижимости (земли и домов) в пределах города, а подчас имели по нескольку лавок. По-видимому, они располагали и наибольшими наличными средствами; так, ювелир Бенгт, вступая в 1490 г. в цех стокгольмских золотых дел мастеров, имел 70 марок собственных наличных денег (в чем он и поклялся)¹⁹⁴. 10 представителей этой специальности входили в привилегированную гильдию св. Гертруды, среди 750 членов которой, названных в 1419-1479 гг., было всего 36 ремесленников¹⁹⁵. И, как уже указывалось, ювелиры в это время в значительной своей части были одновременно банкирами и ростовщиками и, таким образом, практически порывали с ремеслом.

Сравнительно зажиточными были и пекари, лишь один из которых уплатил менее 4 эре налога, двое – по 4 эре, один – 5 эре, двое – по 1 марке, один – 1 марку 4 эре, двое – по 2 марки и один – 2 марки 4 эре¹⁹⁶. Четыре пекаря (bakwerk, becker, bagge) состояли в гильдии св. Гертруды (в 1420, 1429, 1433 и 1457 гг.)¹⁹⁷, один из них в 1449 г. был олдерманом в гильдии св. Катерины¹⁹⁸. А "молодой пекарь Ханс" (Hans bågare unge) в 70-х годах XV в. был сборщиком налогов¹⁹⁹. Среди пекарей были люди, владевшие в городе несколькими земельными участками; 31 октября 1485 г. "старый пекарь Ханс" расплатился с долгом одним из таких участков²⁰⁰.

Весьма устойчивое материальное положение было у портных. Они платили большие вступительные взносы в цех (7 марок); подать большинства портных-налогоплательщиков (17 чел.) колебалась в пределах 4-6 эре. Но в их среде выделились и резко полярные имущественные группы. С одной стороны, оказывается, что двое портных уплатили в качестве налога по 3 эре, двое – по 2 эре, а некая Кристина – 1 эре 2 эртуга²⁰¹. Известно также, что портному Маттису грозила опись имущества за долг в 3 марки (1484 г.)²⁰². Портной Лауренс был привлечен к суду за нарушение правила об от-правлении одной специальности – за продажу меди, которой он вряд ли бы стал заниматься, если бы портновское дело, столь отличное от торговли медью, давало ему достаточные средства к существованию²⁰³. 10 октября 1485 г. портной Эсбьёрн продал усадьбу с жилым домом за 34 стокгольмские марки²⁰⁴; у него был плохой дом, так как в то время хорошие дома продавались за 100-200 марок²⁰⁵. Такой дом с погребами, мастерскими и каменными оградами купил за 200 марок наличными портной Лауренс Олссон (1489 г.)²⁰⁶. Он относился уже к высшей имущественной группе в этом ремесле; эта группа была довольно значительной, судя по тому, что 20% налогообязаниых портных уплатили по 1 марке с лишним (в том числе один – 2 марки 4 эре). В этой группе был и некий Яков (налог – 1 марка 6 эре)²⁰⁷, – вероятно, тот самый, который дважды упоминается в списках членов гильдии св. Гертруды (за 1456 и 1459 гг.)²⁰⁸. Стригали были беднее портных, но их материальное положение отличалось устойчивостью²⁰⁹.

Сапожники в общем были беднее портных. Правда, среди них были владельцы дорогих, даже каменных домов²¹⁰, двое сапожников уплатили по 2 марки налога²¹¹. Но сапожники не упоминаются в списках гильдии св. Гертруды, и половина налогоплательщиков из их числа внесла в счет налога менее 4 эре (из них 4 – по 1 эре с небольшим, а трое – по 2 эре)²¹².

В числе тех сапожников, которые не уплатили налог, был некий Стеффен, которого в описи называют "нищим" (ær almwse man)²¹³. Вообще в этом цехе наблюдался наиболее резкий разрыв между числом налогоплательщиков и числом лиц, действительно уплативших налог.

Значительная имущественная дифференциация происходила у кузнецов. § 31 устава кузнечного цеха, трактующий вопрос о порядке похорон умершего члена цеха, начинается так: "Если умрет кто-либо из братьев по цеху или сестер, бедный или богатый (fatighe eller rijке)..."²¹⁴. Это значит, что уже при составлении устава в цехе кузнецов отчетливо различались эти две имущественные группы. В 1460 г. трое кузнецов уплатили в качестве налога по 4-6 эре, двое – по 3эре, один – 2эре²¹⁵; кузнец Дидрек уплатил 1 марку²¹⁶, а Ханс – 8 марок (!) налога²¹⁷, т. е. больше, чем кто бы то ни было из ремесленников Стокгольма в этот период вообще, причем, судя по отсутствию примечаний, налог был уплачен за один год. Кузнецы Ханс и "молодой" (vnge) Ханс были членами гильдии св. Гертруды в 1442 и 1460 гг.²¹⁸; возможно, это были отец и сын, причем последний мог быть именно тем человеком, который уплатил в 1460 г. 8 марок налога: другого кузнеца по имени Ханс в этой описи нет. Вероятно, эти люди были не грубыми кузнецами, а оружейниками, которые в рассматриваемый период принадлежали к состоятельной прослойке; из описей известно, что только один арбалетчик уплатил 3 эре налога, остальные – от 3 до 7 эре²¹⁹, а те из них, которые состояли на государственной службе (и не попали в число уплативших налог), наверное, были еще состоятельней.

Кузнецы других специальностей занимали среднее имущественное положение: ножевщики, слесари, котельщики и медники платили в основном по 4-5 эре налога, но разрывы в размерах налога здесь также были велики: если четыре представителя этих специальностей уплатили по 3 эре, слесарь Микель – 1 эре 1 эртуг, а медник Ник и слесарь Бенд – 4 эре вместе, то ножевщик Лассе, котельщик Ботвид и медник Андрее уплатили по 1-1,5 марки, а медник Педер Багге и слесарь Микель были олдерманами в гильдии св. Катерины²²⁰.

Примерно таким же было общее положение сумочников: двое из них уплатили по 6 эре налога, двое – по 4 эре и один – 5 эре²²¹. Ременщики (входившие в Стокгольме в один цех с сумочниками) были победнее: лишь один из них уплатил 6 эре налога, один – 1 эре, трое – по 2 эре, трое – 3-4 эре²²². Но среди ременщиков был некий Йене, который уплатил 1 марку 2 эре²²³.

Имущественное положение бондарей на первый взгляд представляется средним и более или менее однородным: четверо из них уплатили по 4 эре налога, четверо – по 3 эре и один (Маттис) – 7 эре²²⁴. Но в числе тех бондарей, которые не обозначены в описи, а упоминаются в Памятных книгах и балансах магистрата Стокгольма, были, видимо, и состоятельные ремесленники: не случайно цеховой взнос в цех бондарей равнялся 16 маркам, а два бондаря состояли в гильдии св. Гертруды²²⁵.

Налог с мясников был не ниже 3 эре и не выше 1 марки, хотя колебания в пределах этой суммы были большими²²⁶; в общем они, очевидно, относились к средней прослойке ремесленников.

К этой же прослойке относились и скорняки, но колебания в размерах вносимого ими налога были незначительными: два скорняка уплатили по 6 эре, один – 4 эре, остальные – по 3 эре.

Материальное положение строителей было сложней и хуже. Только один плотник (Ниельс) уплатил 6 эре, пятеро – по 4 эре, девять – по 3 эре, 15 – по 2 эре и пять – по 1 эре налога; и только один каменщик уплатил 7 эре налога, десять – 3-5 эре и двое – по 1 эре 1 эртугу налога. В уставе стокгольмских каменщиков предусмотрены случаи, когда не только вдовы и сестры покойных мастеров, но и сами мастера в старости попадали в безысходно бедственное положение и нуждались в помощи²²⁷. Правда, в налоговой описи нет строителей, чей налог засчитывался за выполнение городской и государственной работы: их положение, вероятно, было более обеспеченным.

Хотя обозначенный в описи налог носильщиков равнялся 3-4 эре²²⁸, их материальное положение было тяжелее, чем у собственно ремесленников, и, вероятно, приближалось к положению наемных работников. У носильщиков часто не было собственного жилья²²⁹; вступая в цех, они не всегда имели наличные средства для уплаты взноса, а собирали их затем в течение полугода²³⁰; они стремились к сторонним заработкам, в частности к продаже эля²³¹. Наконец, известны случаи возмущений носильщиков против чрезмерно низкой оплаты их труда. Сравнительно тяжелым было и положение убойщиков скота, большинство из которых уплатило по 2 эре налога, а среди тех лиц, которые налог не уплатили, был "нищий убойщик Бертольд" (Bertild slachter almwse kari)²³².

Сведения об имущественном положении остальных профессиональных групп городских ремесленников и лиц смежных специальностей носят единичный характер (источники упоминают о богатом пивоваре²³³ и панцирнике²³⁴, о монетчике, купившем за 70 марок землю в Финляндии "на вечное пользование"²³⁵ и т. д.) и могут быть использованы лишь в иллюстративном порядке.

В целом очевидно, что имущественное положение ремесленников и сходно организованных профессий было далеко не однородным. Не говоря уже о тех различиях, которые определялись характером исходного сырья и общим состоянием спроса и существовали между представителями разнородных специальностей (где выделялись своей состоятельностью ювелиры, а также портные и некоторые оружейники), имущественная дифференциация была весьма заметной в среде каждой специальности. Однако типичной была сравнительно небольшая поляризация материальных средств в отдельных отраслях: как правило, в каждом ремесле преобладала средняя имущественная группа, а резкое выделение особенно богатых или бедных (по сравнению с этой средней группой) ремесленников в каждой отрасли было редким.

В большинстве случаев рост имущественной дифференциации в рассматриваемый период не приводил к качественным сдвигам в структуре городского ремесла. Обедневшие ремесленники пока еще сохраняли самостоятельный статус (иных сведений в источниках нет). С другой стороны, техническая примитивность производства, ограниченные возможности применения наемной рабочей силы и отсутствие широкого (особенно – иностранного) рынка для большинства городских ремесел ограничивали как необходимость, так и возможность использования накопленных средств для расширения или перестройки производства. Поэтому накопленные ценности во многих случаях употреблялись для приобретения жизненных средств и упрочения бытовой материальной базы, что имело большое значение для ремесленника, производственная и бытовая собственность которого в большинстве случаев существовала в слитном виде. Одновременно часть накопленных средств оседала в виде сокровищ: их необоротность (а следовательно, сохраняемость) и то, что они выражались в постоянно ценных единицах (золоте, серебре и т. п.), были гарантией сохранения самостоятельного статуса ремесленника при всех жизненных случайностях. Воспитанный в условиях ограниченного корпоративного мирка, с его понятием о приличиях и долге, экономически и психологически не подготовленный к риску больших операций, ремесленник, богатея или беднея, в большинстве случаев десятилетиями и столетиями воспроизводил и консервировал старые отношения.

Однако к концу XV в. в имущественной верхушке городского ремесла наметились качественные сдвиги. Уже факт членства представителей некоторых ремесел (ювелиров, пекарей, портных, кузнецов, бондарей) в гильдии св. Гертруды свидетельствует по крайней мере о большой близости этих лиц к купеческим кругам. В источниках попадаются странные обозначения профессий горожан: "сапожник купец" (Olaff skomakare mercator)²³⁶; "портной купец" (Mattis Hansson, Claus skräddare köpman, Fredrik skräddare köpsven)²³⁷; "пекарь купец" (Hans или Hans gamle bågare köpman)²³⁸; "медник купец" (Jons, Mattis kopparslagare köpman)²³⁹; "мельник купец" (Peder mölnare köpman)²⁴⁰, даже "писец купец" (Olof skri-vare köpsven, köpman)²⁴¹. Или мы узнаем, что "Педер-кузнец, шкипер" (smid skipparen) получил оплату за путешествие в Лифляндию²⁴², "Петер-сапожник" (skomakare) занимался торговлей (в том числе по маршруту Данциг – Ревель)²⁴³, а мельник (mölnare) Герд был шкипером (skeppare) и возил соль из Халланда²⁴⁴.

Конечно, в каких-то случаях мы имеем здесь дело с фамилией купца, но, памятуя об особенностях образования шведских фамилий (в то время, как правило, – по имени отца или по занятию), можно отметить, что наименование специальности здесь фигурирует не случайно, а указывает на прежний род деятельности этого купца или среду, из которой он вышел. Ф. Линдберг, обративший внимание на странные обозначения занятий бюргеров (вроде Per skräddare köpsven), высказал интересное предположение, что это означает смену занятия через поколение (когда отец был портным, а сын уже вышел в купцы)²⁴⁵. Вероятно, во многих случаях так оно и было, но подчас смена статуса происходила в течение одного и того же поколения.

Как явствует из Стадслага, понятие "купец" в Швеции рассматриваемого периода вполне определенно применялось к лицу, чьим главным занятием была именно торговля. И в Стадслаге, и в других документах эпохи "купец" (köpman, köpsven, mercator) четко отделен от ремесленника (gerningsman, ämbetsman), которому запрещалось заниматься профессиональной торговлей (kiøpslagan). Купцы и ремесленники были разграничены, как особые группы населения, и переход из одной группы в другую рассматривался как смена занятия, требующая особого официального оформления и как бы смены (или получения вновь) бюргерства.

Практическое действие этого установления можно проследить по Памятным книгам Стокгольма. 7 и 28 августа 1486 г. в магистрате разбиралось дело мясника Лауренса Йенссона, которому запретили заниматься "двумя делами" (bruka tw embete) и предписали выбрать, кем же он будет впредь – мясником или купцом (и в зависимости от этого решить вопрос о своей "мясной лавке-мастерской" – kötbodene). За "занятие двумя делами" Лауренс уплатил штраф в 40 марок²⁴⁶. 7 мая 1488 г. кузнец Маттис Лауренссон официально расстался со своим прежним занятием и, уплатив магистрату 5 эре (вступительный взнос за пользование временным бюргерским полноправием), "стал снова (!) купцом"²⁴⁷. По-видимому, некоторые ремесленники не только меняли свой статус в городе, но производили это неоднократно, в зависимости от положения дел. Не случайно 2 июня того же 1488 г. стокгольмский магистрат принял весьма строгое предписание о том, что если кто-либо меняет род занятий, то он никогда не может вернуться к прежней деятельности в том же городе. Решение это было большим, занимало свыше двух страниц в книге, но сохранились лишь пересказанные нами выше начальные его строки, а также заголовок, позволяющий понять, что речь идет о переходе к купеческим занятиям²⁴⁸.

Подобные строгости были тяжелы для горожан, и они стремились уклониться от этих бесконечных формальностей. Не случайно во многих хартиях конца XV – начала XVI в. содержатся строгие запреты заниматься купеческим делом (köpmandskaff) некупцам, в частности, лицам, официально не порвавшим с другим, производительным трудом²⁴⁹.

Очевидно, что во второй половине XV в. в шведских городах начался процесс отрыва разбогатевших ремесленников от участия в производстве и превращения их в профессиональных торговцев. Причем, судя по приведенным выше данным, речь шла не о мелкой, а о крупной, оптовой, даже внешней торговле (привлекательной вследствие того обстоятельства, что только она могла дать реальные возможности для заметного обогащения). Этот процесс происходил в ряде ремесел, но наиболее активно – среди портных. Помимо уже упоминавшихся Маттиса Ханссона, Клауса, Фредерика и Пера, в числе "портных-купцов" в конце XV в. называются Микель Иёнссон и Эневальд из Стокгольма²⁵⁰ и Нильс Багге из Кальмара (получил бюргерство в 1431 г.)²⁵¹. Купцами становились и некоторые стригали, например Кристиерн, который в апреле 1489 г. был послан в качестве торгового уполномочненного в Любек, чтобы следить там за товаром крупного купца-оптовика Ханса Динкстеде²⁵².

Источники показывают, что бывшие ремесленники, становясь купцами, часто торговали товарами, весьма отличными от тех, которые производили они сами (например, Клаус и Маттис Ханссон, вышедшие из портных, вели оптовую торговлю медью и железом)²⁵³. Поэтому создается впечатление, что выделение купцов из среды ремесленников, как правило, не сопровождалось перестройкой характера ремесленного производства. Но не исключено, что среди "купцов-портных" и стригальщиков были люди, втянутые в торговлю импортным (или местным) сукном и не порвавшие с мастерскими – теперь уже в качестве купца-хозяина или раздатчика. Так, в 1490 г. в Стокгольме судился (по уголовному делу) некий Андерш Рагвальдссон, портной, который "пришел из деревни и является купцом" (aff landh kom, somköpmaner)²⁵⁴. Возможно, что среди "купцов-портных" в этот период начал появляться предприниматель-раздатчик, ставший впоследствии типичной фигурой рассеянной мануфактуры, столь характерной для шведского ткачества.

Рекрутирование купцов из ремесленной верхушки, которое наблюдалось в Швеции второй половины XV в., не могло не быть связано с тем важным процессом формирования местного купечества, который в это же время происходил в Швеции. Здесь не имела значения национальная принадлежность ремесленника, так как ремесленники-иноземцы, в отличие от иностранцев-купцов, укоренялись и ассимилировались в Швеции значительно прочнее.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В 1484 г. вдова портного Петера продала каменный дом вместе с землей, погребом, мастерской и всем инвентарем (bodh och all sin tiilbehörilse); в 1485 г. некая Биргитта Брюнииге купила у Педера Юта пивоварню, вместе с домом и землей (eth bryggares meth hus och jord) и т. д. (St. tb. 2, s. 70, 105 и др.).

2. Skråordningar, s. 61. Мастер-бочар в Стокгольме конца XV в. также должен был иметь свою мастерскую (wärckstad). – St. tb. 1, s. 174.

3. Skråordningar, s. 145. Ювелиры также предусматривали особое наказание за кражу или порчу мастером инструментов другого мастера. – Ibid, s. 152.

4. Ibid, s. 103.

5. Ibid, s. 48.

6. Skråordningar, s. 145, 212, 222.

7. Не случайно портные особенно следили за своей монополией на пошив одежды из импортного, наиболее ценного сырья.

8. Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 6, стр. 456.

9. Skråordningar, s. 17-18.

10. Ibid, s. 62-63.

11. Ibid, s. 17-18, 87-88, 203, 212 и др. Ср. St. tb. 1, s. 300 (отец и сын панцирники), 121, 138 (два носильщика из одной семьи Эст). Интересные данные о семейных связях в ювелирном ремесле приводит Ф. де Брун (F. de Brun. Guldsmeder i Stockholm åren 1420-1560, s. 171 m. m.).

12. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 32.

13. Там же, стр. 31-32.

14. Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 6, стр. 443.

15. Это видно по сезонной разнице в поденной оплате строителей, чернорабочих и т. п. (Skråordningar, s. 322).

16. GM. St. tb., 1, s. 3 (о наказании двух ножевщиков за то, что в их кузнях ночью горел огонь). При работе ремесленника на дому у заказчика (в Бергслагене) хозяйский кошт, предоставленный плотникам, приравнивался к ⅓ зарплаты, а портным – к ½. Возможно, это было связано с разницей в продолжительности их рабочего дня.

17. Е. Sommarin. Till prisernas och arbetslöneraas historia. – "Statsvetenskap. tidskrift", 1908, s. 351; E. T. Svedenstierna. Om arbetslöner och der as bestämmande vid jernverken. – "Jernkontorets annaler", 1918, hf. 2, s. 2.

18. St. tb. 2, s. 339.

19. С. G. Styffe. Bidrag..., bd. 1, s. 98; E. Sоmmarin. Bidrag..., s. 32.

20. Skråordningar, s. 87. В расценках каменщиков, как и плотников, питание приравнивается к ⅓ заработной платы.

21. Не случайно цех каменщиков не разрешал своим членам брать такую работу, которую они не смогут завершить до прихода зимы (Skråordningar, s. 82). Показательно также, что в таксе нючёпингских каменщиков 1366 г. и общей таксе 1646 г. расценки на зимнюю работу отсутствуют.

22. Skråordningar, s. 88.

23. St. sb. 1, s. 355 Штукатуры в это время получали несколько меньше – 1 эре в 1430 г, 1 эре 1 эртуг – в 1440 г. (ibid., s. 338,355).

24. Skråordningar, s. 322.

25. St. sb. 1, s. 339; Skråordningar, s. 322.

26. Dipl. Dal, № 170.

27. Е. Jäfvert. Skomod..., s. 31, 97.

28. S. Hanssоn Ur skomakareurkets historia, s. 24.

29. E. Jäfvert. Skomod..., s. 99.

30. Согласно тем же расценкам 1450-х гг., изготовление мужских сапог из материала заказчика стоило последнему 12 эре, а модельных туфель различного сорта – от 12 эре до двух марок (см. "старые" расценки в таксе сапожников 1546 г. – Skråordningar, s. 314).

31. Плащи эти обозначены в одном месте как ridkaapar, в другом – как kaapar til mwnckame. – St. tb. 2, s. 79; 115.

32. См. "старые" расценки в таксе 1546 г. – Skråordningar, s. 312.

33. Ibid., s. 312, 313.

34. Ibid., s. 105 (§ 13).

35. Ibid., s. 313.

36. St. tb. 2, s. 152-153.

37. Skråordningar, s. 322. Ср. расценки носильщиков 1541 г. (Skråordningar, s. 207).

38. I. W. Ruuth. Bidrag..., III, s. 123.

39. Ср. Е. Jäfvert. Skomod..., s. 99 и др.

40. Ср. Åbo klockarelag efter gamla handskrifter. Utg. af R. Geete. – SFS, 60 årg, 1903, s. 64; St. sb. 1, s. 118, 150 и др.

41. Cp. I. W. Ruuth. Bidrag..., I, s. 24. Оплата натурой в среде ремесленников имела1 особенно большое распространение при размещении штрафов и погашении долговых операций. См. о штрафе воском или пивом в цеховых уставах, об уплате долга медным котлом (Jönk. tb., s. 12) и др.

42. В уставе стокгольмских сапожников, например, говорится только о денежной форме платежей (см. § 34: "Nw kan nakar thagha päningha til lans af kompanino...; thär haller for swena lön aller husa lön aller hwaria handha thz hälsth är").

43. Stadslag, RB, b. XXIII.

44. A. Sandklef. Hantverhets uppkomst..., s. 56.

45. Здесь и далее цены исчисляются по данным St. sb. I, подытоженным Ю. А. Альмквистом в его приложении к этому изданию.

48. Е. Jäfvert. Skomod..., s. 98.

47. См. "старые" цены в таксе 1546 г. (в частности на ботинки для мальчиков 12-14 и 8-9 лет и др.).

48. Данные о выходе материи см. в кн.: G. Kerkkonen. Op. cit., s. 287.

49. Известно только, что арендные платы за пустоши, землю под домом и т. п. у некоторых жителей Йёнчёпинга превышали 1 марку (в год?). – Jönk. tb., s. 52, 53.

50. Характерно, что 40 марок – это размер штрафа, часто встречающийся в городских законах и протоколах магистрата (налагался, в частности, за нарушение городской торговой монополии и т. п.).

51. Согласно привилегиям 1360 г, горожане Мальме давали на эту цель по 2 сконских ("такого же качества, как любекских") пеннинга в год (MSUB, s. 18).

52. Мы затрудняемся в определении общей суммы налогов и пошлин, взимавшихся с ремесленников. Известно только, что государственные поборы (и злоупотребления при их взимании) в этот период были столь велики, что вызывали постоянное недовольство населения, доходившее до открытых мятежей (С. В. Sjöden. Stockholms borgerskap..., s. 78; I. W. Ruuth. Bidrag..., III, s. 127).

53. Один из них (Марк) назван "мальчиком" (pilt. – St. tb. 1, s. 322): возможно, он был учеником.

54. Skråordningar, s. 21, 40-50, 82, 154.

55. См. например, о двух подмастерьях котельщика в St. tb. 1, s. 353, 396.

56. "Ingen fremende schomagara eller schomagara suena magna göra nager schogerningh..." (Skråordningar, s. 31).

57. Skråordningar, s. 48, 49; cp. St. tb. 1, s. 45.

58. Skråordningar, s. 22 (§ 24).

59. Ibid, s. 22.

60. Skråordningar, s. 3, 113, 158 и др. Возможно, что в числе "бродячих" подмастерьев было немало выходцев из Германии, где этот институт получил значительное развитие (ср. St. tb. 2, s. 98).

61. Skråordningar, s. 65, 71, 117 и др. См. также добавление 1499 г. к уставу сапожного цеха, где предусматривается наказание оседлого подмастерья, вздумавшего на время уехать в деревню с целью самостоятельной работы (ibid., s. 32).

62. Ibid., s. 212.

63. Ibid., s. 87.

64. Ibid., s. 67-68 и др.

65. Характерен в этом смысле § 8 устава ювелирного цеха, гласящий, что ни один мастер не должен брать себе в компаньоны подмастерья (tilstader nogan sin swen mz sick halfftn arbeyde), который еще не вступил в члены цеха (ibid, s. 147).

66. См. § 12, 31 (Skråordningar, s. 18, 22).

67. "Will någon äff Ämbetedt vthsende effther wedh åth sigh sielf..." (ibid, s. 220).

68. Skråordningar, s. 214.

69. Ibid, s. 155.

70. Ibid., s. 29 и др.

71. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 23.

72. См. К. Маркс. Капитал, т. III. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч. I, стр. 369.

73. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 355.

74. "Hwlkin swen som for lön tiäna han är pliktugher ath äruoffdha til jx slaar om queldhin. Ok vp staa tha iij slaar om morghonen. Hwlkin swen som forsumar ath han eigh komber timeligha til ärffuodhe som sakth är haffwe forsumat thet dagheb (Skråordningar, s. 6).

75. Ibidem.

76. Skråordningar, s. 21, 34, 48, 66, 71, 86, 148, 203.

77. Stadslag, BB, b. XXI, § 1-3.

78. Skråordningar, s. 66, 85, 157, 214 и др. Cp. Stadslag, BB, b. XXI, § 5.

79. Cp. Stadslag, RB, b. XVI.

80. Skråordningar, s. 81, 157; Cp. Stadslag, BB, b. XXI.

81. Skråordningar,s. 6; cp. Stadslag, BB, b. XXI, § 2.

82. Skråordningar, s. 6, 22 и др.

83. Skråordningar, s. 65, 67 и др. Cp. Stadslag, BB, b. XXI, § 4.

84. Skråordningar, s. 6, 22, 67, 213, 223.

85. Ibid., s. 6, 222 и др.

86. Ibid, s. 113-114.

87. Ibid. s. 155, 212, 223 и др.

88. Ibid, s. 21.

89. Ibid, s. 21, 83, 85, 148.

90. "Горшечник Торстен должен вернуть своему работнику 3 марки до захода солнца". – St. tb. 2, s. 223; ср. ibid, s. 585 (о слесаре Эрике и его подмастерье).

91. Skråordningar, s. 224.

92. Jönk. tb., s. 17.

93. В общем этот подмастерье портного оплачивался так же, как слуги: в середине XIV в, когда курс денежной марки был выше, слуга получал 3 марки, служанка – 1,5 марки в год (Е. Jäfvert. Skomod..., s. 48).

94. Dipl. Dal, № 170.

95. С. G. Styffe. Bidrag... bd. 1, s. 98; F. Dоvring. Attungen och marklandet, s. 207.

96. Ср. "mathmoder" – хозяйка. (St. tb. 2, s. 347-318).

97. Пункт "если "то из подмастерьев спит вне дома своего хозяина, когда приходит ночь", есть в оглавлении, но отсутствует в тексте устава ювелирного цеха (Skråordningar, s. 143). Судя по всему, подмастерья, как правило, не имели семьи.

98. Skråordningar, s. 52-53.

99. Ср. К. Маркс. Наемный труд и капитал. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 6, стр. 433.

100. Ф. Энгельс. Английский билль о десятичасовом рабочем дне. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 247.

101. Skråordningar, s. 320. Только ювелиры предписывали хоронить подмастерьев с такими же почестями, как и мастеров (ibid., s. 150).

102. Skråordningar, s. 28; ср. ibid, s. 205. Возможно, однако, что это правило было принято лишь у стокгольмских, наиболее богатых мастеров, так как кузнецы Юстада могли приглашать на свою пирушку подмастерьев, заплатив за них взнос, как за гостя (Н. Нildеbrand. Medeltidsgillena..., s. 64).

103. St. tb. 1, s. 53; St. tb. 2, s. 193, 417, 500.

104. "Hwlkin swen som fore lön thiänar hanum bör ärffwadha widh lius XIIIj dagha fore michiels messo, oc XIIIj dagha effter fasto gang" (Skråordningar, s. 6).

105. Согласно свидетельству знатока древнего даларнского быта П. Е. Эрикссона, там переставали зажигать свечи по вечерам с 25 марта (праздник богородицы). – Р. Е. Eriksson. Gamla bemärkelsedagar, s. 57. Шорные подмастерья продолжали работать при искусственном освещении до середины апреля. Трудно решить, какая из сторон, заключавших соглашение, была инициатором пункта о сроках работы при свечах, но очевидно, что эта запись имела целью пресечь какие-то разногласия.

106. "Vi ghesellen suit des begherende dat en iwelic knecht ieghenwerdich unde to körnende to iri Ii tiden in deme iare dar to geuien vi penninge lubisch to vnsem dat it bestande bliue I de recbticheit" (Skråordningar, s. 7).

107. Skråordningar, s. 30, 63-64.

108. Ibidem.

109. Skråordningar, s. 49, 81, 146, 213, 223.

110. Иногда новый ученик должен был также предъявить справку о законности своего рождения (ibid, s. 49, 146).

111. Возраст учеников был, вероятно, различным. В расценках сапожных изделий предусматривается оплата за пошив башмаков для dreng (подмастерье; здесь, видимо, ученик) 8-9 и 12-14 лет (Skråordningar, s. 310-311).

112. Skråordningar, s. 81, 213.

113. Именно так трактуются обязательства мастера в отношении учеников в предписании Стена Стуре и Государственного совета для ювелиров от 1485 г. (Skråordningar, s. 162).

114. Один из них – piltin (мальчик) или smaa dreng (маленький подмастерье) Пер Матссон, воровал железо на торге и "носил его одной женщине, которая просила его это делать и давала ему за это еду" (St. tb. 2, s. 37-38).

115. Skråordningar, s. 223.

116. Ibid., s. 146, 155.

117. Ibid, s. 120.

118. Ibid, s. 49, 81, 223.

119. I. W. Ruuth. Bidrag..., i, s. 71.

120. Ср. Ф. И. Михалевский. Очерки истории денег, стр. 72.

121. St. tb. 2, s. 613.

122. Ср. Skråordningar, s. 151.

123. St. tb. 1, s. 286, 365, 366.

124. Skråordningar, s. 72, 315, 316, 318-319, 320.

125. St. tb. 2, s. 259.

126. О распространенности свободного сбыта у сапожников свидетельствуют предписание о правилах обращения сапожника с покупателями, явившимися в его лавку (Skråordningar, s. 29), находки большого количества заготовок в сапожных мастерских и др.

127. Skråordningar, s. 151 (§ 26).

128. Skråordningar, s. 17, 63, 107, 153, 221-222. О разъездах по сельской округе сапожников Уденсе см. Е. Jäfvert. Skomod..., s. 99.

129. Skråordningar, s. 313, 320.

130. См., например, контракты с пороховщиками в St. tb. 1, s. 187, 196, 297 и др.

131. Arboga tb., s. 9; Jömk. tb., s. 69; Skråordningar, s. 72, 73, 153, 154, 315, 316, 320.

132. St. sb. I, s. 79, 160, 252, 351, 354, 355.

133. Skråordningar, s. 51.

134. Ibid., s. 317.

135. St. tb. 1, s. 46.

136. Skråordningar, s. 32.

137. Ibid., s. 102.

138. Ibid., s. 320, 323.

139. Ср. St. tb. 1, s. 318.

140. St. tb. 2, s. 270.

141. St. tb. 2, s. 276.

142. Skråordningar, s. 82.

143. Правда, размеры реальной оплаты этих ремесленников не всегда поддаются точному определению, так как в ряде случаев город расплачивался с ними не наличными, а засчитывал их заработок (частично, реже – целиком) в счет причитающегося с них городского налога (за один или несколько лет) или брал изделия в долг. Так, в 1460 г. один кузнец "сковал" (smidade) для города 2 бочки железа в счет долга за городской налог в течение 6 лет (St. sb. 1, s. 43). Иногда работа на город засчитывалась в счет всех видов тягла, в том числе "щитовых денег", отработок, арендной платы и т. д. (как это было в 1492 г. с "мастером Берендом, аптекарем". – См. St. tb. 2, s. 611). Некоторые ремесленники пользовались этим порядком, стремясь как-то уклониться от несения городского тягла: 9 марта 1478 г. стокгольмский магистрат вынес решение, что работавший на город каменщик Лауренс все же обязан выплатить городской налог, а если город ему что-либо должен, то пусть это будет возмещено другим способом (St. tb. 1, s. 148).

144. St. sb. 1, s. 43, 79, 117, 152, 218, 252, 253.

145. St. sb. 1, s. 42, 79, 117, 152, 219, 253, 287.

146. St. sb. 1, s. 115, 117, 150.

147. В 1440 г. Нильс Дэн за 2 марки 6 эре починил городские башенные часы. В 1466 г. слесари Микель, Микель Сварте и Нильс Либбенхюс получили 6 марок 8 эре за обработку городских ворот (St. sb. 1, s. 253, 349) и др.

148. В 1463 г. кузнец Якоб Хенрикссон (проживавший на Heigans holme) получил "за стрелы" 5 марок; в 1464 г. Хинрик Лассон получил 10 марок за якорь, в 1467 г. Пер Любечанин – 4 марки "за стрелы" (St. sb. 1, s. 151, 186, 284).

149. 1442 г. (St. sb. 1, s. 350-355).

150. 1461-1469 гг. (St. sb., I, s. 79, 1117, 152, 252 и др.). Ср. данные о ремесленниках, постоянно получавших заказы от города: в St. tb. I, s. 26, 47, 65, 81, 87, 203, 204, 297 299 и др.).

151. Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 346.

152. Иногда заказчики предоставляли строителям даже инструментарий: в 1461 г. плотник Ханс, работавший на город, купил за 12 эре топор "для нужд города" (St. sb. 1, s. 80).

153. "...bodz Olaff tymberman viidh iii marck ath holda fram then stadga, som han loffuade her Götzstaff Karlsson" (St. sb. 2, s. 155).

154. Skråordningar, s. 82. Сюда же примыкает и § 22, где указано, что заказчик имеет право наказать мастера, заявившего о необходимости продолжать работу в последующие дни (исходя из чего хозяин заготовил дополнительные материалы), но затем на работу не явившегося (ibidem).

155. St. tb. 2 s. 149.

156. Ср. С. G. Styffе. Bidrag..., Bd. I, s. 98; Skråordningar, s. 321-323.

157. Skråordningar, s. 86 (§ 50).

158. MSUB, s. 46. Прямой запрет уклоняться от "королевской или городской работы, в которой нуждались", вписан в устав каменщиков только в 1601 г. (Skråordningar, s. 89, add. VII).

159. St. sb. 1, s. 41 f., 78-83, 116-118, 150-152, 330-333.

160. I. W. Ruuth. Bidrag..., I, s. 21. В 1476 г. каменщики выполняли большие работы в стокгольмских монастырях, в 1477 г. – в стокгольмской церкви, (соборе? – kirkkme), но размер их заработка неизвестен (St. tb. 1, s. 42, 113).

161. St. tb. 2, s. 83.

162. St. tb. 1, s. 67.

163. "Sagdes for retta, ath wilia the mwramestarene bruka embetidh med mwramestaremo, huilke som nw mwra hem til Laurens Froendans, tha skulo the widh hwars therres iij marck ath winna embetidh meth mwramestaremo och göra lika och rett for sik, thet them bör" (St. tb. 2, t. 158).

164. St. sb. 1, s. 253.

165. St. sb. 1, s. 219.

166. St. sb. 1, s. 78, 80, 151, 330.

167. Skråordningar, s. 82 (§ 23).

168. Так же обстояло дело и при оплате других работ по найму: см., например, об оплате ремесленников и их подмастерьев Вадстеновским монастырем.

169. Skråordningar, s. 322, 323.

170. I. W. Ruuth. Bidrag..., III, s. 44.

171. St. sb. I, s. 339, 355.

172. В. Воethius. Gruvornas folk..., s. 72.

173. St. sb. 1, s. 288.

174. Skråordningar, s. 322.

175. К сожалению, оплата найма в других отраслях городского труда не поддается учету. Особенно интересно было бы определить ее размеры на флоте, но здесь сохранились лишь отдельные свидетельства, вроде того, что за рейс из Стокгольма в Лифляндию и обратно (1485 г.) шкипер получил 6 эре за каждую неделю путешествия, а матросы – по 2 марки за весь рейс (St. tb. 2, s. 110).

176. М. Е. Landslag, ВВ, b. XIV; Stadslag, BB, b. XXI (§ 4); K. Landslag, BB, b. XV, XXIII; TgmB, b. XXVI; C. G. Stуffe. Samling..., s. 25; Bjärköa Rätten, s. 40 (указ 1414 г., § 13); Privilegier, № 69, 176, 181. Ср. А. О. Winroth. Om tjenstehjonsforhållandet enligt svensk ratt. I. Uppsala, 1878, s. 47, 87, 59; A. Montgomery. Tjänstehjonsstadgan och äldre svensk arbetarpolitik. – HT, 1933, s. 249, 250; A. Johansson. Penningväsendet under Gustav Vasas regering. – HT, 1926, s. 247 и др.

177. St. tb. 2, s. 160.

178. Ср. К. Маркс. Капитал, т. 1, гл. XII, § 1. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 348-351.

179. St. tb. 2, s. 286.

180. Ср. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 331.

181. В одном упсальском письме 1394 г. упоминается Thidike (Theoderic, Diedrich) Silfbrænnare, который, видимо, плавил и очищал серебро (С. R. Berch. Underrætelse..., s. 21 об.).

182. См. изображение монетной мастерской того времени в кн. Lagerquist, bil. XXIV.

183. A. W. Stiеrnstеdt. Förteckning..., s. 3.

184. A. Sandklef. Hantverkets uppkomst..., s. 45.

185. I. W. Ruuth. Bidrag..., III, s. 80. Налоги пушкарей в городских налоговых списках также не обозначены.

186. St. tb. 1, s. 24, 171, 301, 312; St. tb. 2, s. 276, 419, 458, 494; Jönk. tb., s. 31; I. W. Ruuth. Bidrag..., III, s. 129.

187. См. А. А. Сванидзе. Хозяйство Вадстеновского монастыря в XV в. – "Сканд. сб ", XI. Таллин, 1966, стр. 122-127.

188. I. Вriliоth. Svenska Kyrkans historia, s. 571 f.

189. Instruktion för abbedissan., s. 292. Судя по тексту, неясно, сколько именно было в монастыре представителей этих специальностей (здесь речь идет об оплате каждого из них, т. е. все в единственном числе). Возможно, их и было по одному.

190. St. tb. 2, s. 393, 609; St. tb. 1, s. 193.

191. Privilegier, № 29 (1440 г.); ср. ibid, № 26 (1438 г.).

192. Об условиях оплаты ремесленников, занятых в частных хозяйствах, известно немного. Наемные пивовары и их помощники получали в день соответственно 3 и 1 эре ("и никакого пива". – См. "старые" расценки в Skråordningar, s. 323), повар – 2 эре в неделю, что давало ему 12 марок в год при полном содержании (St. sb. 1, s. 288, 1467 г.) и т. д.

193. Ср. С. С. Sjöden. Stockholms borgerskap..., s. 119; W. Karlsson. Lundensiskt silversmide. Lund, 1952; I. W. Ruuth. Bidrag..., III, s. 82.

194. St. tb. 2 s. 430

195. Bröderne af. S. Gertruds Gille i Stockholm 1419-1484, s. 299-318. Ювелир Отто был олдерманом гильдии св. Барбары (St. tb. 1, s. 62).

196. St. sb. 1, s. 6, 12, 15, 17, 18, 19, 24, 26, 33.

197. Bröderne af S. Gertruds gille..., s. 299, 302, 305, 314.

198. F. de Brun. Anteckningar rörande medeltida gillen i Stockholm. – SSEÄ, 1917, s. 42.

199. St. tb. 1, s. 269.

200. St. tb. 2 s. 115.

201. St. sb. 1, s. 6, 8, 9, 11, 12, 14, 15, 17, 20, 21, 24, 26, 27, 31, 32, 34, 35, 36, 38.

202. St. tb. 2, s. 68.

203. St. tb. 2, s. 46. Но здесь возможно и другое объяснение (см. стр. 218).

204. St. tb. 2, s. 111.

205. St. tb. 2, s. 3, 108 и др.

206. St. tb. 2, s. 385.

207. St. sb. 1, s. 8.

208. Bröderne af S. Gertruds gille..., s. 314.

209. St. sb. 1, s. 27, 29.

210. St. tb. 2, s. 614. О сапожниках – владельцах дорогих домов в Йёнчёпинге – см., например, Jönk. tb., s. 59.

211. St. sb. 1, s. 18, 23.

212. St. sb. 1, s. 9, 19, 21, 22, 25, 29.

213. St. sb. 1, s. 21.

214. Skråordningar, s. 67.

215. St. sb. 1, s. 22, 26, 35, 37.

216. St. sb. 1, s. 12. Таким же ежегодным налогом был обязан кузнец Хинрик Юте, который в течение 6 лет уклонялся от его уплаты и, наконец, в 1460 г. обработал в счет 6 марок налога 2 бочки железа для городских нужд (St. sb. 1, s. 43).

217. St. sb. 1, s. 10.

218. Bröderne af S. Gertruds gille..., s. 308, 318.

219. St. sb. 1, s. 26, 27, 28, 29, 33.

220. F. de Brun. Medeltida gillen..., s. 43.

221. St. sb. 1, s. 16, 18, 27, 32, 33.

222. St. sb. 1, s. 6, 21, 31, 32.

223. St. sb. 1, s. 28.

224. St. sb. 1 s. 7 8 11 13 17 19 29 30, 31.

225. Bröderne af S. Gertruds gille..., s. 310, 312 (1447 и 1451 гг.).

226. St. sb. 1, s. 20, 23, 24, 26, 31.

227. Skråordningar, s. 84 (§ 32, 34).

228. St. sb. 1, s. 13, 18

229. Skråordningar, s. 206 (§ 72).

230. Skråordningar, s. 192 (§ 5).

231. Ibid., s. 197 (§ 30).

232. St sb. 1, s. 24

233. St. tb. 2, s. 488-490.

234. Н. Hansson. Stockholms stadsmurar. Stockholm, 1956. s. 350.

235. St. tb. I, s. 114 (1477 г.).

236. St. tb. 2, s. 18, 32, 49, 54 m. m.; ср. Olof Olsson skomakare köpman (sutor mercator), его сделки на недвижимость (St. tb. 1, s. 14, 49, 56, 235).

237. St. tb. 1, s. 87, 198, 208; St. tb. 2, s. 241, 251, 468, 586 m. m.

238. St. tb. 2, s. 64, 131.

239. St. tb. 2, s. 33, 384.

240. St. tb. 2, s. 36, 174.

241. St. tb. 2, s. 280, 507.

242. St. tb. 2, s. 110. Оплата шкиперов в ряде случаев производилась не наличными деньгами, а товарами, имеющими хождение во внешней торговле Швеции (солью, металлом или изделиями из него и т. п.); возможно, что шкиперы этими товарами и торговали.

243. St. tb. 1, s. 132.

244. St. tb. 2, s. 62.

245. F. Lindbеrg. Hantverkarna, s. 37.

246. St. tb. 2, s. 161, 165.

247. "Vidhersade Mattis Laurens smede ämbete ok lade V öre pa dysken ok wan köpmanna ämbetet igen" (St. tb. 2, s. 266).

248. "Alla, sine embete widersäja ok worde köpmen" (St. tb. 2, s. 273).

249. Privilegier, № 203, 399, 405; cp. Skråordningar, s. 32 (add. 1499 г.).

250. St. tb. 2, s. 117, 422, 428. Ср. С. C. Sjöden. Op. cit., s. 97, 98.

251. Kalmars tb., s. 147.

252. St. tb. 2, s. 335.

253. St. tb. 2, s. 259. Ср. материалы о портном Лауренсе, торговавшем медью.

254. St. tb. 2, s. 505.