| Начало шахтной добычи руды и переход к использованию плавильных печей являлись этапом в развитии горнорудного промысла еще и потому, что с этого времени он превратился в область по преимуществу (если не исключительно) товарного производства.
Спорадический вывоз металла за пределы Швеции имел место еще в эпоху викингов1, а в XIII в. шведское железо (osmund) было одним из обычных товаров североевропейской торговли2. В середине XIV в. Городское уложение Швеции уже тщательно нормирует порядок вывоза металла: в частности, узаконивается обычай взвешивания, клеймения и сопроводительных писем, утверждается тара для экспортируемого железа и меди и порядок их закупок купцами-экспортерами; роль основного центра по экспорту металла отводится Стокгольму3 (который к этому времени стал главным стапельным пунктом шведской внешней торговли вообще, что определялось фискальными целями4).
В Городском уложении прямо указывается, что металл предназначен для вывоза в Германию (Tydztland), причем об этом говорится как о давно и хорошо всем известном факте5. Это еще раз подтверждает не только большую роль, которую немцы в качестве горных предпринимателей играли на самих промыслах, но и то, что они с самого начала сосредоточили в своих руках торговлю шведским металлом.
Торговля металлом в средневековой Европе вообще была одним из важнейших объектов монопольных устремлений и всякого рода крупных спекуляций купечества. Ведущие центры ганзейского торгового союза (позднее – союза вендских городов) Любек и Данциг (последний – со второй половины XV в.) во многом были обязаны своим процветанием торговле шведской медью и железом.
Во второй половине XIV в. металл составлял около 40% шведского экспорта: 20,1% – железо и 17,5% – медь; ⅔ или ¾ всей продукции медных рудников проходило через Любек, который в 60-е годы XIV в. вывозил шведскую медь на тысячи любекских марок. Далее медь шла в Брюгге и расходилась по Прибалтике и русским землям. Шведское железо, ценившееся выше немецкого, также пользовалось широким спросом на европейских рынках6, и в последней трети XIV в. только Любек вывозил ежегодно от 275 до 900 тонн удобного для транспортировки железа осмунд.
С конца XIV в. соотношение в вывозе меди и железа резко изменилось в пользу железа. Правда, определенную роль здесь сыграло повышение цен на шведское железо7, но основная причина, по-видимому, заключалась в том, что с конца XIV в. на европейских рынках появилась венгерская медь, ввозимая через Торн Данцигом. К тому же редукция земель 1395-1396 годов в Бергслагене ослабила позиции любекского купечества на медных промыслах, что, очевидно, снизило их прибыли от торговли шведской медью. В 20-е годы XV в. война короля Эрика с Гольштинией (к которой присоединилась Ганза) еще больше сократила объем медного экспорта8.
В 1492-1499 гг. через Любек проходило ежегодно по 196 лэстов9 меди и по 600 лэстов железа. Таким образом, Швеция в XIV-XV вв. вела крупную оптовую торговлю медью и железом, поставляя их на европейские рынки10.
Однако объем шведского экспорта металла был большим, чем это следует из данных, приведенных выше на основании ганзейских таможенных книг. Таможенные книги Ганзы и отдельных ее городов, хорошо известные историкам, обычно служат основными документами для исследования балтийской торговли в XIV-XV вв. Там же содержатся и данные о внешней торговле Швеции, в частности об экспорте металла11. Но не говоря уже о том, что эти книги до сих пор полностью не опубликованы, они – и это в данном случае самое главное – не отражают в полной мере, во-первых, вывоза металла из других (помимо Стокгольма) шведских городов, во-вторых, ввоза в ливонские города и на Русь, в-третьих, вывоза из Швеции других металлов (в частности, свинца в XV в. и серебра в XIV-XV вв.). Наконец, они содержат явно недостаточный материал для суждения о самостоятельной роли в вывозе шведского металла Данцига, Гамбурга, Ревеля и других ганзейских городов12. Учет этих моментов должен неизбежно привести к выводу о том, что объем вывоза металлов из Швеции в XIV-XV вв. был значительно больше, чем принято считать в настоящее время.
Товарное производство Бергслагена играло большую роль в формировании внешнего рынка Швеции и росте тесно связанных с ним городов, особенно южных и юго-западных портов. Помимо Стокгольма, в вывозе железа и меди принимали активное участие Вестерос, Кальмар, Енчёпинг, Упсала, Чёпинг, Арбуга, Эребру, Або, Нючё-пинг, Сёдерчёпинг, Евле, Вестервик, Мальме, Стренгнес, возможно – Труса, Телье и другие города. Все они упорно боролись за право экспорта металла и уменьшение транзитной роли Стокгольма13.
Вместе с тем монопольная роль Ганзы в вывозе шведского металла была чрезвычайно невыгодна для Швеции, и прежде всего для определенных кругов поднимавшегося к концу XV в. шведского купечества. Одной из важных причин были мошеннические операции ганзейских городов в отношении шведского металла. Так, в 1494 г. Стен Стуре писал в Данциг о жалобе шведских купцов на то, что в Данциге введен "новый вес", так что эти купцы теряют по бочонку железа на каждый лэст веса. В 1499 г. туда была отправлена аналогичная жалоба, но в ней речь шла уже о потере двух бочонков с каждого лэста. В 1500 г. магистрат Стокгольма жаловался данцигскому магистрату на большие потери, которые шведские купцы несут из-за неверных весов (pyndare) в Данциге14.
Хотя большая часть шведского металла шла на экспорт, определенное количество его оставалось в стране, расходилось по ее ярмаркам, городским рынкам, попадало в руки ремесленников и бондов. Мелкие сделки с металлом были широко распространены. Его закупки (или выменивание) ремесленниками и бондами производились и в Бергслагене, о чем свидетельствует указ Альбрехта от 1380 г. и другие факты, приведенные выше. Даларнские документы буквально заполнены записями сделок , где металл употреблялся в качестве платежного средства.
Розничная торговля металлом в районе его добычи в значительной степени интенсифицировалась к концу XV в., после изменения формы заработной платы рабочих Бергслагена. Не случайно в привилегиях 1499 г. особо оговаривается запрет торговых сделок с медью "около горы" и предписывается ехать для этой цели в города15. Весьма возможно, что в период активного вывоза меди (до начала XVI в.) население Швеции вынуждено было удовлетворять свои хозяйственные потребности в ней (а также и в железе) во многом за счет мелких местных залежей. Кроме того, на внутренний рынок страны попадала в основном продукция горных мастеров, оставшаяся после уплаты всякого рода налогов; основная же масса товарного металла попадала в руки предпринимателей и короны и уходила на экспорт.
Было бы неправильно усматривать причину резкого преобладания здесь внешнего рынка над внутренним только в условиях экспорта, в наличии выгодной внешнеторговой конъюнктуры для шведского металла на Балтике. Определенную роль играло и состояние самого внутреннего рынка сбыта – слишком узкого в XIV-XV вв. для быстро развивавшейся специализированной горнорудной промышленности. Немаловажное значение имели и социальные моменты, в частности присвоение основной массы товарной продукции горного дела и металлообработки королевской властью16, а также крупными феодалами: крупный, централизованный экспорт металла в тех условиях способствовал расширению внешнего рынка и в конечном счете – укреплению союза городов и королевской власти и восстановлению независимости страны. Но это меньше всего зависело от субъективных намерений короны, поскольку ее торговая ориентация была ганзейской; ее союз с городами закрепился лишь к концу XV в., когда выросло национальное шведское купечество, а в освободительной борьбе Швеции решающей силой оказалось массовое движение шведского народа против двойного и тройного гнета шведских и датских феодалов, шведского государства и ганзейских купцов.
А как обстояло дело до начала XVI в., до окончательного освобождения страны от влияния Ганзы? Нельзя не отметить; что активность короны в области торговли металлом имела тогда и другие стороны и последствия. Прежде всего, эта торговля, как мы видим, осуществлялась за счет хищнической эксплуатации рудничных рабочих, и по мере усиления заинтересованности короны в вывозе металла их эксплуатация все более увеличивалась. Стремление к максимальному вывозу металла приводило к его утечке из страны и подорожанию, а это, наряду с ограничениями розничной торговли металлом, тормозило развитие ремесел.
Далее. Выгодные условия для экспорта металла по преимуществу использовались именно короной. Отсюда упорное нежелание ее переводить громадные области Швеции, поставляющие металл, на денежную форму рейт и налогов. Монополия короны на добычу металла, безусловно, препятствовала как развитию частного предпринимательства в самих рудниках, так и складыванию крупного шведского купечества, отстраняемого в силу этой монополии от одной из наиболее выгодных сфер внешней торговли страны: ведь королевская власть с самого начала предпочитала вести дела через представителей ганзейского торгового капитала, имевших налаженные коммерческие связи и всегда готовых предоставить короне большие кредиты под металл. А это, в свою очередь, препятствовало развитию и обогащению городов. Связь короны с ганзейскими купцами привела к тому, что королевская власть слишком медленно и непоследовательно проводила политику ограничения их торговли и влияния в Швеции, отчего страдали и города, и промыслы, и все население страны.
Поскольку горнорудные районы Швеции были областями узкоспециализированного товарного производства, они являлись рынком сбыта для всех остальных отраслей хозяйства. Поэтому ввоз в Бергслаген различных (в том числе импортных) продуктов питания и продуктов ремесленного производства носил широкий характер. Именно туда везли свои товары бонды, о которых говорится в указе Альбрехта и Государственном уложении Кристофера. На рудники привозили местные и импортные ткани, обувь, соль, зерно, рыбу, мясо и прочие товары, которые закупались горными мастерами и предпринимателями для оплаты рабочих, а с конца XV в. выменивались рабочими и другими горными людьми на металл17. Важным продуктовым рынком для горных промыслов издревле был Эстерйётланд18. Активное развитие обмена в Бергслагене привело к складыванию там широкой сети местных рынков. Начиная с 1347 г. все привилегии для различных горнорудных районов особое место отводят вопросам рынка. На медных промыслах в Коппарбергете, на железных рудниках Норберга, Викаберга, Сальберга, Линдесберга и других промыслах "торговые дни" происходили дважды в неделю19, причем условия торговли на рудниках приравнивались к городским: отсутствие внутренних пошлин, надзор за качеством товаров и прочие свободы, которые имели все полноправные города20. Как и в городах, предметы внешней торговли здесь должны были продаваться оптом21 (хотя возможно, что это правило касалось прежде всего купцов).
На рынки Бергслагена попадали не только привозные товары, но и продукция местных ремесленников. Последние селились на территории рудников и в определенной мере подпадали под понятие "горняк" (bergsman), так как горные привилегии 1499 г. регламентируют и оплату рудничных ремесленников – кузнецов, портных, башмачников, кожевников и других специалистов (причем в ряде случаев оплата шла в металле)22. Конечно, ремесленники появились на рудниках не в 1499 г., а значительно раньше. В привилегиях 1354 и 1355 гг. для железных промыслов говорится о штрафе за "фальшивую" работу кузнецов, обманувших своего заказчика. Скорее всего, здесь речь шла не о кричных кузнецах, подрабатывавших на частных заказах, а об особых ремесленниках, не связанных с плавильнями и домнами23. По всей вероятности, ремесленников в Бергслагене было немало: ведь не говоря уже о бытовых нуждах населения, само развитие горного промысла требовало изготовления в массовом масштабе разнообразных орудий труда, прежде всего металлических. Характерные названия хуторов и поселений в Даларне, связанные с наименованиями различных ремесленных специальностей, также свидетельствуют о наличии там оседлого ремесленного населения24.
Развитие горного предпринимательства, обмена, ремесла и тесная связь промысловых районов с внешним рынком обусловили возникновение и рост в Бергслагене горных городов, таких, как Хедемура и Фалун, жизнь населения которых была неразрывно связана с горным делом, с промыслами в целом25. Здесь не место рассматривать устройство горных городов; хотелось бы только отметить, что в их развитии, на наш взгляд, большую роль сыграл тот факт, что Бергслаген в XIV и XV вв. активно притягивал рабочую силу. К первой категории притекающего на промыслы населения относились бонды-сезонники и бонды-промысловики (углежоги и т. п.), о которых говорилось выше и которые постепенно утрачивали связь со своим первоначальным занятием, пополняя ряды горных людей. Другую категорию составляла та часть самодеятельного населения страны, которая в силу экономических условий жизни и социальных конфликтов оказывалась без средств к существованию и выталкивалась за рамки общины. Среди этих пришлых людей в XV в. было много финнов и карелов, которые работали в основном на самых тяжелых участках в шахтах и плавильнях и, как правило, не имели собственности26. Определенную часть рабочего 'населения промыслов составляли также немцы-специалисты. При всем этом основную массу горных людей на промыслах составляли шведы, что особо подчеркивается некоторыми шведскими историками для объяснения передовой роли Бергслагена в "дегерманизации" Швеции в конце XV в.
Выводы
Мы рассмотрели общие черты организации шведского горного дела в XIV-XV вв., стараясь выявить характерные особенности его социальной структуры и то значение, которое имело горное дело для развития различных сторон жизни шведского общества в интересующий нас период.
В основе социальных отношений в Бергслагене лежала регальная собственность на землю, что наложило сильный отпечаток на его организацию и формы социальной борьбы.
Организации горного дела был присущ двойственный характер. С одной стороны, она базировалась на феодальной земельной собственности и сохраняла формы эксплуатации, характерные для феодального хозяйства, где в основе лежало присвоение земельной ренты. Кроме того, большую роль там играла мелкая (в ряде случаев неполная) земельная собственность непосредственных производителей, реализуемая ими путем личного труда и свободного распоряжения продуктом при условии соблюдения горной регалии.
Вместе с тем в горном деле имело место относительно развитое частное предпринимательство. Самостоятельным "горным людям" противостояла масса квалифицированных наемных рабочих и поденщиков. В среде горных мастеров наблюдалась сложная имущественная и социальная градация. Собственно предпринимателями может быть названа только верхушка горных мастеров – совладельцев долей в рудниках и плавильнях, живущих за счет эксплуатации наемного труда. Подавляющую часть горных мастеров составляли своего рода держатели мелких долей; они сами обрабатывали свои наделы, но в ряде случаев выступали и в качестве подрядчиков. Поэтому положение мелких мастеров было двойственным и противоречивым, в их среде происходила непрерывная имущественная дифференциация, углубляющая поляризацию социальных отношений на промыслах.
Немалую роль в горном деле играл бюргерский элемент, в частности купцы-профессионалы, связанные с экспортной торговлей металлом (они составляли основной контингент крупных горных предпринимателей), а также феодалы и корона, выступавшие в ряде случаев как предприниматели и экспортеры металла.
Наличие предпринимательских форм организации горного дела и органическое слияние предпринимательской его верхушки с носителями торгового капитала свидетельствует о складывании в горном деле Швеции в XV в. предпосылок раннекапиталистических отношений. И хотя темпы развития шведского горного дела к концу XV в. не следует переоценивать (ведь формы его организации оставались еще феодальными, наемный труд носил отчетливый отпечаток внеэкономических связей и принуждения, а роль мелкого самостоятельного производства была все еще велика), все же горное дело выглядит как область передовых для того времени социальных отношений. Это естественно вытекало из самого характера горного дела, являющегося не просто товарной отраслью шведского хозяйства XIV-XV вв., а отраслью, связанной с крупным (европейским) рынком. Товарному характеру горного дела не противоречил натуральный характер ренты и других поборов со стороны земельных владельцев в Бергслагене. Наоборот, натуральная рента здесь (как и в деревне того времени) во многом являлась следствием именно товарного характера горного дела: благоприятная торговая конъюнктура для шведского металла на балтийском рынке создавала стимул именно для такой формы присвоения продукта труда горных людей. В данном случае связь горного промысла с рынком во многом осуществлялась через землевладельца, главным образом через королевское и государственное землевладение, обогащая последнее и являя наглядный пример "обслуживания" товарным производством феодального хозяйства.
Промысловые районы были передовой областью и в отношении внутренней эволюции металлоделательного производства. Здесь применялись сравнительно разнообразные орудия труда, воспринимались и прививались новые методы плавки, отливки и ковки металла. Здесь, как и в городских кузнечных (ремеслах, сложились развитые для Швеции того времени формы разделения труда и производственной кооперации. На промыслах концентрировалась квалифицированная рабочая сила. Все это способствовало развитию производительных сил и культуры самой Швеции и оказывало воздействие на другие скандинавские страны.
Будучи передовой отраслью хозяйства Швеции в XIV-XV вв. горные промыслы занимали важное место в общественной жизни страны. Как товарное производство горное дело существенно повлияло на развитие шведских городов и городского ремесла; с другой стороны, оно само развивалось по мере роста городских цент ров, где сосредоточивались обрабатывающая промышленность и торговля металлом. Неразрывная связь горного дела и городского хозяйства привела в Швеции к складыванию и укреплению союза горняков и бюргерства, сыгравшего важную, подчас решающую роль в политических отношениях того времени. Эта роль была прогрессивной, поскольку и горное дело и города обеспечивали экономическое усиление центральной власти и поддерживали как централизаторские, так и общедемократические и национально-освободительные тенденции, характерные для шведского общества XV – начала XVI в. и нашедшие выражение в народном восстании 1434-1436 гг., в победе при Брункеберге в 1471 г. и в установлении власти Стуре, а позднее – Вас27.
Анализ социальных отношений в Бергслагене позволяет понять и некоторые особенности этого широкого народного движения в Швеции XV – начала XVI в. Как известно, одним из важных его моментов был протест против засилья иностранного, в частности немецкого, элемента в стране. Шведская историография, от хроники Стуре и до наших дней, справедливо характеризует это движение как борьбу за самостоятельность Швеции, но борьба против чужеземного господства, против засилья датчан и ганзейцев, в конечном счете часто расценивается как чисто национальная проблема. В своей работе "Битва при Брункеберге и ее предыстория" Э. Лённрот впервые поставил вопрос о неправомерности такого подхода, о необходимости разграничивать форму выражения протеста и его действительные причины, мотивы и цели и подкрепил свою точку зрения убедительным анализом социального и национального состава руководящих группировок борющихся сторон. Э. Лённрот справедливо указал, что теснейшая связь стокгольмских бюргеров и даларнских промысловиков с ганзейской торговлей на первый взгляд трудно увязывается с тем фактом, что они стояли в первых рядах антиганзейского движения. Но объяснение этого противоречия Э. Лённрот ищет в борьбе за власть между аристократическими феодальными группировками.
Ганза действительно играла в Швеции чрезвычайно сложную политическую роль, тем более, что она представляла собой не единый организм, а союз соперничающих между собой городов28. Поэтому рассматривать историю Ганзы в Швеции вне связи с внутренней историей Ганзы так же неверно, как и вне связи с внутренней историей Швеции. Но нас интересует здесь не политическая деятельность Ганзы, а та социальная роль, которую играли в Швеции, в частности на горных промыслах, ее представители. Для этого, очевидно, требуется восстановить ход развития специализированного товарного промыслового хозяйства, или, иначе говоря, ход общественного разделения труда в этой отрасли производства Швеции до конца XV в. По существу общее представление об этом процессе складывается из предложенных выше результатов анализа социальной структуры шведского горного промысла в XIV-XV вв.
В период раннего средневековья, в ходе заселения Даларны и прилегающих к ней районов, горные разработки там производились местными бондами в рамках их домашнего хозяйства. По мере развития металлообрабатывающего производства в Европе и самой Швеции и, соответственно, по мере складывания рынка сбыта для продукции шведского горного промысла происходил естественный процесс выделения промысловиков-бондов, занятых по преимуществу добычей руды и плавкой металла. Дальнейшее втягивание горного промысла в рыночные отношения, наряду с ростом производительных сил в самом горном деле, потребовало массового отрыва промысловиков от сельского хозяйства (или других промысловых занятий, например, некогда столь распространенной в Даларне охоты на пушного зверя) и превращения их в бергсманов, для которых промысел стал по существу единственным способом добывания средств к жизни. Массовое выделение бергсманов означало переход к специализированному товарному промысловому занятию, т. е. явилось качественным скачком в развитии горного дела.
В ходе имущественного расслоения производителей (неизбежно связанного с ростом товарности самого производства), выделения бергсманов и дальнейшей специализации труда на промысле росла социальная дифференциация непосредственных производителей на самостоятельных мастеров-местерманов и наемных рабочих. Дальнейший ход этой социальной дифференциации, ускоренной проникновением на промыслы ганзейского купеческого капитала, привел к постепенному размыванию прослойки самостоятельных горных мастеров, к разорению и превращению в наемных рабочих одной ее части и к полному отрыву другой, меньшей группы местерманов от процесса производства. Эти последние вошли в состав складывавшейся предпринимательской верхушки на промыслах.
Процесс социальной эволюции горного дела, связанный с превращением его в товарную сферу производства, проходил, следовательно, через те же стадии, что и процесс развития средневекового ремесленного производства вообще: от домашнего промысла (или ремесла) как составной части натурального деревенского хозяйства – к мелкому, самостоятельному, специализированному товарному хозяйству, а затем к раннекапиталистическим формам производства, связанным с частным предпринимательством и господством торгового капитала.
Горный промысел Швеции к концу XV в. стоял на пороге третьего этапа и сохранял многие пережитки предшествующих ступеней развития. Этот последний момент также очень важен, поскольку он позволяет заключить, что в структуре горного дела нашла яркое проявление свойственная шведскому феодализму социальная многоукладность. Следовательно, горный промысел в Швеции развивался в полном соответствии с общими особенностями шведского феодализма и не являлся только чужеродным, извне (немцами и Ганзой) привнесенным институтом, как его трактуют некоторые историки.
Каково же место Ганзы в развитии шведского горного дела? Как мы уже видели, роль ганзейцев на шведских горных промыслах была двоякой. С одной стороны, ганзейские купцы в сущности монополизировали в своих руках экспорт металла. С другой стороны, эти же (или тесно связанные с ними) лица были в Бергслагене основной по массовости и влиянию группой горных предпринимателей.
Таким образом, ганзейцы на шведских рудниках представляли определенный социальный слой – слой носителей купеческого капитала, выступавших в качестве эксплуататоров по отношению к непосредственным производителям – мелким горным мастерам и рабочим.
Этот капитал развился в результате ганзейской торговли, которая была по существу своему торговлей посреднической, а следовательно, наиболее грабительской. Поэтому активное участие трудящихся масс Даларны в антиганзейском движении следует расценивать прежде всего как социальный протест против эксплуатации со стороны представителей купеческого капитала, особенно хищнического (а следовательно, ненавистного) потому, что он был ориентирован во вне страны.
Немаловажное значение здесь имел и политически-правовой аспект. Ведь, как уже указывалось, органы местного управления в Бергслагене комплектовались в основном из представителей предпринимательских или близких к ним кругов, а поскольку в числе этих лиц преобладали немцы, то и управление в горнорудной области сосредоточивалось по преимуществу в их руках. Не случайно в одном письме от 60-х годов XV в. жители Даларны жаловались на то, что все должности там занимают немцы, а "шведы могут быть только палачами и могильщиками"29.
Ганза была своеобразным катализатором в развитии горного дела Швеции. Являясь носителями купеческого капитала, ганзейцы способствовали втягиванию шведского горного дела в орбиту интернациональной торговли, разложению патриархальных отношений и складыванию элементов нового, буржуазного уклада в Бергслагене. Благодаря посредничеству ганзейцев (многие из которых стали горными предпринимателями) шведское горное дело (как и городское ремесло) обогащалось новыми техническими достижениями, появившимися в передовом горном деле Германии, а также высококвалифицированными специалистами.
Но роль Ганзы не следует преувеличивать, как не следует переоценивать темпы развития шведского горного промысла по сравнению с другими отраслями промышленности страны XIV-XV вв.
Конечно, нет сомнений в том, что в экономическом и социальном отношении горно-металлургические промыслы были передовой областью Швеции XIV-XV вв. и что причина этого во многом заключалась в наличии интернационального рынка для шведского металла. Но многие качества шведской горно-металлургической промышленности того времени – незавершенность специализации промыслового хозяйства, большая роль в нем мелкого, самостоятельного труда и мелкой собственности, полупринудительный характер наемного труда и полупатриархальные формы его оплаты – свидетельствуют о том, что к концу XV в. этот промысел оставался в целом феодальным. Сопоставление характера городского ремесла и горного дела показывает органическое сходство их экономических и социальных характеристик; это не качественно отличные сферы шведской экономики XIV-XV вв., а лишь этапы организации ее феодальной промышленности в период зарождения раннекапиталистических отношений, и различия между этими этапами обусловлены не только характером рынка, но и особенностями самого труда.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Е. Yngström. Gävletrakten..., s. 16.
2. Об упоминаниях осмунда в нидерландских и немецких документах начиная с середины XIII в. см. В. Воёthius. Gruvornas folk, s. 35-36.
3. Stadslag, KpB, b. XVI, XVII, XX, XXI, XXII; cp. St. tb. 1, s. 189, 298, 336, 446, 464, 475, 483, 492; St. tb. 3, s. 103; Dipl. Dal, № 855, 944. Э. Лённрот даже считает, что обоюдные интересы в области внешней торговли, связавшие стокгольмское бюргерство с промысловиками Даларны, породили их единство, которое в конечном счете предопределило успех поддерживаемого ими Стена Стуре в битве при Брункеберге (см. Е. Lönnroth. Slaget på Brunkeberg, s. 184 f.). Подробнее о порядке вывоза шведского металла в XIV-XV вв. см. А. А. Сванидзе. Развитие горного промысла в Швеции..., стр. 234, 237-238.
4. Stadslag, KpB, b. XXII.
5. Stadslag, KpB, b. XXI.
6. Так, в Англии шведское железо ценилось наравне со сталью (Е. F. Heckscher. Svenskt arbete, s. 49). Немецкие промышленники также высоко ценили шведское железо за его ковкость. В Марке (Вестфалия) были организованы предприятия, работавшие только со шведским железом (Н. Braune. Om utvecklingen..., s. 4).
7. В 1368 г. 140 лэстов железа "осмунд" было продано за 454 любекские марки, а в 1369 г. – 220 лэстов за 1399 любекских марок (N. Ahnlund. Stockholms historia, s. 224).
8. Dipl. Dal, № 53; E. Lönnroth. Från svensk medeltid, s. 104; И. Андерссон. История Швеции, стр. 91, N. Ahn lund. Stockholms historia, s. 223; T. Söderberg. Stora Kopparberget..., s. 161. В XVI в., когда в Европе появилась тирольская медь (из Шваца) и европейская торговля металлом во многом пошла через руки Фуггеров, роль шведской меди в Европе упала. Железо, напротив, вывозилось со все возраставшей интенсивностью, его экспорт при Густаве Васе возрос в три раза (Т. Söderberg. Stora Kopparberget..., s. 161; I. Hammarström. Finansförvaltning..., s. 141, not. 27).
9. Лэст (last) – мера твердых и сыпучих тел, принятая в Швеции и балтийской торговле в рассматриваемый период. В XIV-XV вв. 1 лэст равнялся 12-14 шп меди или железа (около 5 т). См. L. В. Fаlkman. Om mått..., s. 317, 394.
10. О вывозе металла из Швеции см., в частности, Fr. Bruns. Die Lübeckischen Pfundzollbücher. – "Hansische Geschichtsblätter" (далее – HGbll), Jg. 1904-1905, S. 107 f. Jhrg. 1907, S. 457 f.; Jhrg. 1908, s. 357 f; G. Lechner. Die hansische Pfundzollisten des Jahres 1368 (18.III 1368 bis 10.III 1369), mit einein Vorwort von Fr. Rörig. Lübeck, 1935; K. Kumlien. Sverige och Hansearterna. Studier i Svensk politik och utrikeshandel. Stockholm-Lund, 1953; W. Koppe. Lübeck-Stockholmer Handelsgeschichte im 14. Jahrhundert. Neumunster, 1933; E. F. Heckscher. Svenskt arbete..., s. 48-49; N. Ahnlund. Stockholms historia, s. 222-224; T. Söderberg. Stora Kopparberget, s. 98, 158, 440; В. Воёthius. Gruvornas folk, s 32 и др. О ввозе шведского металла на Русь см. А. Л. Хорошкевич. Торговля..., стр. 310.
11. См. G. Lechner. Die hansische Pfundzollisten des Jahres 1368; Fr. Bruns. Die Lübeckischen Pfundzollbücher, Jhrg. 1904-1905.
12. См. St. tb. 2, s. 467; F. Bruns. Die Lübeckischen Pfundzollbücher, Jg. 1904-1905, S. Hie, 110; W. Stieda. Ueber die Quellen der Handelsstatistik im Mittelalter. Berlin, 1903, S. 45-46; W. Koppe. Revals Schiffsverkehr und Seehandel in den Jahren 1378/84. – HGbll, Jg. 64, 1940, S. 113; K. Kumlien. Sverige och Hanseaterna; A. G. Sjöberg. Swedish Foreign Trade in the Mid-sixteenth Century. – "The Scandinavian Economic History Review", København, I960, v. VIII, p. 176, 178 и др.
13. Dipl. Dal., № 105, 315, 880, 896; Privilegier, № 107, 143, 161; MSUB, s. 31; Stadslag, KpB, b. XXI; F. Bruns. Die Lübeckischen Pfundzollbücher, Jhrg. 1904-1905, S. 118, 119; A. Schuck. Studier..., s. 274; N. Ahnlund. Stockholms historia, s. 187, 292; B. Воёthius. Gruvornas folk, s. 33; T. Söderberg. Stora Kopparberget..., s 437, 440, 448, 449; L. B. Falkman. Om mått..., s. 420; Ä. G. Sjöberg. Swedish Foreign Trade.., p. 178; J. Sahlgren. Stadsnamnet Gävle, s. 21 f. О роли отдельных шведских городов в вывозе металла и их связях с горными промыслами см. подробнее в статье: А. А. Сванидзе. Развитие горного промысла в Швеции..., стр. 239-241.
14. С. G. Stуffе. Bidrag..., bd. 5, s. 176, 242, 250, 256.
15. Dipl. Dal., № 170.
16. Окончательное утверждение государственной монополии на экспорт меди произошло в XVII в. (см. В. Oden. Kopparhandel..., s. 11).
17. Dipl. Dal., № 16, 22, 23, 170; Dipl. Sv., № 3526.
18. Т. Söderberg. Ur östgötaspannmålens marknadshistoria, s. 5.
19. Dipl. Dal., № 16, 22, 23; Privilegier, № 32.
20. Dipl. Dal., № 16.
21. Ibidem.
22. Dipl. Dal., № 170.
23. Dipl. Dal., № 22, 23.
24. Н. Ståhl. Ortnamnen i Kopparbergslagen, s. 11, 15, 17, 31, 32, 57, 65, 66, 125 и др.
25. Dipl. Dal., № 99, 104, 113, 314; J. Götlind. Falan..., s. 8-11.
26. Об этом выразительно писал, в частности, Педер Монссон в своей поэме "Bondakonst", относящейся примерно к 1497-1501 гг. (Peder Månssons skrifter på svenska, s. 192). К. Тротциг указывает, что финны принадлежали к коренному населению Даларны (ср. Р. Е. Eriksson. Gamla bemärkelsedagar.– DHFT, 1927, s. 59, 60) и что именно финны в древности обнаружили залежи у Фалуна (К. Trotzig. Dalarnas bebyggande, s. 44). По поводу массового переселения финнов в Бергслаген в рассматриваемый период см. В. Воёthius. Gruvornas folk, s. 28-29, 51-53; idem. Ur de stora skogarnas historia. Stockholm, 1917, s. 63, 76; T. Söderberg. Stora Kopparberget..., s. 28 f.; W. Tham. Lindesberg och Nora.., s. 76; P. Nordmann. Finnarne i mellersta Sverige. Helsingfors, 1888.
27. Е. Lönnroth. Slaget på Brunkeberg..., s. 176, 184, 190.
28. Ср. А. V. Brandt. Lübeck och Sverige under förra haltten av 1600-talet. – HT, 1959, hf. 2, s. 130-131.
29. "...swenska mend finge och måte intet annad embete haffna en wara bödel och dödhgraffuare" (Dipl. Dal., № 119). Это положение мало изменилось после 1471 г, так как и в начале XVI в. даларнцы больше всего ненавидели и боялись "данов, ютов, немцев и дьявола"! (S. Тunbеrg. Riksdag..., s. 4, 5). |
|
