Литература

Источник: А. А. СВАНИДЗЕ. СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД И РЫНОК В ШВЕЦИИ

Эта книга посвящена общественной структуре, функциям и устройству шведского феодального рынка – прежде всего рынка внутреннего, который наиболее органично связан с хозяйством страны и наиболее адекватен ее собственной социальной организации.

История внутреннего рынка как общественно значимой системы отношений начинается с возникновения городов и городской промышленности, с превращения городов, специализированных промыслов и деревни в относительно обособленные экономические, социальные и правовые структуры, взаимодействующие путем обмена продуктами деятельности. В отношениях города и деревни, натурального и товарного начал, определяющих экономико-социальную эволюцию феодализма, резюмируется и развитие средневекового рынка, его уровень, формы, особенности. В данном исследовании основной упор делается на город. Место города в системе рыночных связей, его роль в формировании рынка, в выработке товарной продукции рассматриваются как показатель уровня и специфики феодального товарообмена, как один из критериев типологии тогдашнего общества. Соответственно материал книги ограничен XIII-XV столетиями: это время от складывания в Швеции городского строя и специализированной горнометаллургической промышленности, т. е. от возникновения внутреннего рынка, до зарождения раннекапиталистических отношений, возвестивших о себе первыми мануфактурами.

1. Постановка проблемы. Историография

Рынок относится к числу важнейших сфер общественных связей. Его роль в обществе определяется лежащей в основе рыночных отношений функцией обмена продуктами человеческой деятельности. Обмен – категория общественного разделения труда, он возникает и развивается вместе с функциональной – производственной, социальной, политической – стратификацией общества, истоки которой отмечаются уже на стадии дикости и которая в полной мере присуща всем классовым обществам. Будучи историческим явлением, обмен товарами обладает как свойствами общего характера, так и стадиальными особенностями; в рамках последних можно выделить также регионально-типологические особенности.

Как известно, обмен выступает в качестве опосредующего звена между производством и распределением, между производительными силами и производственными отношениями, социальной стратификацией общества¹. Будучи функцией разделения труда, обмен включает обращение средств индивидуального потребления и средств производства, обмен продуктами между различными отраслями производства и внутри них, между разными географическими и хозяйственными районами, между всеми экономическими структурами (город, деревня, промыслы) и отдельными хозяйственными единицами. Соответственно обмен выступает и как вид экономических отношений, и как форма социальных отношений, взаимодействия отдельных классов и внутриклассовых групп. Вслед за производством обмен, через обращение продуктов деятельности, оказывает воздействие и на тип присвоения². Таким образом, обмен относится к важнейшим факторам исторического развития, это "общественный обмен веществ"³.

Подчиняясь закону классовых формаций, где производственные отношения между людьми осуществляются в силу и посредством господства над вещами, обмен трансформирует продукт труда в товар⁴. Воздействие осуществляется через общественную природу товаров – характер их стоимости – путем перестройки ее на потребительной формы, когда продукт является прежде всего непосредственным жизненным средством (и становится товаром, лишь включившись в процесс обмена), в меновую форму, когда продукт выступает прежде всего в качестве "овеществленного труда", материализованного рабочего времени и предназначен для отчуждения через обмен уже самой целью производства. Поэтому обмен порождает тенденцию производства ради меновой стоимости, стимулируя создание избыточного продукта, предназначенного войти в обмен. "Представить эту перемену форм значит представить обращение"⁵.

Итак, функция или свойства товарообмена, присущие ему как категории общественного разделения труда и товарного хозяйства, – включение в систему социальной регуляции через всеобщий "обмен веществ", товаризация производства путем изменения формы стоимости товара. Но как сущностная, социально активная категория классовых веществ обмен историчен. Он не может быть ни "неподвижным", ни "вневременным", но, напротив, развивается в органической связи со всей социальной системой. Соответственно изменяются все его параметры: масштаб, интенсивность, форма связи с производством и распределением, доминанты развития, роль и воздействие; изменяется самый тип обмена и рыночных отношений. При каждой классовой общественной формации товарообмен приобретает черты, характерные для данной системы в целом и главных этапов ее внутренней эволюции. И в той же мере, в какой состояние обмена является одним из главных критериев типологии формаций, смена формаций и их внутренняя эволюция являются главными и промежуточными стадиями в развитии самого обмена и сферы его осуществления – рынка.

Особый интерес представляет вопрос об обмене, рынке, товарно-денежных отношениях при изучении средневековья – эпохи господства натурального хозяйства. Этот вопрос и как таковой, и как часть более общего сюжета о товарном укладе в целом – один из центральных в современной медиевистике. Составляет ли товарный уклад со всеми его категориями – ив соответствующей, исторически обусловленной форме – часть экономического базиса и социальной системы феодализма?⁶ Или он только "совмещается" с феодальным способом производства, "обслуживает" его, а следовательно, не входит в феодальный базис, является укладом-"попутчиком"?⁷ Или же товарные отношения вообще не совместимы с феодализмом, изначально противоречат его натурально-хозяйственной основе, и поэтому сколько-нибудь заметное расширение обмена, не говоря уже о товарном производстве, преобладающем в городах, – это предвестники капитализма?⁸ Главное место в дискуссии о функциях товарно-денежных отношений, рынка, обмена в эпоху средневековья занимает именно эта проблема – водораздел между феодализмом и капитализмом. Раньше и шире всего она стала решаться при анализе генезиса капиталистического строя⁹. В последние десятилетия неоднократно поднималась европейской историографией в связи со вторым этапом развитого феодализма, особенно в дискуссиях об "аграрном кризисе" XIV-XV вв.¹⁰ и "торговой революции" XIII в. В отношении периода формирования и раннего этапа зрелого феодализма (и в связи со складыванием городов) дискуссия о торговле достигла апогея в 20-30-х годах в связи с теорией А. Пиренна, затем она неоднократно возобновлялась¹¹. Преобладающая тенденция этих дискуссий – смещение рубежа феодальных и капиталистических отношений в Европе к XIV в., а основной аргумент – тезис о несовместимости внутри феодального строя натуральных и товарных отношений.

Таким образом, оценка роли торговли, рынка, города в феодальной системе, определение стадиального характера обмена в ту эпоху и форм его совмещения с натуральным хозяйством стоят в ряду важнейших критериев сущностной характеристики феодализма, прежде всего его экономики и социальной структуры.

В рамках вопроса о единых, общих закономерностях обмена при феодализме весьма важно изучение многообразных конкретных вариантов и условий его развития. Темпы и другие проявления общественного разделения труда были неодинаковы на отдельных этапах феодализма. Столь же многовариантными были расстановка, сочетание, действие производительных, экономико-социальных, политических сил. Соответственно общий процесс развития обмена, взаимодействия в его ходе различных социальных структур и слоев, роль городов и бюргерства в разных странах и в разные периоды проявлялись не однозначно и не прямолинейно, а в зависимости от конкретных исторических условий¹².

В плане выяснения общего и особенного представляет несомненный интерес история Швеции. Ее путь в средние века отличался своеобразием. Чаще всего акцентируется такая его особенность, как отсутствие личной зависимости крестьян (в чем основоположники исторического материализма видели положительный момент развития средневековой истории)¹³.

Швеция никогда не была общественным изолятом. Располагаясь на периферии феодального европейского мира, она получала важнейшие импульсы развития через систему атланто-балтийских связей и отношений, но испытывала и влияние передовых средиземноморских обществ (большей частью опосредованное, оно прослеживается с первых веков н. э.). В VIII-XI вв. походы викингов значительно расширили связи страны с западноевропейскими, балтскими и славянскими народами, а через них – с народами Ближнего Востока. С конца XII в. Швеция оказалась втянутой в орбиту немецкой колонизации и по меньшей мере до начала XVI в. подвергалась интенсивному северонемецкому влиянию. Шведский феодализм, который был первой сложившейся классовой структурой, на ее территории и возник в результате разложения первобытного строя (с элементами рабства), развивался относительно медленно, с затяжным сохранением стадиальных черт варварства. И лишь прямое воздействие более зрелой феодальной системы ускорило трансформацию местной общественной структуры, завершение классообразования. Складывание феодального строя в стране закончилось в XIII в., затем общество стало эволюционировать сравнительно быстро, как бы "сплющив" свою развитую стадию. Однако до своего конца шведский феодализм имел как бы "стертую" форму: не очень четкую классовую структуру и социальное размежевание, сохранение частью крестьян земельной собственности, отсутствие личной зависимости крестьян, частносеньориальной эксплуатации и жесткой ленной системы, недостаточную остроту классовых битв и невыраженность самих этапов формации.

"Стертая" форма феодализма в Швеции – итог затянувшегося сосуществования реликтового и передового социально-экономических укладов¹⁴. В принципе такая форма была присуща (с определенными различиями, конечно) не только Швеции, но ряду стран Европы той эпохи, которые также развивались в сравнительной удаленности от "центра" феодальной формации, вне его непосредственного воздействия. Швеция являла собой интересный образец именно такого синкретичного варианта феодального строя. Феодализм в ней – это органичный сплав местных, самобытных, традиционных (в чем-то застойных) хозяйственных и социальных устоев с "сеткой" элементов развитого феодализма, сложившейся под воздействием мощного, постоянного влияния со стороны более динамичных систем¹⁵. Как проявлялись – и проявлялись ли – эти особенности шведского феодализма в товарном обращении? И какие конкретные черты общественных отношений страны могут быть выявлены путем анализа рынка?

Именно для синкретичного типа феодализма была особенно характерна имевшая место и в Швеции двухфазность темпов феодальной формации, когда замедленный темп раннего, спонтанного периода сменился убыстренным темпом фазы с иноземным воздействием в качестве катализатора; эта фаза в Швеции пришлась как раз на XIII-XV вв. Феномен "двухфазности темпов" проявился, в частности, в развитии шведских городов, которые выступали главными носителями иноземного воздействия, позднее центрами его изживания (такая роль города в средневековой Европе достаточно типична: ср., например, историю Ирландии, Прибалтики или Гаскони).

Наконец, примечательная черта феодальной Швеции еще и в том, что она развивалась как часть балтийского региона¹⁶ с присущими ему особенностями рынка и городов, общественной организации порубежных народов, международных проблем, деятельностью Ганзы.

Особо следует сказать об избранном нами периоде – XIII-XV вв. В течение этих столетий страна прошла путь от созревания феодализма (в его специфической "скандинавской" форме) до появления раннекапиталистических элементов. XIII век – также время возникновения в Швеции внутреннего (феодального по своей природе) рынка: именно тогда была достигнута в стране ступень разделения труда, необходимая ?для формирования основы внутреннего рынка. В экономической области это резюмировалось в сложении городского строя, а также выделении специализированных промыслов, хозяйственном районировании. В области социальной – Б оформлении феодальных классов и сословий. В области политической – в сложении административных и фискальных учреждений феодального государства, относительно стабильного состава основной территории и границ¹⁷.

В течение двух последующих столетий раскрылись ведущие тенденции, возможности, противоречия и особенности феодализма в Швеции, в том числе ее феодального рынка. Будучи частью европейской феодальной общности, страна не стояла в стороне от событий европейской жизни, в частности от "аграрного кризиса" XIV-XV вв. Как проявился он в общих и специфических свойствах шведского рынка?

Как известно, процесс государственной централизации в Скандинавских странах на определенном этапе принял своеобразную форму: в 1389-1397 гг. была создана уния трех скандинавских стран – Кальмарская уния, главенство в которой получили короли Дании. Последующая политическая история Швеции предстает главным образом как борьба за сохранение или расторжение Унии; приняв ожесточенный характер, сопровождаясь народными движениями и войнами, борьба окончилась уже при Густаве Вазе (1523 г.) утверждением национальной сословной монархии.

В ходе этих событий на политической арене особенно отчетливо зазвучал голос бюргерства. Города сыграли важнейшую роль в складывании сословного парламента – риксдага (1435 г.); они предстали как важнейшая хозяйственная, финансовая, административная, политическая опора государственной централизации и общественного развития Швеции в целом¹⁸. Это было обусловлено в конечном счете той ролью, которую стал играть город в качестве центра развивающихся в Швеции товарных отношений.

* * *

Важность темы настоящего исследования определяется также степенью ее изученности советской и зарубежной историографией. Вообще история Швеции периода развитого феодализма интересовала ученых других стран преимущественно в связи с общебалтийскими проблемами. Имеется огромная специальная литература по истории Ганзейского союза и отдельных его городов: прежде всего работы "старых" немецких историков, затем исследования ученых ГДР¹⁹, ПНР²⁰, а также некоторые труды ученых русских (М. Бережков, Г. В. Форстен и др.) и особенно советских (Н. А. Казакова, К. Й. Каплински, Н. Е. Клейненберг, М. П. Лесников, Н. Г. Подаляк, А. Л. Хорошкевич, В. Л. Янин и др.). Ценные для нашей темы исследования истории городов и рынка финского берега проводятся историками Финляндии (В. Нийтемаа, Г. Керкконен, И. В. Руут, М. Васала и др.)²¹. По внутренней истории шведского средневековья ценные труды созданы польскими учеными (М. Маловист, С. Пекарчик).

В советской медиевистике до сих пор данная тема специально освещалась лишь автором этих строк: в книге о ремесле (1967 г.), в статьях о крестьянской торговле, о рыболовецком и горнометаллургическом промыслах, о городах, монастырском хозяйстве, денежном обращении и кредите. Но мы располагаем, во-первых, рядом отечественных исследований и теоретических обобщений по проблеме средневекового рынка и города; они получены на материале истории других стран Европы и базируются на марксистской концепции феодального общества, фундамент которой заложен К. Марксом в "Капитале", развит Ф. Энгельсом в "Анти-Дюринге", В. И. Лениным в "Развитии капитализма в России"²². При разработке основных марксистских положений по теме обмена советские медиевисты отводят значительное место проблеме роли города и рынка в развитии феодальной формации, в частности ее зрелой фазы²³. В наиболее общем виде суждение по этой проблеме сформулировано Е. В. Гутновой: характер взаимодействия города ж деревни, в частности в процессе развития рынка, – один из основных критериев динамики феодального общества²⁴. Вместе с тем проблема рынка во всем ее объеме и как самостоятельный предмет изучения советскими медиевистами разработана еще недостаточно.

Во-вторых, отечественная медиевистика располагает исследованиями по истории средневековой Швеции. Пожалуй, ни в одной стране за пределами Швеции ее история не вызывает такого интереса, как в СССР²⁵. Создан обобщающий труд "История Швеции" (1974); с 1956 г. выпускается специальный "Скандинавский сборник". С 1963 г. собираются регулярные конференции скандинавистов, в последние годы – с участием шведских ученых; с 1976 г. – двусторонние симпозиумы советских и шведских историков. Труды советских скандинавистов известны шведской общественности (благодаря рецензиям А. Лойта, К. Тернера, И. Ольдберга и др.). Среди этих работ исследования по средневековой истории Швеции занимают заметное место. Прежде всего это труды А. С. Кана, который написал первые очерки истории Швеции, ряд историографических статей, исследовал ее поздний феодализм; А. С. Кан первым в отечественной историографии поставил вопрос об особенностях шведского феодализма, среди которых выделил замедленность социального развития. Проблемы средневековой Швеции успешно разрабатываются И. П. Шаскольским (периодизация шведской истории, "норманская" проблема, русско-шведские отношения в раннее и позднее средневековье), С. Д. Ковалевским (образование классового общества и государства), А. Я. Гуревичем (генезис и первый этап феодализма), Г. А. Некрасовым (позднее средневековье, русская и советская историография), В. М. Потиным (нумизматика, русско-шведская торговля раннего средневековья), Е. А. Рыдзевской (русско-шведские отношения), Е. А. Мельниковой (комментированная публикация рунических надписей), X. А. Пийримяэ (экономическая и социальная история позднего средневековья). Их труды, как видим, посвящены преимущественно раннему феодализму или позднему его этапу; но хотя история страны XIV-XV вв., а также торгово-промышленная и городская ее история XIII в. в них не освещаются, работы названных ученых вскрывают ряд закономерностей, содержат определенные факты и наблюдения, которые помогают раскрыть тему городов и рынка.

Тема "шведский город и рынок" в шведской медиевистике также специально не исследовалась. О литературе по ряду сюжетов этой темы говорится в соответствующих разделах. Здесь я остановлюсь на месте проблемы торговли и городов в общих концепциях, сложившихся в шведской медиевистике.

Как часть европейской историографии, шведская медиевистика в своей эволюции прошла те же основные этапы и разделила многие общие идеи, увлечения и решения. В то же время шведской медиевистике в целом, при всех различиях между отдельными школами, свойственны традиционность и приверженность к основным методолого-теоретическим постулатам, зависимость от идейно-политических установок правящих кругов страны²⁶. Еще идеологи позднего средневековья (Олаус Петри, Олаус Магнус, Хенрик Тидеманссон) предложили, а "романтики" начала XIX в. (прежде всего Э. Г. Гейер) разработали концепцию исключительности шведского средневековья. Ее основу они видели в союзе свободолюбивых бондов с государством, королевской властью. Гейеровская теория "исключительности" затем надолго закрепилась в историографии страны.

Со второй половины XIX и на рубеже XX в. наряду с традиционным политико-правовым аспектом в шведской медиевистике стали развиваться новые, перспективные историографические направления: политико-административное (К. Г. Стюффе), исследования по нумизматике (Б. Э. Хильдебранд, Л. О. Лагерквист) археологии и материальной культуре (создатели получившего европейскую известность сравнительно-типологического метода X. Хильдебранд и О. Монтелиус), по истории городов (первая общая работа К. Т. Уднера – 1860 г.), наконец, социально-экономическое и демографическое (X. Форселль, Г. Сюндберг). Эти труды, как и обильные публикации архивных материалов, способ-ствовали развитию позитивизма в шведской историографии первых десятилетий XX в. Хотя его начальные шаги были связаны с изучением прежде всего эпохи викингов (гиперкритическая школа братьев Л. и К. Вейбуллей в Лунде), он способствовал общему укреплению в шведской медиевистике эмпиризма и идеи многофакторности исторического процесса. В ряд этих факторов (наряду с королевской властью, христианством, немецким воздействием, особенностями географического положения страны) встал и экономический фактор, сводимый – целиком или по преимуществу – к обмену, обращению товаров, торговле.

В 20-30-х годах XX в. состояние рынка стало рассматриваться как главный или один из ведущих критериев для характеристики особенностей и этапов исторического процесса. Наиболее теоретически разработанный вариант такой интерпретации экономической истории Швеции с древнейших времен, в частности средневековья, предложил Э. Ф. Хекшер. Как многие буржуазные историки, Хекшер считал поиск общих исторических закономерностей поиском "заданности", детерминизмом. В своем основном труде по экономической истории Швеции²⁷ он противопоставил теории общественных формаций одну из разновидностей теории хозяйственных структур, различающихся характером торговли, позже – средств обращения. Средневековье прошло в этом смысле через два этапа: общество без денежного обмена ("натуральное хозяйство") и общество с обменом ("денежное хозяйство"), когда натуральные средства платежа сменились монетными. Время до XVI в. принадлежало натуральному хозяйству, оно было "экономическим вакуумом", главным образом из-за очень малой роли внешней торговли в экономике страны, изолированной вследствие своего географического положения. Смена крайней отсталости "хорошо организованной экономикой" произошла благодаря реформам Густава Вазы и активизации внешней торговли; последняя способствовала и росту экономического значения городов, которое стало ощущаться в XIV-XV вв. Другой особенностью шведского средневековья являлось, по Хекшеру, "отсутствие феодализма": ученый понимал феодализм как общественное устройство, характеризующееся отчуждением публичной власти частным лицам (практика наследственных ленов, централизация земельной собственности, политическая раздробленность), чего Швеция не знала, во всяком случае в четком виде.

Хекшер специально не исследовал период до XVI в.²⁸, общая картина шведской средневековой жизни, им нарисованная, была "головной конструкцией"²⁹, при этом стройной и эффектной; его идеи оказали сильное воздействие на шведскую историографию, ряд его характеристик используется по сей день, в том числе и зарубежными авторами работ по истории Швеции. Хекшеровское построение пробудило интерес к специальному изучению социально-экономических сторон средневековья и определило ряд главных направлений в последующих научных дискуссиях. Однако итогом этих дискуссий стали новые оценки шведской истории.

Собственно, иные оценки социальной и экономической жизни шведского средневековья складывались в те же 20-30-е годы благодаря успехам археологии и вспомогательных дисциплин – прежде всего применительно к раннему средневековью – ив развитие теории А. Пиренна. Одним из первых здесь следует назвать А. Шюка, которому принадлежит единственное в шведской историографии монографическое исследование раннего города, а также первые общие описания торговых путей и народонаселения страны в средние века³⁰. А. Шюк также связывал сдвиг в общественной жизни страны с заменой натуральных отношений "денежными" в результате развития внешней торговли, которая аккумулировалась в городских центрах – последовательно сменивших друг друга Бирке, Сигтуне, Висбю, Стокгольме. Но он датировал перелом XII в., когда муниципальные привилегии ознаменовали возникновение "нового общественного класса" – бюргерства, сцементированного общим участием горожан во внешней торговле. Шюк был одним из первых шведских социально-экономических историков, его труды, сохраняющие свое значение по сей день, стали важным шагом в пересмотре оценок шведского средневековья.

Новая концепция раннего средневековья в Швеции была предложена С. Булином³¹, который противопоставил хекшеровскому тезису об исконной отсталости страны идею ее подъема, значительного экономического развития в раннее средневековье, особенно в эпоху викингов, именно благодаря внешней торговле. И хотя Булин, как стало ясно позднее, переоценил ее размах³², миф об изоляции страны, равно как и об "экономическом вакууме" в ней, был опровергнут. Одновременно стали появляться углубленные исследования социально-экономических аспектов шведской истории с XIII в., особенно с конца Кальмарской унии. Одни из них были направлены против положения об "исключительности" шведского средневековья. Они убедительно показали наличие в Швеции явлений, общих для феодальной Европы (труды К. Е. Андрэ, О. Бьюрлинга, Б. Боётиуса, Ф. Дувринга, Е. Ингерса, П. Нюстрёма, Г. Олссона, К. Шёдена, Г. Хафстрёма и др.). Итоги их подведены в обстоятельном общем курсе Е. Русейна, который трактует шведское средневековье во многом с социально-экономических позиций, вводя его в европейскую периодизацию³³.

Другие работы касались вопроса о "разрыве". В монографиях "Государственная власть и государственные финансы в средневековой Швеции", "Битва при Брункеберге и ее предыстория" Э. Лённрот доказывал, что финансовые ресурсы и организационные возможности регентов были больше, а различия между этим периодом и временем Густава I – меньше, чем считалось ранее. Он связывал государственную централизацию с укреплением казны в результате торговой деятельности самих регентов на зарубежных рынках. Одновременно он указал на рост торговой активности дворян, на связь их торговли с земельной собственностью и политическими акциями (в частности, касающимися Кальмарской унии)³⁴. В остальном Лённрот разделял хекшеровскую позицию: "архаичная" экономика, незначительная роль городов, единственный передовой (европейского ранга) форпост в средневековой шведской экономике – горное дело, развившееся благодаря зарубежному рынку сбыта.

Методика и ряд выводов Лённрота подвергались критике³⁵, а затем были отчасти опровергнуты новыми исследованиями. Среди них широкую известность получила книга И. Хаммарстрём о связи торговли продуктами питания с формированием казенных финансов, в первой части которой – "Государственное хозяйство при младших Стуре и Густаве Вазе" – большие разделы отведены материалам второй половины XV в.³⁶ Автор убедительно доказал невозможность для правительства получить твердую финансовую базу до начала XVI в. из-за широкой практики отчуждения государственной собственности и публичной власти³⁷. Вместе с тем Хаммарстрём развила тезис о значительном воздействии внешней торговли как условии социального процветания и базе преемственности вазовской Швеции от режима регентов; ее книга наполнена обширным материалом о рыночных связях крупных феодалов.

Общие оценки роли (внешней) торговли в социальной истории страны делаются главным образом в ходе дискуссий об "аграрном кризисе": новейшие шведские труды расценивают его как перестройку сельского хозяйства под воздействием внешней торговли (Ф. Дувринг, Л.-А. Ларссон, Л.-А. Нурборг)³⁸. В социальном анализе торговли, принятом современной шведской медиевистикой, преимущественное (почти исключительное) внимание сосредоточено на материале, касающемся общественных верхов.

Специальных работ по истории торговли пока немного. В фундаментальных исследованиях А. Шюка, Т. Сёдерберга, К.-Г. Хильдебранда, К. Вейбулля, К. Кумлийна, Б. Уден и И. Хаммарстрём рассматриваются ассортимент, масштабы, направления торговых связей – главным образом "вещная" сторона внешней торговли; моменты внутреннего обмена затрагиваются реже, попутно. Эти труды содержат интересные оценки внешней торговли как фактора эволюции страны: развития горного дела или производства зерновых (Т. Сёдерберг и др.), внешней политики (монографии К. Кумлийна), государственной централизации (Б. Уден)³⁹. Роль Швеции во внешней торговле трактуется как пассивная, поскольку субъектами связей там были немецкие купцы, культура связей – немец-ко-ганзейского происхождения. Конкретные исследования внешнеторговых операций позволили пересмотреть некоторые хекшеровские выводы. В частности, К. Вейбулль обнаружил, что масштабы вывоза из Швеции через Ганзу вовсе не были велики; К. Кумлийн уточнил соотношение отдельных типов товара в экспорте; К.-Г. Хильдебранд выявил иные пропорции между сферами, потоками, этапами внешней торговли; И. Хаммарстрём подчеркнула преемственность товарного состава внешней торговли страны со второй половины XV в.⁴⁰

Одновременно разрабатываются проблемы средневековых городов. К настоящему времени описана история почти всех шведских городов – как в виде специальных трудов⁴¹, так и в главах книг по истории отдельных областей⁴². Разделы о средневековой торговле в этих работах невелики, главное внимание в них уделено управлению и политическим вопросам; но немногие имеющиеся там данные о местной торговле (особенно из местных же архивов) представляют серьезную ценность.

В последние годы в шведской историографии оживился интерес к широким исследованиям по истории городов: последовательно описываются местные природные условия и поселения края, обстоятельства возникновения данного города, затем идет его событийная история, характеристика администрации, церквей и монастырей, топографии и населения, ремесла и цехов, торговли, политической жизни, быта и т. д. Исследования такого типа, безусловно, помогают понять общественное место городов и бюргерства в средневековом мире. Это интересное направление вылилось в так называемый "Проект сравнительной городской истории", поставивший задачей решить: "Что есть город?" Он разрабатывается с начала 70-х годов в Институте истории Стокгольмского университета специальной группой под руководством И. Хаммарстрём. Судя по опубликованной "рабочей схеме", авторы "проекта" рассматривают город как продукт и неотрывную часть экономической, социальной, политической, культурно-идеологической структур своего общества (в их эволюции)⁴³.

Обнаруживается и тенденция "вывести" историю шведских городов за пределы своей страны, рассматривать ее в связи с историей атланто-балтийского региона⁴⁴. В 1977 г. на XVII конференции скандинавских историков в Тронхейме рассматривалась общая тема "Процессы урбанизации в Скандинавии" (от возникновения городов до 30-х годов XX в.) с параллельными докладами от отдельных стран. Шведский средневековый материал был систематизирован X. Андерссоном по схеме, близкой к композиционным предложениям стокгольмского "проекта"⁴⁵. Основная часть доклада посвящена времени до 1350 г., период Кальмарской унии очерчен бегло (5 страниц из 50); социально-экономической истории городов снова уделено лишь второстепенное место. Но работа X. Андерссона, безусловно, имеет самостоятельный интерес: это первая – за минувшее столетие – попытка общего обзора истории средневекового шведского города. Параллельно развивается интерес к типологии балтийской торговли⁴⁶.

Современное состояние исследований шведскими медиевистами городов и торговли отражено также первым в своем роде вузовским учебником Б. Ларуссона "Экономическая история Швеции. Средние века и ранние Вазы", изданным Экономико-Историческим институтом Лундского университета⁴⁷. Треть этой небольшой работы занимает раздел о торговле, в рамках которого рассказано и о городах. Основной упор в пособии Б. Ларуссона, как и в монографии Э. Ф. Хекшера, делается на XVI век, повторяются и некоторые основные выводы: до Густава I – архаичное хозяйство; прямой товарообмен и торговая активность бондов – традиционны, это результат экономического и социального недоразвития; внешняя торговля имеет лишь "маргинальное" значение. Вместе с тем автор учел результаты важнейших специальных исследований и последних дискуссий по средневековью. Так, он подчеркивает исконные связи Швеции с европейскими странами, ее вхождение в европейскую средневековую общность; роль городов в качестве не только перевалочных, но и вывозных центров, а также опорных пунктов немецкой колонизации; связь дворян и казны с внешним рынком, роль этого фактора для развития шведской государственности и положения дворян. Работа обнаруживает стремление автора к социальным характеристикам, она учитывает вопросы собственности, общественного разделения труда.

Характерно, что в данной и других общих работах, равно как в специальных исследованиях по торговле и собственно городской истории, роль города в отношении рынка (а речь в них, как это ясно, преимущественно о внешнем рынке) оценивается одинаково: хотя городу как будто отводится большая роль в товарообмене, но по сути эта роль трактуется лишь как посредническая и именно более всего на внешнем рынке. В целом город выглядит не столько активным субъектом обмена, сколько "местом реализации" процесса, его физическим вместилищем. Собственное товарное производство и участие города в товарном производстве тех же промыслов или деревенских ремесел в конечном счете расцениваются так же.

В целом за последние полвека в шведской медиевистике значительно укрепилось социально-экономическое направление. Начал возрождаться интерес к обобщениям – в конкретных и сводных работах. Но специальные историко-экономические исследования группируются более всего вокруг раннего (эпоха викингов) и особенно позднего (с конца XV-XVI в.) средневековья, интерес к зрелому его периоду выражен меньше; вспыхнув в середине 50-х годов, он в последние годы явно ослабел. Возможно, в силу этих обстоятельств шведская медиевистика пока не выработала новой цельной оценки шведского средневековья.

По основным параметрам изучения торговли шведская медиевистика идет в русле европейской. Проблема торговли занимает значительное место в исследованиях по социально-экономической истории XIII-XV вв. Здесь, в свою очередь, преобладает изучение внешней торговли, которая рассматривается как основной фермент прогресса; но роль торговли в эволюции хозяйства если и учитывается, то лишь для некоторых социальных групп и отраслей экономики и без анализа связи между типами производства и обращением товаров. Поэтому оказались возможными диаметрально противоположные оценки средневековой экономики, когда она то объявляется – с позиций нового и новейшего времени – совершенно натуральной и архаичной, то считается – в сравнении с первобытной ограниченностью – необыкновенно активной; в обоих случаях критерием выступает обмен. Такого рода расхождения снова выдвигают на первое место вопросы: о методологическом определении обмена при феодализме как стадии обмена; о характере экономического базиса, в частности о том, что же представляет собой натуральное хозяйство при феодализме; о типе взаимной обусловленности обмена и производства.

* * *

Главный критерий типа хозяйства – характер воспроизводства. При докапиталистических формациях господствовало натуральное хозяйство – хозяйство, воспроизводящееся на натуральной основе, когда и средства воспроизводства, и непосредственные средства существования добываются за счет только валового продукта собственного хозяйства. В своей абсолютной форме такое хозяйство существовало лишь до первых шагов общественного разделения труда, которое ео ipso подразумевает обмен продуктами деятельности, следовательно, обращение товаров: в этих условиях хозяйственный строй имеет не абсолютно, а ограниченно натуральный характер. С возникновением товарного производства (первой его формой было ремесло) и особенно городов можно говорить уже о товарном укладе как составной части общественной структуры. В средние века натуральность хозяйства была уже существенно сужена. Она получила ограничение, во-первых, в масштабах каждого отдельного хозяйства, которое теперь самовоспроизводится на натуральной основе неполностью, но главным образом⁴⁸ и по мере развития феодализма – все в меньшей мере; во-вторых, в масштабах всего общества в силу существования и все большего разрастания отраслей и участков, являющихся по преимуществу товарными: городского ремесла, товарных промыслов, отдельных островков товарного земледелия. Соответственно феодальное хозяйство нельзя определять как "просто" натуральное. Способ производства при феодализме представлял собой диалектическое соединение господствующего натурального и негосподствующего товарного экономических укладов⁴⁹. В постепенно изменяющемся соотношении, в органическом единстве и борьбе натурального и товарного начал резюмируется вся экономическая и социальная история феодализма. Это диалектическое соединение исключает абсолютизацию натурального производства при феодализме и его механическое противопоставление товарно-денежным отношениям. Оно исключает также и переоценку масштабов при феодализме не только товарно-денежных отношений в целом, но и обмена.

Характер обмена в конечном счете определяется тем, является ли производство товарным во всем своем объеме или на рынок поступают только излишки⁵⁰. И при развитом феодализме, когда сложились города и товарное производство распространилось на деревню, оно имело, как писал Ф. Энгельс, "по теперешним понятиям очень ограниченный характер"⁵¹. Прежде всего в обеспечении основных условий жизни продолжали доминировать собственные ресурсы. Самовоспроизводящимся по большей части основных параметров оставалось деревенское хозяйство, которое тогда охватывало почти все население и давало подавляющую массу валового продукта. И даже городские ремесленники, которые "с самого начала" производили для обмена, сами добывали часть нужных для потребления предметов за счет собственных хозяйств. Это говорит не только об ограниченной роли товарного производства и бытия людей как товаропроизводителей, но и об ограниченности самого товарного производства, его "простой стадии"⁵².

Простое товарное производство при феодализме не исчерпывается "неполной" товарностью каждой товарной ячейки. Оно характеризуется также особым типом собственности, которая включает в себя привилегии (или традиции), ограничена за счет корпорации; нерасширенным (простым) воспроизводством; слабым воздействием рынка на распределение (которое регулируется главным образом через систему ренты); преобладанием личного участия в производстве собственника его орудий и средств и сответственно неразвитостью прибавочной стоимости; наконец, в "экономической кривой" товарного хозяйства, создаваемой соотношением производства и обмена, при феодализме преобладает его ордината – обмен. Таково товарное хозяйство при феодализме, обусловленное господствующим натуральным производством и всей системой феодализма, спаянное с ними⁵³.

Очевидно, что обмен при феодализме ограничивался незначительным проникновением товарного производства "вглубь" и его меньшей распространенностью "вширь", нежели производство натуральное. А это означает, что в той части продуктов, которая попала на рынок, т. е. превращалась в товар, господствующее место занимала потребительная стоимость, т. е. бытие товаров прежде всего как продуктов непосредственного потребления; чаще всего это были избытки производства.

Сказанное делает понятным характер, место, роль обмена при феодализме и в то же время особенности феодальной стадии самого обмена. Во-первых, при феодализме отмечается господство товарного обращения над производством товаров, соответственно – торговли над промышленностью⁵⁴. По сравнению с обменом в условиях товарного производства обмен при господстве натурального производства является низшей фазой, своего рода "теоретическим подготовительным процессом к действительному обращению"⁵⁵. Он узок прежде всего по масштабам и содержанию товарных потоков⁵⁶.

Обмен не мог произвести переворот в способе производства, но он способствовал его эволюции, причем итоги развития обмена не были однозначными, они зависели от конкретной природы каждого производящего общества^57-59. В принципе в генеральной тенденции торговля оказывала революционизирующее воздействие на феодальное общество, разлагая его натуральную основу и связанные с ней отношения, в которых все было "неизменно, так сказать, по наследству"⁶⁰. Но торговля могла лишь модифицировать процесс развития феодализма, какие-то формы его проявления, не изменяя его социальной структуры и даже консервируя старую форму⁶¹. Наконец, торговля, особенно внешняя могла усиливать наиболее консервативные формы феодального способа производства (вплоть до возрождения барщины), характерной особенностью рыночных связей деревни при этом было превалирование связи с рынком через феодалов – получателей ренты⁶². Какой вариант социального и экономического воздействия торговли имел место в Швеции XIII-XV вв.?

В отношении внешней торговли этот вопрос, как показано выше, ставился неоднократно, дискуссия по нему продолжается. Но ведь тот же вопрос необходимо решать и в отношении внутренней торговли. Вообще "магия" внешней торговли (внушительность сделок и товарооборота, важность для фиска и внимание к ней правительства, преобладание купцов-оптовиков в муниципалитетах, наконец, большая отлаженность ее в документах) чаще всего заслоняет в исследованиях проблемы более "скромного", отраженного в источниках внутреннего рынка. Его проблематика, фактическая история в эпоху классического средневековья изучены менее всего. Между тем хотя развитие товарно-денежных отношений первоначально идет извне (через посредническую дальнюю торговлю) внутрь страны и "сверху вниз" (к ней прежде всего приобщается эксплуататорская верхушка общества), но подлинное, регулярное развитие рынка как особой системы общественных связей начинается с внутреннего обращения – и именно с отделения города⁶³. Именно внутренний рынок вмещал повсеместное, наиболее массовое, социально широкое товарное обращение, был показателем уровня общественного разделения труда, которое складывалось при феодализме за счет прежде всего последовательного отрыва от земледелия промышленных отраслей, отношений между городом и деревней, товаропроизводителями и районами разного типа⁶⁴. Итак, каковы были особенности внутреннего рынка Швеции, какие факторы на него воздействовали, как соотносился он с внешним рынком, какое место он занимал в системе социальной регуляции?

Внутренний и внешний рынок можно рассматривать и как отдельные сферы, и как продолжение друг друга. Действительно, эти сферы обращения неразрывно связаны, они подчиняются ряду общих закономерностей. Вместе с тем они имеют ряд различий, которые отчасти специфичны именно для феодализма. Так, различие типов товарных связей определялось преимущественно не границами государства, а протяженностью торгового пути: ближняя и дальняя торговля. Дальняя и ближняя торговля различались соответственно характером продуктов: первая была более занята продуктами редкого спроса-потребления (предметами роскоши), вторая – продуктами повседневного спроса-потребления⁶⁵; они различались размерам сделок, причем не только количеством, но и ценностью отдельных партий товара; в определенной мере различались они путями и средствами сообщения⁶⁶.

Номенклатурная и особенно социальная характеристика внутреннего рынка в Швеции специально почти не разрабатывалась. А между тем это важнейшие и тесно связанные показатели характера рынка. Действительно, на рынок в средние века выходили как профессиональные торговцы, так и непосредственные производители и рентополучатели. Каковы были связи с рынком каждого социального слоя, как они соотносились между собою и как соотносились с хозяйством в каждом социальном слое? Эта группа вопросов занимает центральное положение в социальной характеристике рынка, в оценке его роли. В современной шведской медиевистике главное внимание – по периоду до XVI в. – привлекают связи с рынком рентополучателей (государства, верхушки дворянства) и горных предпринимателей; торговля крестьян почти не изучалась, но общее мнение историков отводит им – и внегородским формам торговли вообще – главное место на внутреннем рынке.

Изучение в советской медиевистике рыночных отношений феодальной деревни подтверждает плодотворность комплексного подхода к социальным связям, которые формируются в процессе и благодаря товарообмену. Вместе с тем при оценке отношения к рынку разного типа хозяйств недостаточно фиксировать лишь сбыт их продукции, необходимо учитывать состав и характер их спроса. В целом социальный анализ рынка во всем его комплексе включает изучение характера главных видов хозяйств, участвующих в обращении товаров, и типа их рыночных связей. Это не только сельское хозяйство, но и сельское ремесло, городское ремесло, промыслы. Социальная характеристика феодального рынка является, как известно, одной из самых спорных, особенно при сопоставлении товарности городского ремесленного и крестьянского хозяйств⁶⁷. К сожалению, она просматривается в источниках сложнее всего; во всяком случае, на шведском материале может быть выявлена лишь в тенденции.

Экономическая жизнь в конечном счете резюмируется в движении единства и противоположности города и деревни⁶⁸. Социальная характеристика рынка немыслима без определения места в нем города.

Города и бюргерство были органическим компонентом феодального строя. Это определялось функцией городов как центров общественного разделения труда и прежде всего "существования и развития капитала, т. е. собственности, основанной только на труде и обмене"⁶⁹. Именно за счет города, городского ремесленного производства в первую очередь формировалось товарное производство при феодализме⁷⁰; горожане владели таким мощным рычагом общественного воздействия, как деньги, формирующиеся в процессе обращения. Какова была роль города в развитии рынка, было ли воздействие города на рынок главным или второстепенным стимулом эволюции товарно-денежных отношений, в частности обмена? Каким образом – активно или пассивно – реагировала на них деревня? Европейский материал показывает, что позиция города в обращении, особенно внутреннем, – один из основных критериев состояния рынка. Действительно ли шведский город был прежде всего центром внешней торговли и ганзейского купечества? А его собственное производство было рассчитано главным образом на общественную элиту и внутригородской сбыт?

Вопросы о характере и месте собственно городского рынка нельзя решать только "изнутри" города: исследовательски доказана его связь с аграрной и промысловой периферией⁷¹. Тип взаимодействия города и деревни, прежде всего в процессе развития товарного производства и обращения, – важнейший критерий классификации и общественной роли города⁷²; и он же – важнейший в классификации общественной эволюции крестьянства⁷³. Исследования Я. А. Левицкого, Л. А. Котельниковой, С. М. Стама, автора этих строк подтвердили выдвинутое в свое время Б. Ф. Поршневым теоретико-экономическое положение о комплексном исследовании истории города и деревни как наиболее плодотворном пути понимания основных закономерностей эволюции феодального общества в XI-XV вв.⁷⁴, особенно в связи с развитием товарно-денежных отношений, их воздействием на социальную структуру⁷⁵. Именно такой подход (по формуле Я. А. Левицкого: "город и деревня в едином контексте") положен в основу настоящего исследования. Применительно к средневековой Швеции такой подход представляется тем более интересным, что внегородское ремесленное производство и торговля действительно получили там значительное развитие и роль города во внутреннем рынке пока неясна. Интересен он и потому, что подводит к пониманию каналов немецкой колонизации в Швеции и источникам последующей борьбы с ней. Наконец, только на фоне всего состава субъектов рынка может быть понято и место купечества⁷⁶.

Итак, социальная структура торговли – это в конечном счете вся совокупность ее показателей: типы связей, товара, спроса и предложения, самих участников. В целом вместе с формами стоимости, типом хозяйств, правовым и политическим оформлением это составляет основу характеристики рынка как категории феодального хозяйства. Каковы особенности шведского рынка? Как соотносились они с социальной стратификацией и формой государства?⁷⁷

Общность ведущих закономерностей рынка при специфике его разных форм и стадий проявляется, в частности, в характере доминант обмена. Главная из них – общественное разделение труда – производственно-технологическое, отраслевое, территориально-хозяйственное, функциональное, делавшее обмен продуктами деятельности своим органическим моментом. При господстве натурального производства обмен обусловлен наличием, характером, размером излишков (продуктов труда над издержками труда, т. е. избыточной частью потребительных стоимостей). Важным фактором развития обмена была эволюция формы ренты (в том числе государственных податей), особенно распространение денежного чинша, сказавшегося па рыночных связях крестьянства⁷⁸. Как проявляли себя доминанты обмена в Швеции?

Наконец, о критериях уровня (степени развития) рынка" Поскольку обмен продуктами есть не что иное, как обращение стоимостей, конкретная сущностная характеристика обмена на каждой ступени его собственного развития, равно как и развития включающего его способа производства, определяется господствующей тогда формой находящихся в обращении стоимостей. Таким образом, определение уровня рынка в принципе исходит из главного общего признака товарности: характера воспроизводства, а также непосредственно связанных с ним параметров: товарного ассортимента, рыночных связей, непосредственных субъектов рынка. Соответственно характеристика рынка должна иметь в виду две его стороны. Одна, более изученная, – это "вещный" состав торговли, ее средства и инструменты, хозяйственная,, административная, правовая организация рынка и торгующих лиц. Другая, изученная слабо, – это общественная структура рынка: представленность и соотношение на нем разных производящих отраслей (сельское хозяйство, ремесло города и деревни, промыслы); разных экономических типов хозяйства (натуральное, переходное или смешанное, товарное); разных социальных типов хозяйства (крестьянское, ремесленное, дворянское, церковно-монастырское, коронное); разных субъектов рынка (профессиональные торговцы, непосредственные производители, рентополучатели). Эти соображения и определили содержание книги.

2. Источники

Социальная характеристика рынка не может быть составлена по источникам одного или смежных типов. Она потребовала охвата самого разного – по характеру, авторству, задачам и структуре материала.

Большая часть средневековых шведских документов имеет юридический характер. Государственные акты относительно редки, большинство их пропало в беспокойные 20-е годы XVI в. и при пожаре стокгольмского замка в 1697 г.; редки и частные документы, особенно хозяйственные. Лишь церковь сохранила достаточно полные свидетельства о своей истории. Имеющиеся письменные источники (по преимуществу опубликованные документы)⁷⁹ группируются в комплексы разных типов: памятники права, дипломы, хартии, материалы городских магистратур, хозяйственные документы, хроники, саги, жития, деловая переписка, описи, мемориальные, надписи и др.⁸⁰ Их подавляющие большинство относится непосредственно к XIII-XV вв.; но когда возникает необходимость определить истоки отдельных явлений либо их прямые последствия и при отсутствии непосредственного материала, приходится привлекать документы XVI в. и времени до XIII в. Последний случай особенно сложен, так как до второй половины XIII в. письменные источники по шведской истории единичны и по большей части исходят не из ее пределов. И сколь ни ограниченны – по сравнению с крупнейшими европейскими странами – документы по шведской истории XIII-XV вв., этот период по существу первый, обеспеченный относительно массовыми и разнообразными источниками.

I. Памятники права. Благодаря сравнительно полной сохранности, богатству информации и последовательности публикаций, правовая документация занимает при изучении социально-экономической истории средневековья одно из первых мест. К ней относится прежде всего группа законодательных кодексов общего характера. Наиболее ранние из них – областные законы (landskapslagar), т. е. судебники исторических областей, записанные преимущественно в XIII в. Как и последующие общие законы, они были впервые опубликованы известным архивистом К. Ю. Шлютером, а затем, в прекрасно комментированном переводе на современный шведский язык, О. Хольмбеком и Э. Вессеном⁸¹. В ряду установлений о праве короля и церкви, о характере собственности и системе ее отчуждения, о формах общественных связей (семья, община, народное собрание – тинг, народное ополчение – ледунг и т. д.), отношений между разными социальными слоями и состоянием последних областные законы несут важнейшую информацию и о товарных отношениях. Есть в них в немногие прямые данные о торговле: ее субъектах, объектах и местах концентрации, средствах платежа, мерах, пошлинах. Полностью сохранились восемь областных законов: Вестйёталаг ("Старший" – 1220 г., "Младший" – 1281-1300 гг.)⁸², Гуталаг (20-е годы XIII в.), Далалаг (между 1280 и 1347 гг.), Эстйёталаг (70-80-е годы XIII в.), Седерманналаг (редакции 1281-1285 и 1327 гг.) Упландслаг (1296 г.), Вестманналаг (между 1296 и 1347 гг.) Хельсингелаг (между 1320 и 1347 гг.)⁸³. В пяти последних имеются специальные Köpmalabalker – "Разделы о торговле".

Эти судебники являются записями традиционного народного ("обычного") права и представляют собой сумму казусов, что роднит их с "варварскими правдами". Отдельные слои областных законов действительно восходят к древнему времени и в той или иной мере являются "действующими пережитками"⁸⁴. Но гораздо существеннее принципиальное отличие шведских (и вообще-скандинавских) областных судебников от "правд" древних германцев. Они написаны па старошведском языке (Гуталаг – на гутском диалекте), а не на латыни, поэтому не грешат, подобно древним германским законам, "переносом понятий"; они исходят из этнически однородной, а не смешанной среды; они отражают общность уже политико-административного характера, сохранившую лишь остатки племенного членения⁸⁵. Наконец, они записаны в иной исторической обстановке, воздействие которой шведское общество, не будучи изолированным, вполне ощущало⁸⁶. Поэтому при всей своей многослойности и при всем несовпадении правового идеала с практикой областные законы отражают более-всего социальную обстановку времени своей записи.

То же относится к Биркрэтту – городскому судебнику, записанному в середине XIII в. на основе синтеза обычных морского, торгово-купеческого, муниципального и общего права⁸⁷. Построенный по казусной системе областных законов, Биркрэтт представляет феномен особого рода – редкий для Европы образец раннего общегородского законодательства. Факт создания Биркрэтта (как позднее особого городского закона Стадслага) является свидетельством важности городов, их заметного места в общественной структуре своего времени. Это обстоятельство было рано понято историками: Биркрэтт вошел уже в первые – XVII в. – публикации источников по шведской истории⁸⁸. Дискуссия об этом судебнике (главным образом о его происхождении и предназначении) еще не завершена, но, бесспорно, что Биркрэтт подвел итоги городского развития страны к XIII в.⁸⁹ В его 41 главе трактуются вопросы городского управления, юрисдикции и правопорядка, собственности и торговли в городе. В совокупности с областными законами Биркрэтт создает некоторое представление о порядке товарных связей и месте в них города в XIII – начале XIV в.

В середине XIV в. (1347-1352 гг.) при короле Магнусе Эрикссоне был составлен первый общешведский законодательный свод – Ландслаг, Земское уложение⁹⁰. В большой мере сохраняя прецедентный характер, Ландслаг был много обширнее областных судебников и представлял синтез государственно-административного, гражданского и уголовного права. Среди 14 разделов (balker), на которые распадается Ландслаг⁹¹, особое место заняли "Разделы о торговле" – купеческое и рыночное право, предписания о платежных средствах и кредите. Наряду с ними существенное значение для нашего исследования имеют конституционные элементы Ландслага, особенно определения правообязанностей граждан различных социальных категорий. Биркрэтт и Стадслаг дополняются городским судебником Висбю (запись от 40-х годов XIV в.), отражающим морское право и нормы торговли на Балтике⁹² и Сёдерчёпинга⁹³.

Почти одновременно с Земским уложением в 1350-1357 гг. правительство Магнуса Эрикссона приняло и общегородской закон – Стадслаг (букв.: "Закон городов", городское уложение)⁹⁴. Значение этого источника для нашего исследования трудно переоценить. Стадслаг действовал вплоть до городских законов начала XVII в., и хотя за это время был дополнен несколькими вставками, длинным рядом хартий и указов, этот кодекс оставался основным руководством для городов и бюргерства в течение почти 300 лет. Это чрезвычайно обширный и емкий кодекс; составленный по образцу Ландслага, следуя ему в экспозиции и в основных правовых нормах, Стадслаг намного шире Земского уложения по объему проблем, связанных с городской жизнью: он дополнен разделами о мореплавании, городских постройках и пользовании ими, об игроках (всего 16 разделов); в то же время Стадслаг исключил раздел о сельской общине, существенно изменил раздел о праве короля⁹⁵ и ряд других разделов⁹⁶. Уже сама по себе его структура свидетельствовала об особенностях городской жизни.

Городское уложение обрисовывает (с разной полнотой) внутригородскую жизнь, структуру, занятия и правообязанности населения, важнейшие линии отношений города и горожан с королевской властью, с другими классами и слоями. По некоторым сюжетам Стадслаг – единственный источник сведений. Но сведения эти – особого рода: официальные, законодательно оформленные нормы. Имея в виду происхождение Биркрэтта и Стадслага, можно заключить, что эти кодексы отражают наиболее "разработанные", зрелые, терминологически и нормативно отстоявшиеся итоги соглашения, достигнутого между самим бюргерством и верховной властью (равно как областные законы и Ландслаги отражают официальные нормативы общественной жизни в целом); для реконструкции этой стороны публично-правовой жизни городов и всего общества данные кодексы, безусловно, – главный и вполне достоверный источник. Другая сторона вопроса – реальное воплощение формальных статей, их соотношение с практикой повседневной жизни. Выяснение этого "момента расхождения" с практикой было одной из главных задач в ходе настоящего исследования. Оно потребовало тщательного сопоставления законодательных уложений как между собою, так и с иными источниками, в частности хартиями, дипломами и городскими книгами.

18 мая 1442 т. при короле Кристофере вышла новая редакция Ландслага⁹⁷. Несмотря на наличие Стадслага, новое Земское уложение снова включило "Разделы о торговле", причем в расширенном виде: в них, в частности, введены предписания о "деревенской торговле" и о сельских ремесленниках; они важны для понимания эволюции социальной базы шведского товарного хозяйства к середине XV в.

Другой тип правовых документов составляют уставы, правовое действие которых ограничивалось одной, более или менее узкой сферой или организацией. Важность уставов прежде всего в том, что они адресованы преимущественно профессиональным объединениям, т. е. освещают ту сторону жизни, которую общее законодательство обычно игнорировало: социально тенденциозное, оно вычленяло прежде всего публичный итог экономических отношений, чаще всего – их фискальные возможности, оставляя сами эти отношения в тени. В работе использовано несколько групп уставов: 1) уставные грамоты горнорудных промыслов, которые дают представление о самом производстве, его социальной структуре и месте в товарном хозяйстве. Такие грамоты составлялись регальными господами – королями или регентами – в виде указа (bref) отдельным медным, железным, серебряным рудникам или всей горной "общине"; уставные предписания излагались там в виде "привилегий". Первая из сохранившихся уставных грамот ("Привилегии Медной горы") относится к 1347 г., затем они повторялись каждым правителем страны⁹⁸. Наиболее полная публикация горных уставных грамот осуществлена в подборке документов Далекарлии (о них – ниже); 2) уставы городских цехов – скры (skrå) ремесленников, мелких торговцев, носильщиков. Это в основном стокгольмские уставы, первый из которых (и единственный, имеющий латинский вариант) был утвержден для стокгольмских портных в 1356 г., прочие же относятся к XV – началу XVI в. Цеховые уставы опубликованы известным архивистом Г. Е. Клеммингом⁹⁹. Хотя уставы шведских ремесленных и других корпораций менее подробны, чем уставы континентальных корпораций, они дают ценные сведения о городском производстве, некоторую информацию об условиях рынка и формах торговли; 3) уставы гильдий-братств (gillestadgar) от XIII и XIV вв.¹⁰⁰ Они очень немногочисленны и находятся в неважной сохранности, но особенно ценны, поскольку прямые данные о профессиональных торговых союзах в Швеции того времени редки; 4) устав рыболовецких становищ – городов и пригородов Мелара, а также восточного побережья Балтики середины XV в (Hamnskrå)¹⁰¹. Это интересное и не вполне ранее оцененное свидетельство регальной организации рыболовецкого промысла содержит также сведения об объектах и социальной организации торговли¹⁰². Прочие уставные документы – хозяйственный устав-инструкция Вадстеновского монастыря, устав звонарей Або¹⁰³ и др., которые привлекаются для выяснения характера платежных средств, хозяйственных связей, товарных потоков, состава ренты и ее "судеб".

II. Правительственные статуты (stadga) – указы и предписания самого разного характера, разбросанные по многим изданиям. Для данного исследования специально выбраны из разных изданий и классифицированы две большие группы распоряжений. Первая – указы против "недозволенных" форм обмена (так называемые landsköp); их анализ позволил сделать ряд наблюдений о внегородской торговле, скупщиках, о городской торговой монополии. Вторая – указы (или главы общих статутов) о монетной чеканке, торговле драгоценными металлами и пошлинах; эти предписания помогли уяснить характер, состояние, особенности средств обращения.

III. Актовая документация в Швеции начинается с конца XII в., но лишь с XIV в. приобретает массовый характер¹⁰⁴. Это прежде всего дипломы самого разного содержания – от фиксации коммерческих сделок до иммунитетных привилегий. Их сплошная публикация осуществляется в многотомной серии "Дипломатариум Швеции", собравшей крупнейших архивистов страны. Она была начата в 1829 г., а с 1870-х годов стала продолжаться в рамках Государственного архива Швеции (в Стокгольме)¹⁰⁵; в настоящее время в этой серии опубликовано уже около 8 тыс. дипломов (по июнь 1368 г.). Дипломы 1401-1407 гг. опубликованы в отдельной "малой" серии "Шведский дипломатариум с 1401 гг."¹⁰⁶.

Многотысячное собрание грамот XV в. "Дипломатариумом" еще не охвачены. Из них акты за 1434-1441 гг. опубликованы лишь в виде аннотаций (регистра)¹⁰⁷. Отдельные группы дипломов XV в. опубликованы также в разных "тематических" подборках: в комплексах документов горнопромыслового района Да-ларна ("Дипломатариум Далекарликум", "Средневековые документы о Стура Коппарбергет" и др.)¹⁰⁸; в составе архива крупнейшего землевладельца Арвида Тролле ("Земельная книга" Тролле)¹⁰⁹: в серии аннотаций "Шведские пергаментные грамоты из Государственного архива"¹¹⁰; в подборке "Норчёпингское средневековье"¹¹¹ и др. Стокгольмские дипломы публиковались также в составе городских книг (см. ниже), в изданиях договоров¹¹². Дипломы разнообразны по содержанию, но лишь сравнительно небольшая их доля относится непосредственно к нашей теме. Среди них значительное место занимают (и представляют для нас наибольший интерес) дипломы, фиксирующие перемещение недвижимости в связи с ее дарением, завещанием, разделом, продажей, закладом, арендой, отдачей в лен, отчуждением за долги. Это универсальный материал, касающийся всех слоев общества и отражающий реальную, повседневную жизненную практику, отнюдь не всегда и не во всем совпадающую с законодательными установлениями. Для сопоставления областных законов, Стадслага и Ландслага середины XIV в. с дипломами того же времени мною были изучены, помимо материалов Дипломатариумов, в Государственном архиве Швеции регистры еще неопубликованных дипломов за 1357-1360 и 1368-1370 гг., а также регистры не вошедших в Дипломатариумы актов 1188-1420 гг.¹¹³ Это помогло, в частности, при реконструкции отношений кредита как средства общественной регуляции.

Очень интересны те дипломы, которые непосредственно касаются бюргеров: говорят об их владениях в городе, сделках, партнерах по сделкам на недвижимость. Таких актов немного, но они ценны потому, что относятся к разным по размеру городам, в том числе средним и мелким, от которых не осталось Памятных книг и о которых часто умалчивает государственное законодательство. В меньшей мере целям данного исследования послужили многочисленные акты, касающиеся отношений с ганзейскими городами, Ватиканом, соседними государствами, а также ленные и иммунитетные пожалования, судебные апелляции и решения.

IV. Жалованные грамоты. Это прежде всего хартии городам, или, как они назывались в Швеции, "Указы о привилегиях" (privilegiebref), которые вследствие их содержания и особого значения могут быть выделены в отдельную группу. Шведские города получали свои привилегии от центральной власти. Обычно грамоты составлялись на местном языке или на родном языке правителя: старошведском, датском, реже – старонемецком, наиболее ранние – на латыни. Большинство из них опубликовано¹¹⁴. Всего до конца XV в. известно примерно 500 таких грамот (считая хартии Висбю и южных провинций), которые содержали: пожалования полных или частичных привилегий или их подтверждения; различные предписания (о сборе налогов, постройке мостов и т. п.); решения по поводу различных споров (земельных, торговых, о пошлинах и т. п. между самими городами, между городами и дворянами либо церковью и т. д.). Хартии содержат обширную информацию не только об устройстве и вольностях городов, но об их борьбе за привилегии, в том числе в области торговли, об отношениях с другими слоями. Особый интерес представляет сопоставление городских хартий с общим законодательством. Дело в том, что полный комплекс установлений, вписанных в Биркрэтт, а затем в Стадслаг, был достоянием лишь полноправных городов – "чёпстадов" (köpstad). Но в какой мере чёпстады реализовали свое право на всю полноту вольностей? Были ли привилегии, превышающие "норму" Стадслага? И каково было положение городов низшей категории – чёпингов (köping)? Ответ на эти вопросы позволяет выявить не только соотношение общего права и его применения на местах¹¹⁵, но и в какой-то мере реальное положение дел, что при анализе нашей темы имеет важнейшее значение¹¹⁶.

V. Городские книги. Они хранились вместе с городской печатью, городским экземпляром судебника и хартиями в помещении магистрата, в сундуке, запертом на замок, два ключа от которого доверялись бургомистрам. Городские книги были четырех типов. Первый – протоколы заседаний и решений городских магистратов – Памятные книги (Tänkeböcker, liber memorials), которые велись в городах с конца XIII – начала XIV в. Городские магистраты были "нерасчлененным" органом, они обладали судебными, исполнительными, административными, на местах также политико-законодательными функциями и действовали как нотариальные конторы, оформляя купчие, закладные, завещания, дарственные и все прочие акты, связанные с движением имущества, проводя по ним расследования и взыскания; они принимали и новых бюргеров. Памятные книги содержат материал об этих сторонах жизни горожан, о составе последних, занятиях, практике управления, о собственности, коммерческих отношениях, общественных организациях, организации рынка и торговых связей, товарном ассортименте и т. д. Всего по интересующему нас периоду сохранились Памятные книги четырех шведских городов. Самые полные и подробные – стокгольмские, но они охватывают лишь последнюю четверть XV в.¹¹⁷ Сохранившиеся Памятные книги Арбуги охватывают вторую половину XV в, но их текст сильно поврежден, имеет много пропусков¹¹⁸. В Памятных книгах Йёнчёпинга (1456-1548 гг.) лучше всего сохранились судебные дела и списки арендных плат за городскую землю¹¹⁹. Значительный интерес представляют Памятные книги Кальмара¹²⁰: они охватывают 150 лет (1381-1523 гг.) и содержат, помимо прочего, обширные бюргерские списки, пригодные для демографических опытов¹²¹. Только эти протоколы имеют вкрапления латинских текстов – в ранней части. В книге частично использованы также протоколы сконского г. Мальме¹²².

Помимо дел магистрата, городские писцы фиксировали самый его состав, налог и городской бюджет, а также сделки па недвижимость. В Стокгольме это были отдельные книги: "Служебная" (Ämbetsbok)¹²³, где имеются списки бургомистров, членов и служащих магистрата за 125 лет и соответственно обозначения должностей; там содержится материал по таким важным вопросам, как структура и состав управления, место в нем купцов и лиц иных категорий, организация, система контроля и обслуживания на рынке. "Земельная книга" (Jordebok), опубликованная за 1420-1498 гг.¹²⁴, состоит из копий дипломов, отражающих движение собственности в городе и пригороде. О "Налоговой книге" Стокгольма говорится ниже.

VI. Хозяйственные и фискальные документы – налоговые списки, описи владений и поступлений, инструкции и распоряжения о взимании ренты. Из налоговых и рентных документов более всего известны в литературе материалы общего характера: списки папской подати XIV в. и "Земельная книга Эрика Померанского" 1413 г. – переписи ряда территорий страны с указанием повинностей населения. Обычно они привлекаются для демографических расчетов, хотя не вполне сохранились, и неясны сами принципы обложения, ими фиксируемого¹²⁵. Государственный налог – скатт (skatt) и горная подать – аврад (avrad) фиксируются также в налоговых описях области Даларна (хотя и по несколько более позднему времени)¹²⁶. В настоящей работе были использованы более всего три подборки податных документов. Одпа из них – "Налоговая книга" (skottebok) Стокгольма, которая фиксировала плательщиков основного государственного регулярного налога-скатта (skatt, tallia) и размер причитавшегося с них налога¹²⁷. Хотя эти описи сохранились лишь за 60-е годы XV в. и первое десятилетие XVI в. и не дают состава и размера облагавшегося имущества, тем не менее это один из наиболее результативных источников¹²⁸, так как, во-первых, он пригоден для социально-демографического анализа, в частности для сравнения имущественных и профессиональных состояний; во-вторых, по некоторым годам к описям приложены отчеты бургомистров о тратах города (предпринятых из доставшейся ему части налога), где названы имена подрядчиков и служащих, виды работ и товары¹²⁹; в-третьих, эти описи по времени непосредственно "обрамляют" протоколы городского магистрата, следовательно, позволяют сопоставить данные о некоторых конкретных людях, в частности торговцах и членах муниципалитета. К такому сопоставлению привлекаются также Служебная и Земельная книги. Городские книги Стокгольма, как столицы и крупнейшего в стране стапельного центра, важны, естественно, не только для обрисовки собственной его истории – по ним реконструируется общее состояние рынка, персональный и социальный состав торгующих лиц, номенклатура товарных потоков, организации торговли и торговцев, характерные для всей страны.

Другой тип такого документа – хозяйственно-налоговая опись владений Арвида Тролле, составленная им в 1498 гг. и включающая городские дворы¹³⁰. Это обширный документ, дающий представление о хозяйстве богатого шведского дворянина XV в.: размере его владений, их размещении по территории страны, размере и составе держаний, составе держателей, размере и составе рент. Вместе с относящимися сюда купчими и прочими дипломами это собрание позволяет получить некоторое представление и о месте городской собственности, и о коммерческих прибылях в крупном дворянском хозяйстве. О большом монастырском хозяйстве рассказывают документы биргиттинского монастыря в Вадстене: его хозяйственные инструкции, отчеты и распоряжения аббатисы, записи доходов монастыря до и после редукции и т. д.¹³¹, а кроме того, документы (на латыни) цистерцианского монастыря в Ско (Упланд): три земельные книги (от 1302, 1489 и 1503 гг.), включающие описание недвижимой собственности монастыря, фиксацию земельных сделок, описи поступлений и расходов¹³².

Помимо этих больших групп документов, в исследовании использованы другие, самые разнохарактерные документы: договоры (в сериях "Дипломатариум Швеции" и "Шведские трактаты", в материалах по истории Швеции из зарубежных архивов¹³³, в публикациях договоров русских городов и др.); средневековые шведские хроники¹³⁴, документы гильдий¹³⁵, сочинения поэтов и историков XV-XVI вв.¹³⁶, некоторые анналы¹³⁷. При характеристике купечества, средств сообщения и товарных потоков использованы также известные серии публикаций ганзейских документов – городские книги, записи пошлин (прежде всего любекские), протоколы ганзетагов. Привлекаются, как "вторичный источник", как "препарированная" публикация, некоторые важные для темы обширные выдержки из архивных материалов в монографиях, например известные обработки пошлинных документов В. Коппе и К. Вейбулля, а также генеалогические подборки (работы Ф. Вернстедта и др. по древним фрельсовым родам¹³⁸, родословные купцов в приложении к книге К. Шёдена и др.).

Исследователи шведской истории до XVI в. хорошо знают, что не все проблемы, затронутые в книге, могут быть освещены с достаточной полнотой. Из источников мы больше узнаем о законе, нежели о реальной жизненной практике; источники гораздо шире освещают жизнь социальных верхов, чем рядовых граждан, они намного обильнее по Стокгольму, большим портам, чем по средним и мелким городкам и торжищам; они резко умножаются к XV в. и малочисленны по XIII в.

Для некоторых сюжетов приходится использовать материал преимущественно одного типа: например, при анализе организации торговли отчетливо преобладает правовой материал, при характеристике ярмарок – материал хартий и т. д. Данные по некоторым вопросам столь скудны, что собирались по крупицам: например о торговом' кредите и ссудном проценте, о типах профессиональных торговцев и формах их организации, о торговле крестьян, об особенностях товарного ассортимента и путях сообщения на внутренних линиях, об организационной стороне внутренней торговли; не случайно по этим разделам почти нет специальных исследований и в шведской литературе. Для освещения таких вопросов существенное значение приобрели некоторые вспомогательные материалы: археологические исследования¹³⁹, важные для описания ремесел, промыслов, мореплавания, номенклатуры рынка: нумизматические материалы (публикации и исследования), необходимые для характеристики торговых связей и средств обращения; историко-топографические изыскания, помогающие реконструировать маршруты, размещение торжищ внутри и вне городов; печати городов, цехов и особенно горожан, содержащие имена отдельных купцов, членов городских магистратов¹⁴⁰. Кроме того, для освещения истоков некоторых явлений (особенно в случаях, когда их развитая стадия в источниках освещена недостаточно, например, в разделе о купеческих объединениях) привлекаются отдельные материалы до XIII в.: рунические надписи (в известных шведских изданиях и современном советском издании Е. А. Мельниковой); исландские саги; описания древней Швеции зарубежными авторами и др.

Другое важное обстоятельство, которое надлежит отметить особо, – вопрос о методике исследования. В принципе исследовательские приемы определяются, конечно, в рамках известного метода, двумя факторами: задачами работы и состоянием материала. Задачи данного исследования требуют сочетания приемов качественного и количественного анализа. В некоторых типах источников имеются или могут быть обнаружены после известной первичной обработки те моменты сходства (того или иного свойства), которые позволяют выстроить однородные ряды и затем резюмировать обобщение в количественных показателях: в виде таблиц или отдельных цифровых групп. В частности, такие возможности содержат материалы таможенных пошлин, позволяющие представить объем, ассортимент, динамику торговли шведских городов, особенно Стокгольма, с Любеком в отдельные годы¹⁴¹. Однородные ряды вычленены мною в жалованных грамотах городам, что позволило выявить соотношение между объемом городских привилегий и уровнем (типом, характером) развития города, а также в Памятных книгах четырех городов и в фискальных описях Стокгольма, на основании чего удалось воссоздать профессиональный состав городского населения и место торговых занятий в жизни города. Но мы не располагаем статистическими данными о рыночном товарообороте, состоянии и движении цен, соотношении спроса и предложения, размерах купеческой прибыли, соотношении товарной и натуральной продукции в индивидуальных хозяйствах и по отдельным экономическим отраслям. Материал по развертываемой теме вообще преимущественно прецедентен, он почти не доступен формализации, количественному анализу¹⁴². Это вынуждает избегать количественных характеристик и применять главным образом качественный, сравнительно-исторический анализ, основанный на сопоставлении, совмещении характерных признаков явления. Так, состояние торгового оборота исследовано путем сопоставления данных об ассортименте товаров на внешнем и внутреннем рынке, содержании правового регулирования торговли и торговых договоров, о направлениях торговых путей, состоянии платежных средств и др. Характер рыночных связей крупных землевладельцев и воздействия рынка на их хозяйство рассматривается путем сопоставления хозяйственной организации дворянского землевладения, преобладающего типа ренты, ассортимента сбыта и потребления и т. д.

И еще одно замечание. Проблемы этой книги обдумывались и в разной мере изучались автором в течение двух десятилетий. Ряд сюжетов из социальной и экономической жизни Швеции XIII-XV вв. нашел свое отражение в отдельных очерках и статьях. В данной книге опущены детали этих ранее опубликованных работ – учтены лишь их основные итоги. В книге не рассматриваются специальные вопросы "техники" торговли и ее инструментов – система торговых операций, меры, вес, цены, деньги и кредит. Проблема платежных средств в Швеции рассматривалась мною отдельно; о наиболее употребительных в Швеции деньгах и мерах см. Приложения, с. 309-322.

* * *

В заключение хочу выразить искреннюю благодарность ученым, которые высказали ценные суждения и замечания по рукописи данной книги в процессе ее подготовки либо обсуждения: Ю. Л. Бессмертному, Е. В. Гутновой, А. С. Капу, А. А. Кирилловой, С. Д. Ковалевскому, Т. С. Осиповой, В. М. Потину, Н. В. Савиной, С. М. Стаму, Б. Е. Черняку, А. Н. Чистозвонову, А. Л. Ястребицкой, а также Б. Г. Галковичу, составившему карты. Сердечно благодарю сотрудников кабинета всеобщей истории ИНИОН и научного кабинета Института всеобщей истории АН СССР. Я рада возможности выразить глубокую признательность за консультации и любезное содействие шведским коллегам: паучным сотрудникам Государственного архива Швеции доктору Бригитте Фритц и лиценциату Лидии Швабе, а также доктору Стафану Далю и сотрудникам абонементного отдела Королевской библиотеки в Стокгольме.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 151-152; т. 23, с. 596-597 и др.; Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 21 и др.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 151, 152, 167, 186, 278, 498.

3. Там же, т. 25, ч. I, с. 309.

4. К. Маркс подчеркивал, что при неразвитом товарном производстве продукты благодаря торговле становятся товарами, что "именно торговля приводит к тому, что продукты принимают форму товаров, а не произведенные товары своим движением образуют торговлю" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 360).

5. Там же, т. 13, с. 70; ср.: с. 13-14, 15, 29-30; т. 25, ч. I, с. 358.

6. Ср. точку зрения Е. В. Гутновой о том, что на втором этапе феодализма "товарное производство было неотъемлемым элементом экономики", в кн.: Теоретические и историографические проблемы генезиса капитализма. М., 1969, с. 188-189 (далее: Проблемы).

7. Полянский Ф. Я. Экономическая история зарубежных стран. Эпоха феодализма. М., 1954, с. 280; Б. Ф. Поршнев (Очерк политической экономии феодализма. М., 1956, с. 106, 111) говорит и об "обслуживании" феодализма товарным производством ("не задевая процесса воспроизводства"), и о том, что, в частности, городское товарное производство было "органической частью феодального производства" (с. 112).

8. Ср.: Самойло А. С.: "...зарождение капиталистических отношений в виде простого товарного производства" (Проблемы, с. 150).

9. Теоретическое исследование проблемы перехода от феодализма к капитализму см.: Панкратова А. М. О роли товарного производства при переходе от феодализма к капитализму. – ВИ, 1953, № 9; Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. – В кн.: Сказкин С. Д. Избранные труды по истории. М., 1973, с. 141 сл., 180-198; Он же. Проблема абсолютизма в Западной Европе. – Там же, с. 371 сл.; Чистозвонов А. Н. Некоторые основные теоретические вопросы проблемы генезиса капитализма в европейских странах. – В кн.: Проблемы, с. 8-102; Варг М. А. Проблема генезиса капитализма в новейшей буржуазной историографии (основные направления и тенденции исследования). – Там же, с. 103-139. Ср. тематику журнала "The Journal of European Economic History". Roma (выходит с 1971 г.), а также шеститомной историко-экономической публикации "Studi in memoria di Federigo Melis" (Roma, 1978).

10. См. критические обзоры и суждения Е. А. Косминского (СВ, 1957, 10), М. А. Барга (ВИ, 1960, 8 и Проблемы социальной истории. М., 1973), С. Д. Сказкипа (Избранные труды по истории, с. 141 сл.), В. Е. Майера (СВ, 1964, 26), А. А. Сванидзе (Ремесло и ремесленники средневековой Швеции. М., 1967), А. Н. Чистозвонова (ВИ, 1970, № 11; Некоторые основные теоретические вопросы, с. 28), А. А. Кирилловой (Уч. зап. МГПИ, 1969, с. 321), Л. А. Котельниковой (СВ, 1976, 40) и материалы последних конгрессов исторических наук.

11. Бессмертный Ю. Л. Проблема западноевропейской торговли IX-XIII вв. в современной западной медиевистике. – СВ, 1963, 23; см. доклад Ф. Веркаутерена на XII МКИН.

12. Принцип целостного рассмотрения не только социальной системы в ее внутренних связях, но и каждого социального явления постоянно подчеркивался классиками марксизма. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 354.

13. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 37, с. 352-353.

14. Ср.: Жуков Е. М. Некоторые проблемы методологии истории. – Новая и новейшая история, 1977, № 3, с. 31. Жуков Е. М., Барг М. А., Черняк Е. Б., Павлов В. И. Теоретические проблемы всемирно-исторического процесса. М., 1979, с. 115 и сл.

15. О роли воздействия социальной системы на "национальные окраины", в частности общения последних с "внешним миром" как толчка к их социальной трансформации, к разложению традиционных общественных устройств, см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 54; т. 20, с. 152; т. 21, с. 415, 416.

16. О складывании и особенностях балтийского региона см., в частности, материалы I-III симпозиумов советских и финских историков, особенно доклады В. Нийтемаа и И. П. Шаскольского. – СС, 1970, XV; 1973, XVIII; 1974, XIX; 1976, XXI.

17. Кодификация законов; устройство и укрепление столицы; строительство замков; покровительство городам и торговле; возникновение системы пошлин; введение регулярных налогов; складывание административной сетки; создание рыцарского ополчения, привлечение наемных армий и введение должности маршала; складывание ленной системы; учреждение Государственного совета; трансформация тингов в органы местной администрации и подчинение им судей-лагманов; официальное размежевание сословий – таковы прямые свидетельства сложения феодального строя в Швеции именно в это время. О XIII веке как начале развитого ("высокого") средневековья в Швеции см.: Olsson G. Sverige och landet vid Göta älvs mynning... Göteborg, 1953, s. 44 f.; Ingers E. Bonden i svensk historia, del. I. Stockholm, 1949, s. 68, f., 77 f.; Gustafsson В. Svensk kyrkohistoria. Meppel, Verbum, 1968, s. 39, 57. Этот вывод подтверждается также фактическим материалом монографии С. Д. Ковалевского "Образование классового общества и государства в Швеции" (М., 1977), хотя сам ее автор более склонен к архаизации процесса генезиса шведского феодализма.

18. Сванидзе А. А. О движущих факторах общественного развития Швеции в период Кальмарской унии. – СС, 1975, XX, с. 48-59. Подробнее об этом периоде см.: История Швеции. М., 1974, гл. IV.

19. См. обзоры И. Шильдхауэра (СС, 1965, X) и В. В. Первухина (Вестник МГУ. История. 1969, 6). Для нашей темы особенно интересна выработка историками ГДР оценки характера зависимости Скандинавских стран от Ганзы. См.: Schildhauer J. Progressive und nationale Traditionen in der Geschichte der Hanze. – WZ Greifswald, 1963, N 5/6; Schildhauer J., unter Mitarb. von Fritze K., Hanger H., Spading К., Stark W. Grundzüge der Geschichte der deutschen Hanse (ibid., 1965, N 2/3).

20. См., например: Samsonowicz H. Pozne średniowiecze miast nadbaltyckich. Studia nad dziejami Hanza nad Baltykiem w XIV-XV w. Warszawa, 1968.

21. Пуллат Р. Н. Об изучении истории финских городов в послевоенный период. – CC, XXI, с. 237 сл.

22. Эта концепция реконструируется также из работ основоположников марксизма по сопредельным феодализму формациям: во-первых, из исследований по первобытности и рабству, во-вторых, из той "критики пережитков феодальных форм производства и обмена", которая неизменно сопровождала марксистский анализ генезиса капитализма, т. е. в контексте противопоставления разных стадий обмена (ср.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 153-154).

23. Интересные выводы и суждения по этому вопросу предложены в связи с общими проблемами эволюции при феодализме товарного уклада (М. А. Барг, Ф. Я. Полянский, Б. Ф. Поршнев, В. И. Рутенбург, С. М. Стам, А. И. Чистозвонов), с социальной историей деревни, прежде всего крестьянства (М. А. Барг, Ю. Л. Бессмертный, Е. А. Косминский, С. Д. Сказкин), с историей городов и промыслов (А. А. Кириллова, Т. С. Осипова, Ю. К. Некрасов, М. М. Смирин, Л. П. Репина, А. Л. Ястребицкая) и особенно в процессе комплексного исследования темы "город и деревня", занявшей ведущее место в современной советской медиевистике (Л. А. Котельникова, Я. А. Левицкий, А. Д. Люблинская, В. Е. Майер, З. В. Удальцова, М. М. Фрейденберг).

24. Гутнова Е. В. Роль бюргерства в формировании сословных монархий в Западной Европе. – В кн.: Социальная природа средневекового бюргерства. М., 1979, с. 79. Ср.: Удальцова З. В., Гутнова Е. В. К вопросу о типологии феодализма в Западной и Юго-Восточной Европе. – В кн.: Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973, с. 12-23.

25. См. обзоры Г. А. Некрасова (СС, 1968, XIII, 1969, XIV и в кн.: История Швеции, с. 26 сл.), И. П. Шаскольского (в кн.: Вопросы истории европейского Севера. Петрозаводск, 1976, с. 11 сл.), А. С. Кана (в НТ för Finland, 1970, I) и др.

26. См. обзоры А. С. Кана (в кн.: История Швеции; ВИ, 1955, № 11; 1963, № 11; 1971, № 11); Л. А. Лооне (СС, 1968, XIII).

27. Heckscher Е. F. Sveriges ekonomiska historia från Gustav Vasa. Stokcholm, 1935-1936, 1939, d. I-III.

28. Об этом см.: Hildebrand K.-G. Public Finance and the National Economy in Earlv Sixteenth Century Sweden. – SEHR, 1959, VII, 1; Sjöberg Å. G. Swedish Foreign Trade... – SEHR, 1960, VIII, 1, s. 175.

29. Возможно, поэтому в своих частных решениях Хекшер нередко использовал психологическую неотразимость простых фактов: объяснял, например, централизацию средневековой Швеции вытянутой линией ее побережья, а ганзейское господство наряду с другими причинами – характером питания тогдашних шведов (соленая пища, из-за которой приобрела такое значение ганзейская торговля солью, а также пивом и вином).

30. Schück A. Studier rörande det svenska stadsbebyggelsens uppkomst... Stockholm; Uppsala, 1926; Idem. Sveriges vägar och sjöleder... – NK, 1933, XVI, B; Idem. Ur Sveriges medeltida befolknirigshistoria. – NK, 1938, II.

31. Bolin S. Muhammed, Karl den store ock Ruric – Scandia, XII, 1939; cp. Idem. Om Nordens äldsta historieforskning. Lund, 1931; Idem. Stockholms uppkomst. Uppsala, 1933.

32. Ср.: Сванидзе А. А. Начальный этап монетной чеканки и денежное обращение в Швеции (X-XII вв.). – В кн.: Проблемы развития феодализма и капитализма в странах Балтики. Тарту, 1975.

33. Rosén J. Svensk Historia. I. Tiden före 1718. Stockholm, 1962. Ср. Материалы конференции 1957 г. в Лунде (Norden och kontinenten. Lund, 1958).

34. Lönnroth Е. Slaget på Brunkeberg och dess forhistoria. – Scandia, 1938, XI, 2, Idem. Statsmakt och statsfinans i det medeltida Sverige. Göteborg. 1940.

35. Dovring F. Agrarhistorisk forskning och svensk medeltidshistoria. – HT, 1953, IV, s. 384-410.

36. Hammarström I. Finansförvaltning och varuhandel 1504-1540. St. 1. De yngre Sturarnas och Gustav Vasas statshushållning. Uppsala, 1956.

37. Масштабы этого отчуждения уже в XIII – середине XIV в., безусловно, доказаны книгой Б. Фритц (Fritz В. Hus, land och län. Förvaltning i Sverige 1250-1434. Stockholm, 1972, Bd. 1; 1973, Bd. 2).

38. Подробнее см. ниже, ч. IV.

39. Söderberg Т. Sveriges handel under medeltiden och äldre zasatiden. – NK, 1933, XVI, В; Idem. Ur östgötaspannmalens marknadshisioria. Stockholm, 1946; Kumlien K. Sverige och Hanseaterna. Stockholm, 1953; Oden B. Kopparhandel och statsmonopol. Stockholm, 1960.

40. Weibull C. Lübecks sjöfart och handel på nordiska rikena 1368 och 1398-1400. Scandia, 1966, Bd. 32, 1; Kumlien K. Op. cit.; Idem. Schweden und Lübeck zu Beginn der Hansezeit. – HGbll, 1960, 78; Hildebrand K.-G. Salt and cloth i Swedish Economic history. – SEHR, II, 2; Hammarström I. Op. cit. К этой же серии примыкает монография о стокгольмско-любекской торговле рубежа XV и XVI вв. (в связи с внешней политикой Швеции) польского ученого М. Маловиста (Malowist М. Handel Zagraniczny Sztockholmu... Warszawa, 1935).

41. См. библиографию в конце книги.

42. Серия "Svenska kulturorter" (начата в 1924 г.).

43. Hammarström I., Hagstedt R., Nilsson L. Projektet jämförande stadshistoria (PJÄS). – HT, 1975, 4.

44. Одним из первых обобщений истории скандинавских городов была статья Ф. Линдберга (Lindberg F. Das Studium der Staedtegeschiente in der skandinavischen Laendern. – Cahiers bruxellois, 1967, t. XII, fase. II).

45. Andersson H. Sverige. En forskningsöversikt. – In: Urbanisering processen i Norden. D. 1. Middelalderstäder. Det XVII nordiske historikermøte, Trondheim, 1977, s. 129-135; топографический обзор: Den tidiga urbaniserings-processens konsekvenser för nutida planering (Medeltidsstaden). Projektprogram. D. 1-3 / Under led. av. M. Biörnstad о. H. Andersson. Stockholm, 1976.

46. Эта проблема отчасти обсуждалась на конференциях 1971 г. в Висбю и 1974 г. в Упсале (дискуссии по докладам финской исследовательницы М. Васала см. в кн.: Acta Visbyensia, IV, 1973; Nordiska historikermötet i Uppsala. 1974), в последние годы ею занимается X. Ребас (Rebas Н. Infiltration och handel... I (1440-1479). Göteborg, 1976; Idem. Internationella medeltida kommunikationer till och genom Balticum. – HT, 1978, 2).

47. Larusson В. Sveriges Ekonomiska Historia. Кар. I. Medeltiden och äldre Vasatiden. Lund, 1977.

48. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 471 и сл.

49. Обычно упускается из виду, что позиция простого товарного уклада именно двойственна, диалектически противоречива. Это обстоятельство неоднократно подчеркивали К. Маркс и Ф. Энгельс. С одной стороны, простой товарный уклад был "особым" способом труда (производства) – особым и в отношении вполне развившегося товарного производства, каковым оно становится при капитализме, и в отношении натурального производства, в частности господствующего при феодализме (ср.: там же, т. 23, с. 771). С другой стороны, простой товарный уклад, как известно, в той или иной форме и мере входит в базис классовых формаций, включая феодализм (там же, с. 346, прим. 24).

50. Там же, т. 20, с. 283.

51. Там же, т. 21, с. 407.

52. Там же, т. 25, ч. II, с. 474.

53. Ср.: там же, т. 3, с. 23, 52; т. 21, с. 407, 412; т. 23, с. 748.

54. Там же, т. 25, ч. I, с. 363.

55. Там же, т. 13, с. 49.

56. К. Маркс неоднократно подчеркивал, что размер поступления продуктов на рынок прямо зависит от способа производства, он достигает максимума лишь при капитализме, когда весь продукт реализуется как товар (там же, т. 25, ч. I, с. 358), и предостерегал от чрезмерной переоценки масштабов средневековой торговли (ср.: там же, с. 365-366, прим. 49).

57-59. Там же, т. 23, с. 247; т. 25, ч. I, с. 363, 364, 365.

60. Там же, т. 25, ч. II, с. 475; ср.: т. 25, ч. I, с. 358.

61. Там же, ч. I, с. 367.

62.Это явление наблюдалось в разные периоды развитого феодализма в Англии, Юго-Западной Германии, Италии.

63. Я. А. Левицкий (Города и городское ремесло в Англии в X-XII вв. М.; Л., 1960, гл. I, II) тщательно проследил этот процесс изменения соотношения между внешним и внутренним рынком в пользу последнего.

64. М. А. Барг, отмечая недостаточность источников, в частности как причину неизученности соотношения внутренней и внешней торговли, справедливо предостерегает от заключения на этом основании о первостепенной роли внешней торговли и замечает, что именно анализ внутренней торговли позволит понять особенности экономических процессов развития феодализма (и генезиса капитализма). См.: Барг М. А. Проблемы генезиса..., с. 136.

65. Ср.: Бессмертный Ю. Л. Проблема западноевропейской торговли, с. 262 263; Он же. Феодальная деревня..., с. 22, 23.

66. Размежевание внутреннего и внешнего рынка – это процесс, проходящий определенные этапы. На первоначальной стадии обмена водораздел был идентичен границам между отдельными общинами, которые выступали в отношении друг друга как изолированные общности. В средние века, со складыванием относительно стабильных государств, грань между сферами рынка прошла по государственным границам. Но в условиях экономического сепаратизма и сословно-корпоративной системы внешними по отношению друг к другу являлись рынки и разных городов с их местными привилегиями и разных районов. Экономический сепаратизм был серьезным препятствием к складыванию национального рынка и в Швеции.

67. Э. Ф. Хекшер и Ф. Линдберг (вслед за К. Бюхером) не видели в средневековых горожанах товаропроизводителей, исходя из того, что основной формой их сбыта была работа на заказ. Советские исследователи, напротив, всегда рассматривают городское ремесло как простое товарное, но при этом обнаруживают расхождения. Так, известна точка зрения о нефеодальных, иных, чуждых феодализму, отношениях производства, присвоения, собственности в городе, в частности городского ремесла (Стаж С. М. Средневековый город и проблема возникновения нефеодальных форм собственности. – СГ, 1974, 2, с. 4, 23, 27 и др. Ср. статьи С. М. Стама в ВИ, 1965, 7 и СВ, 1971, 34, особенно с. 261). Высказывается мнение и об однородной товарности крестьянского и ремесленного хозяйства при феодализме (см. выступление А. Н. Чистозвонова на Саратовском симпозиуме медиевистов 1978 г. – ВИ, 1978, 4) или их постепенном и до известной степени сближении (см.: Он же. Введение. – В кн.: Социальная природа..., с. 11 и др.). Дискуссия здесь еще далеко не закончена.

68. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 365.

69. Там же, т. 3, с. 50.

70. Там же, т. 25, ч. I, с. 365.

71. Стам С. М. Экономическое и социальное развитие раннего города... Саратов, 1969, с. 98-177.

72. См.: Левицкий Я. А. Проблемы взаимоотношений города и деревни в средневековой Англии и историко-экономическое направление в английской историографии. – СВ, 1969, 32; Он же. Некоторые проблемы истории западноевропейского города периода развитого феодализма. – ВИ, 1969, № 9; ср.: Сванидзе А. А. К вопросу о типологии европейского города XIV-XV вв. – В кн.: Россия и Италия; Она же. Ремесло и ремесленники...

73. Котелънипова Л. А. Итальянское крестьянство и город XI-XIV вв... М., 1967.

74. Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1963.

75. Гутнова Е. В. Развитие советской медиевистики. – Вестник АН СССР, 1972, 11, с. 79-80.

76. Проблема купечества – особая и важная, она выходит далеко за пределы собственно рынка. В шведской медиевистике она рассматривается преимущественно в отношении второй половины XIV-XV в., в связи с патрициатом, немецким вопросом и борьбой вокруг Кальмарской унии (особенно яркое исследование в этой связи: Sjödén С. С. Stockholms borgerskap under Sturetiden. Stockholm, 1950).

71. Важность взаимной зависимости между типом централизации феодального государства и развитием рынка справедливо подчеркивается Е. В. Гутновой (Возникновение английского парламента. М., 1960, с. 187 и сл.), М. А. Баргом (Проблемы генезиса..., с. 268), А. С. Люблинской и др.

78. В средние века доля расходов крестьян на подати в их общих денежных расходах была относительно очень велика, соответственно велико было и значение денежных податей для развития обмена, (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 548). Специальное исследование Ю. Л. Бессмертного (Феодальная деревня и рынок) показало, что безусловным результатом распространения денежной ренты является увеличение товарной массы в обращении и регулярность выхода крестьян на рынок, т. е. их включение в товарное обращение. Вместе с тем, вопреки мнению Б. Ф. Поршнева (Очерк политической экономии феодализма. М., 1956, с. 88, 108), денежная рента не является главным регулятором обмена; результат всегда зависел от реакции (перестройки или консервации) самого производства.

79. Общий обзор источников по истории шведского средневековья см.: Andersson I. Källstudier till Sveriges historia 1230-1436. Lund, 1928; Norborg L.-A. Källor till Sveriges historia. Lund, 1968, s. 9-120 (рец. А. А. Сванидзе см.: CC, 1974, XIX). Всесторонний анализ государственной документации с XIII по XVI в. см.: Schück Н. Rikets brev och register. Stockholm, 1976.

80. Классификация типов источников, положенная в основу обзора, не совпадает с классификацией типов публикаций. Последние объединяют как однообразный, так и разнородный документальный материал.

81. Samling af Sveriges Gamla Lagar, v. I-V, VII, VIII-IX, XIII. Lund, 1827-1877 (далее – SGL); Svenska landskapslagar / Tolkade och förklarade för nutidens svenskar av Ä. Holmbäck о. E. Wessén. Ser. 1-5. Uppsala, 1933-1946 (далее – SLL).

82. Отдельная публикация: Yngre Vestgötalagens äldsta fragment / Utg. av G. E. Klemming. – SFS, 1880, bd. 37 (далее – YVgLf).

83. Принятый порядок цитирования: Äldre Vestgötalagen – ÄVgL; Yngre Vestgötalagen – YVgL; Östgötalagen – ögL; Södermannalagen – SdmL, Gotalagen – GL; Upplandslagen – UL; Vestmannalagen – VmL; Dalalagen – DL; Halsingelagen – HL.

84. Nyström P. Landskapslagarna. Lund, 1934; Ковалевский С. Д. Шведские областные законы как исторический источник. – СВ, 1971, 33.

85. Гуревич А. Я. Норвежское общество в раннее средневековье. М., 1977, с. 12 и сл.

86. Palme S. U. Stand och klasser i forna dagars Sverige. Stockholm, 1917; Dovring F. Agrarhistorisk forskning och svensk medeltidshistoria. – HT, 1953, bd. IV.

87. Bjärköarätten. – SGL, bd. G (далее – Bjr); Sll, 5 (далее – Bjärköarätten).

88. Bjärkoä Ratten / Utg. av J. Hadorph. Stockholm, 1687.

89. Обзор дискуссии о Биркрэттене см.: Bolin G. Bjärköarätten. Stockholm, 1935, а также вступительную статью О. Хольмбека и Э. Вессена к SLL, 1946, bd. V, S. XCII f.; ср.: Сванидзе А. А. Из истории городского строя Швеции XIII в. – СВ, 1965, 28.

90. Konung Magnus Erikssons Landslag. – SGI, bd. X (далее – MEL). Сокращенную публикацию на русском яз. с комментариями С. Д. Ковалевского см.: СВ, 1964, 26 (далее – Ландслаг).

91. Ландслаг, с. 185.

92. Издания: Wisby stadslag på Gottland / Utg. af J. Hadorph. Stockholm, 1688; Visby stadslag. – SGL, bd. VIII (далее – Vst). См. о нем: Hasselberg G. Studier rörande Visby stadslag... Uppsala, 1953.

93. Söderköpings Lagbok 1387. Lund, 1971.

94. Magnus Erikssons Stadslag – SGL, bd. II (далее – MESt); Magnus Erikssons Stadslag, i nusvensk tolkning av Å. Holmbäck о. E. Wessén. – Skrifter utgivna av Institutet för rätthistorisk forskning grundad av Gustav o. Carin Olin, ser. I, bd. 7. Lund, 1966 (далее – Stadslag).

95. Общими остались только гл. 10, 13, 18.

96. При цитировании разделов Стадслага и Ландслагов приняты следующие сокращения: о праве короля – Konimgs balker (KgB); о браке – Gifftomala balker (GB); о наследовании – Aerffda balker (ÄB); о земле – Jordha balker (JB); о постройках и пользовании ими – Byghninga balker (ВВ) о торговле – Köpmala (KpB, KmB); о кораблях – Skipmala balker (SkB); о муниципалитете – Radzstuffw balker (RB); о королевском мире или "клятвенных законах" – Edzöris balker (EdzB); о тягчайших преступлениях – Högbumaelis balker (HB); о предумышленном и непредумышленном убийстве – DrViB, DrVdB; о предумышленных и непредумышленных телесных повреждениях – SViB. SVdB; о воровстве – ThjB; об игроках – DbB (последний имеется не во всех списках Стадслага; опубликован: Slad.slag, s. 291).

97. Konung Christoffers Landslag – SGL, bd. 12 (далее – ChL). Официально действовал до 1736 г.

98. DD, N 16, 22, 23, 28, 29, 31, 33 о. f. а. Подробнее см.: Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники..., с. 25 сл.

99. Skrå-ordningar. Saml. af. G. E. Klemming. Stockholm, 1856 (далее – So). Подробнее см.: Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники..., с. 219 сл.

100. SFS, 1900, årg. 57; 1903, årg. 60; DD, N 58. См. гл. 6.

101. Hamnskrå. – So, s. 289.

102. Подробное об этом уставе см.: Сванидзе А. А. Социальные аспекты организации шведского рыболовства в XV в.

103. Abo klockarelag efter gamla handskrifter / Utg. av R. Geete. – SFS, 1903, årg. 60.

104. Ljungfors Å. Bidrag till svensk diplomatik före 1350. Lund, 1955.

105. Diplomatarium Suecanum, bd. I-VII, 1, VIII, IX, 1 / Utg. av J. G. Liljegren, В. E. Hildebrand, E. Hildebrand, S. Tunberg, E. Nygren, L. Sjödin, J. Öberg, К. H. Karlsson, J. Liedgren. Stockholm, 1829-1976 (далее – DS).

106. Svenskt Diplomatarium från år 1401, bd. I-IV / Utg. av C. Silfverstålpe, H. Rosman, K. H. Karlsson. Stockholm, 1875-1904 (далее – SD).

107. Svenska Medeltidsdregister 1434-1441 / Utg. av S. Tunberg. Stockholm, 1937 (далее – SMR).

108. Diplomatarium Dalecarlicum. Urkunder rörande landskapet Dalarne / Utg. af C. G. Kröningssvärd o. J. Liden. Del. 1-3. Stockholm; Fahlun, 1842, 1844, 1846 (далее – DD): Medeltida urkunder rörande Stora Kopp"rbergel / Utg. av E. Wessén, B. Boёthius, H. Fleetwood. Stockholm, 1947; Samling af äldre författningar och handlingar rörande Dalarne / Utg. av C. G. Kröningssvärd. Falun, 1844-1846.

109. Arvid Trolles Jordedok 1498 jämter åtkomsthandlingar och andra därmed samhöriga aktstychen / Utg. genom J. A. Almqnist. Stockholm, 1938 (далее – ATjb).

110. Серия напала публиковаться в 1829 г. Нами использован выпуск: Svenska Riks-archivets Pergamenlsbref från och med år 1351 / Utg. av N. A. Kullberg. Afd. 1 (1351-1382). Stockholm, 1866 (далее – SRP).

111. Norrköpings medeltid. Ett diplomatarium... 1180-1521. Stockholm, 1918.

112. Sveriges traktater med fränimande magter, v. 1-4 / Utg. av O. S. Rydberg. Stockholm, 1877-1888 (далее – ST).

113. Далее – RA.

114. Privilegier, resolutioner och forordningar för Sveriges stader, del. 1 (1251-1523) / Utg. av H. Herlitz. Stockholm, 1927 (далее – FRF): Привилегии отдельным городам имеются также в изданиях: Anteckningar om Norrköping stad / Saml. о. utg. af Fr. Hertzman o. L. Ringborg, v. I. Norrköning, 1851; v. II. Örebro, 1857 (далее – ANS). Diplomatarium civitatis Malmogiensis (Malmö stads urkundsbok) / Utg. av L. Weibull. Bd. 1. Malmö, 1917 (далее – MSUB); Uppsala stads privilegier (1314-1787) / Utg. af С. M. Kjellberg. Uppsala, 1907 (далее – USP); Privilegie- och Frihetsbrev samt äldre urkunder rörande Jönköpings stad 1284-1785. Jönköping, 1930; сборник: Stock-holms stads privilegiebref 1423-1700 / Utg. genom K. Hildebrand. A. Bratt, t. 1 (1423-1614). Uppsala, 1900, потерял свое значение после публикации Херлитца. Привилегии городов юга полуострова см.: Danmarks gamle købstadlovgivning / Utg. af E. Kroman. о. P. Jørgensen. København, 1961, bd. 4.

115. Иногда выяснению этого помогают списки Биркратта и Стадслага, предназначенные для отдельных городов или всех городов какой-либо области: в них вносились некоторые уточнения, связанные с местной жизнью.

116. Потому вопросу специально см.: Сванидзе А. А. Городские хартии и распространение муниципальных привилегий в шведских городах с середины XIII по XV в. – СВ, 1973, 35, с. 131-152.

117. Stockholms slads tänkohöckcr. Hf. 1 (1474-1483) / Utg. av E. Hildebrand. Stockholm, 1917: hf. 2 (1483-1492) / Utg. av G. Carlsson. Stockholm, 1944; hf. 3 (1492-1500) / Utg. av. J. H. Almquist. Stockholm, 1930 (далее соответственно – St. tb 1, 2, 3).

118. Arboga stads tänkebok. Del. 1 (1451-1472), 2 (1472-1492) / Utg. av E. Noreen о. T. Wennström. – SFS, Uppsala, 1935, 1937 (далее – Atb).

119. Jönköpings stads tänkebok, hf. 1-3 / Utg. av A. Ramm. Meddelanden från norra Smålands Fornminnesförening. Jönköping, 1907, 1910, 1914 (далее – Jtb).

120. Kalmars stads Tänkebok / Utg. av J. Modeer о. St. Engström. Hf. 1-2. – SFS, Uppsala, 1945-1949 (далее – Ktb).

121. Сванидзе А. А. Опыт исследования демографии шведского города XV в. – CC, XII, 1967.

122. Malmø rådstueprotokol (stadsbok) 1505-1548 / Utg. ved Е. Kroman, L. Ljungberg, E. Bager. København, 1965.

123. Stockholms stads ämbetsbok 1419-1544 / Utg. genom J. A. Almquist. Stockholm, 1927 (далее – Sab).

124. Stockholms stads jordebok I (1420-1474); II (1475-1498) / Utg. Genom H. Hildebrand. Stockholm, 1876-1914 (далее – St. jb).

125. Tunberg S. Erik af Pommerns jordebok af år 1413. – HT, 1916; Bjurling O. Peterspenningen i de upländska folklanden...; Beckman N. Vägar och städer i det medellidens Västergötland. Göteborg, 1916; Сванидзе А. А. Демография..., с. 206.

126. Uppgifter på mantal m. m. i Dalarne... / Utg. af C. G. Kröningssvärd. Del. I, N 1-25. Fahlun, 1844.

127. Stockholms stads skottebok 1460-1468 samt strödda räkenskaper från 1430-talet och från åren 1460-1473 / Utg. av J. A. Almquisl. Stockholm, 1926; Stockholms stads skotteboken 1501-1510 / Utg. genom II. Hildebrand o. L. M. Bååth. Stockholm. 1915 (далее – St. sb 1, 2).

128. Подробнее о нем см.: Сванидзе А. А. К исследованию демографии шведского города XIV-XV вв., с. 204-205. О sb как источнике см.: Lager В. Op. cit., s. 151.

129. Подобный отчет сохранился также за 1430 г., но без налоговой описи (St. sb 1).

130. ATjb, s. 28 f.

131. Instruktion för abbedissans i Vadstena årliga redovisning (далее – Instruktion). – Stadgar och andra papper angående Vadstena kloster / Utg. Av R. Geete – SPS, 1910-1914; Vadstena klosters uppbörds och utgiftsbok / Utg. av C. Silverstolpe. Stockholm, 1895-1898; Vadstena klosters jordebok 1500 jemte tillag ur klostrets äldre jördeböcker / Ed. С. Silfverstolpe. Stockholm, 1897.

132. Sko klosters medeltida jordeböcker, med kommentarer / Utg. av A. Peetre. Lund, 1953. Это одна из древнейших шведских земельных книг, сохранившихся в оригинале.

133. Bidrag till Skandinaviens historia ur utländska arkiver, bd. 1-5 / Utg. Av C. G. Styffe. Stockholm, 1859-1889 (далее – Styffe. Bidrag).

134. Erikskronikan / Utg. av R. Pipping. – SFS, 1963, hf. 231, bd. 68; Nya eller Karlskronikan (1389-1452) / Utg. av G. E. Klemming. Stockholm, 1866; Olai Petri Svenska krönika / Utg. av G. E. Klemming. Stockholm, 1880 (ср.: Olavas Petri. En svensk chröneka / Utg. av J. Sahlgren. Uppsala, 1917). См. о них: Lönnroth E. Medeltidskrönikornas värld. – In: Om svenskt medeltid, s. 68 f.; Westin G. T. Historieskrivaren Obaus Petri. Lund, 1946; Blom С. Förbindelsedikten och de medeltida rimkrönikorna. Lund, 1972.

135. Bröderne af S. Gertruds Gille i Stockholm 1419-1484 / Utg. Genom G. E. Klemming. – SFS, 1882-1883, bd. 39-40: Handlingar rörande Helga Lekamens gille i Stockholm / Utg. av I. Collijn. Uppsala; Stockholm, 1921-1930, v. 1-8.

136. Olai Magni. Historia om de gentibus septentrionalibus... Romae, 1555; Samlade skrifter af Olaus Petri / Utg. af B. Hesselman. Uppsala, 1914-1917, bd. 1-4; Peder Månssons skrifter på svenska / Utg. av R. Geete. – SFS, 1913-1915, bd. 39-43.

137. Scriptores Rerum Svecicarum medii aevi... (далее – SRS).

138. Äldre svenska frälsesläkter / Utg. genom F. Wernstedt. Stockholm, 1957, bd. I, hf. 1; Danmarks Gamle Personnavne / Utg. av G. Knudsen, M. Kristensen, R. Hornby, København, 1936-1964, v. I-II. Основные собрания средневековых генеалогий еще не опубликованы.

139. Общий теоретико-методический обзор см.: Arbman H., Moberg С.-А. Introduction i arkeologi. Stockholm, 1964.

140. Публикация: Hildebrand В. E. Svenska sigiller från medeltiden. Stockholm, 1862, 1867, Bd. I, hf. 1.

141. Здесь были использованы как собственные расчеты автора, так и расчеты ряда историков, в частности К. Вейбулля, В. Коппе и др.

142. Хекшер, Ларуссон и другие шведские историки-экономисты указывают, что таково общее свойство всех шведских источников до середины XVI в. Б. Ларуссон вообще отрицает возможность составления на их основе какой бы то ни было таблицы (Op. cit., s. 33).