Литература

Источник: А. А. СВАНИДЗЕ. СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД И РЫНОК В ШВЕЦИИ

Развитие городов и складывание рынка в Швеции происходило в неразрывной связи с эволюцией традиционных либо заново возникших промыслов, которые базировались на обширных природных богатствах страны. К рассматриваемому времени шведские промыслы существовали уже в нескольких социально различающихся видах. Одни промыслы включались в "естественную производительность труда" крестьянина наряду с сельским хозяйством и "простым собирательством"¹. Другие были специализированными и существовали как особая отрасль общественной экономики. В некоторых случаях специализация такого рода вовсе или почти полностью изымала данный промысел из общих занятий крестьян: так произошло с горнодобывающим производством. В других случаях специализированный промысел развивался параллельно с его же домашними формами: так было, например, с рыболовецким или охотничьим промыслами. Будучи связаны с добычей средств существования, последние к тому же представляли образец древней или первичной специализации в отличие от мукомольного или металлургического промысла, явившихся продуктом второго общественного разделения труда.

Наиболее массовый характер имел в Швеции рыболовецкий и горно-металлургический промыслы. Различаясь по производственным параметрам, уровню технического и социального развития и общественному престижу, эти промыслы обнаруживали сходство по ряду важнейших общественных показателей. Оба они имели для людей решающее жизненное значение: один – для непосредственного воспроизводства самого населения (через доставку важного средства существования), другой – для создания орудий и средств производства. Оба они поэтому равно получили массовый сбыт и приобрели целиком или по преимуществу товарный характер. Они рано специализировались и к XIV в. уже составляли в масштабах страны отдельные хозяйственные отрасли, в которых были заняты относительно большие массы людей. Их продукция получала ведущие места на внешних рынках; ее сбыт давал значительную прибыль. Отсюда – еще два важнейших обстоятельства, сближавших социальную природу этих столь непохожих по типу промыслов. Во-первых, в обоих значительное распространение имела артельная организация труда; во-вторых, они рано трансформировались и, продолжая сохранять мелкую и индивидуальную производственную основу, выделили (в разное время, в разном масштабе) предпринимательский и скупщнический элемент на базе проникновения купеческого капитала. В-третьих, оба промысла были включены в систему регальной (верховной коронной) собственности.

Наконец, важнейшим фактором в развитии обоих этих промыслов была их не во всем одинаковая, но органическая связь с городами, городским населением, производством и рынком.

Из остальных промыслов того времени мы рассмотрим здесь мукомольный и пушной. Прочие, не ставшие специализированными, а сохранившиеся в рамках домашнего производства, рассматриваются в связи с крестьянским хозяйством.

1. Рыболовецкий промысел

Наиболее тесную связь с городами имел специализированный рыболовецкий промысел. Точнее, сама специализация его произошла в рамках городов и пригородов, так что этот промысел составлял одну из непосредственных хозяйственных основ большинства шведских городов, а для некоторых городов стал основой складывания и процветания.

Важное значение рыбы – источника животного белка и фосфора – в рационе питания людей старых эпох общеизвестно. В феодальный период с его многочисленными постами оно еще более возросло, а в развитое средневековье, с внедрением такого метода консервации рыбопродуктов, как засолка (со второй половины XIII в.), рыба стала одним из предметов крупной торговли. Добывающие промыслы более, чем другие виды промышленности,, привязаны к местным условиям. И роль рыбной ловли была особенно заметна в занятиях людей, живших близ больших водных бассейнов, в том числе горожан². Так было и в Швеции.

На протяжении всей многовековой истории Швеции – страны приморской и занимающей в Европе второе место по количеству внутренних вод – ловля рыбы и промысел морского зверя (также включаемый нами в рыболовецкий промысел) имели в жизни ее населения важнейшее значение. В Балтийском, Северном, Белом морях, в Ботническом заливе и Зундском проливе, в многочисленных озерах и реках шведы, гуты, сконцы, финны и саамы ловили треску, макрель, салаку, пикшу, сельдь, сига, угря, язя, щуку, лосося, камбалу и другую рыбу, били тюленей, добывали раков и устриц, торговали продуктами морского промысла, платили ими налоги и пошлины.

Первый историк страны Олаус Магнус отвел этим занятиям большое место в своей "Истории северных народов" (1555 г.). Имеется и новая, в том числе современная, историческая литература на эту тему, главным образом этнографическая и археологическая, из проблем общественной организации рыболовецкого промысла рассматривались более всего аспекты права. Скандинавские специалисты говорят об "огромном культурно-историческом значении" рыбного промысла для развития стран скандинавского Севера, об особой "культуре поморского Севера" (Nordsjökultur), связанной с мореплавателями и рыбаками. Авторы справедливо подчеркивают обилие здесь интернациональных контактов и заимствований, большое значение рыбного промысла для возникновения новых поселений и колонизации диких районов³.

Менее всего изучались социальные стороны рыболовства. Между тем вследствие важности этого промысла аспект его социальной организации и социальной роли, в частности, в связи с развитием товарно-денежных отношений и рынка представляет особый интерес.

В средние века основными областями рыбного промысла восточной Скандинавии были северные земли, примыкающие к Ботническому заливу, обширный район Меларенского бассейна с его реками и морским побережьем, а также Сконе. В начале XVI в. 56% трески добывалось в финских водах, большая часть сельди – в водах, омывающих юг и восток полуострова Сконе, а также около Кальмара; ловлей лосося славилось устье р. Евле⁴. Но и в центральных, и в южных областях собственно Швеции, где быстро развивалось земледелие и скотоводство, рыбный промысел продолжал оставаться основным занятием больших групп населения. В течение XIII, но особенно с середины XIV в. он быстро специализировался: примерно 40 населенных пунктов (отдельных дворов, но чаще – целых поселений) в Смоланде и сопредельных районах получили в эти века название Fiskatorp (от др.-швед. Fiskarathorp). Многочисленные поселения с названием Fiskarbo и т. д. возникли в Далекарлии. В середине XV в. только в Эстерйётланде насчитывалось семь "главных рыболовецких становищ"; более мелких, вероятно, было значительно больше⁵.

Специализированные рыболовецкие поселения в основном были разбросаны по морскому побережью, особенно на юго-востоке, где преобладал промысел сельди; обычно они располагались изолированно от сельскохозяйственных поселений побережья, чаще всего примыкали к городам либо территориально сливались с ними, ъ силу чего рыбаки составляли многочисленную группу населения городов Стокгольма, Кальмара, Евле, Упсалы, Энчёпинга, Норчёпинга, Эллехольма, Хальмстада, Мальме и др.⁶ Кроме того, существовали постоянные рыболовецкие становища в более отдаленных местах побережья, куда на сезонные отловы рыбы выезжали многие горожане⁷; крупные земельные собственники, прежде всего монастыри, обычно имели свои рыбные ловли, а также профессиональных рыбаков – наемных либо держателей, которые платили ренту продуктами своего промысла⁸.

Наиболее крупные ловли – "главные становища" Эстерйётланда и другие – к XV в. полностью подпали под регальное право короны. Оно было зафиксировано в "Уставе порта" (Hamnskrå) 1450 г., составленном наподобие грамоты. "Устав" подтверждал подчинение рыбацких слобод и артелей королевскому фогту и детализировал регламентацию труда, сбыта, фискальных обязательств, правообязанностей рыбаков⁹.

Время основного отлова рыбы было с 18 мая до 29 сентября и делилось на три сезона: весенний, летний, осенний; зимой добывали в основном тюленей. Выловленную рыбу чистили, солили, укладывали в бочки, бочки клеймили, а затем отправляли либо в качестве налога королю, либо – большую часть – на продажу¹⁰. В среде рыбаков существовала известная специализация, некоторые из них, например, ловили только треску "и ничем другим не занимались"¹¹; имеются сведения и об охотниках на тюленей. В некоторых городах рыболовством специально занималось до 10% профессионально обозначенного населения (свыше 60 человек в Стокгольме, вероятно, соответственно в Кальмаре и других приморских ярмарочных центрах).

Рынок для рыбы был емким, и торговля ею, в том числе экспортная, велась в Швеции издревле; в числе главных товаров, свозившихся в Бирку и на ярмарки X в., была сельдь¹². Сельдь и тюленина затем фигурируют среди главных экспортных товаров в Бпркрэтте¹³. В XV в. специализированные пригородные и городские рыболовецкие промыслы были уже целиком товарными.

Торговля рыбой производилась прежде всего в рыбных лавках, расположенных на территории рыболовецкого становища, где собирался "рыбный рынок", или во дворах рыбаков¹⁴. Торговля там шла как оптом, так и в розницу: в зависимости от размера и ценности рыба продавалась штуками, десятками, сотнями и т. п.¹⁵ По всей вероятности, во время путины на "рыбный берег" съезжались скупщики рыбы, которые везли ее затем в другие области страны, в города и на ярмарки, или отправляли за границу. О роли торжища в развитии рыболовецких поселений XIV-XV вв. свидетельствует, в частности, тот факт, что ряд новых городов вырос в этот период именно из рыбацких поселков с постоянным рынком: это Турсхелла (обл. Сёдерманланд), почти все города Приботнии и др.¹⁶

Как говорилось выше, рыба была важнейшим экспортным товаром Швеции. Некоторые купцы специализировались почти исключительно на вывозе рыбы, в городах жили особые рыботорговцы и скупщики рыбы. Вероятно, скупщики подчиняли себе рыбаков: не случайно рыбаки, добывавшие один из самых ходких товаров, занимали самое низкое место в имущественном ряду городского населения¹⁷. Внедрению скупщика способствовала и система организации промысла: в море редко выходили в одиночку, рыбаки организовывались в небольшие (по 2-5 чел.) артели – ботлаги (båtlag), каждая из которых рыбачила на отдельном боте, по принципу долевого участия. Этот же принцип применяли и горожане, нередко выходившие во время путины со своими баркасами в море и озера¹⁸.

Вероятно, именно торговцам принадлежали "рыбные лавки", рыбаки же торговали "во дворе" или с судна, и они же выносили на общий городской рынок рыбу и рыбопродукты, оставшиеся после оптовой скупки. На местный рынок попадала и часть оптовых партий рыбы; известно, в частности, что рабочие на горных промыслах получали в середине XIV в. до двух бочонков сельди в счет годичной заработной платы¹⁹. Кроме того, городские ремесленники получали тюленью кожу (шла на изготовление грубой обуви, покупалась дубильщиками, шорниками-седельниками и ременщиками) и ворвань; последняя была также предметом шведского экспорта.

Веским доказательством того, что продукция этого промысла была постоянным, употребительным товаром внутренней торговли, является включение сельди и тюленьего жира в число платежных средств²⁰.

Постоянные ярмарки рыбы сложились во многих городах собственно Швеции, почти во всех городах Норланда²¹. Крупнейшими на севере центрами по добыче и торговле сельдью являлись сконские города Сканер и Фальстербю²². Хотя область Сконе была плодородной и, вероятно, раньше других территорий Скандинавского полуострова испытала прямое воздействие более развитой континентальной земледельческой культуры, рыбная ловля еще в XII в. была в числе главных занятий жителей полуострова²³, обычно считалось, что ловлей сельди в Эрессуне занимались по преимуществу датчане. К. Вейбулль показал, что на датском берегу, в Зеландии и особенно в Сконе в сезоны путины собирались также флоты рыбачьих ботов шведов и сконцев, в том числе бюргеров из шведских и сконских юродов; города, как и гавани, лежали непосредственно около сельдяных ловель и поэтому служили постоянными стоянками для рыболовецких судов; заезжали туда и голландцы. Но ведущую роль на сконских сельдяных промыслах играл ганзейский флот, прежде всего корабли из Любека. При краткосрочности путины эрессунская ловля сельди и торговля ею требовали значительных единовременных затрат: на большое число кораблей с командой, снасти и, конечно, соль для консервации рыбы. Такие затраты были доступны лишь купцам. На сконских сельдяных промыслах купцы выступали не только в роли скупщиков улова рыбаков, но и как предприниматели и руководители рыбацких артелей-ботлагов. Как основной организатор и инвеститор промыслового дела в Сконе ганзейский купеческий капитал подчинил его себе. В 1398-1400 гг. из Сконе вывозили до 100 тыс. т сельди в год только в Любек, и этим было занято обычно по 200 с лишним кораблей в год; кроме того; в Сконе заходили суда из Данцига (в 1404 г. – не менее 150 кораблей), Ростока, Ревеля и Риги²⁴. Ганзейские города имели в Сконе привилегии на отлов и вывоз рыбы, особенно широкие – по Штральзундскому миру 1370 г. Сотни их шхун уходили через Балтику с сельдью; чаще всего это были малые боты с командой в 5 чел. (в 1520-х годах там проходило до 7 тыс. и более таких ботов в сезон) и средние суда, но ходили и крупные корабли. Обратно они возвращались с солью, часто везли и тару²⁵. Некоторые суда производили за сезон до 20 и более таких ездок²⁶. Но в течение XV в. добыча сельди в Сконе упала, сконские ярмарки стали сходить на нет.

Гораздо меньше отражена в источниках ганзейская рыбная торговля в шведских гаванях. Известно, в частности, что специальных привилегий на отлов и закупку сельди ганзейцы добивались в отношении Кальмара и некоторых других шведских городов²⁷.

С другой стороны, рыболовецкие слободы были важным рынком сбыта для самых разных товаров городского производства. Орудия и средства рыбной ловли, чрезвычайно разнообразные и свидетельствующие о высоком развитии техники этого дела – от специализированных сетей и гарпунов²⁸ до кораблей²⁹, изготовлялись преимущественно городскими ремесленниками; кузнецами, корабелами, бочарами, шорниками. На промыслы привозили и экспортные товары, прежде всего соль и вино. Эти тяжелые продукты, перевозившиеся в крупногабаритной таре, переправлялись непосредственно к слободе рыбаков, так как в уставе (стокгольмских) носильщиков есть пункт об оплате переноса грузов из порта к "рыбному берегу"³⁰. Рыбаки покупали, разумеется, и одежду, и предметы хозяйственного обихода.

Конечно, рыбный промысел сохранялся в качестве главного занятия значительных групп населения в первую очередь благодаря природным условиям страны. Но как и другие формы потребляющей экономики (занятой добычей продуктов, находимых в природе в готовом к употреблению виде), этот промысел был рутинным не только по средствам и навыкам, но и по организационным приемам труда. Его общественная трансформация определялась уже иными условиями: логикой общественного разделения труда, развитием городов и рынка. В XIV-XV вв. этот промысел превратился в особую отрасль общественного производства, тесно связанную с городской экономикой, взаимодействующую с городским производством и рынком, с внутренним и внешним товарообменом страны. В XIV-XV вв. специализированные рыбные промыслы Швеции, группировавшиеся в городах и пригородах, давали основную массу товарной рыбы и морских продуктов. Имея емкий, в том числе широкий зарубежный сбыт, этот промысел к XV в. уже сочетал в своей организации мелкое индивидуальное производство со скупкой и элементами предпринимательства, развивавшегося на основе проникновения купеческого капитала.

2. Горно-металлургический промысел

В средневековой Европе горно-металлургические промыслы занимали особое место. Там, где они вследствие общественного разделения труда, естественных условий и условий сбыта сумели развиться в особое ответвление производства, сложился "особый вид промышленного капитала"³¹. Такие специализированные промыслы играли в свое время (и не только для своей страны) важнейшую роль как источник промышленного сырья и огромных доходов, как одна из первых сфер раннекапиталистической перестройки. В числе немногих стран Европы, обладавших специализированным горно-металлургическим промыслом, была средневековая Швеция.

Историография горно-металлургического дела в средневековой Швеции ведет свое начало с XVII в.³² В той или иной связи горное дело упоминают почти все крупные историки Швеции, эта тема вошла в обобщающие труды Э. Хекшера, В. Смита, И. Андерссона, Э. Хорнборга, Э. Лённрота, Н. Анлунда, Й. Русейна, И. Хаммарстрём, Б. Ларуссона. При ее раскрытии и трактовке выделяются три главных экономико-исторических сюжета: само "дело", его техника, организация; ганзейская торговля металлом – с обрисовкой отдельных персон, описанием операций и борьбы за торговые привилегии; деятельность феодальных господ – их права, поборы, регальный распорядок, использование доходов. Современные исследователи горного дела вслед за С. Тюнбергом³³ справедливо отмечают в его истории XIV-XV столетия как период особого расцвета. Решающее значение в процветании промысла придается немецкому влиянию: как известно, именно саксонские рудокопы стояли у истоков шахтно-рудничного этапа шведского горного промысла, выходцы из ганзейских городов делали в горное дело наибольшие капитальные вложения, и они же держали в руках экспорт шведского металла. Некоторые специалисты отмечают также факторы внутренней истории страны, стимулировавшие эволюцию горного дела – роль внутреннего рынка (в связи с развитием военного дела, ремесла, монетной чеканки) и фискальной политики короны³⁴. Последнее обстоятельство – роль государства, а также крупных феодалов в использовании благоприятной международной конъюнктуры для сбыта металла – подчеркивается и другими исследователями³⁵. Наконец, все авторы обоснованно расценивают горное дело как экономически передовую отрасль средневекового шведского хозяйства, имеющую товарный характер и особенно нацеленную на внешний рынок³⁶.

Вместе с тем историография горно-металлургического промысла почти обходит его связь с городом. Город фигурирует преимущественно как "инстанция экспорта". Соответственно остаются в стороне вопрос о месте горного промысла и промысловиков на внутренних рынках страны, проблема социальной среды и социального определения горно-металлургического дела. Вероятно, поэтому в историографии господствует представление об исключительности горного дела как единственной "целиком товарной" сферы шведского хозяйства в рассматриваемый период.

Рудное дело в Швеции насчитывает много сотен лет. Издревле оно развивалось как широкий домашний промысел (который полностью не исчез и в период развитого средневековья), на базе открытых залежей, находимых почти по всей заселенной территории страны. Одновременно с оформлением муниципального строя городов, сложением их хозяйственных основ и социальной организации происходило и профилирование горного дела. В середине XII в. король Кнут Эрикссон пригласил для работы в шведских рудниках рудокопов из Саксонии, где были освоены передовые для своего времени методы горнодобычи³⁷; это означает, что поверхностная добыча (более всего болотной и озерной руды) сменилась шахтной. В XIII в. шахтный способ стал уже преобладающим³⁸, что было неизбежно связано со специализацией горнодобычи.

Рудная разработка была привычной деталью пейзажа большинства областей тогдашней Швеции. Железные залежи разрабатывали в областях Средней, Западной, Восточной Швеции: Далекарлии, Естрикланде, Упланде, Вестманланде, Сёдерманланде, Нэрке, Эстерйётланде, Вермланде и др. Залежи медных руд концентрировались преимущественно в области Даларна, там же были рудники по добыче серебра; эта область стала центром наиболее интенсивной горнодобычи³⁹, в связи с чем началось и ее освоение (а позднее так сильно прозвучал ее голос в политической истории)⁴⁰.

Первоначально разработки велись вольными рудокопами, которые селились там же, как бонды ("горные бонды", bondebergsman), более всего хуторами и близ водных протоков; они имели свое подсобное хозяйство, снабжавшее их продуктами питания, и еще в XV в. получали привилегии на пользование угодьями⁴¹. По мере углубления и расширения рудники стали делиться на доли, которые по жребию распределялись менаду рудокопами; последние соединялись в товарищества на паях, с делением прибыли пропорционально величине пая⁴². Именно такой порядок застаем мы в документах с XIV в.

Самостоятельный горняк (bergsman, "горный человек") назывался, как и городской ремесленник, мастером (mästerman) и, подобно городскому ремесленнику, имел помощников, которым платил заработную плату и труд которых контролировал, но при этом трудился сам и сам же сбывал продукт своего труда⁴³. Такой мелкий самостоятельный производитель в принципе оставался характерной фигурой шведского горного дела до конца средневековья, что определяло мелкий и мельчайший характер производства. В этом, а также в "размытости" социальных групп, сохранении домашних форм производства состояли главные социальные и экономические особенности шведского горно-металлургического промысла, отличавшие его от передовых немецких и чешских промыслов и роднившие его с феодальным городским ремеслом.

Однако уже к середине XIV в. наряду с самостоятельными мелкими мастерами на промыслах появились предприниматели, оторванные от процесса труда и противопоставленные постоянной категории наемных забойщиков, плавильщиков, углекопов, подсобников в шахтах и при печах, кричных кузнецов и др., трудившихся под началом наемных же горных мастеров – надсмотрщиков. Только богатые предприниматели могли делать те крупные материальные затраты, которых потребовало промысловое дело по мере углубления шахт, усложнения плавильных печей⁴⁴ и которые были не но плечу мелким мастерам. Предприниматели (часто это были купцы, о чем уже говорилось выше) скупали горные паи и плавильни, создавая относительно обширные горно-металлургические комплексы, переводили их на систему наемного труда, сами же сосредоточивали внимание на оборудовании промысла, организации дела и сбыте продукции⁴⁵. Таким образом, в горном деле раньше и сильнее, чем в других отраслях шведской промышленности, возникли элементы раннекапиталистических отношений⁴⁶.

Районы горных разработок подчинялись регальному режиму, который осуществлял политико-административную и правовую организацию горного дела. Не имея прямой связи с самим производством, эта организация все же не была в отношении него нейтральной. Она создавала уравнительно-ограничительные рамки, по сути своей противопоставленные конкуренции и частной инициативе. Разработки составляли область особого горного права – bergslagen (почему сами горно-промысловые районы также часто называли Бергслагеи), имели свое самоуправление, суд, рынок (fritt torgh) и управлялись королевскими фогдами⁴⁷. Жители Бергслагена – бергеманы (bergsman, "горный человек")⁴⁸ подчинялись особым горным уставам. Судя по грамотам, где формударовались уставные положения Бергслагена⁴⁹, там сосуществовали три промысловые отрасли: горнодобыча (добыча руды), металлургия (выплавка и формовка металла) и топливное дело (выжигание древесного угля для плавилен и шахт); плавильни и артели углежогов обслуживали отдельные рудники и подчинялись общему распорядку.

В соответствии с регальными распорядками большие владения имела в Бергслагене корона, особенно с конца XIV в., поело возвращения в казну всех до этого розданных короной податных земель. Соответственно из горно-промысловых районов в казну поступал не только обычный земельный налог – skatt, но и горная десятина, что вместе составляло подать – avrad; ее платили все держатели рудоносных участков, в том числе фрельсисманы (по желанию, взамен конной рыцарской службы). Налоги, подати, даже штрафы в Бергслагене взимались главным образом металлом⁵⁰. Так поступал король, так поступали и все частные владельцы рудоносных земель, держатели in capito и ленники короны: дворяне, учреждения и деятели церкви. Почти весь этот металл попадал на рынок.

Главным стимулом особенного развития горно-металлургического дела (и укрепления в Бергслагене регальных прав короны, а также усиленного интереса к промыслу светских и духовных господ) был широкий рынок сбыта металла, прелюде всего неограниченный спрос на него на балтийском рынке. Металл, обычно о виде удобных для перевозки болванок, и изделия из пего спорадически вывозили еще в эпоху викингов, а с середины XIII в. шведское железо – осмунд⁵¹ упоминается в нидерландских и немецких документах⁵². В Биркрэтте металл не фигурирует в числе главных экспортных товаров: либо он еще не стал важным предметом вывоза, либо (что менее вероятно) его вывоз еще не сосредоточился в городских портах. Через столетие положение изменилось: металл встал в число первых экспортных товаров страны: во второй половине XIV в. он составлял свыше 40% шведского вывоза (20,1% железо, 17,5% медь; серебро вывозилось мало); ежегодная рыночная цена вывозимого из Швеции металла измерялась тысячами любекских марок⁵³.

В Городском уложении Магнуса Эрикссона говорится как о хорошо известном и непреложном факте, что металл вывозится в Германию (Tydztland)⁵⁴. Действительно, немецкие города в течение XIV и XV вв. были главными экспортерами шведского металла в европейские страны, в том числе в Россию⁵⁵. Ковкое благодаря высокому содержанию фосфора шведское железо ценилось выше немецкого⁵⁶, и в последней трети XIV в. только Любек вывозил ежегодно от 275 до 900 т осмундов. Через Любек проходило также от 2/3 до 3/4 шведской меди. С конца XIV в., с появлением на европейских рынках венгерской меди, соотношение в вывозе меди и железа резко изменилось в пользу железа. В 1492-1499 гг. только через Любек ежегодно проходило по 196 лэстов меди и по 600 лэстов железа. Очевидно, что Швеция в XIV-XV вв. являлась одним из крупнейших поставщиков железа и меди на европейские рынки⁵⁷.

Торговле шведским металлом были во многом обязаны своим процветанием ведущие центры Ганзейского союза вендских городов – Любек, позднее (со второй половины XV в.) Данциг и др., монополия на вывоз шведского металла находилась в одном из фокусов борьбы ганзейцев за dominium maris Baltici⁵⁸, а также соперничества внутри самой Ганзы.

Вывод о важной роли в европейской торговле шведского металла складывается уже на материале таможенных книг Любека, которые, как говорилось, опубликованы не полностью и регистрируют более всего связь со Стокгольмом⁵⁹. Архивные материалы Любека, данные но другим ганзейским и шведским портам и по другим видам металла (о вывозе, например, свинца в XV в. и серебра в XIV и XV вв.) показывают, что масштабы экспорта металла из Швеции в рассматриваемый период были еще значительнее⁶⁰.

Вывоз металла из Швеции осуществляли бюргеры. Это были оптовики-экспортеры (чаще всего немцы, натурализовавшиеся в Швеции). Те из них, кто был предпринимателем в Бергслагене, вывозили в первую очередь продукцию собственных разработок и плавилен, но брали и "чужой" металл.

В отдельных центрах Бергслагена они объединялись в гильдии. Сохранился (не полностью) устав одной из таких "горнокупеческих" гильдий – св. Эрьяна в Коппарберге. Она объединяла мужчин и женщин, управлялась выборными олдерманами и другими должностными лицами – всего до 12 чел., что свидетельствует о широком ее составе. В устав включен характерный для купеческих гильдий пункт о помощи собрату на чужой стороне: в дальнем городе или другой стране⁶¹.

К другим купцам металл попадал различными способами: путем скупки на местах у мелких мастеров⁶², путем закупки на еженедельных рынках и регулярных ярмарках около крупнейших рудников и в горных городах; путем закупки на традиционных специализированных ярмарках железа и универсальных сезонных ярмарках в крупнейших стапельных городах страны; наконец, через купцов проходил обычно и тот металл, который попадал в казну, дворянам и монастырям в виде налогов, горной подати, штрафов и др. и предназначался для продажи, оплаты долгов, залогов под кредит⁶³.

Значительную роль играли города и горожане также во внутреннем обращении металла, которое хотя, возможно, уступало по емкости внешнему рынку, но было по тех временам достаточно широким и не может недооцениваться. В отличие от многих других промышленных отраслей в отношении внутренней торговли металлом есть некоторые прямые свидетельства. Прежде всего потребителями металла были городские ремесленники-металлисты, которые обслуживали все разряды общества. Они закупали сырье из тех "партий", которые прибывали в город⁶⁴, чаще всего полуфабрикат.

Работа грубых кузнецов обычно измерялась количеством затраченного сырья, в том числе доставленного заказчиком⁶⁵. Трудом городских кузнецов, как уже установлено, пользовались также крестьяне, в хозяйстве которых применялись орудия труда, целиком или частично сделанные из металла. Но крестьян обслуживали и деревенские ("грубые") кузнецы, которые также нуждались в сырье. Металлическое сырье крестьяне сплошь и рядом приобретали сами, для чего отправлялись либо в город, либо, что подчас было проще, на рынок ближайших промыслов и выменивали там металл на продукты питания и ткани собственного производства⁶⁶; выменянное или купленное крестьянами железо шло и в качестве оброка, причем засчитывалось по очень низкой цене (сведения такого рода имеются, в частности, по нескольким херадам Вестманланда)⁶⁷. В металле для орудий труда нуждались также рыбаки⁶⁸.

Государство, крупные феодалы и монастыри составляли рынок сбыта для металлоизделий лишь отчасти, а для самого горного промысла не составляли его вовсе, так как получали металл в порядке необратимого отчуждения, как реализацию своей земельной собственности (кстати, заказы для металлистов, особенно на простые виды оружия, также сплошь и рядом размещались в Бергслагене в качестве оброчных заданий). Характерно, что крупные земельные собственники использовали металл, полученный в виде рент, для округления своих земельных владений. Сохранилось немалое число дипломов от XIV и XV вв., фиксирующих заклад или продажу бюргерами (видимо, купцами) принадлежащей им земли, чаще всего в сельской местности, а также в районах Бергслагена; покупателем или заимодавцем выступали земельные собственники – рыцари, Вестеросские епископы и т. п., которые давали за землю партию металла, обычно значительную. В 1370 г., вероятно, в связи с характером конъюнктуры для металла таких соглашений было заключено несколько: Олаф Черлинг расплатился своей недвижимостью Frödinge (в одноименном хераде) за 2700 jern (видимо, брусков железа)⁶⁹; вестманладский фогд Кёниг Симла и Бу Йёнссон (Грин), тогда бывший фогдом Стокгольма, получили земли в заклад за партии меди, отданные купцам⁷⁰. Подобные сделки были и в другие годы⁷¹.

Металл и руду для внутренней, более мелкой торговли доставляли главным образом сами производители – горные мастера, а с конца XV в. – и наемные рабочие (поскольку их труд стали оплачивать металлом, древесным углем и другими продуктами местного производства)⁷². Последнее обстоятельство было, возможно, связано с трудностями в вывозе металла, которые возникли у шведов как раз в то время, в связи с начавшимся упадком Ганзы⁷³, и свидетельствовало об усилиях властей компенсировать недостаточный внешний сбыт за счет внутренних каналов, соответственно переложив все последствия конъюнктуры и тяготы самой торговли на плечи непосредственных производителей. Так или иначе, но мелкие производители горных промыслов регулярно выступали продавцами продуктов своего труда, т. е. в качестве, также роднившем их с городскими ремесленниками.

Мелкие партии меди, железа, реже – стали были в обращении постоянно и являлись настолько привычным, употребительным для внутреннего рынка товаром, что Государственное уложение зафиксировало железо и "необработанную медь" как vardörar, т. е. в числе основных платежных средств, в которые включались некоторые важнейшие рыночные товары⁷⁴. Даларнские документы XIV-XV вв. полны записями сделок, где металл действительно фигурирует в качестве платежного средства.

Бергслаген являлся и емким рынком сбыта. Главным спросом там пользовались продукты питания и деревенские ткани⁷⁵, все это доставлялось туда бондами и купцами; из импортных товаров везли соль, несколько сортов сукна и шелк⁷⁶. Изделия городского ремесла там сколько-нибудь заметного сбыта не имели: в поселениях Берглагена жили постоянные ремесленники – кузнецы, портные, сапожники, кожевники и др.; их работу в ряде случаев также оплачивали металлом⁷⁷.

Торговые операции с металлом производились прежде всего на местных рынках, которые дважды в неделю собирались около крупнейших центров горнодобычи: Коппарберга, железных рудников Норберга, Викаберга, Линдесберга, серебряных Сальберга и др. на условиях, близких к городским⁷⁸. Но Бергслаген постоянно пользовался и городскими рынками. Ярмарки, которые собирались в "горных" городах – старинном Вестеросе, более молодых Арбуге и Эребру, выросших в течение XIV-XV вв. Фалуне и Хедемуре, служили, судя по номенклатуре их товаров, прежде всего обмену между горными промыслами и другими производящими областями, причем значительнейшая роль там отводилась торговле самих непосредственных производителей. В этих же городах собирались партии металла на вывоз. Специализированная торговля металлом производилась также на ярмарках Кальмара и Сёдерчёпинга, Мальме, Упсалы, Чёпинга⁷⁹. Монопольные позиции в вывозе металла принадлежали главной экспортной гавани страны Стокгольму. Транзитными и стапельными центрами служили Вестерос, Кальмар, Сёдерчёпинг, Энчёпинг, Упсала, Чёпинг, Арбуга, Эребру, Або, Нючёпинг, Евле, Вестервик, Мальме, Стренгнес, возможно, Труса, Телье и некоторые другие города; все они боролись за право прямого вывоза металла⁸⁰.

Законодательство XIV и XV вв. уже закрепляет как превращение металла в один из главных объектов городской торговли, так и центральное положение города, городского рынка в торговле металлом. Стадслаг тщательно нормирует порядок вывоза металла: его взвешивают, клеймят, составляют сопроводительные письма, и все это – в городе; регламентируется специальная тара для вывозимого металла, ее изготовление доверяется только городским мастерам; расписывается процедура закупки металла купцами-экспортерами; неоднократно подчеркивается роль в вывозе металла Стокгольма⁸¹. Наконец, с конца XV в. уставные горные грамоты вообще запрещают сделки с металлом около рудников и предписывают ехать для этой цели в города⁸².

Проходя через городской рынок, металл оказывался связан с жизненными интересами значительных групп населения: купцов, ремесленников-металлистов и их заказчиков; в портах металл был одним из главных объектов труда носильщиков, упаковщиков, возчиков, контролеров⁸³, в его перевозке участвовали матросы торговых судов. Наконец, население городов было связано с промыслами и как с занятием: бергсманы, т. е. профессиональные горняки, фиксируются в составе населения ряда городов, не только "горных"⁸⁴. Но особенно большой, даже решающей была роль горожан в формировании предпринимательского слоя промыслов.

Уже отмечалось, что с середины XIV в. на промыслах стал внедряться предпринимательский элемент и соответственно формироваться контингент наемных рабочих. Господствующий на промыслах социальный слой не был однородным. Его политическую верхушку составляли представители дворянских родов, церковные учреждения, государственные должностные лица; имея в Бергслагене личные либо ленные земельные владения, одновременно занимая там видные должности, они завязывали деловые контакты с купцами и предпринимателями и нередко вступали с ними в долю. Но их роль как предпринимателей не была значительной, она много уступала традиционно феодальным ("по земле") способам извлечения прибыли⁸⁵.

Основная группа горных предпринимателей-соучастников относилась к бюргерским слоям. Имена и дела крупнейших из них отражены в дипломах того времени и городских протоколах, которые показывают, что горные предприниматели обычно сочетали "дело" в Бергслагене с крупной оптовой торговлей и выдвигались двумя путями. Одни выходили из среды разбогатевших местерманов, которые включались в экспорт металла и пробивались в верхушку бюргерства горных и стапельных городов. Другие – что встречалось чаще, – будучи купцами этих же городов, вкладывали капиталы в горные паи и становились соучастниками промысла. Сплошь и рядом одни и те же семьи имели своих "представителей" одновременно и в среде горных мастеров, и в среде городских купцов и судовладельцев, должностных лиц магистрата. Раньше и теснее всего с горными промыслами связались бюргеры местных городов, главным образом Вестероса. С XIV в. в Вестеросе была база семьи Эфрекассонов, начиная с Efreka de Monte (40-е годы XIV в.), правнук которого Ханс был бургомистром Вестероса в 1440-1465 гг. С Вестеросом была связана и семья вождя народного восстания 1434-1436 гг. – Энгельбректссоны⁸⁶. В известной уставной грамоте Коппарбергу от 1360 г. упоминаются два крупных предпринимателя Далекарлии – Томас Литлагарп и Годсвен Юнге. Собственность Томаса Литлагарпа – рудоносные участки с медеплавильней и постройками – была в 1402 г. выменяна у его наследников стокгольмским родманом Хансом Содде⁸⁷. Годсвен Юнге владел несколькими железными и медными плавильнями с прилегавшими к ним "водными сооружениями и лесами"; его родич в 1366 г. был фогдом Медной горы, а в 1370 г. совершил большой земельный обмен в том районе; представители этой семьи являлись бюргерами Вестероса⁸⁸. В 1366 г. их родич Rother Unge, бюргер Упсалы, продал в городе недвижимость, в свое время приобретенную у некоей Tälsa⁸⁹, судя по диплому от 1358 г., вдовы стокгольмского родмана, в свою очередь связанного с богатым купцом Конрадом Arxö⁹⁰.

В уставной грамоте той же Медной горе от 1366 г. был назван другой фогд – Тидека Петерссон. Уроженец Хедемуры, он владел землей в Вестеросском лене, часть которой в 1369 г. он передал в качестве дара своей жене; в этой грамоте Тидеку называют "бергсман и мастер в Коппарберге"⁹¹. Через мужа своей дочери Кристины он состоял в свойстве с известными семьями стокгольмских купцов, ювелиров, монетчиков Канстен и Бракель в дальнем свойстве с семьей стокгольмских магистралиев Сварт и др. Все они в свою очередь были тесно связаны с любекским купечеством⁹².

В 1340 г. одним из родманов в Стокгольме был Свен Дьекн⁹³. В 1415 г. Ёрд Дьекн купил рудоносные земли у фина, буфогда Йёнчёппнга⁹⁴. В 1435 г. впервые упоминается известный Ханс Дьекн: он купил двор в сельской местности, принадлежавший стокгольмскому бюргеру⁹⁵; в 1462 г. Ханс Хьекн жил в Норберге, позднее играл заметную роль в политических событиях, сопутствовавших битве при Брункеберге⁹⁶. С начала XV в. семья Дьекнов прослеживается в купеческих кругах Кальмара⁹⁷. Две ветви рода Дьекн – Грегерссоны и Ханссоны – с конца XV и в XVI в. занимали важные должности в Далекарлии⁹⁸.

Эти семьи, как и семьи горных предпринимателей Фант (Фантер), еще спустя столетие обнаруживаются в числе крупнейших деятелей столичного муниципалитета, бывшего вотчиной крупного купечества. Среди предпринимателей в Бергслагене были такие видные представители бюргерства, как семья Вестфаль, занимавшая ведущие посты в Вестеросе и Стокгольме. Один из представителей этой семьи, Ханс Ламбрехтссон, многолетний глава и член стокгольмского магистрата, участник сословных собраний в Стренгнесе и Телье (1477, 1478), владелец домов и лавок в Стокгольме, был введен во владение недвижимостью в Эстра Сильвбергет самим Стеном Стуре старшим (1483); эта недвижимость ранее принадлежала умершему богатому купцу Мортену Борнеману и отошла Хансу в уплату долгов покойного⁹⁹. В 80-е годы плавильни и другую собственность в Бергслагене имели члены вестеросско-данцигской семьи Япссонов (имевшей дома и корабли в Стокгольме, крупные экспортеры железа)¹⁰⁰ и сёдерчёпингский бургомистр Андерш Симонссон¹⁰¹. Тогда же со стокгольмским бюргерством были связаны предприниматели Андерш Олссон из коренного даларнского рода Даглёса и Лассе Далькарл также местный человек¹⁰². Из грамоты 50-х годов XV в. узнаем, что недвижимость в нескольких пунктах Бергслагена приобрел Терека Шепаре (Gerika Skeppare, иногда Skiltare), который в 1351-1359 гг. был фогдом Делакарлии¹⁰³. Его потомки Герекассоны принадлежали к ведущим кругам бергслагенских предпринимателей.

В среде горных предпринимателей мы обнаруживаем купцов, кораблевладельцев и домовладельцев из Вестероса, Хедемуры, Арбуги, Стокгольма, Сёдерчёпинга, Вадстены, Кальмары и других городов¹⁰⁴, так или иначе связанных с экспортом металла. Среди них было много немцев, особенно выходцев из Любека, который неоднократно получал подтверждение своих "старых прав, свобод и положения" в Коппарберге¹⁰⁵. Нельзя не отметить, что с середины, особенно с конца XV в. среди купцов-предпринимателей встречается все больше шведских имен¹⁰⁶. Это тоже подтверждает вывод, что горные предприниматели и купеческо-патрицианская верхушка бюргерства составляли одну среду; точнее сказать, это была высшая бюргерская среда, рождавшая и поглощавшая предпринимательские элементы промыслов.

Горное предпринимательство стало также важнейшим каналом сближения верхушки бюргерства и рыцарства. Известно, что некоторые знатные феодалы положили начало своему состоянию и карьере, служа в качестве чиновников в Бергслагене и приобретая там участки¹⁰⁷. На этой почве они вступали не только в постоянные деловые контакты с купцами-экспортерами и предпринимателями, но и роднились с ними. Такими смешанными землевладельческо-купеческими семьями были фрельсисманы Бунде, Шеппаре – Герекассоны¹⁰⁸. Дворянская семья Свинхувуд (в XIV в. перебравшаяся в Швецию из Норвегии), которая имела в Медной горе десятки хуторов с рудоносными участками и другую недвижимость, занимала там крупные чиновничьи посты, состояла в родстве с предпринимателями Петерссонами¹⁰⁹. Такие же обширные владения в Даларне вместе со "всеми дворами местерманов" плавильней и угодьями приобрела в первой половине XIV в. семья Драке, связанная с вестеросским и стокгольмским бюргерством и с внешней торговлей¹¹⁰.

Горно-металлургический промысел был передовой областью шведского товарного производства, обмена, социальных отношений: как целиком товарное производство промысел содержал уже относительно более концентрированные и сформированные элементы раннекапиталистических отношений, нежели масса городского ремесла, там сложился и один из видов раннего промышленного капитала. В то же время этот промысел оставался качественно родственным городскому ремеслу: его производство было мелким, основанным по преимуществу на ручном труде, с преобладанием роли самостоятельных мелких мастеров.

Города и Бергслаген были не параллельно развивавшимися, а ограниченно связанными сферами экономической и социальной жизни шведского общества. Эта связь осуществлялась в трех главных плоскостях: 1) профессиональный состав населения, 2) товарное обращение, 3) социальное состояние. Горное дело стимулировало эволюцию городского рынка, обогащение городов и особенно верхушки бюргерства, развитие в городах металлоделательных ремесел, транспорта, внешних и внутренних связей. В свою очередь горно-металлургическое дело стимулировалось ростом торговых связей городов, запросами городского населения во всей его пестроте. И именно из городов пришли в горное дело главные экономические и социальные элементы, которые катализировали его развитие, придав ему качественно новые черты: купеческий капитал, трансформировавшийся отчасти в капитал промышленный; такие формы организации труда и собственности, как предпринимательство и скупка, вторгшиеся в патриархальную экономико-социальную структуру старого промысла.

3. Прочие товарные промыслы

Из прочих специальных промыслов в городах был особенно распространен мельничный. Огромное значение мельницы – одной из первых машин, созданных человеком, общеизвестно. Известно также, что чрезвычайную роль мельница стала играть, когда ее начали использовать в промышленности, прежде всего в сукноделии, а также для дробления, промывки руды и т. п. Сведения такого рода имеются и по Швеции: в Tvååker (поселение в Халланде) еще в конце XII в. была построена мельница для промывки железа, видимо для обогащения болотной руды. Такие же мельницы существовали и в рассматриваемый период, в частности, в Бергслагене¹¹¹. В городских документах фигурируют преимущественно мукомольные мельницы, которые заняли уже заметное место в социальных отношениях.

Вообще хлебные злаки были экспортным товаром Швеции, но вывозили главным образом зерно, так что мельницы были рассчитаны прежде всего на внутреннего потребителя. В городах, как и в деревне, право помола зерна входило в число бапалитетов, что создавало для горожан серьезную проблему (не случайно бонды везли в город не только зерно, по и муку)¹¹². В XIII-XV вв. города в числе прочих привилегий получали и право иметь или строить свои мельницы (обычно водяные), но отдельные привилегии такого рода были редкими¹¹³; возможно, право на свою мельницу входило в права чёпстада. В частности, городок Вэ (в полумиле к юго-западу от совр. Кристианстада), который в рассматриваемый период не стал чёпстадом, получил разрешение иметь городскую мельницу лишь в 1508 г., а с конца XIII в. его жителям дозволялось пользоваться лишь ручными мельницами¹¹⁴. В Стокгольме второй половины XV в. было не менее 7 мельников (mölhare, mollare) и, возможно, столько же мельниц¹¹⁵. Судя по городским книгам, их было не менее двух в чёпстадах Йёнчёпинге, и, возможно, в Кальмаре¹¹⁶, несколько в Норчёпинге¹¹⁷; есть сведения о мельницах в Арбуге (1359 г.), Сёдерчёпинге (1369 г.) и других городах¹¹⁸.

Мельница представляла большую ценность. В 1332 г. мельница в Сёдерчёпинге была заложена за 140 мк (притом с правом выкупа)¹¹⁹, другая мельница тогда и там же оценивалась в 72 м¹²⁰. Две соседние мельницы, расположенные в сельской местности, были заложены в 1356 г. вместе с дворами, которые к ним прилегали, за 29 мк серебра¹²¹. Наличие мельниц в составе недвижимости поднимало цену последней и всегда оговаривается в дипломах, фиксирующих движение земли; при этом в городе чаще, чем в деревне, мельницы отчуждались отдельно, даже без; "протока"¹²², на котором они стояли.

Мельницы, расположенные в городах, принадлежали обычно частным лицам, в том числе бюргерам, а также монастырям; известно и паевое владение мельницами. Владельцы мельниц, обычно не называются мельниками, из чего следует, что мельники большей частью либо служили за плату, либо были арендаторами (единоличными, на паях) мельничного сооружения. Впрочем, по XV в. как будто имеются уже свидетельства о мельницах, находящихся во владении самих производителей¹²³. Так или иначе, но мельничный промысел в городах с их рынком и скученным населением, естественно, принимал более концентрированный и коммерческий характер.

Обычным промыслом для всей Швеции была охота на пушного зверя. Судя по областным законам, бонды имели в своих хозяйствах наборы всевозможных охотничьих принадлежностей, особенно силков (nät), и помимо индивидуальной охоты занимались коллективной, например, травлей волков, медведей и других зверей, причинявших ущерб скоту¹²⁴. Специально охотой занимались главным образом в обширных лесных районах севера страны, где добыча пушнины издревле была одним из главных занятий местного населения – "лесных людей" (skogmän, skogskarlar), как называли тогда этих охотников за зверем и птицей¹²⁵. Меха имели универсальный сбыт. Крестьяне и горожане вследствие известных запретов носили дешевые меха (белки, волка, барса, лося, оленя, лисы, зайца, медведя), городские патриции и особенно знатные господа – более дорогие (куницы, горностая, бобра, ласки, высшие сорта белки). И те и другие виды меха закупались и вывозились ганзейскими купцами, причем в больших количествах (белку и ласку, например, вывозили десятками тысяч шкурок, бобра – десятками и сотнями шкурок). В самой Швеции меха ж шнуры диких зверей служили сырьем для городских ремесел: развитие скорняжного ремесла в городах, весьма заметное, базировалось на местном промысле¹²⁶. Мелкие партии меха на внутренний рынок поставляли как промысловики-охотники, так и крестьяне¹²⁷. Но там, где формировались основные экспортные (оптовые) партии меха – в Норланде, Хэрьедалене, финских, карельских, саамских землях (особенно Хельсингланде и до средней Лапландии)¹²⁸, промысловики сдавали меха особым скупщикам – знаменитым биркарлам, которые сами или с помощью ганзейцев вывозили мех на континент¹²⁹, проведя его предварительно через контрольно-пропускную и фискальную систему городов. Города в свою очередь находили в северных промысловых районах не только рынок сырья, но и рынок сбыта; об этом говорят и сложные орудия охотничьего промысла, в числе которых были, в частности, огромные стационарные арбалеты (stången)¹³⁰.

Суммируя материал по истории важнейших специализированных промыслов, можно отметить, что при всех различиях в формировании и развитии этих столь несходных хозяйственных отраслей, решающую роль в самой их специализации и дальнейшей эволюции играли города как средоточия населения и капиталов, как центры товарного обращения и производства. Одновременно заметна и роль промыслов в развитии городов, внешнего н внутреннего товарообмена. Наиболее передовые и технически оснащенные промыслы обнаруживают тенденцию к сближению с городской промышленностью – по формам организации производства и сбыта, по характеру товарных связей, по типу общностей. И даже "присваивающие", наиболее рутинные промысловые хозяйства под воздействием рынка, купеческого капитала, исходящего из городов, приобретают значительно усложнившуюся социальную структуру.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 182.

2. Это отмечается в истории городов всех приморских стран Европы, от Византии (Сюзюмов М. Я. Производственные отношения в византийском городе, с. 8) до Ирландии (Осипова Т. С. Ирландский город, с. 154).

4. Kerkkonen G. Bondebefolkningens binäringar, s. 276-279; Hasslöf О. Svenska västkustfiskarna; Swedlund R. Kungliga privilegier, s. 41; ср. хартию Евле от 1442 г.

5. Hamnskrå, s. 309. См. статьи О. Хасслёфа и Й. Гранлунда в NK, XI-XII, А (1955).

6. PRF, N 12, 64, 67, 74, 79, 93, 127, 157, 199, 200, 299, 377; USP, N 1; Hamnskrå, s. 289-309.

7. Как правило, это были точки на пути мигрирующей рыбы. Некоторые ловли занимали традиционные места на протяжении столетий и даже имели свои капеллы (как, например, гавань Kyrkohamn на Эланде). См.: Granlund J. Fiskeläge, s. 309.

9. См. также: Granlund J. Hamnordning (KHL, VI, 1961), s. 102-103; Holm G. Jakt och fiske, s. 157 f. Подробнее о регальной собственности см. ниже, в ч. IV.

12. Arbman H. Birka, s. 54 f., 89 f., 107 f., 117 ff.; Bugge A. En Björkö i Sydrusland, s. 86-87; Ur Gävle stads historia, s. 16; ср.: Wessén E. Runstenen, s. 77.

13. Сванидзе А. А. Из истории городского строя, с. 87-89.

15. На рисунках в "Истории северных народов" Олауса Магнуса изображены сцены вяления рыбы, копчения ее в закрытых печах, засолки в бочках, а также продажи копченой, соленой и вяленой рыбы в лавочке; рыба, угри и т. п. выставлены там в бочках, связках, нанизанными на веревки и прутья, поштучно.

16. Ср. Треллеборг и Туматорп в Сконе (Сванидзе А. А. Из истории городского строя..., с. 81; Olofsson О. Op. cit., s. 54, 75 o. a.).

17. St. sb. 1, s. 3, 37. Ср. подсчеты: Сванидзе А. А. Социальные аспекты организации шведского рыболовства, с. 141.

18. Björkman R. Det forna Jönköping, s. 155; Granlund J. o. a. Fiske. s. 303-304.

21. PRF, N 205; Styffe C. G. Skandinavien, s. 47-49, 196, 222, 223; Schück A. Studier, s. 170; Sylvander G. V. Kalmars historia, s. 10.

24. Weibull С. Lübecks sjöfart, s. 74, 75, 82. В том же 1404 г. делегаты Ростока опоздали на ганзетаг в Любеке, так как ростокские бюргеры "еще не вернулись домой из Сконе". О вывозе ростокскими купцами лосося через Стокгольм см.: St. tb. 2, s. 299.

25. Для засола 3,5 бочек сельди требовалась примерно бочка соли (Ljungman А. V. Anteckningar, s. 39).

29. Рыболовецкие суда – открытые весельные барки, боты, баркасы, лодки – имели различное водоизмещение и оснастку. Они были рассчитаны на команду от 1 до 7-8 чел., значительно реже – до 20-30 чел. Так, на морского зверя ходили в шестиместной лодке. Описание средневековых рыболовецких судов см.: Hamnskrå, s. 290-292, 296; Zetterstrem А. Svenska flottans historia, v. 1; Weibust K. Fiskerbåt, s. 320-322; Klein E. Op. cit., s. 131 f., 137 f.; Eskeröd A. Gävlebornas strömmingfiske, s. 330 и др.

31. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 355.

32. См. ее краткий перечень: Bergsbruk. – KHL, 1, s. 489; Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники..., ч. III, а также библиографическое приложение к данной книге.

33. Tunberg S. Slora Kopparbergets historia, I; Idem. Riksdag och bergslag i Svunnen tid.

35. Boethius B. Gruvornas, hyttornas och hamrarnas folk; Oden B. Kopparhandel och statsmonopol.

39. DD, N 2, 15, 16, 22, 29, 74, 630; SD, N 1708, 2745. Литературу по истории отдельных рудников и их комплексов см.: Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники..., с. 278 (прим. 6-8) и сл.

40. Сванидзе А. А. Швеция в период Кальмарской унии (особенно § 1, 3),

41. DD, N 22; Yngström Е. Gävletrakten, s. 16; MUK, s. 62 (а. 1458).

42. DD, N 28 (а. 1360). На доли делились и плавильни (DD, N 28, 53; Erixon S. En bergsmansby, s. 31).

44. При всем том даже в конце XVI в. в каждой из королевских домен ежегодно перерабатывалось не более 100-200 т железной руды. Проблемы техники и технологии горного дела в средневековой Швеции см. в журнале "Jernkontorets annaler" (выходит с 1817 г.). Обзор литературы см.: Сванидзе А. А. Развитие горного промысла...

45. DD, N 28, 53, 657, 859, 885, 886, 896, 902, 911, 938; Jacob Ingelssons berättelse. s. 24, 29 o. f. a.

46. С XVI в. мануфактура в шведском горном деле была уже вполне развита. – Erixon S. Skultuna bruks historia.

48. DD, N 16, 22, 23, 28, 31, 170, 640; RPB, s. 7, 21, 28, 56; Boethius B. Gruvornas folk, s. 55; Lagergren H. Ur gamla papper, s. 41, 43: Tunberg S. Riksdag och bergslag, s. 1-6 o. a.

51. Osmund – брусок ковкого железа весом примерно в 700 г. и одновременно само шведское железо, полученное после переплавки; после появления домен получаемый там чугун также стал называться "осмунд". См.: DD, N 879; Rinman S. Anledning tillkunskap. s. 23; Nihlén l. Aldre järntillverkning, s. 98; Falkman L. B. Om mått, s. 334, 378 o. a. Всего к началу XVI в. шведы умели изготовлять свыше 9 сортов железа (Hellner В. Järnsmidet i Vasatidens dekorativa konst, s. 9).

52. Yngström E. Gavletrakten, s. 16; Arbman H. Birka, s. 54 f., 89 f., 107 ff., 117 ff.; Boethius B. Gruvornas folk, s. 35-36.

53. Ср. данные о вывозе меди только Стокгольма за 1368 и 1369 гг.: Ahnlund N. Stockholms historia, s. 224.

56. Braune Н. От utvecklingen, s. 4. (о предприятиях по переработке шведского железа в Вестфалии).

57. DD, N 53; Bruns F. I, S. 170 f.; II, S. 457 f.; III, s. 357 f. Lechner G. Up. cit.; Koppe W. Lübeck-Stockholmer Handelsgeschichte; Lönnrolh E. Krån svensk medeltid, s. 104; Kumlien K. Sverige och Hanseaterna, s. 304 f.

58. В частности, боязнь потерять ключевые позиции в торговле шведским металлом вынуждала к активной борьбе ганзейцев против голландской торговли на Балтике, в последней трети XV в. ставшей реальной угрозой позициям немецких городов. См.: Kraft S. Slaget på Brunkeberg, s. 183; Sjöden С. С. Stockholms borgerskap, s. 85 f.

60. Ср.: St. tb. 2, s. 467; Bruns F., I, S. 188, 119; Stieda W. Ueber die Quellen, S. 45-46; Koppe W. Revals Schiffswerkehr.... S. 113; Sjöberg Å. G. Swedish Foreign Trade, p. 176, 178 o. a.

63. Styffe. Bidrag, 2, s. 20. В числе поверенных короля по даларнским делам был, в частности, уроженец Вадстены, богатый стокгольмский купец Мартен Шиннаре, который и сам имел доли в Медной горе (DD, N 314; Bengtsson Ch. En bok, s. 96-103).

64. Sandklef A. Hantverkets uppkomst, s. 59 (текст устава кузнецов Иста-Да).

65. So, s. 315 f.; ср.: St. sb. 1, s. 43.

73. Carlsson S. Sveriges historia, v. 3, d. 1, s. 245; Tham W. Lindesberg och Nora, s. 253.

74. MEL, JB, IX; MESt, KpB, XVI; JB, V. Ср.: в 1491 г. бергсман Олоф Перссон, горный предприниматель и купец, приобрел соседнее имение: двор с домом, пашней, лугами, плавильней, мельницей и протоком, с тремя рудничными разработками, и еще одной плавильней вместе с относящимся к ней лесом, за 90 шп меди и кусок коричневого сукна (legist). – Jacob Ingelssons berättelse, s. 31; ср. DD, N 149 (а. 1492).

75. В документах особенно часто фигурируют в связи с торговлей в Бергслагене зерно (чаще всего ячмень) и хмель, живой крупный рогатый скот, свиньи, копченое и вяленое мясо, коровье масло, сельдь, вадмаль, молоко и меха: См.: ChL, s. 224; DD, N 16, 99; Björköa Ratten, bil., s. 30ff.; Söderberg T. Stora Kopparberget, s. 436. Важнейшим продуктовым рынком для горных промыслов издревле был Эстерйётланд (Söderberg Т. Ur östgötaspannmalens marknadshistoria, s. 5).

76. DD, N 16.

77. DD, N 22, 23, 170; Stähl H. Ortnamnen iKopparbergslagen, s. 11, 15, 17, 31, 32, 57, 65 о. а. Особенно массовые заказы на кузнечные работы в Бергслагене поступали от господ. Епископ Кеттиль Карлссон Ваза получил из Далекарлии столь мощный арбалет, что выпущенные из него стрелы пронзали человека и лошадь (Matz Е. Mälardalens sällsamheter, s. 133).

79. DD, N 99; FRF, s. 209; Sladslag, KpB, XX, XXI.

80. DD, N 105. 315, 389, 896; PRF, N 107, 143, 151; MSUB, s. 31; MESt, KpB, XXI. См.: Bruns F. I, S. 118, 119; Ahnlund N. Stockholms historia, s. 187, 292; Boethius B. Gruvornas folk, s. 33; Sahlgren J. Stadsnamriet Gävlo, s. 21 f. m. m. О роли отдельных шведских городов в вывозе металла и их связях с горными промыслами см. подробнее: Сванидзе А. А. Развитие горного промысла в Швеции, с. 239-241.

81. MESt, Kpb, XVI, XVII, XX-XXII; St. tb. 1, s. 189, 336, 475 o. a.; DD, N 855, 944.

84. DD, N 104, 657; St. sb. 2, s. 7, 11, 16 (bergxman Mickel, Marchus, sylffbergs Kadrin).

85. Связь с промыслами и торговлей металлом через земельные владения и доли в горных разработках и плавильнях имели такие знатные семьи, как Банер, Дьюре, Аксельссоны, Сварте Сконунг, Уксеншерна, Стьерна, Свинхувуд, Грип, Бьельке, Стуре (DD, N 27, 83, 657, 896, 933; Suppl., N I-III, IX, XVI, XXI, XXXVIII, XLII, XLVI; St. tb. 1, s. 17, 28, 52, 170, 255, 315, 339o. a.; St. tb. 2, s. 207, 208, 212, 235, 239, 305, 378, 436, 508,. 594 o. a.

86. DD, Suppl., N IX, X o. f.

87. Копия XVIIIв. (хранится: Svea hovrätts arkiv. – RA).

88. RPB, N 963, 970 (ср.: DS, N 6595); DD, N 31, 640, 859; St. tb. 2, s. 23, 27, 28, 56, 57, 161 о. a.; Lagergren H. Krono- och adelsgods i Dalarna, s. 89.

89. DS, N 7343.

92. RPB, IN 970; DS, N 6593; Suppl., N VIII; Lagergren H. Ur gamla papper, s. 18-19.

93. Его печать под дипломом (SD, № 3464) опубликована в кн.: Hildebrand K.-G. Svenska sigiller, ser. 3, pl. 40, N 743.

96. Lönnroth E. Slaget på Brunkeberg, s. 186; Lagergren H. Ur gamla papper, p. 18-19.

97. Ktb, s. 50, 60, 136, 160 (Valterus, Jacobus – a. 1409, Thørgils – a. 1412-1430, Jeppe – a. 1445).

99. DD, N 885, 886; Suppl., N XLVII; St. tb. 1, s. 12, 24, 29, 36, 39, 71, 110, 176, 295, 303, 374; St. tb. 2, s. 96, 124.

104. DD, N 27, 28, 104, 105, 300, 314, 315, 640, 882, 885, 886, 889, 896, 902, 906, 908, 911, 942, 944.

107. Например, семья Ваза; не случайно Густав Ваза начал свой путь к престолу, опираясь на далекарлийцев (DD, Suppl, N IV).

108. DD, N 26, 27, 83, 657, 933, 896; Suppl., N III, IX, XXI; St. tb. 1, s. 19; St. tb. 2, s. 9, 11, 38, 75; SD, N 4691; о покупке Тордом Бунде двора в Вадстене в 1415 г. и другие архивные дипломы ем. в: VgFT 2: 8-9, s. 174. – RA).

109. DD, Suppl., N XLII; Lagergren H. Krono- och adelsgods, s. 89, 91; Boethius B. Gruvornas folk, s. 39.

110. DD, N 27, 83, 657, 993; Suppl., N IX, XXI; St. tb. 2, s. 567; Lagergren H. Fem medeltidsbrev, N 3. Сделку братьев Нильса и Олофа Драке – обмен их земли около Медной горы на металл и рожь – см.: SMR, N 377 (27.II 1436).

111. Bergsbruk. – KHL, I, s. 481; DS, N 6326; Jacob Ingelssons berättelse, s. 31.

114. PRF, N 261a, 375. С другой стороны, чёпстад Мальме получил мельничную привилегию лишь в 1481 г. (впрочем, неясно, была ли она первой). См.: PRF, N 334.

119. Диплом-подтверждение от 8 декабря 1441 г.: Ö XI 785 (papp. RA).

120. Фотокопии оригинального диплома: Orig. perg. Borkhult-Saml. LStb (Fot.). – RA.

121. DS, N 5649 (ср.: RPB, N 274). Закладывание мельницы около Норчёпинга церкви в Стренгнесе (вместе с запрудой и рыбной ловлей там) см.: Norr. М, N 14 (а. 1354). Спор из-за мельницы между человеком (sven) короля и вестеросским каноником разбирался в королевском суде (13.XII 1366 – DS, N 7463).

122. Ср. диплом о лагманстинге от 19.IX 1471. (Подтверждение от 19.1 1626, perg. – RA).

127. Например, в Далекарлии охотой на пушного зверя занимались практически все бонды, мех входил в их налоги (Boethius В. Dalarnas bränsleskatter, s. 61 f).

128. Schück A. Studier, s. 48; Smith W. Äldre svenskt tallväsen, s. 30; Lönnroth E. Statsmakt, s. 38, 39.

129. К XVI в. пушные запасы страны южнее Норланда, были уже исчерпаны. – Ekman S. Op. cit., s. 208.

130. Обзор орудий охотничьего промысла см.: Ekman S. Op. cit., s. 2-12, 45, 48, 50, 272, 276; KleinE. Vårt äldstanaringsfång, s. 131-138.