| Второй большой переворот в жизни первых шведских поселенцев произвело открытие железа и найденная вскоре после этого возможность использовать новые богатства недр шведской земли: болотную руду и болотный железняк, а значительно позже и горные руды.
Старые поселения, богатые кремнем, исчезают, и вместо них постепенно выдвигаются на первый план новые поселения, богатые железом. "Железный век" начинается приблизительно за 500 лет до нашей эры.
Эта новая эпоха может быть названа "эпохой ржи, железа и штанов". Количество археологических находок, относящихся к этой эпохе, очень незначительно.
Климат в тот период стал более холодным и сырым; человеку нужны были более стойкие злаки и теплая одежда.
Общее поднятие Скандинавского полуострова над поверхностью моря повлекло за собой появление новых территорий вдоль восточного побережья. Благодаря этому увеличивалось количество земли, пригодной для использования человеком. Земледелие и скотоводство, постепенно приспосабливаясь к меняющимся условиям природы, естественно, испытали "технический прогресс", как выразился датский ученый Гудмунд Хатт. Его слова применимы и к шведским поселениям. Человек той эпохи стал, например, употреблять более мощный плуг, дающий больший производственный эффект. В то время как земледелие, таким образом, все более совершенствовалось и постепенно принимало новые, устойчивые формы, первые слухи о далекой северной земле стали доходить до народов юга – греков и римлян. Благодаря им мы и получили некоторые сведения о жизни Скандинавии в эпоху, приблизительно соответствующую началу нашей эры.
В представлении древних греков и римлян на огромные, почти необъятные пространства вокруг стран, находившихся в центре известной тогда небольшой части суши, простирался Океан. Считалось, что от Геркулесовых столпов земля дугой уходила к северу и югу. А там, далеко на севере, в таинственной, сказочной стране находились знаменитые Рифейские горы, откуда будто бы брала свое начало река Танаис (Дон), которая текла на юг и впадала в Эвксинское (Черное) море. О том, что берега Европы простираются далеко на север, об островах, полуостровах, проливах, озерах народы, населявшие средиземноморские страны, долго ничего не знали. Приблизительно в 300 г. до н. э., то есть уже в более поздний период "железного века" в Скандинавии, грек Пифий отправился на паруснике из Массилии (Марселя) на север вдоль западных берегов Европы. Трудно точно установить, как далеко удалось ему зайти, но он оставил интересный рассказ о своих странствиях. Так, Пифий нашел ту страну, "где солнце уходит на покой" и "где ночь очень коротка; в некоторых местах она продолжается два часа, а в некоторых – три, так что солнце вскоре после своего захода снова поднимается". Далее он рассказал о некоей Фуле – стране, расположенной к северу от Британии, неподалеку от застывшего моря, где ночь продолжается полгода, о болотистых землях и островах, куда море выбрасывает дивный янтарь, и об огромном острове, лежащем среди моря. Во времена императора Августа, приблизительно в самом начале нашей эры, берега Северного моря были более тщательно исследованы, и уже несколько десятилетий спустя Плиний старший впервые упомянул Скандинавию и другие острова, лежащие в Северном море, а также реку Вислу, которая впадает в это море. Римлян привлекал к этим далеким легендарным странам янтарь; между римлянами и Скандинавией возникли оживленные торговые сношения через лежащие между ними страны.
В те времена в Римской империи никто еще не слыхал о шведских племенах. Однако скоро возникают рассказы о них. Выдающийся римский историк Корнелий Тацит в своем знаменитом труде о Германии, написанном в 98 г. н. э., впервые упоминает о племени свионов, живших дальше лугиев, готонов, ругиев и лемовиев. Вот что пишет Тацит о свионах: "Отсюда (на север) на самом Океане живут племена свионов, которые сильны не только пехотой и вообще войском, но и флотом. Форма их кораблей отличается тем, что с обеих сторон у них находится нос, что дает им возможность когда угодно приставать к берегу; они не употребляют парусов, а весла не прикрепляют к бортам одно за другим; они свободны, как это бывает на некоторых реках, и подвижны, так что грести ими можно и в ту и в другую сторону, смотря по надобности. Богатство у свионов в чести, поэтому ими повелевает один (человек), без всяких ограничений, а не с условным правом на повиновение. Оружие у них не находится на руках у всех, как у остальных германцев, но заперто и стережется, именно рабом; это делается потому, что внезапному нападению неприятелей препятствует Океан, а кроме того, праздные руки вооруженных людей (легко) переходят границы дозволенного; и действительно, не в интересах короля поручать надзор за оружием кому-нибудь из знати или из свободных и даже из вольноотпущенников".
"За свионами, – повествует далее Тацит, – находится другое море, тихое и почти неподвижное; что это море опоясывает и замыкает земной круг, удостоверяется тем, что последнее сияние уже заходящего солнца продолжается до восхода, и настолько ярко, что помрачает звезды. Воображение прибавляет к этому, что, когда солнце выплывает из воды, слышен шум и видны очертания лошадей и лучи вокруг головы. И только до сих пор продолжается мир, и молва об этом справедлива".
Тацитовских свионов, живших у самого Океана и обладавших могущественным флотом и сильными бойцами, историки обычно отождествляют со свеями, населявшими область Меларн в Швеции. Нет никаких сомнений, что такое отождествление правильно. Но как отделить правду от фантазии в рассказах Тацита о народе, живущем у самого края мира, около того места, где колесница бога солнца поднимается из ледяного моря? Пока можно лишь сказать кое-что в пользу достоверности одной детали в описании Тацита, что стало возможным вследствие одной значительной археологической находки на датской земле – судна из Юртспрингкоббль на острове Альс. Это – изящной формы деревянный бот со штевнем на обоих концах, без уключин для весел, но с довольно большим числом не прикрепленных к бортам легких двухлопастных весел, найденных около судна. Тацит говорит о гребных судах именно того типа, который был найден на острове Альс. Может быть, это судно и не из земли свионов, но оно, несомненно, принадлежит к области культуры, с которой они были связаны, и остатки этого судна, относящегося к периоду, близкому к началу нашей эры (возможно, за триста лет до нее), целиком соответствуют описанию Тацита в первом веке нашей эры.
Одним словом, благодаря сообщениям римлян свей прочно пошли в историю, и мы можем, таким образом, предположить, что, наряду с прежними южными областями Швеции, занимавшими до того центральное место в жизни страны, заметную роль начинают играть и новые области. Около 150 г. н. э. ученый грек Птолемей из Александрии начертил первую, в основном правильную, карту географического расположения стран, прилегающих к Балтийскому морю. На этой карте Швеция показана как самый восточный и самый большой из четырех островов, расположенных "в германском океане", и носит название Скандии, что соответствует Сконе и Скандинавии. По словам Птолемея, на этом острове живут γούται, то есть ёты; однако северная часть этого острова осталась неизвестной Птолемею, и он не знал, что Скандинавия – полуостров, протянувшийся далеко на север.
В то время, когда Пифий совершал свое путешествие на север, сношения скандинавов с югом, насколько можно судить, были не очень оживленными. Но, когда в последние 50 лет до нашей эры между римлянами и континентальными германцами начались оживленные сношения, носившие то дружеский, то враждебный характер, их влияние косвенно распространилось и на Швецию. Археологи называют первые века нашей эры "римским железным веком". По торговым путям, шедшим вдоль больших германских рек, римская культура достигла и Скандинавии. Среди археологических находок, относящихся к той эпохе, много стеклянных кубков, чаш, ваз, кувшинов, бронзовых сит для вина, которые выделывались искусными римскими мастерами той эпохи. Было найдено много римских серебряных монет, прежде всего на Готланде; эти находки свидетельствуют об интенсивных экономических связях между Римом и Скандинавией. Рунический шрифт, возникший на основе классического римского капитального шрифта и раньше всего появившийся дальше к югу, дошел и до Скандинавии, и шведы постепенно научились записывать рунами на камне формулы заклинаний и имена. Готский историк Иордан в VI в. уже дает описание северных стран, в котором мы можем распознать ряд наименований сконских и халландских племен, а также ётов и свеев. Он пишет: "Здесь живет народ suehans, который, подобно тюрингам, обладает замечательными конями. Некоторые из этого народа путем торговли, через бесчисленные другие народы, поставляют римлянам сапфировый мех, знаменитый своей лоснящейся чернотой... За ним идет много разных народов – theustes, vagot, bergio, hallin, liothida... За ними... finnaithae, fervir, gauthigoth, сильный народ, всегда готовый к бою".
Здесь "suehans" означает "свеи", "hallin" и "bergio" связаны с Халландом и уездом Бьере, "finnaithae" – с Финнведеном, "gauthigoth" – с Ёталандом.
В V в. и в начале VI в. Швеция была богата золотом и драгоценностями. Торговля и пиратские набеги принесли шведам их долю в той огромной добыче, которую германские племена в это время стали захватывать в распадающейся Римской империи. Но этот период был не только периодом обогащения Швеции, совпадавшим по времени с великим переселением народов на материке: он был также периодом постоянной тревоги, и междоусобиц. Это подтверждается различными находками, относящимися к IV и V вв. н. э.
Богато украшенное оружие, военные трофеи победителей, найденные в земле клады золотых монет и слитков, которые богачи того времени зарывали в землю, боясь войны и грабежей, – все это говорит о неспокойном времени, соответствующем по характеру бурной эпохе великих переселений воинственных народов Европы и падения Римской империи. Об этом неспокойном времени свидетельствуют сохранившиеся до сих пор в Швеции многочисленные (около 500) примитивные укрепления, в которых, видимо, могло укрываться сравнительно большое количество местных жителей. Такие крепости воздвигались во многих областях Швеции, но особенно много их было в Центральной Швеции и на двух крупных островах Балтийского моря. Те же опасности, которые заставляли богачей зарывать свои сокровища в землю, заставили людей собираться в этих огромных укреплениях, воздвигнутых в неприступных горных местах или среди бездонных болот.
Приблизительно с 500 г. н. э. выдвигается новая центральная область Швеции – Упланд. Почва в этой области поднялась до такой степени, что внутренние ее долины – прежде заливы – превратились в плодородные пастбища и большие охотничьи угодья. Именно отсюда стал вывозиться из Швеции в другие страны, может быть, самый ценный экспортный товар того времени – драгоценные меха редкого блеска, описанные Иорданом. До сих пор вблизи Старой Упсалы и Венделя высятся курганы, отмечающие места погребения местных князей. Как здесь, так и в других местах (Вальсйерде) вблизи водной системы Фюрисо знатные люди погребались в своих кораблях. Вместе с людьми в кораблях погребалось и имущество, которое по своей роскоши, богатству и изяществу не имело себе равного во всей тогдашней Скандинавии. Шлемы и оружие были украшены замечательными изображениями, воспроизводившими сцены из жизни богов и героев. Именно к этому времени относится повествование Иордана о многих племенах Швеции; некоторые из них, как, например, племя, жившее в Упланде, достигали большой мощи и богатства.
Но не только рассказы народов, населявших берега Средиземного моря, проливают свет на глубокий мрак, окутывающий тогдашнюю Швецию. Песнь о Беовульфе, замечательный памятник древнеанглийского эпоса, говорящая главным образом о данах и "геатах", мимоходом упоминает также о военных столкновениях между свеями и геатами, что заставляет относить описанные события приблизительно к началу VI в. Среди скандинавских историков вопрос о том, кого понимать под "геатами" – "ётов" или "ютов"–классический спорный вопрос. Различные подробности в поэме позволяют высказать п то и другое предположения. Первое толкование более соблазнительно для историка Швеции. Быть может, наиболее простое и правдоподобное объяснение этих противоречий можно найти в том, что автор поэмы объединял в своих "геатах" предания, которые относились и к "ётам" и к "ютам". Если мы даже примем более осторожное толкование слова "геаты" как "юты", то и тогда песнь о Беовульфе даст нам значительный материал для освещения древней шведской истории.
В песне о Беовульфе рассказывается, как Беовульф, опекун короля геатов Хеардреда, принимает при своем дворе изгнанников, сыновей короля свеев Отера, враждующих с братом их отца Онелой, "прославленным князем, первым из всех морских владык, который раздавал сокровища в державе свеев". Между Онелой и Хеардредом вспыхнула война. А когда впоследствии Беовульф стал королем геатов, он поддержал сына Отера– Эадгильса, снабдив его "оружием и воинами для борьбы за широким морем". Эадгильс одержал также победу над узурпатором в Швеции и стал королем этой страны. Старый король свеев Онгентеов, отец враждующих Отера и Онелы, также вступает в борьбу против геатов и в конце концов гибнет от их руки.
Конечно, во всем этом древнем эпосе можно почувствовать только очень туманный намек на державу свеев, о которой свидетельствуют могильные курганы и пышные погребения в кораблях. Но упомянутые в древнеанглийском эпосе Ангантир, Але, Оттар, Адильс – так будут звучать эти имена, если мы сведем древнеанглийские формы к их шведским соответствиям, – все же первые в истории Швеции, которые известны нам по имени. В древности думали, что имя само по себе есть что-то великое и полное силы, тесно связанное с человеком, который его носит, и первые имена людей в летописях Швеции свидетельствуют о склонности к фантазии и обладают особенным очарованием. Но вопрос заключается в том, являются ли все эти герои эпоса, короли свеев, только легендарными героями или они в действительности существовали и царствовали.
Ответ на этот вопрос отчасти может дать уже упомянутая поэма Тиодольфа "Сказание об Инглингах". В длинном ряду упсальских королей, которых поэт воспевает в своем сказании, образы старейших поколений, правда, в значительной степени проникнуты духом мифа и саги; но затем в этом творении Тиодольфа появляется ряд знакомых имен и образов: это те же имена и образы, которые мы уже встретили в неясных местах "Песни о Беовульфе".
Тиодольф не упоминает Ангантира, но об Оттаре и Адильсе он сообщает. Мы приводим ниже строфы эпоса Тиодольфа, в которых они упоминаются. Эти строфы, если передать их содержание менее замысловатым языком, просто говорят о том, что Оттар погибает в бою с датскими вождями, а Адильс умирает, упав с лошади.
Оттар пал храбро от меча данов,
став добычей орлов.
Коршун-стервятник на поле Венделя
впился в его труп кровавой лапой.
Так, я слышал, свей долго
помнили деяния Вотра и Фасте:
князья острова Фроде –
убийцы господина.
Еще я слышал, чары ведьмы
зло накликали на жизнь Адильса;
насмерть разбился знаменитый властитель,
упав с коня.
С галькой смешался
сок мозга потомка богов.
В Упсале недруг Але
встретил смерть, предначертанную роком.
Эти два источника – древнеанглийский эпос и песня исландца Тиодольфа – происходят из мест, далеко отстоящих друг от друга, и нельзя думать, что какое-либо указание одного из них покоится на данных другого. Они частично подтверждают друг друга. Отсюда неизбежен тот вывод, что совпадающие имена королей свеев, названные в обоих источниках, принадлежат людям, действительно существовавшим.
Приблизительно к этому же эпическому периоду истории шведского народа надо отнести и древнейшие рельефные изображения на камнях, воспроизводящие мотивы легенд и мифов из жизни героев ранней Швеции. Неясные сведения об этом же периоде времени, возможно, содержатся также и в обширнейшей и своеобразнейшей из всех северных рунических надписей на камнях – надписи в Реке в Эстерйётланде, над разгадкой которой долго бились археологи всей Скандинавии; эта надпись относится, вероятно, ко временам викингов. В стихотворной ее части содержатся некоторые сведения о короле Тиодрике (возможно, это сам Теодорих Великий, король остготов). Некоторые строки этой надписи напоминают нам об эпохе переселения народов:
На готском коне
властитель мерингов
сидит теперь вооруженный,
со щитом на ремне.
В рунических надписях, найденных в более южных областях, мы также встречаем указания на связь событий в Скандинавии эпохи викингов с великим переселением народов. Византийский историк VI в. Прокопий упоминает о племени герулов, жившем к северу от Дуная между Мархом и Эйпелем. Это племя, рассказывает Прокопий, напало на своих соседей лангобардов, но потерпело поражение и "вынуждено было уйти со своих унаследованных от отцов мест". Часть герулов переселилась в Иллирию, находившуюся в пределах границ римского государства.
"Другая часть, – рассказывает далее Прокопий, – в поисках новых мест поселения пыталась обосноваться в самых северных областях обитаемого мира. Под предводительством многочисленных членов своего королевского рода они прошли сначала одну за другой все славянские земли, попали затем н простирающуюся на огромное расстояние бесплодную пустыню и наконец добрались до народа по имени "варны". Затем они поспешно миновали земли, заселенные данами, причем эти варвары не причинили им никакого вреда. Потом они достигли Океана, переплыли его, направились далее в сторону острова Фуле, где и обосновались". В дальнейшем Прокопий более точно определяет их местопребывание: "рядом с ётами".
К концу этой замечательной эпической эпохи наблюдается также проникновение жителей Восточной Швеции и Готланда в юго-восточную часть побережья Балтийского моря. Кладбище в нынешней Латвии, у Гробиня подле Лепаи, – яркое и несомненное свидетельство среднешведского и готландского влияния. Старейшие из этих шведских гробниц в Латвии археологи относят ко второй половине VII в.
Тесные связи с Европой времен переселения народов, огромные богатства, ничем не ограничиваемая страсть к роскоши господствующей группы населения Швеции, а помимо этого, состояние постоянного беспокойства и междоусобиц – вот что нам известно о жизни шведской страны и ее обитателей в VI в. и в эпоху, следующую за ним. Торговля дорогими мехами и благородными металлами, пиратство и колонизация земель за морем выявляют другую сторону жизни Швеции в это время. К концу этого периода наиболее передовыми племенами на территории Швеции оказываются два племени – свеи и готландцы.
Но за эти столетия в Швеции произошло еще одно событие, может быть, более важное, чем иные внешние события, кажущиеся более значительными.
Для того времени мы располагаем новым источником, дающим возможность по-новому объяснить одну из важнейших страниц шведской истории. Это – наименования местностей, к которым последние поколения исследователей относились с особым интересом. Для их изучения была создана целая наука, о них существует обширная литература. Эти старейшие материалы, сохранившиеся на шведском языке, дают много нового по сравнению с изучавшимися ранее рассказами иностранцев и тем, что в дальнейшем удалось разыскать археологам и геологам. Ранее считали, что ныне существующие названия местностей возникли еще в каменном веке; более критические новейшие изыскания относят эти старейшие названия именно к той эпохе, которую мы здесь описываем. Старейшие названия местностей принадлежат к типу Odensvi, Skatelöv, Gudhem, Ulltuna, Svartinge, Agnesta(d), Stigtomta, Örby, Torsåkra и т. д. По различным причинам, в частности потому, что они связаны с языческими именами богов или людей, названия этих местностей могут быть отнесены к тому языческому времени, о котором здесь идет речь. Эти языковые памятники свидетельствуют прежде всего о том, что уже тогда все названия местностей давались на "svensk tunga" (шведском языке). Шведский язык, в то время, конечно, значительно менее отличавшийся от других северных языков, имел право гражданства в Швеции уже в период, к которому относятся первые языковые данные, дошедшие до нас с территории Швеции. Один датский ученый верно отметил, что все вышеприведенные окончания в названиях местностей, обозначающие различным образом понятие дома (hem), местожительства, деревни, поля, свидетельствуют об упорной и ожесточенной борьбе крестьянина за свое независимое существование.
Топонимисты и археологи в самое последнее время пришли к той мысли, что приблизительно в середине первого тысячелетия нашей эры среди шведского крестьянства установился тот вид оседлого образа жизни, который затем господствовал более тысячелетия: создавалась крестьянская община с крепко слаженным единым хозяйством и с тесным сотрудничеством между дворами в деревнях и в поле. Естественно, что такая крепкая форма организации возникла в период внешних смут и коренной ломки хозяйственной жизни. Тесная сплоченность и общий труд создавали более эффективные формы земледелия и скотоводства; это давало возможность общими усилиями вспахивать плугом земли более тяжелые, но могущие дать в конечном счете более богатый урожай. Полагают, что именно в этот период начали распахивать в широких масштабах целину, и в дальнейшем распахивание новых земель получило постоянный характер, о чем свидетельствуют старейшие названия деревень. К этому следует добавить, что в результате продолжавшегося в течение первого тысячелетия нашей эры поднятия почвы в распоряжении человека оказались новые отличные пастбища. К торговле, морским походам и колонизации, которыми занимались высшие классы населения, прибавилось теперь наличие крестьянской общины и заселение новых областей. Без сомнения, это был замечательный период в истории Швеции, хотя детали его еще неясны и неточны.
Логическим следствием внутренней реорганизации страны явились в ближайшие столетия – IX и X вв. – походы викингов, предвестники экспансии в юго-восточной части побережья Балтийского моря. Во времена викингов Швеция стала единым государством; первые указания на зачатки такого единого государства мы встречаем уже у Тацита в его описании свионов эпохи императора Траяна. |
|
