|
Древняя исландская сага посвящена истории отдельных исландских родов и повествует собственно только о домашних делах исландцев. Возникшая позже фантастическая сага – lygisaga – относится большей частью к области народно-эпического вымысла, в то время как исторический момент в ней отступил на задний план. Но наряду с этими сагами слагались и рассказы, захватывающие более широкий круг исторических воспоминаний и касающиеся событий, происходивших в тех странах, с которыми исландцы поддерживали более или менее оживленные сношения: прежде всего в Норвегии, потом в Дании, Гренландии, на Ферейских и Оркадских островах. Саги о норвежских событиях естественно сводились к повествованиям об отдельных королях. Некоторые такие саги были записаны довольно рано: так мы имеем две обработки саги о короле Олафе, сыне Тригви, из которых одна вышла из под пера Одда, жившего во второй половине XII века, другая принадлежит Гунлаугу, умершему в 1218 г. Сагой о Гаральде Прекрасноволосом пользовался и ученый Ари, когда составлял историю Исландии. Впрочем, уже Семунд Сигфуссон (1056-1133) составил обзор всех норвежских королей, который однако до нас не дошел. Кроме этих известных записей в исландских сагах нередко встречаются ссылки и на другие рассказы о норвежских королях, о происхождении и судьбе которых никаких сведений до нас не дошло. На основании вышеупомянутых данных мы можем заключить, что к XIII веку уже существовали саги о всех выдающихся норвежских королях.
Тогда возникает мысль собрать многочисленные рассказы в одно целое, расположив отдельные эпизоды в хронологическом порядке. Подобные попытки поддерживались и теми генеалогическими списками, по которым родословная норвежских королей возводилась до самого Одина. Но еще до возникновения таких сборников, обнимающих царствование некоторых королей, уже сага о каждом отдельном короле носила сводных характер. В особенности в этом отношении посчастливилось Олафу Святому. Вскоре после его смерти о нем стали рассказывать разные чудеса, а впоследствии монахи не преминули увеличить число легенд о нем. Около 1160 г. об этом короле была составлена большая сага, являющаяся собранием популярных о нем рассказов. Из рукописей, которые содержат саги о норвежских королях, самые главные – Ágrip af Nóregs Konungasögum, Fagrskinna и Morkinskinna. Первое заглавие придумано издателями, причем ágrip перевод латинского слова compendium: последние названия указывают на внешнее состояние, в котором находились эти рукописи, когда Торфеус пользовался ими: Fagrskinna красовалась в роскошном переплете, в то время как пергаментные листы Morkinskinna уже сильно пострадали от разрушительного действия времени. Все эти сборники представляют собой сплошную компиляцию без проявления какой бы то ни было самостоятельности по отношению к обработанному материалу. Даже слог их неровен; изложение то подробно, то сжато в зависимости от разнообразия использованных саг. Нельзя даже сказать, чтобы составители старались связать отдельные рассказы между собою. От одного царствования к другому не делается никакого перехода, кроме пустого упоминания того, что после такого то стал управлять государством такой то: так перечисляется одно событие за другим, нанизывается один рассказ к другому. О художественных достоинствах не может быть и речи.
Вот в каком положении находилась исландская историография, когда Снорри предпринял свой замечательный труд – историю норвежских королей, начиная от Одина и кончая, как и все сборники до него, 1177 годом. Heimskringla – "Круг мира" сочинен между 1220 и 1230 годами. Прежде всего предстояло сделать осмысленный выбор между различными ходячими тогда версиями, т. е. произвести работу, которую современный исследователь называет критикой источников. Затем не только нежно было установить хронологический порядок событий, но и найти причинную их связь, разобраться в многочисленных подробностях, выяснить себе общий характер народных движений. Тогда только сборище отдельных рассказов утратило свой хаотический вид и превратилось в прагматическую историю Норвегии. Понятно, Снорри вряд ли справился бы с этой задачей, если бы кроме саг не пришли бы ему на помощь такие пособия, как песни скальдов, генеалогические списки и труды предшественников, на которые он сам указывает в своем предисловии. Однако главное достоинство труда Снорри вовсе не заключается в этих подготовительных работах. Снорри – художник. Из пергаментной пыли сухих записей и анекдотических отрывков его воображение создает живую картину прошлого. Снорри обладает редким даром оживлять давно умерших исторических лиц и заставить их говорить свойственным им языком. Смелой, но твердой рукой Снорри рисует контуры изображаемой им личности. Поэтому его история отличается сильным драматическим напряжением рассказа. Описанные им катастрофы рушатся на читателя с силой шекспировской трагедии. Снорри сравнивали с Фукидидом. Только новейшее время, пишет Йонсон, опять произвело подобных Снорри изобразителей исторических событий.
От прежних бездушных сборников история Снорри отличается не в меньшей мере и теме, что в каждой строке проглядывает личность автора. На наше счастье он не был ревностным христианином. Это обстоятельство спасло объективность его труда. Христианство благодаря своей победе говорило за себя. Искренне оценить язычество, изобразить приверженцев старой веры в их гордом самосознании, в их субъективной правоте, мог только человек, в душе еще таивший горячее к ним сочувствие. Таков и был Снорри. Он настоящий норвежец древнейшего покроя. Он разделяет все хорошие и все худые качества своего народа. Он замечательно хорошо умел устроить свои дела и после смерти оказался богатейшим человеком Исландии. Мы застаем его в постоянных раздорах с соседями и родственниками, причем он вместо утомительного судебного процесса иногда прибегал и к более решительной расправе. Его враги убили его в конце концов. Он был падок до женщин; много у него было детей, но далеко не все от одной женщины. Одновременно он вступает в сношения с норвежским королем Гаконом и с его ярлом Скули. Когда король доверил ему свои властолюбивые замыслы насчет Исландии, то Снорри один решается спасти свою родину. Желая предотвратить опасность личного вмешательства короля в исландские дела, Снорри становится его уполномоченным, его ярлом, и берется устроить подчинение Исландии мирным путем. В залог своей верности он даже отдает своего сына. Тем не менее он сближается и дружится также со Скули, который тайно задумал восстать и ниспровергнуть короля. На родине же Снорри только и старается об упрочении старых порядков, о воскресении и поддержании прежнего духа. Для молодых скальдов он пишет руководство – свою Эдду, чтобы оживить понимание национальной поэзии. Во время языческого праздника иола он устраивает большие пиршества по обычаю старины. Его дом зовется Валгаллою и окружен земляными валами, как крепость. Когда он отправляется на народные собрания, его сопровождает внушительный отряд в 900 всадников. Снорри мнит себя могучим родоначальником времен племенного быта. Его идеал в прошедшем. Это-то и отразилось в его историческом труде. Его любимейшие герои – борцы за старую веру, самостоятельные могучие личности – вроде него самого.
При таких данных легко могло случиться, что идеализация получилась бы односторонняя, в пользу языческих симпатий автора. Но этому поставил предел самый факт безусловного признания христианства. Насколько однако вопрос об этой коренной культурной перемене был дорог Снорри, доказывается не только самим изложением, но и тем обширными местом, которое автор отводит на изображение борьбы язычества с христианством. Одна сага об Олафе Святом занимает добрую треть всего труда. Этим мы вовсе не упрекаем Снорри в неправильном понимании своей задачи. Мы думаем, что и современный историк усматривает в этой смене двух миросозерцаний главное значение данного времени.
Наряду с религиозной борьбой шло еще подчинение единовластному королю старых родоначальников. И этому признаку времени Снорри отдает должное внимание. Опять его сочувствие на стороне побежденных. Несомненно его изображение от этого выиграло только в полноте и цельности. Под пером фанатика-христианина или придворного летописца сторонники язычества и старой независимости или совсем затерялись бы, или же представлялись бы в чудовищно страшном виде для изящного прославления победителя. В этом отношении мы должны признать, что история Снорри отличается объективностью, которую вряд ли можно найти у других писателей средних веков.
|
|
