| Коронация герцога Нормандии Вильгельма в качестве монарха Англии была кульминационным событием в его жизни. Она ознаменовала новый поворот в истории Англии и Нормандии, который повлиял на последующее развитие всей средневековой Европы. Для Англии обретение нового короля означало не только сохранение ее государственной идентичности, но и политическую переориентацию. Не менее важным это событие было и для Нормандии. Сам факт появления англо-нормандского королевства в той или иной степени затрагивал интересы практически всех государств Западной Европы. Ведь коронация Вильгельма в значительной мере стала результатом нормандской активности, которая в XI веке наблюдалась повсеместно: от Испании до Сицилии, от Апулии до Константинополя и даже Палестины. Не стоит забывать и о том, что коронация была не просто крупным политическим событием, но и важнейшим религиозным актом, а западное христианство переживало в это время бурный период своего развития. Папство взяло курс на реформы, направленные на радикальное изменение структуры церковного управления, а идеи политической теологии уже нашли достаточное количество сторонников, чтобы влиять на политическую реальность. Вполне естественно, что коронация Завоевателя привлекла самое пристальное внимание современников. Здесь было все необходимое, чтобы потрясти их воображение: Вильгельм добился того, что было предназначено ему свыше, он умело использовал силу для борьбы с врагами и имел на это благословение церкви.
Однако в момент проведения коронации Вильгельма никто не мог знать того, к чему это приведет. Отношение к ней конечно же было неоднозначным. Должно было пройти время, чтобы понять, насколько этот шаг был важен для Завоевателя и его государства. Представляется, что в 1066 году церемония коронации просто символизировала признание свершившегося факта: Англия завоевана, следовательно, победитель превосходил своих противников в силе, полководческом таланте и искусстве дипломатии. Так или примерно так должны были думать английские магнаты, которые задолго до приглашения в Вестминстер прибыли на встречу с Вильгельмом в Беркхамстед. Понимая, что проиграли, они признали его власть. Обескураженные поражением, они были рады, когда в ответ Завоеватель пообещал стать для них добрым господином. Более сложные чувства проявились позже. Согласно источникам, англичане потребовали коронации Вильгельма, поскольку "привыкли, что над их лордами стоит король". Таким образом, речь шла о чем-то большем, чем формальное изменение титула нового правителя. Это было выражение лояльности, обусловленное подсознательным стремлением жителей завоеванной территории к сохранению государственных и религиозных традиций.
Настроение нормандских соратников Вильгельма было совсем иным. Эти жесткие и умные люди желали, чтобы поход, в котором они приняли участие, достиг своего логического завершения. Однако многие из них понимали, что, став королем, их герцог сможет претендовать на большие права, чем он имел в Нормандии, и опасались этого. Есть основания полагать, что, зная об этих настроениях, колебался и сам Вильгельм. Примечательно, но на состоявшемся по этому поводу совете самые веские доводы в пользу немедленной коронации, которые убедили Вильгельма, привел не нормандец, а виконт Тауэрса Хаймо. Впрочем, ему никто и не возражал. В сложившейся ситуации коронация была необходима, и это понимали все. Вильгельм Завоеватель короновался в Вестминстере с официального одобрения и при поддержке знатнейших феодалов как Англии, так и Нормандии. Но ритуал был призван подчеркнуть, что становился он именно королем Англии.
Большой интерес вызывает сама церемония. К счастью, сохранились не только ее описания, но и "Ordo" – текст расписания церемониала коронации английских монархов, действовавшего со времен короля Эдгара. Сравнение этих документов не оставляет никаких сомнений в том, что Вильгельм Завоеватель стремился максимально следовать традиции. Все должно было подчеркнуть, что в Вестминстере проходит венчание на царство правителя Англии, призванного стать связующим звеном между ее прошлыми и будущими владыками. Вильгельм Завоеватель с первого же момента своего правления постарался продемонстрировать, что разрыва преемственности королевской власти не произошло и он намерен придерживаться существующих в его королевстве традиций. Эту линию он проводил до самой смерти.
Тем не менее, в традиционную церемонию были внесены довольно важные изменения. События, в результате которых в 1066 году Вильгельм стал правителем Англии, требовали особой процедуры его признания, и она была проведена. Епископ Котанса Жофрей и архиепископ Йоркский Алдред, первый по-французски, а второй по-английски, обратились к присутствующим на церемонии с вопросом: согласны ли они принять нового короля? Эту новацию позаимствовали у французов и органично вплели в английский коронационный ритуал. То же самое, кстати, было сделано, когда в королевское достоинство возводилась супруга Вильгельма Матильда. Как известно, она стала королевой только в 1068 году, но сама церемония коронации была проведена с не меньшей пышностью. Матильда была провозглашена Богом данной королевой народа Англии, и ее права на высшую власть были освящены специальным обрядом помазания.
Самым существенным дополнением, внесенным нормандцами в английскую церемонию коронации, было произнесение во время литургического богослужения литании "Laudes Regiae" (славословия Христу как вечному королю небесному и гаранту власти земных правителей). Эта литания была введена в литургию во время коронации Карла Великого. В Нормандии, как говорилось выше, она еще до похода через Ла-Манш пелась на главные христианские праздники, причем с упоминанием среди земных правителей имени герцога. В Англии до Нормандского завоевания этот обычай, судя по всему, распространен не был. Известно, однако, что в богослужении на Троицу 1068 года, во время коронации Матильды, литания "Laudes Regiae" провозглашалась, и есть основания полагать, что данная традиция была введена на церемонии коронации Вильгельма. По крайней мере, после 1066 года ее пение в присутствии короля стало обязательной частью торжественных богослужений в честь Пасхи, Рождества и Пятидесятницы.
Интересно, что после коронации Вильгельма изменения внесли в саму литанию. До завоевания Англии герцог упоминался в ней после короля Франции. Сначала следовала здравица в честь французского монарха, затем следовало обращение к его святым покровителям, и лишь потом добавлялось: "Вильгельму, герцогу Нормандии, – здоровья и вечного мира". В литаниях, которые пелись в церквях англо-нормандского королевства после 1066 года, французский король вообще не упоминался, как к святым покровителям обращались к Богоматери, святому Михаилу и святому Рафаэлю, а следующая за этим просьба выглядела так: "Вильгельму наисветлейшему, великому и несущему мир королю, Господом помазанному, – жизни и побед". Изменения весьма примечательные. "Наисветлейший" является старинной формулой обращения к императорам, а мольба о продлении жизни царствующих особ и даровании им побед была традиционной для Священной Римской империи. Более того, в середине XI века подобные славословия было принято произносить исключительно в адрес короля Франции и императора. Смысл внесенных изменений очевиден. Они были призваны продемонстрировать признание церковью нового статуса Вильгельма. Теперь он был "rex" и, таким образом, стал равным самым великим светским владыкам западнохристианского мира, в том числе королю Франции.
Коронация означала, что отныне Вильгельм признан королем государства, которое он завоевал силой оружия, и все его последующие действия носят законный характер. Всем было понятно, что в Англии произошел переворот и власть была захвачена агрессором, которому удалось одержать победу в войне. Однако Завоеватель и те, кто делал заявления от его имени, никогда не рассматривали произошедшее в таком контексте. Напротив, постоянно подчеркивалось, что корона после краткого периода правления узурпатора наконец досталась законному наследнику престола, а следовательно, Вильгельм являлся королем не только де-факто, но и де-юре. О том, что герцог Нормандии является претендентом на английское наследство, было известно задолго до 1066 года, что придавало доводам его сторонников дополнительный вес. Общественное мнение современников было, скорее всего, на его стороне. Достигнутые им в период между 1066-м и 1087 годами успехи не в последнюю очередь объясняются именно этим.
Система доказательств, использованная для подтверждения легитимности королевской власти Вильгельма Завоевателя, весьма любопытна и заслуживает отдельного разговора. Самое, пожалуй, удивительное, что в ней на первый план выдвигались потомственные права, то есть подчеркивалось, что Вильгельм являлся наследником по праву крови. С точки зрения Вильгельма Пуатьеского, доказательством этого было то, что матерью Эдуарда Исповедника была Эмма, дочь нормандского герцога Ричарда I. Довод довольно слабый, но тогда, видимо, он выглядел убедительнее, чем в наши дни. Дело в том, что, хотя передача королевского титула в англосаксонской династии базировалась на потомственном принципе, наследником королевства считалась вся семья, а не кто-то персонально. Право на трон любого из принцев было настолько же слабым, насколько оно было незыблемым у королевской семьи в целом. Однако обязательным условием наследования короны была принадлежность к королевскому роду. И с этой точки зрения претензии Вильгельма выглядели довольно неубедительно. Понимая это, он старался избегать любых формулировок, которые указывали бы на степень его родства с английской правящей династией, основателем которой считался сам Один. Очевидно, что именно с этим связано изъятие фразы "и права отцов, как наследник, примешь" из славословий, произносимых на церемонии коронации. Это же отражено и в документах, подписанных им в первый период правления. В хартии, составленной между 1066-м и 1070 годами, новый король, подтверждая права английского аббатства Сент-Эдмунд, указывает, что они были предоставлены этому монастырю его "родственником" Эдуардом Исповедником. В хартии, в это же время выданной монастырю Жюмьеж, он даже использует титул, характерный для Восточной Римской империи: "Я, Вильгельм, герцог Нормандии, ставший по праву наследства басилевсом Англии…"
Во всех ранних монархиях, в которых власть принадлежала правящему дому, должны были выработаться традиции, позволявшие передавать наследственные права королевского семейства в целом одному из его представителей. В англосаксонской Британии, для того чтобы монарх считался абсолютно легитимным, требовалось, как минимум, два условия: во-первых, он должен был быть назван наследником предыдущим королем, во-вторых, признан в качестве сеньора другими представителями семьи и высшими феодалами королевства. Церемония признания заключалась в подтверждении взаимных прав и обязанностей и завершалась принесением вассальной клятвы на верность королю. Естественно, все это относилось и к Вильгельму, и надо признать, что при переходе власти к нему были соблюдены оба условия.
Нет сомнений в том, что примерно в 1051 году король Эдуард объявил его своим наследником. Правда, вопрос о том, не отменил ли позднее Исповедник свое решение, остается открытым. Современников тех событий он не мог не волновать. Как уже отмечалось, в течение нескольких лет после смерти короля Эдуарда ходили упорные слухи, что он передал права на английскую корону Гарольду Годвинсону, и, вполне вероятно, они не были лишены оснований. Другое дело, насколько законной была эта передача. Умирающий король в свои последние дни фактически находился в изоляции, и тем немногочисленным лицам, которые имели к нему доступ в этот момент, нетрудно было вынудить его пересмотреть завещание. Но для людей той эпохи было важно даже не действие по принуждению, а то, что наследником был назначен человек, не имевший никакого отношения к королевскому роду, который к тому же нарушил ранее взятые обязательства перед Вильгельмом. Неизвестно, знал ли Вильгельм о произошедшем 5 января 1066 года у постели умирающего Эдуарда Исповедника, но он всегда настаивал, что является единственным законным преемником умершего короля.
Необходимость подтверждать клятвой взаимных обязательств отношения с будущими подданными делало положение Вильгельма несколько двусмысленным. То, что это было проделано в Беркхамстеде, когда его признали королем его нормандские вассалы, выглядело вполне естественно. С англичанами было сложнее. Ритуал взаимного признания Вильгельму предстояло пройти с людьми, которых он совсем недавно победил в кровавом сражении. Как бы то ни было, как в Беркхамстеде, так и в Баркинге английские магнаты дали обет верности новому королю, а тот, в свою очередь, торжественно пообещал быть им справедливым правителем. В принципе торжественное обещание Вильгельма, хотя и с некоторой натяжкой, можно сравнить с клятвой, данной между 940-м и 946 годами королем Эдмундом. Таким образом, здесь английские традиции также были соблюдены. Причем взаимное признание было продублировано на церемонии коронации, когда прелаты вопросили о том, принимают ли присутствующие нового короля, а Вильгельм произнес королевскую клятву. Источники особо подчеркивают, что это была та же клятва, которую с X века давали во время коронации его предшественники, и об этом знали все.
Признание королевского достоинства Вильгельма зависело не только от соответствия процедуры передачи власти английским традициям, но и от позиции церкви. В этом плане его коронация в 1066 году была еще важнее, поскольку полностью отвечала основной концепции политической теологии того времени. Дело в том, что в XI веке в Западной Европе превалировала идея "христо-центричного государства", согласно которой истинным правителем является Христос, а король рассматривался как его наместник на территории королевства. Так называемое "Аахенское Евангелие" утверждает, например, что император Оттон II был ближе к Царю Небесному, чем любой другой из смертных. Конрада II называли "викарием Христа на Земле". Естественно, что подобные воззрения, зародившиеся во времена Карла Великого, поддерживались императорами. Во Франции также постоянно подчеркивался сакральный характер королевской власти. Считалось, что Каролинги правили там "по благословению Господа", и благословение это перешло к сменившим их Капетингам. Вильгельм, меняя титул "dux" (герцог) на "rex", претендовал на нечто подобное, и это должно было повысить его авторитет среди европейских правителей.
Для Англии признание сакрального характера власти монарха имело большее значение, чем где бы то ни было. Ведь, обретая королевский титул, Вильгельм становился наследником Эдуарда Исповедника, священный характер власти которого признавался с самого начала его правления. Уже во время коронации Эдуарда было провозглашено, что он становится королем "с благословения Господа и по праву родства", а его корона описывалась как "венец царства Христа". Даже отсутствие сына-наследника было обращено ему на пользу, поскольку утверждалось, что Господь дает ему возможность самому выбрать кандидатуру. Кроме того, Эдуард "был чудесным образом избран королем Англии еще до своего рождения и взошел на трон по воле не людей, а самого Бога". Самое интересное, что все эти утверждения не были простой риторикой. Они действительно отражали специфику восприятия монаршей особы, характерную для середины XI века. Довольно скоро оно претерпело существенные изменения. Но в 1066 году, получая корону Англии, Вильгельм претендовал на особые отношения не только с людьми, но и с Богом.
В соответствии с представлениями XI века монархи настолько отличались от всех прочих людей, что даже были способны творить чудеса. Многие хронисты утверждают, например, что Роберт II Французский обладал даром чудесным образом исцелять людей. В "Житии Эдуарда Исповедника" приводятся факты, свидетельствующие о его сверхъестественных способностях. Король Франции Филипп I, если верить хроникам, мог излечить золотуху наложением рук. Аналогичный дар приписывается Генриху I Английскому. Представления о природе этих чудесных дарований были неоднозначны. Ученые мужи XII века склонялись к мнению, что способность Людовика VI лечить прикосновением являлась наследственным даром королей Франции, который затем перешел к его французским и английским потомкам. Позже некоторые деятели церкви стали оспаривать то, что дар чудотворения передается вместе с короной. С их точки зрения, Роберт I и Эдуард Исповедник могли излечивать прикосновением не потому, что были королями, а благодаря святости их жизни. Но большинство людей того времени большой разницы в этих подходах не видело. Вильгельм Малмсберийский, который выражал наиболее распространенное в обществе мнение, недвусмысленно писал в 1125 году, что, став королем, Эдуард Исповедник обрел и дар чудесного исцеления.
Во времена Вильгельма Завоевателя королевский сан был окружен ореолом мистики и благоговения. Точно неизвестно, лечил ли он сам золотуху прикосновением руки, но то, что он пытался это делать, весьма вероятно. Ведь он царствовал сразу после Эдуарда Исповедника и непосредственно перед Генрихом I, которые обладали этой чудесной способностью. Окружающие могли верить и в чудодейственную силу прикосновения Вильгельма. Известен источник, который это косвенным образом подтверждает. Приехавший в 1059 году в Англию монах аббатства Сен-Бертин Госцелин составил к 1080 году жизнеописание святой Эдит, дочери короля Эдгара, которое посвятил Ланфранку. В этом труде он, в частности, рассказывает о чудесном исцелении настоятельницы Уилтонского монастыря Эльвивы, которая избавилась от золотухи, прикоснувшись сначала к гробнице короля, а затем к своим глазам. При этом он называет золотуху "королевской болезнью". Существует версия, что уже к концу правления Вильгельма вера в возможность излечения золотухи королевским прикосновением была отражена в языке, и болезнь в народе стали называть "королевской".
Вне зависимости от того, какое отношение имел Вильгельм к чудесным исцелениям, его королевское достоинство подтверждалось множеством символичных для религиозного сознания фактов. Получение им английской короны, вне всякого сомнения, должно было рассматриваться как дар Господа. Ведь поход через Ла-Манш был поддержан церковью, а битва при Гастингсе представлялась как священный поединок, победу в котором одержал тот, на чьей стороне был Господь. Наиболее полно эту идею развил Вильгельм Пуатьеский. И если его оценку еще можно объяснить симпатией к Вильгельму, то такого автора, как Идмер, в этом никак не заподозришь, а он комментирует битву при Гастингсе практически в том же ключе. По его словам, потери нормандцев были столь велики, что никто из присутствовавших на поле брани не сомневался в их поражении, однако "вмешались высшие силы". Из этого Идмер делает вывод, что победа Вильгельма при Гастингсе была "чудом, ниспосланным Богом" и совершил его Господь, поскольку "не хотел, чтобы клятвоотступничество Гарольда осталось безнаказанным". Подобная точка зрения, безусловно, с самого начала получила одобрение и поддержку Вильгельма и его окружения. Уже в хартии, данной в 1067 году Питерсбороу, он именуется "королем Англии по воле Божьей". То, что своим королевским достоинством Вильгельм обязан прежде всего таинственному вмешательству Господа, подчеркивалось на всем протяжении его правления.
Особое значение имело то, что в 1066 году Завоеватель во время коронации был помазан на царство. Помазание подчеркивало сакральную природу королевской власти и закрепляло положение его и его потомков. Этой процедуре подвергались только короли и священники. Церемония вступления восшествия на герцогский престол Нормандии этот обряд не предусматривала. Вильгельм, пройдя через это таинство, в глазах современников стал выше любого из своих предков. Естественно, это не могло не быть замечено летописцами. Англосаксонские хронисты ограничиваются упоминанием о том, что власть Вильгельма был освящена. Однако Идмер подчеркивает, что новый король был именно помазан на царство. На это же обращает внимание и Вильгельм Пуатьеский, добавляя, что помазание было совершено прелатом безупречной репутации. Но самую точную информацию дал Вильгельм Жюмьежский. "Вильгельм, – пишет он, – был не только признан нормандскими и английскими магнатами и не только коронован королевской диадемой, но также помазан священным елеем епископами королевства". Свершив над Вильгельмом одно из священных таинств, церковь признала смену английской правящей династии.
В XI веке помазание было одним из необходимых обрядов при вступлении на престол любого нового короля. Но для Вильгельма оно имело особое значение, поскольку он не являлся прямым потомком прежде царствовавших монархов. А согласно господствовавшей тогда церковной доктрине, смена династии могла происходить только в исключительных случаях и, соответственно, это требовало специального благословения церкви. Такая установка была сформулирована еще в VIII веке во время коронации Пипина Короткого. Именно тогда папа Захарий провозгласил, что лучше, если королем будет тот, кому уже дана реальная власть, чем тот, который такой властью не обладает. Кстати, это объясняет позицию церкви по отношению к Хильдерику III и Эдгару Этелингу. Хронист Адемер из Шато объяснял переход трона Франции к Гуго Капету исключительными обстоятельствами и высшей волей, к его коронации папа Григорий VII практически дословно применил формулировку Захарии. Но в любом случае по представлениям того времени смена королевской династии могла произойти только с санкции церкви. Это условие было выполнено, когда Вильгельм Завоеватель во время коронации прошел таинство помазания.
Необходимо отметить, что смысл обряда помазания не был четко определен, что позволяло трактовать его по-разному. Можно выделить две основные точки зрения. Согласно первой, помазание – акт официального церковного подтверждения священных прав на власть над подданными. Согласно второй, помазание – источник этих прав. Помазание выделяло короля из всех прочих мирян и даже придавало ему некую сакральную силу. Но если монарх обретал особые права исключительно благодаря помазанию, он находился в определенной зависимости от клира, который, собственно, и проводил данный обряд. Дискуссия началась уже при жизни Вильгельма и завершилась известным "спором об инвеституре". Такого рода разногласия заметно осложнили отношения церковных и светских владык в Западной Европе.
В ходе спора об инвеституре представители клира, озабоченные вмешательством светских владык в дела церкви, отрицали, что помазание на царство является священным таинством, приобщившись к которому король становится пастырем своим подданным. Официальная позиция папской курии по этому вопросу была сформулирована только при папе Иннокентии III. Однако большая часть аргументов в пользу этой точки зрения были высказаны еще в XI веке так называемыми гилдебрандинскими авторами. Низведение к минимуму сакрального значения обряда помазания явно просматривается в претензиях папы Григория VII на право смещать коронованных королей. Неудивительно, что в XII веке при проведении канонической регламентации церковных таинств помазание на царство, в отличие от помазания на священный сан, в их число не вошло. Дальнейшее развитие тенденции проявилось в постоянных попытках лишить обряд сакрального смысла и свести его значение к простой формальности. Это было бесспорным свидетельством того, что в церкви все большую популярность обретали настроения, оппозиционные утверждению о том, что король являлся не только светским, но и духовным владыкой. Особенно это стало заметно в XII веке, когда они стали оказывать непосредственное влияние на политическую ситуацию в Западной Европе. Но их появление и распространение относится к более раннему периоду.
Навряд ли подобные идеи имели много сторонников в Англии времен правления короля Вильгельма. Именно нормандские теологи прославились в Европе наиболее последовательной и аргументированной защитой концепции "король-священник". Работая над своими сочинениями, они, несомненно, подразумевали состояние дел в англо-нормандском королевстве. В таком контексте вызывает особый интерес так называемый трактат нормандского "Анонима из Йорка". Сейчас практически доказано, что он был составлен в конце XI века в Руане и его автором, скорее всего, был Вильгельм Бонами, ставший с одобрения Завоевателя в 1079 году архиепископом Руанским. В этом трактате королевская власть превозносится до небес почти в буквальном смысле. Помазание (что подчеркивается особо) таинственным образом преобразует человека, поскольку этот обряд приобщает его к пастырскому служению во имя Христа, придает его личности священный характер. Более того, власть помазанника становится отражением власти самого Бога. Конечно, следует учитывать, что написан этот трактат был во время спора об инвеституре и многие его положения можно объяснить полемическим задором. Однако есть все основания полагать, что содержание трактата "Анонима из Йорка" в целом соответствовало отношению к королевской власти, которое было характерно для Англии еще до завоевания, а в период правления Эдуарда Исповедника особенно. Вполне естественно предположить, что традиционное отношение к королевской власти было перенесено и на герцога Нормандии, когда в 1066 году он стал английским королем, и чувство религиозного обожания нового монарха распространилось на обе части его владений. Известно, например, что Ланфранку однажды даже пришлось утихомиривать некоего монаха, который, увидев Вильгельма во всем великолепии королевского облачения, начал кричать: "В нем я зрю самого Бога!"
Конечно, невозможно оценить, сколь велик был вклад подобных настроений в становление власти Вильгельма, но то, что они способствовали усилению его позиций, не вызывает сомнений. Такого рода традиции должны были способствовать консолидации английского общества на начальном этапе его правления, и новый король не замедлил воспользоваться этим на практике. Добившись официального признания своего королевского статуса, он сразу же начал действовать именно как король Англии. Сохранилось множество королевских хартий, составленных вскоре после коронации. Наиболее известен акт о пожалованиях городу Лондону, однако ряд аналогичных документов касается и церковных владений. Новые земельные участки получили аббатства Вестминстер и Чертси, монастырь Святого Августина в Кентербери, епископ Уэльса Гизо и аббат гробницы Святого Эдмунда Болдуин. Не трудно заметить, что все пожалования произведены в Южной Англии, пределами которой ограничивалась власть нового короля в то время. Все документы были составлены таким образом, чтобы подчеркнуть прямую связь новой власти с Эдуардом Исповедником. Правление же Гарольда Годвинсона рассматривалось как период междуцарствия. Завоеватель подчеркивал, что он следующий после Исповедника законный монарх Англии, на полном основании и с благословения церкви унаследовавший королевские права древней англосаксонской династии.
Стремление сохранить особое отношение к королевской власти должно было отразиться на той позиции, которую занял Вильгельм в обстановке, характеризовавшейся нарастанием противоречий между светской и церковной властью. Многие его предшественники правили Англией "по милости Божьей". Большинство из них, в том числе Эдуард Исповедник, занимались проблемами, связанными с церковным управлением, и один был признан "добрым пастырем", имевшим священную власть над верующими королевства. Во время коронации 1066 года вновь молились о том, чтобы новый король-нормандец заботился и укреплял "доверенную ему церковь королевства англосаксов, служа ей надежным щитом от всех врагов видимых и невидимых". Это была декларация верности традиционной роли короля. Он становился наследником всех религиозных полномочий старой королевской династии. Причем полномочия эти могли быть распространены и за пределы его королевства, поскольку прелаты Кентербери издавна претендовали на лидирующую роль во всей "ecclesia Anglia", а этот термин подразумевал не только оба английских архиепископства – Йорк и Кентербери, но также епархии Шотландии и Уэльса. Великий король Вильгельм и великий архиепископ Ланфранк были единомышленниками в своем стремлении к объединению английской церкви. Совпадали их взгляды и на более широкий круг проблем. Им удалось найти достойный ответ набиравшим силу в Европе идеям, которые минимизировали сакральную составляющую королевской власти и требовали полной свободы церкви от вмешательства светской власти. Доказывая, что христоцентричная монархия подразумевает контроль короля над церковью во всех его владениях, они на практике сумели применить эту теологическую концепцию.
Коронация Вильгельма вызвала широкий резонанс не только в Англии, но и в Нормандии. Став монархом, Завоеватель занял самое высокое место в феодальной иерархии. Теперь даже знатнейшие нормандские магнаты не могли претендовать на равенство с ним. Более того, в результате завоевания Англии изменилась сама социальная структура герцогства, а значение верховного правителя в ней увеличилось. Коронация имела огромное значение для престижа Вильгельма. До него ни один из герцогов Нормандии не был помазанником Божьим. Ни одного из правителей Нормандии не славословили пением "Laudes Regiae". И никогда прежде герцоги Нормандии не могли быть упомянуты по имени во время канонической мессы, как это было теперь, когда Вильгельм стал королем. Он сумел поднять правящую нормандскую династию на максимально достижимую в Средние века высоту, и в глазах нормандцев это выглядело почти чудом.
Была и еще одна немаловажная причина, позволяющая считать обретение Вильгельмом королевского сана событием, значение которого выходило за рамки истории Англии и Нормандии. Дело в том, что поход в Англию был не единственной военной кампанией тех бурных десятилетий, которая получила благословение церкви. Идею священной войны нормандцы с успехом использовали и в ряде других случаев. В 1062–1063 годах папа Александр II благословил нормандских рыцарей на участие в войне в Сицилии и вручил им свое знамя. В 1064 году нормандцы отличились в крестовом походе на Барбастро. В 1066 году уже сам Вильгельм сражался в Суссексе под папским знаменем и со священной реликвией на шее. А в 1068 году, как сообщает Вильгельм Пуатьеский, нормандские рыцари Россель Бельюльский и Роже Криспин сражались в рядах воинов Восточной Римской империи против турок. В 1070 году под Виндзором Вильгельм вновь напомнил своим воинам о религиозном характере их миссии, а год спустя император пригласил нормандских рыцарей в священный поход. В 1072 году, когда Вильгельм проводил военную операцию в Шотландии, нормандец Роже, сын Танкреда, выбил сарацин из Палермо. И хотя Роже руководствовался не только религиозными мотивами, освобождение нормандцами Сицилии явилось одной из важнейших побед, одержанных в XI веке христианами над мусульманами. Все это были события очень близкие по времени и по духу, и совершены они были людьми, которые доводились друг другу братьями и кузенами. Этих нормандцев, связанных кровным родством, побуждали к действию одни и те же общественные и военные цели. Теперь они могли чувствовать себя победителями. Их успехи, достигнутые в своеобразных Крестовых походах в разные земли, как бы получали официальное признание – герцог Нормандии стал помазанным на царство монархом.
Дополнительные сведения о том, насколько сильно эти установки влияли на сознание, можно получить из религиозных и литературных произведений того времени. Завоевание Англии стало одним из тех поразивших воображение современников событий, которые вдохновили автора или авторов знаменитой "Песни о Роланде", написанной, скорее всего, в конце XI века, во всяком случае не позже 1124 года. Это произведение пронизано идеями священной войны и богоизбранности монарха, который является не только светским владыкой, но и пастырем. Конечно же в ней представлен не реальный монарх Карл Великий, а собирательный образ короля. Это человек сверхъестественного возраста и сверхъестественной святости. В сновидениях ему является архангел Гавриил, а во время битвы его сопровождают ангелы. И он, безусловно, не только король, но и священник. Он дает пастырские благословения, подписывается крестом. Он даже отпускает грехи, что вправе делать только обладатель церковного сана. Весьма вероятно, что ранние варианты "Песни о Роланде" были сочинены под непосредственным влиянием нормандских Крестовых походов. Но если это и не так, их авторы были приверженцами идеи священной войны, которую нормандцы стали воплощать одними из первых, и концепции христоцентричной монархии, которую пытался претворить в жизнь Вильгельм Завоеватель. Это должно было воздействовать на современников. Исследователей более позднего времени поражало, насколько созвучны по смыслу тексты "Песни о Роланде" и трактата "Руанского (или Йоркского) Анонима", явно написанного нормандцем. Взгляды авторов этих произведений на природу и сущность королевской власти совершенно идентичны.
О том, что подобные идеи переносились непосредственно на Вильгельма, свидетельствуют изменения в литании "Laudes Regiae", которая, возможно, уже пелась на его коронации и наверняка – во время торжественных богослужений, где он присутствовал в полном королевском облачении. Достоверно известно, что к 1068 году в нее входила просьба к Богу "даровать долгую жизнь и благоденствие всем лордам Англии и всему христианскому воинству". Молитва за "христианское воинство" полностью совпадает с той, что приведена в раннем тексте "Песни о Роланде". Поэтому вероятно, что само словосочетание было занесено в Англию нормандцами. То, что их появление в литании связано с событиями 1066 года, косвенно подтверждается и дальнейшей историей "Laudes Regiae" в Англии. Эта литания пелась в честь английского короля, как минимум, до начала XIII века, однако уже в середине XII века фраза "всему христианскому воинству" была заменена на "всему английскому воинству". Таким образом, отношение к нормандскому походу в Англию как к Крестовому было признано не совсем каноническим, однако это лишь подчеркивает, насколько во времена Вильгельма было сильным ощущение, что он являлся именно таковым.
Новый ракурс позволяет нам взглянуть на коронацию Вильгельма как на событие, оказавшее влияние не только на Нормандию, но и на нормандский мир в целом. К концу XI века нормандский мир не был фантомом, а имел вполне конкретное наполнение. Он существовал и был един, как никогда. Нормандские прелаты, такие, как Жофрей Котанский или Одо Байеский, получали пожертвования от своих родственников из Италии и строили на эти средства великолепные соборы на родине. Нормандский вариант "Laudes Regiae", с которым англичане познакомились после 1066 года, дошел до Апулии и стал впоследствии основой литаний, произносившихся в монастырях Сицилии. Не случайно Руан вскоре стал рассматриваться некоторыми как столица новой империи – второй Рим. Ведь оттуда, указывали сторонники этой точки зрения, вышли те нормандцы, которые покорили так много земель. Эта точка зрения была сформулирована к середине XII века, но зародилась она гораздо раньше. Хронисты утверждают, что Завоеватель "черпал мужество в подвигах Роберта Гвискара", и подчеркивают, что воины, пришедшие с ним в Англию, принадлежали к тому же народу, который стал хозяином Апулии, покорил Сицилию, сражался у Константинополя и наводил ужас на мусульман в подходах к "Вавилону". Нормандский мир тогда был реальностью. Его представители гордились своей христианской миссией и силой своего оружия. К 1072 году их влияние ощущалось повсюду – от Абернети до Сиракуз, от Барбастро до Византии, от Британии до Таврии. В этом рассеянном на огромном пространстве, но скрепленном множеством невидимых связей сообществе Вильгельм Завоеватель играл специфическую роль. Он был единственным нормандцем, носившим титул rex и правившим "милостью Божьей". Он имел право требовать уважительного отношения к себе, и его авторитет в нормандском мире был непререкаем.
Это объясняет, почему коронация была так важна и для Нормандии, и для всего нормандского мира. Вильгельм получил возможность, опираясь на английские традиции, претендовать на роль основателя нового "христоцентричного" королевства. Борьба за единство государства, таким образом, становилась понятной для жителей обеих его частей. От английских подданных он, как законный наследник их древних королей, мог требовать лояльности. Для нормандцев он был герцогом, сумевшим возвыситься до королевского престола и тем самым возвысить их родину.
Сам термин "англо-нормандское королевство" обозначает государство, включающее в себя территории, расположенные по обе стороны Ла-Манша, которые с 1066-го по 1087 год были объединены под властью короля Вильгельма. Это определение верно. Но, пользуясь им, не следует забывать об определенной специфике данного государственного образования. В глазах своих английских подданных Вильгельм был прежде всего королем англичан. Нормандцы как до, так и после 1066 года считали его своим герцогом. В официальных документах периода 1066-1087 годов использовались оба титула. Правда, во всех хартиях Вильгельма сначала называли королем, а затем герцогом, но то, что обязательно вписывались оба титула, говорит о наличии веских причин для этого. Судя по всему, это было связано с политическими проблемами, которые заявили о себе сразу после смерти Вильгельма, когда королевство распалось. Только через девятнадцать лет одному из сыновей Завоевателя удалось вновь объединить его под своей властью.
Тем не менее, королевство было реальным государством с единой внутренней и внешней политикой. Герцог Вильгельм II Нормандский одновременно являлся и королем Англии Вильгельмом I. Герцогство, соответственно, находилось под властью короля, и его позиции в Нормандии были не менее сильны, чем в Англии. Его дворы в обеих частях королевства состояли практически из одних и тех же лиц. Его королевская власть была освящена церковью, и он принимал активное участие как в английских, так нормандских церковных соборах. Правящая прослойка королевства была объединена общностью целей и родственными связями. Король являлся единовластным правителем, который опирался на состоящий в основном из нормандских аристократов административный аппарат, полностью контролировавший обе части государства. Нормандия и Англия в этот период самым непосредственным образом влияли друг на друга, и происходящими переменами обе страны были обязаны герцогу, который стал королем и использовал это для новых свершений. Коронация Вильгельма в 1066 году предопределила специфические черты государства, которым он правил, и оказала непосредственное влияние на многие события последующей истории. |
|
