|
Женщина во времена викингов пользовалась особым уважением и обладала особыми правами. Вряд ли можно говорить о некоей феминизации общества древних скандинавов, хотя многие современные "гендерные" исследователи говорят, что знаменитая скандинавская независимость женщин уходит корнями как раз в эпоху викингов.
Правильность поведения и красота женщины были для викингов особенно приятны, если соединялись со здравым умом, с чувством собственного достоинства и твердым духом. Скандинавы верили, что у мужественных женщин будут такие же дети. Знаменитый конунг Рагнар Лодброг говорил: "Я выбрал для своих сыновей такую мать, которая передала им свое бесстрашие". Во многом внимание мужчин к таким неженским качествам матерей своих будущих детей объяснялось тем, что жители Севера надолго покидали свои усадьбы, отправляясь в дальние походы, и воспитывать будущих воинов приходилось женщинам.
Но и девушки внимательно выбирали себе женихов. Для них было важно, чтобы будущий муж проявил себя на поле брани, доказал свою храбрость и честность в бою. Причем молодость часто считалась недостатком жениха. Так, в одной саге норвежская королева Ингибьёрг, делая выбор между двумя претендентами на свою руку, отдает предпочтение пожилому конунгу Геттрику и отказывает красивому и молодому конунгу Олаву. Она сравнивает их с двумя деревьями: одно уже дало прекрасные плоды, а другое едва выпустило весенние листочки. "Глупо, – прибавляет она, – выбирать неясное будущее". Рёгнвальд ярл, склоняя Ингигерд, дочь Олава Шётконунга, выйти замуж за норвежского конунга Олава Толстого (Святого), много рассказывал ей про его подвиги и славу и о том, как за одно утро он взял в плен пятерых конунгов, "лишил их власти и присвоил их владения".
Остававшиеся дома и никогда не ходившие в военные походы мужчины, будучи даже богатыми и красивыми, никогда не пользовались у знатных и гордых девиц успехом.
Необходимым условием брака было равенство брачующихся сторон. Астрид, сестра конунга Олава сына Трюггви, хотела подождать еще несколько лет другого брака, но не выходить за человека без "почетного звания".
Точно так же отвечала жениху Рагнхильд, дочь конунга Магнуса Великого, когда дядя, конунг Харальд Суровый, обручил ее с Хаконом сыном Ивара. "Часто приходится мне чувствовать, что нет больше на свете моего отца, конунга Магнуса! – сказала она. – Особенно же чувствую я это теперь, когда сделал мне предложение простой бонд, хоть и хорош он собой и искусен во всем. Будь жив конунг Магнус, не отдал бы он меня за меньшего по званию человека, чем конунг! Так что трудно ожидать, что пожелаю я выйти замуж за человека невысокого рода".
Когда же оба жениха, о которых мы рассказали выше, получили отказ, они поняли, что есть единственный способ жениться на гордячках – стать ярлами. И если Олав Толстый сам даровал будущему родичу высокое звание, принудив Астрид пойти за него замуж, то Хакон получил от конунга Харальда Сурового отказ, ибо в стране был уже один ярл, и уплыл в Данию, где стал "ведать защитой страны от викингов". Он прославился в боях и через некоторое время вернулся в Норвегию. В то время умер старый ярл, и конунг Харальд даровал Хакону звание ярла и выдал за него замуж Рагнхильд, ибо теперь Хакон стал обладать и высоким званием, и воинской славой.
Итак, равенство положения, воинская доблесть и высокое звание были желательными, если не необходимыми, условиями брака. Разница же в положении могла стать причиной развода. Прежде всего таким поводом стремились воспользоваться мужчины знатного рода. В сагах есть много примеров, когда конунг или ярл, влюбившись в знатную женщину, решал развестись со своей женой, не столь высокого происхождения. Очень часто именно происхождение было основной причиной окончательного решения. Так, в сагах рассказывается, что конунг Рагнар Лодброг хотел развестись с Кракой, дочерью норвежского бонда, чтобы жениться на Ингибьёрге, дочери шведского конунга, но, когда Крака открыла ему, что она дочь славного героя, Сигурда Победителя Дракона, и настоящее имя ее Аслауг, Лодброг оставил ее у себя и не поминал больше об Ингибьёрге.
Девушки, имевшие отца и братьев, не могли решить свою судьбу сами. Порядочная дочь всегда предоставляла отцу и старшему брату право выбора себе мужа.
Однако редко когда родичи неволили девиц и в большинстве случаев старались прислушиваться к их мнению. Хозяином в доме и старшим в семье всегда был отец. Его слушались не только дочери, но и сыновья, какими бы знатными воинами они ни были.
Независимыми были только вдовы, не имевшие отцов, и девушки-сироты. Они имели право собственного согласия на брак, и, в соответствии с законами, сын не мог выдавать мать замуж против ее воли. Но даже вторичные браки вдовых дочерей, воротившихся в отеческий дом, если отец их был еще жив, зависели исключительно от него.
Только отец мог выдавать дочь замуж. После его смерти, если у него были наследники, это право переходило к его шестнадцатилетнему сыну, который выдавал замуж также и сестер. Только за неимением сына мать имела право выбирать дочери мужа.
Впрочем, если двадцатилетняя девушка два раза напрасно просила позволения своего опекуна выйти замуж, то могла сама обручиться с третьим женихом, посоветовавшись наперед с кем-нибудь из родных, прилично ли для нее это супружество.
Когда же отцы (или опекуны) принуждали своих дочерей, то ничего хорошего из этого не выходило. Об одном таком случае рассказывается в "Саге о Ньяле". У исландца Хаскульда была дочь Халльгерд Длинноногая. Она отличалась красотой и учтивостью, но нрава была тяжелого и вспыльчивого. Хаскульд не спросил согласия дочери на брак, потому что побыстрее хотел выдать ее замуж за богача Торвальда. Гордая Халльгерд возмутилась, ибо почувствовала себя "выданной за первого встречного". Однако отец был неумолим. Он сказал Халльгерд: "Я не буду менять из-за тебя и твоего глупого честолюбия свои планы. Я решаю, а не ты, раз нет между нами согласия". Халльгерд смирилась и вышла замуж за Торвальда. Однако счастья этот брак новобрачному не принес. Не прошло и полгода, как она смогла сделать так, что Торвальд был убит ее воспитателем.
Жених должен был обратиться к отцу невесты и передать ему предложение. Отправляясь свататься, жених одевался в свое лучшее платье. Свататься никогда не ездили в одиночестве, а только с отцом или ближайшим родственником.
Когда предложение было сделано и принято благосклонно, начинали договариваться о брачных условиях. Жених объявлял, сколько имения назначает будущей жене: это называлось "женским даром". Также он назначал "дружеский дар" (выкуп за жену) будущему тестю, а отец невесты, со своей стороны, выделял дочери приданое, которое было ей вознаграждением за потерю прав на отцовское наследство. Дары и приданое давались золотом, серебром, рабами, домашней утварью и скотом. Усадьба никогда не делилась, и дочери никогда не давался ее "кусок". Делалось это для сохранения в целости и сохранности земельного участка семьи.
"Женский дар" и приданое считались собственностью жены. В случае смерти мужа или развода с ним она была единственной и полноправной хозяйкой этого своего движимого имущества. После смерти женщины дары переходили в собственность мужа и детей, а если женщина умирала бездетной, то ее ближайшим родственникам.
Такой свадебный договор, который назывался "покупкой невесты", аналог современного брачного контракта, по своей сути был настоящей торговой сделкой, потому что по его условиям дочь семейства поступала в собственность мужа. Договор заключался только в присутствии родных с обеих сторон.
После заключения договора переходили к обряду обручения, во время которого соединяли руки жениха и невесты. Знаком совершения помолвки был молот Тора, который клался на колени сидящей невесты, чью голову закрывали покрывалом.
Именно обряд обручения позволил Тору в одной из песен "Старшей Эдды" вернуть себе похищенный великаном Трюмом молот Мьёлльнир. Великан спрятал молот в глубинах земли и соглашался вернуть его только в обмен на красавицу Фрейю, которую он хотел взять себе в жены.
Собрались на совет все великие асы,
И богини все также пришли на совет.
Сообща совещались могучие боги,
Как оружие Тора обратно достать?
Хеймдалль молвил слово, из асов белейший,
Он грядущее ведал, подобно ванам:
"Пусть Тор под покровом предстанет брачным,
Ожерельем Брисингов25 шею украсит.
У пояса пусть ключи забренчат,
И с колен ниспадает женское платье.
Пусть ценных камней на груди будет много,
И невесты убор на голове у него".
Тор возразил, из асов сильнейший:
"Бабою будут звать меня боги,
Если в женское платье я наряжусь!"
Молвил слово Локи, Лаувейи сын:
"Полно Тор, перестань! Не болтай ты пустого!
Скоро йотуны наши края завоюют,
Если Мьёлльнира мы возвратить не сумеем!"
И украсили Тора покровом брачным
И Брисингов ожерельем широким.
У пояса связка ключей забренчала,
Складки женской одежды с колен ниспадали.
На груди засверкали блестящие камни,
И невесты убор на главе его был.
И молвил Локи, Лаувейи сын:
"Наряжусь я служанкой, тебя провожу я,
Вдвоем мы отправимся к йотунам в край".
Привели из ограды козлов круторогих26,
В колесницы впрягли их для быстрого бега.
Рушились горы, земля загоралась,
Ярый Громовник в Ётунхейм ехал.
И воскликнул Трюм, исполинов властитель:
"Собирайтесь вы, турсы, и скамьи готовьте!
Асы прислали мне Фрейю в невесты,
Ньорда дочь из Ноатуна.
Черных волов мне во двор здесь приводят,
Коров златорогих, Трюму на радость.
Богат серебром я, богат ожерельями,
Лишь Фрейи одной мне еще не хватало".
Вечер настал, пировали турсы,
Брагою щедро гостей угощали.
Быка съел муж Сив27 и восемь лососей,
И сласти все, что для жен припасли.
И выпил Громовник три бочки меда.
Вымолвил Трюм, исполинов властитель:
"Кто в жизни видел столь прожорливых жен?
Не видел я век, чтоб невеста так ела
И меду так много умела бы выпить!"
Сидела при Фрейе служанка разумная,
И турсу служанка ответила живо:
"Целых восемь ведь дней Фрейя вовсе не ела –
Так страстно стремилась в край Трюма она!"
К невесте подвинулся Трюм – целоваться,
Но, раздвинув покров, отпрянул он в страхе:
"С чего горят очи Фрейи так грозно?
Кажется, словно в них пламя пылает!"
Сидела при Фрейе служанка разумная,
И турсу служанка ответила живо:
"Целых восемь ночей Фрейя глаз не смыкала –
Так страстно стремилась в край Трюма она!"
Явилась тут у Трюма сестра престарелая
И требовать стала от Фрейи дары:
"С своих рук подари ты запястья мне красные,
Ими заслужишь ты милость золовки,
Милость золовки и ласку ее".
Вымолвил Трюм, исполинов властитель:
"Пусть Мьёлльнир скорей принесут для обряда,
Положим его на колени невесте –
Во имя Вар28 освятит наш союз".
Сердце у Тора в груди засмеялось,
Как только увидел Громовник свой молот.
И прежде всех умертвил он Трюма,
Потом и гостей всех, родичей йотуна.
Убил и старуху он, Трюма сестру,
Что выпросила у невесты запястья.
Смерть вместо золота старой досталась,
Вместо подарка – удар молотка.
Так добыл Громовник свой молот обратно29.
Брак, совершенный без помолвки, назывался поспешным и слабым и считался незаконным. Всякая законная жена должна быть, по старинному выражению, куплена дарами, или, по словам вестготского закона, даром и словом, то есть быть выданной замуж с согласия отца и совета родных по предварительному соглашению. Она называлась брачной и законной женой, а дети ее становились законнорожденными и имели преимущественное право на усадьбу и имущество отца.
Девушка, вышедшая замуж без обряда, сманенная, похищенная или военнопленная, считалась наложницей, каким бы ни было ее происхождение, и дети, прижитые в таком браке, назывались незаконнорожденными. Когда ярл Рёгнвальд уехал в Норвегию вместе с Астрид, дочерью Улофа Шётконунга, и без ведома отца обручил ее с Олавом Толстым, Улоф Шётконунг так и не признал этот брак законным и говорил, что ярл отдал его дочь "толстяку в наложницы".
Добрачные отношения с девицами не приветствовались. Так, конунг Харальд Прекрасноволосый, воспылав страстью к красивой дочери финна Сваей, пожелал в первую же ночь после знакомства возлечь с ней. Отец строго ответил королю, что тот может получить его дочь только после обмена брачными клятвами. Нарушение этого правила считалось тяжелой обидой не только невесте, но и всем ее родичам.
Если же во время путешествия сопровождавшему жену друга или чужую невесту викингу приходилось спать с ней на одной кровати, то древний обычай требовал, чтобы они клали между собой меч или доску. Яркий пример такого правила мы находим в "Песне о Сигурде Победителе Дракона" в "Старшей Эдде". Сигурд, чтобы помочь другу жениться на воинственной Брюнхильд, принимает его обличье, на своем волшебном коне преодолевает огненную стену, окружающую жилище невесты, и проводит у Брюнхильд восемь ночей, но ночью на ложе между ними всегда лежал его обнаженный меч, выкованный карликом Регином. Этот же обычай мы находим и во время рыцарства. Так, обнаженный меч лежал на ложе между Тристаном и Изольдой. Историки считают, что средневековый культ Прекрасной Дамы и система рыцарского отношения к женщине возникли под влиянием христианства и прежде всего поклонения Деве Марии – именно из германских обычаев в области брака и семьи. Эти обычаи нашли у скандинавов эпохи викингов наибольшее и полное развитие.
Отец заботился о чести жены, сестры и дочери точно также, как о своей собственной. Девичья честь и целомудрие были не только "лучшим украшением" девушки, но и непременным условием уважения со стороны сограждан и возможности хорошо и удачно выйти замуж.
Даже такой знак внимания со стороны кавалера, как легкий поцелуй, мог быть достаточным основанием, чтобы отец девушки потребовал, в соответствии с законами того времени, взимания с шутника большого штрафа – и это при условии, что поцелуй произошел по взаимному согласию "сторон". Если же поцелуй был сорван юношей против желания девицы, то меры наказания ужесточались. И виновника могли приговорить даже к изгнанию с родины.
В древнешведском законе написано: "Если возьмешь женщину за руку, плати полмарки в случае жалобы ее, если возьмешь за руку – восемь марок, если за плечо – пять, за грудь – целый эйрир". Вот так скандинавы блюли честь своих сестер и дочерей. В законах были прописаны даже наказания за порванное платье или сорванную с головы повязку!
Древние законы Швеции называют падшую девушку женщиной, зависящей от милосердия отца и матери. Родители могли поступить с ней так, как считали нужным: или прощали ее, или лишали прав честной дочери.
В Скандинавии ранние браки не были в обыкновении. Конечно, случалось, что замуж выходили и пятнадцатилетние девушки, однако такие случаи были очень редки. Как мы уже говорили выше, девушки во времена викингов отличались гордостью и разумностью и предпочитали подождать хорошего жениха, даже если ждать приходилось долго. Как правило, замуж выходили не ранее двадцатилетнего возраста, а женились после достижения двадцати пяти, а чаще всего тридцати лет.
Случалось, что брак откладывался на долгие годы. Время отсрочки определялось при обручении: обыкновенно свадьбу откладывали на три года, в тех случаях, если невеста была очень молода или жених отправлялся в важное путешествие или морской поход. В таком случае девушка считалась названой женой.
Если жених не являлся по истечении оговоренного срока, невеста могла выйти за другого. Однако случалось, что жених задерживался долее определенного времени, невеста выходила замуж, и тут нежданно-негаданно являлся нареченный муж. Смыть оскорбление в таком случае могли либо кровью, либо выплатой виры. Особенно тяжелым оскорбление было, если нареченная жена выходила замуж за другого жениха до окончания отсрочки. В таком случае молодого мужа ждала смерть, если только ему самому не удавалось первому убить нареченного мужа.
Однако за девушкой все-таки оставляли право изменить свое решение. В одном шведском законе позднейшего времени говорится, что если "чувство женщины переменится" после законного обручения, то она обязана возвратить обручальные дары и заплатить 3 марки виры и, сверх того, для восстановления доброго имени жениха должна подтвердить в присутствии двенадцати мужчин, что "она не знает никакого порока или недостатка за женихом и его родней и не знала того во время его сватовства и обручения". Тот же закон имел силу и при нарушении обещания со стороны жениха, но в этом случае дары невесте назад не возвращались. Если законно обрученная невеста три раза в течение года отказывалась выходить замуж за своего жениха, то он собирал родных и брал ее силой, где бы ни нашел, но она считалась законно взятой, а не похищенной.
В те времена, когда похищение девиц и чужих невест принадлежало к числу великих подвигов, поездка обрученной невесты в дом жениха нередко становилась опасной. Поэтому жених обыкновенно посылал за ней вооруженную дружину друзей и родичей. Они должны были взять девушку под свою защиту и отвезти к супругу. Такая дружина называлась дружиной невесты. Возглавлял ее дружка. Когда дружина невесты прибывала в дом ее отца, то первым делом требовала от хозяина гарантий мира и безопасности. После полученных гарантий приехавшие посланцы жениха отдавали хозяину усадьбы оружие и седла, которые запирались в особом помещении. Дружка вместо жениха принимал приданое невесты. После нескольких дней пиршеств дружина невесты вместе с ней, ее отцом и близкими родными ехала в дом жениха, где и справлялась свадьба. Вечером невеста торжественно провожалась на брачное ложе. На другой день, в вознаграждение за девственность, жених делал ей подарок, называвшийся утренний дар.
С этого утра невеста становилась законной женой и хозяйкой усадьбы. Ей передавалась связка ключей от всех строений. Связка всегда находилась у хозяйки, и только она, полновластная правительница в усадьбе, решала все хозяйственные вопросы: в ее ведении были заготовка провианта и приготовление еды, стирка и уборка, починка платья, тканье и вязание. Именно она отдавала приказы служанкам, работникам и рабам.
В древнескандинавском языке были специальные слова, которыми обозначались права и обязанности хозяйки усадьбы: это "заведывание" ключами и домом, или внутреннее управление усадьбой. Существовал еще и особый правовой термин – внешнее управление домом. Но это уже было обязанностью хозяина.
Именно мужчина, хозяин усадьбы, решал вопросы покупок и продаж чего бы то ни было, поездок к родным и на тинги, вопросы замужества дочерей и женитьбы сыновей. Поскольку родовые связи были очень сильны в те далекие времена, то женщина всегда стремилась поддерживать связь со своими родичами и очень часто в спорных вопросах принимала сторону отца и братьев. Поэтому муж старался не особенно часто отпускать жену к отцу. Кроме того, жена без спроса не могла оставаться у своих родных более назначенного мужем срока.
Муж мог наказывать жену так, как хотел. Однако он рисковал, в случае нанесения жене тяжелого оскорбления, столкнуться с ее родичами, у которых было законное право вмешиваться в ее жизнь в случае необходимости. Если у жены были на то серьезные основания, она могла обратиться за помощью к отцу или старшему брату и всегда получала ее. Неверного мужа или мужа, избившего жену, в лучшем случае могли призвать к ответу на тинге, а в худшем – убить.
С женщинами находили постыдным не только драться, но и даже браниться. Оправданием "колотушек" могло служить только беспутство жены.
Женщины во времена викингов умели бороться за свои права и не боялись показаться смешными или нелепыми в глазах окружающих. Так, в "Саге о Ньяле" рассказывается об Унн дочери Мёрда, которая не боялась признаться отцу (а впоследствии вынести дело о разводе на всеобщее обсуждение) в том, что ее муж "не может быть ей мужем, и нет ей от него никакого прока, как от мужчины, хотя во всем прочем он не отличается от других".
Женщины викингов были не только хранительницами очага, но также древних обычаев и традиций, а часто и семейной чести. В сагах есть великое множество примеров, когда именно женщины подстрекали своих мужей отомстить за поруганную честь рода кровью и не брать виру – презренный металл.
Женщины, в случае необходимости, готовы были сами возглавить дружину и вмешаться в "боевые действия", принимая самые неожиданные решения.
Так, в "Саге о Греттире" рассказывается, что однажды хозяева хуторов в Исландии, которые ограбил Греттир, схватили его и решили повесить. Проезжавшая мимо Торбьёрг, хозяйка с Озерного Фьорда, была, как говорит сага, "женщиной недюжинной и большой мудрости". Она решила вмешаться в творившееся, по ее мнению, бесчинство, ибо негоже было "людишкам" без особого рода вешать такого знатного человека, как Греттир, хоть и была бы ему такая казнь "по заслугам". Однако отпустить просто так Греттира она не захотела, а потому потребовала от него клятвы "не бесчинствовать более на Ледовом Фьорде" и "не мстить никому из тех, кто участвовал в нападении" на него. Когда Греттир дал ей такую клятву, тогда Торбьёрг освободила его и пригласила погостить у нее в усадьбе до приезда мужа. Это, как говорит сага, "очень прославило ее по всей округе". Но подобный поступок вовсе не обрадовал ее мужа Вермунда – и он потребовал от жены объяснений. "Я сделала так потому, что было у меня на то много причин, – отвечала ему Торбьёрг. – И первое, что тебе будет больше почета, раз у тебя жена на такое отважилась. Кроме того, Хрефна, родственница Греттира, того бы хотела, чтобы я не допустила убить его. А третье, что и сам он великий герой во многом". Вермунд остался доволен объяснением жены и отвечал ей: "Всем ты мудрая женщина, и прими от меня благодарность".
Женщина пользовалась многими правами в обществе. Она могла унаследовать права вождя общины и при этом могла оставить себе "должность" жреца местного храма. Так, в одной из саг рассказывается о женщине по имени Стейнвёр, которая была жрицей в храме и содержала его на собственные пожертвования и пожертвования прихожан.
Женщина могла владеть собственностью и управлять ею. Она могла наследовать землю не только после смерти мужа, но и после смерти детей, у которых не было иных близких наследников. В некоторых областях Скандинавии дочь могла претендовать на наследство родителей наряду с сыновьями. А мужчина мог считаться законным отпрыском королевского рода и претендовать на престол, если королевские предки были у него в роду только по материнской линии.
С женами викинги не только предпочитали не ссориться, но случалось и так, что были среди них "подкаблучники". В "Саге об Олаве Святом" рассказывается о Торберге сыне Арни, который согласился спрятать в своей усадьбе исландца Стейна сына Скафти против собственной воли, поскольку исландец был объявлен вне закона конунгом Олавом. Однако Торбергу пришлось укрывать преступника только потому, что так захотела его жена Рагнхильд, пригрозив, что если уедет Стейн, с ним уедет и она, и ее сын Эйстейн Тетерев. Укрывательство исландца было поставлено Торбергу в вину не только посторонними людьми, но и ближайшими родичами. А его брат Финн сказал, что "плохо, когда верховодит женщина и когда жена заставляет нарушать верность своему конунгу".
Жены древних скандинавов, как уже стало понятно, отличались суровым характером. Но они умели и любить – любить "до гробовой доски".
Уже стал хрестоматийным пример из "Саги о Ньяле" о верности жены Ньяля Бергторы. Когда сыновей Ньяля пришли сжечь в доме их недруги, то, в соответствии с кодексом чести викингов, самому Ньялю, уже очень пожилому человеку, и его жене было предложено покинуть дом, потому что "могли они погибнуть в огне безвинные". Но Ньяль отказался, потому что, по его словам, был "человеком старым и едва ли смог бы когда-нибудь отомстить за своих сыновей, а жить с позором не хотел". Бергтора же просто сказала, что "была отдана Ньялю молодой и пообещала ему, что будет у них одна судьба", и предпочла сгореть заживо в доме с мужем и своими детьми и внуками.
Не чужда была женщинам тех далеких времен и ревность. Все в той же "Саге о Ньяле", которую считают одной из самых известных, рассказывается об исландце по имени Хрут. Он зимовал со своим кораблем в Норвегии у конунга Харальда Серая Шкура и стал жить с матерью конунга Гуннхильд, которая была известна своим умением колдовать. Когда же Хрут собрался вернуться в Исландию и жениться там, это вызвало у Гуннхильд вспышку ревности, и на прощание она обняла Хрута и подарила ему золотое обручье, сказав: "Если моя власть над тобой так велика, как я думаю, то ты не будешь иметь утехи в Исландии с девушкой, которая у тебя на уме. А с другими женщинами ты добьешься, чего хочешь". Так оно и вышло. Хрут не смог жить с женой. "Когда он приходит ко мне, – жаловалась она, – плоть его так велика, что он не может иметь утехи со мной, и, хотя мы оба всячески стараемся, ничего не получается". В результате они развелись. Надо сказать, что колдовство Гуннхильд было направленным, а месть необыкновенно изощренной: с другими женщинами, кроме жены, у Хрута все получалось.
Не менее сильной бывала и любовь мужчин. В "Саге о Гуннлауге Змеином Языке" приводится рассказ о великой любви Гуннлауга и Хельги, которая была обманом выдана замуж за Хравна, который любил ее не меньше Гуннлауга. Он даже пошел на бесчестный поступок и поступил низко, исподтишка нанеся ему смертельную рану лишь потому, что не мог "уступить ему Хельгу Красавицу". После смерти Гуннлауга и Хравна Хельга была отдана отцом замуж за Торкеля, человека богатого и достойного, кроме того, хорошего скальда. Он также очень любил ее и, когда Хельга умерла у него на руках, бросив последний взгляд на подаренный Гуннлаугом плащ, сочинил такую вису:
Умерла сегодня
Добрая жена моя.
На руках у мужа
Богу жизнь вручила.
Без нее в живых мне
Тяжело остаться30.
В обществе того времени, как мы уже говорили выше, были разрешены и разводы. Поводом для развода могло быть как недовольство мужа женой, так и наоборот. Однако причины для развода должны были приводиться сторонами очень серьезные.
Если муж отсылал жену домой к ее родным без объяснения причин, то он наносил им смертельную обиду и, кроме того, должен был вернуть приданое жены и обручальные дары, а также все сделанные любым человеком и им самим жене подарки во время брака.
О расторжении брака надо было объявить в присутствии свидетелей у супружеской кровати, потом у главных дверей дома и, наконец, на тинге.
Жена не могла взять с собой при разводе имущество, если совершила преступление или заслужила гнев мужа – например прелюбодеянием. Замужняя женщина, уличенная в этом преступлении, немедленно теряла все свои права и изгонялась из дома в том, в чем была. По предписанию одного закона того времени, "муж должен привести неверную жену к порогу, сорвать с нее плащ и, отрезав у ней половину одежд сзади, вытолкнуть за дверь".
Жены также могли требовать развода. Однако если они покидали дом мужа без достаточной причины, то не могли требовать вернуть им приданое и дары. Мужья могли принудить таких жен вернуться.
В одной саге рассказывается, как Хельги, дочь исландца Торадда, в отсутствие мужа Торгильса ушла от него к отцу, так как ей не нравилось жить с мужем, который был намного старше ее. Когда Торгильс вернулся домой и узнал об отъезде жены, он вооружился и поспешно отправился в усадьбу тестя. Он вошел в дом в полном вооружении и, не говоря ни слова, взял Хельги за руку и увел с собой. Скафти, брат Хельги, хотел было со своими людьми гнаться за ним, как за похитителем сестры, но Торадд сказал ему: "Торгильс взял ему принадлежащее, и потому я запрещаю его преследовать". И Торгильс удержал жену у себя силой. Однажды, когда они сидели на дворе, по двору петух гонялся за курицей и бил ее. Курица отчаянно кудахтала. "Видишь ли эту картинку?" – спросил Торгильс Хельги. "Что ж это значит?" – спросила она. "То же самое может случиться с тобой", – отвечал Торгильс. Тут уж пришлось Хельги умерить свою гордыню, и с тех пор они жили хорошо друг с другом.
Но если муж отказывал жене в необходимом, не заботился о ней и детях, дурно обходился с ней, обижал ее родных или из трусости не хотел помочь им защититься от врагов или исполнить долг чести, то жена имела законные причины искать развода с таким мужем.
В сагах есть много примеров, когда жены разводились с мужьями или угрожали возвратить им ключи, если они не помогали их родным в беде или не защищали честь рода. Бездействие, трусость и невыполнение клятвы почитались ужасным грехом и очень веской причиной для развода.
В "Саге о Хёрде и островитянах" есть рассказ об исландке Торбьёрг, объявившей на тинге, что она погубит всякого, кто убьет ее брата, Хёрда, хотя ее муж, Индриди, принадлежал к числу злейших его врагов.
Хёрд не отличался мягкостью характера и особой добротой к сестре. Он даже хотел сжечь усадьбу Индриди и его самого. Он предложил сестре покинуть дом, но она отказалась, сказав, что навсегда останется с мужем. Когда же островитяне и Хёрд притащили к дому вязанки дров, Индриди и его людям, благодаря вещему сну Торбьёрг и заранее подведенному к дому ручью, удалось погасить огонь. Но Хёрд и тут не успокоился и вместе с другими отвел от дома ручей. Его сестру и ее мужа спасло лишь прибытие подмоги. Однако Торбьёрг по-прежнему продолжала защищать брата и объявила во всеуслышание, что будет за него мстить.
Хёрд вскоре убит был Торстейном Золотая Пуговица. Индриди, который тоже участвовал в той битве, вернулся домой и в присутствии свидетелей рассказал о смерти зятя жене. Торбьёрг узнала, что брата ее убили ударом в спину, когда он был безоружен. Вечером, когда супруги отправились спать, Торбьёрг попыталась зарезать в постели мужа, но тому удалось перехватить нож и при этом сильно поранить руку. Индриди спросил жену, что надо сделать, чтобы она простила его. Торбьёрг потребовала у него головы Торстейна, в противном случае угрожая разводом. На другой день Индриди убил его и принес голову жене. Но Торбьёрг согласилась помириться с мужем и быть ему всегда верной женой еще при одном условии: она пожелала взять к себе в дом жену и детей убитого брата. Муж позволил это, и все хвалили поступок Торбьёрг, говоря, что она честная женщина.
Кроме того, разводиться "без проблем" жёны могли еще и в случае, если супруг обнищал и не мог содержать семью, причинил жене вред или нанес смертельную обиду, а также, если муж вел себя недостойно – например, носил женскую одежду. Кроме того, жена имела право потребовать развода, если после свадьбы муж отказывался передать ей ключи.
Разведенные супруги могли вступать во вторичный брак. Если же смерть расторгала брак, оставшийся в живых супруг имел полную свободу вступать в новый союз. Многоженство не было в обычае, однако не считалось нарушением святости брака, если муж имел много наложниц.
Скандинавы очень любили женщин, и конунги и другие знатные люди часто имели большое количество наложниц. Немецкий епископ Адам Бременский даже с негодованием писал, что шведы в соответствии со своим достатком могли иметь не одну, а несколько жен. Однако историки полагают, что речь шла не о законных супругах, а о наложницах или рабынях.
Девушки-рабыни сопровождали дружины норманнов в походах и торговых поездках. Они не только прислуживали своим господам, но использовались и для любовных утех. Кроме того, их основная ценность заключалась в том, что они были товаром, который можно было продать на Востоке намного выгоднее, чем меха или моржовую кость.
Арабский купец Ибн Фадлан, повстречавший "русов" (свеев) на Волге, писал: "Они прибывают из своей страны и строят на берегу реки большие дома из дерева, и собираются в таком доме по десять или двадцать человек, и у каждого – своя скамья, и с ними девушки – восторг для купцов. И вот один из них сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении один против другого".
Рожденные от таких связей дети считались незаконными, однако в случае необходимости или по желанию отца могли наследовать его имущество и даже усадьбу.
Многих незаконнорожденных детей ждала незавидная участь: по повелению хозяина усадьбы, который часто и был их отцом, их могли утопить или отнести в лес на съедение диким животным. В одной из саг читаем: "Когда Исландия была еще совсем языческой, существовал такой обычай, что люди, которые были бедны и имели большую семью, уносили своих детей в пустынное место и оставляли там". Такой обычай существовал и в других Скандинавских странах.
Очень часто рабы, относившие детей в лес, выбрав место, близкое к какому-нибудь жилью или большой дороге, клали их между камней или в дуплах деревьях, стараясь сохранить младенцам жизнь – и часто преуспевали в этом, ибо случалось, что такие дети, оставшись в живых, бывали заботливо воспитаны теми, кто находил их.
Детей, как тогда говорили, "бросали", если семья, по причине крайней бедности, не могла прокормить ребенка, если младенец был незаконнорожденным, что могло нанести бесчестье семейству, или мать которого по какой-нибудь причине не была любима отцом, или если их рождению предшествовали вещие сны, предвещавшие несчастья и беды, которые придут в семью с новорожденным.
Так, в "Саге о Гуннлауге Змеином Языке" рассказывается о рождении у Торстейна красавицы-дочери Хельги. Незадолго до ее рождения отцу приснился сон, который, будучи истолкован одним мудрым норвежцем, гласил, что к Хельге будут свататься два знатных человека, будут биться друг с другом из-за нее и оба погибнут в этой битве. Отец принял решение "бросить" девочку, но мать сохранила ей жизнь, тайком отправив к своей родственнице. Предсказание сбылось – и в свое время из-за Хельги действительно сразились двое знатных людей и оба пали в той битве.
Языческий обычай "выноса" детей продержался в Исландии еще некоторое время после официального принятия там христианства альтингом в 1000 году. В "Саге об Олаве Святом" рассказывается, что "Олав конунг подробно расспрашивал о том, как христианство соблюдается в Исландии. Он считал, что оно там плохо соблюдается, раз законы там разрешают есть конину, выносить детей и делать многое другое, что противоречит христианской вере и что делали язычники".
Однако выносить детей в более поздние времена разрешалось только бедным семьям.
В "Саге о Виги" X века говорится, что во время чрезвычайно жестокой зимы местный священник предложил пожертвовать храму денег, младенцев "вынести", а стариков убить – в силу сложившихся невыносимых обстоятельств жизни и реальной угрозы для сильных членов общества умереть.
После принятия христианства законы всех Скандинавских государств особо "оговорили" системы штрафов за умерщвление ребенка и сам процесс признания ребенка мертвым. Так, в шведском законе "Гуталаг" указывается, что каждая роженица должна заранее указать своим родным, где она собирается рожать. В случае гибели ребенка свидетели должны подтвердить, что он умер своей смертью. А вообще, говорит закон, следует вскармливать каждого ребенка, а "не выбрасывать его".
Новорожденного клали в доме на пол, и никто не смел поднять его до тех пор, пока отец не решал, бросить его или принять в семейство. В последнем случае его поднимали с земли и относили к отцу, который брал его на руки, обливал водой и давал ему имя. Это называлось носить детей к отцу.
Само имя служило оберегом, было олицетворенным, значимым и обладало большой силой. Вспомним хотя бы общеизвестный факт, что русский народ считал непозволительным называть черта его же собственным именем – особенно в определенные дни, – чтобы не накликать беду, чтобы нечистый не услышал и не явился на зов.
"Я утверждаю, – писал известный ученый А. Ф. Лосев, – что сила имени в теперешней жизни, несмотря на ее полное удаление от живой религии, нисколько не уменьшилась. Мы перестали силою имени творить чудеса, но мы не перестали силою имени завоевывать умы и сердца, объединять ради определенных сил тех, кто раньше им сопротивлялся: и это – ничуть не меньшая магия, чем та, о которой теперь читают только в учебниках". И далее: "То, что имя есть жизнь, что только в слове мы общаемся с людьми и природой, что только в имени обоснована вся глубочайшая природа социальности всех во всех бесконечных формах ее проявления, это все отвергать – значит, впадать не только в антисоциальное одиночество, но и вообще в античеловеческое, в антиразумное одиночество, в сумасшествие. Человек, для которого нет имени, для которого имя только простой звук, а не только предметы в их смысловой явленности, этот человек глух и нем, и живет он в глухонемой действительности. Если слово не действительно и имя не реально, не есть фактор самой действительности, наконец, не есть сама социальная (в широчайшем смысле этого понятия) действительность, тогда существует только тьма и безумие, и копошатся в этой тьме только такие же темные и безумные, глухонемые чудовища. Однако мир не таков".
Общеизвестно, что имена различных народов являются одной из важных составляющих народного духа и всегда преисполнены глубокого смысла. В древности имя значило столь много и обладало столь великой силой, что назваться именем другого человека значило нанести ему вред. В Древней Руси великие князья, приняв христианское имя после крещения, скрывали его от окружающих, опасаясь ворожбы31.
Конечно, кто-то может возразить, что имена русские не имеют ни малейшего отношения к именам древнескандинавским – и будет совершенно не прав, ибо любое имя в любом языке, а уж тем более в столь давние времена, когда люди стремились оградить себя от таинственных и магических сил природы, было олицетворенным и несло в себе определенную информацию, служило оберегом32.
В семье древних скандинавов ребенку, прежде всего мальчику-наследнику, старались дать родовое имя чаще всего в честь умершего предка, чтобы новорожденный сразу после появления на свет мог войти в мир рода. Родовое имя связывало ребенка с историей семьи и передавало эту связь в будущее. Поэтому неудивительно, когда в ребенке начинали видеть родича, в честь которого он назван. В "Саге об Эгиле" говорится: "У Скаллагрима и Беры было очень много детей, но все они вначале умирали. Потом у них родился сын, и его облили водой и назвали Торольвом. Он рано стал высок ростом и очень хорош собой. Все как один говорили, что он очень похож на Торольва сына Квельдульва, по которому он был назван".
В "Саге о Сверрире" Олав Святой называет конунга во сне Магнусом, тем самым как бы принимая в свой род и благословляя, потому что имя Магнус значит "Великий" и "принадлежало" многим знаменитым королям, в том числе сыну и наследнику Олава Святого Магнусу Доброму.
Обливание водой было древним обрядом, во время которого ребенок посвящался богам. С этой минуты на него смотрели, как на вступившего в родство. Убить такое дитя считалось преступлением.
В отсутствие отца, а иногда и при нем, обязанность обливания и назначения имени ребенку принимал на себя другой; для того обыкновенно избирали значительных и богатых людей; так, по крайней мере, было у знатных. Этот обряд полагал начало самым тесным взаимным отношениям между восприемниками и их крестниками и обязывал их к взаимной дружбе и приязни.
Когда у детей прорезывались зубы, отцы обыкновенно делали им подарки – рабов или какие-нибудь драгоценные вещи. Эти подарки назывались зубной скот.
До 15 лет дети жили в полной свободе и проводили время с другими своими сверстниками в занятиях, свойственных их возрасту: дочери учились у матерей ткать, шить и другим женским рукоделиям, а сыновья занимались военными упражнениями. Нигде не упоминается в сагах, чтобы отцы жестоко наказывали сыновей, однако в случае сильного гнева они прогоняли их из своих домов.
Детей часто отдавали на воспитание умным и рассудительным друзьям или родичам. Если кто хотел другому оказать свое уважение и приязнь или еще теснее сойтись с ним, то обыкновенно вызывался взять его сына на воспитание и в знак того, что принимал все отцовские обязанности, сажал ребенка к себе на колени, почему взятые на воспитание дети и назывались в старину сидящими на коленях.
Отдавали детей (прежде всего сыновей) на воспитание в дома мудрых людей вдовы и отцы-викинги, которые сами не могли воспитывать сыновей. Если у мальчиков не было родных отцов, воспитатели должны были награждать их имуществом и устраивать их счастье. Так, Ньяль смог "достать" названому сыну не только выгодную невесту, но и должность судьи в Исландии. Погубить приемыша или причинить ему какой-нибудь вред почиталось низким делом.
ПРИМЕЧАНИЯ
25. Ожерелье Брисингов – знаменитое золотое ожерелье Фрейи, которое подарили ей подземные карлы Брисинги, предупредив, что оно принесет много несчастий асам. С этим ожерельем связано несколько мифов (см. пересказ в приложениях).
26. Тор ездит в колеснице, запряженной двумя козлами.
27. Муж Сив – Тор.
28. Вар – богиня обетов.
29. Пер. С. Свириденко.
30. Пер. M. И. Стеблин-Каменского.
31. Память народная связала определенные черты характера отдельных людей с именами, отметив наиболее яркие их проявления в метких высказываниях. Реестр таких характеристик сохранился в фольклорных произведениях русского народа:
Постоянная дама Варвара
Великое ябедство Елена
Толста да проста Афросинья
Хороший голос Домна
Взглянет – утешит Арина
Обещает не солгать Софья
С поволокой глаза Василиса
Наглая спесь Маримьяна
Песни спеть Дарья
Худое соврать Агафья
Промолвит – накормит Марина
Черные глаза Ульяна.
32. Такое отношение к именам сохранилось и в христианстве. Священник П. А. Флоренский писал: "Имя – тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность… Поэзия, письменная и изустная, держится на именах… Имена распределяются в народном сознании на группы. Если священник даст крещаемому имя преподобного, это обещает ему счастливую жизнь. А если имя мученика, – и жизнь сойдет за одно сплошное мучение…"
|
|
