|
Он скитался вокруг по пустынным морям,
он носился как сокол ловца.
И дружины своей начертал он устав:
рассказать ли законы пловца?
Ни шатров на судах, ни ночлега в домах:
супостат за дверьми стережет;
Спать на ратном щите, меч булатный в руке,
а шатром – голубой небосвод.
Как у Фрея, лишь в локоть будь меч у тебя;
мал у Тора громящего млат.
Есть отвага в груди – ко врагу подойди –
и не будет короток булат.
Как взыграет гроза, подыми паруса:
под грозою душе веселей.
Пусть гремит, пусть ревет, трус – кто парус совьет;
чем быть трусом – погибни скорей.
Чти на суше мир дев, на судах нет им мест:
будь то Фрейя, беги от красы.
Над землею упав, ты подымишься здрав,
здесь же к Ран ты страшися упасть.
Ты купца, на пути повстречав, защити;
но возьми с него должную дань.
Ты владыка морей – он же прибыли раб,
благороднейший промысел брань.
Ты по жребью добро на помосте дели,
и на жребий не жалуйся свой;
Сам же конунг морской не вступает в дележ:
он доволен и честью одной.
Но вот викинг плывет: нападай и рубись;
под щитами потеха бойцам;
Кто отстанет на шаг, тот не наш: вот закон;
поступай, как ты выберешь сам.
Победив, укротись: кто о мире просил,
тот не враг уже боле тебе.
Дочь Валгаллы мольба; ты дрожащей внимай;
тот презрен, кто откажет мольбе.
Рана – прибыль твоя: на груди, на челе
то прямая украса мужам:
Ты чрез сутки не прежде, ее повяжи,
если хочешь собратом быть нам.
То вождя был наказ, от часа на час
рос он в славе на чуждых брегах,
И подобных себе не встречал он в борьбе,
его людям неведом был страх.
Сам он мрачен сидел у кормы, и глядел
на пустыню безбрежную вод:
Глубина, глубина! Не в тебе ль тишина?
здесь под солнцем она не живет.
Если Белого гнев я навлек на себя,
пусть мечом его буду сражен!
Нет, он в тучах сидит и заботы мне шлет,
и печалью мой дух омрачен.
Но пред сечей в нем вдруг окрыляется дух;
как орел пробужденный, парит;
И гремит его глас, и сияет чело,
и как Тор он ужасен стоит.
От победы к победе носился герой,
на морях знал одни торжества,
И на юге доплыл он до Греческих вод,
и явились пред ним острова.
Чем он думал при виде дубрав вековых
и божниц их, поникших к зыбям, –
То известно лишь Фрейе, и скальду, и вам
то известно, вам, любящим, вам!
Здесь бы жили мы: здесь острова и сады,
где родитель бывал в старину;
Я сюда, я сюда ее звал, но она
не хотела в чужую страну.
О минувшем твердят здесь развалины, мир
процветает под сенью дерев;
Здесь журчанье потоков как шепот любви,
глас пернатых как брачный напев.
Но где ты, Ингеборга? Все ль помнишь меня,
седовласого мужа любя?
Ах, я верен тебе… я б дал жизнь, чтоб взглянуть,
чтобы только взглянуть на тебя.
Уж три года прошло с той поры, как свой край
я покинул: то Саги престол!
Все ли гордые скалу стоят в вышине?
вся ли зелень отеческих дол?
Там я липу над прахом отца посадил:
все ль цветет она с прежней красой?
Кто призрел деревцо? кто питал его дол;
Небеса, вы кропите росой!
Но зачем же мне на море медлить еще
и враждебно людей убивать?
Мне уж славы довольно, а золота блеск
я привык от души презирать.
Ты, мой флаг мачтовой, все на север манишь,
а на севере край дорогой;
Полечу ж за ветрами небесными вслед,
поплыву я на север родной.
|
