|
Так северные жители занимались воинским ремеслом и жили войной до того самого времени, когда христианская вера утвердилась на севере. Ничто не спасало от них – ни отдаленность Испании, ни великое могущество франков, ни огражденное морем государство англосаксов, ирландцев и шотландцев, ни дикая храбрость и численное превосходство славян и чуди. Для грабежа, владений и добычи викинги ездили к дальним и близким берегам, в страны, никому не известные, и к народам, которых название они никогда не слыхали. Без компасов и квадрантов они плавали по самым обширным морям, без осадных орудий брали укрепленные города и замки.
Черное, Каспийское и Средиземное моря носили их флоты. Немецкое и Северное море, также Балтийское, с его утесами и отмелями, были для них родными местами. С одной стороны они проникли до Ледовитого океана, открыли путь около Нордкапа в Белое море и посещали богатую Бьярмию; с другой устремлялись в Испанское море и через Гибралтарский пролив в Средиземное, берега которого они также посещали и высаживались на почву Италии. От Нордкапа до Гибралтарского пролива они повелевали всем океаном и впадающими в него реками; Фарерские острова, Исландия, Гренландия, Северная Америка принадлежат к числу их открытий; между тем, как эти страны, отчасти не обитаемые, впервые населялись скандинавскими поселенцами, викинги переплывали Балтийское море и по ту сторону его покоряли славянские и чудские племена – в то же время другие викинги завоевывали часть Франции, Англии, основывали государства в Ирландии и на Гебридах, овладевали Шотландскими островами, нападали на Шотландию. Одни сражались с маврами в Испании и на африканском берегу, другие – с теми же маврами на Каспийском море, и посещали азиатские народы. У сарацинов они отняли Сицилию, у греческих императоров и ломбардских князей – южную Италию; даже Константинополя нередко угрожали соседние с ним норманнские государства. От тех же викингов с севера посылались вспомогательные войска их землякам, утвердившимся в Англии и Ирландии. Другие отряды вели борьбу с Грецией, защищали знамя и столицу империи, охраняли дворец и особу императора. Так, словно на картине, является история викингов. Они разъезжали по всем морям и странам, разведывая, нельзя ли где сделать какое завоевание или приобрести владение, испытывали силы во всех приключениях и опасностях и искали славы смелыми делами.
Высеченные на камне руны еще поныне сохраняют память о многих викингах из Свейской и Готской земель, погибших в походах в восточные и западные страны. Рагнвальд из Эда в Упландии был вождем пехотного войска в Греции, а Мерзе из Тиллинга нажил там большое богатство для своих наследников. Видбьерн из прихода Данмарка близ Упсалы, Кетилль из Фрестада – называются на памятниках мореплавателями в Грецию; также и об Аке из Эрнтуны надпись сказывает, что он направлял суда в Греческое море. Такие же поездки предпринимали Торд Ярлсон из херада Уллеракера, Туке из херада Ангарна, Свейн и его сын Торд из Эда и много других уроженцев Упландии, имена которых, написанные рунами, отчасти изгладило время; известно только то, что все они пали в Греции или в ней кончили свою жизнь. То же самое рассказывают о каком-то Асуре из прихода Гегбы в Восточной Готии, или Готландии (Oestergotland). В Греции же умерли Хединвар, Нафвельсон и Ульриф, оба из Седерманландии, один из Спиллевика, другой из Рабы и еще третий из Тумбо. В приходе Хвитарюде в Финхедене и Смоланде (Hvitaryd in Finheden und Smuland) находится каменный памятник с рунами, поставленный отцом в честь сына своего, Свейна, молодого еще человека, скончавшегося на Востоке, в Греции.
Олаф, из прихода Стура Мальм (Большой Мальм) в Седерманландии, после многих военных подвигов на Востоке, кончил дни свои в Лангбардоландии (Ломбардии). Там же скончался и Хольме из прихода Тебы в Упландии.
На одном алтарном камне в центре Гамла Упсалы (Старой Упсалы) прочли имя, написанное рунами, Ватарфа, плавателя в Англию. Керфаст из Скультуны в Вестманландии, и другой, имя коего стерлось уже от времени на камне в его приходе Дантуне, несколько раз, по словам надгробных памятников их, ездили в Англию. Сохранился также памятник о странствовании в Англию Бруса из Гестрикландии и о его брате, которого он сопровождал туда. Тут же поселился и Фейра из Гетгебы в Упландии. В Англии умерли Осл из Лундбы в Вестманландии, Туке из Каги в Восточной Готландии, Каре из прихода Бербы, Текгаммар из прихода Свира Нюкирке в Седерманландии и неизвестный из Гельштада в Упландии. Там же умерли Гуннар Грудерсон из Нефвельсе, Гуннар Сандсе в Нюдингене в Смоланде и Торир с неизвестным из прихода Берги в Финхейде. В Английском море утонул неизвестный родом из Тумба в Седерманландии и Свейн из херада Лигундры в Ютландии во время своей поездки в Англию.
Твердо и бесстрашно стоял на корабле Гудмар из Рабы в Седерманландии во время плавания на запад, а Спют из Кюлы проник далее, сражался и брал замки. Во время плавания туда же окончили дни свои Рагнар из Лерба, Сельве из Бетны и Геберн из Ардалы, все седерманландцы, и один неизвестный из Едсверы в западной Готландии: имя его когда-то читалось на камне, где замечено, что он был чрезвычайно воинственен. С Гаути, или Гути, отправлялись в поход на запад: Асур, сын Хакона, ярла из Бро в Упландии, Свейн из Гасинги в Седерманландии и Тьяльфер из Ландерида в Восточной Готландии. Редфос из Готландии в плавание своем был убит коварным образом бламинами (маврами).
Бьерн из Лунда в Упландии делал нападения на Вирландию, Аскер из Ветхольма прославился в Ливонии и Олаф из Асарпа – в Западной Готландии: он знаменит своей смелостью и лишился жизни в Эстонии. Свейн с острова Селы (на озере Меларен) в Седерманландии часто ездил на своем дорогом корабле мимо Думснеса в Семигаллию. На одном камне в приходе Туринге, покрытом рунами, сказано, что он поставлен в память мужа, который пал как вождь одного отряда в Гардуне (Гардарике, Хольмгарде). В Хольмгарде пал также Сигвид из Сетерштама в Седерманландии, ездивший на своем длинном судне. Много других, по свидетельству их надгробных камней, пало в царстве, лежащем на востоке (Auster, Austriki), то есть в землях по ту сторону Восточного (Балтийского) моря. Там убит и Ингемунд, сын ярла из херада Уллеракера; там умер сын Гисмундера из Аттундаландии и херада Валлентуны; там пали братья Торкиль и Стурбьерн, хорошие воины, надгробный камень которых и теперь можно видеть близ Вестра Тифстеген, в приходе Вагнхераде, в Седерманландии; кроме того, там же пали Ескиль из Бокштада, Соме из херада Иеанкера, Ингефаст и его племянники, сыновья Хольмфаста из округа Седертеле; там же пали вестготы Есберн и Юла, храбрые мужи, и остгот Ингвар из Табю, надгробный камень которому поставлен был отцом его, Сикстеном.
Нельзя также не упомянуть об Ингваре, который плавал далеко на юг и восток до сарацинской земли. До сих пор открыто 14 или 15 камней, поставленных в память вождей, принимавших участие в его долговременном путешествии. Из Упландии ездил с ним Саб... (Сиббе?) из Онсалы, на собственном корабле; начальником на другом его корабле был тот муж, которому памятник, с изглаженной до половины надписью, находится в приходе Свингарне в Фьердгундраландии; в походе принимали также участие Гунвид из Тьерпа, Анунд из Гатуны и Гунлейф из Грана (в память его поставлены пятью его сыновьями два камня с руническими надписями, один из них – в Офвергранском приходе, другой – в Иттергране, в Гатунском хераде); из Остерготландии ездил Гуте, или Гете, с отрядом войска для усиления Ингвара; из Седерманландии Ульф, из прихода Ескильстуны, Скарф из прихода Клостера, Хольмвид из Кюлы, Бурстайн из Ардалы, Гуке из Боткюрки, Хольмстейн из Тистберги: все они погибли с Ингваром в этом походе. В позднейшее время в замке Грифсхольме открыт был камень, лежащий у подножья тамошней башни, с рунической надписью следующего содержания: "Тула поставил этот камень сыну своему, Хаварду, брату Ингвара: они бесстрашно плавали в самую даль, в Кули и еще дальше к востоку... умерли на юге в Серкланде (в земле сарацинов)". Памятник самому Ингвару еще не открыт.
Сколько можно заключать из многочисленных камней с высеченными рунами, напоминающих об его походе, это был человек известный, предпринимавший славный поход, в котором участвовали многие вожди и знаменитые люди. Из сказания, получившего романтическую форму в позднейшей исландской словесности об Ингваре Видферле (далеком плавателе) и его сыне, Свейне, видно, что на севере много говорили об этом походе и незнакомых странах на дальнем востоке и юге, посещенных Ингваром, что он был швед знаменитого рода, умный и красноречивый, кроткий и щедрый к друзьям, жестокий к врагам, крепкий силами, белый лицом, с красивой осанкой, приличный в обществах и очень сведущий во всяком деле; умные люди сравнивали его с дядей его, Стурбьерном. Он хотел для себя королевского имени, но Олаф Скетконунг отказал ему. В досаде на то он собрался покинуть страну и искать себе земли и власти в других местах. Он поплыл с 30 хорошо снаряженными кораблями в Гардарику, провел там три зимы и научился там многим языкам.
Слыша много толков о трех великих реках, текущих к востоку от Гардарики, о величине средней, самой большой из них, из любопытства он отправился в окрестные места узнать от кого-нибудь, где устье этой реки. Однако ж этого никто не мог сказать ему. Ингвар решился лично узнать это и поплыл к крайним пределам Гардарики с 30 судами. Такое же путешествие предпринимал сын его, Свейн, по смерти отца. Эти походы и неизвестные места, куда приходили Ингвар и Свейн со своими товарищами; разные странные вещи и звери, виденные ими, иноземцы другой веры, их частые сражения с язычниками и победы над ними в этих землях, богатая добыча в серебре, золоте и других металлах, в оружии, в платьях и драгоценных вещах, их приключения с драконами, сторожившими золото, исполинами и чудовищами, разные опасности, из которых выручали их быстрая решительность и благоразумие, великие подвиги Ингвара и Свейна – все это составляет главное содержание саги.
Ингвар и большая часть его сподвижников погибли на обратном пути; только один корабль, на котором плыл Кетилль, один из товарищей Ингвара, воротился счастливо в Гардарику, другой же, сбившись с дороги, попал наконец в Константинопольскую пристань. Кетилль же остался на зиму в Гардарике, а весной переехал в Свитьод, рассказал там все случаи похода, и хотя принес Свейну, сыну Ингвара, много горя, но и много богатства. После того сам Свейн предпринимал поход в эти восточные страны (50).
Рассказы этой саги о поездках на Восток, подтверждаемые руническими памятниками, напоминают о походах викингов в Каспийское море. Арабские писатели, как видели мы, говорят, что Прикаспийские страны, принадлежащие сарацинским князьям, посещались русскими викингами, которые со своими флотами входили в Дон, потом спускались вниз Волгой и грабили везде, где ни появлялись. Не другие, а скандинавские викинги, или в Гардарике находившиеся норманны, были те руссы, которые в 968 или в 969 году совсем разграбили Приволжские города Булгар, Итиль, Хазеран (под именем которого понимается восточная половина города Итиля) и Семеренд, большой и старинный город между Итилем и Дербентом и выше всякого описания богатый виноградниками (там находилось до 40 тысяч виноградных кустов). Русские викинги нападали на всех, разорили, по рассказам современных арабских писателей, все владения булгар, хазар, буртасов на Волге, захватили все их имущество и тотчас после того удалились в Грецию и Испанию. В Испанию, именно в Галисию, действительно прибыл в этом (969) году флот викингов под начальством Гудреда, брата норвежского короля, Харальда Серая Шкура.
Об этих походах, может быть, сохранила темное и сбивчивое воспоминание одна северная сага; ее рассказы похожи на басню, потому более, что подобные путешествия направлялись на самый дальний восток, в страны, не посещенные еще никем, обитаемые разными народами, чуждыми по языку и обычаям; там чудесный зверь, слон и нефтяное пламя, вылетающее из земли, с разными другими невиданными явлениями предстали глазам северных жителей, не знакомых с природой и произведениями Азии; известия о том, занесенные викингами на север, доставили полное раздолье воображению и были украшены сагой до невероятности.
Исландцы, историки древнейших времен Севера, говорят только о поездках отдельных лиц в Гардарику (Россию), но ничего не рассказывают о происхождении князей Гардарики из Скандинавии, также и о том, что скандинавские люди, так называемые в русских летописях варяги, были первыми основателями и государями Руси. Причина, вероятно, та, что исландские летописи, как уже замечено, только по особенным случаям говорят о шведских делах, смотря по тому, в близком или отдаленном отношении находятся они к событиям и переворотам в Норвегии; иногда же мимоходом поминают о тамошних отдаленных происшествиях, по поводу происхождения какого-то исландца из Швеции или его поездки туда и недолгого там пребывания. Впрочем, все события в Швеции и Гардарике были для них, кажется, неизвестны, потому что они вообще имели мало сношений с этими странами. Вероятно, однако ж, что в Исландию занесены были некоторые саги о поездках из Свейской и Готской земли в Гардарику и о разных замечательных случаях в этой земле. Таковы, без сомнения, те самые саги, которые со множеством других в позднейшей исландской словесности получили романтическую форму в чудных стихотворениях об Ингваре Видферле, Орваре Одде, Херауде и Бозе, Гетрике и Рольфе; основой им, вероятно, служило истинное предание, как бы на было оно перемешано с баснями и чудесами, особенно потому, то главное место действия в этих сагах – противоположные берега Балтийского моря внутри России, также страна близ Ледовитого моря, обитаемая чудью и другими неизвестными народами, где старинное народное верование помещало отчизну исполинов, карликов и чудовищ.
Впрочем, есть и другие памятники, надписи которых показывают, что Асгот, или Асгет, из Аттундаландии и Нертунского прихода плавал к востоку и западу; что брат Брюнюльфа, Ские, и Анунд из Рунтуны в Седерманландии ездили далеко по свету; что Кизил из Рида в Аттундаландии сделался славным в дальних краях, что Арне из прихода Данмарка, Остен из прихода Фресзунда и много других путешествовали далеко "на чужбине", на иноземных берегах умерли, или пали, или погибли со всеми кораблями.
Справедливо можно сказать, что эти путешествия викингов во многих отношениях походили на разбойничьи наезды, буйные вспышки дикой силы, да и были таковы на самом деле. Но и они не остались без важных последствий (51). Правда, в то время, когда гроза еще продолжалась, это было наказанием для человечества, ужас носился перед ними, кровь и разорение отмечали их шаги; многие тысячи семейств видели погибель своего счастья. Однако ж законы, гражданский порядок и мирное искусство возникли на северо-западном берегу Франции благодаря заботливости тех самых рук, которые держали окровавленный меч. Англия со времен норманнского завоевания и воцарения в ней государей из рода викингов считает начало своей государственной деятельности, своего значения и силы, как держава. Русское государство, основанное скандинавскими князьями, под защитой северных дружин, быстро распространилось в обширную державу, соединив в себе славянские и чудские племена на севере Европы, жившие без всяких взаимных гражданских связей. Сицилия, принадлежавшая сарацинам, и южная Италия, под властью разных слабых князей, существовали отдельно одна от другой и, следуя изменчивым успехам оружия, доставались по частям то одному, то другому; нормандские странники составили из них одно целое, образовали государство, еще до сих пор сохраняющее пределы, назначенные его основателями. Так долгая война, со всей гордой отвагой викингов, начатая небольшим норманнским поселением у истоков Рейна, кончилось основанием новых государств; это событие имело важное влияние на развитие государственного устройства Европы и на весь ход европейской образованности. Викинги, столько страшные в походах, были не такие уж варвары, чтобы оставить после себя одно слабое воспоминание разорений и разбоев, вместо более прочного и благородного памятника для человечества. Хотя они любили проливать кровь, но зато приносили новую жизнь покоренным государствам, созидали, устраивали и смело вмешивались в общий ход мировых событий.
И для северных стран эти походы были благодетельны во многих отношениях. Какой исход без них нашли бы беспокойные силы? Если бы они ограничивались только взаимной борьбой, то одичали бы нравы, – а они сделались мягче и восприимчивей к спасительному влиянию христианской веры, чему именно воздействовали походы викингов, установившие сношения и связи с более образованными народами. Для обуздания воинского духа и гордой отваги молодых людей не оставалось лучшего средства, как только утомлять их дикую силу под оружием, среди военных опасностей. Это стремление сил за пределы страны было необходимо для безопасного развития гражданской свободы, не задерживаемого внутренними раздорами.
В то время между государствами не было никаких сношений; одна война сводила ближних соседей; ее последствия никогда не простирались далее воевавших народов; тогда скандинавы, живя на самом севере, без другого соседства, кроме диких славянских и чудских племен, были бы совсем отчуждены от всякого сношения с миром, если бы не вызвали их морские походы. Через них они ознакомились с миром и сами стали известны ему. Их знали не только в ближних к ним странах вендов (славян), в Эстонии, Ливонии, Куронии, Семигаллии, России и Германии; они имели сведения об отдаленных землях и островах на океане, никому не известных; они узнали не только Шотландию и Ирландию с окрестными островами, но и Англию с покинутыми там римскими станами, валами и укреплениями. Плавая по всем судоходным рекам Голландии, Бельгии, Франции и Испании, они знакомились с природой и положением этих стран, видели богатые и укрепленные города, замки, храмы, выстроенные из камня, и много других произведений образованности; они знакомились с роскошной природой, вместо морозов и скудных произведений Севера, посылавшей столь щедрые благословения на земли, омываемые морями Средиземного моря; они видели чудесный Миклагард во всем блеске возможного великолепия, посещали Иерусалим и все святые места, привлекавшие толпы паломников в Обетованную землю.
Картина такого множества стран с их разнообразной природой и народов, различных нравами и обычаями, естественно, должна была расширить круг их знаний и пробудить в них новое понятие. Сокровища из золота и других драгоценных вещей, привозимые викингами, как добыча их морского разбойничества, в следующих веках исчезли из страны, подобно всякому неправедно нажитому добру, так же быстро, как и пришли; они принесли с собой только вкус к роскоши, но сами по себе, как добыча морских набегов, не имели большой важности. Гораздо важнее, что с этими походами возникли сношения у северных жителей с восточными и южными, установились торговые пути между Югом и Севером; скандинавы свыклись с путешествиями в чужие края за богатством и сведениями для состязания с другими народами в образовании. А постоянно боевая жизнь в течении многих столетий на открытом море, проходившая в смелой борьбе с самой непокорной из стихий, в предприятиях одно важнее другого, не должна ли была сообщить их духу какое-то дикое величие и обращать их помыслы к бесконечному?
Возвратившись домой, викинги могли передавать много рассказов про чужие края и народы; они наблюдали обычаи иноземных вождей, учились усваивать их себе, получали воинскую опытность, обогащали себя сведениями. Это заохочивало молодых людей посмотреть на свет и узнать что-либо более домашнего быта. "Тот кажется для меня не слишком сведущим, кто не знает никакой другой страны, кроме Исландии", – говорил Болли Боллесон своему зятю, Снорри Годи (A), в том же смысле, в каком Стурлауг Старфсон отзывался своему отцу, Ингольфу: "Немного будут говорить о нас, если не побываем у других народов"; или как исландец Торстейн отвечал племяннику своему по сестре, Кьяртану, который хотел купить пополам с кем-нибудь корабль, чтобы летом уехать из отечества: "Очень естественно, племянник, что у тебя есть охота узнать обычаи других народов". Точно так же одна сага заставляет говорить Свипдага своему отцу: "Для успехов в жизни надобно иметь какую-нибудь опытность: без того нельзя знать, куда повернется счастье; потому-то я и не хочу сидеть здесь больше и поеду". Его отец, Свипур, с удовольствием слушал сына и дал ему большую секиру, красивую и острую, с такими словами: "Не будь дерзок и горд с людьми: это предрассудительно, но защищайся, если хотят испытать силы твои, потому что мужчине следует не хвастать, а храбро биться в опасностях и испытаниях" (B).
В сагах везде встречаются подобные черты: они доказывают стремление духа к развитию и образованию, жившее прежде на Севере и питаемое походами викингов, как Фритьоф говорит Бьерну: "Я пойду на войну и стану изучать обычаи вождей" (C), и как Вига Глум, великий исландский скальд и воин, говорил еще в юношеском возрасте: "Нахожу, что ничего не выйдет из моей молодой силы, если не уйду от сюда: тогда только, может быть, придет ко мне счастье моих славных родственников" (D). Если сыновья сами не рвались вон из отечества, их понуждали отцы, которые от детей, шатавшихся дома, не ожидали ничего, как только бесполезных людей, и думали, что "слабый в молодости редко крепнет с годами" (E). Путешествие в чужие края считалось практическим училищем рассудка и опытности не только для всякого гражданина, но и князя; в них видели лучшее средство для образования молодого человека, для упражнения сил и обогащения знаниями о мире и человеке, как говорит Хавамаль (Речи Высокого): "Только дальний путешественник, или мореплаватель, знает всякие нравы людей, если только умен". "Если какой-нибудь глупец, – замечает одна древняя сага, – поедет в Иерусалим, то думает схватить мудрости всей Вселенной, а воротившись, не умеет рассказать ничего, кроме пустяков, годных только на то, чтоб заставить посмеяться над ним". Поэтому и требовали от путешественника, чтобы он все замечал, что слышал и видел; хотели в нем зрелый рассудок, опытную мудрость, приличия в поступках, дарования во всех свободных искусствах, опытность и сведения обо всем, что было в употреблении у других народов, и происшествия в других краях. В этом смысле говорил Сигурд Сивер своему пасынку Олафу Дигре (Толстому), когда этот воротился в Норвегию после десятилетнего путешествия: "Теперь ты сделался опытным в боях и узнал обычаи иноземных вождей". Это же самое придавало значение воротившимся путешественникам. К ним относятся те похвалы, какими осыпает сага Олафа Трюггвасона, Олафа Дигре, Харальда Хардраде: "Они далеко ездили и желали изведать все, за то и получили себе огромную известность и славу". Эти короли, перестав сами ездить в морские походы, имели обыкновение очень усердно расспрашивать викингов и других путешественников об обычаях и управлении войсками богатых и знатных людей.
Уже законы и религия Одина зародили в сердце норманна желание знаменитого имени и славы. Это желание известности в морских походах и стало главной чертой народного характера. Оттого-то скандинавы очень дорожили происхождением от знатных предков. В то время, когда отличия и значение снискивались одними делами, считалось почетным принадлежать к знаменитому роду; недостаток дворянских грамот заменяло наследственное мужество, составлявшее славу родоначальника; для потомка оно было сильным побуждением прославлять свой род собственными делами. Мы видим из саг, что славное имя предков считалось в мужчине залогом сильного духа и разнообразных дарований. Из рода в род, по землям и морям, разносилась молва о подвигах и храбрости, потому что "геройские битвы раздаются далеко" (F).
Памятники, воздвигнутые на дорогах, пригорках, где происходили тинги, и на жертвенных местах, всегда напоминали о том бойце, в память славной жизни которого поставлен камень; его дела и смерть были воспеты скальдами. Дети на играх, пирах и вместо забав в долгие вечера слышали только про одни битвы и приключения храбрых людей, про их подвиги на море и на сухом пути. Если молодой человек, в котором еще не проснулось воинское мужество, достигал того возраста, когда война была для него приличнее разгуливания по домашнему двору или звериной охоты, он рассуждал о своем положении, подобно Хейдреку, что в будущем не много станут рассказывать про него, не услыхав ничего, кроме того, что он сделал до сих пор; потому хотел испытать себя в битвах, для получения такой же славы, какая была уделом его отцов и дедов (G).
По рассказам саги, Хаки, смертельно раненный в битве при Фюрисвалле (равнине на реке Фюри, при Упсале), зажег свой корабль, нагруженный оружием и трупами, велел положит себя на него и в этом пламени на всех парусах поплыл из островов в открытое море, чтобы жить в памяти потомства. Эйрик отказался с негодованием от свободы и всех благ жизни, какие предлагались ему за позор, велел бросить себя на копья и в предсмертных мучениях пел последнюю песню про свое мужество и презрение к смерти. Ивар велел поставить себе могильный курган в том месте его королевства, где чаще всего нападает неприятель. Рагнар, когда молва принесла ему весть о славных делах его сыновей, размышлял, как бы совершить самому какое-нибудь славное предприятие, которое затмило бы все другие, и отправился в поход на Англию только с двумя кораблями, потому что никогда еще не слыхано было, чтобы земля, подобная Англии, могла быть завоевана с такими малыми силами. Предприятие, разумеется, не удалось: король Элла взял в плен Рагнара Лодброка и бросил его в башню, наполненную змеями. Умирая, Рагнар пел песню. "Кто бы ни был ее сочинитель, – говорит красноречивый историк "Завоевания Англии норманнами", – она носит живой отпечаток военного фанатизма и религии, которые делали столь страшными датских и норманнских викингов в IX столетии". (О. Тьерри. История завоевания Англии норманнами).
Мы приводим здесь эту песню:
"Мы поражали мечами в то время, когда еще юный я ходил на восток готовить волкам кровавую трапезу, и в той великой битве, когда всех жителей Хельсингии я отправил в чертоги Одина. Оттуда корабли принесли нас в Ифу, где наши копья пробивали латы, наши мечи разрубали щиты".
"Мы поражали мечами в тот день, когда я видел сотни людей, лежавших на песке у одного английского мыса: с оружия капала кровавая роса; стрелы свистали, отыскивая шлемы... О, это было для меня такой же отрадою, как держать на коленях у себя красавицу!"
"Мы поражали мечами в тот день, когда я заколол юношу, который так гордился своей прической, спозаранку бегал за девушками и искал случая поболтать с вдовами... Какое же другое назначение для храброго, как не смерть в бою в числе первых? Скучна жизнь того, кто никогда не бывал ранен; надобно, чтобы люди нападали и защищались".
"Мы поражали мечами; но узнаю теперь, что люди – рабы судьбы и повинуются приговору норн, в присутствии которых начали жить. Я не думал, что мне придется умереть от этого Эллы, когда устремлял наперерез волнам свои ладьи и давал такие обеды хищным зверям. Но мне так весело при одной мысли, что для меня готовится место в чертогах Одина, что скоро, заседая на пышном пире, мы будем пить пиво полными черепами".
"Мы поражали мечами. Если бы дети Аслауг знали мои теперешние страдания, если бы знали, что ядовитые змеи вьются по мне и покрывают меня язвами, они содрогнулись бы, в них вспыхнуло бы желание битвы, потому что я оставляю им мать (в другом месте: "я выбрал для них мать"), от которой они получили бесстрашные сердца... Ехидна прокусила мне грудь и касается сердца... я побежден, но надеюсь, что скоро копье которого-нибудь из моих сыновей пройдет сквозь ребра Эллы".
"Мы поражали мечами в пятьдесят одной битве. Сомневаюсь, есть ли между людьми король славнее меня. С молодых лет я проливал кровь и желал такой смерти. Валькирии, посланницы Одина, называют мое имя, манят меня; иду пировать с богами на почетном месте. Часы моей жизни на исходе, но умру с улыбкой".
Все эти рассказы имеют только то смысл, что в скандинавах преобладало желание знаменитого имени; везде в древних сагах оно является могучим двигателем жизни, исполненной подвигов и великодушного презрения смерти. Оно было главной целью, которую искали всей силой воли, данной в полной мере жителям Севера, всей отвагой, не бледневшей перед опасностью и смертью, храбрыми делами и смелыми путешествиями, странными предприятиями и искусством в гимнастических упражнениях. "Лучше умрем храбро и с похвалой, нежели явимся трусами. Король должен жить для славы и хвалы, а не искать долгой жизни и глубокой старости", – так говорили у скандинавов короли и храбрые люди, так и жили они. Славная жизнь и смерть, известность у современников да память в потомстве составляли всю прелесть существования. Ни одно житейское правило не залегло так глубоко в их сердце, как следующее изречение, переходившее из рода в род, замечательное даже и ныне:
Гибнут стада,
Родня умирает,
И смертен ты сам;
Но смерти не ведает
Громкая слава
Деяний достойных (H).
В этом смысле действовали всю жизнь великие личности. Бессмертие имело одушевляющую силу для молодого поколения; оно ускоряло для юноши возраст мужества; без того – он оставался пустым человеком, вырастая у отеческого очага для незаметной доли, без уважения от современников, легко забываемый потомками; к этому числу принадлежали все, жизнь которых не была отмечена храбростью, не озарена славой. Известное имя приобретало для скандинава братьев по оружию и друзей, давало ему почетное место в королевское комнате, снискивало уважение старых и молодых, великих и малых. Оно пролагало для него путь к сердцу хорошей девушки, которая не столь любила красоту и молодость, сколько храбрость и достоинство совершенного мужа, лучше выбирала людей с именем; неизвестным женихам отвечала так же, как Аса, дочь ярла Хринга, Стурлаугу: "На что мне брать в мужья того, кто сидит все с матерью, в домашнем гнезде, и лучше любит заниматься хозяйством, нежели искать чести и славы?" (I).
Молва рассказывала о смерти храбрых, и благородные родственники ставили им памятники. "Камень (говорят эти памятники сами о себе) должен стоять на месте тинга в знамение... Памятник будет возвещать до тех пор, пока живут люди... Добрая слава должна разглашаться, пока существуют камень и руны".
Все пробуждало к деятельности и располагало умы и стремления молодых людей к великим предприятиям. Ко всему тому присоединялась еще нужда. Сага заставляет так говорить Самсона своему отцу: "Желал бы я, чтоб вы достали мне кораблей и людей; я уеду ознакомиться со знаменитыми вождями и посмотрю, не наживу ли где богатства для нашего содержания и нашей чести, чтобы не все сидеть нам дома, подобно девушкам, ожидающим женихов" (J).
В этих словах заключаются разом в их совокупном действии все главные цели морских походов викингов: изучение нравов чужих народов, также желание известности, почестей, богатства. Честь и добыча – главная цель во всех путешествиях викингов. В те времена в Скандинавии жителей было гораздо меньше, нежели теперь. Но и земледелие было также ограничено; большая часть земли, возделанной и населенной впоследствии, тогда была еще пустыней и лесом; скотоводство, доставлявшее сначала главные способы пропитания, требовало менее рук и более места, притом самые первые хозяйственные работы исправлялись рабами; оттого людей оставалось довольно; кроме названных нами способов содержания, да еще рыболовства, неоткуда было получать дохода; средства к прокормлению были скудны; вдобавок к тому, воинственному духу храбрых людей более всего нравилась беспокойная странническая жизнь; в таких обстоятельствах очень естественно, что природная склонность заставила их взяться за меч для добывания пищи.
Мы знаем это из прекрасных слов Кетилля Раумюра его 18-летнему сыну, Торстейну, ленивому домоседу: "Молодые люди, – говорил старик, – ныне живут совсем не так, как бывало в моей молодости. Ныне они сидят все дома, привязавшись к жилищу, набивают себе живот и не стыдятся упреков в таком жалком образе жизни. Прежде стремились они к тому, что приносило славу, искали богатств и владений храбрыми делами, несмотря ни на какие опасности. У знатных людей, королей, ярлов и других наших собратий, было в обычае ездить в морские набеги за славой и богатством, которое не переходило по наследству от отца к детям, а зарывалось вместе с владельцем в могильном кургане. Когда ж сыновьям и доставалось недвижимое добро, они, хотя и занимали какую-нибудь должность, не могли удержать за собой жилище, если не бывали со своими людьми в морских набегах, не нажили денег и славы и не следовали примеру предков. Я сам нажил себе честь и деньги только тем, что пускался в опасности да в жестокие битвы. Ты, полагаю, не знаешь, что такое закон храброго человека, так я скажу тебе. Хотелось бы мне, чтоб ты бросил постыдную лень, старался походить на твоих родных и нажил себе имение и честь; ты уже в таких летах, что пора пробовать, не пошлет ли тебе что-нибудь счастье". Эти слова пробудили молодого человека. "Теперь я довольно раздражен, если только это приведет к чему-нибудь", – ответил он в сильной досаде, встал и ушел. Он вспомнил также и те отцовские слова, что он "не лучше бабы способен владеть оружием и что для его родни больше будет чести, если его не будет". Эти слова глубоко запали ему в сердце: решась не слыхать более таких упреков, он отправился в набег и, благодаря своей храбрости, стал значительным человеком. Летом бывал он в походе за добычею, а зиму проводил в своем поместье, Раумсдале, в Норвегии.
Его сын, Ингемунд, которого мать была дочь ярла, также Ингемунда, в готском королевстве, получил воспитание у Ингъяльда, в Хафне, в Халогаланде. Ингъяльд был поселянин, пользовавшийся общим уважением; все лето жил он на корабле, вне отечества; зимой отдыхал; они были хорошие приятели с Торстейном, гостили друг у друга каждую осень, если возвращались с набегов. Сам Ингъяльд имел двоих сыновей, Грима и Гормунда, подававших большие надежды. Они заключили с Ингемундом братский союз (Fosterbrodralag).
Когда мальчики подросли и пришли в такие годы, что могли уже, по обычаю отцов, ездить в походы, Торстейн снарядил для сына, Ингемунда, корабль, а Ингъяльд – другой, для сына Грима. "Будьте рассудительны и осторожны, – говорил молодым людям Ингъяльд, – и берегитесь затевать бой с превосходящим в числе врагом. Славнее начинать понемногу и все расти и расти, нежели сделать великое начало и потом опуститься". Ингемунд и Грим поехали вместе, были благоразумны в походе, нападали только в тех случаях, когда находили выгодным, и к концу лета взяли пять кораблей.
Осенью пришли с 20 человеками к отцу Ингемунда, Торстейну, провести у него зиму. Спустя некоторое время Торстейн дал заметить, что он не очень рад зимним гостям, потому что тяготится содержать такую большую толпу. "Ты не должен говорить того, батюшка, – отвечал Ингемунд, – уж лучше тебе попросить с нас за угощение, чего захочешь из нажитого нами добра, и угощать нас так, чтоб тебе была честь от того, особенно когда это делается за наш же счет". – "Смело сказано, – ответила Тордис, мать Ингемунда, – так же сказал бы и отец твоей матери". – "Ты говоришь, как мужчина, – отозвался Торстейн, – и я поступлю по твоим словам". Они прожили у него до зимнего праздника и были угощаемы прекрасно. Потом пошли к Ингъяльду, отцу Грима, и провели у него остальную зиму.
Когда настала весна, лед на водах прошел, зацвели деревья, поднялась трава на полях и суда могли проходить в проливе, названые братья снарядились опять в поход, спустили в воду свои ладьи, провели на море все другое лето, как первое и нажили большую добычу.
К концу лета пришли они в шведские шхеры. Там повстречались с ними другие викинги. С обеих сторон приготовились к бою. Бой кончился уже вечером. Тогда вожди заключили мир, стали назваными братьями и вместе плавали остальную часть лета. Они расстались с уговором съехаться на другое лето и вместе делать набеги.
Вождь других викингов назывался Сэмунд, родом из Норвегии. Он держал путь в Согнефьорд, чтоб провести зиму в отцовском доме. С той же целью поплыли и Ингемунд с Гримом в северную Норвегию и везли с собой много судов и богатства.
Ингемунд воротился к отцу с 60 человеками. "Как полагаешь, брат, – сказал Грим, – думает ли твой отец, что к нему идет столько гостей?" Ингемунд находил число гостей приличным. Торстейн вышел навстречу к сыну, с большой нежностью позвал его к себе, очень рад был его успехам и счастью: "Чем храбрее ты становишься, тем больше я буду уважать тебя". Ингемунд прогостил у отца всю зиму. Он стал гораздо богаче против прошлого года. По обычаю того времени, купцы и викинги, в знак признательности, дарили хозяевам или заставляли их самих выбирать, что понравится. Ингемунд оказался очень щедрым на подарки и вообще жил пышно, что еще более придавало ему значения.
С наступавшей весной названые братья заговорили снова про летние походы. Сэмунд опять встретил их в том самом месте, как было условлено, и они в это лето ездили вместе. Следующие три лета они также делали вместе походы в Западном море и достали себе имя и богатство (K).
Такова была жизнь на всем скандинавском севере. Когда сыновья достигали 15-го, 18-го или 20-го года, поселянин слал их в море доставать пищу и деньги или собственными силами пробовать себе дорогу в свете, потому что они не все могли быть домохозяевами при одном только отцовском наследстве. В царствование множества мелких королей бесчисленные королевские сыновья из Фьердхундры, Аттунды и Тиундаландии, Седерманландии, Нермке, Остерготландии и других стран не могли принять ничего другого, кроме военных походов, тем более что сыновьям знаменитых людей особенно следовало "упражнять себя в воинских играх, взмахивать щитами, бросать дротики, потрясать копьями, управлять рулями, изведать лезвия мечей и наносить раны" (L).
Не получив опытности в морских набегах, славы и свойств, приличных вождю, сыновья королей и ярлов не имели никакого значения. Кроме того, королевские доходы, приносимые землей, были ничтожны в то время, когда королевств было много и все они были небольшие; всякий король хотел жить прилично, и все наперерыв старались иметь в своей дружине известных храбрецов; следовательно, они ходили на войну за богатством, чтоб содержать пышный и знатный двор и дорогими подарками снискать себе имя и славу государей щедрых и сильных множеством друзей. Благодаря морским набегам сильный Эрлинг Скьяльгсон в Норвегии мог содержать постоянно приличный и многочисленный двор, хотя Олаф Толстый и отнял у него часть ленов, данных ему Олафом Трюггвасоном; Скоглара Тости, одного из самых богатых и замечательных мужей в Швеции, описывают храбрым викингом, который всегда жил в походах (M); другой известный морской разбойник, Свейн Аслейфарсон, обыкновенно делал поход с весны до Иванова дня и называл это весенним набегом; потом жил дома до уборки хлебы, а там опять ходил в поход до зимы и называл это осенним набегом (N).
Ярлы, херсиры и богатые землевладельцы обыкновенно сажали на корабли людей из своих домашних; из них же состояли те войска, которыми, по рассказу саг, отцы снабжали своих сыновей, вместе с кораблями. Тем объясняется старинное известие о значительном числе домашних челядинцев, содержащихся большими владельцами на своих дворах, нередко до 30, 60, до 100и более человек; летом они ходили в походы с хозяевами или с их сыновьями (O). Впрочем, не бывало недостатка и в других товарищах на этом промысле, который, по словам Кетилля Крейда, "подавал добрый повод к приобретению опытности, славы и денег" (P). Всякий, имевший случай и средства достать военные суда, легко находил товарищей и соратников в многочисленной толпе однодворцев, поселян и других людей, высылавшихся для содержания себя на собственный счет, также молодежи, приносившей с отцовского двора только оружие, храбрость да еще жажду военных дел и добычи и ничего не желавшей более, как поступления в дружину начальника судна или всего похода. Оттого-то случалось, что с весны до начала зимы лучшее скандинавское юношество разъезжало по морям все лето от одного берега к другому, ища деятельности и добычи.
Приморские стороны самой Скандинавии вовсе не были безопасны от нападения викингов. Шведские викинги опустошали датские и соседние берега, норманнские и датские отплачивали тем же шведским. Там они вели себя суровее, нежели в других местах.
Сокке, великий викинг, прибыл в Халогаланд на небольшой остров Ульфей. "Здесь, – сказал он товарищам, – мы получим славную добычу, потому что здесь живет богач; сделаем нападение на двор огнем и мечом; все имение нам достанется, а дома и всех жителей сожжем". Ульфейский поселенец, на которого напали, спросил вождя викингов, за что он так обходится с ним. "Мы, викинги, – отвечал Сокке, – не спрашиваем за что, если хотим иметь чью-то жизнь и имущество".
Викинги так разживались после счастливых набегов, что располагали многими кораблями и не боялись вступать в битвы с королевскими войсками, нередко разбивали их, потом высаживались на берега, умерщвляли мирных жителей и брали все добро, которое у них было. При встрече с купеческими судами викинги обыкновенно предлагали купцам два условия: отправиться на берег и оставить корабль со всеми товарами или ждать смерти. Не один раз все викинги предлагали grud, или жизнь, на обыкновенном условии оставить корабль, но нападали беспощадно в тех случаях, когда предвидели выгоду. Они обыкновенно держались в заливах, или бухтах (vikar) (Q), и шхерах, выжидая случаев к нападению.
По известиям саг, они часто бывали на берегах Готланда. Тут и Олаф Трюггвасон застиг неожиданно купеческое судно, принадлежавшее Ямтленнингам (жителям Ямталанда), которые хотя храбро сопротивлялись, но Олаф овладел кораблем, избил много людей, взял все имение, потом вышел на землю, получил там важную добычу и перебил всех, кто противился; также и Эйрик-ярл, выходец, пришедший воевать в Швецию при Олафе Скетконунге для обогащения себя и своих людей (он был сыном сильного Хакона ярла, павшего в войне с Олафом Трюггвасоном в Норвегии), сначала поплыл в Готланд, долго находился там в летнее время и подстерегал корабли купцов и викингов, плававших в эту страну, потом пристал к ее берегам, и разорил много мест на приморской стороне; из Готланда он поплыл в Виндландию, повстречался у Штаурена с другими викингами, бился с ними, победил и перебил их; на следующее лето он направил путь в Гардарику, ужасно разбойничал там, местами грабил; он ходил в Альдегьюборг и расположился в его окрестности; взял и разрушил город и перебил много людей; воевал везде в этой стране; посетил Адальсюслу и Эйсюслу, встретил возле них четыре корабля датских викингов, после жестокого боя взял их и умертвил всех, там находившихся. В следующие пять лет он вел такую войну каждое лето.
Глубокие воды, вливающиеся в Гардарику, представляли большое удобство для вторжений и грабежей в окрестностях; не меньше подвержены были нападениям ливонские, куронские и вендские берега, потому что туда и еще в Гардарику направлялись походы, если саги упоминают о викингах, ездивших к востоку (i oestervaeg). И Дания, окруженная со всех сторон морем, испытывала часто нападения и грабежи викингов, разъезжавших в большом числе около островов и между ними. Обыкновенным их пристанищем были также Бохусленские шхеры. Соседние с рекою Готою Бреннэйяр и Эльфваскер описываются в сагах как самые старинные и славные гнездилища викингов. Бесчисленные острова, островки и шхеры, там лежащие, представляли хорошие гавани и места для высадки; притом туда приезжало много купеческих кораблей, потому что на этих берегах торговля началась рано. Часто получали тут богатую добычу.
Впрочем, викинги с высоким образом мыслей нередко оставляли в покое купеческие корабли и лучше всего искали добычу в опасных предприятиях или в кровавых схватках с такими же викингами. Вообще, они считали самой почетной победу над ними; без состязания со своими собратьями по ремеслу, без известности, приобретенной дальними походами и громкими битвами, вожди не получали особенного значения.
Когда Торгейр, норвежский вождь в Наумудале, в Норвегии, советовал жениться и успокоиться своему сыну, Торстейну, многие годы проводившему жизнь морского разбойника, этот отвечал: "Мы еще не испытали себя в бою с другими викингами; хотелось бы, батюшка, чтобы ты указал мне какого-нибудь известного викинга, битва с которым принесла бы мне честь; найду ли себе от того прибыль или смерть, лишь бы оставить по себе достойную память" (R).
Победы над викингами, особенно известными морскими разбойниками, приносили также и выгоду: при этом случае можно было сделать большую добычу в богатствах, награбленных ими у купцов и поселян или нажиться другими военными способами. Если же викинги встречались друг с другом в открытом море, завязывалось дело о жизни. Менялись вопросами, кто настоящий начальник корабля, затем следовали вызовы защищаться либо сдаться другому со всем кораблем и грузом. На крепкие слова не скупились: ответы следовали за ответами в том же духе, как тот разговор, который приводит сага между Асмундом и сыном Кетилля Крейда: "Если хочешь знать, – говорит первый, – кто истинный вождь этих судов, так его зовут Асмунд, сын короля Олафа; а тебя кто послал сюда?" – "Меня, – отвечал Кетилль, – послал король Рольф, сын Геттрика, сказать вам, что он завтра явится сюда и возьмет ваш корабль со всем вашим имением, а вас бросит в пищу волкам, если не отдадите ему всего, что есть у вас". – "Мы знаем, – отвечал Асмунд, – что король Рольф везде известен по его подвигам, но я королевский сын и имею довольно войска; так скажи Рольфу, что сдамся не прежде, пока мы померяемся с ним силами" (S).
Еще горделивее отвечал король Хальфдан норвежскому принцу, Сорле Сильному: "Здесь, может быть, есть кто-нибудь, который не боится тебя, хоть ты, по-видимому, и велик, а все-таки меньше твоих плохих рабов, которые с тобой". – "Мне думается, – отвечал Сорле, – уж не воображаешь ли ты, что слишком добр, начавши разговор со мной; но кто бы ты ни был, мы осмелимся взглянуть на тебя, пока еще живы" (T).
Чтоб показать пример высокого мужества, викинги равняли число своих судов с неприятельскими и остальным приказывали удалиться на время боя. Часто, если только выпадал случай или ожидали боя с превосходным в том числе врагом, викинги ночью относили свое добро на землю и на месте его таскали на суда камни (U). Бой завязывался еще вдалеке стрельбой из луков и сильно пущенными камнями; при оглушительном крике суда сближались; тогда начиналась собственно сеча "с сильным воплем и гиканьем, шумом и грохотом, с призыванием и ободряющими криками на обеих сторонах" (V). Сильные руки взмахивали секирами и наносили удары, от которых распадались пополам щиты, ломались панцири, в куски разбивались шлемы. Почетное место было в передней части корабля, у мачты, где кипел главный бой.
Если силы с обеих сторон были равны, морские разбойники не уступали один другому, защищались и нападали с одинаковой храбростью, так что после битвы целого дня победа оставалась нерешенной, поэтому нередко случалось, что вожди, из уважения к взаимной храбрости и искусству владеть оружием, подавали друг другу руки на мир, дружились и потом вместе делали набеги. В случае решительной победы на чьей-нибудь стороне побежденные либо истреблялись все до последнего, именно такие, которые не успели перепрыгнуть за край судна и спастись вплавь, или, что часто случалось, получали мир и безопасность, если сдавались по смерти своего вождя. Победитель осматривал взятые суда, приказывал охранять убитых или бросал их в море, усиливал свое войско уцелевшими людьми павшего вождя, с гордостью плыл назад в свою пристань и делил добычу.
После летней жизни, исполненной разных приключений на море, викинги обыкновенно возвращались к осени домой, проводили зиму на своих или отцовских дворах, пили с родными на зимних праздниках пиво и в веселой жизни истрачивали все нажитое летними грабежами. Другие искали себе жилище на зиму у славных королей, которые с охотой приближали к себе известных бойцов, принимали их с радушием и уважением, давали им у себя приют, за что получали их дружбу. Другие же викинги, закаленные и поседевшие в боях, проводили на море зиму и лето и круглый год не имели другого крова, кроме неба да палубы своих судов. Вожди, располагавшие большими войсками, назывались королями, хотя и не имели клочка земли. Их королевством было море (52). В сагах они носят имя морских королей; у скандинавов это название по праву принадлежало тому, "кто никогда не спал под закоптелой кровлей и никогда не осушал своего рога (кубка) у очага" (W). Они были страшны везде, куда ни приходили. Все прибрежные места подвергались наибольшей опасности, потому что викинги, по недостатку съестных припасов, выходили на ближний берег, и брали силой все для них нужное.
Для прекращения таких грабежей и защиты берегов от нечаянного нападения ставили так называемую Boete- и Strande-Warder (X), береговую и горную стражу, потому что на горах зажигались костры для предостережения окрестных жителей от неприятельского нападения. Сами короли садились на военные суда для прикрытия своих берегов; для той же цели они договаривались с известными морскими вождями, которые, собравши в набегах значительные силы, часто на некоторое время поступали на службу к королю за богатые подарки или большое жалование и обязывались флотом и войском оборонять его землю от других викингов.
Пока Скандинавия разделялась между множеством мелких королей, не имевших довольно силы для защиты своих берегов и часто воевавших друг с другом, викинги плавали многочисленнее и чаще в тамошних водах, взаимно грабили и разоряли родную страну и искали добычи, где только могли. Но вскоре, посредством завоевания малых королевств, образовались другие, более обширные, под одной верховной властью; их жители из чужеземцев и врагов обратились в союзников; их отдельные выгоды слились в одно желание мира и безопасности. С тех пор всякое разорение, грабеж, даже фуражировки наказывались опалою (изгнанием); верховные короли получили более силы для обороны своих берегов от нечаянных набегов иноземных викингов. Кажется, что тогда берега Скандинавии были менее тревожимы и путешествия в западные и южные страны считались почетнее, потому что представляли поле действий обширнее и обещали больше добычи.
Со всеми этими походами для всей бездомной молодежи открывались обширные виды на приобретение жилищ и собственности на чужбине. Отсюда переселения, наводнявшие запад, восток и юг Европы храбрыми полками северных юношей и служившие отводом беспокойных сил для севера, – переселения, которые продолжались непрерывно целые столетия, потому что новые поколения стремились по следам прежних. Великая цель, бывшая у них в виду, сообщила более благородства их воинской отваге. Они уже являлись для состязания с войсками лучше вооруженными и устроенными и учились одерживать победы не только силой, но также искусством и военной хитростью, равных хорошо рассчитанным походам и движениям. Кроме того, должны были сражаться не только с вооруженными отрядами воинов, конных и пеших, но им приходилось брать укрепленные города, крепости и замки; они узнавали на опыте, что для того употреблялись неизвестные им военные орудия, стенобитные машины, штурмовые башни, лестницы, траншеи; следовательно, эти путешествия были для них училищем, где развивались их природные военные дарования.
Во всех предприятиях, на которые подстрекала их врожденная склонность, много было совершено храбрых дел; самые смелые из них, в продолжение долгого времени, редко приносили что-нибудь больше награбленной добычи; но мало-помалу походы викингов получили вид правильной войны, веденной с более благородной целью завоевания земель и государств. Победа обыкновенно венчала их оружие; успехи укрепляли в них мужество и побуждали на более отважные предприятия.
Викинг, в уме которого всегда гнездились смелые замыслы, избирал что-нибудь одно – победу или смерть. То и другое приводило к цели. Смерть казалась ему путем к бессмертию, жизнь – борьбой для достижения этой цели. Вся его жизнь была сцеплением военных подвигов и приключений; он искал опасностей и считал отрадой одолевать их. Море было знакомо ему с детства; на нем он проводил лучшее время года и жизни; и в душе его отразился великий образ этой стихии: его замыслы получили огромные размеры, его стремления и надежды, подобно океану, не знали границ; с боков корабля он измерял взорами широкий путь, открываемый морем, и, отплывая в синюю даль, пел с Фритьофом про свое путешествие:
Плыву я в холодную бурю,
Пусть мчится мой легкий челнок! (Y)
Качаясь с кораблем на волнах, он чувствовал себя довольным и свободным, как птица в воздухе. Встречались невзгоды – он переносил их, не унывая. В бурях, в нуждах, во всяких случайностях он не падал духом и был равно готов на погибель и на счастье. Изведав все превратности судьбы в постоянных походах на море и на суше, привыкнув сражаться с опасностями и полагаться только на себя, он усвоил хладнокровие, присутствие духа и сметливость, выручавшие его в опасные минуты. Ему не знакомо было отчаяние ни посреди волн и утесов, ни в трудных положениях на сухом пути. "Дальний пловец подвергается часто случайностям". – "Но во всякой опасности, во всяком трудном случае все-таки можно что-нибудь присоветовать". – "Только малодушному не помогает никакой совет". – "Удовольствие приносит неполную победу".
Многие подобные изречения, встречающиеся в древних сагах, заимствованы все из живого училища опыта. Не было ничего такого смелого и опасного, на что не решился бы викинг со своим бесстрашием и презрением к смерти. Религия и предки внушили ему правила, что мир принадлежит тем, кто храбрее, что лучше искать славы и чести, нежели доживать до глубокой старости, и что всего славнее жить и умереть с оружием в руках.
Войне от колыбели
Я жизнь свою обрек
Еще ребенку
Мне дал Один
Смелое сердце.
Для храбрых неприлично
При смерти унывать (Z).
Одно храброе дело подстрекало к другому. Из соперничества богатыри морских походов старались перещеголять друг друга в воинских делах. Надобно было сделать чудо для снискания славы на поприще, где подвизалось столько соперников. Здесь причины тех обширных замыслов и чудных предприятий, которые известны нам из истории викингов и воспоминаний, уцелевших о них, особенно в Англии, Франции, южной Италии и России.
Сноски:
(A) Сага о людях из Лаксдаля.
(B) Rolf Krakes saga.
(C) Frithjofs saga.
(D) Viga Glums saga.
(E) Volsunga saga.
(F) "Песня о Хюндле" в стихотворной Эдде.
(G) Hervarar saga.
(H) Речи Высокого, 76.
(I) Sturlaug Starfsons saga.
(J) Samson Fagres saga.
(K) Vatndaela saga. Тот же самый Ингемунд, о котором говорен выше, внук Кетилля Раумюра по отцу и готского ярла Ингемунда по матери, принимал участие в великой битве при Хаврсфьорде в 874 году, сделавшей Харальда Харфагра единовластным государем Норвегии. После переехал в Исландию и принадлежал к числу первых ее обитателей.
(L) "Песня о Риге" в Старшей, или стихотворной, Эдде.
(M) Сага о Харальде Серая Шкура.
(N) Orkneyinga saga.
(O) Так, Хакон Старый в Швеции имел 300 человек домашних челядинцев. В Саге об Эгиле упоминается об Аринбьярне в Норвегии, который ходил на войну на трех длинных судах, имея на каждом по 100 человек войска, большей частью своих домашних. И это не единственный пример.
(P) Gotriks и Rolfs saga.
(Q) Отсюда, вероятно, происхождение слова "викинг". Другие производят от vig – война.
(R) Svarfdaela saga.
(S) Gotriks и Rolfs saga.
(T) Sorle den Starkes saga.
(U) Следы такого обычая часто встречаются на косах, вдающихся в море, иногда в грудах камней на берегу и находимых там в земле драгоценных вещах, не уложившихся в яму.
(V) Sorle den Starkes saga.
(W) Сага об Инглингах, IX.
(X) В Uplands Lagen и в Helsinge Lagen они называются Nasiavarder (стража на мысах или косах) и Bergvarder. В Sodermanna Lagen встречаются Utvard и Invard.
(Y) Frithjofs saga.
(Z) Сага об Олафе, сыне Трюггви, также Frithjofs saga, Kong Alfs saga.
|
|
