|
Древнейшая шведская рифмованная хроника, или Хроника Эрика, сокращенно обозначаемая здесь ХЭ, представляет собой памятник, с которого начинается средневековая историография в Швеции. Она охватывает события с 1229 до 1319 г. с пробелом между 1313 и 1317 гг. и важна прежде всего ввиду скудости документов по истории Швеции в XIII и XIV вв., а также летописания более раннего, чем ХЭ. Предшествующие ей анналы на латинском языке, которые велись в монастырях, давали ее автору общую канву и ряд фактов для его значительно более подробного и разностороннего повествования; кроме того, он пользовался текстами юридического характера, актовым материалом, но главным образом преданиями знатного рода Фолькунгов, наиболее выдающимся представителем которого был знаменитый Биргер ярл, а затем сведениями, которые он получал в кругу так называемой партии герцогов при внуке Биргера ярла, короле Биргере (1290-1319 гг.). Междоусобные распри, возникшие вскоре после 1300 г. между этим королем и его братьями, герцогами Эриком и Вальдемаром, занимают наиболее видное место в ХЭ.
В первой части ХЭ, до 1290 г., изложены лишь главные события, и притом сравнительно кратко. Вторая часть отличается развернутым и подробным изложением, причем автор проявляет себя как сторонник партии герцогов, особенно Эрика (отсюда и название ХЭ), которого он восхваляет и идеализирует в духе средневековой рыцарской поэзии. Сам Эрик погиб в борьбе с королем Биргером, но партия его вскоре после того одержала верх, и в 1319 г. его сын Магнус стал шведским королем; это и есть тот "Магнушь, король свейский", о котором говорит наша Новгородская I летопись под 1348 и 1350 гг.
ХЭ не дает четкой и определенной хронологии и делает иногда ошибки в отношении тех дат, которые можно установить на основании ее известий. Не отличается она и особенно широкой осведомленностью автора в области политики описываемой эпохи. Как литературное произведение, она написана очень живо, легко и доступно, хорошим языком и местами не без юмора. Иноземным образцом ее, который автором был хорошо усвоен, являются немецкие рифмованные хроники XIII-XIV вв.; в смысле литературной формы от них же ведет свое происхождение и Ливонская рифмованная хроника. Влияние западноевропейской литературы, рыцарской поэзии и романтики, которое уже проникло в Швецию в XIII-XIV вв., сказалось и на ХЭ. Если автор ее и не был настоящим историком с широким кругозором, он тем не менее излагает события правильно и дает целый ряд подробностей, которые можно проверить. ХЭ привлекала большой интерес современников и в дальнейшем получила широкое распространение: ею пользовались позднейшие историки, например Эрик Олай, писавший свою латинскую хронику во второй половине XV в.; ХЭ стали подражать, перерабатывать ее, и в результате появилось еще несколько произведений того же типа на шведском языке (так называемая Малая рифмованная хроника XV в. и др.).
Имя автора ХЭ не дошло до нас; кто он был – точно не известно. Во всяком случае, он – не духовное лицо и едва ли профессиональный поэт. Наиболее вероятно предположение, что он – выходец из мелкого дворянства, обладавший поэтическим талантом и литературными знаниями. Положение его в обществе определяется его явной близостью к тем кругам феодальной знати, которые поддерживали герцога Эрика и содействовали возведению на престол сына Эрика – Магнуса, в частности к Матиасу Кетильмундсону. Политические симпатии автора ХЭ не приводят его к резкой нетерпимости. Например, он соединяет свое сочувствие партии Эрика с таким же отношением к Торгильсу Кнутсону, который был враждебен Эрику. Это, может быть, объясняется тем, что Матиас Кетильмундсон, которого считают покровителем автора ХЭ и даже инициатором ее составления, сам был близок к Торгильсу Кнутсону в походе 1300-1301 гг.; кроме того, у Торгильса были родственные связи среди той самой знати, которая составляла окружение герцогов. И, наконец, возможно, что автор ХЭ как человек, разделяющий политические воззрения феодальных верхов общества, мог сочувственно относиться к Торгильсу Кнутсону в силу своих классовых симпатий вообще и независимо от партийных раздоров видеть в нем прежде всего импонирующего ему крупного магната, который проявил себя к тому же как крупный государственный деятель.
Время составления ХЭ – вопрос спорный. Старший список ее, Cod. Holm. D 2, относится к середине XV в. Наиболее вероятным представляется ее составление между 1320 и 1335 гг.
В отношении известий о русских и об их борьбе со шведами ХЭ, конечно, тенденциозна; первое, что обращает на себя внимание, – это замалчивание разгрома шведов на Неве в 1240 г. и похода Александра Невского на емь-тавастов в 1256 г. В переведенных здесь отрывках антирусская тенденция автора достаточно прозрачна, чтобы можно было без затруднения разобрать, в чем дело. Сведения о наиболее подробно изложенных событиях 1300-1301 гг. автор ХЭ получил, вероятно, от самого Матиаса Кетильмундсона, которого он в своем рассказе усиленно выдвигает и восхваляет, а также от других участников этого похода на Неву.
Нередкие у автора ХЭ выражениям думаю", "я полагаю", между тем как он говорит о фактах, несомненно ему известных, – лишь литературный прием, а не признак неосведомленности, заставляющей прибегать к предположениям,
ХЭ не подразделена в подлиннике на главы или строфы; заголовки приведенных здесь прозой отрывков поставлены мною. Цитируют ее обычно по строкам; страницы указаны по изданию: Klemming G. Е. Gamla eller Eriks-Krönikan. Svenska medeltidens rimkröniker, del. 1. Stockholm, 1865. Более новое издание см.: Eriks-krönikan enligt cod. Holm. D 2, R. Pipping. Uppsala, 1921. Некоторые краткие пояснения даны в сносках.
Настоящий очерк ХЭ как памятника составлен на основании научно-исследовательской литературы о ней на шведском языке, главным образом диссертации: Andersson I. Källstudier till Sveriges historia (1230-1436). Lund, 1928 (где этой хронике посвящена первая глава) и статьи: Bolin G. Till dateringen av Eriks-krönikan. – "Historisk tidskrift". Stockholm, 1927, 3. Для комментария использована работа: Pipping R. Kommentar till Eriks-krönikan. Helsinki, 1926.
I. Поход Биргера ярла на тавастов, 1249 г. (строки 89-156, с. 4-6)
Тогда созвал король Эрик по всей своей стране и рыцарей, и тех, кто близки к рыцарскому званию, а также крестьян и вооруженных слуг, как водители ныне, когда государь объявляет своим людям, что он собирается вести войну. Звал он их в языческую землю и поручил своему зятю быть их начальником, потому что ему он более всего доверял. Его зять охотно за это взялся; ему хотелось побольше чести и славы. Он стал готовить оружие и снаряжение и смелых, бесстрашных воинов. Пошли тогда в ход шлемы, нагрудные пластины и панцири, и стало их много. Каждый [воин] готовился на своем месте, и они охотно исполняли то, что велел король. И были спущены на воду шнеки и быстроходные ладьи; много было больших мешков с деньгами развязано и отдано тем, кому приходилось расставаться со своим домом, не зная, когда они вернутся. Многие женщины плакали и ломали руки, но все-таки они радовались тому, что божья слава умножится от этого похода. Много старых отцовских мечей было снято с гвоздей, где они долго висели. С лаской проводили их1 к берегу, с дружескими словами и рукопожатиями. Много целовали тогда алых уст, которых после уже не целовали с сердечной радостью, потому что многим больше не пришлось свидеться. Вот что бывает после такой разлуки!
Дул попутный ветер, и они отплыли. Тем временем готовились и язычники; они хорошо знали, что те придут не на пользу им, а на беду. Христиане вошли в гавань; увидели тут язычники позолоченные штевни бесчисленных кораблей; им пришлось больше горевать, чем смеяться! Они2 взяли свои знамена и сошли на берег. Христианам было там хорошо: их щиты и шлемы блистали по всей той стране; им хотелось испытать свои мечи на язычниках-тавастах; полагаю, что они так и сделали. Тавасты стали прятать золото и серебро и большие стада. Язычники потерпели поражение, а христиане победили. Всякому, кто подчинялся им, становился христианином и принимал крещение, они оставляли жизнь и добро и позволяли жить мирно, а тех язычников, которые этого не хотели, предавали смерти. Христиане построили там крепость и посадили там своих людей; эта крепость называется Тавастаборг – беда от нее язычникам! Они3 посадили в стране той христиан; полагаю, что так и осталось поныне. Ту страну, которая была вся крещена, русский князь, как я думаю, потерял.
Описываемый здесь шведский поход на Финляндию неизвестен в других ранних шведских источниках и вообще в скандинавской литературе того времени; не знают его и русские летописи. За вычетом довольно шаблонных литературных деталей, для которых автор ХЭ мог обойтись и без какого-нибудь определенного источника, устного или письменного, у нас остаются следующие основные факты: поход на Финляндию при короле Эрике (1222-1250 гг.) под предводительством Биргера ярла, правителя Швеции при Эрике и при своем сыне Вальдемаре, преемнике Эрика; Биргер был женат на сестре Эрика. Затем – подчинение и насильственное обращение в христианство финского племени тавастов, известного в русской летописи под названием "емь"; и, наконец, основание крепости, как полагают некоторые исследователи, на месте, расположенном несколько южнее Тавастхуса [нын. Хяменлинна], в Hakoisten (шведское Haga).
Это была не первая попытка христианизации тавастов; есть указания и на более ранние, в самом конце XII в. и в течение первой половины XIII в. Первый вообще шведский поход на Финляндию и начало христианизации финских племен относится еще к 1157 г., но после того внутренние распри в Швеции долго мешали предпринять сколько-нибудь серьезные действия с целью подчинения Финляндии; после окончательного утверждения Эрика на престоле в 1234 г. лишь в 1249 г. состоялся большой поход, о котором говорит ХЭ. Возможно, что Биргер не принимал в нем участия с самого начала, а прибыл в Финляндию несколько позже: есть сведения о его отсутствии в Швеции в 1249 г. весной, т. е. в такое время года, когда вероятнее всего и отплыл шведский флот, снаряженный для похода в Финляндию.
Основание шведского укрепленного пункта в земле тавастов могло быть еще до Биргера, заложившего там уже настоящую крепость, делом финляндского епископа Томаса в 20-30-х годах XIII в. Есть предположение, что тому же Томасу, энергичному церковному и политическому деятелю и христианизатору тавастов, принадлежит инициатива шведского похода на Неву в 1240 г., кончившегося для шведов, как известно, полным разгромом и не упоминаемого ни в одном шведском источнике, и что исходной точкой этого похода является, таким образом, не Швеция, а шведская Финляндия.
Какой гаванью на южном финском побережье воспользовались шведы в 1249 г., остается неясным: в землю тавастов оттуда было несколько водных путей.
Упоминание о серебре и золоте, которое прячут тавасты при приближении шведов, является в ХЭ общим местом, неоднократно повторяющимся в ее тексте. Золоту у тавастов, во всяком случае, неоткуда было взяться. Скот они прятали, загоняя его в леса. Для русского историка чрезвычайно интересным является заключительное замечание ХЭ в этом отрывке – о потере русскими земли тавастов: по смыслу оно прямым образом подтверждает, что до того времени тавасты находились с Новгородом в каких-то отношениях подчиненности. Очевидно, это было результатом неоднократных новгородских походов на емь-тавастов, о которых знает летопись начиная с 1042 г. Отношения тавастов с Новгородом осложнялись неприязнью между ними и карелами, постоянными союзниками Новгорода, а это было выгодно для шведского завоевания в земле тавастов. Карелы, по всей вероятности, ходили с новгородцами на емь не только в 1191 г., когда об этом говорит летопись: поход их на емь известен еще под 1143 г., а в 1228 г. они же вместе с ижорой принимают деятельное участие в отражении набега еми на Ладожское озеро. С целью более прочного закрепления за собой захваченной территории Биргер ярл, как мы видим из ХЭ, позаботился о колонизации ее шведами.
Язычниками ХЭ повсюду называет не только финские племена, державшиеся язычества, но также русских, т. е. православных по вероисповеданию, и обращенных в православие карелов.
II. Нападение на Сигтуну, 1187 г., и основание Стокгольма (строки 474-521, с. 17-18)
Швеции грозила большая опасность и тревога от карелов. Они смело и уверенно шли с моря в Меларн и в тихую погоду, и в бурю, по шведским шхерам; чаще всего их рать пробиралась тайком. Однажды вздумалось им сжечь Сигтуну, и сожгли они ее до основания, так что город тот больше уже не поднимался. Там был убит архиепископ Ион; этому были рады многие язычники; радовалась карельская и русская земля тому, что христианам пришлось так худо. Все они4 приободрились после того и принялись воевать. Как я здесь читаю, так и было. Ион ярл был убит в Асканесе; он провел евять лет в походах и ни разу не был дома за это время, и воевал с русскими и ижорой ради господа и святой веры. Вернувшись домой, он в первую же ночь был убит ими5. Его жена бежала в Хундхамар; ее сердце и мысли были полны великого горя и отчаяния. Эта превосходная благородная женщина собрала людей и большую силу и, как мне говорили, всех их перебила на утесе, называемом Eestaskär: все они там расстались с жизнью. И велела вытащить их ладьи на берег и сжечь, потому что ее постигло такое горе. Этой беде помог Биргер ярл, мудрый муж; он велел построить с великим искусством и большим разумением город Стокгольм – прекрасную крепость и хороший город. Все было сделано, как он велел. Это – замок на озере, так что карелы не могли их беспокоить. Я говорю, что это озеро прекрасно, потому что там 19 церковных приходов и семь торговых городов вокруг озера. Там теперь процветание и великая радость, а прежде были горе и глубокая печаль, причиненная им6 язычниками.
Автор ХЭ здесь прерывает свой рассказ о времени Биргера ярла и обращается к прошлому, к нападению карелов на Сигтуну в 1187 г., но делает это так, что вставное повествование сливается с текстом, относящимся к событиям XIII в.
Утверждая, что описываемые события действительно верны, автор пользуется глаголом läsa, имеющим значение "говорить" (как и русское "читать наизусть") и "читать то, что написано"; если принять второе значение, то ХЭ, следовательно, предназначалась для чтения вслух, как и полагают некоторые комментаторы. Это подтверждается тем, что автор называет в одном месте свое произведение "книгой".
Другие шведские источники говорят не только о карелах, но и о русских как участниках нападения на Сигтуну. Тесная связь карелов с Новгородом выражается в ХЭ в том, что и они и русские радуются успеху набега 1187 г. В XII и XIII вв. в Балтийском море на смену прежним скандинавским викингам IX-XI вв. появились другие – финские и славянские (вендские) по происхождению. Их походы и набеги, обусловленные иными причинами и совершавшиеся в иных окружающих условиях, носили более ограниченный характер, но представляли тем не менее весьма значительную опасность для тех, против кого они были направлены. Разгром Сигтуны и был одним из проявлений деятельности этих новых викингов-карелов (и, может быть, эстов), поддерживаемых в данном случае Новгородом. Памятью об участии эстов в этом набеге являются производные от их этнического наименования местные названия в районе озера Меларна вроде Eestaskär, которое упоминается в ХЭ.
Известие о гибели архиепископа Иона при нападении на Сигтуну есть и в других шведских источниках. Кто был Ион ярл – вопрос спорный и для нас интересный лишь в связи с указанием ХЭ на участие этого лица в войнах с русскими и ижорой в течение девяти лет, что ведет нас к 1178 г. как началу военной карьеры Иона в пределах Новгородской земли. Про шведские походы в данное время ничего неизвестно ни в шведских, ни в русских источниках, да и сама дата эта, 1178 г., ненадежна ввиду уже отмеченного здесь свободного обращения автора ХЭ с датой набега на Сигтуну. В Швеции в Липчепингском соборе есть надгробная надпись на латинском языке, довольно неясная, в память какого-то ярла Иоанна (dux Johannes); по чтению некоторых исследователей, она называет его "грозой язычников" и "защитником шведов". Кто был этот Иоанн и тождествен ли он с Ионом ярлом ХЭ – вопрос нерешенный. Линчепингскому епископу была подчинена на первых порах шведская церковная организация в Финляндии до установления финляндской епископии в первой четверти XIII в. Надпись относится к первой половине XIII в., но она могла быть сделана много времени спустя после смерти того лица, к которому она относится. Рассказ ХЭ о Ионе ярле и особенно о его жене восходит, по-видимому, к какой-то исторической песне, народной балладе, содержанием которой и воспользовался автор ХЭ.
Прямой переход от набега на Сигтуну к основанию Стокгольма при Биргере ярле в конце концов не так произволен и антиисторичен, как кажется: Стокгольм возник, вероятно, еще в конце XII в., т. е. вскоре после разгрома Сигтуны, и даже был укреплен, как полагают, другим Биргером ярлом (умер в 1202 г.), происходившим из того же знатного и влиятельного рода Фолькунгов, как и его одноименный, более поздний и более знаменитый родич, который уже основательно укрепил Стокгольм. Первое известие об этом городе появляется в шведских источниках в 1252 г. В памяти предания этот второй Биргер ярл легко мог вытеснить первого.
Интересной подробностью в рассказе ХЭ о нападении на Сигтуну является то, что карелы, по ее словам, смело и уверенно шли по шведским шхерам независимо от погоды, да еще к тому же умели пробираться тайком. Это предполагает, по-видимому, большую осведомленность относительно расположения этих шхер, фарватера и т. д. Трудно сказать, является ли такая осведомленность результатом каких-то предыдущих и, очевидно, неоднократных набегов, оставшихся нам неизвестными (по тексту ХЭ так и выходит), или торговых поездок по этому водному пути, также нередких, о которых у нас сведений нет. Пока это все лишь догадки; остается тот факт, что новые викинги Балтийского моря хорошо знали свое дело и обладали не только смелостью, но и достаточным умением.
III. Поход на Финляндию и основание Выборга, 1293 г. (строки 1324-1385, с. 46-48)
Пошли они7 в языческую землю и положили конец злу и великой беде; язычники слишком близко подходили к ним. Это было там главным их делом; и построили они крепость в том краю, где кончается христианская земля и начинается земля языческая. Теперь там добрый мир, больше тишины и покоя и больше людей, верующих в бога. Эта крепость называется Выборг и находится на востоке; оттуда было освобождено много пленных. Это – преграда, сдерживающая язычников. У русских стало таким образом меньше подвластной им земли, и беда оказалась у них у самых дверей. Всю эту крепость построили из камня, а затем поехали господа домой и посадили там фогта, которому не страшно было видеть перед собой разъяренных людей и который не особенно боялся язычников. Он наконец покорил карелов и всю их землю с 14-ю погостами, большими и малыми. Кексгольм был тогда взят христианами и уцелел от огня; много язычников было там побито и застрелено в тот самый день, а тех, что были взяты в плен, они увели к себе в Выборг. Некоторые христиане хотели там остаться, а другие – вернуться домой и привезти им оттуда снабжение. Но их начальник запоздал, а русские тем временем готовились, желая отомстить за неудачу. Пока им доставляли снабжение, русские слишком быстро подошли и стали нападать днем и ночью; христиане охотно избежали бы этого. Шесть дней прожили они без пищи; удивительно, как люди могли это вынести. Наконец, они вышли биться; чем дольше они ждали, тем хуже становилось, потому что у них было мало силы8, а к тому же они были близки к смерти от голода. Русские понесли большие потери, как и всегда бывает, когда они встречаются с упландцами; русскому тогда худо приходится. Христиане были там все перебиты, а русские радовались тому, что христиан постигло несчастье; спаслось их только двое. Там был убит Сигге Локе, да подаст бог царство небесное душе его! Все христиане погибли там ради господа и святой веры. После того островом там владели русские и сильно укрепили ого, и посадили там мудрых и храбрых мужей, чтобы христиане не приближались к этому месту.
Вскоре после смерти Биргера ярла (1266 г.) возникли распри между его сыновьями, закончившиеся победой наиболее энергичного и способного из них, Магнуса, который и был королем Швеции до 1290 г. Его преемником был его несовершеннолетний сын Биргер, при котором власть была в руках совета опекунов, главным образом наиболее выдающегося и талантливого из них, "мудрого мужа", как называет его ХЭ, марскалка (или марска) Торгильса Кнутсона. Почетное придворное звание, которое носил Торгильс и которое в Новгородской I летописи под 1300 г. принято за личное имя (Маскалка), заимствовано из Западной Европы (лат. mariscalchus) и заменило собою к этому времени старое скандинавское звание ярла. Как мы видим на примере Торгильса Кнутсона, со званием марскалка связывалось военное предводительство и положение королевского наместника, что и отмечено в Новгородской I летописи.
Как внутренняя, так и внешняя политика Торгильса Кнутсона шла по линии, намеченной деятельностью Биргера ярла. При нем шведам удалось проникнуть дальше на восток, в Карелию, где их завоевания были закреплены основанием Выборга. Можно думать, что Выборг издавна был важным пунктом для карельских и приладожских (через Кексгольм – нын. Приозерск) торговых путей; кроме того, он имел также значение для связи с устьем Невы через Бьёрке в Финском заливе. Древнейший Выборг находился, как полагают, на острове Линнасаари, к северу от того острова, на котором расположена крепость, поставленная Торгильсом Кнутсоном. ХЭ определяет этот район как предел "христианской земли"; под "христианами" подразумеваются, вероятно, прежде всего шведы, проникавшие туда с торговыми целями, а затем сравнительно немногочисленные карелы-католики; в громадном большинстве карелы-христиане были православные, т. е. получили христианство от Новгорода. Большое распространение православия в Карелии тем более побуждало католическую церковь поддерживать наступление шведов на восточную Финляндию; еще в 50-х годах XIII в. папа Александр IV писал упсальскому архиепископу о необходимости крестового похода на карелов.
"Главное дело", или задача, которую ставили себе шведы в западной Карелии, заключалось в том, чтобы сдержать угрожавший им напор неприятеля с востока. "Господа", возвращающиеся домой после основания Выборга, – очевидно, знатные шведские феодалы, стоявшие во главе похода; что касается самого инициатора его, Торгильса Кнутсона, то, по данным некоторых документов, он летом 1293 г. был в Швеции, а поход состоялся именно в это время.
Неясно замечание ХЭ относительно пленных: карелы ли это, которых шведы держали в плену в Выборге (и за освобождение которых, вероятно, брали выкуп с их соплеменников), или же шведы, попавшие в плен к карелам и освобожденные своими, обосновавшимися в Выборге. Кто такой был выборгский шведский наместник (фогт), занимавшийся покорением карелов, – неизвестно. Термином "погост" здесь переведено древнешведское gislalagh, значение которого наиболее правдоподобно объясняется как объединение людей, племенной коллектив, обязавшийся дать заложников завоевателям, а отсюда и территория, населяемая ими. Термин этот есть и в шведском тексте Ореховецкого договора 1323 г. Некоторые финские ученые насчитывают как раз 14 таких gislalagh на карельской территории, включая сюда и 4 погоста в северной части Ижорской земли (Ингерманланда): Kuivaisi, Korpiselkä, Keltto, Pähkinälinna. Размер их неодинаков, что и соответствует определению их как "больших и малых" в ХЭ. Если верно предположение о принадлежности четырех ижорских погостов к числу 14-ти gislalagh, захваченных шведами, чьей операционной базой являлся Выборг, то, следовательно, шведы, начиная с 1293 г., предпринимали походы на Ижорскую землю. ХЭ, правда, говорит здесь только о подчинении карелов, но, может быть, потому, что карельских погостов было взято 10, а ижорских только 4.
Кексгольм – карельский центр и торговый пункт на пути из Ладожского озера в Финский залив мимо Выборга; здесь, вероятно, было карельское укрепление, "городок", которое и захватили шведы. Известие Новгородской I летописи под 1295 г. об основании его шведами следует понимать в том смысле, что шведы улучшили и расширили укрепления, уже существовавшие до них. Упоминание о пленных после сообщения о победе над карелами можно опять-таки понимать двояко: своих ли, попавших еще раньше в плен к карелам, увели шведы в Выборг, или карелов, захваченных при взятии Кексгольма? Скорее, пожалуй, второе.
Когда некоторые шведы собираются домой, то это значит не за море, в Швецию, а в Выборг, откуда и исходило нападение на Кексгольм и откуда предполагалось снабжать его шведский гарнизон. Дело снабжения представляется у шведов весьма слабой стороной; здесь обнаруживается отсутствие организованности и распорядительности. В результате кексгольмский гарнизон остался без продовольствия, что и ускорило падение крепости под ударами новгородцев. Характерно для автора ХЭ, что он, только что похваставшись тем, как трудно русским справляться со шведами, тут же вынужден признаться, что все шведы были перебиты, за исключением двух. ХЭ называет шведов здесь, как и во многих других местах, упландцами, от названия центральной по своему значению в Швеции области Упланд, где и ныне находится столица Швеции Стокгольм. Погибший при взятии Кексгольма Сигге Локе знаком нам как воевода Сиг по Новгородской I летописи под 1295 г. Кексгольм в руках новгородцев представлял собою, по заключительным словам ХЭ в этом месте, весьма солидный укрепленный пункт.
IV. Поход на Неву и основание Ландскроны, 1300 г.; взятие Ландскроны русскими, 1301 г. (строки 1458-1805, с. 50-62)
В Троицын день марскалк Торгильс собрался в поход. От имени короля снарядил он такой отличный флот, какого никогда не видали, и решил больше не щадить язычников. Пошли они с 1100 способных к бою людей и построили Ландскрону; шведский король был в силах и это сделать. Я уверен, что на Неве никогда не видели больше хороших кораблей, чем тогда. Там такая прекрасная гавань, что они стали борт к борту и штевень к штевню и устроили помост между кораблями, чтобы никакая буря не могла их оттуда выгнать. Они решили поставить крепость ту между Невой и Черной рекой на мысу, где сходятся обе эти реки. Всем им пришлось кстати, что Нева протекает к югу от крепости, а Черная река – к северу. Русские, как только об этом узнали, снарядились в большой поход в ладьях и на конях и рассчитывали на полный успех. Тогда христиане решили идти войной и больше не щадить язычников. Снарядились они в большой поход и пошли вверх по реке9 в Белое10 озеро; у них было не более 800 человек; начальник их звался Харальд. Им сказали, что на одном острове находится с тысячу язычников; туда они и задумали пойти и перебить их.
Белое озеро – как море, о чем здесь в этой книге и говорится; Русская земля лежит к юго-востоку от него, а Карельская – к северу, так что озеро их разделяет. Когда они отошли от своих11 на 30 морских миль и еще не прошли половины пути, поднялся сильный ветер и озеро побелело. Такая была буря, что они едва добрались до берега. Они стали держать путь в Карельскую землю и высадились на берег близ деревни на реке; было это утром, только начинало светать. Если бы они не вытащили ладьи на берег, их разбила бы буря. Многие промокли и устали. Они пробыли там пять ночей, убивали людей и сожгли их селение и много ушкуев старых и новых; они разрубили и сожгли их челны, а после того настала тихая погода, и они пошли обратно, потому что поели все съестные припасы, так что ничего не осталось. Когда они вернулись на Пеккинсаар12, там стоял их передовой отряд; одни остались там, а другие отправились вниз по реке к войску [в Ландскрону].
Однажды, когда они стояли там13 и смотрели на берег, они увидели, что идет более 1000 готовых к бою людей. Дольше ждать не годилось; всякий знает, что ему следует делать, когда приходится трудно. И двинулись они вниз по реке [по направлению к Ландскроне]. А русские сделали из сухого дерева плоты выше иного дома и подожгли, так что они ярко горели, и пустили их вниз по течению, и рассчитывали при их помощи сжечь их корабли. Большая часть плотов остановилась на реке: поперек реки была положена большая сосна для того, чтобы плоты те не повредили кораблям.
Когда русские пришли туда, видно было у них много светлых броней; их шлемы и мечи блистали; полагаю, что они шли в поход на русский лад. У них было 30 и 1 тысяча войска – так говорил их переводчик. Упландцев было гораздо меньше, а русских воинов многим больше, но они были хуже. Они бросились на приступ ко рву; каждые двое помогали третьему перебираться через ров. Над тем рвом стояла стена с 8-ю башнями с бойницами. Ров был вырыт между обеими реками; за ним стояло все войско. Хельсинги стояли все вместе у южного конца того рва, а русские так стремительно подбежали, словно хотели сказать: "Пройду туда во что бы то ни стало, никого не спросясь". Хельсинг стрелял, рубил, колол, но русские все продолжали наступать. Тогда принялись за дело рыцари: Матиас Кетильмундсон подошел со своим отрядом, сильный и доблестный молодой воин, Хенрик фан Кюрна и Иван. Они отбили русских, также Педер Порее младший и другие; их отряд тогда увеличился, и они перешли к ним14 через ров немного раньше, чем они об этом узнали. Между ними15 и рвом русской силы было раз в десять больше, чем этих упландцев; они все-таки отбивались и прорубались сквозь языческий сброд, так что у многих русских кровавый пот выступил. Все они16 без вреда вернулись оттуда к себе.
Русский отряд тысяч в десять стоял на опушке леса у засеки; они сияли, как солнце, – так было красиво с виду их оружие! Они стояли и смотрели на крепость ту. Один их христиан сказал: "Я поборюсь с одним из лучших среди них или же он уведет меня к себе в плен; если марск17 мне позволит, то я разбужу его18, если он спит". И спешно стал снаряжаться, велел подать себе боевого коня и надеть на себя доспехи и переехал шагом через мост. Проехав заставу, благородный воин обернулся и пожелал своим товарищам благополучно оставаться: "Если бог даст нам удачу, то вы меня снова здесь увидите и, может быть, не одного; а если меня постигнет беда, то пусть это решает бог на небесах". Канцлер Матиас был тогда еще юношей; это он выехал на поединок и выслал переводчика, который исполнил его поручение и выслушал ответ от русских. Он сказал: "Здесь благородный муж, один из лучших среди нас; он здесь в полной готовности и ждет, и хочет побороться с лучшим из вас за жизнь, добро и плен. Как вы видите, он здесь близко. Если кто-нибудь из ваших его одолеет, то он сдастся в плен и пойдет за вами; если случится, что ваш будет побежден, то и с ним будет то же самое; больше ему ничего не надо". "Мы видим, что он здесь и уж очень близко подъехал к нам". И собрались они тогда и поговорили между собой. Князь их сказал: "Если кто-нибудь из вас хочет с ним побороться, то пусть подумает об этом. Мы видим, что он доблестный воин; я хорошо знаю, что они посылали к нам мужа не из худших. Вот и все! Я уверен, что если кто-нибудь станет с ним биться, то мы получим весть, что ему пришлось плохо". Русские отвечали: "Мы за это не беремся; здесь никого нет, кто хотел бы с ним биться". Он стоял там до самой ночи, а затем благородный муж повернул обратно и поехал к своим; его хорошо приняли, когда он вернулся. Хвалю этого воина за его смелость и не особенно хвалю скверный языческий сброд. Русские заключили перемирие на один день – иначе быть бы бою! Упландцы охотно сразились бы, если бы русские подождали. Они ушли в течение одной ночи и говорили, что слишком поспешили туда прийти.
Когда крепость та была построена и приведена в полную исправность и снабжена припасами и людьми, войско собралось домой. Поставили над ним хорошего начальника, доброго рыцаря; звался он господин Стен; А затем господа пустились в обратный путь. Они оставили там 300 человек, больших и малых: 200 способных к бою людей и 100 для того, чтобы работать; они должны были готовить солод, варить пиво и печь хлеб, а также сторожить по ночам. А войско вышло из устья реки [Невы] и стало там. Стояли они там и ждали попутного ветра, как и теперь многие ждут. Досадовали некоторые воины, что нет попутного ветра. Матиасу Кетильмундсону и его отряду, смелым и бодрым молодым воинам, все хотелось действовать, и велели они вывести на берег своих боевых коней, и прошли они с огнем и мечом по Ижоре и по Водской земле, жгли и рубили повсюду, где им сопротивлялись; вернулись к кораблю и отплыли на родину, а язычники остались на своих пожарищах и помешивали тлеющие угли. Они вернулись домой ко дню св. Микеля19; король хорошо встретил их и был очень рад.
Те, кто остались в Ландскроне, нуждались во многом, чего им не хватало. За лето припасы у них попортились и мука слежалась; помещения были новые, и мука от тепла скоро стала затхлой, и солод перегрелся и слежался. Худо было им от этого; многие погибли. Стали они болеть; от цинги никому добра не бывает. Бывало, сидели они за столом с виду здоровые, ели и пили, а зубы у них падали на стол. Они держались, насколько сил человеческих хватало; многие от этого умерли; крепость почти опустела. Собрались они и стали жаловаться на свои невзгоды: "Не послать ли нам весть домой и сообщить марску о наших несчастьях? Мы знаем, он не замедлит нагрузить первый же корабль свежими припасами, живым скотом – свиньями и овцами, и прислать к нам здоровых людей, а больных увезти отсюда домой". Тогда отвечал один из рыцарей: "Не следует нам удручать сердце марска, ведь бог может помочь нам в беде".
Русские тогда снова собрались, и карелы, и язычники, потому что крепость та была так поставлена, что жителям того края ничего другого не оставалось, как подчиниться или бежать, если они хотели остаться в живых. Собрали они20 громадное войско, и сначала пришли туда небольшим отрядом и хотели забить сваями устье реки; оттуда было близко к крепости той – две мили пути или две морские мили, ехать ли верхом или грести. Когда в крепости той увидели, что они едут, то решили дольше не ждать: быстро надели свои боевые доспехи; их21 не было всего и 20-ти человек, и поехали разузнавать, что русские намерены делать. Они22 ни о чем не подозревали и видели только тех, кто ехал. Когда они подъехали к устью реки, то ничего там не заметили, кроме срубленных бревен, которые были туда притащены, и свай, которые они23 собирались вбивать. Не увидев русских, они повернули обратно и собрались ехать домой. Они24 устроили там засады, чтобы не дать им25 вернуться в крепость и изловить их или перебить. Они стояли неподалеку в лесу; в каждой засаде было по 100 человек русских. Христиане напали на них и прорубились сквозь две засады, а в третьей он был ранен, господин Стен, который был во главе их. Прорвались они через все три засады, и многим русским худо пришлось от них. Русские неутомимо преследовали их; шлемы их26 звенели; как то место, где куют железо. Им27 пришлось выдержать неравный бой; по многу ли, по малу ли людей на них нападало, они выбивали их из седел, так что им приходилось идти пешими. Они28 преследовали их29 до самых ворот, а затем русские повернули и уехали.
После того русские со своей силой осадили крепость ту. Когда русские подошли, там было 16 человек, способных к бою. Русские шли на приступ и днем, и ночью; много было нанесено сильных ударов. Христиан было мало, а крепость была большая. Язычники часто сменялись: один отряд подходил, а другой уходил; так они действовали и днем, и ночью. Христиане сильно утомились; вы можете понять, что это значит, когда человек трудится непрерывно и днем, и ночью – не удивительно, что он устает, когда у него нет отдыха. В крепости той вспыхнул огонь, и она загорелась; русские вошли с рукопашным боем. Христиане тогда ушли с крепостных стен в погреб и там защищались; некоторые же были убиты на стенах. Они были разбросаны, и каждый погибал в своем углу. Были убиты и многие из тех, кто лежали больные.
Господин Стен сказал русским так: "Или вы не привыкли брать добрых мужей?" Они сложили оружие и хотели сдаться, потому что каждый дорожил жизнью. "Мы сумеем нести рабский труд, поднимать и таскать [тяжести]". Торкиль Андерсон отвечал тогда: "Не удручайте так сердце марска!" Один из русских пронзил его копьем в грудь насквозь, и он сразу же упал. После того у них в погребе том была жаркая схватка. Одного смелого воина, которого звали Карл Хак, погубил его собственный товарищ: он30 был в русской одежде и хотел войти в погреб тот, и был убит, потому что его не узнали. Да сжалится бог над великим злом, которое тогда случилось, над отчаянной бедой и гибелью стольких воинов! Они так защищались в погребе том, что русские не могли их взять, пока не дали им клятву и не предложили сдаться, и не обещали сохранить им жизнь, взять их в плен и увести с собой. Тогда они вышли и сдались. Да подаст бог царство небесное душам тех, кто принял смерть там, и да сжалится он над постигшим их страшным несчастьем, когда им пришлось так худо, что они попали во власть язычников! После того как пленных поделили и с этим было покончено, и добыча была взята, а крепость та сожжена, все русские отправились домой и увели с собой пленных тех. Мало уцелело от огня. Так была взята крепость та.
Основание Выборга создавало для шведов выгодное положение в отношении торгового пути по Неве, которым особенно были заинтересованы ганзейские города с Любеком во главе. В 1295 г. было заключено соглашение между ними и шведским правительством, в силу которого они обязывались не провозить по этому пути оружия и железа и не предпринимать ничего вредного для Швеции. В 1300 г. Любек снова добивался у шведов свободного плавания по Неве. Шведы, таким образом, действовали против Новгорода, принимая все меры для утверждения своего господства на водном пути, по которому шла новгородско-ганзейская торговля. Этой же цели должно было служить и основание важного стратегического пункта, Ландскроны, уже на самой Неве возле впадения в нее Большой Охты, которую ХЭ называет Черной рекой. На Неве здесь была удобная стоянка для судов, о которой и говорит ХЭ. Возможно, что шведы вошли в Большую Охту, которая еще в XVII в. была судоходна даже для довольно больших кораблей. Способ скрепления, которым воспользовались шведы, совпадает с тем, что описывает в одном месте Ливонская рифмованная хроника: суда были поставлены поперек реки борт к борту и образовали нечто вроде моста.
Судя по ХЭ, шведы сначала действовали на Неве довольно свободно: основали Ландскрону, беспрепятственно прошли вверх по Неве до острова Орехова, установили там свои передовые посты. Этим подтверждается предположение о подчинении им в это время части территории, прилегающей к Неве с юга.
Та часть ХЭ, которая относится к событиям 1300 и 1301 гг. (начало похода на Неву ошибочно отнесено ею к 1299 г.), наиболее подробная и обстоятельная из всех, касающихся русско-шведских отношений. Она отличается точностью и четкостью топографических указаний и обилием личных имен шведских участников описываемых событий.
Финский ученый Р. Пиппинг высказывает весьма вероятное предположение, что весть о появлении шведского флота на Неве прежде всего пришла в Ладогу и что первая попытка дать отпор шведам была сделана ладожанами, которые в это время вообще деятельно выступают в борьбе с ними. Это подтверждается, между прочим, и упоминанием ладожан в некоторых списках Новгородской I летописи под 1301 г. Ко времени начала шведского похода новгородского князя, как сообщает та же летопись под 1300 г., не было в Новгороде.
Интересно название Ладожского озера в ХЭ: "Белое озеро", нигде больше не встречающееся ни в русских и шведских памятниках, ни в немецких ганзейских документах. Некоторые исследователи полагают, что оно возникло по ассоциации с Белым морем, к побережью которого шел путь из Приладожья; другие допускают смешение Ладожского озера с Белоозером, что мало вероятно, так как шведов это последнее не могло особенно интересовать. В западном Приладожье есть несколько местных названий, производных от финского valkea – "белый"; возможно, что в ХЭ "Белое озеро" – какое-то утраченное впоследствии, скорее всего карельское, название Ладожского озера. Прилегающая к этому последнему Карельская земля в тексте ХЭ называется Karela – обозначение, совпадающее с нашим летописным "Корела", "Корила" или же являющееся сокращением от Karelaland, аналогичного Rytzland. Кто такой предводитель шведской экспедиции на Ладожское озеро Харальд, в точности не известно; может быть, это некий Харальд Торстенсен, известный в 1306 г. как один из представителей шведской власти в западной Финляндии. Остров, где русские поджидали шведов, по предположению Р. Пиппинга, – Птинов; во всяком случае, он находится где-то между островом Орехов и устьем Волхова. Расстояние в 30 морских миль как около половины пути, пройденного шведскими судами, при 1 морской миле того времени, равной 7,42 км, сильно преувеличено; весь путь составит тогда более 445 км, что значительно превосходит всю длину и Невы, и Ладожского озера. Карельское поселение, опустошенное, как саранчой, занесенными туда бурей шведами, находилось, очевидно, на западном берегу Ладожского озера. В этом месте ХЭ интересны два финских слова, введенных в текст: uska, от которого произошло древнерусское "ушкуй", и пара, ныне финское haapio – "колода, челн, однодеревка из ствола осины". Пеккинсаар – остров Орехов, от финского диалектного pähken – "орех".
Попытка русских поджечь шведские суда произошла близ Ландскроны, куда шведы сочли за благо удалиться с Орехова при приближении русских ладей, едва ли, впрочем, столь многочисленных, как сообщает ХЭ. Там же было устроено и заграждение, задержавшее русские плоты-брандеры. И тот, и другой военный прием известен и помимо ХЭ. Нечто подобное первому мы встречаем в Брауншвейгской хронике XIII в., а второй близок к старому способу заграждения входа в залив, реки или пролива при помощи железной цепи, протянутой от одного берега к другому; этот способ был известен и скандинавам, и русским в предыдущую эпоху, во времена викингов.
В каком смысле ХЭ говорит, что русские шли в поход "на русский лад", остается неясным. Численность русской рати сильно преувеличена, как и выше число ладей. ХЭ дает весьма наглядное описание нападения русских на Ландскрону и расположения шведских сил. Укрепления здесь предполагаются деревянные; основная часть шведского войска стояла, очевидно, между рвом и стеной. Термин "хельсинги" здесь не обозначает, как "упландцы", шведов вообще, а отдельную часть шведского войска, состоявшую из уроженцев Хельсингланда, одной из северных областей Швеции. Есть предположение, что "хельсингами" называли финляндских, нюландских шведов; их участие в походе 1300 г. вполне возможно. Судя по противопоставлению хельсингов рыцарям с их феодальными дружинами, это – часть широкой массы войска.
Из числа рыцарей ХЭ более всего интересуется Матиасом или Маттсом Кетильмундсоном. Этот шведский феодал известен в документах с 1299 г. Впоследствии он был канцлером, главой правительства опекунов при несовершеннолетнем Магнусе Эриксоне, а в конце своей жизни (умер в 1326 г.) – шведским военачальником в западной Финляндии. Иван (имя, ничего общего не имеющее с таким же русским) и Генрих фан Кюрна – немецкие (голштинские) дворяне; Педер Порее – датчанин по происхождению, родственник датского рыцаря Кнута Порее, авантюриста и интригана, подвизавшегося в Швеции несколько позже.
Говоря о возвращении в Ландскрону неосторожно зарвавшихся рыцарей, которые были окружены русскими и еле выбрались (автор ХЭ и тут не преминул заметить, что русским пришлось при этом очень худо), ХЭ употребляет, как и выше, любопытное лексическое заимствование из карельского говора: "домой", "восвояси" она выражает сложным финско-шведским словом, первой частью которого является финское та ja (дом, жилье). Несколько комическое впечатление производит наименование русской рати "языческим сбродом", причем через несколько строк оказывается, что этот "сброд" сиял, как солнце, блистая своим вооружением.
Эпизод с поединком – одно из проявлений романтического элемента в ХЭ. Мотив решающего поединка, очень древний и широко распространенный, встречается и в средневековой рыцарской поэзии; в ХЭ он поэтому, может быть, является литературным заимствованием, а не восходит непосредственно к устному преданию. Категорический отказ одной из сторон от такого поединка – черта, не соответствующая обычному ходу дела в эпических преданиях; в таких случаях охотник принять вызов обычно находится, хотя и не сразу (как, например, в русском летописном предании под 992 г. о борьбе русского юноши с печенегом). Если этот эпизод ХЭ навеян подлинным преданием, то возможно, что автор исказил его в ущерб русским. Русский князь введен здесь произвольно: новгородский князь пока еще не имел отношения к военным действиям против шведов. Отступление русских на этот раз от Ландскроны как будто подтверждает предположение о том, что здесь действовали одни ладожане; новгородская рать была бы больше и эффективнее.
Вынужденная остановка шведского флота по выходе из устья Невы, может быть возле острова Котлин, была использована скучавшими без "дела" Матиасом Кетильмундсоном и его соратниками для бесцельного в сущности набега на местные финские племена. Дело происходило, по-видимому, уже не в ближайшей к Ландскроне части Ижорской земли, которая, вероятно, и без того была обобрана шведами, а в более западной: ХЭ называет здесь не только Ижорскую, но и Водскую землю – Inger ok Watland; название Inger соответствует русскому "Ижора". Никакой попытки подчинения себе этого района шведы не сделали и ограничились разрушительным набегом на беззащитную ижору и водь; автор ХЭ очень живо, образно и, бессознательно для себя, патетически очертил бедственное положение этих разоренных шведами финских племен в нескольких словах, выгодно отличающихся от тех довольно шаблонных приемов живописания, которыми он нередко пользуется.
Вместе с отплывшим осенью 1300 г. флотом отправился в Швецию и Торгильс Кнутсон. Поставленный в Ландскроне военачальник "господин Стен" известен нам как "воевода Стень" в Новгородской I летописи под 1300 г.; других сведений об этом лице не сохранилось. Основание Ландскроны, как и весь вообще поход на Неву, было, судя по свидетельству нашей летописи, предприятием большого масштаба, но, как мы видим из ХЭ, весьма плохо было организовано снабжение этой большой по размерам крепости и ее довольно многочисленного для того времени гарнизона. Что с продовольствием дело обстоит плохо, выяснилось еще летом 1300 г.; ХЭ с деловитым реализмом рассказывает об испорченных припасах – муке и солоде, о причинах и последствиях этих невзгод. Результатом бесхозяйственности были голод и цинга с большой смертностью. Положение стало критическим, когда к Ландскроне подступила сильная новгородская и суздальская рать. Русские действовали разумно и осмотрительно: сначала выступил небольшой отряд; предполагалось также заградить устье Невы посредством вбитых свай, чтобы не дать шведским судам выйти из него (военный прием, хорошо известный и на скандинавском севере во время викингов); там же, близ устья, была ловко перехвачена шведская разведка; описывая ее столкновение с русскими, автор рисует не внушающую доверия картину: беглецы то и дело выбивают из седла преследующих их всадников!
Осада Ландскроны длилась, вероятно, недолго. Непрестанный и правильно организованный натиск русских вскоре сломил то слабое сопротивление, какое мог оказать ее гарнизон. Рассказ ХЭ о падении Ландскроны довольно сходен в основном с тем более сжатым описанием, которое мы находим в Новгородской I летописи под 1301 г., вплоть до заключительных благочестивых размышлений в том и другом памятниках.
Шведов уцелело в Ландскроне, вероятно, побольше, чем говорит ХЭ; иначе русским некого было бы делить в качестве пленных и уводить с собой. Любопытно замечание о рабском труде, как об участи, ожидающей пленных: автор ХЭ, очевидно, подразумевает здесь строительные работы, в чем, может быть, отражается представление о широко развернутом новгородском строительстве того времени.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Воинов.
2. Шведы.
3. Шведы.
4. Русские и карелы.
5. Теми, кто напал на Сигтуну.
6. Жителям берегов Меларна.
7. Шведы.
8. В смысле "военной силы".
9. Неве.
10. Ладожское.
11. Т. е. от основной части шведского войска, находившегося в Ландскроне.
12. Остров Орехов.
13. На Орехове.
14. К русским.
15. Шведами.
16. Шведы.
17. Марскалк.
18. Предполагаемого противника.
19. Михаила, 29 сентября.
20. Русские.
21. Шведов.
22. Шведы.
23. Русские.
24. Русские.
25. Шведам.
26. Может относиться и к русским, и к шведам.
27. Шведам.
28. Русские.
29. Шведов.
30. Карл.
|
|
