|
Честные правила и красота женщины имели для северных жителей двойное достоинство, если соединялись с здравым умом, с чувством собственного достоинства и твердым духом. Верили, что эти качества переходили от нее к детям, почему особенно уважались знатными женихами (А). На это указывают слова Лодброка: "Я выбрал для своих сыновей такую мать, которая передала им бесстрашное сердце" (В).
Зато девушка требовала от мужчины воинственности, доказанной храбростью в морских походах; она любила статный, высокий рост и воинственную осанку; мужественная наружность больше нравилась ей, нежели красивая, обличавшая, по тогдашним понятиям, трусость и слабость, вовсе не приличные мужчине (С); она отвергала стариков, однако ж военную славу жениха предпочитала его юности. Так, в одной саге норвежская королева, Ингеборг, делая выбор между двумя женихами, отдает руку пожилому королю, Геттрику, но отказывает Олафу, несмотря на его цветущую молодость. Она сравнивает их с двумя деревьями: одно с зрелыми плодами, а другое едва пустило весенние почки; "дурно, – прибавляет она, – покупать неверную надежду" (D). Рангвальд-ярл, намереваясь внушить Ингигерде, дочери Олафа Скетконунга, склонность к ее жениху, королю Олафу Дигре, говорил ей особенно про его подвиги и подробно рассказывал, как в одно утро он взял в плен пятерых королей и присвоил их землю и богатства (E). В этом же смысле поет Рагнар Лодброк: "Друг девушек должен быть отважен при звуке оружия" (F). Домоседы, никуда не выезжавшие из отечества, не удостаивались никакого внимания девиц: подле таких они едва могли сидеть (G).
Равенство происхождения было особенно важным условием, как со стороны жениха, так и невесты. Астрид, сестра короля Олафа Трюггвасона, хотела лучше несколько лет повременить с замужеством, нежели выходить за человека без имени (Tignar-name) (H). В том же смысле отвечала жениху Рагнхильд, дочь Магнуса Великого, когда дядя обручил ее с Иваром Хаконсоном: "Вижу, – сказала она, – что я сирота: если бы жив был мой отец, он не выдал бы меня за поселянина, хоть этот жених и красив, и в уважении у всех, да и опытен во всех искусствах (Idrotten); отец выдал бы меня не иначе, как за короля" (I).
Равенство звания было общим правилом при древних супружествах. Женщина неохотно отдавала руку тому, кто был не такого высокого происхождения и звания, как сама она; зато ей очень нравилось принадлежать человеку из высшего сословия. Много примеров встречается в сагах, что мужья высокого рода, женившись на незнатных девушках, считали низшее происхождение своих жен достаточным предлогом развода, если бывали влюблены в какую-нибудь знатную женщину. Так, Рагнар Лодброк хотел развестись с Кракой, дочерью норвежского поселянина, чтобы жениться на Ингеборге, дочери упсальского короля; но когда Крака открыла ему, что она дочь славного героя, Сигурда Фафнирсбани, и настоящее имя ее Аслауг, Лодброк оставил ее у себя и не думал больше об Ингеборге. Харальд Гренске, вестготландский король, женат был на Асте, очень красивой и превосходной женщине. Но влюбившись в Сигриду Сторраду, вдову шведского короля, Эрика Сегерселла, и мать Олафа Скетконунга, он хотел развестись с Астой, как ни счастлив был с нею. Но она ночью зажгла тот дом, где спал этот король с другим незначительным королем, сожгла их, чтобы "отбить охоту, – говорила она, – у малых королей ездить в чужую землю и сватать меня".
Сами девушки не могли располагать своей рукой. Отцы считали себя вправе заботиться о счастье дочерей; в то-время, когда влияние родовых связей было очень сильно, все дела, имевшие отношение к ним, считались весьма важными для мужчин и не могли отдаваться на волю женщины. И сыновья слушались отцов, но больше из сыновнего почтения, нежели из подчиненности; отвечая сами за свои поступки, они могли и располагать ими, когда приходили в возраст мужества и переставали жить на отцовском хлебе. Но дочери находились в безусловной воле отцов. "Как отец, я больше всех имею право располагать невестой, – говорит Тор карлу Альвису, – меня не было дома, когда просватали ее; но я один могу обручать ее: тебе она не достанется без моей воли на то и никогда не будет твоей женой" (J). Когда красивая исландка, Халльгерд, была просватана за Торвальда против ее воли и отзывалась с неудовольствием на такой выбор, отец сказал ей: "Неужто думаешь, что я посмотрю на твою гордость и из-за нее нарушу данное слово? Коли не согласишься по доброй воле, тебя заставят" (K).
Однако ж редко бывало, чтобы отцы в каких бы то ни было случаях пользовались во всей строгости отцовской властью. У них было слишком много чувства чести, чтобы тиранствовать над слабым полом; при брачном сватовстве они сначала узнавали расположение дочерей и матерей их и нередко отдавали это на их волю. И братья поступали большей частью так же относительно своих сестер, если со смертью отца наследовали его неограниченное право располагать их супружеством. Если же не было и братьев, это право переходило к ближайшему родственнику (Giftoman). Женщина состояла под полной опекой мужчины: никакой договор ее не имел законной силы без совета и утверждения близкого родственника.
Жених прежде всего должен был обратиться к отцу невесты и передать ему предложение, bon. Оттого и сватовство называлось у скандинавов bonord, просьба; кто отправлялся в путь за сватовством, о том говорили, что он состоит в сватовстве (L). В путь за сватовством (bonords-for) он надевал лучшее платье и отправлялся с отцом или ближайшим родственником. Когда предложение сделано и принято благосклонно, начинали договариваться о брачных условиях. Жених объявлял, сколько имения назначает будущей жене: это называлось Mundr, Kvanar-mundr, женский дар; он объявлял дар, который назначался отцу ее, что называлось vingaeg, дружеский дар; отец невесты, со своей стороны, назначал сумму приданого, что было для его дочери вознаграждением за потерю прав на отцовское наследство. Это носило название Fylgdh, Hemfylgdh, Hemgaef, Omynd. Дары состояли в золоте, серебре, рабах, скоте и домашней рухляди. Атли в женские дары Гудрун дал много украшений, тридцать рабов, семь хороших служанок, много серебра (M); Висбур подарил невесте, дочери Ауда Богатого, золотую цепь и тридцать больших дворов (N). Вестготский закон в дары королевской невесте назначает 12 марок золота или, в залог того, два двора. По норвежским законам, самая меньшая сумма даров была назначена в 12 ерд, даже для бедных. Пока женщины не имели законных, прав на наследство, эти дары с приданым составляли собственность жены и выдавались ей по кончине мужа. В случае развода она удерживала эту собственность, переходившую, по ее смерти, к ближайшим родным ее. Но если она умирала бездетной, то приданое ее возвращалось к ее ближайшим родичам или наследникам.
Такой договор о дарах и приданом был непременным условием законного брака и, по сходству с торговой сделкой, потому что заключались условия, на каких дочь семейства поступала в собственность мужа, назывался Brudkaup, покупкой невесты. Договор утверждался в присутствии родных обеих сторон (O). Потом обручали жениха и невесту и соединяли им руки. В древности при обручении не менялись кольцами; хотя любящие дарили их друг другу, но они еще не считались знаком faestning, или законного обручения, – молоток Тора, положенный на колени невесте, освящал брак. На невесту надевали покрывало. Это обручение называлось faest, потому что жених, обручаясь с невестой, собственно укреплял ее за собой, faesta saer konu (по-шведски faesta sug qvinnan – обручиться с женщиной, собственно укрепить ее за собой). Сходка же, для этого состоявшаяся, – faestninga staemma. После того он назывался faestimadr, жених (ныне faestman), а девушка – faestikona (faesteqvinna, faestmoe), невеста.
Брак, совершенный без такого faestning, назывался skyndi-bryllup, поспешным, lausa-bryllup, сла6ым, и считался незаконным. Всякая законная жена должна быть, по старинному выражению, mundikeypt, куплена дарами (Р), или, по словам вестготского закона, maedh mund ok maedh maelae, даром и словом: это значило, что она была выдана замуж с согласия отца и совета родных по предварительному соглашению. Она называлась mudgift kona, laghgift kona, adhalkona, брачной, законной женой, а дети ее – adhalkonu barn, законнорожденные, и имели право на одальную собственность. Девушка, вышедшая замуж без такого обряда, сманенная, похищенная или военнопленная, считалась frilla, наложницей, какое бы ни было ее происхождение, и дети, прижитые в таком браке, назывались frillobarn, незаконными. Когда ярл Рагнвальд увел в Норвегию Астрид, дочь Олафа Скетконунга, и, без ведома отца, обручил ее с Олафом Дигре, Олаф Скетконунг говорил, что ярл продал ее в наложницы (Q). Когда Харальд Харфагр, увлекшись страстью к Сигфрид, красивой дочери Свассе, хотел тотчас же увести ее к себе, отец девушки заметил ему, что король должен обручиться с ней и получить ее по закону (R). Также и Аслауг отказалась уступить желаниям Рагнара Лодброка. "Более будет чести, – сказала она, – для наших детей, если ты возьмёшь меня в жены по законному обряду" (S).
Норманны с такой строгостью соблюдали предписания нравственности, что до брака не дозволяли никакого короткого обращения между женихом и невестой. Гордые, неиспорченные люди гнушались преступлений против девственной чести, и всякое покушение такого рода со стороны-жениха считалось тяжкой обидой не только невесте, но и всей ее родне. Когда кто провожал невесту к другу или путешествовал с чужой женой, то древний обычай (Т) требовал, чтобы они, ночуя вместе на одной постели, клали между собой меч (U), в защиту целомудрия, или доску. На этот обычай намекает Эдда и другие саги.
На Севере, как и у германцев, ранние браки не были в обыкновении. Встречаются примеры, что женщины выходили иногда замуж на 16-м или 18-м году; но эти случаи очень редки; кроме того, что развитие девочек медленнее на Севере, сами родители считали для себя постыдным торопиться c замужеством дочерей. Вообще можно полагать, что женщина редко выходила замуж ранее 20-го года, а мужчина женился ранее 25-го или 30-го года.
Случалось, что брак отлагался на многие годы. Время отсрочки определялось при обручении: обыкновенно отлагали на три года, в тех случаях, если невеста была очень молода, или жених мало узнал жизнь, или предстояло ему важное предприятие. В таком случае девушка называлась Heitkona. Если он не являлся по истечении срока, невеста могла выйти за другого. Но обыкновенным следствием была кровопролитная вражда, если жених по возвращении находил, что его невеста помолвлена за другого. Особливо тяжкой обидой считалось нарушение обещания до срока: это требовало кровавой мести90.
Вообще, поединки за женщин случались часто. Потеря красивой девушки, разумеется, была неприятна; но, сверх того, страдало самолюбие гордых тогдашних женихов, когда они видели, что им предпочитали других, особливо если при том еще нарушалось данное обещание. Шведский закон позднейшего времени постановляет, что если "чувство женщины переменится" после законного обручения, то она обязана возвратить обручальные дары и заплатить 3 марки пени; сверх того, для восстановления доброго имени жениха, должна была подтвердить присягой двенадцати мужчин, что "она не знает никакого порока или недостатка за женихом и его родней и не знала того во время его сватовства и обручения". Тот же закон имел силу в случае нарушения обещания со стороны жениха; но тогда обручальные дары ему не возвращались. Если законно обрученная невеста три раза в один год отказывалась выходить за своего жениха, то он собирал своих родных и брал ее силой, где бы ни нашел; но она называлась законно взятой (liagtagen), а не похищенной (rantagen).
В те времена, когда похищение девиц и чужих невест принадлежало к числу великих подвигов, путешествие обрученной невесты в дом жениха нередко подвергалось опасности. Оттого жених обыкновенно посылал за ней вооруженную толпу друзей и родственников. Они должны были взять ее под свою защиту и отвести к супругу (bonde sins), на супружеское ложе (siang hans). Их называли дружиной невесты. Под начальством дружки, forvista man, проезжали они, вооруженные, в дом отца невесты и требовали себе мира и безопасности (grud) от хозяина. Он давал им мир, отбирал у них оружие, а седла прятал под замок. Дружка вместо жениха принимал приданое невесты (hemfylgdh). Попировав в ее доме, дружина, отправлялась вместе с ней, отцом ее и близкими родными в дом жениха, где играли свадьбу. Вечером невеста провожалась с торжеством на брачное ложе. На другой день, в вознаграждение за девственность (V), жених делал ей подарок, называвшийся Hindradagsgaef, утренний дар (W).
С этих пор молодая получала название хозяйки, hausfreja, и связка ключей за поясом означала ее хозяйственные права. Все домашние заботы принадлежали хозяйке; муж обязан был только доставать все нужное, для жизни; но его личное участие в хозяйстве считалось не только неприличным для него, но и оскорбляло, по тогдашнему мнению, права супруги. Исландец Хрут, в опровержение обвинений жены, счел за нужное доказать свидетелям, что всегда предоставлял ей полную свободу в делах хозяйства (Х). Особливо шитье и починиванье платьев своими руками не шло к воинственным людям того времени. Это считали таким же обыкновенным делом женщины, как и пряжа, тканье, приготовление белья и все хозяйственные работы. Главный надзор за всеми такими делами принадлежал хозяйке: она давала приказания служанкам, назначала им работу; в ее же распоряжении находились и рабы.
Эта хозяйственное значение женщины называлось lykla-rad, заведывание ключами (Y), bu-rad, заведывание домом, или rad-innan-stokks, внутреннее правление домом, в отличие от внешнего (rad-utan-stokks), управления мужчины. Но тем только и ограничивалась власть домохозяйки. Во всем остальном она зависела от воли и власти мужа. Без его позволения она не могла ни покупать, ни продавать что-нибудь, ни выходить из дома для посещения родных, да и не могла оставаться у них более назначенного мужем срока (Z). Она не имела голоса при замужестве дочерей. Муж мог наказывать ее, как хотел. Только с христианством появились законы, определявшие наказание за побои женщины; в древности она даже не пользовалась личными правами и в случае совершенного ею преступления отдавалась для наказания мужу, как своему господину: на нем лежала ответственность за ее вины.
Однако ж скандинавы пользовались этой неограниченной властью над женщинами с такой умеренностью, какой нельзя бы и ожидать от их воинственности: в этом участвовало чувство женской красоты в скандинавах, их мягкое и открытое для дружбы сердце; кроме того походы и общественные обязанности, лежавшие на них, требовали частых, на многие месяцы, отлучек из дома: тогда все заботы о содержании дома лежали на хозяйке, если сыновья были еще малолетние и находились в семействе; она была помощницей мужа, его утешением и подпорой; по решительности, благоразумию и смелости она не уступала мужчинам: все это сообщало ей цену и значение в глазах мужа; он не считал ее рабой, а уважал в ней разумную мать семейства, разделявшую с ним заботы о доме и детях. Да и не по душе ему было домашнее самовластие; сам дух государственного управления предписывал уважение к личным правам.
Где, как не на Востоке, верховная власть управляет подданными, как рабами, самовластие и рабство проникают во все отрасли гражданского и семейного быта: всякий обходится с близкими ему, как обращаются с ним самим; приучившись к рабскому повиновению, он требует того же и от своих подчиненных. В Скандинавии основой государственного здания была народная свобода; все находились друг к другу в равных отношениях; высшие чиновники в государстве имели больше совещательную, нежели правительственную, власть; охранение взаимных прав было главной целью законодательства: это воспитало в народе чувство правомерности и имело последствием правила человечности, справедливости и умеренности.
Плодом того было великодушие в народных свойствах скандинавов, считавшее недостойным для мужчины оскорблять безоружных и слабых. Находили постыдным браниться с женщинами (АА), а поднимать на них руку позволяли себе только в сильном раздражении, если они сами вызывали это своей беспорядочной жизнью.
Древний образ мыслей в этом отношении виден в ответе Харбарда Тору, который похвалялся, что прибил в Хлесей каких-то великанок, злых и лукавых. "Какой стыд, Тор, – сказал Харбард – бить женщин!" (АВ). Тор оправдал себя тем, что это скорее были волчицы, а не женщины. Все древние саги свидетельствуют, что обращение мужа с женой запечатлено было любовью и уважением, не вредя значению мужа, как главы семейства. Жена имела великое влияние на образ действий мужа; она часто утишала его гнев, а иногда и сама подстрекала его на смелое дело, ее советы и убеждения, если только были проникнуты умом и мужеством, редко не имели успеха; часто смелость жены вызывала уважение мужа.
Голова Греттира Сильного была оценена; всеми покинутый, не находя нигде приюта, бродил он по Исландии из одного места в другое; наконец в одну ночь был пойман крестьянами; связав его, они однако ж не надеялись устеречь такого силача и тут же положили повесить его. Это случилось в одном городе, которого начальником был некто Вермунд. Его не было дома, и тогда Торбьерг, его жена, в отсутствие мужа обыкновенно заведовала всеми делами. С большой дружиной явилась она на то место, где поселяне устраивали виселицу, тотчас освободила Греттира, взяла под свою защиту и прежде всего позволила ему укрыться в ее поместье. Когда Вермунд воротился и узнал о происшествии, он строго спросил жену, как могла она отважиться на такое дело. "Я поступила так, – отвечала Торбьерг, – во-первых, для того, чтобы тебя почитали больше других начальников за то, что имеешь такую бесстрашную жену; во-вторых, тетка Греттира, Грефна, хотела, чтобы я сохранила жизнь его; в-третьих, Греттир во всех отношениях человек превосходный". – "Ты умная женщина, – отвечал Вермунд, – надо благодарить тебя за такой поступок" (АС).
Твердость воли и разум северной женщины нередко доставляли ей решительный перевес над мужем: встречаются в сагах примеры таких мужей, которые не смели выводить из-под власти жен (AD). Торберг Арнасон, уважаемый в Норвегии поселянин, для сохранения мира с женой, должен был целую зиму давать у себя убежище исландцу, Стейну Скафтасону, убежавшему от короля, Олафа Дигре. Тем навлек Арнасон на себя ненависть короля, подвергнул опасности своих родных и принужден был выслушать упреки своего брата, Финна: "Женина власть, – говорил этот, – может быть гибельна, если, боясь жены, нарушают присягу законному королю" (АЕ).
О счастливых супружествах саги говорят просто и сухо: "Они жили друг с другом долго и счастливо"; о многих мужьях они выражаются так: "Он любил ее, как свои очи". Надобно сознаться, что в сагах есть супружества, представляющие сильные примеры любви и самопожертвования. Сколько погибло жен, когда дома мужей их были зажжены кровомстителями! Им предлагали спасаться, они не выходили и сгорали с мужьями. Некто Флоси в Исландии, с сотней воинов окружил и зажег дом Ньяля. Подошедши к дверям, Флоси просил старика выйти вместе с женой, потому что, говорил он, "только твои сыновья заслужили мое мщение". "Я старик, – возразил Ньяль, – и не в силах отмстить за детей, но не хочу и жить в стыде и позоре". Флоси обратился потом к жене Ньяля, Бергторе: "По крайней мере спасайся ты, хозяйка, я вовсе не желаю, чтобы ты сгорела". – "В юности, – отвечала Бергтора, – я стала женой Ньяля и обещалась разделить с ним судьбу его". Они легли на постель и оба сгорели (AF). Нередко отчаянные вдовы не могли пережить мужей и умирали вслед за ними или, медленно снедаемые горем, доживали горькую жизнь. Это называлось на языке их: Sprinda af harmi, сокрушаться от скорби. Так сокрушалось сердце Нанны, когда она увидела труп Бальдра; так умерла Тюра с печали по Олафу Трюггвасону. Потеря мужей часто сокращала жизнь их неутешных вдов. Вообще можно сказать, что хотя по закону мужья имели неограниченную власть над женами, но на самом деле поступали с ними по правилам супружеской любви и взаимного уважения. В этом случае можно применить к скандинавам слова Тацита, что "у них добрые нравы имели более силы, нежели хорошие законы в другой стране" (AG).
Если мужья имели неудовольствие на жену или она оказывалась виновной в преступлении, то, вместо того чтобы пользоваться неограниченными правами супруга, он разводился с ней и отсылал ее к родным. В то время брак почитался только гражданским союзом. Муж имел право без дальних околичностей удалить от себя жену, если находил это лучшим. Но развод без достаточной причины оскорблял родных покинутой жены, муж подвергал себя их мщению, должен был возвратить приданое жены и обручальные дары (АН); она брала с собой даже все полученное после обручения, подарки на зубок (tandfae) и другие, подаренные родителями и родными; все это считалось ее собственностью под именем gripir konu (AI), которой муж располагать не мог. Эта обязанность лежала на всех мужьях, которым силы и средства не дозволяли нарушать принятый в подобных случаях обычай. Мужчины с более благородным образом мыслей, желавшие дать законный вид своему разводу, призывали свидетелей и в их присутствии объявляли развод: сначала возле брачного ложа, потом у главных дверей дома и наконец на тинге (AJ). В тех случаях, когда преступление жены было велико или муж справедливо негодовал на ее поведение, она не могла брать с собой приданое.
Скандинавы в особенности тре6овали от своих жен супружеской верности. Замужняя женщина, найденная в постели с посторонним, решительно теряла все права честной супруги; муж выгонял ее из дома в будничном платье и притом поступал самым позорным образом: по предписанию одного древнего закона, "он должен был привести ее к порогу, сорвать с нее плащ и, отрезав у ней половину одежд сзади, в таком виде вытолкнуть за дверь". Впрочем, строгость семейных нравов редко допускала преступления такого рода, и что касается до святости брака, то скандинавская женщина имеет полное право на те похвалы, которые Тацит приписывает германкам (AK).
Жены не любили терпеливо сносить обиды со стороны мужей; строптивые из них нередко отплачивали мужьям за прежние оскорбления. Храбрый Гуннар, в Исландии, имел тяжбу с другим исландцем, Гицуром, и проиграл ее. На тинге осудили ею на изгнание. Немного не доехав до корабля, который разлучит его с родиной, Гуннар сошел с лошади, чтобы взглянуть еще раз на свое поместье, и сказал: "Как оно хорошо! Никогда оно не казалось мне так красиво: плетни готовы, нивы поспели для жатвы; ворочусь домой, не поеду!" – "Не оставайся на потеху врагам!" – говорил ему брат, провожавший его. Гуннар, нарушив приговор, отдавал себя во власть врагов; его убеждали поручить дом матери и сыну и искать тихого убежища с Халльгерд у друзей; он одобрил это, но не ехал. Летом на альтинге противник его, Гицур, требовал его казни. Требование было законное, и Гицур подговорил 80 человек убить противника. Последний узнал это от Ньяля, возвратившегося с альтинга, но не хотел вовлекать в беду старого друга и отказался принять помощь от его сыновей.
Олаф Павлин подарил Гуннару три драгоценности: золотой перстень, красивый плащ и собаку Сама, которую достал в Ирландии. Сам имел большой рост, очень скоро бегал, был умен, как человек, и угадывал во всяком пришельце хозяйского врага или друга; против врагов он не жалел себя. Олаф сказал собаке: "Ступай за Гуннаром и так же верно служи ему, как и мне!" Сам тотчас же подошел к своему новому господину, лег у него в ногах и был так же верен ему, как Олафу. Враги не могли ничего сделать Гуннару, пока жил у него Сам. Но однажды ночью они хитростью выманили собаку и убили. Гуннар проснулся: ему послышался вопль умирающего. "Друг Сам, – сказал он, – тебя уже нет в живых!" Гицур был благороден; ему легко было бы, окружив дом противника, сжечь его со всей семьей: в старину часто случались подобные примеры. Но Гицур считал низким истребить всю семью из-за одного виноватого. Он сделал на дом открытое нападение. Гуннар защищался храбро, но вдруг порвалась тетива на его луке. "Отрежь мне свои кудри, – сказал он жене, – и вместе с матерью сплети из них новую тетиву!" – "Разве тебе это нужно?" – спросила Халльгерд. "Жизнь моя зависит от того", – отвечал он. "Теперь-то, – сказала она, – отплачу тебе за пощечину (AL), которую от тебя получила: что мне за надобность, сколько времени ты можешь защищаться". На это благородный Гуннар сказал только: "Каждый ищет чести по-своему; долго я не стану тебя просить о том". Он оборонялся еще некоторое время, но наконец пал от утомления и ран. Эта Халльгерд была за двумя мужьями, и оба пали жертвой ее строптивости (АМ).
И жены могли требовать развода. Это уравновешивало их в правах и спасало от жестокого обращения мужей. Однако ж, если они покидали их без достаточной законной причины, то не могли требовать назад приданого и даров; в этом случае мужья даже имели право принудить их воротиться. Хельга, дочь исландца Торадра, в отсутствие мужа, Торгильса, ушла от него к отцу, без всякой другой причины, кроме той, что муж был гораздо старее ее. Когда Торгильс прибыл домой и узнал об этом, то вооружился и поспешно отправился к дому тестя; он вошел в комнату в полном вооружении и, не говоря ни слова, взял Хельгу за руку и увел с собой. Скафти, брат Хельги, хотел было со своими людьми гнаться за ним, как за похитителем сестры; но Торадр, отец, сказал ему хладнокровно: "Торгильс взял ему принадлежащее: запрещаю его преследовать". И Торгильс удержал жену у себя. Однажды, когда они сидели на дворе, домашний петух гонялся за курицей и бил ее. Курица отчаянно кудахтала. "Видишь ли?" – сказал Торгильс Хельге. "Что ж это значит?" – спросила она. "То же самое может случиться и с другими", – отвечал Торгильс (AN). Потом они жили хорошо друг с другом.
Но если муж отказывал жене в необходимом, не заботился о ней и детях, дурно обходился с ней, обижал ее родных или из трусости не хотел помочь им против врагов, то, по исландским обычаям, жена имела законные причины искать развода с таким мужем. В наибольшей зависимости от мужей находились женщины незнатного рода, с небольшим приданым, и такие, которым нельзя было надеяться на помощь родных. Другие, напротив, столь же знатного происхождения, как и их мужья, и с таким же сильным родством, позволяли себе такой горделивый тон, каким говорила Асгерд своему мужу, исландцу Торкелю. Гневаясь на ее поведение, Торкель не хотел разделять с ней ложе. Она сказала ему, что не станет долее просить его о том; если не признает ее женой и не хочет забыть прошлого, то она призовет свидетелей и объявит развод; тогда ее отец возьмет назад приданое и дары, и она не будет больше стеснять его ложа. Торкель с минуту молчал, потом одумался и возвратил, ей права супруги (AO).
Благородное обращение было обоюдным требованием супругов. Так, исландец Бард развелся с Аудой, дочерью Сорре Доброго, за то, что она бросила в него камнем, и он не хотел долее сносить ее дерзости (АР); так, Гудруна развелась с Торвальдом за то, что он дал ей пощечину (AQ); по тому же поводу развелась и Тордис с Берком Толстым (AR). Саги представляют много примеров, что жены разводились с мужьями или угрожали возвратить им ключи (AS), если они не помогали их родным или из какой-нибудь низости изменяли им. Бездействие и трусость особенно были нетерпимы в мужчинах северными женщинами (AT). Так, порицала жестокими словами Олафа, своего мужа, Торхалла, за то, что он у себя в доме боялся защитить от врагов своего гостя, Торда: "Несчастна та женщина, которая выбрала в мужья тебя труса и хвастуна" (AU). Нередко матери сильной речью пробуждали из ленивого бездействия своих сыновей и подстрекали их на смелое дело. Иногда женщины действовали с силой мужчины, как исландка Торборг, объявившая на тинге, что она погубит всякого, кто убьет ее брата, Горда, хотя ее муж, Эндриде, принадлежал к числу злейших его врагов. Горд вскоре убит был оруженосцем Торстейна. Эндриде пришел однажды домой с многочисленным обществом и рассказал жене об этом происшествии. Вечером, когда супруги отправились спать, Торборг взяла с собой меч; удивленный, муж спросил ее: "Неужели между нами будет вечная ссора"? Она требовала у него головы Торстейна. На другой день Эндриде убил его. Тогда Торборг пожелала взять к себе для воспитания детей убитого. Муж позволил это, и все хвалили поступок Торборги, говоря, что она честная женщина (AV).
Древние нравы придавали женщинам решительно мужские свойства. Когда Сигурд Дигре, ярл Оркадских островов, вызван был на поединок шотландским ярлом, Финнлейком, он очень боялся превосходных сил соперника, потому что против каждых семи его воинов мог поставить только одного; в таком затруднении он советовался с матерью, Авдурой, очень умной и рассудительной женщиной. "Если бы я думала, что ты будешь так привязан к жизни, я уморила бы тебя в моих недрах. Знай, что судьба располагает жизнью и лучше умереть с славой, чем жить в позоре" (AW). Ко временам такого спартанского образа мыслей принадлежит также подвиг женщин Верендского херада, в Смоланде. В отсутствие короля и его войска датчане вторглись в Смоланд. Женщины Верендского херада, под начальством героини Бланды, удачной хитростью усыпили неприятелей и потом всех изрубили, так что немногие воротились в Данию, с вестью о постыдном поражении. Воспоминание о таком подвиге было увековечено в Смоланде разными преимуществами в пользу женщин: в этой области долгое время носили они пышные пояса из красного сукна или шелковой ткани, с золотыми бахромами, и невесты провожались под венец со всеми воинскими почестями. До сих пор еще в одном только Смоланде женщины пользуются правами наследства наравне с мужчинами. В царствование Карла XI это право было у них оспариваемо, но в 1772 году король подтвердил его вновь. Лагман представлял королю, что таким правом женщины пользовались в пяти херадах Тиохерадской округи: в Кунге, в Альбо, Кинневалле, Норрвидинге и Упвидинге; там жена наследовала пополам с мужем, сестра с братом, и этот обычай считался законом. Жители основывали его на том, что некогда женщины этих херадов, в отсутствие своих мужей, победили датчан в Бравалльской роще, что за то они и пользуются правом наследства наравне с мужчинами и имели на это грамоту, увезенную Христианом II в Данию; в память этого подвига, пред невестами во время свадеб ходили барабанщики, а перед женихами другие музыканты; сверх того, первые носили пояса из ленты, или кайму, и называли их военным знаком. Вероятнее, что эта женская победа случилась в начале средних веков и не в языческое время.
Разведенные супруги могли вступать во вторичный брак. Если же смерть расторгала брак, оставшиеся в живых из супругов имели полную свободу вступать в новое супружество. Многоженство не было в обычае (AX); однако ж не считалось нарушением святости брака, если муж был в связи со служанками; он мог иметь и наложниц, кроме законней; жены, – естественное следствие введенного многоженства. Однако ж дети, рожденные от наложниц, не имели ни того значения, ни тех прав, какими пользовались законнорожденные. Последние они наследовали одали. Впрочем; и незаконнорожденные дети не совсем исключались из наследства; многие отцы назначали им с согласия ближайших наследников, большую часть своего имущества. Лагман Фольге в Вестерготландии, говорят, отменил это право наследства незаконных детей (frillobarn).
У древних скандинавов, так же как и у греков, римлян и вообще всех языческих народов, пределы отеческой власти были обширны; отцы имели полную власть располагать новорожденными, могли бросать их или принять в семейство и воспитать. Если отец обрекал смерти новорожденного, тогда поручал рабу утопить его или бросить в ров. Человеколюбивые рабы, из сожаления к невинным, покинутым детям, относили их в лес и, выбрав место, близкое к какому-нибудь жилью или большой дороге, клали их между камней или в древесных дуплах, тщательно ограждали это убежище от птиц и зверей и там оставляли малюток с куском мяса во рту, чтобы они не умерли с голода. Нередко случалось, что такие дети, оставшись в живых, бывали воспитаны теми, кто находил их. Участь быть покинутыми постигала особливо таких детей, воспитание которых, если они рождены незаконно, могло наносить бесчестие семейству, или мать которых по какой-нибудь причине не была любима отцом, или вещие сны и пророчества заставляли опасаться от них несчастья. Самые богатые и умные люди не считали неприличным подкидывать своих детей (AY). Обыкновенно всеобщей и главной причиной подкидывания была бедность, когда число детей превышало средства для их воспитания. Оттого-то введение христианской веры в Исландии встретило сильное противодействие со стороны тех, которые никак не умели понять, как можно и богатым и бедным воспитывать всех рождающихся у них детей и, сверх того, отказаться от лошадиного мяса, составлявшего лучшую пищу исландцев. Он приняли христианство только под условием, что оба эта обычая будут им оставлены (AZ). Потом, когда собрание народных вождей, с общего согласия народа, запретило подкидывать детей, оно также постановило, чтобы ни один бедняк, не имевший средств кормить себя и детей, не смел жениться, под страхом изгнания с острова. Не думали, что государство будет сильнее, если его народонаселение увеличится множеством нищих.
Новорожденное дитя лежало на полу (BA) до тех пор, пока отец решал: бросить ли его или принять в семейство. В последнем случае его поднимали с земли и относили к отцу, который брал его на руки, обливал водой и давал ему имя. Это называлось at bera barn at faudor sinom, носить детей к отцу. От того и borinn, швед. boren (нем. geboren) собственно означает не рожденного, но принесенного (barа) к отцу и принятого в семейство: … (в тексте опечатка – прим. Ульвдалира) греков, suscipere римлян; Hebamme (от heben) немцев намекают на такой же древний обычай принимать детей и носить их к отцу.
Кроме обыкновенного имени, назначаемого при обливании водой, скандинав получал еще другое, напоминавшее какой-нибудь его подвиг или намекавшее на его свойства. В таких случаях было в обыкновении вместе с именем делать и какой-нибудь подарок. Так, когда Торлейф, сочинивший славную песню в честь Хакона-ярла, прибыл из Норвегии в Данию, Свен Твескегг дал ему прозвание ярла-скальда и подарил ему оснащенный корабль со всем грузом. Также когда Олаф Трюггвасон назвал в шутку скальда Халльфреда Вандрада-Скальдом (Трудный Скальд – почетное имя между скальдами), скальд спросил его: "Что же подаришь мне, король, если я должен пользоваться таким именем?" – "Вижу, – отвечал король, – тебе хочется почетного имени; так возьми этот прекрасный меч". Тот же король требовал у исландца Торстейна показать свою силу и убить жертвенного вола, такого огромного и дикого, каких никогда не случалось видать Олафу. Вол страшно осерчал и казался раздраженным. Торстейн подбежал к нему и так крепко ухватил за заднюю ногу, что, когда вол отпрыгнул, его оторванная нога осталась в руках Торстейна. С ней поспешил Торстейн к королю и получил в награду имя Уксефота, с перстнем в подарок.
Кроме таких имен, было в обыкновении давать прозвания по какому-нибудь поводу, как и нынче ведется между поселянами. Саги упоминают о Торстейне, которого прозвали Рыбоедом за то, что был неутомимый рыбак; о Бьерне, прозванном Бьерном На Меху, за то, что торговал мехами; об Эйнаре, получившем имя Чаши Радостей, по поводу двух драгоценных чаш, подаренных ему Хаконом-ярлом; о Тормоде, прозванном Черным, как уголь, поэтом (Koldrunarskald) за песню про одну смуглянку в Исландии; о Гуннлауге, которого прозвали Змеиным Языком за остроумие, и т. д.
Подобные прозвания давались разным лицам по различным случаям оттого отец и сыновья имели свои собственные прозвища или вовсе никаких. Наследственные имена были не в употреблении. Но обыкновенно отцовское имя прибавляли к родовому (aettnamn), собственному имени каждого лица, называвшемуся так оттого, что имя употреблялось в каком-нибудь роде или фамилии; этот обычай продолжался в течение всех средних веков и даже ныне употребителен у поселян; напр., Олаф, сын Харальда, назывался Олаф Харальдсон, т. е. Олаф-сын; Трюггви, Олаф Трюггвасон и проч.
Обливание водой было древним религиозным обрядом, посредством которого ребенок посвящался богам-хранителям страны и рода. С этой минуты почитали его вступившим в родство; убить такое дитя было преступлением (BB). В отсутствие отца, а иногда и при нем, обязанность обливания и назначения имени ребенку принимал на себя другой; для того обыкновенно избирали значительных и богатых людей; так, по крайней мере, было у знатных (BC). Этот обряд полагал начало самым тесным взаимным отношениям между восприемниками и их крестниками и обязывал их к взаимной дружбе и приязни. В Ирландии, во время сражения Хельга Дроплаугсона с Хельгом Асбьерном, некто Эцур выступил против первого, но этот сказал ему: "Я с тобой не сражаюсь: ты обливал меня водой" (BD).
Когда у детей прорезывались зубы, отцы обыкновенно делали им подарки, состоящие из рабов или какой-нибудь драгоценной вещи. Эти подарки назывались Tandfae, собственно зубной скот. До 15-го года дети жили в полной: свободе и проводили время с другими своими сверстниками в занятиях, свойственных их возрасту; дочери учились у матерей ткать, шить и другим женским рукоделиям; предусмотрительные матери учили также дочерей понимать руны и исцелять раны. Нигде не встречается в сагах, чтобы отцы жестоко наказывали сыновей; в случае сильного гнева они прогоняли их из своих дворов. Отношения отцов к детям запечатлевались искренним, взаимным уважением. Дети слушались родителей, а отцы больше действовали на них советом и убеждением, нежели приказаниями, и нередко сами соглашались с желаниями взрослых детей.
Старинный обычай, заменявший совершенный недостаток училищ, состоял в том, чтоб отдавать детей на воспитание умным и рассудительным друзьям. Если кто хотел другому оказать свое уважение и приязнь или еще теснее сойтись с ним, то обыкновенно вызывался взять его сына на воспитание и в знак того, что принимал все отцовские обязанности, сажал ребенка на колени к себе, почему принятые дети назывались в старину Knesetningr. Новый отец всего более старался обучить приемыша всем искусствам, Idrotten, и наставить во всем, сообразно с требованиями того времени, или, как говорил Бессе Мудрый Дроплаугу, вызвавшись воспитывать его сына, Хельги: "Я научу его всему разумному, что сам знаю" (BE). Матери, лишенные мужей, и отцы, часто отлучавшиеся из отечества, не могли сами воспитывать сыновей, потому считали полезным удалять их из родного дома и между друзьями и родственниками всегда находили таких, которые брали на себя содержание и воспитание мальчиков, обходились с ними как с родными детьми и добросовестно исполняли все обязанности названого отца. Если у мальчиков не было родных отцов, воспитатели должны были награждать их имуществом и устраивать их счастье. Так, Ньяль доставил названому сыну не только выгодную невесту, но и должность судьи в Исландии; так, пособил завоевать отцовское наследие король Английский, Ательстан, своему приемышу, Хакону, сыну Харальда Харфагра. Погубить приёмыша или причинить ему какой-нибудь вред почиталось низким делом. В сагах редко встречается что-нибудь подобное. Напротив, читаем в них много прекрасных примеров добросовестности, с которой названые отцы исполняли свой долг, равно и сыновней признательности к ним приемышей. Между мальчиками, вместе проводившими счастливые дни детства в играх и упражнениях, под надзором одного названого отца, часто завязывалась самая искренняя дружба, получившая столь высокое и прекрасное значение под именем названого братства.
Сноски:
(А) Сага о Людях из Лаксдаля, Сага о Ньяле.
(В) Bjarkamal, 26, в Ragnar Lodbrok saga.
(С) "Белый человек – лентяй и нерешительный", – старая поговорка в Исландии. И на нашем Севере есть пословица: "Беленькие ручки отцу с матерью не кормильцы".
(D) Goetriks и Rolfs saga.
(E) Сага об Олафе Святом, LXXVIII.
(F) Bjarkamal, 23.
(G) Сага об Эгиле.
(H) Сага об Олафе, сыне Трюггви, LVI.
(I) Сага о Харальде Суровом, XLVIII.
(J) Речи Альвиса в Старшей Эдде, 4.
(K) Сага о Ньяле, X.
(L) "Att standa i kvonbaenum" (Сага о Гуннлауге Змеином Языке).
(M) Гренландские Речи Атли в Старшей Эдде, 95.
(N) Сага об Инглингах, XIV.
(O) Сага о Ньяле. Сага о Гуннлауге Змеином Языке.
(P) В том же смысле в Старшей Эдде говорится о Герде, супруге Фрейра, что она gullikeypt, куплена золотом.
(Q) Сага об Олафе Святом, XCIII.
(R) Сага о Харальде Прекрасноволосом.
(S) Ragnar Lodbrok saga.
(T) См. отрывки песен о Сигурде и Брюнхильд в Старшей Эдде.
(U) Ganga Rolfs, Sturlaug Starfs, Thorgrim Prudes и Viglunds saga со многими другими сагами.
(V) Att husfru sinae hedhrae. Ob virginitatem.
(W) Потому что дарили утром после брачной ночи, Hindradagher.
(X) Сага о Ньяле. Так отвечала и Халльгерд мужу, Гуннару, на вопрос его, откуда она взяла кушанья, поданные гостям. "Не мужское дело, – сказала она, – заниматься кухней". Когда Тордис, в ответ на просьбу мужа получше принять Эйольфа, спросила его, будет ли довольно для гостя одной каши, муж ее, Берк, отвечал, что не его дело заботиться о кушаньях (Eyrbyggia saga).
(Y) Этому отвечает potestas clavium римлян.
(Z) Сага о Ньяле. В числе советов, которые Hervarar saga заставляет Гауфдра давать его сыну, Хейдреку, находится и этот: "Не позволяй жене часто навещать ее родственников!"
(АА) Сага о Волсунгах.
(АВ) Песнь о Харбарде в Старшей Эдде, 37-39.
(АС) Сага о Греттире, LII.
(AD) Thord Hraedes saga.
(AE) Сага об Олафе Святом, CXXXVIII.
(AF) Сага о Ньяле, CXXIX.
(AG) Тацит, Германия, 19.
(AH) На этом основании сыновья дочери Ауда Богатого, прогнанной ее мужем, упсальским королем, Висбуром, требовали от него приданого своей матери (Сага об Инглингах, XIV).
(AI) То же, что parafera, греков и peculim uxoris римлян. Gripir означает всякую ценную вещь из движимого имущества.
(AJ) Сага о Ньяле.
(AK) "У столь многолюдного народа прелюбодеяния крайне редки" (Тацит, Германия, 19).
(AL) Однако ж это было незаслуженное наказание для нее.
(AM) Сага о Ньяле, LXXVII.
(AN) Floamanna saga. Этот самый Торгильс умер в 1033 году, 83 лет от рода. Еще на 60-м году он убил обившего его норманна на поединке.
(AO) Сага о Гисли.
(AP) Heidarviga saga.
(AQ) Сага о людях из Лаксдаля.
(AR) Сага о Гисли.
(AS) Как принятие ключей было символом вступления в права домохозяйки, так возвращение их означало потерю этих прав.
(AT) Гренландские речи Атли в Старшей Эдде. Гудрун упрекала Атли, что он всегда уступал, а никогда не держался крепко, что прежде она была за героем Сигурдом, и потеря его самая горькая для нее, и т. д.
(AU) Thord Hraedes saga.
(AV) Hordes и Holmveria saga.
(AW) Orkneyinga saga.
(AX) Но, кажется, не было непозволенным. Сага о Харальде Прекрасноволосом (Харфагре) рассказывает о нем, что он оставил девять своих жен, когда женился на Рагнхильд Богатой. Это хоть и не единственный, однако ж один из весьма немногих примеров многоженства. В этом случае можно применить к скандинавам слова Тацита о германцах, с которыми северные жители имеют много общего, не только относительно высокого уважения к женщине, но и вообще в древних нравах: "Ведь они... довольствуются, за очень немногими исключениями, одною женой, а если кто и имеет по нескольку жен, то его побуждает к этому не любострастие, а занимаемое им видное положение".
(AY) Сага о Гуннлауге Змеином Языке, Сага о Финнбоги Сильном, Vatnsdaela saga.
(AZ) Сага о Ньяле, CV.
(BA) Этот древний обычай дал названию повивальной бабки, Jordegumma (Erdmutterchen), до сих пор еще сохранившемуся в шведском языке. Не намекает ли на этот же обычай и немецкое Hebamme, от heben – поднимать?
(BB) Hordes и Holmveria saga.
(BC) Сага о Харальде Прекрасноволосом.
(BD) Helges и Grims saga.
(BE) Helges и Grims saga.
|
|
