Литература

Источник: А. СТРИННГОЛЬМ. ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО, НРАВЫ И ОБЫЧАИ

Страна около озера Меларен, на севере до большой реки Дала, впадающей в море близ Эльфкарлеби или по другую сторону его, до лесу Тиннебро, древнего Эдмарда, составляющего границу между Гестрикландией (A) и Хельсингеландией, на западе до реки Саги, или Сефвы, отделяющей Упландию от Вестманландии, и на востоке до впадения Меларена в море, – эта страна, древняя и нынешняя Упландия, составляла в это время три особенных фюлька, или области: Тиундаландию, Аттундаландию и Фьердгундраландию, которая в древних Шведских законах носит имя "Фолкланде", земель господствующего народа. То была страна, которую первую занял Один с асами и племенами, ему сопутствовавшими, и назвал "Мангейм", земля мужей (53).

Отсюда, когда для размножившегося народа стало нужно более простора, иногда же и по государственным событиям или по другим причинам, начались переселения в окрестные страны, получившие, по их относительному положению к древнейшему Фолкланду или первоначальному Мангейму, имена Седерманландии, Вестманландии, Норрландии и нижнего государства (Nederriike), Hерике. Эти страны, окружающие озеро Меларен, как первоначально населенные Одином и его спутниками, составили собственно Свитъод, землю свеев (шведов).

Свитьод отделялся от Готландии большими лесами, Кольмарденом и Тиведеном. На юге от них, около больших озер Венерна и Веттерна, жило готское племя. Оно исстари почиталось собственно коренным народом: об этом свидетельствует древний Вестготский закон, считающий одних готов туземцами, а свеев и смоландцев иноземцами внутри государства: это последнее прибавлено для отличия от иноземцев вне государства, норманнов, датчан и других южных обитателей. Все древние саги и памятники заставляют почитать Вестготландию древнею страною, населенную прежде земли свеонов. Из нее, кажется, получила свое главное население нынешняя Далекарлия, или прежний Маркбюггд, а частью и Вермландия: один древний письменный памятник (B) называет жителей этих стран вестготами на западе от озера Венерна; сверх того, Маркбюггд в древности, причислялся к Вестготландии (C), и Стурлусон (D), показывая главное разделение Свейского государства, причисляет Маркбюггд, Вермландию и Вестготландию к одной и той же главной части. На юго-восток от Вестготландии и на юг от Остготландии, в гористом Смоланде, так непохожем по своей природе на окрестные области, жили племена, о происхождении которых и первоначальных отношениях к готам нет никаких известий. Только при введении христианской веры Смоланд является из мрака древности. Свое имя, кажется, он получил от того, что гористая природа и каменистая почва его дозволяли обрабатывать только небольшие (sma) поля поля (land) между горами (E); в тамошних лесах и ныне встречается много сложенных в груду камней.

Саги и многие языческие памятники этой страны свидетельствуют о древнейшем ее населении. В древнейшие времена она, кажется, состояла из множества небольших государств или обособленных общин; таков был древний Вернсхерад, так называемый Waerend, оборонительный союз херадов Конго, Альбо, Кинневальда, Упвидинге и Норрвидинге; другой такой же, Финведен, – между Естбо, Вестбо и Суннербо; третий, древний Нюдунг, заключал в себе ныне так называемые восточные (Oestra) и западные (Westra) херады; в путешествии Вульфстана упоминается уже Меоре, или Мере, часть восточного, приморского Смоланда. Десять херадов Нюдунга, Веренда и Финвенда составляли собственно округ (Lagsaga), известный в древних рукописях под именем Tioharad; напротив, северная часть Смоланда, по крайней мере по введении христианства, имела общие законы с остготами.

Острова, лежащие против Смоландского берега, Готланд и Эланд, равно как на юге Смоланда область Блекинге, уже с весьма давнего времени, по крайней мере с IX века, причислялись к Шведскому государству: это видно из путешествия Вульфстана. Готланд имел в древности собственные законы, и все гражданское устройство во многих отношениях носит отпечаток глубокой древности: в теперешних законах Швеции оно считается самым древним. Готланд в древних рукописях большею частью называется Гутланд, а жители его – гутар (F): они, вероятно, отрасль готского племени (54). Раннее население Эланда доказывается богатством этого острова в древних памятниках.

Под именем варварских плейханов, упоминаемых Адамом Бременским и обращенных в христианскую веру епископом Лундским во второй половине XI века, вероятно, надо разуметь именно жителей Блекинге: у них было весьма много пленных; это, кажется, служит указанием, что они были страшные викинги. Обращение их в христианскую веру епископом Лундским, вероятно, было причиною, что Блекинге имело общее церковное управление со Сканией, а это послужило новым поводом к соединению этой страны с Данией. В XII столетии Блекинге и Халланд описываются как две отрасли (G) Сканийской области, которая, в обширнейшем значении, заключала в себе и обе эти области. Скания (Шония) в древнейшее время составляла особенное государство, но в VIII, IX и X веках она зависела то от Шведского, то от Датского королевства, а всего более от последнего. Эти области, лежащие на юге: Скания, Халланд, Блекинге, Бохус, кажется, получили свое древнее население не от одного племени.

Что и смоландцы составляли отдельное от готов племя, это не без основания можно заключить из той разницы, которая еще и ныне замечается между этими народами. Нередко у жителей одной области встречаются различия в наружности и телосложении, свойствах, нравах и наречии; это, кажется, указывает на их происхождение от разных, хотя и сходных по корню, племен. Это частью заметно между жителями Рекарне, Седертерне и собственно Седерманландии; по всей вероятности, они происходят от разных племен; особливо жители первой области отличаются от всех остальных.

Замечательно также большое различие в Далекарлии не только между жителями разных главных долин этой страны, но и смежных приходов. "Все народы под разными образами правления, – говорит один верный знаток далекарлийского народа, – во многих местах более походят друг на друга, нежели большей частью зажиточные поселяне прихода Хедемора (в Далекарлии) на бедных и малорослых жителей Эльфдаля или эти последние на обитателей Эйзенберга и т. д. Первоначальное отличие тщательно сохраняется и даже во внешнем виде отмечено различною одеждой".

В странах, где удаленные от моря долины отделены одна от другой торами и обширными лесами и по своему положению лишены способов к тесным сношениям, в таких странах и в то время, когда никакие связи, торговые или промышленные, еще не соединили мест, разлученных природою, всякая долина составляла как бы отдельный, замкнутый мир; каждый, таким образом разъединенный, народ получает особенный вид, какие-то особенные отличил и долго удерживает в своих свойствах черты, запечатленные обстоятельствами минувших лет. Это еще обыкновеннее, если народонаселение таких мест принадлежит к различным племенам, Свеоны и геты (шведы и готы) – два главных племени, населившие север. Но вероятно, что еще прежде их другие племена занимали некоторые области; во время переселения народов слышим о племенах, совершивших с юга через многие страны и народы долгое путешествие на самый отдаленный север (H). В это время, когда не только целые народы, но и отдельные племена, ища себе жилище, переходили с места на место, вытесняя одни других, вероятно, и на севере совершилось более переселений, нежели сколько сохранилось в древних сагах и темных воспоминаниях.

Впрочем, когда саги говорят о народах, переселившихся с Одином, то всегда называют их азиатами и турками: это показывает, что с Одином пришел не один народ. Рассказ Инглинга-саги о войнах, договорах и союзах асов и ванов делает это вероятным, особливо, если мы припомним разнообразие различных народов, принадлежавших к так называемому фракийскому племени, из которого, без сомнения, многие, более или менее родственные готам, народы принимали участие в великом переселении на север. Так, можем полагать весьма вероятным, что народ, пришедший с Одином на север, разделялся на многие, более или менее родственные, племена (55).

Немногие отрывочные известия, находимые в сагах о состоянии и виде Скандинавии в языческое время, говорят, что средняя, а еще более верхняя, Швеция, в пору поселения готов и свеонов, большею частью была пустынной. Около шестисот или семисот лет после поселения шведов на Меларне Свитъод описывали страной, полной дремучих, обширных лесов и пустынь. Браут-Анунд (56), предпоследний король из рода Инглингов, царствовавшего в Швеции, получил, по словам саг, великую славу за то, что употребил много стараний и издержек для истребления лесов; благодаря его заботливости населены великие участки земли, проложены дороги через пустыни, болота и горы и во всяком большом хераде построены королевские дворы (57).

Леса, Кольмарден и Тиведен, отделявшие Свитъод (землю свеонов, шведов) от готской земли (почему первый назывался северным, а последний – южным), около исхода XII века были дикой пустыней, и столь обширной, что норвежский король Сверрир на пути из Остготландии в Вермландию в 1177 году шесть или семь дней блуждал в этих диких местах и нигде не встречал жилья (I). Древние саги сохраняют также воспоминание о том времени, когда от реки Моталы до Эребро в Нерике и оттуда до Мариестада в западной Готландии не было ничего, кроме обширного леса Северная и гористая I часть восточной Готландии, кажется, под исход языческого времени получила своих первых обитателей (J).

Так же пустынна, непроходима и дика была южная лесистая часть этой области, обращенная к Смоланду. Там, как и в диком Хольведене и по всему Смоланду, даже не было и дороги. Когда святой Зигфрид в исходе X века путешествовал из Скании в Веренд, его путешествие было чрезвычайно затруднительно, потому что дорога шла по дикой стране и дремучим лесам, острым утесам и крутым горам. Оттого-то путешественники, отправлявшиеся из Скании на север, обыкновенно избирали дорогу в Скару в Вестготландии, оттуда по Веттерну, потом по р. Мотале до Бравикена, отсюда лесом Кольмарденом, который с этой стороны наиболее доступен, и потом продолжали путь по Седерманландии в верхнюю Швецию.

О Вестготландии читаем в древних сагах (K), что там были большие пустыни, по которым зимою нельзя было ходить без крайних затруднений. В древнем Вестготском законе (L) говорится о лесах Нордфале, Синдерфале и Эстерфале, вместо которых теперь Вестготская равнина, так называемый Фальбюггд, совершенно безлесная. Но это еще не единственное свидетельство, что в древности густые и обширные леса покрывали те страны, где нынче леса, луга и пахотные поля. Леса, длиною во многие дни пути, отделяли Вестготландию от Бохуслена; древнее название пограничной долины р. Дала Markerna (лес), кажется, указывает на то время, когда еще помнили, что вся эта страна была занята лесом и представляла редкие следы земледелия. Впрочем, древнее население Далекарлии доказывают не только многие тамошние древности, но и то обстоятельство, что в начале христианского времени она является уже областью со многими херадами, долгое время подчиненными Вестготландии,

Мы уже рассказывали (M), как Вермландия получила своих первых жителей: это были беглецы, спутники одного принца, бежавшего из Свитьода; они вырубили и выжгли тамошние первобытные леса, возделали первые нивы и обратили дикие пустыни в приятные жилища людей. Другие херады Вермландии к востоку от реки Клары были заняты одним сплошным лесом; это тот обширный лес, которым Вермландия отделялась от Готландии; он назывался в старину Вермским (Waermawald) и с постепенным умножением населенности распался на многие небольшие леса, каждый из которых под особенным названием.

Напротив, горные округи и вообще все обильные горами страны между реками Кларою и Далом, столь важные по своим произведениям для торговли государства и, благодаря земледелию и горнозаводству, не уступающие другим областям в образованности, благосостоянии и населенности, хотя были не совсем безлюдны на исходе языческого времени, однако ж мало известны. На высокой горе, составляющей границу между Швецией и Норвегией, вытекает двумя рукавами большая река Дал: один рукав, приняв р. Орсу, протекает под именем восточного Дала в дикое озеро Силян и течет оттуда в приход Гагнеф; другой, носящий имя западного Дала и истекающий на горе Фулу, приближается к церкви в Лиме, прорывается многими ручьями через утесы и также течет в приход Гагнеф (N); здесь оба рукава соединяются, и потом слившийся в одно русло Дал продолжает течение к морю, перерезывает большие плодоносные долины, расширяется в огромное скопище воды, окружающее многие островки, опять принимает вид реки, низвергает в большом водопаде в реку Карлеби и наконец за милю оттуда впадает в Ботнический залив. Тесная и высокая долина, пробегаемая западным Далом, составляет часть Далекарлии, известной под именем западной; другая низкая долина, обширнее первой, по которой течет восточный Дал, называется восточною Далекарлией; обе они составляют всю верхнюю или северную часть ландгауптманства Стура Коппарберг; часть его, лежащая к югу от обеих долин, заключает в себе на юго-западной стороне западный горный округ, а на юго-востоке собственно Коппарберг, Сетерс и Несмардскен, из которых последние составляют так называемый восточный горный округ. В этой юго-восточной части Далекарлии Олаф Дигре, на походе в Норвегию в 1030 году, прошедши леса северной Вестманландии, встретил обитаемые места, называемые Jernbaeraland. Зато вся северная часть страны, так называемая восточная и западная Далекарлия, была почти неизвестна, если заключать из древних памятников.

Только в исходе XII века, когда король Сверрир проходил эти страны, падают на них первые лучи истории. Когда Сверрир, около 1177 года, хотел отправиться из южной Норвегии в Трондхейм, но не осмеливался, по причине вооружений своих врагов, идти через норвежские владения, он направил путь в Вермландию, прошел лес длиной в 12 миль, ныне населяемый финнами, в Экесхерад, лежащий на границе Далекарлии, оттуда также лесом, который еще теперь называется десятимильным, пограничным между Вермландией и Далекарлией; кажется, при Малунге попалось ему населенное место в западной Далекарлии; но оттуда дорога шла третьим лесом в 12 миль длиною (O), и только потом Сверрир добрался до населенных мест Jernbaeraland), по всей вероятности, в восточной Далекарлии, может быть, в приходах Море или Эльфдале. В дороге по этой дикой стране король и его спутники питались мясом птиц и зверей, которых убивали стрелами; путь шел болотами, дремучими лесами, утесами и горами, притом в такое время года, когда в лесах тает снег, а на водах лед. Сверрир и его спутники боролись с невероятными затруднениями. В восточной Далекарлии жили еще язычники, никогда не видавшие короля и даже не знавшие, человек он или зверь. Однако ж они хорошо приняли Сверрира и пособили ему в путешествии. Через болота и топи, великие реки, озера и леса, длиною в восемнадцать роздыхов, Сверрир дошел до Херьедалена (P), оттуда, прежде чем добрался до Ямталанда, он должен был опять идти лесом длиною не менее 38 роздыхов. В этой дороге путники не имели для пищи ничего, кроме лыка, древесной коры, да еще ягод, пролежавших под снегом зиму (Q).

Херьедален, где останавливался Сверрир, был уже населен; одна древняя сага сохранила воспоминание о том времени, когда эта страна, еще необитаемая, получила своих первых жителей. У короля Хальфдана Черного, отца Харальда Харфагра, был знаменосец, Херюльф. Он пользовался особенным расположением короля; но однажды, на праздничном пиру, в сердцах ударил какого-то придворного кубком, оправленным в серебро. Удар был так силен, что кубок разбился, придворный умер в то же мгновение. Херюльф спасся бегством. Он прибыл в Упсалу, к королю Эрику Эмундсону, который принял его ласково и взял в свою службу. Но Херюльф бежал и оттуда с сестрою короля, Ингеборгою, которую любил и был любим взаимно. Они бежали очень далеко, на границы Норвегии, и там, неподалеку одной горы, поселились в большой долине на р. Люсне. Еще ныне показывают курган, поросший деревьями, хранящий прах Херюльфа и его сокровища. Неподалеку его, на реке Герье, за четыре мили от Лилль Гердальскирхе, находится местечко Снефваллен: там жили Херюльф и Ингеборга. Эта сага, похожая на сказания о населении Ямталанда и северного Хельсингеланда, указывает на первоначальное занятие этих стран поселенцами из пограничной Норвегии.

Напротив, свеоны населили прибрежную часть Хельсингеланда; оттуда их поселения простирались вдоль берегов, от Медельпада и Ангерманландии до Вестерботнии, потом, отступив от берега, тянулись по рекам в глубину лесов: тут шведы (свеоны) вырубали деревья, строили дворы, пахали землю, охотились за зверями и ловили рыбу. Население Норрландии с двух сторон и двумя племенами объясняется также различием в свойствах, нравах, обычаях и языке; это различие встречается не только между некоторыми областями Норрландии, но и между разными уездами одной и той же области.

Впрочем, о том, как далеко простиралось заселение во времена язычества и в каком направлении распространялось оно, мы имеем в остатках древности, родовых курганах и рунических камнях единственное достоверное свидетельство там, где все прочие известия молчат. Последние родовые курганы к северу встречаются в южной Бестерботнии, в округе Умео (R); последний рунический камень – в округе Нордингра в Ангерманландии. Впрочем, они встречаются и в Медельпаде, в Хельсингеланде, Гестрикланде и в Херьедалене. Они не удаляются от морского берега и только поблизости больших озер и рек попадаются внутри страны. Это доказывает, что внутренность страны долгое время оставалась пустынною и лесистою и что самые древние поселения находились на морском берегу и на больших внутренних озерах, откуда простирались все далее к северу и по рекам, впадающим в эти озера; речные долины по всему их протяжению и страны около великих вод населены были прежде других; однако ж поселения уклонялись и в сторону, по мере того, как размножались люди и редели леса.

И случайные события давали многим странам первых обитателей. Многие, не успев снискать расположения родителей тех девушек, которые им нравились, убегали с ними и селились в лесной глуши (S); злодеи, объявленные вне закона, убийцы, боявшиеся родных и друзей убитого, искали и всегда находили верное убежище в дремучих лесах, которые от того кишели разбойниками во многих местах; нередко в самых диких пустынях встречались обитатели; в самой глуши попадались отдельные дворы и хижины, столь отдаленные от обитаемых мест и друг от друга, что их владельцы во всю жизнь не видали других людей, кроме своих домашних (T).

Сказания о населении острова Исландия в IX веке знакомят нас с теми обрядами, которые употреблялись норманнами при занятии необитаемых стран; при этом случае можем также наблюдать, как из соединения патриархальных семейств образовались первые гражданские общества.

В Исландию обратились искать убежища многие, особливо из Норвегии, в то время, когда Харальд Харфагр силою захватил верховную власть в этой стране и сделался единовластным. Переселенцы были вождями из знатного рода, люди богатые; их гордый, властолюбивый дух неохотно подчинялся чужой воле; они владели кораблями и деньгами для вооружения в дальние походы. Такой вождь брал с собою семейство, прислугу, скот, домашнюю утварь и все необходимое для будущего отечества. С ним вместе отправлялись друзья, родные, названые братья и другие свободные люди, сопровождавшие его в прежних походах и привыкшие почитать его старшим в своей среде.

Его спутниками в эту дорогу были также домашние боги-покровители, образы которых вырезались на столбиках, всегда стоявших в домах по обеим сторонам высоких кресел главы семейства. Когда к неизвестной земле подъезжали так близко, что видны были ее берега, тогда начальник корабля, правитель переселенцев, брал священные столбики и, призывая Тора, бросал их в море: там, где они приставали к берегу, вождь полагал основание новому двору и снова ставил их возле своих кресел. Потом он обходил с огнем новую землю или зажигал большие огни вокруг нее. Обозначив так границы земли, которой хотел владеть (что называлось освящать для себя огнем землю), он разделял между родными, друзьями и прочими спутниками. Все они, связанные родством и дружбой, составляли особенное общество, семейство, племя.

Взявший во владение землю становился главою того поселения, которое основалось на ней; храм, выстроенный возле двора, со священным кольцом Фрейра на жертвеннике, был средоточием юного государства. Там приносили жертвы; на содержание храма платилась особенная подать с каждого двора, называемая Hoftollr, храмовая подать; там же было и место тинга, суда, где собирались для общих совещаний и решения тяжебных дел по естественному праву или по законным обрядам, принесенным из отчизны. Глава племени был хранителем храма и верховным жрецом: в этом звании он заседал с 12 от него избранными мужами на тинге и разбирал тяжбы; тогда он держал в руке священное храмовое кольцо, символ вечности; пред кольцом, погруженным в кровь жертвы, приносились все клятвы, с призыванием Фрейра и Ньерда и всемогущих асов. Все очень тесно соединялось с религией; вся власть вождя преимущественно основывалась на его значении как верховного жреца и прорицателя воли богов. Потому и название Gode, годи, или Godordsman, означавшее занятие жреца, было титло, принадлежавшее вождю, как начальнику области или округа (Haerad); сама должность его и округ назывались Godord.

Таким образом, на этом отдаленном острове возникли многие, рассеянные одни от других, независимые общества, или государства, не соединяемые воедино никакими общими узами. Всякий вождь управлял независимо своим округом; во многих местах не было устроенного годорстинга, и всякий делал, что ему хотелось; сверх того, не было общих законов для решения споров между вождями или их подданными. Следствием того были кровопролитные ссоры. Такое состояние острова продолжалось 54 года. Наконец, по совещании всех жителей, учреждено было верховное судилище для всего острова, так называемый Альтинг, или Ландстинг, где решались все дела, которые не могли поступать в другие тинги и где, по общему рассуждению всех вождей и мудрых мужей острова, издавались и обнародовались законы для всеобщего исполнения.

Весь остров разделялся на четыре области, или четверти (Fjerdingar); каждая подразделялась на три судных округа (Tingslag), или херада (исключая северную четверть, которая, по своему большему объему и народонаселению, распадалась на четыре части), и каждый округ вмещал в себя три годорда или столько жителей, сколько принадлежало их к трем главным храмам (58). Начальники годордов назывались годи, хофгоди (жрецы). На них возлагалась обязанность не только служить в храме и приносить жертвы, но и разбирать споры, для чего каждый из них назначал двенадцать судей. Годи, каждый в своем округе, смотрели за торговлею иноземцев, назначали цену их товарам, не дозволяли им обманывать, а жителям запрещали оскорблять их. Они обязаны были защищать права всякого гражданина, потому и соединяли с жреческой властью еще гражданскую, как жрецы и правители вместе. На общий четвертной суд поступали для окончательного решения все дела, которые не могли решаться на херадстингах, также и все те, которые, мимо низших тингов, должны были поступать прямо в четвертной суд. Его составляли все новые годи четверти, и каждый из них назначал себе в товарищи одного из своего годорда.

Все годи собирались на альтинге, этом верховном суде острова, где получали утверждение или отвергались новые законы и принимались общие меры, необходимые для блага и безопасности целой страны: каждый годи выбирал из своего годорда двух разумнейших людей, чтобы при случае пользоваться их советом. На этом государственном сейме говорил речи назначенный по выбору лагман, сначала, кажется, носивший имя Aushaerjar Gode. Он, высший сановник страны, глава всего союза, заведовал общественными делами. На нем лежала обязанность при всяком случае, как на этом сейме, так и дома, объяснять всем содержание закона. Сверх того, он должен был читать всем жителям, собранным на Альтинге, книги закона; о ходе дел читали ежегодно; чтение всего остального оканчивалось в три года. Оттого лагман назывался Loegsoegumadr, толкователь закона.

Так все государственное устройство Исландии составлял союз свободных общин для защиты свободы, закона и права.

Переселения на острове Исландия происходили в то время, когда государственное устройство, обычаи и нравы еще сохраняли свой первобытный, древнесеверный дух, когда почитались те же самые божества, которые переселились со скандинавами на север. Оттого-то государственный быт Исландии мы можем считать верным подражанием скандинавскому; в те времена, еще чуждые отвлеченных философских понятий, переселенцы не могли принести с собою в новое отечество других правил, обычаев и понятий, кроме тех, которые на родине они наследовали от предков, особливо когда переселения совершались с той целью, чтобы сохранить древнюю независимость и свободу.

Старинные законы Швеции представляют несомненные признаки того, что основанием древнейшего государственного быта Скандинавии были племенные и родственные связи. В детстве народов и государств члены родов и семейств не так далеко расходятся в разные стороны, как бывает в наше время, чтобы посвятить себя разным занятиям общественной жизни: они большою частью жили вместе, и все вели одинаковый образ жизни. Так образовались первые простейшие общества.

Римские писатели замечали у древних германцев, что их военные дружины составлялись по родственным связям (U) и что всякий отряд состоял из сотни воинов (V), если воинский порядок требовал какого-либо разделения войска. Естественно, что в каждый отдельный отряд собирались воины, соединенные взаимным родством. Вместе переносившие труды и нужды, они остались неразлучными, когда променяли бродячую жизнь на постоянную в стране, избранной для поселения. Эти военные отряды, образовавшиеся среди опасностей войны, в постоянном отечестве обратились в мирные общины, для защиты своей земли, собственности и прав. От того происходит первоначальное разделение Скандинавии на хундары, или херады (W): так назывались участки земли, занятые каждым поселившимся отрядом. Но как эти отряды сначала состояли из сотни или более домохозяев, то и участок земли, заселенный каждым отрядом, получил название херада (от Haer – сотня), или хундара (X). Долг взаимной помощи, требуемый воинскою дружбой, обратился в естественную обязанность общими силами сохранять безопасность и тишину в занятой земле: херад сделался обществом, целью которого была защита жизни и собственности.

Религия составляла главную связь между этими маленькими государствами. Нужда в безопасности и взаимной защите, непостоянная и преходящая, не была достаточною, чтобы упрочить бытие таких обществ. В детстве народа власть закона немного может сделать с людьми, из которых каждый имеет свою собственную волю, во всех случаях поступает независимо и сам старается помогать себе. Но эти самые люди, так много полагавшиеся на свой меч и свою храбрость, питали великий страх к Высочайшему Существу и невидимым силам, которые, по их мнению, управляют природою и располагают участью людей. Эта вера в мироправление богов, естественно, привела к понятию о божествах-хранителях. Им оказывали почтение, им приносили жертвы в рощах, на горах, в храмах, чтобы призвать на себя их покровительство, укротить их гнев и узнать их волю. Такие боги-хранители были не одни и те же у всех народов: в древности каждый народ имел свои собственные божества и смотрел на них как на защитников и стражей народного племени.

Понятие о племенном божестве было уже твердым звеном, соединявшим членов племени; оно стало еще сильнее, когда общее поклонение такому божеству присвоено было одному определенному месту, совершалось с торжественными обрядами в общенародном храме, и когда в честь бога отправлялись празднества, в которых принимал участие весь народ, и только один народ. Это сообщало народу особенную личность, вполне согласную с его образом мыслей и чувством; она отличала его от других народов и поселяла в нем народный дух.

Во время младенчества государств религия вносила в общество то единство, которое основывалось не на внешних случайностях, но имело начало в глубине человеческого духа. Потому все древние законодательства носят отпечаток религиозный; грубая сила свободных людей могла укрощаться только одними велениями богов; ничто так не возвышало душу и не делало ее восприимчивее к высшей образованности, как учение о бессмертии и воздаянии в другой жизни за дела здешней. Так, мудрецы и богатыри древности, превосходившие познаниями своих современников, были в то же время основатели религий, законодателями народов. Власть, которую доставляло им умственное превосходство, они освящали значением прорицателей воли богов. Они заступали на земле их место; они, по общему мнению, были в коротких отношениях с богами (Y).

В древней Скандинавии вся частная жизнь была проникнута религией; все находилось под покровительством богов. Их изображения нередко вырезались на столбиках кресел, на подножиях кроватей и стульев (Z). Многие отцы семейств имели на своих дворах особенные храмы, где, по обычаю предков, с таинственными обрядами, освященными преданием, приносились жертвы хранителям-богам, которых почитали особенно благосклонными к себе. Эти святилища часто бывали очень обширны: высокие частоколы окружали их снаружи; внутренние стены обивались обоями; вдоль стен, на лавках, сидели боги; знатнейшие из них на высоких креслах; все они были в великолепных одеждах, блистали серебром и золотом (AA). Никому не дозволялось входить с оружием в храмы (AB), потому что пред лицом богов человек должен быть безоружен. Всякая нечистота изгонялась из храмов. В них не могли совершаться никакие насилия, ни убийства. Жилища богов почитались столь священными, что разбойники, убийцы и нидинги (бесчестные, трусы) не смели находиться вблизи их. Оскорбивший святыню храма и нарушивший мир и безопасность, которыми пользовались места, посвященные богам, считался величайшим злодеем (AC): его называли Vargr i veum, и с этим именем он нигде не находил безопасности, становился бездомным странником, и жилища Вальхаллы были для него закрыты.

В отчаянном положении и при всех важных предприятиях спрашивали волю богов и приносили им жертвы. По крови жертв заключали о их милости или гневе. Также узнавали их волю посредством метания священных палочек, украшенных ликами богов, – и самые неукротимые воины смиренно покорялись велениям неба.

От тех времен сохранились каменные алтари и другие памятники, больше или меньше искаженные; многие из них совсем исчезли, тем более что множество древних храмов обратилось в христианские церкви. Думают, что до переселения асов вовсе не были известны особенные храмы на Севере; всего чаще религиозные обряды совершались под открытым небом, или для того избирались какие-нибудь освященные места. Таковы, по мнению многих, жертвенные Камни, еще теперь существующие в Болмсе, Смоланде, в Скании и других местах Швеции. К числу таких древних святилищ весьма вероятно причисляют встречающиеся во многих странах Скандинавии круги или рундели (Rimdlar), из камней, очень плотно и тщательно сложенных. Они разной величины, от 10 до 20 аршин в окружности, видом походят на небесный свод и находятся в близком расстоянии одни от других. В их середине заметны явные следы очага, на котором, как на алтарях древних персидских огнепоклонников, вероятно, зажигался огонь, знак первобытного света или творческой силы природы. Встречаются также камни, сложенные в виде четырехугольников, углы которых расположены по странам света, иногда в виде треугольников, в середине которых утверждены также камни. На такие рундели для приношения жертв намекает шотландский бард, Оссиан, рассказывая в своих песнях о "прибытии северного короля Сварана в Ирландию, о его войнах с Кухулином и Фингалом, о кругах Лоды и парящем над ними ужасном духе, о камнях власти, пред которыми клянется сильному божеству северный герой Дутмаруно". Hlod еще и ныне называется "очаг" в хижине исландского крестьянина и употреблялся, по-видимому, в древнейшее время в значении алтаря (AD). Hlad называют в Исландии место перед домом, которое и теперь выкладывается камнем (AE). Археологи с вероятностью предполагали, что Hladir (теперь Lade), прежнее поместье короля Харальда Харфагра (AF), одно из значительных мест для жертвоприношений, в Норвегии, получило свое имя от многих находящихся там жертвенных кругов, по которым и ярлы, после жившие тут, назывались Хладе-ярлы. Замечательно, что такие круги, сделанные из земли и камня, и четырехугольники с большими угловыми камнями встречаются на азиатской родине скандинавов, где уже в XII веке обращали они на себя внимание путешественников (AG).

Всего обыкновеннее встречаются такие святилища на высотах и в рощах. Вокруг них камни или образуют низкую стену, или выложены в виде кольца, так что, подобно ограде кладбищ в наше время, отделяют святилище от окрестности. Священное пространство на древнешведском языке называлось Vi, или Ve (святилище, отсюда viga – святить, посвящать), а священная ограда, составляющая его границу, называлась Vebond (священный союз). Так же называлась и та ограда, которая окружала места, где происходили суды.

Одна древняя сага сказывает (AH), что в Норвегии, где суды происходили на открытом месте, оно обносилось тыном из орешин, перевязанных священными шнурами (Vebond), для означения, что это место объявлено мирным. Королева Гунхильда, лично находившаяся на одном из таких собраний, заметив, что дело, о котором рассуждали, не обещало благоприятных для нее последствий, убедила некоторых перерезать священные шнуры; в ту же минуту заседание кончилось, мир сочли нарушенным, место перестало быть священным, и все разошлись.

Такими священными местами были судные круги, остатки которых находятся во многих местах Скандинавии. Они состоят из многих в продолговатой или круглой форме выложенных на земле камней. Древние судьи, вождь со своими товарищами или король со своими советниками, когда собирали тинг и решали дела под открытым небом, то помещались большею частью на пригорках, чтобы народная толпа могла лучше видеть и слышать их, или на Высоких камнях, таинственно означавших неизменность судебных приговоров. Вблизи таких возвышений обыкновенно встречаются древние рундели для жертвоприношений; тут же очень часто находятся могильные холмы и гробницы, сохранявшие прах усопших друзей, вождей и богатырей.

Прежние так называемые тинги не ограничивались одним судопроизводством; они были общими сходбищами, куда стекались, чтобы приносить жертву богам и вместе судить граждан и совещаться об общественных делах. На тех же самых местах, где приносимы были жертвы, разбирались тяжбы и изрекались приговоры; в то самое время, когда благословения и милость богов призывались на страну и народ, происходили совещания о безопасности страны, издавались законы, решались все великие и важные дела. Собрание чувствовало себя как бы во власти богов, представляло, что они присутствуют тут же и наблюдают за его поступками. Судные и жертвенные места были одни и те же, богослужение тесно связано было с судопроизводством, то и другое сопровождалось таинственными обрядами, производившими сильное впечатление на чувство. Все это придавало общественным делам торжественность и святость, и только такими средствами древние законодатели могли обуздывать дикую силу и свободных людей того времени удерживать в пределах законного порядка.

Чтобы упрочить между племенами это единство, образуемое религией, и вкоренить в их памяти и сердце ту мысль, что все они находятся под покровом одних и тех же богов и составляют один народ, для этой цели и для сохранения преданий древности Один учредил три ежегодных народных праздника. На эти праздники, особливо на великое жертвоприношение в феврале, должны были собираться все в главном святилище, для принесения общенародной жертвы (59).

Ингви-Фрейр, второй из шведских дроттенов (жрецов) после Одина, когда поселения больше и больше распространялись, задумал перенести главное капище из Сигтуны в другое удобнейшее место. Чтобы придать больше великолепия народному святилищу, приличного его высокому значению, он велел выстроить огромный блестящий храм, великолепнее которого не видали на севере. Местом для него выбрал он красивую равнину в хераде Ваксале: там, на небольшом пригорке, воздвигнут был посвященный Одину, славный на севере храм; во все времена язычества, в течение почти 1000 лет, это здание было средою, вокруг которой собирался народ для празднования торжественных дней, учрежденных Одином, и для совещаний о государственных делах. К западу от храма находился посвященный Одину лес. Храм блистал азиатскою пышностью: стены и кровля, по древним сказаниям, были обложены золотом (AI); с зубчатых вершин храма спускалась золотая цепь, обвивавшая наружные стены в виде кольца, так что все здание горело золотом и блеск его отражался по всей поверхности.

Дошедшие до нас описания различных северных храмов доказывают (60), что эти храмы, подобно индийским, были очень огромны (AJ); главное здание (в христианских церквах – трапеза) составляло переднюю залу, отделенную стеной с дверью от капища, походившего на небольшую часовню. Передняя зала назначалась для народа, часовня – для идолов. Посередине часовни находился алтарь из дерева или из камня, часто с большим искусством сделанный и сверху обитый железом; за алтарем и впереди его главные из богов стояли на возвышениях или сидели на высоких креслах; по обеим сторонам их толпа других богов на низких скамьях составляла полукружие около алтаря; все божества были то огромного, то обыкновенного роста, в драгоценных одеждах, богато украшенных золотом и серебром. На алтаре лежало священное кольцо, перед которым произносились клятвы (AK); тут же стоял жертвенный сосуд, называющийся на древне-северном языке Hlautbolle, большая медная чаша, в которую вливали кровь принесенных в жертву животных; как принадлежность чаши, возле нее лежала кропильница, кисть, укрепленная на длинной палке: она называлась Hlauttein и употреблялась для окропления жертвенной кровью.

Для жертв назначались волы, лошади и кабаны (61). Пышно украшенные, они приводились к алтарю, посвящались богам и убивались в присутствии народа. Кровь собирали в чашу, в которую опускали кропильницу и потом кропили седалища богов, наружные и внутренние стены храма и, наконец, народ.

Но мясо жертв употреблялось на большом праздничном пире, который за тем следовал. Этот пир происходил в передней зале храма; там, вокруг стен, стояли скамьи для народа и высокие кресла для королей и вождей; пред скамьями поставлены были столы; на полу, посредине, горел огонь, на который ставили котел с мясом жертвенных животных. Наполненные медом рога подавались через огонь; они и все кушанья освящались сначала королем или вождем, главным лицом при жертвоприношении.

Потом пили в честь богов, сначала в честь Одина, за победы короля и за благоденствие страны; потом в честь Ньерда и Фрейра, за хороший урожай и мир; наконец, осушали обетную чашу, Bragafull, в честь знаменитых богатырей, павших на войне; пили также в память усопших родственников, свершивших великие дела во время жизни. Пить в честь кого-нибудь называлось minnen (AL).

При великих жертвоприношениях в Упсале соблюдался обычай, чтобы непременно девять животных мужеского пола принесены были в жертву. Только кровью, думали скандинавы, смываются преступления людей, укрощаются боги и снискивается их милость; оттого при великих жертвоприношениях заклали также людей для укрощения гневных богов; обыкновенно выбирали для того рабов и злодеев (AM), но при общем каком-нибудь бедствии приносили в жертву и самую благородную жизнь (AN).

Обреченные на жертву вводились в круг или кольцо суда (AO) и формально осуждались на жертвоприношение; их или убивали на камне пред капищем (может быть, тот камень смерти, камень ужаса, о котором говорит Оссиан) (AP), или свергали с утеса, или бросали в жертвенный ручей, или вешали в лесу (AQ) на деревьях. В священной роще близ Упсалы не было ни одного дерева, не освященного жертвой, животной или человеческой: их вешали, там в дар Одину. Даже во времена Адама Бременского, в половине XI века, там видны были 72 трупа животных и людей, потому эта роща весьма уважалась на севере (AR).

На праздники, отправляемые народом в общенародном храме, являлись короли, вожди, свободные домовладельцы, и все принимали участие в великих жертвоприношениях богам страны. Тут, под защитой религии, занимались они торговлею и разными воинскими играми (AS), видались с отдаленными родственниками и друзьями, уговаривались на смелый поход викингов или на мирное торговое предприятие, так что эти народные празднества всего более поддерживали взаимное согласие и дружбу между племенами, селившимися в стране свеонов и готов.

С обязанностью надзора за главным храмом соединялось высокое значение в государстве. Жрец (дротт) Упсалы или "высоких жилищ", как потомок богов, имел исключительное преимущество приносить им общую жертву за благоденствие всего народа; потому-то, в звании верховного жреца, он был первым лицом при великих жертвоприношениях. Думали, что люди, привыкшие заниматься священными делами, имевшие глубокие сведения не только о богах, но и о природе и человеке, притом недоступные, по своему высокому призванию, обыкновенным страстям, были достойнее всех управлять народом, судить и наказывать преступников, потому дротт Упсалы председательствовал в суде и говорил речи на общенародном тинге. Потомок обожаемых богатырей, приведших народ в его новое отечество, он был естественным вождем народных сил; высокое значение его основывалось на общем мнении, что он – верховный жрец страны и имеет своими родоначальниками богов,

Но на Севере не мог установиться жреческий образ правления: жрецы не составляли там особенного, отдельного от народа сословия. Влияние религии на народ и государство тесно связано с теми отношениями, в каких находятся к гражданскому обществу лица, отправляющие богослужение. В Скандинавии жрецы не составляли особого сословия, подобно магам в древней Персии и друидам в Галлии; они не отделялись такой недоступной границей от прочего народа, как индийские брамины и египетские жрецы; они не походили и на римских авгуров, которые хоть и принадлежали к гражданам, но составляли особые братства. На севере лица, приносившие жертвы богам, были вместе правителями народа в мирное время и его полководцами на войне; друиды сохраняли свое учение втайне; северные скальды гласно воспевали богов, дела их и судьбы. При таких обстоятельствах не могли образоваться ни духовная власть, ни иерархия. Тому препятствовало также воинственное учение, служившее основанием законов Одина и внушавшее народу дух героизма. Сверх того, все государство имело военное устройство. Даже в верховных жрецах преобладал воинственный дух: Дюггви, восьмой после Одина, променял патриархальное имя дрот-та на более воинственное название короля, но продолжал оставаться стражем священного алтаря Упсалы.

По смерти Агни, второго Упсальского короля после Дюггви, королевство разделилось между двумя братьями (AT). Сыновья одного отца имели одинаковые права и поровну получали наследство. Было в обыкновении оставлять нераздельным наследство и жить вместе на отцовском дворе; считали особенным уважением к памяти доброго отца, если братья жили вместе, в полном согласии и общими силами умножали имение, скопленное отцовскою заботливостью; впрочем, в случае желания кого-нибудь из наследников иметь свою долю отдельно от прочих воля его уважалась, и тогда происходил законный дележ наследства.

У бургундов и франков, южных соплеменников скандинавов, это равенство сыновних прав на отцовское наследство соблюдалось и в королевских семействах и подало повод к столь обыкновенным в то время уделам в королевствах и княжествах. Но такие уделы не раздробляли государств; на них смотрели как на отдельное управление страною, королевскими имениями и доходами – единственное средство, какое знали тогда для удовлетворения прав принцев и их приличного содержания. То же было и на Севере. В те времена еще не было государственного права, все находилось под общими гражданскими законами. Потому во всей Инглинга-саге вступление на престол нового короля означается только словами: "Сын наследовал отцу".

Это было тем естественнее, что главная часть королевских доходов получалась с Упсальских имений, первоначальной собственности вождей из рода Инглингов, которую они присвоили себе при поселении в Свитьоде и которую умножили их потомки посредством заселения необитаемых земель. Эти имения потому и называются в сагах собственностью короля свеонов (AU).

Согласно с тем отправлялось и торжество, служившее как бы законным освящением прав нового короля на престоле и заменявшее венчание и присяги нашего времени. Оно называлось наследным пиром, или поминками (Arfol), на который, по приглашению нового правителя, собирались все его родственники и своим присутствием как бы доказывали, что он имеет ближайшие права на наследство. Закон, равносильный для всех, предписывал, чтобы до этого пира никто не вступал во владение наследством (AV). Тому же закону подчинялся и король, почитавшийся только первым домохозяином в государстве. Такие правила произвели наследственность королевской власти и общее управление многих лиц, о котором упоминают древние памятники. Только этими правилами объясняются слова саги, что королевство и королевская власть распространялись в поколениях, по мере того, как эти последние разделялись на отрасли, но от частых разделов уменьшались королевские доходы и пределы населенной земли становились теснее. Тогда многие короли стали обрабатывать большие лесистые страны, селились там и таким образом умножали свои области (AW).

Оттого возникло множество малых королевств и королей, упоминаемых в сагах. Эти короли устраивали свой двор по образцу двора Упсальского короля; вокруг них явились новые поселения и новые государства; сюда стекались желавшие новых, удобнейших жилищ, искатели службы, почестей и счастья, одним словом – все, кого привлекала надежда лучших выгод. С приращением народа умножалась населенность: в странах диких и невозделанных чаще стали появляться дворы и деревни, из них поселения распространялись далее, из леса в лес, из пустыни в пустыню; новые херады возникали возле старых.

Так, многие из теперешних областей Скандинавского севера обязаны своим происхождением тому веку, когда эти мелкие короли, подобно другим домовладельцам, старались умножать свои доходы и забывали меч для плуга, чтобы собственными силами возделывать пустынную землю. И даже супруги их, королевы, сами занимались хозяйством, подобно простым поселянкам.

Эти мелкие короли имели полную королевскую власть, собирали налоги, созывали общий тинг, вели войну и наследовали свои королевства по прямому колену от отца к сыну. Все собирались, однако ж, в Упсалу на великие праздники воспоминания, оживлявшие в них ту мысль, что все они суть члены великой семьи, которой верховный глава король Упсалы. По крайней мере, так было в собственном Свитьоде (земле свеонов), как сказывает Инглинга-сага.

Но неопределенны отношения готов к Свитьоду и их зависимость от верховного короля Упсалы. В древних сагах они являются как независимый народ, под властью особенного королевского дома; о готской земле упоминают саги в таких выражениях, которые ясно дают разуметь, что она не принадлежит к королевству Инглингов; из этого можем заключить, что готы составляли самобытное государство, вовсе не зависимое от упсальского короля.

Но в таком случае готское и Свейское государства представляли бы пример, единственный в истории: они, совершенно независимые одно от другого, в продолжение 700 лет существуют без взаимной зависти, в согласии, в дружбе и мире, без покушений со стороны одного покорить своего соседа и не имея других уз, кроме дружбы. История, опыт, страсть к завоеваниям ясно говорят против вероятности подобных отношений. Притом сами саги приводят нас к другому мнению: они говорят, что Один и Гюльви, вместе со своими людьми, состязались в разных искусствах и волшебстве, но что асы всегда оставались победителями (AX).

Этот обычай норманнов символически изображать великие события под видом самых обыкновенных намекает на верховную власть Одина, утвержденную им на Севере; о Гюльви говорят саги, что он признал свое бессилие противиться Одину и заключил с ним союз. С прибытием асов, выдававших себя за древних богов и принявших их имена, по словам саг, совершился великий переворот на Севере. Гюльви, верховный жрец и правитель готов, исчезает в сагах; напротив, свеоны во всех древних памятниках являются господствующим народом, и саги под именем всего Свитьода разумеют готское и свейское государства (AY).

Если нельзя открыть никаких следов несогласий и раздоров между свеонами и готами, то, конечно, одна религия охраняла такой долгий взаимный мир. Оттого, когда с христианством явилась новая вера, и рушилось основание, на котором утверждалась священная власть Упсальского короля, тогда разорвались и связи, соединявшие оба народа: готы более не хотели признавать первенство свеонов в народных делах, и между ними вспыхнула война. Государства, незначительные по обширности, между которыми взаимные нужды сами собою уже вызывают постоянный мир, не столько еще требуют участия религии для прочности своего союза; ее высокое достоинство, ее важность и необходимость являются в полном блеске преимущественно тогда, когда союзы заключаются между могущественными народами. Так и между свеонами и готами основанием союза была религия Одина. Но всякое религиозное законодательство в древности обнимало и государственную жизнь, так что место главного святилища было пребыванием и государственной власти. Вот почему вожди, жившие в Упсале, называются в сагах единовластными (AZ).

Впрочем, одно название без существующей силы не дает власти над воинственными людьми, и готы оставались свободным, непокоренным народом. Они имели своих королей древнеготского племени (BA); огромные леса отделяли их от пребывания верховного короля Упсалы, и, окруженные воинственными соседями (BB), они, в опасных случаях, могли полагаться только на свои собственные силы. Такие обстоятельства делали очень возможным, что готы были гораздо независимее от Упсальского короля, нежели другое главное племя союза, жители собственно Свитьода, где находилась народная святыня и местопребывание верховной власти. Даже и эти последние, распавшись с течением времени на мелкие независимые государства, под властью особенных королей, больше и больше освобождались от государственного влияния Упсальского короля. Наконец эта власть обратилась в ничтожное название. Многие вожди викингов могли селиться в городах Упсальского короля и заступать его место: так, Хаки три года был королем Упсалы (62), а Сельви долгое время владел Сигтуною (BC).

Восстановление древнего значения Упсальского короля было делом Ингьяльда Илльраде. Он был виновником того первого переворота, о котором говорят древние памятники. Этот сын Браут-Анунда и последний Упсальский король из поколения Анундов имел высокие понятия о своем сане: он верил, что должен царствовать с той же властью, какой прежде пользовались его предки, дротты, и первые Упсальские короли. Препятствие тому он видел в независимых королях, ограничивавших власть и доходы упсальского короля и нарушавших единство правления.

Но без насильственных мер нельзя было устранить это препятствие. Ингьяльд не мог, однако ж, противопоставить королям превосходного числом войска: силы их были одинаковы. Ему оставались средства другого рода, всего больше сообразные с его положением и духом времени (BD). Он сделал великие приготовления для наследного пира или поминок по своем отце, выстроил новую комнату, нисколько не хуже старой, и в ней поставил семь престолов, почему она получила название семи королей. По всему Свитьоду разосланы были гонцы приглашать на пир королей, ярлов и других знатных людей. Шесть королей явились; седьмой, Гранмар Седерманландский, не пришел. Гости введены были в новую комнату, короли заняли приготовленные им места, их подручники разместились на лавках. Придворные Ингьяльда и его воины помешены в старой комнате. Если "наследный пир" собирался по смерти королей и ярлов, то древний обычай требовал, чтобы наследник сидел на лавке перед пустым престолом до тех пор, пока не станут подавать "чашу воспоминания", Bragafull. Тогда он должен был вставать перед чашей, произносить какой-нибудь обет и пить. Потом возводили его на отцовский престол, и он становился полным владетелем наследства. Когда пришло время "чаши поминальной", Ингьяльд встал, взял большой рог с вином, служивший вместо кубка, и произнес обет, что он или погибнет, или целою половиной увеличит свое королевство, со всех четырех сторон его; потом выпил кубок. Свой великий обет он выполнил в ту же ночь: он велел зажечь новую комнату, в ней сгорели шесть королей и их подручники, а выбежавшие были изрублены. Потом овладел королевствами погибших (BE).

Победив седьмого короля, Гранмара Седерманладского, Ингьяльд мог считать себя обладателем всего Свитьода. Великие жертвоприношения в Упсале еще сохраняли в народной памяти высокое значение Упсальского короля: оттого-то и готы, и свеоны, как ни велико было их неудовольствие на вероломный поступок Ингьяльда с их королями, однако ж покорились ему без сопротивления (BF). Но в ту самую минуту, когда власть его, казалось, утвердилась на прочном основании, он пал от собственной руки, будто повинуясь приговору "мстительного рока", как выразились бы древние саги. На него напал Ивар Видфаме (63). Не имея в готовности войска, Ингьяльд, вместе с дочерью, Асою, не уступавшей ему в свирепости, напоил допьяна своих подручников и потом зажег королевскую комнату. Он, Аса и спящие подручники погибли в пламени. С ними пресекся Царствующий род Инглингов.

По пресечении рода Инглингов начались в земле их смятения и беспокойства. Короли более старались увеличивать власть свою, нежели утвердить, редко жили дома, но, постоянно разъезжая по морям, искали себе новых владений; подстрекаемые желанием, столь же беспокойным, как и море, по которому плавали, эти короли вовсе пренебрегали делами правления. В их отсутствие часто являлись изгнанные короли из рода Инглингов, на некоторое время усиливались в покинутых королевствах, лотом или опять изгонялись, или становились королями-данниками законному королю (64).

Кажется, всего лучше отнести к этому времени событие с пятью королями, которых бросили в колодец, по словам лагмана Торгнюра, в замечательной речи Олафу Скетконунгу на Мулатинге; эта речь, живая характеристика свободного духа того времени, может быть приведена здесь. Когда король Норвежский, Олаф Трюггвасон, в 1000 году пал в сражении при Сволльдре, датский король, Свен Твескегг, и шведский, Олаф Скетконунг, разделили его государство. Вскоре потом норвежский принц, Олаф, прозванный Святым, сын Харальда Гренландца, воротился с морского набега в отечество, ограбил и разорил берега Меларна и провозгласил себя королем Норвегии. Олаф Скетконунг никак не хотел уступить своих прав, хотя Олаф Харальдсон и предлагал ему договор и в залог дружбы хотел жениться на Ингигерде, его дочери. От враждебных отношений между обоими королями особенно страдали жители Вестготландии, не могшие привозить из Норвегии сельдей и соль. После долгих размышлений послы норвежского короля изложили его дело на упсальском тинге, и Рагнвальд Ульфсон, вестготландский ярл, был усердным заступником его. Олаф Скетконунг не хотел ничего и слышать. Тогда поднялся со своего места почтенный Торгнюр, упландский лагман: народ теснился вперед послушать его, шумя и звеня оружием: "Обычай у шведских королей, – сказал смелый вития, – стал нынче совсем другой: не так они жили в старину. Родоначальник мой, Торгнюр, помнил Упсальского короля, Эрика Эмундсона, и говорил о нем, что в молодые его годы он каждое лето собирал войско, предпринимал походы в разные земли, покорил Финляндию, Карелию, Эстляндию, Курляндию и много других на востоке: там можно еще видеть земляные крепости и другие большие строения, оставшиеся после него. Однако ж он не был так горд, чтобы не выслушивать людей, предлагавших ему какое-нибудь важное дело. Отец мой, Торгнюр, долго жил с королем Бьерном и знал хорошо его привычки; при этом государе королевство находилось в силе и могуществе и не понесло никакого ущерба. Однако ж он был приветлив к своим людям. У меня в памяти Эрик Сегерселл (победоносный); я бывал с ним во многих походах; он распространил свейское государство и защищал его храбро. Однако ж нам легко было держать советы с ним. А нынешний король не позволяет никому говорить с собою, не хочет слушать ничего, кроме угодного ему, и всеми силами добивается того. Земли, платившие ему дань, он теряет по своему нерадению, а силится покорить Норвегию, чего не искал ни один свейский король до него и что непременно принесет много беспокойств. Мы, поселяне, хотим, чтобы ты, король Олаф, помирился с норвежским королем и выдал за него дочь, Ингигерду. Если пойдешь добывать себе государства на восток, которыми владели твои предки, мы все последуем за тобой. Если же не хочешь делать так, как говорим, то мы нападем на тебя и убьем, потому что совсем не желаем терпеть от тебя обид и беспокойств. Так поступали и наши предки: на Мулатинге они бросили в колодец пятерых королей, таких же надменных, как ты. Говори же теперь, что ты выбираешь?" Между поселянами поднялся ропот и стук оружием. Король встал и отвечал, что сделает все, чего они желают. Так поступали до него все свейские короли и дозволяли поселянам совещаться с ними (BG).

Итак, творцом государственного устройства была жреческая и патриархальная власть, руководившая первое младенчество народа: она сменилась управлением мелких королей, которые, управляя независимыми гражданскими общинами, положили начала народности и общественному духу и дали основание учреждениям прочной исторической важности; потом при беспокойствах, последовавших за падением Инглингов, образовались в народе более ясные и точные понятия об его государственных правах; наконец, во главе государственного союза, по духу и началу республиканского, стал король, ограниченный законами. Государство представляет теперь государственный союз свободных общин, соединившихся для сохранения мира, свободы и прав; при войне и мире, при всех великих государственных делах, они составляют один народ, но каждая в пределах своей земли независима и управляется собственными законами, потому что первообраз независимой народности, усвоенный областями при малых королях, они сохраняют и после: каждая еще составляет особенное, замкнутое государство, имеет свои законы, свой областной тинг и собственных представителей, избираемых народом.

Только спустя 200 лет по смерти Ингьяльда, в половине IX века (BH), мы несколько яснее узнаем состояние Скандинавии. В это время мелких королей уже нет; власть над херадами находится в руках лагманов, заступивших места этих королей; их прежние королевства составляют единое союзное государство, которого верховный глава – Упсальский король. Потомки прежних мелких королей встречаются только на море, под именем морских королей, без земли и владений; вдалеке от отечества ищут они приключений, славы, богатства и власти в так называемых морских походах викингов.

СНОСКИ:

(A) Между Hafs ok Savu stoms ok Oedhmorda простиралась Упландия, по словам предисловия к Упландским законам. В древнем "Registrum Upsaliensis" (первой половины XIV века) Гестрикландия также причисляется к херадам (волостям) Тиундаландии. Но, кажется, Гестрикландия сначала не принадлежала к десяти древнейшим городам Тиундаландии, но только после вошла в ее состав, когда Упландия увеличилась с умножением населенности.

(B) Skenninge Stadga, Magnus Ladulas 1285 года.

(C) Magnus Barfots Saga.

(D) Сага об Олафе Святом, LXXVII.

(E) Tuneld, Geografie ofver Sverige. Верелий замечает также, что преимущественно в Смоланде встречается много местных названий, с окончанием -rid, -ryd (от древн. слова rydia – полоть, выдирать), также hult и torp в значении вырубленных мест в лесу (засек).

(F) Так во многих местах упландских законов.

(G) У Саксона Грамматика.

(H) Например, герулы, поселившиеся в соседстве готов. Иордан рассказывает, чьл герулы после опять были выгнаны из Скандинавии.

(I) Сага о Сверрире, VII.

(J) Следы поселений от времен язычества доказывают древнейшее население этой страны. Что эти поселения там были редки и маловажны, это, кажется, опять можно заключить из позднего ее населения.

(K) Gotriks и Rolfs saga.

(L) В списке общих лесов (silvae communes).

(M) Это было при Олафе Третелии, сыне последнего упсальского короля из рода Инглингов, Ингьяльда Ильраде: этот принц, изгнанный Иваром Видфаме, должен был удалиться в Вермландию.

(N) В Швеции, особливо в северных, менее населенных, странах, деревенские церкви часто в совершенном уединении: их окружают немногие дома; сам священник живет часто очень далеко.

(O) Под этими милями надобно разуметь древние, так называемые лесные мили, соответствующие почти теперешней шведской полумиле.

(P) Расстояние между местами на сухом пути измерялось "растами" (роздыхами), на море "виками" (Viku); то и другое соответствует почти шведской полумиле. Rast собственно обозначает такую дорогу, которую делают, не имея надобности в отдыхе.

(Q) Сага о Сверрире, 12-14.

(R) Именно при деревне Klabbole. Однако ж сомнительно, родовые ли курганы эти холмы или естественные возвышения.

(S) В сагах встречается много таких примеров.

(T) Gotriks и Rolfs saga.

(U) То же и у греков древнейшего времени, как видно из Гомера.

(V) Тацит, Германия, 6.

(W) "Heer (har) называется сотня" (Эдда).

(X) В остготских и вестготских законах Harad обыкновенное название; напротив, в законах Упландии – Hundari: первое имя, кажется, было в потреблении в готском королевстве, а последнее – в свейском (Швеции).

(Y) Godar, Diar, Asar, Anses.

(Z) Памятником этого обычая, по различным требованиям времени, можно считать головки, вырезаемые на спинках кресел в средние века, например на стульях каноников в Лундской соборной церкви, также изображения на королевских престолах и т. д., которые можно видеть на печатях того времени.

(AA) По описаниям этого храма, часто встречающимся в сагах.

(AB) Vatnsdaela saga.

(AC) "Тот подвергался смертной казни, кто не уважал священного и мирным объявленного места" (Frithiofs saga).

(AD) Этот Hlod, по произношению и значению, близко сходствует с Unda (горящий пепел) кельтов, Leoth англосаксов и Lodern немцев. Loder назывался также бог, который при создании человека дал ему кровь и положил его в огонь. Мифы вместе с древними памятниками намекают на то древнее время, в которое, как некогда у персов, священный огонь зажигался на древних скандинавских алтарях и жертвенных местах.

(AE) At hlada значит "класть, мостить, выводить возвышения из земли и камня", также "ровнять, умерщвлять".

(AF) Этот двор лежал в Нидаросе, неподалеку от места, где нынче Трондхейм, в тогдашней главной части Норвегии.

(AG) О них упоминает монах Рубрук, посетивший хана Мунгу в качестве посланника короля Французского, Людовика IX.

(AH) Сага об Эгиле, LVI.

(AI) Храм был "весь выложен золотом", – говорит Адам Бременский. Это может быть преувеличено, однако ж с верностью можно полагать, что храм богато украшен был золотом, потому что Адам Бременский получал свои известия о шведских делах от Свена (по отцу его Ульфсона, по матери – Эстридсона), убежавшего десятилетним или двенадцатилетним ребенком в Швецию, по умерщвлении его отца, датского ярла Ульфа, королем Канутом Великим; там прожил он 12 лет при дворе Анунда Якова. О шведских делах он должен был иметь верные сведения, а потому показания Адама Бременского заслуживают особенного внимания.

(AJ) Храм, построенный норвежским вождем Ингемундом в честь Фрейра в Vatnsdale, в Исландии, был 100 (т. е. 120) футов длины. Упоминаются и другие храмы в Исландии такой же длины и от 60 до 70 футов ширины. И, однако ж, исландцы должны брать строительный материал из Норвегии.

(AK) "Клятву Одину дал на кольце" (Речи Высокого, 110),

(AL) Hakan Adalstens Fostres saga. Minne означает здесь любовь и почтение: в этом значении оно встречается не только в немецких и нидерландских рукописях, но также в шведских и датских. Пить чью-нибудь minne означало пить в честь кого-нибудь или свидетельствовать ему свою любовь, почтение и преданность.

(AM) "Но если уж я должен совершить с вами жертвоприношение, то я хочу, чтобы это было самое большое жертвоприношение, какое только возможно, и принесу а жертву людей. Я выберу для этого не рабов или злодеев. Я принесу в жертву богам знатнейших людей" (Слова Олафа Трюггвасона к поселянам в Трондхейме, когда он хотел принудить их креститься, а они просили ею принести жертву с ними. Сага об Олафе, сыне Трюггви, LXVII).

(AN) Так шведы принесли в жертву богам своего дротта Домальди после долгого неурожая за один хлебный год (Сага об Инглингах, XV). В Хервара-саге (гл. XI) также встречается рассказ, что в чрезвычайную дороговизну в Рейдготаланде народ сошелся на тинг, где, с совета мудрых людей, постановлено было принести знатного юношу в жертву богам. Человеческие жертвоприношения были в обычае у многих народов, не только у гетов (Herodot, Lib. 4.), но в древнейшее время у греков и римлян. Следы того встречаются и в Ветхом Завете. У скандинавов они имеют свою светлую сторону; мы находим, что на севере употреблялись для того обыкновенные преступники, и таким образам самые печальные действия, которые называются у нас казнями, считались религиозными жертвоприношениями богам, и в наше время казнимые называются жертвами государственного правосудия, но самое действие только в той мере религиозное, что священник сопровождает грешника для приготовления его к смерти и поручения его души милосердию Божию. Richardus Monachus.

(AO) Eyrburggia saga рассказывает, что на тинге в округе Торснес, в Исландии, было кольцо суда, в которое вводились назначенные в жертву богам, и что там лежал камень, на котором убивали их: "Еще ныне, – прибавляет сага (составитель ее жил в начале XIII века), – видны и признаки крови на этом камне". Вероятно, ту же цель имели многие такие кольца или круги, так часто встречаемые возле древних языческих алтарей: они обыкновенно состоят из 5, 7 или 9 больших, сложенных и виде круга, камней; некоторые из них имеют ту особенность, что каждый из больших камней лежит на семи маленьких: это священное число. Близость таких кругов к древним алтарям означает, что в них совершались какие-нибудь священные обряды.

(AP) Остманнские викинги увели сына и дочь у Ламора, семинского короля (Ульстер в Ирландии) на Скандинавские острова. Ламор старался освободить детей, но и сам попал в плен; победитель велел пред глазами несчастного отца принести в жертву его сына, Морана. Эту сцену описывает Оссиан и заставляет говорить Ламора следующим образом: "Крепко связанный ремнями, я лежал в страшном круге Удана. Сквозь темные, мимолетные облака изредка проглядывал бледный лик месяца. Звезды чуть-чуть горели красноватым светом, и из-за мрачных камней я слышал завывания духов. Возле камня власти, преклонив голову, стоял палач Муркур. Его тихий шепот сливался с глухим ревом Улана. Вдруг он трижды обнажил меч и трижды смахнул им над головой. Потом приказал запеть песню смерти. Печальные звуки, жалобные стенания, зловещие тоны пронеслись неодолимым ужасом по всей окрестности. После наступила могильная тишина. Наконец явилось страшное представление: они вели в цепях моего сына. Бесценный юноша, моя нежная любовь! Твоя участь терзает бедное сердце отца: ты хотел поговорить со мной, я готов был бросится на помощь к тебе. Напрасны были наши усилия, бесполезны наши мольбы. Муркур схватил юношу за курчавые волосы и повлек к угловатому камню смерти. С пеной на устах от дикого бешенства, он проревел эти слова: "Удан! Прими эту кровь". – "Чудовище! – вскричал я в сильном гневе, в совершенном отчаянии, – убей меня! от моего копья пали твои богатыри; Моран не сделал вам ни одной раны. Сын мой не оскорблял тебя!" Не внимая мольбам, он убил Морана и подошел ко мне, чтобы поразить и меня". Ламор, однако ж, спасен был дочерью.

(AQ) Очень вероятно, что жертвы повешенные посвящались Одину, убитые на камне или сброшенные с утеса посвящались Тору, а утопленные – Глеру, Ньорду и другим божествам вод.

(AR) "Там были даже собаки и лошади, тела которых были повешены вперемешку с людьми, – как рассказал мне один человек" (Adamus Brem.).

(AS) Оттого и в сагах упоминаются игральные валы (Lekvallar) неподалеку от мест тингов или народных собраний.

(AT) Сага об Инглингах, XX.

(AU) "Eign Svia Kongs". Eign, Egn – право собственности, собственность, наследство, odal.

(AV) Jomsvikinga saga. Сага об Инглингах, XL, о трагической судьбе Ингьяльда Илльраде, последнего Инглинга.

(AW) Сага об Инглингах, XXXIII.

(AX) Сага об Инглингах, V.

(AY) По крайней мере в большей части мест, где встречаются названия allt Swiavalde и allt Swithiod. В Инглинга-саге Swiavalde употребляется в теснейшем значении собственного Swithiod, но в других местах этой саги (напр., в гл. XLIII) Свитьод, по-видимому означает оба государства, свейское и готское.

(AZ) Сага об Инглингах, XL.

(BA) Это можно заключить из того, что Инглинга-сага производит вестготского короля Альгета, тестя Ингьяльда Илльраде, от Гаута, родоначальника готского народа, которые получил и свое имя от этого короля.

(BB) Многие, неизвестные другим северным источникам, войны между шведскими и датскими королями упоминаются у Саксона; его показания, если основывались на древних преданиях, указывают на враждебные отношения между готами и на юге от них жившими племенами.

(BC) Сага об Инглингах, XXX I. Сага о Хальвдане Черном, VI. Сага о Харальде Прекрасноволосом, I.

(BD) Сжигание врагов вместе с домом не имело ничего необыкновенного в древности. Так и Сигрид сожгла своих докучливых женихов. Древние саги наполнены примерами подобного истребления врагов, особливо, когда удавалось застичь их врасплох ночью.

(BE) Сага об Инглингах, XXXVI.

(BF) По крайней мере, в саге нет ни малейших указаний, что Ингьяльд покорил эти государства войной. А война – главное, чего никогда не забывает сага.

(BG) Сага об Олафе Святом, LXXX.