|
Самое воспитание приготовляло из юношей древней Скандинавии храбрых людей. Воспитываясь среди оружия, ребенок рано приучался обращаться с ним и убивать зверей в лесах. Охота и другие упражнения, развивавшие крепость и гибкость членов, мужество и бодрость духа, принадлежали к числу развлечений, особенно любимых детьми и молодыми людьми.
Состязались в опасных прыжках с высоких гор, в смелом прыганье через рвы и ручьи, лошадей, людей и другие предметы, приучались делать такие прыжки с различными тяжестями в руках или на теле, и тогда только это искусство считалось совершенным, когда достигали в нем известной степени ловкости. Гуннар из Хлидаренди, знатный исландец, в полном вооружении мог делать прыжки выше своего роста, вперед и назад; другой исландец, Скарпхедин, показал свое искусство, перепрыгнув через ручей Маркарфльот, в двенадцать аршин шириной, притом в такое время, когда берега ручья обледенели и были очень скользки (A). Саги упоминают о таких людях, которые быстрым прыжком в сторону уклонялись от стрелы или брошенного копья, не успев отразить эти оружия щитами, или, окруженные врагами, перескакивали через них и таким образом спасались, или, наконец, избегали их смелым прыжком с крутизны (B).
Не менее смелое и опасное, но и очень употребительное упражнение было взбираться на крутые утесы и юры. Уже природа Севера, как и всех горных стран, приучала людей лазить по горам и доводила их до некоторой степени ловкости в этом искусстве. Охота, птицеловство, словом, тысячи случаев манили горца на вершины гор. Особенная ловкость и искусство в этом упражнении, как и во всяких других, приносили великую славу. Между самолюбивыми молодыми людьми завязывались споры о том, кто выше всех взберется на опасную высоту, в чьих ногах больше верности и цепкости в руках. По словам саг, многие достигали изумительной степени совершенства в этом искусстве. Между прочим, какой-то Херинг прославился тем, что мог взбираться на какую то ни было гору. Олаф Трюггвасон, считавшийся в Норвегии мастером во всяких военных упражнениях, взошел на утес Смальсархорн и поставил свой щит на его вершине (C). Тот же король однажды находился с флотом в пристани у подошвы крутой горы. Двое людей его, высчитывая друг перед другом свои дарования, заспорили, кто выше взберется на гору. Поднявшись на некоторую высоту, один, шедший позади товарища, вернулся и не без затруднений сошел вниз; другой лез все дальше, но наконец присел на самой вершине утеса и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Положение его было очень опасное. Король ободрял своих спутников пособить ему. Однако ж никто не решался взбираться на высокую и, словно стена, крутую гору. Тогда Олаф сбросил с себя плащ, взлез сам на высоту, взял сидевшего под руки и спустился с ним без всякого вреда (D). Подобные состязания не только внушали молодым людям охоту к смелым подвигам, но и помогали также телесной крепости и гибкости членов: эти юношеские развлечения весьма часто были пригодны для них в чужеземных походах, когда надобно было взбираться на стены и горы, равно и при других предприятиях, требовавших силы и ловкости.
Иностранные летописи говорят о быстроте хода норманнов, что, конечно, зависело от быстроты движений, которую получили они в постоянных походах и путешествиях. Но видим в сагах, что беганье взапуски также было известно на Севере и что скандинавы, подобно древним грекам, высоко ценили скорость бега. Гомер дает Ахиллесу знаменательный эпитет быстроногого; северные саги называют frar и fot hvatr тех, которые особенно отличались силой и проворством в беганье. Даже бывали такие, которые соперничали в том с самыми бойкими лошадьми. Упоминаются многие короли, владевшие большой способностью в этом искусстве: из числа их был Олаф Трюггвасон; Эйнар Тамбаскельфер и короли Харальд Синезубый и Харальд Хардраде отличались в искусстве бегать на лыжах. И те же самые люди, которые с помощью одной палки (skidageislan) пробегали на лыжах снеговые поля и горы, в башмаках, подбитых железом или сталью, перелетали с быстротой ветра покрытые льдом воды. А в летнее время их любимым упражнением было состязание в плавании, искусство, в котором северные жители были художники, тем более что проводили на воде большую часть времени. Считали хорошим пловцом только того, кто в короткое время переплывал большое расстояние, и притом плавал не только раздетый, но и во всем платье, и дольше всех мог пробыть под водой. Соперники сражались, боролись под водой, опускали друг друга вглубь; кто был посильнее, тот держал противника под водой так долго, что он почти терял дыхание и приходил в совершенное бессилие; нередко видали, что победитель выносил на берег утомленного соперника (E).
Были и другие, очень разнообразные, упражнения, сообщавшие северным людям проворство и ловкость в движениях, главное пособие их во всех предприятиях. Так называемая игра мечами (Handsaxa-leikr, шв. Nandsaxa-lek) состояла в том, что играющий брал три, не больше, меча (Handsox): один из них он бросал вверх, другие два с минуту оставлял в руке, потом и их бросал поочередно кверху и, не давая упасть, ловил за рукоятку или за клинок. Мастерами в этом искусстве называют саги Сигмунда и Эндриди Имберейда; но король Олаф Трюггвасон не имел соперников, ходя кругом по краю своего корабля "Длинный змей", который не плыл, а летел, этот король играл мечами так, что один из них всегда висел в воздухе, а при падении Олаф ловил его за рукоять. Это искусство (Idrott) было так удивительно, что известный по дарованиям Эндриди, получивший от Олафа вызов на состязание в игре мечами, в изумлении отвечал: "Ангелы Божии не поддерживают меня в воздухе, как вас" (F).
Игра в мяч на льду озера была также в общем употреблении: один из играющих бросал мяч и бил по нему палкой, другой ловил мяч или отражал его также палкой; но это требовало особенной ловкости, потому что товарищи в игре всячески старались мешать ловившему, толкали его в сторону, роняли на землю или отбивали у него мяч; если же ловивший уступал им в ловкости, то ему надо было отыскивать и приносить далеко укатившийся по льду мяч. Сверх того, это была суровая игра: употреблялись мячи деревянные, а не набитые чем-нибудь. Нередко игры в мяч были общественным зрелищем, на которое приглашались все окрестные жители: на Мидфьордском льду в Исландии часто давались большие игры; у брейдских викингов было в обычае давать их в длинные зимние ночи; для того строились комнаты, в которых жили посетители из дальних краев, остававшиеся там недели на две смотреть на игры или принимать в них участие (G).
Но из всех телесных упражнений самым употребительным и любимым между молодыми людьми была борьба Они, и даже дети, упражняли в ней свои силы; постоянные состязания в том приучали их к стойкости, ловкости и изворотливости. В одних видах борьбы все зависело от телесной силы, в других перевес доставляли искусство и ловкость. В борьбе соблюдали правильность в приемах и ухватках, рассчитывали движения, прибегали к проворству и увертливости.
Так, благодаря постоянным упражнениям силы, молодые люди древней Скандинавии становились храбрыми, крепкими телом и духом мужами и составляли поколение, которое справедливо сравнивали с "дубовым лесом под ударами бури". Всякое общество и собрание молодых людей представляли много случаев к упражнению в телесных играх, потому что эти игры, по древним понятиям, служили единственным средством для укрепления членов, к развитию ловкости при опытах силы, также способности и отваги на всякое смелое дело. Игры такого рода составляли общественные увеселения при народных собраниях и тингах; там, как и в других местах, отводились для них арены, на которых молодые люди мерялись силой и искусством в гимнастике. Похвалы окружающих зрителей подстрекали их, затрагивали самолюбие и поддерживали любовь к таким играм.
С ними тесно соединялись упражнения, научавшие искусству владеть оружием. Верно и далеко стрелять из лука было искусство, которое требовалось от всякого воспитанного человека. Отводились особенные места для стрельбы, обыкновенно у подошвы пригорка, где собирались для таких упражнений: это называлось "ходить с луком на стрелецкую высоту". Норманны вообще были хорошие стрелки. Олаф Трюггвасон ставил дитя с маленькой дощечкой на голове вместо цели и сбивал стрелой дощечку без малейшего вреда для ребенка (I). Это упражнение не ограничивалось только верной стрельбой: нужна была сила выстрела, потому что на войне дело состояло не в одной меткости, надобно было пробивать щиты и панцири. Для того необходимы были крепкие, туго натянутые луки и опытная сила владеть ими. Эйнар Тамбаскельфер мог пробивать тупой стрелой слабо натянутую толстую воловью шкуру (J).
К числу упражнений, требовавших сильной, мускулистой руки и особенно полезных в морских битвах, принадлежало меткое, на далекое пространство, бросание камней рукой или пращами. Другое, в тесном родстве с ним, состояло в метании дротиков с такой силой и верностью, что они не только попадали в цель, но и пробивали ее. Приучались с одинаковой ловкостью бросать обеими руками два копья разом, на бегу ловили дротик врага и бросали его обратно, дрались мечом в одной и копьем в другой руке: все это искусства, в которых многие достигали совершенства (K).
Известность, получаемая чрез это, подстрекала к постоянным упражнениям и состязаниям, которые имели следствием общую опытность всего народа в военном деле. Воинские упражнения, вместе с телесными, составляли единственные и главные игры того времени: вот причина, от чего и все сражения назывались в древности "воинскими играми", Hudeslek, Bardalek. Этим упражнениям приписывали такую важность, что одна очень древняя рукопись предлагает каждый день заниматься ими: "Потому что, - говорит она, - опытность в военном искусстве не только составляет украшение мужчины, но и главную его заботу до тех пор, пока нужда, приходящая без срока и без времени, не велит ему взяться за оружие". Скандинавы считали военное искусство первым из всех искусств и наук, от которого падают и сохраняются государства. Народ, пренебрегающий ратным делом и воинскими занятиями, ни на одно мгновение не может быть уверен в своей независимости.
Развитие телесных и душевных сил до высшей степени крепости и воинственности было плодом правил, в которых воспитывался норманнский юноша, и всей той жизни, которую проживал он в возрасте мужества. Он всегда ходил вооруженный, в населенных и обитаемых местах, на тингах и пирах, и кончал свои споры лучше оружием, нежели словами. Пока законы доставляли небольшую защиту и многое зависело от личной силы и искусства, до тех пор эти личные качества имели больше значения и были важнее по своим действиям. "В древности существовал закон, - говорит одна исландская сага, - чтобы обиженный вызывал обидчика на поединок, Holmgang (сражение один на один на маленьком острове или на огороженном месте)" (L).
Еще до нашего времени сохранился отрывок из закона, имевшего силу в Свитьоде в языческое время. Это постановление такого содержания: "Если кто-нибудь нанесет другому бесчестие бранным словом и скажет: "Ты не мужчина, и сердце у тебя в груди не мужеское", а другой ответит: "Я мужчина такой же, как и ты", - тогда они должны сражаться в таком месте, где сходятся три дороги. Если явится вызвавший на поединок, а вызванный не придет, тогда ругательное название, полученное им, будет ему вместо настоящего имени; ему не дозволяется ни в каких случаях принимать присягу, его свидетельство не имеет законной силы ни за мужчину, ни за женщину. Если же, напротив, явится на поединок вызванный, а не придет вызывавший, тогда пришедший должен кликнуть его три раза и назвать нидингом (вероломным, бесчестным, негодяем), вырезать на земле знак, в доказательство, что сам он готов был на бой; вызвавший должен быть дурным человеком тем более, что не имел духа исполнить того, что сказал. Если же оба явятся на место в полном вооружении и вызванный падет, тогда платится за него половина виры, положенной за убийство мужчины (Mansbot). Если же падет другой, сказавший ругательное слово и своим языком причинивший убийство, то должен лежать неоплаченный, за смерть его не платится никакой пени".
Насмешек и ругательств не выносила гордость тогдашних храбрых людей. Стерпеть брань было для них несноснее смерти. Так же щекотливые относительно чести, как и свободы, за эти два блага они готовы были отдать все на свете. Требовали от обидчика, чтобы он доказал свои слова честным образом с оружием в руках. Нередко случалось, что он, сделав обвинение, сам вызывался оправдывать его на поединке. Тогда уговаривались о времени, месте, оружии. Обыкновенно назначали поединок на третий день, через неделю или более времени после вызова. Поприщем битвы любили выбирать островок или другое огражденное пространство, всего обыкновеннее поблизости мест, где происходили тинги, в тех случаях, когда поединок назначался по приговору тинга, или в отдалении от них, по особенному приговору противников. Островок на реке Эксере в Исландии, Самсе в Дании, Форс и Гитинсе в Рогаланде в Норвегии, Дунгиунес, остров на р. Готе и озере Венерн в Швеции называют в сагах как места поединков. По законам поединка, под каждым из противников постилали плащ или кожу, с которой, при начале смертельного боя, они не могли сходить; углы этих подножников должны были находиться один от другого на расстоянии пяти аршин, к ним приделывались кольца, в которые вбивались столбы с головками, называвшиеся Tiosnur, эти столбы, по установленному обычаю, вбивались с особенными обрядами, при заклинаниях (Tiosnublot); от подножников отводились три пространства не шире фута, огражденные четырьмя вбитыми колами (Hauslur) (M), Так устроенное место поединков называлось огороженным рубежом (Hasslad mark). Иногда оно выкладывалось камнем и потом часто служило для такого же употребления (N).
С провожатыми из близких родственников и друзей вступали бойцы на боевое место и для взаимного раздражения осыпали друг друга обидными словами. Потом осматривали оружие, чтобы узнать, не заговорены ли они или не имеют ли чего не дозволенного правилами (O). Читали наизусть закон о поединках и назначали выкупную плату, потому что, по закону, кто первый был ранен, тот считался проигравшим дело и обязывался платить победителю деньги, сколько у них условлено по предварительному уговору, обыкновенно три фунта серебра. Это называли выкупать живот из поединка.
Каждый из соперников имел три щита, которые мог употреблять один за другим для своей зашиты. Пока не все шиты были изрублены, бойцам поставлялось строгой обязанностью оставаться в пределах боевого места; они могли выходить из него на шаг или на два, но этого не дозволялось им, когда изрублены шиты; тогда бойцы становились опять на подножник, если переступали за него, и отражали удары другим оружием. С этого мгновения они нападали друг на друга с мечами и бой делался важным и решительным. Если кто из них в эту пору касался одной ногой рубежного кола, о том говорили, что он отступает; если же обеими, то считали его бежавшим с боя. Кроме обнаженного меча, у каждого бойца был другой, привязанный за рукоятку к правой руке, чтобы иметь его наготове. Закон поединка предписывал, чтобы вызванный наносил первый удар (P), и потом последовательно сыпались другие тяжелые удары. Их наносили с силой, отражали с ловкостью.
Если в первый день никто из бойцов не был побежден, что иногда случалось, то бой отлагали до другого дня. Но, по принятому обычаю, считали поединок оконченным, если кто из бойцов был ранен и кровь его текла на подножник. Это, впрочем, не всегда соблюдалось: битва между суровыми, озлобленными соперниками оканчивалась не иначе, как падением одного из них. Но в судебных поединках товарищи (секунданты) бойцов при первой крови разнимали их, напоминали закон и объявляли поединок оконченным (Q). Было в обычае, чтобы один из спутников бойца держал его щит во время сражения; однако ж встречались люди такого же мнения, как исландец Эйульф, который, несмотря на предложение Ивара подержать его щит на поединке с викингом Асгаутом, не позволил себе этого: "Моя собственная рука, - он сказал, - надежнее всякой другой" (R).
Иногда случалось, что товарищи бойцов, чтобы не быть праздными свидетелями поединка, принимали в нем участие и сражались один на один или двое на двое, вообще поровну со всякой стороны, иногда же главный боец принимал бой со многими или со всеми товарищами противника и сражался поочередно с каждым. В таких случаях назначали наперед, кому с кем сражаться, и развязка подобных сражений обыкновенно была кровопролитной (S).
На поединки, по приговору тинга и между знатными бойцами, нередко собирались многочисленные зрители. Мужчина никогда не навлекал на себя более позора, как в том случае, когда не являлся на поединок, независимо от того, сам ли он сделал вызов или получил его. "Кто не пришел, да будет нидинг для всех", - обыкновенное присловье в сагах при всех соглашениях о закончании дела копьем и мечом. В древней исландской истории встречается обычай, очень похожий на тот, который освящен был законом в Упландии и предписывал, чтобы явившийся на поединок вырезал на земле знак и три раза называл нидингом не пришедшего. В Исландии ставили ему позорный столб, на котором писали, что не явившийся должен находиться под гневом богов, носить имя нидинга и никогда не быть терпимым в обществе добрых людей. Для того вбивали кол в землю, с рунами сказанного сейчас содержания, потом втыкали на него убитую лошадь и, сделав отверстие на груди у ней, оборачивали ее головой в ту сторону, где была отчизна не пришедшего поединщика (T).
Такой позорный столб поставил исландец Эгиль, когда Эрик Кровавая Секира и королева Гунхильда объявили его вне закона, не разрешив ему доказать свои права на женино наследство в поединке с шурином, норвежцем Берганундом, которому покровительствовали король и королева. Пришедши на остров Герле, он взял ореховый кол и воткнул на него лошадиную голову с открытой пастью; обернув ее к твердой земле, он поставил кол в одном ущелье со следующими словами: "Ставлю здесь позорный столб и обращаю это проклятие (Nid) на Эрика и Гунхильду; обращаю его также на богов-покровителей (ladnvaetter), обитающих в этой стране, чтобы все они блуждали без пристанища и не видали отчизны до тех пор, пока не выгонят оттуда Эрика и Гунхильду" (U). Между обидчиком и обиженным было, однако ж, то различие, что последний не обязывался лично являться на поединок, если кто-нибудь другой брался заменить его; напротив, обидчик, волей и неволей, обязан был являться лично.
В каком употреблении в древности был этот обычай защищать свое дело в честном, открытом бою, это можно видеть из рассказов, везде рассеянных в сагах, о знаменитых поединках. Тогдашние люди легко раздражались при действительных или воображаемых оскорблениях. Но как честь в их глазах стоила всего дороже и умы были чрезвычайно чувствительны к обидам, то вообще поединки гораздо чаще происходили по поводу личных отношений, нежели за право собственности. Никакая неприязнь не оставалась без отмщения; ни одно обидное слово не сносилось хладнокровно: за это требовали кровавой расплаты.
Впрочем, было также в обыкновении решать поединками и тяжбы о праве, особливо в темных и сомнительных случаях. На это указывает Олаус Петри в своей шведской летописи, говоря о различных родах судопроизводства в древности: "Сначала у норманнов существовал такой обычай, - говорит он. - Если кто имел тяжбу с другим и нельзя было дознаться, кто прав и кто виноват, то тяжущиеся должны сражаться: победитель выигрывает дело". Тогдашние судьи не отличались уменьем раскрывать истину: при том сами, независимые и свободные, они уважали эти качества в других и не имели духа осуждать по одним предположениям; желали для своих приговоров ясной для всех и несомненной правды; оттого в тех случаях, когда совсем невозможно было дознание истины или примирение соперников, для тогдашних судей оставалось одно только средство: отдавать дело на суд невидимых и всеведущих сил (V) или соглашаться, если один из соперников вызывался доказать свое право в честном бою, по недостатку лучших доказательств.
Как свидетельствуют исландские древности, этот обычай принят был на всем Севере. Сага об Эгиле, столь же важная, как и любопытная по описаниям древних северных обычаев, рассказывает, что некто Атли, по случаю спора о наследстве с исландцем Эгилем, богатырем саги, был приглашен соперником на Гулатинг (W) в Норвегии, но когда Атли, по собственным словам саги, отправился на тинг со свидетелями, которые должны были присягать в этом деле, Эгиль подошел к нему и сказал, что не хочет его присяги за свое добро. "Скажу тебе другой закон, - продолжал он, - выйдем здесь на поединок: кто победит, того и имение". Эгиль говорил правду: действительно, был и такой закон, и старинный обычай, что всякий, какое бы дело он ни защищал, имел право вызывать на поединок противника. Атли отвечал, что он не прочь от поединка, потому что "ты, - продолжал он, - предлагаешь мне то же, что и я предложил бы". Поединок назначен; на поприще сражения приведен вол для принесения в жертву будущим победителем. Атли и Эгиль долго обменивались тяжелыми ударами. Наконец, когда Эгиль заметил, что Атли не ранен ни одним мечом, бросился на него, повалил и грыз ему горло (X). Затем, чтоб показать свою удаль, схватил он вола за рога и бросил его с такой силой на воздух, что у него выскочили затылочные кости (Y).
Асгрим Уллидагримсон имел на Альтинге в Исландии тяжбу с Ульфом Уггасоном, причем Асгрим, что редко бывало, случайным образом сделал ошибку против судебного обряда и назначил в свидетели только пятерых поселян вместо девяти (Edgardsman). Ульф Уггасон воспользовался оплошностью и обратил дело в ничто. Заметив это, Гуннар из Хлидаренди, столь же благородный человек, как искусный воин, вышел вперед и сказал Ульфу: "Ты обманул людской суд; вызываю тебя на поединок" (Z).
У всякого века своя образованность и свои обычаи, согласные с его понятиями. В младенческом состоянии народа брала перевес телесная сила. Во всех делах наиболее полагались на самих себя да на свой меч. По тогдашнему образу жизни, это казалось менее опасным, нежели кажется нам, живущим под другими условиями. Общее равновесие было следствием знакомого для всех искусства владеть оружием и равенства сил, более общего в сравнении с тем, какое допускают неодинаковые занятия и различный образ жизни нашего времени: меч одного удерживал спокойно в ножнах меч другого. Сверх того, чрезвычайно крепкое здоровье, какое мы едва ли считаем возможным при нашем изнеженном воспитании и кротких нравах, делало более сносными самые жестокие раны: на них смотрели равнодушнее, нежели в наше время. Во многих был такой воинский пыл, что они из одной отваги или для испытания силы вызывали на бой друг друга (AA). В сагах встречаются люди, имевшие обычай спрашивать всякого встречного, знает ли он подобного им бойца и не считает ли себя таким же. Получив утвердительный ответ, тотчас же вызывали его доказать эти слова самым делом Гордые храбрецы не любили сносить отказа при сватовстве невест от их отцов, братьев или других родственников, чье согласие было необходимо: за то вызывали их на поединок. Также, если два жениха сватались к одной невесте, неизбежным последствием бывал поединок, на котором нередко один из женихов расплачивался жизнью. В древности поединки, кажется, были двоякого рода, потому что норманны делали различие между обыкновенными (envig) и судебными поединками (holmgang). "Ты вызвал меня на судебный поединок, - заставляет одна сага говорить бойца Берси Кормаку, - а я предлагаю тебе поединок. Ты очень молод и неопытен; судебный поединок подчинен строгим и суровым правилам, которые неуместны на простом поединке". - "Тебе так же плохо пришлось бы и на простом поединке, - отвечал Кормак, - оттого подвергаюсь опасности судебного поединка и ни в каком случае не уступлю тебе в смелости". Простым поединком назывался бой один на один, без соблюдения определенных правил относительно пространства, установленного порядка ударов и тому подобного; сражались, если хотели, на голой земле, не стесняясь никакими пределами, ни условиями. Но судебный поединок имел свои законы и требовал строгого соблюдения их.
СНОСКИ:
(A) Сага о Ньяле, XIX, XCII.
(B) Сага о Ньяле, Orkneyinga saga, Hordes u Holmveria saga и другие.
(C) Сага об Олафе, сыне Трюггви, LXXXV.
(D) Сага об Олафе, сыне Трюггви, там же.
(E) Сага об Олафе, сыне Трюггви, и Сага о Сигурде Крестоносце.
(F) Сага об Олафе, сыне Трюггви, XCI.
(G) См. Gisle Sursons saga и Сагу об Эгиле (XL) со многими другими исландскими сагами.
(I) Сага об Олафе, сыне Трюггви. Срав. о Пальнатоки у Saxo, Lib. X.
(J) Сага об Олафе Святом, XXI.
(K) Доказательства встречаются везде в сагах, особливо в Саге о Ньяле.
(L) Сага о Гунллауге Змеином Языке, XIV, XVI.
(M) Kormaks saga.
(N) "Недалеко от моря, - говорит Сага об Эгиле, - находилось приятное место, где надобно было сражаться им (исландцу Эгилю и Льоту Бледному, родом шведу, очень храброму бойцу): там устроено поприще для поединков, круглое выложенное камнем" (Сага об Эгиле, LXIV).
(O) "Твой меч, Берси, длиннее, нежели дозволено законом" (Слова скальда Кормака сопернику Берси, который женился на его невесте и за то вызван им на поединок, Kormaks saga.
(P) "Ты наноси первый удар, как следует по закону, потому что я вызвал тебя на поединок!" (Thorstein Vikingsons saga).
(Q) Сага о Гунллауге Змеином Языке, XIV.
(R) Viga Glums saga.
(S) Hervarar saga, Сага о Гуннлауге Змеином Языке и многие саги.
(V) "И у германцев были в употреблении подобные поединки" (Тацит, Германия, 10).
(W) Guloe - полуостров в Нордфьорде в Бергенском округе; от него получил свое название Гулатингский закон Хакона, Адальстенова приемыша; там ежегодно происходили тинги, пока еще не были переведены в Берген.
(X) В сагах, однако ж, встречаются редко примеры нарушения принятых правил разгорячившимися бойцами.
(Y) Это тот самый Эгиль, что помогал королю Ательстану в сражении при Брунанбурге в Англии.
(Z) Сага о Ньяле, LX. Edgardsmari сначала присягал в том, что по совести и убеждению считал за истину, testis negativus; a sana; vittnen присягали в том, что они положительно знали, testes affirmativi. Присяга таких свидетелей за обвиненных называлась duldsed, за обвинителей - vitsed. Смотря по важности дела, число их было различно, от 9 человек и до 100.
(AA) Про такие битвы один на один, за право или из молодечества, сочинено много песен и повестей.
|
|
