|
В небольшой историографической книжке А. А. Хлевова о советской литературе по норманнской проблеме сказано: "Наиболее интересным и значимым по сыгранной им в истории отечественной науки роли является "Спор о варягах" Л. С. Клейна" (Хлевов, 1997: 3). Конечно, мне лестна похвала историографа, но он упустил сделать одно существенное примечание. Ведь в списке литературы, приводимой им, этого моего произведения нет. И заинтересовавшийся читатель тщетно пытался бы искать его в справочниках по библиографии – дело в том, что оно никогда не было издано. Существовал только машинописный текст. Данное издание будет первым.
Эта книга написана в 1960 г. Она ходила только в списках и в таком виде послужила программой консолидации группы исследователей (моих учеников и во всяком случае членов моего семинара), которые хотели противостоять фальсификации истории и манипулированию историей. Нас раздражали прежде всего постоянные подтасовки, перекручивания и препоны объективному исследованию по проблемам происхождения русского государства и русской культуры, в частности по варяжскому (норманнскому) вопросу. Самостоятельная разработка этих проблем коллективом молодых археологов привела в 1965 г. к громкой публичной дискуссии в Ленинградском университете – третьей такой схватке антинорманизма с норманизмом за два века, и все – в Петербурге-Ленинграде. Первая была между Ломоносовым и Миллером, вторая – между Костомаровым и Погодиным, основными фигурантами третьей были И. П. Шаскольский и я.
Потом в сборнике под редакцией Н. Е. Носова и И. П. Шаскольского была опубликована большая статья оппонентов Шаскольского в этом споре, авторами которой были я и мои ученики (Клейн, Лебедев и Назаренко 1970), а затем, особенно после ликвидации советской власти, а вместе с ней – и государственной поддержки антинорманизма, постепенно его проявления сошли на нет, и мне стало казаться, что к концу тысячелетия дискуссия закончена – я так и сформулировал название своего доклада на сессии, посвященной 30-летию дискуссии. Он был напечатан в юбилейной подборке в журнале "Стратум-плюс" за 1999 г.: "Норманизм – антинорманизм: конец дискуссии" (Клейн 1999).
А книга так и осталась неизданной. Ныне я решил издать эту рукопись потому, что ее содержание снова стало актуальным. Моя уверенность в окончании дискуссии оказалась преждевременной. В стране мобилизовались силы, которым нужна приукрашенная отечественная история. Они поддерживают настроения "ультра-патриотизма", а этот вирус задевает и профессионально образованных людей, специалистов. Антинорманизм, который уже исчез со страниц серьезных изданий, став уделом популяризаторов и дилетантов, начал снова пробиваться в профессиональную печать и публицистику.
В публицистике хорошим примером может послужить пространнейший опус журналистки Н. И. Васильевой "Русь и варяги", вышедший в 1999 г. (Васильева 1999) и развешанный на нескольких сайтах в Интернете. В ёрническом залихватском стиле журналистка, не имеющая ни малейшего представления о научной методике и очень поверхностно знакомая с фактами, расправляется со всеми учеными, кто осмеливается предположить что варяги, "зовомая Русь", в соответствии с источниками, были скандинавами, что норманны сыграли значительную роль в истории нашей страны (как, впрочем, и в истории других стран Европы). "Норманический апофигей", "бумажные конструции норманистов", "'Огретые' норманисты, закусив удила, несутся вскачь..." – это ее язык. Воинствующий антинорманизм – ее знамя. "Наука и свистопляска", – повторяет она за Добролюбовым, не замечая, что наука – это то, что Васильева так лихо освистывает, а свистопляска – это то, что вокруг науки.
Но что взять с дилетантов, когда на позициях начального антинорманизма, двухвековой давности, отброшенного ввиду полной фантастичности даже сталинской наукой, активно утвердился директор Института истории Российской академии наук чл.-корр. РАН Андрей Николаевич Сахаров. По Сахарову, Рюрик был не скандинавом, а нашим, родным калининградским, то бишь южнобалтийским славянином, а варяги – те же славяне вагры (Сахаров 2003). Между варягами и ваграми такое же родство, как между варежкой и вагранкой, но может ли это смутить патриота? Правда, в летописи сказано, что варяги пришли "из-за моря", а какое море находится между нами и Прибалтикой, непонятно, но зато такое толкование позволяет подсунуть правительству "неопровержимый аргумент" в отстаивании прав на Калининградскую область (Иванов 2002).
Между тем, Калининградская область принадлежит нашей стране на основе международных соглашений о разгроме очага агрессии и нацизма в результате победы в Великой Отечественной войне, и это право никакому сомнению не подлежит. Ни к чему так стараться и превращать варягов в вагров, да и вагры-то хоть и славяне, да не наши славяне, а в Пруссии и не они жили, а прусы (прибалты, родственники литовцев и латышей, а те вступили в НАТО). Между прочим, из-за таких борцов за "приоритеты".
Все это было бы просто анекдотическим личным увлечением пожилого членкора, заставившим его выйти за рамки академических критериев доказательности, не более. Ну, еще карьерным ходом. Но его антинорманизм воинствующий. Этот членкор (который, не забудем, является директором головного института истории страны!) зачисляет всех, кто не согласен с его трактовкой, в норманисты, а о норманизме выражается в следующих формулировках:
"норманизм, питаемый в основном политическими импульсами и амбициями из-за рубежа, свил себе гнездо и на русской почве", он возник "в агрессивных и экспансионистских кругах" Запада, а мнение о том, что варяги – скандинавы, "эта сторона норманизма яростно и агрессивно отстаивается в основном небольшой группой филологов", построивших свои конструкции "на глубоко тенденциозной основе"; "определенную поддержку новейшие норманисты имеют среди некоторых ученых Запада" (Сахаров 2002); "Солидарность и конъюнктурный расчет лежат в основе этого опасного единства, покрывающего душным туманом русскую науку..." о видной скандинавистке докторе наук он отзывается так: "наша историография со времени отпетых норманистов XIX в. не знала ничего подобного. Мы снова возвращаемся в эпоху норманистских мифов, затасканных клише прошлого, отсутствия научных аргументов и амбициозной наглости" (Сахаров 2003).
Какой знакомый словарь! Как быстро А. Н. Сахаров восстановил свою советскую фразеологию! (Он тогда писал о "борьбе с норманистами всех мастей".) Вот на кого ориентруются Васильева и ей подобные.
С. Иванов очень здорово подметил сходство А. Н. Сахарова с владимовским Русланом. Самое смешное, что сейчас А. Н. Сахаров видит причины успехов норманизма, "заморочившего" истинную науку, – в чем бы вы думали? – в "опоре на влиятельные партийные, государственные и научные структуры" (Сахаров 2003:13)! Это при том, что, как всем известно, "партийно-государственные структуры" в советское время насаждали и поддерживали антинорманизм, его же поддерживают (сохраняя А. Н. Сахарова на посту директора института) и сейчас. Другого бы Сахарова – не сохранили.
"Тотальный норманизм, превративший историю Древнерусского государства в придаток к истории Швеции..." – подпевает А. Н. Сахарову более молодой антинорманист В. В. Фомин в статье "Кривые зеркала норманизма" (Фомин 2003: 116). Он зачисляет в норманисты даже тех, чьи вклады всегда относили к антинорманистским: Д. С. Лихачева, В. В. Мавродина, А. Н. Кирпичникова. Достаточно признать, что варяги были скандинавами, норманнами – и ты уже норманист и, безусловно, антипатриот (Фомин 2003; 2005). Всё чаще объективное исследование рискует наткнуться не просто на "непонимание" властей, на отказ в ассигнованиях, но и на крикливое шельмование в печати со стороны "ультра-патриотов", на политические обвинения.
Вот почему мне представляется, что сейчас самое время вспомнить, как мы сумели отстоять возможности заниматься объективным исследованием варяжского вопроса в условиях тоталитарного строя и идеологического пресса, когда государственно-партийной нормой было четкое рассечение на норманизм и антинорманизм, а последний был единственно допустимой позицией для отечественных историков и марксистов.
Университет я окончил с отличием у М. И. Артамонова по археологии в 1951 г., а вторым моим учителем (по филологическому факультету) был один из инициаторов структурализма В. Я. Пропп. Но в аспирантуру меня неоднократно не принимали из-за еврейского происхождения – ни в Ленинграде, ни в Москве, ни в Минске, не брали даже тогда, когда по баллам я проходил. По национальности я всегда ощущал себя русским – я русский по языку, по культуре, по интересам и связям (почти все мои друзья и ученики русские), и даже по религии я не иудей (еще мой дед был атеистом). Но в документах у меня значилось "еврей", и я никогда от этого не открещивался.
В 1957 г., после разоблачения культа личности, меня приняли в аспирантуру родного Университета. На втором же году аспирантуры я отложил свою тему диссертации по бронзовому веку и увлекся ролью варягов (норманнов) в становлении Древнерусского государства. Как я сейчас понимаю, меня побудили к этому дискуссии 1958 г. о роли варягов, проходившие в Ленинграде. У меня создалось впечатление, что роль эта сильно преуменьшена и что это можно доказать. Я стал писать книгу "Спор о варягах" и рукопись завершил в 1960 г. – как раз к окончанию аспирантуры. 26 мая 1960 г. рукопись получила отличную рекомендацию от декана В. В. Мавродина для печати. Мне было тогда почти 33 года.
В печать книгу, конечно, никто не брал, но этот текст стал основой для спецкурса, который я вскоре стал читать на кафедре археологии, и я давал этот текст читать моим студентам, заинтересовавшимся тематикой. Обсуждение его переросло в их темы курсовых работ и стало основой славяноваряжского семинара.
Для своей книги я постарался изложить аргументы обеих сторон и взвесить их. Просмотрев рукопись, я вижу, что мое изложение перечня основных аргументов не устарело. За почти полвека многие факты умножились, другие стали лучше известны, уточнены (это можно оговорить в примечаниях), но принципиально картина не изменилась. Просто развитие проблемы пошло в других направлениях, стали ясны и интересны новые аспекты темы. Это меняет отношение к самой проблеме, но не меняет сути дискуссии. Ну а современный поворот антинорманистов к старым рубежам и вовсе снимает вопрос об актуальности старого изложения проблемы.
Я решил издавать рукопись без изменений (кое-где для сравнения привожу новую литературу – в квадратных скобках) и приложить к ней мои более поздние выступления по этой теме – в дискуссии и после нее. Почему рукопись оказалось рациональным издавать без внесения изменений и дополнений? Во-первых, их, по сути, оказывается не так уж много и нужно. Во-вторых, и моя рукопись, и выступление в дискуссии, и последующие работы являются историческими документами, которые будут, видимо, интересны для тех, кто интересуется историей науки. В-третьих, эту неизданную книгу, а затем и выступление в дискуссии можно рассматривать как наше старое оружие в идейной борьбе, которая для нас была трудна и опасна. Оружие это тоже полезно знать.
Стоявшие против нас силы пользовались поддержкой всей махины государства – консолидированной партийно-государственной администрации, гигантской идеологической машины и мощного аппарата репрессий. В том же 1960 г., когда в Ленинградском университете я написал свою книгу, в Московском университете студент исторического факультета подал курсовую работу на ту же тему и с тем же уклоном – выявить правду о варягах и их роли. Он был моментально исключен из Университета, а позже, став известным диссидентом, прошел психушку, лагеря и был выдворен из страны. Это Андрей Амальрик.
Выводы мои были теми же, что у Амальрика, но факультет был несколько либеральнее, а я был старше, опытнее. У меня за плечами было руководство в школьные годы подпольной юношеской организацией "Прометей", которую раскрыли лишь задним числом. Никто не был арестован, хоть и оказались, конечно, надолго под надзором НКВД. Было и рискованное, но успешное выступление (в студенческие годы) против марризма, который тогда еще считался "железным инвентарем марксизма".
Занявшись варягами, я понимал, на что поднимаю руку и что сразу все сказать не удастся. Что вот так вот выложить факты и дать их объективную оценку, представив полностью и откровенно свою позицию, мне просто не дадут, что нужно действовать постепенно, продвигаться поэтапно. Что придется непременно привязать свою позицию к марксизму и найти политически уязвимые места в позиции противников. Что нельзя признать позицию тех, кого трактуют как норманистов, близкой к истине, а нужно дистанцироваться от норманизма, по крайней мере от термина и по крайней мере на первых порах. Что сперва лучше всего как бы занять место над схваткой. Однако и эта позиция была запретной ("буржуазный объективизм"), и нужно было поначалу хотя бы декларативно отмежевываться от нее. Словом, нужно было тщательно продумывать стратегию и тактику идейной борьбы.
На протяжении четырех десятилетий, отраженных в данном издании, моя позиция по отношению к норманизму на вид несколько изменялась. Но только на вид. На деле те мысли, которые я мог высказать полностью и откровенно в 1995 г., были с самого начала моим убеждением. Надеюсь, что многое проглядывало сквозь осторожные формулировки. Но если бы я высказал всё открыто в 1960 г., я бы разделил судьбу Амальрика, а мои соображения никто бы не узнал. А так я сумел сам изложить некоторую их часть сразу, другие – потом, всё более полно, и сохранил возможность воспитать в своем семинаре целую плеяду молодых исследователей, преданных принципам объективной науки, ученых, которые немало потрудились на этом поприще, изменив атмосферу в исследовании этой проблемы.
Моя книга и мои последующие выступления могут быть интересны как показатели развития этой борьбы, как иллюстрация методов, применявшихся на разных ее этапах. А это существенно для тех, кто займется изучением всего хода исследования норманнской проблемы в отечественной истории, а также для тех, кому, возможно, предстоит продолжить эту идейную борьбу, ибо завтрашние условия предсказать невозможно, и кто знает, быть может, наш опыт послужит нашим преемникам хорошей школой стратегии и тактики.
Я благодарен своим ученикам и коллегам, которые своим энтузиазмом сделали эту борьбу увлекательной и реальной, – Г. С. Лебедеву, В. А. Булкину, В. А. Назаренко, В. П. Петренко, Е. Н. Носову, И. В. Дубову, Е. А. Рябинину и всем другим. Должен также изъявить свою признательность Д. Н. Верхотурову, обратившему мое внимание на активность современных антинорманистов и побудившему меня взяться за издание этой книги. Верхотуров же, С. В. Белецкий и В. С. Кулешов помогли мне в выверке ссылок.
Л. Клейн, С.-Петербург 2008
|
|
