|
После краткого очерка, позволяющего оценить состояние научных изысканий в области нормандского завоевания к 90-м годам XX в., обратимся к анализу того, что нового было привнесено в эти исследования в последние годы. Изменения происходили по двум направлениям. Они нашли свое отражение, во-первых, в смене акцентов при постановке и решении вполне традиционных проблем социальной, политической или военной истории завоевания. Во-вторых, они дали возможность исследователям выйти за рамки этой проблематики и обратиться к принципиально иным вопросам и методам, о которых пойдет речь в следующей главе.
Историки, использующие традиционные подходы, часто ссылаются на собственную "старомодность". Н. Хайам замечает, что его книга "может показаться слишком традиционной" (11, с. XIX). К. Де Фрис объявляет, что пишет "военную историю на старый манер" (7, с. 2); Ф. Маклинн указывает, что героями его "биографического триптиха" стали ""трое великих людей", если использовать этот вышедший из употребления термин" (15, с. XIV). Многие адресуют свои книги "студентам" или "широкой аудитории" и большинство этих публикаций принадлежат "повествовательной" традиции. Однако их авторы, как мы увидим, порой приходят к новым и интересным выводам, настолько неожиданным, что им могли бы позавидовать самые заядлые новаторы. Так, Дж. Бредбери (2) выдвигает весьма убедительные доводы в пользу того, что битва при Гастингсе, возможно, происходила не на холме Баттл Хилл, как написано во всех школьных учебниках, а на Калдбек Хилл, "сборном пункте" англосаксонского ополчения.
Если говорить о методах, то при ближайшем рассмотрении здесь также обнаруживаются некие новые элементы, существенно отличающие рассматриваемые нами публикации от такого же плана работ 20-летней давности. Главных отличий два.
Если ранее историки, строя свой анализ или рассказ, обычно исходили из неких общих схем или концепций, то теперь они все чаще обращаются к частностям, к "реальности", т. е. ко всему разнообразию явлений, не укладывающихся в жесткие рамки категорий и построений. Подобную тенденцию отмечает и М. Чибнейл: "На смену изучению государственных институтов пришло обсуждение местных особенностей и различий; привычные споры о феодализме уступили место размышлениям о разнообразных формах и видах власти и владения, и опыте завоевания, как процесса в который вовлечены и колонизаторы, и завоеванные. Исследования социальной структуры обрели новое звучание в связи с проблемами семьи, тендера и малых сообществ. И наконец привычнейшая из всех тем – роль нормандского завоевания в формировании английского национального государства – оказалась не столь актуальной в сравнении с проблемами идентичностей и представления их через "своих" и "чужих"" (4, с. 98).
Сказанное можно наглядно пояснить на примере отношения нынешних исследователей к проблеме "феодализма". По этому поводу было сломано много копий. В сознании историков понятие "феодализма" оказывалось тесно связано с проблемой военной организации англосаксов и нормандцев, с вопросом о социальных переменах, принесенных завоеванием, с интерпретацией "Книги Страшного суда". Исследователи отвечали на многие конкретные вопросы, связанные с завоеванием, исходя из своих представлений о том "принесли ли нормандцы феодализм в Англию". Теперь положение изменилось. Дж. Бредбери, обсуждая организационные принципы построения англосаксонского и нормандского войска, замечает: "Данный вопрос сильно запутан долгими дебатами о феодализме. Историки выбивались из сил, пытаясь определить это понятие, и не удивительно, поскольку в каком-то смысле оно существует только в их воображении. На деле это означает, что каждый исследователь может подразумевать под феодализмом нечто свое. Мы же должны постараться увидеть то, что существовало в реальности. Ибо некая система действительно существовала – иначе быть не может" (2, с. 96) И далее, в заключительной главе, где речь идет о последствиях завоевания, тот же автор пишет: "Социальные последствия завоевания обычно обсуждаются в терминах феодализма. Мы уже замечали, что между общественными структурами Англии и Нормандии было много общего. Современные исследователи склонны подчеркивать более их сходство, нежели различие. Феодализм, как уже говорилось, является скорее построением историков, чем фактом средневековой жизни, и они могут делать из него что хотят, каждый по своему выбору. Если же вместо рассуждений о том, принесли ли нормандцы в Англию феодальные отношения, мы просто спросим, как изменилось английское общество в результате завоевания, ответ найдется быстрее и будет более разумным" (2, С.234). Это, конечно, крайняя точка зрения, причем выражена она достаточно резко, но, по сути, не один Дж. Бредбери придерживается подобного мнения.
Если авторы и пытаются выстроить рассуждения в рамках некоей общей концепции, они пользуются ею скорее для того, чтобы систематизировать материал и предложить, исходя из нее, объяснения конкретных исторических фактов. Так, Н. Хайам анализирует политическую жизнь Англии X-XI вв. в предположении, что нормандское завоевание было порождено кризисом престолонаследия, вызванным борьбой за власть среди знатных англосаксонских семейств. К. Де Фрис утверждает, что основное содержание европейской истории XI в. составляла борьба "военных вождей", утверждавших свою власть благодаря "военной легитимности".
Второе отличие состоит в том, что при построении гипотез или толковании событий учитываются не только "исторические", но и "психологические" факторы и характеристики. О том, сколь важное место занимает в современной историографии нормандского завоевания анализ "мировосприятия" пойдет речь в следующей главе. Но и авторы рассматриваемых здесь работ пользуются такого рода подходами. Хотя исследователь нигде не указывает этого впрямую, вся концепция Н. Хайама строится на том, что до определенного времени в сознании англосаксов присутствовало традиционное уважение к "королевской крови", и именно утрата этой традиции привела в конечном итоге к нормандскому завоеванию. Дж. Бредбери считает, что в англосаксонской Англии не было кавалерии потому, что сами принципы кавалерийского сражения противоречили принятой в обществе воинской этике. К. Де Фрис, давая характеристику военного искусства англосаксов, ссылается в том числе на поэзию – поэму "Беовульф" и "Битву при Мэлдоне"; его интересуют помимо прочего символическая роль оружия, как показателя социального статуса, обычаи и нормы, связанные с разными видами оружия и его "психологические" функции. Ф. Маклинн, объясняя поступки и взаимоотношения своих героев, оперирует определениями из арсенала современной психологии.
Рассмотрим теперь уже упоминавшиеся выше работы более подробно. Однако, чтобы понять яснее, что представляют собой сейчас "традиционные" направления исследований. Если во введении классификации, монография Н. Хайама "Гибель англосаксонской Англии" (10), стоит, пожалуй, ближе всего к "аналитической" традиции. Автор ее задается одним конкретным вопросом – о причинах нормандского завоевания и отвечает на него, как уже говорилось, исходя из собственной концепции, четко прослеживая необходимые ему связи и не пытаясь "объять необъятное" – свести вместе многочисленные источники, воссоздать детали и т. п.
События 1066 г., пишет Н. Хайам, часто рассматривают в контексте исключительно военной истории, вовсе упуская из вида политическую основу происходящего. Между тем без анализа политической ситуации, сложившейся в Англии в 1066 г., нельзя ответить хотя бы на такой очевидный вопрос: как случилось, что Вильгельм был коронован всего через 88 дней после того, как ступил на английскую землю, выиграв всего одну крупную битву и принимал заверения покорности от лондонцев, подчинив себе всего лишь один крупный город – Кентербери; при том что непрерывные, куда более масштабные и успешные нашествия викингов полувеком раньше не приводили к столь молниеносным политическим последствиям? Сама легкость победы Вильгельма, по мнению Н. Хайама, объясняется не его военным превосходством; здесь вступили в действие иные – политические и психологические факторы.
В 1066 г., утверждает исследователь, мы имеем дело с беспрецедентным для Англии того времени кризисом в престолонаследии. Суть его в следующем. При том, что в англосаксонской Англии наследование королевской власти редко происходило без некоего соперничества, а то и открытого столкновения разных претендентов, в подобных случаях издавна действовали простые неписанные правила, определявшие успех того или другого кандидата. Наследник избирался только из членов королевского рода, по возможности из сыновей (предпочтительно – старший сын) или братьев предыдущего короля. Решающее значение имела воля прежнего властителя, если он сам называл своего преемника. Помимо этих двух условий, устанавливавших легитимность наследования, принимались во внимание и другие обстоятельства, делавшие его возможным. Учитывался возраст: молодой мужчина имел преимущества перед юношей или человеком пожилым. Кроме того, претендент должен был быть признан политической элитой – королевскими советниками, знатными эрлами и высшими церковными иерархами времен прежнего правления. К 1066 г. среди потомков древней правящей династии Кердика не осталось никого, кто удовлетворял бы хоть в какой-то мере этим требованиям, и предприимчивые люди внутри и вне Англии увидели уникальную возможность попытать счастья.
Такое понимание существа происходящего позволяет Н. Хайаму поставить вопрос о причинах нормандского завоевания в рамках изучения расстановки и изменения баланса сил в высших правящих кругах. Основное внимание он уделяет участию и роли этих кругов в возведении на престол королевского наследника, или, иногда, в его практическом отстранении от власти.
Показателен круг источников, на которые опирается автор. В их число, помимо Англосаксонской хроники и гобелена из Байё, входят документы – грамоты и завещания. В частности, Н. Хайам делает важные для его исследования выводы о том, кто из эрлов занимал главенствующее положение при дворе на основании порядка и состава свидетелей, подписывавших королевские грамоты. Очень значимым источником сведений для него оказывается завещание Этельстана, старшего сына Этельреда Нерешительного. Хотя Н. Хайам строит свое изложение как рассказ, он старательно избегает оценок и домыслов, в чем-то следуя стилистике своего основного источника – Англосаксонской хроники. Порой простое сопоставление нескольких фактов позволяет историку формулировать вполне логичные, но не высказывавшиеся прежде в историографии предположения. Примером может служить его гипотеза о том, что Эдмунд Железный Бок умер от ран, полученных во время битвы с Кнутом, или объяснение конфликта между королем и семейством Годвине в 1051-1052 гг.
Оскудение династии Кердика к 1066 г. Н. Хайам напрямую связывает с разногласиями и упадком внутри королевского дома в период 1010-1020 гг., в правление Этельреда Нерешительного1 (978-1016).
На протяжении V-X вв., пишет Н. Хайам, в Англии исторически сложились четыре относительно самостоятельных области, каждая со своей местной светской и духовной знатью, объединявшейся вокруг одного или нескольких могущественных покровителей – Нортумбрия, Восточная Англия и Восточный Мидленд, Западная Мерсия и Уэссекс. В начале Х в. английские короли попытались преодолеть это разделение, объединив всю страну вокруг более сильной чем прежде и более иерархически организованной королевской власти. Однако правнук Альфреда Великого – Эдгар, правление которого в более поздней английской традиции получило ореол "золотого века", следовал другой модели, контролируя сильные и вполне независимые местные светские элиты через руководство монастырской реформой и королевский патронаж. В его время вновь получило силу традиционное "четырехчастное" деление, но королю удавалось поддерживать равновесие сил между могущественными родами, так что ни один из них не мог возвышаться в ущерб другим. После смерти Эдгара борьба за влияние между семьей Этельстана-"полукороля", главенствовавшей в Мидленде и их противниками привела, косвенным образом, к убийству его старшего сына Эдварда (Эдвард-мученик). Эдварду наследовал малолетний сводный брат Этельред. Возлагать на Этельреда какую-либо ответственность за это убийство, как это порой делали хронисты позднейших времен, по меньшей мере неуместно, считает Н. Хайам, но то, что возмужав он не отомстил за смерть сводного брата, как ближайший и единственный родич (скорее всего, он не мог этого сделать, поскольку среди участников сговора была, судя по всему, его мать), изначально бросало некую тень на его правление; нашествия викингов многими воспринимались как кара Господня за это убийство.
Главной "виной" (или бедой) Этельреда было его неумение поддерживать равновесие между соперничающими окружениями сильных местных властителей. Система, вполне успешно функционировавшая во времена Эдгара, рухнула. Возвышение западно-мерсийского эрла Эадрика Жадного, пользовавшегося неограниченным расположением короля, заставило его соперников в Восточной Англии и восточных землях Мерсии, в том числе родичей и друзей убитого им нортумбрийского элдормена Эльфхельма, искать поддержки у старшего сына Этельреда – Этельстана, которого все полагали самым вероятным наследником короны. Такова была еще одна привычная схема англосаксонской политики, указывает Н. Хайам – все недовольные нынешним королем (если таковые находились) старались снискать расположение старшего этелинга. Брачный союз Этельреда с дочерью нормандского герцога Эммой преследовал, по мнению Н. Хайама, чисто дипломатические цели: Этельред хотел таким образом создать основу союза, направленного против викингов. Однако его намерение передать корону старшему сыну от этого брака – Эдуарду, породило определенную напряженность в отношениях между ним и Этельстаном, а кроме того заставило отстраненных от власти магнатов искать иных путей для достижения своих целей. Поразительная беспомощность королевских элдорменов в военных действиях против захватчиков, которую столь ярко живописует Англосаксонская хроника, объясняется, по мнению Н. Хайама, не столько их глупостью или трусостью, сколько тем, что все они больше заботились о том, чтобы сохранить и упрочить собственное положение и расправиться с возможными соперниками, нежели о том, чтобы защитить землю от завоевателей. Когда в 1012 г. Этельред нанял в качестве "личной гвардии" датского ярла Торкеля с его флотом, страх перед Эадриком и, отчасти, перед самим королем, уже заслужившим недобрую славу своими резкими и неоправданно жестокими действиями в отношении тех, кто утратил его доверие, толкнул соперников Эадрика к тому, чтобы попытаться обеспечить себе поддержку другого скандинавского предводителя. Именно они в 1013 г., после того как Этельстан – то ли не желая открыто выступать против своего отца, то ли уже будучи тяжело болен (он умер, в 1014 г.), отказался от роли политического лидера, поддержали датского конунга Свейна (Свейн Вилобородый), претендовавшего на корону.
Этельред с Эммой и двумя сыновьями от второго брака бежал в Нормандию, однако вернулся после смерти Свейна, последовавшей через два месяца после признания его королем. Он умер в 1016 г. Его сын Эдмунд (Эдмунд Железный Бок), младший брат Этельстана, получивший от него по завещанию доспехи и меч ("меч короля Оффы") и одновременно унаследовавший главенство над его сторонниками, был полон решимости отстаивать свое право на корону и защищать страну от разорения. Он дал бой Кнуту, сыну Свейна, заявившему свои притязания на королевство, однако проиграл эту битву (из-за предательства все того же Эадрика Жадного, который, как полагает Н. Хайам, не был заинтересован в победе ни того, ни другого претендента, и пытался привести ситуацию в некое "равновесие"), и сам умер через три месяца (по мнению Н. Хайама, скорее всего от ран, полученных на поле боя), предварительно заключив соглашение с Кнутом о совместном правлении в королевстве.
Усилия Кнута были направлены в первую очередь на укрепление собственной власти как законной и легитимной. Одним из шагов на этом пути стал его брак с Эммой – вдовой Этельреда, годившейся ему в матери. Этот брак для него также был вторым – первая жена Кнута, Эльфгиву, дочь нортумбрийского элдормена Эльфхельма, убитого Эадриком Жадным, в те времена была еще жива. Запись Англосаксонской хроники о том, что в 1017 г. "были убиты" несколько представителей знати, в основном отпрыски могущественных родов юго-западных областей Англии, Н. Хайам трактует как свидетельство заговора против Кнута со стороны бывших сторонников Этельреда (все эти семейства имели тесные связи с Эадриком Жадным, имя которого открывает перечень Хроники). Вероятно, они хотели возвести на трон последнего оставшегося в живых сына Этельреда от первого брака – Эадвига. В той же статье 1017 г. говорится, что "король Кнут сражался с этелингом Эадвигом и обратил его в бегство". Н. Хайам считает, что Эадвиг, судя по всему, бежал из Англии в 1017 г., но позднее вернулся и погиб от руки Кнута после второй попытки заговора в его пользу – в 1020 г.
Не менее серьезные последствия, во многом определившие дальнейшее развитие событий, имело возвышение эрла Годвине. Его имя впервые появляется в завещании Этельстана, согласно которому Годвине, сын Вульфнота, получил обширные владения в Суссексе. Н. Хайам считает, что у нас есть все основания отождествлять отца Годвине с тем Вульфнотом, "принцем Суссекса", который, по свидетельству Англосаксонской хроники, выступил против Эадрика Жадного (и, косвенно, короля Этельреда), за это был лишен всех своих земель и изгнан. В какой-то момент между 1013 и 1016 гг. Годвине примкнул к сторонникам Кнута и, судя по всему, стал одним из ближайших его помощников. Имеется свидетельство (которое, правда, Н. Хайам не считает вполне достоверным), что Годвине сопровождал Кнута во время его пребывания в Дании в 1022-1023 гг. (датскую корону Кнут получил в 1018 г., после смерти брата). В 1023 г. Годвине женился на Гюте, сестре ирла Ульфа, мужа единственной родной сестры Кнута. Очевидно в это время он стал первым королевским элдорменом и военачальником, исполнявшим обязанности наместника, когда Кнут находился в Дании.
Другой важной фигурой, о которой Н. Хайам считает нужным упомянуть, был эрл Леофрик, сын Леофвине, элдормена Хвиге, и брат Норсмена – одного из эрлов убитых в 1017 г. К 1035 г. он занял главенствующую позицию в Мерсии и его власть, вкупе с властью Сиварда на севере, служила определенным противовесом влиянию Годвине.
Н. Хайам, излагает все эти события, чтобы подвести итог: королевский род Англии сокрушили не нашествия викингов, его сила и сплоченность были подорваны изнутри. Печальные последствия действий Этельреда сказались еще и в другом. Впервые могущественные элдормены фактически отстранили от власти наследного короля в пользу претендента из другой династии, немало на этом выгадав. Политическая элита запомнила и усвоила урок.
После смерти Кнута в 1035 г. ему наследовали два его сына: Харальд – от первого брака с Эльфгиву и Хардакнут – от брака с Эммой. Хардакнут, когда умер его отец, был в Дании, где жил уже несколько лет как официальный наследник Кнута. Харальд оставался в Англии – скорее всего, полагает Н. Хайам, Кнут прочил ему роль наместника при сводном брате. Однако сложилось иначе. Хардакнут не мог приехать в Англию и принять корону, поскольку ему приходилось отстаивать свои владения и статус в Скандинавии. В Англии от его имени правила Эмма при поддержке Годвине. Харальд, заручившись помощью эрла Леофрика, стал претендовать на регентство, а потом и на королевскую власть к северу от Темзы. Через год, оставив все надежды на возвращение Хардакнута, Эмма, призвала из Нормандии своих сыновей от Этельреда – Эдуарда и Альфреда. Эдуард высадился с небольшим флотом на Саутгемптоне, но не встретил там никакой поддержки и повернул назад. Его брат пересекал пролив юго-восточным курсом от Булони и попытался добраться по суше до Винчестера, но был схвачен эрлом Годвине, который, по свидетельству Хроники, убил его спутников, а самого Альфреда передал в руки Харальда. Источники, замечает Н. Хайам, возлагают на Годвине ответственность на эти деяния, в том числе за мученическую смерть Альфреда (Харальд ослепил его и заключил в стенах монастыря, где тот и умер), однако он был, что называется, в своем праве. У Годвине имелись поводы не любить сыновей Этельреда, преследовавшего его родичей, а в его обязанности как элдормена входило защищать южное побережье от любых чужеземцев. Видимо, эти события толкнули Годвине к тому, чтобы перейти Харальда: Эмме пришлось искать убежища во Фландрии, а Харальд стал единоличным властителем Англии. О его правлении, равно как и о правлении Хардакнута после его смерти в 1040 г., указывает Н. Хайам, известно довольно мало. В 1041 г. Хардакнут пригласил в Англию в качестве соправителя Эдуарда, младшего сына Этельреда и Эммы. Эдуард не имел сторонников внутри страны и не мог рассчитывать на помощь Нормандии, раздираемой распрями при малолетнем герцоге Вильгельме, и едва ли мог представлять какую-то угрозу для власти Хардакнута, поэтому, как полагает Н. Хайам, тот счел его вполне подходящей кандидатурой на роль соправителя, присматривающего за Англией во время отлучек короля в Данию. Однако череда ранних и неожиданных смертей (Кнут умер в 1035 г.; Харальд – в 1040 г.; Хардакнут – в 1042 г.) породила смятение среди духовной и светской знати и этим объясняется, по мнению Н. Хайама, та легкость, с которой Эдуард наследовал своему сводному брату.
Спустя 26 лет английская корона вернулась к отпрыску древней королевской династии Кердика. Теперь, переходя к изложению событий, многократно описывавшихся и обсуждавшихся, Н. Хайам несколько отступает от своего строгого и сжатого стиля и делает ряд замечаний, касающихся спорных вопросов и тем. Первое относится к личности короля Эдуарда – вошедшего в историю под именем Эдуарда Исповедника. В позднейших хрониках, в исторических сочинениях и в литературе его часто рисовали или только черными или только белыми красками. Оспаривая тот и другой миф, Н. Хайам утверждает, что он не был ни "святым", ни "болезненным и слабым невротиком, во всем полагавшимся на своих нормандских друзей". Из беспристрастного рассмотрения Н. Хайама со всей очевидностью следует, что Эдуард действовал как разумный правитель и дипломат и его поступки ни в коей мере не определялись ни личными привязанностями, ни истовым религиозным рвением.
У Эдуарда мало было поводов любить Нормандию, где он, вопреки утверждениям нормандских хронистов, пережил, вероятно, не самые лучшие времена. Не больше оснований он имел и для симпатии к Годвине, который стал (пусть и косвенным) виновником смерти его родного брата. Однако в 1042 г. Эдуард отчетливо понимал, что при отсутствии сильных сторонников внутри и вне страны, его единственный шанс – заручиться поддержкой могущественного уэссекского эрла. Годвине, сознававшему закат датской правящей династии, ничего не оставалось как заключить союз с представителем прежнего королевского дома. Этот союз, как полагает Н. Хайам, нашел свое выражение в брачном договоре: женой Эдуарда стала дочь Годвине Эдит. В 1052-1053 гг. король попытался отстранить род Годвине от власти (Н. Хайам считает, что тайной причиной этого было желание короля удалить от себя Эдит, которая, судя по всему оказалась бесплодной, и заключить второй брак) – именно во время этого кризиса Эдуард, возможно, дал некие неопределенные обещания герцогу Вильгельму, желая противопоставить военную силу Нормандии сторонникам уэссекского эрла. Однако Нормандия, постоянно воевавшая со своими соседями, едва ли могла считаться в этом плане сильным союзником и род Годвине в 1053 г. восстановил полностью свои позиции. После смерти Годвине в 1053 г. его земли в Уэссексе и статус первого эрла королевства перешли к его второму и старшему из оставшихся в живых сыновей – Харольду.
Главным вопросом в последнее десятилетие царствования Эдуарда Исповедника, считает Н. Хайам, был вопрос о наследнике. Исследователь полагает достаточно очевидным, что если король какое-то время и рассматривал в качестве возможной кандидатуры герцога Вильгельма, и даже давал ему с дипломатическими целями какие-то обещания, послужившие потом основой для вильгельмовской пропаганды и домыслов нормандских хронистов, то к середине 1050-х годов он отказался от этой мысли. Весьма вероятно, здесь не обошлось без участия Харольда, сына Годвине. Род Годвине, имевший весьма тесные связи с давним соперником Вильгельма графом Фландрии (закрепленные брачным союзом третьего по старшинству сына Годвине – Тости с дочерью графа) и поспособствовавший изгнанию из Англии в 1052 г. нормандских клириков и приближенных Эдуарда Исповедника, едва ли сохранил бы свое положение, получи нормандский герцог английскую корону. Не исключено, считает Н. Хайам, что именно Харольд озаботился поисками другой, более приемлемой для семейства Годвине кандидатуры, результатом чего явилось приглашение в Англию сына Эдмунда Железный Бок Эдварда Изгнанника, жившего тогда в Венгрии. Знаменательно, что первые переговоры с Эдвардом в 1054 г. вел епископ Эалдред, которого с достаточной очевидностью можно считать "человеком Харольда". Эдвард приехал в Англию в 1057 г. с женой и малолетним сыном Эдгаром (Эдгар Этелинг), но умер практически сразу по приезде. По мнению Н. Хайама, нет никаких оснований считать эту смерть неестественной. Единственным потомком мужского пола королевской династии Кердика, кроме Эдуарда Исповедника, остался Эдгар Этелинг. Его слабость как претендента на корону очевидна: он был еще мальчиком, чужеземцем и не имел родичей и сторонников внутри королевства.
Далее Н. Хайам прерывает свое изложение, чтобы обсудить еще одну "вечную тему" – клятву Харольда. Он кратко пересказывает версии, предлагаемые гобеленом из Байё, Гийомом из Пуатье, и Эадмером2, после чего дает свою трактовку событий. По его мнению, Харольд, скорее всего, в 1064 г., по своей инициативе отправился в Нормандию, возможно, желая присмотреться поближе к вероятному сопернику в борьбе за корону. Был ли он и правда захвачен в плен графом Понтье и вызволен Вильгельмом, или же Вильгельм принудил своего вассала выдать ему англосаксонского эрла, бывшего скорее гостем, чем пленником графа, но, так или иначе, положение Харольда оказалось не слишком выгодным и какого-то рода договор между двумя претендентами был заключен, свидетельством чего служит упомянутый практически во всех источниках предполагавшийся брак Харольда с дочерью Вильгельма. Косвенным подтверждением этой версии служит, как замечает Н. Хайам, то, что на гобелене из Байё возвращение Харольда к королю представлено отнюдь не как возвращение посланца, успешно исполнившего поручение: Харольд склонил голову и простирает к королю руки, а Эдуард Исповедник указует на него перстом в порицающем жесте. Клирики Кентербери, где вышивалось это полотно, считает Н. Хайам, наверняка были неплохо осведомлены о закулисных подробностях политики. Что касается другого спорного момента, а именно – назвал ли король Эдуард своим наследником Харольда, то Н. Хайам полагает, что подобное решение, безусловно, имело место. И оно знаменовало собою, по его мнению, начало кризиса 1066 г.
В начале 1066 г. позиция Харольда была сильна как никогда. Он имел репутацию хорошего военачальника и тонкого дипломата, подтвержденную его последней военной кампанией против Уэльса и деятельностью в качестве посредника во время "нортумбрийского кризиса". За него было слово короля и только что заключенный союз с последними соперниками семейства Годвине – потомками мерсийского эрла Леофрика. Его возможный соперник, Эдгар Этелинг едва ли мог рассчитывать на поддержку хотя бы некоей части знати. Политическая элита помнила уроки времен правления Этельреда – печальные последствия возведения на трон юного наследника при наличии сильной соперничающей группировки (в 978 г. подобная ситуация привела к убийству короля – сводного брата Этельреда-Эдварда) и успех, выпавший на долю тех, кто отказался поддерживать оскудевшую и ослабленную внутренними распрями древнюю династию и передал корону сильному претенденту со стороны. Не будь этих уроков, полагает Н. Хайам, даже при всех прочих условиях амбиции Харольда едва ли были бы удовлетворены, да и сам он скорее всего довольствовался бы ролью регента при юном короле.
Н. Хайам дает описание военных кампаний 1066 г., но они, в рамках его концепции, оказываются не настолько значимыми. По его мнению, решающим событием явилась не сама битва при Гастингсе, а смерть Харольда. Многие короли проигрывали битвы, и Вильгельм едва ли достиг бы цели, останься Харольд в живых. Но он погиб, и его поражение и смерть от руки нормандцев после триумфальной победы над Харальдом Суровым, имевшем славу непобедимого воина, были однозначно восприняты как знак незаконности и неправедности его правления. Как результат – взоры знати незамедлительно обратились к наследнику королевского рода, Эдгару Этелингу. Н. Хайам считает, что, несмотря на отсутствие прямых указаний в источниках, его можно добавить к перечню пяти королей, властвовавших в Англии в тот печальный год, хотя срок его правления чрезвычайно краток. Главная слабость Эдгара и его сторонников заключалась, по мнению Н. Хайама, в том, что они не располагали достаточной военной мощью: вследствие несчастного стечения обстоятельств репутация молодых северных эрлов Эадвине и Моркере (которую они начали приобретать весной, когда успешно отразили нападение Тости) была подорвана их исключительно неудачными действиями против Харальда Сурового, и они не могли рассчитывать на то, что таны Уэссекса и западной Мерсии примут их командование, а войска севера понесли огромные потери в сражениях у Гейт Фулфорт и Стемфордского моста. Из прежней политической элиты, указывает Н. Хайам, к тому моменту остались в живых в основном духовные лица, и им, вероятно, правление нормандцев виделось неким подобием правления датской династии: Кнут, сместив практически всех могущественных представителей светской знати, церковных иерархов не тронул, даже, напротив, покровительствовал им, желая утвердить себя в роли "христианского короля". Признание претендента, изначально не удовлетворявшего ни одному из условий, необходимых для получения короны – Вильгельм не принадлежал к королевскому роду, он не был назван как наследник прежним королем, не имел сторонников среди светских магнатов и не пользовался поддержкой высших духовных лиц – стало закономерным результатом кризиса, начало которому положили махинации Харольда, сына Годвине, выбор Эдуарда Исповедника и решение королевского совета в начале 1066 г., а еще ранее – череда событий, пущенная в ход после смерти короля Эдгара.
Особенности работы Н. Хайама, как последователя "аналитической" традиции, становятся отчетливо видны, если сравнить "Гибель англосаксонской Англии" с другим исследованием, автор которого в своем изложении и интерпретации также исходит из некой концепции. Речь идет о монографии Келли Де Фриса "Норвежский военный поход в Англию в 1066 году" (7). Хотя К. Де Фрис не касается непосредственно истории нормандского завоевания, а завершает свое рассмотрение битвой у Стемфордского моста, книгу уместно обсудить здесь, поскольку речь в ней идет о тех же самых событиях. Как уже упоминалось, автор во введении заявляет, что пишет "военную историю на старый манер"; однако в действительности, эта история, хотя и излагается со многими отступлениями, служит иллюстрацией одного тезиса, поставленного в центр анализа. Этот тезис автор сообщает в предисловии. "Одиннадцатый век, – пишет он, – весь прошел под знаком военных вождей. Эти воинственные властители, которые держали в страхе и приводили к покорности соседей и приобретали почет, земли и богатство благодаря насилию, по сути, мало чем отличались от тех правителей, которых в современном мире называют военными диктаторами" (7, с. 2). Их авторитет держался на, как называет ее К. Де Фрис, "военной легитимности", т. е. умении доказать и постоянно подтверждать свое, более чем сомнительное с политической точки зрения, право на власть блестящими и жестокими военными победами.
Уже здесь следует указать на различие в методах Н. Хайама и К. Де Фриса. Мы уже отмечали в предисловии, что разница между двумя "традициями" видна в том числе и в подходах к исследуемому материалу. Н. Хайам, строя свою схему политической борьбы в Англии X-XI вв., исходит из категорий внутренне присущих обществу того времени. Целью знатных эрлов было благополучие и процветание семьи, рода, а для этого требовались богатство и власть. Концепция Н. Хайма возникает, пусть неявно, из внимательного рассмотрения представлений прошлого. В противоположность этому тезис К. Де Фриса – это утверждение современного человека, оценивающего происходящее "снаружи", с точки зрения нынешних понятии. Нечто подобное делает и Ф. Маклинн, о книге которого речь пойдет ниже.
По мнению К. Де Фриса, на "военной легитимности" основывалась власть Вильгельма Завоевателя, императора Генриха III и графа Фландрии Балдуина V. "Военными вождями" в обозначенном выше понимании были предводители первого крестового похода, которые сумели настолько возвыситься над своими высокородными сотоварищами и спутниками, что контролировали не только действия крестоносцев, но и завоеванные ими земли.
К. Де Фрис ставит своей целью показать, что военными вождями, обладавшими "военной легитимностью" можно считать также и Харальда Сурового и Харольда сына Годвине. "Харальд Суровый и Харольд сын Годвине достойны занять подобающее место в перечне военных вождей XI в., они могли заключать союзы или сражаться с другими властителями того же сорта и пользоваться уважением восхищенных соратников или врагов – всех, кто понимал, что войны редко выигрываются умением и талантом, и часто проигрываются из-за упрямства или невезения" (7, с. 3).
Посмотрим теперь, какими источниками пользуется автор. Он перечисляет их и дает им краткую характеристику в предисловии. Источники эти практически все нарративные, "как и данная история" (7, с. 4). Единственное исключение составляет "Книга Страшного суда", из которой К. Де Фрис почерпнул данные о владениях семейства Годвине. Исследователь включает в свое рассмотрение все "основные" источники, названные нами в главе I.
Об авторской позиции косвенным образом свидетельствуют добавления к перечню. Во-первых, К. Де Фрис предпочитает использовать не Англосаксонскую хронику, а составленную на ее основе в начале XII в. Хронику Иоанна Вустерского. Эта "Хроника хроник" написана на латыни и отличается от своих "оригиналов" тем, что в ней содержится больше красочных деталей и авторских оценок. Также К. Де Фрис привлекает к рассмотрению "Английскую историю" Джефри Гаймара – стихотворное переложение Англосаксонской хроники на старофранцузский язык (около 1140 г.) Третий "дополнительный" источник – "Уолтемская хроника", составленная в Уолтемском аббатстве, основателем и покровителем которого был Харольд сын Годвине. Она датируется, очевидно, XII в. Автор широко использует также скандинавские письменные памятники: "Деяния гамбургских архиепископов" Адама Бременского, "Деяния датчан" Саксона Грамматика, "История Норвегии" Теородика, собрания исландских королевских саг и "Круг Земной" Снорри Стурлусона. Следует отметить, что К. Де Фрис не выстраивает "иерархию" источников, как это делает, например, Дж. Бредбери, а черпает нужные ему для рассказа сведения отовсюду, принципиально не давая им оценки. Его книга, помимо прочего, предоставляет замечательный материал для знакомства с памятниками английской и скандинавской истории первой половины XI в. Помимо собственных переводов К. Де Фрис приводит в подстрочных сносках цитаты на языке оригинала.
Н. Хайам строит свой рассказ по четкой схеме, проводя одну мысль и отсекая все лишнее. Изложить содержание книги К. Де Фриса достаточно сложно, поскольку она представляет собой по большей части подробный пересказ того, что написано в источниках. Там, где автор дает объяснения или делает выводы, он исходит из своей концепции.
Рассказав кратко историю викингских нашествий на Англию 793-890 и 991-1016 гг., приведших к образованию данело и затем к "датскому завоеванию", К. Де Фрис делает вывод, что к моменту коронации Кнута вся Англия стала англо-скандинавской и во многом оставалась такой по духу всю первую половину XI в. Далее он рассматривает основные моменты биографии норвежского конунга Харальда Сурового: битву при Стикластадире, в которой Харальд, тогда еще 15-летний юноша, сражался вместе со своим сводным братом; бегство из Норвегии; военную службу на Руси, а потом в Византии; возвращение в Норвегию; завоевание власти в Норвегии; войны со Свейном Эстридсеном. Харальд Суровый, доказывает К. Де Фрис, был типичным военным вождем, утверждавшим свою "военную легитимность". Характеризуя его как правителя, автор заключает, что "по нашим представлениям он был деспотом, но по меркам XI в. мог считаться славным конунгом-воином". Далее рассказывается об уэссекском эрле Годвине, отце Харольда, "военном вожде, который посредством военной легитимности стал самой могущественной персоной в Англии первой половины XI в." К. Де Фрис восстанавливает по источникам историю возвышения Годвине во времена Кнута, его действия как "творца королей" во времена Харальда сына Кнута, Хардакнута и в первые годы правления Эдуарда Исповедника. Далее исследователь рассматривает подробно историю изгнания и возвращения семейства Годвине в 1051-1052 гг. и дает свою трактовку происходящего. По мнению К. Де Фриса, Эдуард Исповедник сам не был военным вождем и придя к власти первоначально использовал в этой роли Годвине. Но в 1051 г. король решил заменить уэссекского эрла, уже весьма пожилого, кем-либо из молодых и многообещающих военных вождей-нормандцев. Однако они не оправдали возлагавшихся на них надежд, а Годвине подтвердил свою репутацию. "Его возвращение в 1052 г., – пишет автор книги, – нельзя расценивать иначе, чем как военную операцию". После этого король, считает К. Де Фрис, сознательно перешел на вторые роли, предоставив всю полноту власти правителям, обладавшим "военной легитимностью". Затем в книге рассказывается кратко о тех членах семейства Годвине, которым не отведено места в последующем повествовании, в частности, о старшем сыне Годвине, Свейне. Характеризуя Свейна, убившего своего родича и объявленного за это "нидингом"3, К. Де Фрис замечает, что тот воспитывался, как положено сыну и наследнику военного вождя, и сам был военным вождем, но перешел границы того, что может оправдать "военная легитимность". Далее К. Де Фрис излагает биографию Харольда сына Годвине. Автор считает, что Харольд уже в 1053 г., когда занял после смерти Годвине его место, предполагал, что может, утвердив себя в качестве военного вождя, наследовать корону и стремился к этому. Он создал себе репутацию и доказал свою "военную легитимность" в кампаниях против другого военного вождя, валлийского короля Гиффита ап Хливелина, в 1055-1063 гг. Далее К. Де Фрис обсуждает вопрос о поездке Харольда в Нормандию и клятве, якобы данной Вильгельму. Его рассмотрение сводится к тому, что он пересказывает свидетельства источников и в итоге предпочитает оставить вопрос открытым, ограничившись замечанием, что поскольку Харольд в 1064 г. "уже твердо знал, что будет королем", его клятва представляется весьма странным поступком, но она, очевидно, имела место. Продолжая свое повествование, автор сообщает о богатстве Харольда и о покровительстве, которое он оказывал церкви, в том числе об основании Уолтемского аббатства. В заключение он дает характеристику Харольду как королю. Основными моментами, отличавшими недолгое правление Харольда были, как отмечает К. Де Фрис, политическое объединение, экономическая централизация и военные приготовления. В целом, Харольд был хорошим королем и в Англии его любили. Рассказав коротко о судьбе "наложницы" Харольда, Эдит Сванснек и его сыновей, К. Де Фрис переходит к обсуждению событий, толкнувших младшего брата Харольда, Тости, к участию в норвежском вторжении 1066 г. Тости, как замечает автор книги, также был военным вождем и утвердил свою "военную легитимность" в совместных с Харольдом кампаниях против валлийцев и в роли эрла Нортумбрии. Исследователь останавливается на основных известных нам эпизодах жизни Тости – свадьбе с дочерью графа Фландрии, назначении эрлом Нортумбрии, дружеских отношениях с шотландским королем Малкольмом, повышении его авторитета при королевском дворе. Основными причинами "нортумберийского бунта" и последовавшего за ним изгнания Тости автор считает, во-первых то, что Тости был "южанином", уроженцем Уэссекса и у него не было столь тесных связей с местными знатными семействами, какие имел прежний нортумбрийский эрл – Сивард; во-вторых, то, что Тости, пользовавшийся благоволением Эдуарда Исповедника с течением лет все больше времени стал проводить при дворе и редко появлялся в своих нортумбрийских владениях. Немаловажным фактором стали и установленные Тости высокие налоги. Оценивая роль Харольда в происходящем, К. Де Фрис отвергает свидетельства ряда поздних источников о якобы давней вражде и соперничестве между братьями. Он указывает, в частности, на то, что как военные вожди братья во многих случаях действовали заодно и изгнание Тости политически было Харольду невыгодно. Однако, когда Харольд понял, что решить дело миром не удается, он предпочел пожертвовать интересами брата, чтобы не ввергать страну в междоусобицу. Он, как пишет автор книги, "заботился о стабильности в своем будущем королевстве". Содержание последней части книги, где дается характеристика вооружения и военной организации Норвегии и Англии и восстанавливается, в основном по саговым источникам, предыстория и история норвежского военного похода, не представляет особого интереса в связи с темой нормандского завоевания. Проведя через все изложение свою концепцию "военной легитимности" К. Де Фрис в этой части не старается подвести читателя к каким-либо иллюстрирующим ее выводам, а ограничивается тем, что обсуждает сообщения источников и пытается выстроить из них последовательный рассказ.
Монография К. Де Фриса представляет собой наглядное подтверждение "смешения традиций", о котором было упомянуто во введении. Тот же процесс, хотя и в несколько другом плане, можно проследить на примере книги Дж. Бредбери "Битва при Гастингсе". Если К. Де Фрис предлагает определенную концепцию, Дж. Бредбери ставит своей единственной целью воссоздание в подробностях и деталях хода сражения при Гастингсе. Однако критический подход к источникам, которые исследователь выстраивает в определенную "иерархию", стремление не просто составить из разных свидетельств непротиворечивую картину, но осмыслить и обосновать ее, по возможности объективно взвесив все "за" и "против", сближают Дж. Бредбери с последователями "аналитической" традиции. "История не является точной наукой", – несколько раз повторяет он (2, с. 142, 150). Свое обсуждение источников, Дж. Бредбери завершает указанием на то, что большинство памятников, содержащих детальные и яркие описания со множеством живых подробностей, к сожалению, либо поздние, либо вызывают сомнение. "Мы должны как-то миновать эти рифы. В конце концов, наша цель – истина. Мы не можем знать наверняка, что отыщем ее, но по крайней мере должны быть уверены, что действуем честно. Такова задача историка, любого историка – от профессора до скромного студента" (2, с. 157).
В связи с книгой Дж. Бредбери можно вспомнить и о другой особенности историографии нормандского завоевания – о делении ее на "нормандскую" "англосаксонскую". Во всех обсуждаемых здесь публикациях (кроме Ф. Маклинна, вовсе не скрывающего своей "годвинистской" пристрастности) принадлежность исследователя к тому или другому лагерю просматривается не столь явно.
Н. Хайам в предисловии обсуждает аргументы в пользу преемственности между англосаксонской и англо-нормандской Англией и указывает на то, что деление истории на "эпохи", разделенные конкретными значимыми событиями, "представляется сомнительной практикой" (11, с. XVII). Далее он оставляет в стороне этот вопрос, поскольку в его монографии речь идет о правящей элите, для которой последствия завоевания очевидны. Завершает книгу короткое послесловие, где Н. Хайам излагает события, последовавшие за коронацией Вильгельма. Оно заканчивается упоминанием о смерти Эдгара Этелинга, "холостого и бездетного" в 1120-х годах, и кратким сообщением о том, что множество англосаксонских тэнов бежали на восток, в Византию, где они и их потомки на протяжении XII в. составляли основу императорской гвардии верингов. В Константинополе у них была даже собственная церковь, посвященная святым Николаю и Августину Кентерберийскому. "Упоминание о судьбе этих английских тэнов, отказавшихся принять власть Вильгельма и обосновавшихся на востоке, может служить достойным завершением нашего обсуждения гибели англосаксонской Англии", – гласит последняя фраза книги (11, с. 230). Иначе завершает свою монографию, в заключительной главе которой также обсуждаются последствия завоевания Дж. Бредбери: "Поистине, утверждение, что весь ход английской истории с 1066 г. и по сей день был предопределен битвой при Гастингсе – не столь уж большое преувеличение. То была великая и важная битва: она привела к смене правящей династии, изменила нацию и заслуженно стала одним из немногих исторических событий, которые помнит каждый. Если бы я выбирал даты национальных праздников, день 14 октября был бы одним из них" (2, с. 242).
В отличие от Н. Хайама, который никак не затрагивает проблему "преемственности и разрыва" (если не считать упомянутой выше краткой отсылки в предисловии), Дж. Бредбери, по возможности, старается подчеркнуть общие черты в государственной, военной и социальной организации Англии и Нормандии. В вопросе о том, насколько принципиальными были перемены, происшедшие в Англии после 1066 г., он занимает "среднюю" позицию. Социальная организация в Англии и Нормандии была во многом сходной, считает он, и если попытаться оценить, как изменилось английское общество после завоевания, окажется, что произошло скорее смешение и слияние, нежели перенесение "нормандской" модели на пустое место, оставшееся после крушения англосаксонской Англии. Кроме того, по его мнению, перемены определялись по большей части, не стремлением нормандцев утвердить свои законы и нормы, а всей обстановкой, сложившейся в Англии после завоевания. Автор готов согласиться с теми исследователями, которые указывают, что низшие и средние слои английского общества почти не почувствовали изменений, хотя принимает и аргументы тех, кто продолжает говорить о нормандском завоевании как о "величайшей национальной трагедии".
Нельзя не отметить и выбор источников. Как уже говорилось, автор подходит к этому вопросу очень серьезно. В качестве основного и главного источника для описания битвы он выбирает сочинение Гийома из Пуатье, а в качестве свидетельства относительно вооружения, гобелен из Байё. Обосновывая свой выбор, он указывает, что, с одной стороны, "Деяния Вильгельма" представляют собой наиболее детальный из ранних рассказов о битве, с другой – Гийом из Пуатье был близок Вильгельму и мог получить сведения от хорошо информированных свидетелей. Дж. Бредбери не упоминает о "панегиричности" "Деяний", ограничиваясь указанием на общую пристрастность нормандских источников, хотя упоминает, что "в глазах Гийома Вильгельм был непогрешимым героем, что должно нас слегка настораживать" (2, с. 144). При этом, обсуждая Англосаксонскую хронику, он замечает, что ее писали "бенедиктинские монахи, которые, насколько нам известно, мало общались с внешним миром" (2, с. 146). Об Уильяме Мальмсберийском Дж. Бредбери пишет, что рассматривает его сочинения "в основном как труды талантливого писателя, а не потому, что в них сообщаются какие-либо важные сведения" (2, с. 156). А в работе Ордерика Виталия он слышит "живой человеческий голос, отсутствующий во многих средневековых хрониках" (2, с. 157).
Содержание книги Дж. Бредбери, как и книги К. Де Фриса изложить достаточно сложно, поскольку существенную часть ее составляет пересказ событий. Отметим только основные моменты. Излагая предысторию завоевания, Дж. Бредбери не пытается детально анализировать процессы, происходившие в Англии и Нормандии в первой половине XI в., а ограничивается кратким перечислением исторических фактов и общепризнанных среди исследователей этого периода мнений. Основные два вопроса, которые его интересуют: "Благодаря чему стало возможным завоевание Англии?" и "Почему завоевателями стали нормандцы?". Англия, указывает Дж. Бредбери, политически и экономически была очень развитой страной и превосходила в этом отношении большинство европейских государств. Однако непрекращающиеся викингские нашествия и политическая нестабильность постоянно угрожали благополучию королевства. Во времена Альфреда эти трудности были до некоторой степени преодолены благодаря объединению всех местных правителей под властью королевской династии Уэссекса, однако в середине Х в., в правление Эдгара, эрлы обрели большую независимость и силу. Проблема взаимоотношений короля с крупными магнатами оставалась, как указывает Дж. Бредбери, главной политической проблемой в Англии и во времена Этельреда Нерешительного, и позднее – в правление Кнута и Эдуарда Исповедника. Однако Англия и в XI в., несмотря на все неурядицы, была богатой и процветающей страной, а отсутствие внутреннего единства и стабильности делали ее заманчивой жертвой для разного рода завоевателей.
Отвечая на второй вопрос, Дж. Бредбери обращается к истории Нормандии, начиная с основания герцогства в 911 г. Его главный вывод заключается в том, что к 1066 г. Нормандия, ставшая уже полностью французской по языку, культуре и политической системе, получила возможность реализовать полностью изначально присущие ей способность и желание экспансии. Авторитет Вильгельма в Нормандии был настолько велик, а созданная им система управления настолько действенна, что герцог мог без особого риска покинуть страну на длительное время; а после смерти его главных врагов – французского короля и графа Анжу – и брака Вильгельма с дочерью графа Фландрии, Нормандия была более-менее свободна и от внешней угрозы. Обстоятельства, замечает Дж. Бредбери, "сыграли на руку" Вильгельму: если бы Эдуард Исповедник умер несколькими годами раньше, нормандское завоевание Англии не состоялось бы. Далее Дж. Бредбери переходит к сравнительному анализу и описанию вооружения, доспехов, и организации армий Харольда и Вильгельма. Он начинает с общего утверждения, что противники были практически равны по силам. Давно прошли те времена, пишет автор книги, когда считалось, что Вильгельму противостояло плохо вооруженное ополчение с дубинками. Теперь практически все исследователи согласны с тем, что англосаксонское войско было хорошо вооружено и прекрасно организовано и, как и войско Вильгельма, состояло по большей части из профессионалов.
При обсуждении оружия и доспехов, применявшихся англосаксами и нормандцами, автор использует в качестве главного своего источника гобелен из Байё, который он называет "лучшим из свидетельств" (2, с. 78) на эту тему. По утверждению Дж. Бредбери, "чем пристальнее исследователи изучают гобелен, тем большее уважение они испытывают к нему как к источнику исторических сведений" (2, с.78). Далее автор описывает подробно кольчуги, щиты, мечи, копья, секиры и луки, которые применяли та и другая сторона в битве при Гастингсе, и делает вывод, что вооружение противников было сходным, хотя англосаксы сражались секирами, а луков у них практически не было, в то время как у нормандцев имелись луки и арбалеты, а также боевые кони, представлявшие собой, по сути, главное оружие кавалерии.
Затем Дж. Бредбери переходит к анализу организации и структуры нормандского и англосаксонского войск. Опять-таки, подчеркивает он, при беспристрастном рассмотрении мы обнаруживаем гораздо больше общих черт, нежели различий. Требование беспристрастности здесь отнюдь не лишнее, ибо, по словам Дж. Бредбери, вопрос этот в сознании историков тесно связан со спорами о "феодализме", которые весьма трудно разрешить, поскольку "каждый исследователь обозначает этим словом нечто свое" (2, с.96). Не желая вмешиваться в дискуссии на данную тему, автор книги предлагает, "не говоря ни слова о феодализме", посмотреть, "что существовало в реальности" в той и другой стране. Реальность же такова, что и в Англии, и в Нормандии в тот период владение землей было связано с обязанностью нести военную службу. На подобных условиях владели землей тэны – низшая и самая многочисленная прослойка англосаксонской знати; именно они составляли основу "фюрда" – ополчения. Королевские тэны были особой группой и, по мнению Дж. Бредбери, мало чем отличались от нормандских землевладельцев, служивших Вильгельму.
В 1066 г. основное различие, считает автор книги, заключалось не в том, по какому принципу собирались армии в Англии и Нормандии, а в обстоятельствах, при которых они собирались. Положение Вильгельма было сложнее, ибо Харольд созывал войско для защиты от возможного нападения – ситуация для Англии того времени вполне ординарная, а Вильгельм затевал рискованный военный поход, поэтому ему пришлось призвать на помощь весь свой авторитет и все имевшиеся в его распоряжении ресурсы.
Наконец Дж. Бредбери переходит к обсуждению двух отличий в военной тактике, которые, по мнению многих исследователей, определили исход битвы. Речь идет об использовании лучников и кавалерии. При более пристальном изучении данного вопроса, ситуация оказывается далеко не такой очевидной, какой она иногда представляется историкам.
На гобелене из Байё в рядах англосаксонского войска изображены лучники, но их совсем немного; эти изображения представляют собой маленькие фигурки в нескольких сценах. Однако автору книги кажется маловероятным, что луки не применялись как боевое оружие в англосаксонской Англии, особенно с учетом того, что они широко использовались в качестве такового скандинавами, с которыми англосаксы, по его мнению, в области военного дела имели очень много общего. Более того, если верить исландской "Саге о Харальде Суровом" (которую Дж. Бредбери, в отличие от К. Де Фриса, считает, как и остальные саги, сомнительным источником), англосаксонские лучники участвовали в битве у Стемфордского моста (25 сентября 1066г.). Дж. Бредбери предлагает следующее решение этой кажущейся загадки. Луки, считает он, в Англии, как и в Скандинавии, были оружием людей незнатных; подтверждением тому служит гобелен из Байё – по мнению исследователей, рост человеческих фигур на гобелене указывает на их статус. Но едва ли у простых воинов имелись особые боевые луки, а в качестве обиходного охотничьего оружия луки делались и применялись в основном в лесистых северных местностях. Поэтому воины-лучники сражались у Стемфордского моста, в своих родных землях; в битве при Гастингсе помимо воинов Харальда участвовали жители Суссекса и Уэссекса, где луки не были в ходу.
Кавалерии, полагает Дж. Бредбери, у англосаксов действительно не существовало. В источниках, однако, имеется достаточно указаний на то, что знатные воины-англосаксы (как и скандинавы) ездили верхом; упоминаются конные военные отряды. Автору книги кажется очевидным, что, вопреки мнению ряда историков, Харольд и его воины проделали путь с юга на север, к Стемфордскому мосту, а затем с севера на юг, на Гастингс, верхом, а не пешими; иначе скорость их передвижения выглядит мало реальной. Препятствием к появлению в Англии кавалерии был, как считает Дж. Бредбери, англосаксонский воинский кодекс, предписывавший воинам стоять до последнего, побеждать или умирать рядом с королем или лордом. Сам принцип кавалерийского сражения противоречил этой этике – конному легко бежать с поля битвы. В качестве косвенного подтверждения своей гипотезы Дж. Бредбери приводит эпизод из погодной статьи 1055 г. Англосаксонской хроники, в которой говорится, что воины Херефорда под предводительством эрла Ральфа, нормандца, приехавшего в Англию с Эдуардом Исповедником, бежали с поля боя "ибо они были верхом".
Затем Дж. Бредбери рассказывает кратко об основных событиях 1066 г., предшествовавших битве при Гастингсе: смерти Эдуарда Исповедника, коронации Харольда, неудачной попытке Тости высадится на севере, вторжении объединенного войска Тости и Харальда Сурового, битве у Стемфордского моста и подготовке Вильгельма к военному походу. В своем изложении он придерживается традиционной версии событий, следуя в целом за нормандскими и англо-нормандскими хронистами.
После этого исследователь обращается к обсуждению источников. На этот раздел книги мы уже ссылались. Дж. Бредбери указывает, что главной проблемой, с которой сталкивается историк нормандского завоевания, является отсутствие непосредственных свидетельств очевидцев событий. Мы имеем дело со свидетельствами полученными, в лучшем случае, из вторых рук, поэтому первый вопрос, который приходится решать при оценке источника: откуда черпал сведения хронист и насколько этим сведениям можно доверять. Затем следует уяснить позицию автора данного источника и сделать поправку на его личную пристрастность или предвзятость.
Третьим критерием является датировка источника, установить которую не всегда просто.
На основании этих критериев Дж. Бредбери выстраивает некую иерархию. В качестве основного источника он выбирает, как мы уже сказали, "Деяния Вильгельма, герцога Нормандии и короля Англии" Гийома из Пуатье; следующими по значимости он полагает "ранние" памятники – "Деяния герцогов нормандских" Гийома Жумьежского, Англосаксонскую хронику и гобелен из Байё. К источникам "более поздним и менее заслуживающим доверия" (2, с. 157) автор относит "Церковную историю" Ордерика Виталия, "Деяния английских королей" Уильяма Мальмсберийского, "Историю Англии" Генри Хантингдонского; в этот же разряд попадает "Песнь о битве при Гастингсе", датировка которой вызывает серьезные споры. Автор включает в свой перечень также "Роман Ру" Васа и "Хронику аббатства Баттл"4 (14).
Далее Дж. Бредбери излагает свою версию событий от высадки Вильгельма в Певенси до конца сражения на Гастингсе. В этой военной кампании, считает он, оба противника стремились действовать как можно быстрее. После высадки время работало против Вильгельма и все действия герцога были рассчитаны на то, чтобы вынудить Харольда дать решающее сражение на побережье. Именно с этой целью Вильгельм столь безжалостно разорял земли Суссекса, и, возможно поэтому, полагает Дж. Бредбери, он высадился не в Дувре, а в Певенси, наследственных владениях Харольда. Харольд принял вызов, и тем самым, по мнению автора книги, совершил серьезную ошибку. Однако, замечает Дж. Бредбери, на сей раз вполне в согласии с К. Де Фрисом, наверное, иного выхода у него и не было, ибо его авторитет как короля держался в первую очередь на его военных успехах и способности защитить страну от захватчиков.
Описывая сражение, автор книги разделяет его на три этапа; в промежутках между ними, как он считает, наступали затишья, во время которых войска отдыхали и перестраивались. Решающими факторами, определившими исход битвы, Дж. Бредбери считает гибель младших братьев короля – Леофвине и Гюрта, а потом самого Харольда. "В Средневековье, – пишет автор книги, – гибель полководца при отсутствии того, кто мог бы немедленно принять командование, практически всегда означала поражение" (2, с.207).
Однако самый интересный и неожиданный вывод, о котором мы уже упоминали ранее, не относится непосредственно к битве. Среди многочисленных вопросов, возникающих в связи с битвой при Гастингсе, по крайней мере один всегда казался однозначно и легко разрешимым. Где происходило сражение? Конечно, на холме Баттл Хилл, где располагается теперь аббатство Баттл. Дж. Бредбери, не беря на себя смелость оспаривать это давно утвердившееся мнение, приводит ряд убедительных аргументов в пользу другой версии. "Хроника аббатства Баттл", указывает он, написана во второй половине XII в., и Э. Сирл, опубликовавший Хронику в 1980 г., обнаружил, что автор ее часто пользовался поддельными грамотами, с помощью которых монахи монастыря пытались подтвердить свои права на земли и собственность. Хроника, по мнению Э. Сирла, писалась с явным намерением поднять престиж аббатства. Рассказанная в ней история о том, как четыре монаха, приехавшие из Нормандии, осмотрели холм, где происходило сражение, сочли, что он неудобен для строительства, и решили заложить монастырь в другом месте, немного в стороне, а Вильгельм в гневе настоял на своем, имеет, по словам Дж. Бредбери, "тот же "псевдореалистический" привкус, что и легенда об обете, принесенном герцогом" (2, с. 172). Известно также, что Вильгельм никогда не посещал аббатство Баттл, поскольку оно было достроено уже после его смерти.
Ранние источники, замечает Дж. Бредбери, не определяют точно место битвы, но ряд указаний в них имеется. Рукопись "D", англосаксонской хроники сообщает, что Вильгельм напал на Харольда неожиданно, "у старой яблони". Местоположение этой старой яблони, служившей, вероятно, пунктом сбора "фюрда" было установлено – она располагалась на холме Калдбек Хилл, через который проходили границы трех англосаксонских "сотен" (старые деревья или камни часто служили знаками границ). Гийом из Пуатье, по Дж. Бредбери "главный источник", указывает, что англосаксы расположились на холме, сразу за лесом, и свидетельства "Книги Страшного суда" подтверждают, что за Калдбек Хилл начинался лес. Ордерик Виталий называет в качестве места сражения "Сенлак", что буквально означает "песчаное озеро". Но около Баттл Хилл никакого озера нет, и едва ли таким именем могли называть холм. А вот неподалеку от Калдбек Хилл, на границе леса озеро, или по крайней мере какой-то водоем был. К тому же, весь рассказ Ордерика оставляет впечатление, что англосаксы прискакали на место, спешились и сражались там же, а не шли маршем еще около мили на поле битвы. На гобелене из Байё изображен "пригорок" и это изображение часто ставило историков в тупик – его пытались идентифицировать с небольшим возвышением перед Баттл Хилл, но это возвышение слишком мало в сравнении с "пригорком" на гобелене. По соседству с Калдбек Хилл располагается другой, меньший холм. Предположение о том, что сражение происходило на Калдбек Хилл, дает удовлетворительный ответ и на другой спорный вопрос – где именно имел место эпизод, описанный у Гийома из Пуатье: нормандцы, преследовавшие бегущих англов, согласно Гийому, не заметили глубокого оврага, заросшего кустами и попадали в него вместе с лошадьми. Хронист аббатства Баттл пишет, что "лощина была названа в честь того случая и ныне зовется Мальфос", и утверждает, что инцидент произошел на месте битвы. В ряде документов, в том числе в грамотах ХШ в., действительно фигурирует название Мальфос. Оно соотносится с оврагом в шестистах ярдах от Калдбек Хилл, носившем имя Дубовый Овраг. Ко всему сказанному, замечает Дж. Бредбери, следует присовокупить и тот факт, что раскопки на Баттл Хилл ничего не дали. Впрочем автор не настаивает на своей версии, и указывает, что излагает ее скорее потому, что она новая, нежели потому, что она представляется ему единственно правильной.
В заключение нашего разговора о "традиции" и "пристрастности" мы рассмотрим еще работу, где они проявляются, пожалуй, отчетливее всего.
Книга Ф. Маклинна (15) представляет собой, по собственному его выражению, "биографический триптих". Подход автора к избранной теме и его позиция раскрыты в предисловии. "Вильгельм, герцог Нормандии был самым хитроумным из троих, Харольд, сын Годвина5 – самым доблестным, Харальд Хардрада6 – самой яркой личностью. Но они не были Прометеями и не могли в своих деяниях выйти за технологические и экономические рамки эпохи; они творили историю, но условия, в которых они это делали, не зависели от их воли. Если временами нам приходится говорить о наших героях, как о порождениях определенного социоэкономического окружения, то это отчасти потому, что невозможно написать "чистую" биографию личностей, отдаленных от нас столь большим промежутком времени, о жизни которых практически не сохранилось достоверных свидетельств, отчасти же потому, что на фоне всех ограничений, с которыми им приходилось сталкиваться, их достижения кажутся еще более замечательными" (15, с. XVI).
Несколько особенностей роднит книгу Ф. Маклинна, с работой К. Де Фриса. Как и К. Де Фрис, Ф. Маклинн подробно рассказывает историю своих "героев", пользуясь едва ли не всеми возможными повествовательными источниками. При описании "социоэкономического" окружения, он привлекает обширный круг историографических работ, ссылки на которые даны в сносках. Однако в отличие от К. Де Фриса, стремящегося проиллюстрировать собственную концепцию, Ф. Маклинн не пытается подвести читателей к определенным выводам (впрочем, от биографии этого и не требуется), если не считать выводом откровенное прославление Годвине и, особенно, Харольда. Выбор источников для описания тех или иных событий никак не оговаривается, но намерения автора вполне очевидны. Так, скажем, он излагает историю изгнания семейства Годвине или нортумбрийского бунта 1065 г., пользуясь "панегиричным" "Жизнеописанием Эдуарда Исповедника", а не более сдержанными сообщениями Англосаксонской хроники. Кроме того, Ф. Маклинн опирается на "Житие Харольда", написанное в XIV в. Он легко тасует источники, выбирая всякий раз тот, который больше соответствует его представлениям. Ф. Маклинн часто ссылается на "Нормандское завоевание в Англии" Э. Фримана и его, вероятно, можно назвать "продолжателем фримановской традиции" в лучших и худших ее проявлениях.
Еще одна характерная черта, на которую следует указать, также отмечалась и в связи с работой К. Де Фриса. Ф. Маклинн оценивает происходящее и рассказывает о нем исходя из понятий и представлений своих современников. Так, Эдуарда Исповедника он характеризует как "невротика"; Свейн, старший сын Годвине, отличался, по его мнению, "маниакальной страстью к скандалам". Тости он называет интровертом, а для Вильгельма Завоевателя было характерно "почти маниакальное стремление оправдать свои действия". "Ему недостаточно было простого признания его власти, он хотел всегда и во всем быть правым".
Если говорить о какой-либо авторской "концепции", проводимой последовательно на протяжении всей книги, то она сводится к утверждению, что в политике XI в. процветал "макиавеллизм" – интриги заговоры и убийства с помощью яда. В отличие от Н. Хайама, специально подчеркивавшего, что у нас нет оснований считать смерти Харальда, сына Кнута, Хардакнута и Эдварда Изгнанника неестественными, Ф. Маклинн полагает, что все эти исторические персонажи пали жертвами заговоров; мало того, он дополняет этот перечень именами Кнута и Свейна Вилобородого.
Изложение ведется в целом в хронологическом порядке, хотя при этом Ф. Маклинн выделяет в биографиях своих героев некие периоды (интересно, что хронологические границы их примерно совпадают). Изложив кратко историю правления датской династии, Ф. Маклинн приводит сравнительную характеристику социально-экономических систем Англии и Нормандии в 40-50-е годы XI в., при этом подчеркивая их принципиальное различие. После этого он рассказывает об Эдуарде Исповеднике и его противостоянии семейству Годвине, который, как считает Ф. Маклинн, фактически и правил в Англии. Эдуарда Исповедника автор рисует (возможно, следуя Фриману) исключительно в черных тонах, а Годвине и все его семейство (кроме Свейна) всячески стремится представить в лучшем свете.
Затем Ф. Маклинн дает беглый очерк предшествующей истории Нормандии, начиная с первого ее герцога – Ролло. Он обрисовывает расстановку сил в герцогстве, после того как Вильгельм (ему тогда было восемь лет) остался властителем Нормандии, и доводит свое изложение до сражения на Вал-э-Дунэ, в котором французский король Генрих I, покровительствовавший Вильгельму, разбил мятежных баронов, организовавших заговор с целью убить 19-летнего герцога и заменить его своим ставленником. Далее автор останавливается на том, как Вильгельм, чей авторитет после победы был достаточно высок, использовал военную силу и брачные союзы (по мнению Ф. Маклинна, два его излюбленных метода), чтобы привести нормандские земли под свое владычество.
После этого в книге излагается коротко история Норвегии, начиная с утверждения власти Харальда Прекрасноволосого. Затем Ф. Маклинн обращается собственно к истории своего "героя" – Харальда Сурового. Рассказывая о "византийском" периоде его жизни, Ф. Маклинн попутно освещает достаточно подробно политическую историю Византии XI в., в частности, останавливается на той роли, которую играли "веринги" в ее военных кампаниях и придворных интригах.
Далее он возвращается к событиям в Англии в 1052-1053 гг. По мнению Ф. Маклинна, Эдуард Исповедник в 1051 г. решил, что он "достаточно силен", чтобы "поквитаться" с могущественным семейством Годвине; "присутствие же в стране нормандских баронов, его родичей, давало ему ощущение собственной безопасности". Найдя предлог – в трактовке Ф. Маклинна им стал отказ Годвине выполнить приказ короля и "наказать" жителей Дувра, взбунтовавшихся против незаконных требований нормандцев, – Эдуард Исповедник лишил Годвине и его сыновей всех владений и вынудил их отправиться в изгнание. Однако через год изгнанники вернулись с большим войском, и поскольку Уэссекс и Мерсия не захотели воевать против "своих", и даже нортумбрийские элдормены, годом раньше поддержавшие короля, "теперь от него отвернулись", Эдуарду Исповеднику ничего не оставалось кроме как восстановить род Годвине во всех его правах.
После этого Ф. Маклинн обсуждает военные кампании и дипломатические акции герцога в Нормандии, завершившиеся не только объединением всего герцогства под властью Вильгельма, но и расширением его территорий. Ф. Маклинн приводит краткий очерк социального развития нормандского общества в этот период и достижений нормандцев в области военного искусства, задаваясь вопросом о том, была ли Нормандия в тот момент по своей природе более "гальской" или "викингской". Далее автор на основании разных источников пытается составить свой "портрет" Вильгельма, определяя в качестве основных его черт "скупость", "расчетливую жестокость" и желание быть правым.
Затем Ф. Маклинн излагает сложные перипетии борьбы за власть в Скандинавии в 1045-1050 гг. Действия Харальда Сурового, ставшего в 1046 г. конунгом Норвегии, задавали в ней тон. Говоря о личности этого "прославленного воина Европы", Ф. Маклинн характеризует его как человека "жесткого и решительного", "жадного до богатства и власти", "удачливого", при этом "неплохого поэта" и "покровителя искусств".
Заключительная часть книги представляет собой подробное изложение авторской версии событий нормандского завоевания. Обсуждая вопрос о клятве Харольда, Ф. Маклинн, как и К. Де Фрис приводит варианты из разных источников с указаниями на противоречия и слабые места в каждом из них, но не предлагает своей концепции, ограничиваясь утверждением о том, что, так или иначе, клятва "не имела силы". Характеризуя Харольда, сына Годвине, – третьего своего "героя", Ф. Маклинн пишет, что из "трех великих личностей 1066 г., он, наверное, наиболее понятен, лишен тех "зловещих" черт, которые присутствуют у Харальда и Вильгельма". Харольд был "честной и открытой натурой", обладал "солнечным характером" и отличался "беспечной самоуверенностью и доверчивостью". При этом он имел заслуженную славу "талантливого и смелого военачальника" и "умелого дипломата". По мнению Ф. Маклинна, Харольд по сути был некоронованным королем уже в 1057-1058 гг. Одной из главных причин, приведших к "трагическому исходу" событий 1066 г., Ф. Маклинн считает разрыв между Харольдом и его братом Тости в 1065 г. Характер интроверта и религиозность, отличавшие Тости, привлекли к нему симпатии Эдуарда Исповедника, полагает Ф. Маклинн, и давали ему надежды стать королевским преемником через голову старшего брата, которому Тости всегда завидовал. Когда в 1065 г. нортумбрийцы взбунтовались против Тости, "фанатика справедливости" "вершившего правосудие посредством жестоких преследований", Харольд не поддержал его против "лидеров нортумбрийского сепаратизма" – эрлов Эадвине и Моркере – и Тости отправился в изгнание. Исходя из совершенно других соображений, Ф. Маклинн утверждает то же, что и Дж. Бредбери: умри Эдуард Исповедник годом раньше, когда братья действовали заодно – и нормандского завоевания бы не было. Основными виновниками поражения при Гастингсе автор полагает тех же Эадвине и Моркере, "забывших в своей борьбе за независимость Нортумбрии, об интересах страны". По мнению Ф. Маклинна, эрлы нарочно медлили, когда Харольд спешил с севера, после победы у Стемфордского моста, навстречу войскам Вильгельма. Еще одну ошибку совершил сам Харольд: ему следовало послушаться своего брата Гюрта, когда тот предлагал повести войско в первую битву против Вильгельма, при том, что Харольд останется в тылу и в случае поражения "организует сопротивление". Согласно Ф. Маклинну, Харольд напрасно призвал с собой на Гастингс всех высших эрлов и тэнов, в том числе своих братьев, не оставив никого, кто мог бы принять после него командование.
После краткого эпилога, где говорится о событиях после Гастингса – подчинении Лондона и коронации Вильгельма, следует приложение. В нем автор пытается оспорить расхожее представление, что Харольд, якобы, был убит стрелой, попавшей ему в глаз. Эта версия, которая, как он утверждает, впервые излагается у Уильяма Мальмсберийского, явилась результатом некоего недоразумения: Уильям Мальмсберийский, с одной стороны, перепутал Харольда сына Годвине и Харальда Сурового, о котором в саге говорится, что он был убит стрелой, попавшей ему в горло, с другой – опирался на свидетельство гобелена из Байё, где изображен некий воин, пораженный в глаз стрелой. Что касается гобелена, то Ф. Маклинн, в конечном итоге утверждает, что изображения на нем имеют символический смысл и склонен толковать "стрелу в глаз" как образ божественного возмездия – "око за око". Отрицая таким образом ценность гобелена как исторического источника, и указывая на то, что ни в Англосаксонской хронике, ни у Гийома из Пуатье, ни у Гийома Жумьежского никаких подробностей смерти Харольда не сообщается, Ф. Маклинн предлагает опираться на свидетельство, содержащееся в "Песне о битве при Гастингсе" Ги Амьенского. Правда, он замечает, что многие исследователи сомневаются в подлинности "Песни", но сам придерживается иного мнения. Ссылаясь на суждения тех, кто подтверждает достоверность этого источника, Ф. Маклинн заявляет, что Харольда убили четыре нормандских рыцаря, которых Вильгельм выслал против него, когда большая часть англосаксонского войска была разбита и смята.
Подведем теперь итог. Мы видим, что историки нормандского завоевания, работающие в русле "традиционных" направлений, тяготеют скорее к "повествовательности", нежели к "аналитичности", однако это не мешает им привносить в свои исследования методы и представления, характеризующие современную историческую науку.
Второе, что следует отметить, что в этих монографиях находят так или иначе свое отражение споры о преемственности и разрыве, к более подробному обсуждению которых мы обратимся в следующей главе.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Нерешительный (англ. "unready") – неточный перевод древнеангл. "unraed". Это прозвище, очевидно, представляет собой игру слов: имя короля Aethelred – aethele (благородный, славный, подходящий) + raed (совет, замысел). Многие исследователи полагают, что в этом контексте правильней переводить древнеангл. "unraed" как "имевший плохих советников" или, как предлагает С. Кейнс в несколько осовремененном варианте – "плохой политик".
2. Эадмер – англо-нормандский историк и агиограф; подробные сведения о нем см. в следующей главе Он рассказывает кратко о событиях завоевания в начале своей "Новой истории Англии", представляющей собой, по существу, продолжение "Жития Ансельма Кентерберийского", в котором содержится рассказ о мирской жизни архиепископа.
3. Это скандинавское слово употреблено в Англосаксонской хронике. В Скандинавии им называли человека, объявленного вне закона за особенно тяжкое и бесчестное преступление.
4. Аббатство Баттл (Battle Abbey) – монастырь построенный, согласно преданию, Вильгельмом на месте битвы.
5. Осовремененный вариант др.-англ. имени Годвине.
6. В нашей традиции – Харальд Суровый. – Прим. реф.
|
|
