|
Ни одно общество не обходится без властных структур и систем перераспределения власти, без соответствующих ценностей. В случае догосударственных обществ анализ этих феноменов невозможно произвести на материале общества в целом – наблюдая последнее, мы можем пасть жертвой иллюзии, будто имеем дело с обществом равных, когда на самом деле речь идет лишь об отсутствии централизованной универсальной политической иерархии. Для адекватного анализа в таких ситуациях требуется изучать структуры масштабом поменьше – и задачей становится определить крупнейшую общественную единицу, которая в действительности осуществляет принятие решений (или же некую группу, отличающуюся единством в рамках такой единицы).
Роберт Левин, "Интернализация политических ценностей в догосударственных обществах"
В Исландии, где ввиду отсутствия внешних врагов не было нужды в системе национальной обороны, где люди жили небольшими группками, разбросанными далеко друг от друга по краям гигантской пустыни, расположенной в центре острова, исполнительной властью не обладал никто, и общество создавало хитроумнейшие системы сдержек и противовесов, призванные обеспечивать защиту как прав небольших общин, из которых и состояла страна в эпоху народовластия, так и прав священников-годи, представлявших интересы этих общин на национальной арене.
Джеймс Брайс, "Труды по истории и юриспруденции"
У средневековых исландцев имелся богатый словарь терминов, описывающих политическую и социальную стратификацию. Означенные термины и стоящие за ними понятия мы регулярно находим в сагах о правителях Норвегии и Дании, а равно в текстах по истории других северных стран, таких как "Сага об оркнейцах" (дисл. Orkneyinga saga1), где рассказывается о норвежских ярлах, правивших Оркнейскими островами. Но когда исландцы принимались за сочинение историй о своем собственном обществе – о каких бы текстах ни шла речь, сагах, законах либо рассказах иных жанров, – те же самые слова как по мановению волшебной палочки практически исчезают с пергаментных страниц. Этот удивительный на первый взгляд контраст есть следствие самого важного, ключевого обстоятельства в истории средневековой Исландии: статус общественного лидера эволюционировал таким образом, что лидер – глава округи, годи, хёвдинг – перестал черпать свою власть и ресурсы из некоей четко очерченной и пригодной для эксплуатации территории. Если в Европе, являясь повсеместно основой экономик и систем права, доминировало именно территориальное лидерство, то в ранней Исландии от этого института не осталось и следа. В средневековой Европе все строилось на отношениях "землевладелец – крестьянин", в Исландии же этих отношений, можно сказать, не существовало вовсе.
В более сложно стратифицированных европейских обществах моделями для построения общественных, правовых и политических отношений служили культовые и военные социальные иерархии. В Исландии все было по-другому. На месте баронов и графов исландцы, с их национальным фокусом на праве, создали собственную сеть механизмов поддержания общественного порядка. По мере того как они изменяли унаследованные от былых родин традиции, возникали новая система политического поведения и новый свод законов. Эта новая система была призвана компенсировать отсутствие институтов исполнительной власти, которые обеспечивали существование системы территориального предводительства в континентальной Скандинавии. В настоящей главе мы обсудим общественные отношения, на которых основывалась работа исландской системы консенсусного управления страной. Первый тип отношений – связь между годи и его тинговыми – определялся в законах. Второй тип – за неимением лучшего обозначим его термином "представительство" – в законах не определялся. Он возникал в рамках соглашений между частными лицами, при которых один человек – вовсе не обязательно годи – обещал другому поддержку и выполнял обещание, действуя за него или публично выступая от его имени в ходе судов и в других общественных ситуациях. Тем самым такой человек – представитель – делался третьей стороной в тяжбе. Польза от представительства была тем больше, что наряду с ним существовала и система различных институтов и процедур досудебного замирения сторон, таких как политические союзы и третейские суды.
Природа годорда
В основе своей законная связь между годи и его тинговым возникала как результат публичного договора, причем географических ограничений на заключение такого договора не имелось. Важным свойством этого договора, на которое до самого последнего времени в науке практически не обращали внимания, являлась его, так сказать, "бессмысленность" – из соглашения как такового не следовало никакой автоматической пользы ни для годи, ни для тингового, плюс оно никоим образом не являлось перманентным. По крайней мере в первые века эпохи народовластия любая амбициозная личность могла стать годи – не было ничего похожего на формальную процедуру вступления в некий формальный социальный статус. Приобретение годорда не предполагало ни церемоний, ни клятв, ни религиозных обрядов. Годи был обязан отвечать лишь некоему минимальному набору требований, перечисленных в законах, а также подчиняться давлению общественного мнения.
Даже если человек вступал в полное или частичное владение годордом, это не давало ему никакой формальной власти над его тинговыми. Было бы наивно предполагать, что все социальные системы функционируют ровно так, как сказано в созданных соответствующим обществом законах, но в Исландии эпохи народовластия годи, согласно положениям "Серого гуся", не мог приказать своему тинговому поступить против воли. Как раз наоборот – власть годи основывалась на добровольном согласии тинговых поступать так, как годи хочется. Но в свою очередь и тинговые формально не могли рассчитывать со стороны годи ни на что, кроме исполнения ничтожного набора официальных действий, поименованных в законах, таких как созыв местных тингов и объявление цен на ввозимые в страну товары. Выполнение этой функции создавало общественную арену для улаживания споров и помогало предотвратить разногласия и ссоры среди жителей округи. Пренебрегать своими обязанностями годи фактически не могли – так как в большинстве случаев отвечали за это перед своими тинговыми и другими годи.
Представительство
Представительские соглашения существовали параллельно родственным отношениям и отношениям "годи – тинговый", а зачастую и вместо последних. Такие соглашения могли заключаться между любыми двумя лицами и связывали их обязательствами. Соглашения были добровольными, плюс не имело значения, где живут клиент и его представитель – в одной округе, в разных округах одной четверти или даже в разных четвертях. Если связь "годи – тинговый" определялась законом, то связь "представитель – клиент" была внеюридической, неформальной и возникала как средство решения конкретной задачи, фактически представляя собой одну из форм вмешательства в тяжбу третьих лиц. В ранней Исландии этот вид общественных отношений приобрел особое значение и вышел на первый план, поскольку и годи, и бондам часто требовался куда больший объем помощи, чем могли предоставить определенные в законах институты.
Поскольку реальное управление страной осуществлялось путем отдельных действий частных лиц, представители имели массу возможностей принимать в нем участие, и отнюдь не только на тингах. Когда этими возможностями пользовался умелый годи, его влияние возрастало до таких масштабов, что он становился своего рода серым кардиналом, – впрочем, лишь на некоторое время. Да, таких людей охотно и часто выбирали в третейские судьи, но отдельного социального класса они не составляли, а были просто известными частными лицами, внушавшими доверие широкому кругу людей. Саги полны примеров весьма влиятельных представителей, де-факто осуществлявших власть в стране: это и годи, такие Йон сын Лофта, Гудмунд Могучий, Снорри Годи и Гудмунд Достойный, и обычные бонды, такие как Ньяль сын Торгейра и Хельги сын Дроплауг.
Иногда представители, даже в своей временной роли носителей власти, принимались за дело из великодушия и благородства (дисл. drengskapr), не требуя вознаграждения за то, что помогают другим решить сложную проблему. Такие жесты, как правило, мотивировались желанием увеличить собственный социальный престиж либо упрочить родственные связи, политические союзы или же связь "годи – тинговый". В других случаях представитель требовал за свои услуги платы, подчас весьма внушительной, например, передачи в свои руки земельных участков или прав наследования. Такая плата, служившая третьему лицу мотивацией для вступления в дело, обозначалась в сагах древнеисландским словом soemd, буквально означающим "достоинство", – иными словами, это компенсация, достойная высокого социального статуса вмешивающегося. Пример ситуации, когда возникает разговор о цене третейских услуг, дает "Сага о Халльфреде Неуживчивом скальде" (дисл. Halldreðar saga2). Представителем в данном случае был выбран родственник ответчика, годи, а дело заключалось в том, что Халльфред переспал с женой человека по имени Грис, а на следующий день убил его родича (точная степень родства в саге не сообщается) по имени Эйнар. Обманутый и оскорбленный муж начинает тяжбу против Халльфреда и вызывает его на местный тинг Медвежачьего озера. Брат Халльфреда Гальти спрашивает будущего ответчика (гл. 10 саги):
– Что ты собираешься предпринять в связи с этим делом?
Тот отвечает:
– Я намерен довериться Торкелю3, моему родичу [дяде].
Весной они поехали на юг, втридцатером, и гостили в Капище. Халльфред спросил Торкеля, может ли он на него положиться, Торкель сказал, что поможет его делу, если Халльфред оценит его помощь по достоинству [букв, "если ему будет предложено кой-какое достоинство"; как именно Халльфред заплатил дяде, в саге не сказано].
Поиск представителя – ключевой шаг к организации поддержки на тинге. Первым делом люди, как правило, обращались к родичам – так поступает Халльфред, – поскольку узы родства и свойства сами по себе образовывали базовую сеть, через которую можно было искать потенциальных сторонников и заступников. Но один лишь факт родства или свойства давал только возможность попросить о помощи – никакой гарантии, что именно этот человек и окажет помощь, не имелось. В ситуации распри родственные связи зачастую оказывались не слишком надежными, но в остальном на протяжении всей эпохи народовластия именно они определяли, кто что наследует и кому надлежит осуществлять месть. При этом связи как по отцовской, так и по материнской линии были одинаково важны. Как и связь "годи – тинговый", родственные и свойственные связи зачастую упрочивались внеправовыми договорами – после того как сторона в тяжбе добивалась признания своего права по закону, ей всегда требовалась помощь в реализации этого права. В Исландии эпохи народовластия не было ни полиции, ни института судебных приставов – к кому же тогда обращаться за помощью в исполнении судебного решения, как не к представителям? Представители и исполняли эту роль, помогая сторонам защищаться и нападать. Такого рода соглашения, особенно когда одной из сторон являлся "большой человек", местный годи или годи из другой четверти4 или округи, обеспечивали вступившему в соглашение лицу поддержку в случае чего и давали ему чувство уверенности в личной безопасности. Какую сагу ни возьми, значительную часть повествования занимает описание того, как те или иные люди ищут себе представителей по своим делам. Мы постоянно видим, как частные лица пытаются защищать свои права с помощью представителей, а не полагаются лишь на помощь родственников или на связи "годи – тинговый".
Важно отметить, что соглашения с представителями – третьими лицами в обычном случае не отменяли и не подменяли, а именно дополняли связи между родичами и между тинговыми и годи. Представительские соглашения – неформальные, добровольные и зачастую тайные – вкупе с разными ролями, которые могли играть представители, позволяли любому частному лицу пользоваться системой права и манипулировать политическими силами на разных стадиях развития распри. Распри в Исландии лишь в редких случаях улаживались с первой попытки – обычно, чтобы успешно замирить тяжущиеся стороны, таких попыток требовалось много. Подобные мировые соглашения – будь то финальные, завершающие распрю, или же временные – как правило, заключались с помощью представителей в рамках процедуры третейского суда5.
Третейские суды и распря как элемент системы права
В древнеисландских сагах и законах эпохи народовластия мы находим целый ряд слов, обозначающих разного рода третейских судей, посредников и арбитров. Сам по себе институт досудебного замирения, он же третейский суд, обозначался словом jafnaðardómr, то есть буквально "суд равных". На таком суде "судей" могло быть сколько угодно – по договору между сторонами. Чаще используется термин gǫrð (также gerð), буквально "делание", имеющий прямое значение "досудебное замирение". Если замирение сторон происходило, то такая ситуация обозначалась sætt или sátt, буквально "довольство" (используются обе формы, во мн. ч. используется форма sættir), в связи с чем третейские судьи и люди, пытающиеся замирить тяжущиеся стороны, называются sáttarmenn или gǫrðarmenn. Третейскими судьями выбирали, как правило, влиятельных представителей, способных привлечь на свою сторону большое число людей – через родственные или политические связи – и тем самым с большой вероятностью достичь компромисса. Так происходит, например, в "Саге о Халльфреде" – Торкель, взяв на себя дело Халльфреда, пытается первым делом решить тяжбу миром до суда:
Вот собираются люди на тинг, и на тинге Халльфред с Гальти идут в землянку к Торкелю и спрашивают, как им быть. Торкель говорит:
– Я предложу вам с Грисом решить дело миром [gǫrð], если обе стороны этого захотят, а там подумаем, какие будут условия [sættir].
Если обе стороны полагали, что мирное соглашение достижимо, они изо всех сил принимались помогать третейскому судье. Один из самых знаменитых случаев – эпизод в "Саге о людях с Песчаного берега" (гл. 9 и 10), когда Торд Ревун замиряет две местные группы, людей с Торова мыса (Þórsnesingar) и потомков Кьяллака (Kjalleklingar). Годи и бонды помогали арбитру достичь такого компромисса, при котором, с одной стороны, учитывался бы сложившийся в ходе распри статус-кво, а с другой – не претерпело бы слишком разительных изменений распределение власти в округе. Здесь тоже целью был консенсус, поскольку компромиссное решение затрагивало интересы большого числа людей. Решения третейских судей имели вес, поскольку базировались на всеобщем стандарте компенсации за убийства – вире – и за другие причиненные сторонам неприятности, как то: увечья, оскорбления, потеря имущества и т. п. Как и институт представительства, задачей которого было упрочить общественное благо и добиться всеобщего согласия, институт третейских судей обеспечивал достижение ряда важных для общества целей.
Институты представительства и третейских судей охлаждали боевой задор тяжущихся сторон – поскольку сам ход распри изымался из рук непосредственных ее участников, движимых эмоциями и корыстными интересами, и передавался в ведение третьих лиц, которые и принимали решение. Так происходит, например, в "Саге о Халльфреде". На тинге на брата Халльфреда нападает брат человека, чью жену Халльфред соблазнил, и убивает его. Узнав, что убийце позволили уйти, Халльфред начинает сомневаться в добрых намерениях Торкеля и вызывает рогоносца Гриса на поединок (дисл. hólmganga). Но здравый смысл торжествует, и в конечном итоге Халльфред отменяет свой вызов, а Грис соглашается на то, чтобы Торкель продолжил попытки их примирить. Торкель предлагает такое решение: убийство Эйнара, родича Гриса, и Гальти, брата Халльфреда, приравниваются друг к другу, но поскольку, строго говоря, они не равны – Халльфред потерял брата, а Грис куда менее близкого родственника, – разницу компенсирует любовное приключение Халльфреда с Кольфинной, женой Гриса. Так гибель Гальти засчитывается за соблазнение жены и за смерть Эйнара. Но Халльфред еще сочинил о рогоносце оскорбительные стишки и за них должен выплатить Грису штраф. Халльфред не очень-то хочет платить, и тогда Торкель бранит его за несговорчивость; выслушав отповедь третейского судьи, Халльфред дарит оскорбленному мужу дорогое обручье.
Институты представительства и третейских судей оказались, как мы можем судить по сагам, настолько эффективны, что прибегать к ним в ходе распри стало стандартной практикой, – с их помощью предотвращалось физическое насилие, а конфликты направлялись в русло закона и права и разрешались замирением сторон до суда или в суде. Это положение вещей, определявшее вид политической системы и характер связей между предводителями и простыми людьми, имело место благодаря особому статусу свободных землевладельцев в Исландии. Как часть общества, подверженная наибольшему риску в случае кровопролития, бонды могли требовать от своих главарей-годи вести себя сдержанно, даже в ходе распри. Тинговые не приносили своим годи клятв вечной верности – они были простыми землевладельцами, чьим интересам куда больше соответствовал мир, нежели война. Представительство и институты, с ним связанные, гарантировали, что в большинстве случаев тяжелые споры будут решены путем компромисса, а не победой на поле боя.
Войн на острове не было, но это вовсе не значит, что ими не угрожали, – просто исландцы превратили войну в этакий боевой ритуал. Нередко стороны в распре, готовой к разрешению мирным путем, собирали под свои "знамена" большие группы вооруженных бондов. Иногда такие группы демонстрировали друг другу свою решимость на тингах и других собраниях по многу дней подряд, например в ситуации, когда выигравшая дело сторона приступала к исполнению наказания на хуторе у ответчика (созывая так называемый "суд об изъятии имущества", дисл. féránsdómr). Стороны частенько переходили и к активным действиям, и какое-то количество людей гибло, но сколько-нибудь длительные вооруженные конфликты были исключены. В целом стороны всегда вели себя весьма сдержанно, и не случайно. Если лидер намеревался сохранить свой статус и сторонников, у него, по сути дела, не было иного выхода – рассчитывать на долгосрочную военную поддержку бондов не приходилось, особенно в случае опасных предприятий. Бонды не были обучены подчиняться и исполнять приказы, понятия не имели, что такое воинская дисциплина, и не привыкли надолго покидать свои владения. Предводителям же были не по карману расходы, связанные с содержанием армии: кормить своих сторонников, платить им, предоставлять кров и оружие они могли лишь в течение короткого времени.
Когда большое количество людей бралось за оружие, это знаменовало вовсе не начало военных действий, а то, что большая часть округи или четверти сделала свой выбор в пользу той или иной стороны и что люди готовы приступить к поиску приемлемого для всех решения. Когда и годи, и бонды публично объявляли о своих предпочтениях, формировалась база для достижения компромисса. В такой ситуации в соответствии с ожиданиями общества на сцене непременно появлялись третьи лица, так называемые "люди доброй воли" (góðviljamenn) или же "доброжелатели" (góðgjarnir menn), и разделяли тяжущиеся стороны, демонстрируя публике свою добронамеренность (дисл. góðgirnð и góðgirni). Так, например, происходит в "Саге о Торгильсе и Хавлиди" (Þorgils saga ok Hafliða), когда Хавлиди сын Мара, выиграв в суде дело против Торгильса сына Одди в 1120 году и объявив последнего вне закона, приступает r сбору людей для организации "суда по изъятию имущества" (гл. 18 саги):
А как подошло время для суда по изъятию имущества [féránsdómr], созывает Торгильс [сын Одди] к себе людей, и собирается у него почти что четыре сотни человек.
Хавлиди привел с собой с севера свою сотню человек, и все – известные люди, да к тому же отборные, особенно в том, что касается снаряжения и оружия.
А в третьем месте собрались вместе добронамеренные [góðgjarnir] жители округи, с тем чтобы вмешаться. Предводителями у них были Торд сын Гильса и Хунбоги сын Торгильса с Перевала, а с ними и другие доброжелатели, Гудмунд сын Бранда и Эрнольв сын Торгильса с Жениного Откоса, и всего было две сотни человек, и стали ходить между Торгильсом и Хавлиди6.
Доброжелателями могли быть просто обеспокоенные соседи, но чаще, как и в только что приведенном случае, в этой роли выступали годи и амбициозные бонды, которые в случае успешного предотвращения кровопролития упрочивали свои репутации представителей. Торд сын Гильса, упомянутый выше, как раз был таким амбициозным доброжелателем – простой бонд, он в итоге сумел стать влиятельным годи и заложить основы долгосрочного семейного успеха – его сын был знаменитый и могущественный Стурла из Лощины, отец Снорри, автора "Младшей Эдды" и "Круга земного", по имени его потомков названа эпоха Стурлунгов. Разделив противоборствующие стороны, доброжелатели затем, как правило, обращались в третейских судей и пытались замирить тяжущихся, тем самым убеждая общество в своем умении разрешать сложные споры. В течение трех веков, от заселения до самых последних десятилетий эпохи народовластия, в Исландии не было ни войн, ни крупных сражений – иногда люди гибли, но число их не идет ни в какое сравнение с числом павших в бесчисленных вооруженных столкновениях, произошедших за тот же период в континентальной Европе. Исландцы хорошо умели избегать кровопролития и очень ценили политическую гибкость и юридическую хватку – в соответствии с национальным фокусом на праве, который нашел столь яркое отражение в древнеисландской литературе.
Гибкость отношений "годи – тинговый"
С девятого века по двенадцатый основной объем деятельности исландского эрзаца исполнительной власти составляло обеспечение интересов простых землевладельцев. Все правовые и административные решения принимались на фоне общего согласия относительно неприкосновенности прав свободных людей. Основное назначение закона было не столько защищать классовые привилегии, сколько обеспечивать возможность каждому частному лицу пользоваться теми или иными правами. У годи – в силу того, что они являлись такими же представителями, как и другие лица – не было никакой возможности гарантировать победу своим союзникам; с другой стороны, по закону годи и не обязан был это делать. В такой ситуации любой годи мог быть вызван в суд в качестве ответчика любым свободным исландцем – этот фактор, надо полагать, обуздывал лидеров и не позволял им действовать без оглядки на общественное мнение.
Годи – это фактически была профессия, а не социальный статус. Чтобы достичь успеха, годи должен был обладать чертами характера, какие свойственны современным бизнесменам и предпринимателям. В островном обществе Исландии, где возможностей улучшить свое экономическое положение было не так уж много, годи приходилось постоянно искать удобного случая вмешаться в тяжбы третьих лиц – особенно в ситуации, когда за это можно было ожидать хорошей компенсации. Годи и другие влиятельные землевладельцы лучше других умели вести тяжбы, будь то тяжбы, улаживаемые замирением сторон до суда, тяжбы, разбираемые в судах, или уже не тяжбы, а именно распри, когда предпринимались боевые действия. Годи был всегда готов помочь ближнему, с тем чтобы упрочить свой социальный статус, родственные или политические связи или же получить вознаграждение. Буква системы исландского права даровала равные права всем и каждому, но социальная действительность была устроена так, что лишь консенсус среди общественных лидеров мог обеспечить реальную работу этой системы. Благодаря институту представительства и необходимости достигать консенсуса в стране поддерживался приемлемый уровень общественного порядка, когда физическое насилие хотя и не исключалось вовсе, но находилось в "разумных" с точки зрения социума рамках; безрассудные поступки и то, что мы бы назвали "властным произволом", имели место, но на фоне общего мира смотрелись как явления маргинальные7.
С самого заселения основной угрозой целостности исландского общества являлась возможная региональная фрагментация. Сама география острова, с его непригодной для жизни центральной частью – пустыней, с его изолированными фьордами и уединенными долинами, крайне затрудняла коммуникацию и, казалось бы, не могла не способствовать росту регионального национализма. Учреждение альтинга и связанной с ним системы управления ликвидировало эту угрозу. Когда распри выходили из-под контроля и региональные антагонизмы начинали расшатывать общественное единство, немедленно включались механизмы безопасности, охватывавшие все полноправное население острова. Прежде всего предпринимались попытки разделить и замирить стороны, в игру вступали представители. В особо опасных случаях, как, например, распря между Тордом Ревуном и Оддом с Междуречья в середине 60-х годов X века, приходилось вносить изменения в конституцию страны: тогда были введены суды четвертей, которые резко снизили вероятность возникновения и эскалации широкомасштабных региональных конфликтов8.
Многие десятилетия ученым не удается точно описать, в чем заключалась власть годи и как их действия влияли на общественный порядок. Этот удивительный факт объясняется необычной для историков и социологов природой годорда. Страна законодательно делилась на регионы по географическому принципу, он же нашел воплощение в основных институтах альтинга – меж тем годорд, напротив, географической привязки не имел. Ученые, пытаясь читать социальную книгу Исландии в терминах, знакомых им по культуре Европы того же периода, упускали из виду эту ключевую особенность, не уделяя пристального внимания и институту представительства. Они, как правило, полагали, что годи в Исландии – это то же, что крупный феодал на континенте, а следовательно, видели в годорде аналог мелких королевств и княжеств, каких было множество в Норвегии и Ирландии эпохи викингов и более ранних эпох. В рамках такого подхода и сама Исландия описывалась как конгломерат микрогосударств9.
Представление о годи как о местных царьках адекватно, если рассматривать внешние аспекты их поведения при политической конфронтации с другими годи, но оно решительно игнорирует самую суть отношений между годи и землевладельцами. Если мелкие царьки в Норвегии и Ирландии постоянно вели войны, защищая или расширяя границы своих территориальных владений, то годи не могли о таком даже подумать – ведь у годорда не было территориальных границ. Годорд как единица власти не базировался на определенном пригодном для эксплуатации участке земли. В отличие от норвежских князьков, которые контролировали небольшие области и жили там, окруженные сторонниками, чья верность гарантировалась уже тем, что они живут в этой же области, исландские годи жили в окружении свободных землевладельцев, которые запросто могли быть тинговыми других годи, часто – их прямых соперников. Тинговые одного годи в одной и той же округе могли быть связаны договорами представительства с другими годи, а равно являться клиентами простых, но известных землевладельцев, а те, в свою очередь, – клиентами третьих годи. Подлинно адекватное понимание социального мира Исландии эпохи народовластия возможно лишь тогда, когда мы хорошенько запомнили, что и у годи, и у землевладельцев имелся в распоряжении широкий набор политических альтернатив, совершенно нехарактерный для стандартного средневекового европейского государства: их взаимосвязи куда больше напоминают современные отношения избирателей и депутатов (хотя их, разумеется, ни в коем случае нельзя отождествлять). В некотором смысле предельный случай такой свободы мы уже наблюдали в главе 6, когда рассматривали "Сагу о людях с Песчаного берега": там Торольв Хромой по собственной воле и без какого-либо давления заключает союз со Снорри Годи, и Снорри ведет от его имени тяжбу против годи Арнкеля, своего злейшего врага и… сына Торольва.
Хорошую иллюстрацию реального устройства отношений "годи – тинговый" мы находим в "Саге о Гудмунде Достойном" (дисл. Guðmundar saga dýra), входящей в "Сагу о Стурлунгах" и созданной вскоре после смерти ее героя в 1212 году. Сага содержит подробное и в целом весьма надежное описание социальных связей в регионе вокруг Островного фьорда в северной четверти Исландии, действовавших в конце XII века. Эти связи образуют сеть, показанную на двух приведенных ниже картах; видно, что связи пересекаются, и что годи часто приходилось полагаться на поддержку землевладельцев, живших далеко от них. По меньшей мере пятеро годи борются в саге за поддержку местных жителей, соперничая друг с другом за землю и власть. Ни один из этих предводителей (их хутора отмечены квадратами) не контролировал никакой определенной территории; в полном соответствии с вековыми исландскими традициями каждый жил в своей округе, где его соседями были другие свободные землевладельцы, находившиеся в союзе с его прямыми конкурентами. Отметим, что на картах 13 и 14 показана только сеть связей "годи – тинговый"; договоры "клиент – представитель" зачастую заключались втайне и на картах не отражены.
Институт побочных жен и социальные эффекты, с ним связанные
По меньшей мере в течение первых веков эпохи народовластия годи был одновременно и обычным землевладельцем, бондом. Точнее, годи был бондом, который владел годордом или его частью. Саги обозначают таких людей словами goði (годи), bóndi (бонд), goðorðsmaðr (букв, "человек с годордом") или hǫfðingi (главарь, хёвдинг, мн. ч. hǫfðingjar, образовано от дисл. hǫfuð "голова", ср. англ. head, нем. Haupt). Практически на всем протяжении эпохи народовластия годи жили просто как богатые землевладельцы среди других, чуть менее богатых землевладельцев и не представляли собой никакого особого сословия или социального класса, определенного законодательно. Отсутствие барьеров между годи и бондами подтверждается тем, что браки между теми и другими были делом совершенно обычным. Связи между бондами и годи упрочивались дополнительно с помощью так называемого института побочных жен, когда годи брали к себе на содержание наложниц из других родов. Дети, рожденные от таких побочных союзов, считались незаконнорожденными, однако, несмотря на это, получали, как правило, весьма внушительное наследство. В такой ситуации у годи не было стимулов поддерживать "чистоту рода", как это было принято у аристократов в континентальной Европе10.
Жены в исландском обществе обычно принадлежали к тому же экономическому и социальному слою, что и их мужья, но зачастую не являлись единственными женщинами в жизни последних. В то же время и мужья, если судить по многочисленным примерам из саг, не являлись единственными мужчинами у своих жен. А поскольку люди жили на хуторах, удаленных друг от друга, внебрачные связи практически невозможно было хранить в тайне11. В эпоху заселения многие женатые мужчины, как бонды, так и годи, имели наложниц-рабынь12, которые назывались по-древнеисландски frillur (ед. ч. frilla, точнее friðla, букв. означает "возлюбленная" и связано с дисл. friðr "мир" и рус. "приязнь"). В течение XI века рабство в Исландии отмерло, но институт наложниц – побочных жен остался. Такие женщины иногда происходили из семей, равных по статусу роду мужа, но все же чаще из родов статусом пониже.
Когда женщина делалась побочной женой влиятельного человека, ее авторитет в глазах родни вырастал, а годи зачастую смотрели на родичей своих побочных жен как на надежных союзников, ничуть не хуже законных деверей и шурьев. В ряде ситуаций побочные жены имели большую свободу действовать в своих интересах, нежели если бы они состояли в законном, но не слишком удачном браке. Известна исландская пословица: "Лучше с добрым человеком жить наложницей, чем с мерзавцем законной заложницей"13; впрочем, точный возраст этой пословицы установить трудно.
В "Сером гусе" о побочных женах не сказано практически ничего, но саги, особенно саги о событиях XII-XIII веков, содержат столь значительный объем информации о них, что один ученый написал буквально следующее: "Ни один читатель "Саги о Стурлунгах" и саг о епископах не может не прийти к очевидному выводу: иметь наложницу или нескольких было в Исландии эпохи народовластия едва ли не обязательно; во всяком случае, речь идет о неотъемлемом элементе исландской культуры"14. Согласно этим источникам, в XIII веке, а вероятно, и раньше, "побочный брак" заключался как формальное соглашение. Ситуации, когда влиятельные годи заводили побочных жен, описываются в сагах как шаги по расширению сети родственных связей – обычный брак имел в этом смысле ограничения. Побочные браки упрочивали позиции годи как возможного представителя или союзника других влиятельных родов. Семьи же, поставлявшие побочных жен, тоже получали прибыль в виде упрочения уже их собственных связей с властной элитой. Особенно важны побочные браки стали в XIII веке, когда эффективность судов и тингов в плане обеспечения обычным землевладельцам защиты и безопасности значительно снизилась.
Социальная иерархия
Норвежское право, в отличие от исландского, различало для свободных людей несколько социальных статусов, своего рода сословий, в частности, свободные работники отличались от свободных землевладельцев, а те – от аристократов и государственных чиновников высоких и низких рангов. Свободный человек попадал в один из следующих классов:
– просто свободный человек (дисл. rekspegn), как правило, не землевладелец, впрочем, это зависело от региона;
– "свободный невотчинник" (дисл. árborinn maðr) – владелец независимого хутора, однако такого, который не был унаследован от предков;
– так называемый хёльд или вотчинник (дисл. hǫдðк или ódalsbóndi) – тоже владелец хутора, но унаследованного от предков и, стало быть, неприкосновенного; земля в распоряжении такого человека именовалась вотчиной или одалем (дисл. óðal – слово, связанное с лат. allodium, означающим семейную неотчуждаемую собственность на землю);
– королевский дружинник (дисл. hirðmaðr), наемный служащий;
– лендрманн (дисл. lendr madr, букв, "оземеленный человек"), как правило, аристократ-землевладелец и вассал конунга (местная власть лендрманнов была традиционной – некогда это были так называемые херсиры, дисл. hersir, местные военачальники; превращение херсиров в лендрманнов завершилось в течение XI века);
– конюший (дисл. stallari);
– наконец, человек мог быть ярлом (дисл. jarl, аналог графа в континентальной феодальной иерархии).
За нанесение телесных повреждений или убийство человека из каждой из этих категорий полагалось платить штрафы – виру – разного размера15, в то время как в "Сером гусе" вира в шесть марок (48 законных унций) полагалась за телесные повреждения любому свободному человеку, будь то годи или бонд16. В сагах, однако, мы видим, что реальный размер виры все-таки зависел от того, насколько уважаемым в обществе человеком был пострадавший17.
Отсутствие границ между социальным статусом годи и бондов подтверждается и словами договора, заключенного между исландцами и норвежским королем, конунгом Олавом сыном Харальда (правил в 1015-1030 гг.). Договор, изначально устный, был впервые скреплен клятвой во времена правления Олава. Затем, ближе к концу века, он был перенесен и на пергамент, когда официальные представители Исландии прибыли в Норвегию, дабы в третий раз принести соответствующие клятвы18. Копия этого, уже письменного, соглашения сохранилась в составе "Серого гуся"19 и является древнейшим документом об Исландии, написанным на древнеисландском языке. Этот договор оставался в силе до самого конца эпохи народовластия (т. е. до 1262-1264 гг.), и в нем не делается различий между годи и бондами, а сказано лишь: "Находясь в Норвегии, исландцы пользуются теми же правами [réttr], что и хёльды [hǫlðr]". Право в данном случае надо понимать как возможность требовать возмещение за телесные повреждения или оскорбления. Как уже было сказано выше, хёльд в Норвегии – это свободный человек, владеющий наследственным хутором, одалем20.
Из этой формулировки, надо полагать, следует, что статус хёльда удовлетворял всех исландцев без различия, как бондов, так и годи. Более старая версия договора, согласно норвежским законам Гулатинга, устанавливала срок пребывания в Норвегии, после которого статус исландца мог быть пересмотрен: "Исландцы, которые приехали в страну по торговым делам, будут иметь статус хёльда. Если же исландец остается здесь в течение трех зим, то после этого он будет иметь такие права, о каких согласятся свидетельствовать люди"21. Договор с конунгом Олавом также определял права норвежцев на территории Исландии и исландцы не стали различать норвежцев согласно норвежской системе социальных рангов, а предоставили любому норвежцу те же права, что и любому свободному исландцу (дисл. [rétt] slikan sem landz menn)22.
Ввиду отсутствия сословной разницы между бондами и годи исландская традиция требовала, чтобы годи вели дела со своими тинговыми напрямую. В "Сером гусе" записано право свободного человека выбирать себе годи по собственной воле23 – право, возможное лишь в ситуации, когда власть не связана с той или иной территорией:
Человек должен объявить, что делается тинговым любого годи, какого он хочет. И они оба должны назвать свидетелей, и человек, и этот годи. Свидетели должны засвидетельствовать, что человек заявил, что он, и его семья, и его хутор, и его имущество, делаются тинговыми этого годи. А также, что годи в ответ заявил, что принимает этого человека к себе тинговым24.
Выбрав того или иного годи25, землевладелец вовсе не был обязан оставаться ему верным по гроб жизни, а имел право расторгнуть соглашение и выбрать себе другого годи:
Если человек хочет перестать быть тинговым [своего годи], ему следует заявить об этом на весеннем тинге, если он переходит к другому годи, которому полагается бывать на том же весеннем тинге, что и первому [то есть годи из той же округи]. Разрешается это и в том случае, если он переходит к годи, который созывает тинг в другом месте той же округи. Если же человек хочет перейти к годи из другой округи, то ему полагается объявить о том, что он не хочет быть тинговым ни одного из трех годи своей округи на альтинге, у Скалы Закона, в такое время, когда суды слушают дела, и так, чтобы тот годи, чей он тинговый, слышал. Если же годи не слышал, полагается сообщить ему об этом лично и заявить об этом при свидетелях. И в тот же день человек должен объявить, что делается тинговым другого годи26.
Аналогичным образом и годи мог разорвать отношения со своим тинговым:
Если годи хочет, чтобы тот или иной человек не был больше его тинговым, то годи должен сказать ему об этом за четырнадцать ночей до весеннего тинга или за больший срок. А затем годи должен повторить это же прямо на весеннем тинге27.
На деле правовая возможность менять годи – ключевой момент в отношениях "годи – тинговый" – использовалась бондами с оглядкой на семейные традиции (чьими тинговыми были предки и союзники), а также с оглядкой на прочие практические соображения, как то: географическая близость хутора выбранного годи. Вполне вероятно, что бонды не меняли годи так уж часто, однако возможность такая всегда имелась. Мы находим подходящий пример в "Саге о Лощинном Стурле": в начале 70-х годов XII века бонд по имени Альв сын Эрнольва сменил годи, перейдя от Эйнара сына Торгильса к одноименному герою саги. Между этими двумя годи шли распри на протяжении всей второй половины XII века. Бонды, особенно влиятельные и богатые, могли менять годи в случае, если условия союза переставали их удовлетворять, – в самых крайних случаях бондам приходилось переезжать в другую округу или четверть28. Если верить букве закона, то все свободные землевладельцы были обязаны находиться в союзе с тем или иным годи, однако более вероятно, что на фоне отсутствия полиции или аналогичных органов принуждения многие люди не заключали таких союзов ни с кем.
Хреппы – общины
Независимость землевладельцев поддерживалась также институтом общины, так называемым хреппом (дисл. hreppr, мн. ч. hreppar). Каждая община состояла как минимум из двадцати землевладельцев, обязанных платить тинговый налог (дисл. þingfararkaupsbǽndar). Такие землевладельцы были относительно близкими соседями – община имела четкие границы. Община была независима как от годи, так и, позднее, от приходских священников, не совпадая с границами прихода29. Также известно, что общины были самоуправляемыми, впрочем, как именно осуществлялось самоуправление, источники не сообщают. Во главе каждой общины стоял комитет из пяти человек. Ни в каких других странах аналогичные хреппам институты неизвестны, скорее всего, это уникальная исландская особенность. На какой стадии развития исландского общества и при каких обстоятельствах были созданы общины, неясно, однако похоже, что уже к началу X века весь остров был поделен на общины, – впрочем, первые упоминания слова hreppr появляются лишь много позднее. Общины обеспечивали землевладельцам локальную безопасность и – в известной мере – свободу выбора политических союзов. В 1703 году таких общин в Исландии было 16230. Учитывая территориальную природу общины и глубокий консерватизм, свойственный исландской хуторской жизни, разумно предполагать, что число общин в эпоху народовластия было примерно таким же. Хотя, повторим, никаких документальных свидетельств на этот счет у нас нет.
Собрания общины представляли собой локальную арену для разрешения мелких споров. Члены общины также координировали самые разные мероприятия, как то: управление летними выпасными лугами, наем сезонных рабочих и т. п. – и, что особенно важно, общими усилиями страховали друг друга на случай пожаров и потери скота. Вероятно, община же занималась сбором десятины и распределением по региону той ее части, что возвращалась церковью, организовывала кров и пропитание для местных сирот, а также помогала тем нищим, которые считались жителями округи. Люди, которые не могли сами себя обеспечить, распределялись общиной по хуторам ее членов, и те давали им работу, кров и пропитание. Новые люди не могли переехать в ту или иную округу без предварительной рекомендации и процедуры формального вступления в общину – эти ограничения, судя по всему, имели целью предотвратить бесконтрольный рост расходов на содержание нищих. Общины, как мы уже сказали выше, продолжали функционировать многие века после окончания эпохи народовластия, обеспечивая преемственность хуторской жизни и нерушимость социального порядка.
Насколько можно судить, общины появились примерно в одно время с местными тингами, в начале X века. Два этих института формировали сети социальной организации31, в значительной мере пересекающиеся. Впрочем, весенний тинг (várþing), в отличие от хреппа, не был территориальным. Любой землевладелец мог перейти от одного годи к другому – и тем самым сменить весенний тинг, на котором ему полагается присутствовать; напротив, в ряды общины землевладелец вступал единожды и менять ее не мог. Община, таким образом, была в основе своей институтом неполитическим, призванным гарантировать прежде всего выживание и экономическую стабильность. Ее существование, однако, освобождало землевладельцев от необходимости опираться в этом плане на социальную элиту, которая выполняла аналогичные исландской общине функции в других государствах. Возможности и задачи общины были весьма ограниченны, но само ее наличие и эффективность заведомо лишали конкурентоспособности потенциальные аналогичные структуры, которые могла бы создать исполнительная власть и которые бы действовали уже от лица государства. Тем самым община являлась, кроме прочего, предохранительным механизмом, институтом социальной аутоконсервации.
Для сравнения: ситуация на Оркнейских островах
Отсутствие у годи рычагов давления на своих сторонников и конкуренция с другими годи за бондов делали затруднительным, если не вовсе невозможным ввод сколько-нибудь серьезных налогов. Но это в Исландии – а в других скандинавских странах лидеры не были столь стеснены. Например, на Оркнейских островах местные ярлы облагали население тяжелыми податями и ввели для землевладельцев фактически воинскую повинность. Как и Исландия, Оркнейские острова были заселены норвежцами в течение эпохи викингов, но разительно отличались близостью к Норвегии и Британским островам – то есть угроза внешней агрессии была там куда более реальной.
"Сага об оркнейцах", составленная в XIII веке в Исландии, представляет острова с самого заселения как страну ярлов, централизованной власти и жесткой военной организации. Так, мы находим в саге рассказ об Эйнаре сыне Сигурда, которому в 1014 году удалось взять под контроль две трети островов после гибели отца под Дублином – тот сражался на стороне своих союзников-викингов в битве при Клонтарфе32:
Тогда Эйнар подчинил себе две трети островов, стал человеком могущественным и при нем было много людей, летом он все чаще воевал и требовал со всей страны корабли и воинов к себе в войско, а из походов возвращался когда с обильной добычей, а когда со скудной. Бондам вскоре стали поперек горла эти поборы да служба, но ярл со всей суровостью изымал все и никому не спускал противных слов. Права других ярл почитал за ничто, и по этой части с ним мало кто мог сравниться. И так в его стране начался тяжелый голод, а все от поборов да податей, какими он обложил бондов33.
Не похоже, чтобы оркнейские ярлы тратили много времени на представительство интересов землевладельцев в судах, как это было в Исландии, где годи искали всякой удобной возможности "быть полезными" бондам. Поскольку годи не могли требовать подчинения, они были принуждены конкурировать друг с другом за поддержку и за клиентов. Власть годи держалась на родовых связях и союзах с влиятельными членами общества и просто с любыми землевладельцами, обязанными платить тинговый налог. С другой стороны, имущество всех бондов, вместе взятое, заведомо и многократно превосходило имущество самого богатого годи. Без этих земель и имущества, им не принадлежащих, годи вообще не могли отправлять властные полномочия, и на всем протяжении эпохи народовластия перед ними стоял трудный вопрос: как получить доступ к этим ресурсам, не настраивая против себя их независимых хозяев. Решать этот вопрос нацеленному на власть годи было не так-то просто, ибо система сдержек и противовесов, которую мы в общих чертах описали в предыдущих главах и подробно разберем на примерах в последующих, довольно эффективно защищала свободных землевладельцев от чрезмерно агрессивных действий элиты.
Вольноотпущенники
Исландская правовая система, уважая права свободных людей, распространяла их и на вольноотпущенников (рабов, которым была дарована свобода) и их наследников. Рабов – в основном, судя по всему, кельтского происхождения – привезли с собой на остров первопоселенцы, но они очень быстро интегрировались в местное общество34. Ни число, ни даже процентная доля рабов в Исландии эпохи заселения неизвестны, и, вероятно, рабство было, так сказать, внутрихуторским феноменом – к примеру, женщины-рабыни служили в основном кормилицами, воспитательницами и наложницами. Большинство рабов получили свободу в ходе X века, хотя отдельные упоминания о рабах встречаются и в текстах, описывающих события начала XII века35. Некоторые вольноотпущенники обзаводились землей, большинство же, вероятно, становились лишь арендаторами. Последних теоретически было два типа: арендаторы-работники (дисл. búðsetumenn), которые обязаны были, кроме аренды, работать у арендодателя на хуторе, и полные арендаторы (дисл. leiglendingar), обязанные лишь арендной платой, – но различить эти два класса на практике не представляется возможным, так как в Исландии арендатор пользовался тем же объемом прав, что и свободный, например, имел право осуществлять кровную месть и принимать виру36. Согласно "Серому гусю", лишь наемные работники и нищие рыбаки не имели права выбирать себе годи:
Человек, который начинает хозяйствовать на хуторе весной, должен выбрать себе годи, какого захочет. Хутор – это такое жилье, где имеется молочный скот. А если у человека нет молочного скота, то он все равно должен выбрать себе годи, если владеет своей землей. А если у человека нет ни земли, ни молочного скота, то тогда его годи – тот, кого выбрал себе хозяин хутора, на котором человек живет. Если же человек занят ловлей рыбы, то его годи – тот, кого выбрал себе хозяин земли, на которой человек живет. Человек должен объявить, какого годи он выбрал себе по своему желанию, на альтинге либо на весеннем тинге [várthing], как ему хочется37.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. На русский не переводилась. (Прим. перев.). Есть перевод на русский язык с английского перевода (Прим. Ульвдалир).
2. На русский не переводилась. Прозвище персонажа – Vandræðaskáld – иногда передавалось как "Трудный скальд". Можно подумать, что речь идет о необыкновенной сложности его скальдических стихов, но на самом деле дисл. vandræði имеет значение не "трудность, сложность", а "переплет, неприятная ситуация". Халльфред, таким образом, известен как тем, что он скальд, так и тем, что постоянно, в силу особенностей характера, вляпывается в различные неприятные истории. (Прим. перев.)
3. Торкель Сучила (Разгребала) сын Торгрима (Þorkell krafla Þorgrímsson), годи из долины Медвежачьего озера и владелец хутора Капище, был женат на Вигдис, тетке Халльфреда по матери. Сучилой (Разгребалой) был назван за то, что, будучи младенцем вынесен из дому и закопан в сугроб умирать, сучил ножками и разгреб сугроб, и так его нашел сердобольный домочадец его отца. (Прим. перев.)
4. Так, в "Саге о Хравнкеле годи Фрейра" Сам, ведущий тяжбу против Хравнкеля (оба – из восточной четверти), заручается поддержкой прежде ему совершенно незнакомых влиятельных лиц из западной четверти и выигрывает дело. (Прим. перев.)
5. О третейских судьях см. [Heusler 1911: особенно сс. 40-41, 73-95], также [Heusler 1912: 43-58; Lúðvík Ingvarsson 1970: 319-380; Miller 1984; Byock 1982:102-106, 260-265].
6. Это типичный пример "наполовину" успешной попытки примирения – доброжелателям удалось разделить армии Торгильса и Хавлиди и не дать им сразиться, но замирить стороны окончательно в тот раз не получилось. (Прим. перев.)
7. Это – одно из ключевых обстоятельств, которые нужно иметь в виду при чтении саг. При поверхностном взгляде может сложиться впечатление, будто вся исландская история эпохи народовластия – сплошная поножовщина, ведь ни о чем другом, кроме как о распрях, как правило кровавых, в сагах и не рассказывается (см. цитату из Йона Олавссона из Мелководного залива в следующей главе). Но это впечатление, как не устают подчеркивать такие исследователи, как М. И. Стеблин-Каменский и автор настоящей книги, в корне ошибочно: саги сообщают лишь об общественно важных событиях, главные из которых – именно нарушения общественного мира и согласия (сходным образом современные СМИ интересуются прежде всего плохими новостями) и которые привлекают особое внимание как раз в силу своей необычности и маргинальности. Повторим еще раз вслед за Джесси Байоком и М. И. Стеблин-Каменским ("Мир саги", гл. "Что – добро, и что – зло?"): если подсчитать количество убийств, о которых сообщают саги за всю эпоху народовластия, оно окажется совершенно ничтожным в сравнении с человеческими жертвами любого отдельно взятого вооруженного конфликта в континентальной Европе (каких за тот же период времени были как минимум десятки). (Прим. перев.)
8. Имеется в виду распря, подробно описанная в "Саге о Курином Торире". Суды четвертей были введены по предложению Торда Ревуна на альтинге (см. "Книгу об исландцах", гл. 5), поскольку стороны оказалось невозможно рассудить по общему согласию на региональных тингах – тинг в округе Одда с Междуречья, где по старому закону полагалось рассматривать дело, принимал сторону Одда (поскольку судей назначал он сам или его союзники), но тинговые Одда и были ответчиками, и Торд Ревун, представитель истцов, заведомо не мог одержать победу в таком суде. Позднее был введен и пятый суд, апелляционный и стоящий над судами четвертей (см. "Сагу о Ньяле", гл. 97). См. об этом подробнее в гл. 9 настоящей книги. (Прим. перев.)
9. См., например [Ólafur Láruson 1958а: 61], где прямо сказано: "Исландская республика во все времена представляла собой своего рода федеративное образование. Годорды – владения исландских годи – это то же самое, что мелкие королевства в Норвегии". См. также [Byock 1986b:20]. Впрочем, сравнивать ситуацию Исландии времен народовластия с устройством современных демократических государств также весьма затруднительно, см. об этом [Gunnar Karlsson 1977].
10. См., например [Jochens 1985]. Как говорилось выше, годорды могли покупаться, делиться между несколькими владельцами, обмениваться и наследоваться. Такая ситуация сохранялась практически на всем протяжении эпохи народовластия, см. также "Серый гусь", т. 1, гл. 84 [1852 Ia: 141-142].
11. Так, в "Саге о Гисли", о которой шла речь в главе 6, убийство Вестейна провоцирует подслушанный Торкелем разговор его жены с женой Гисли Ауд, где последняя попрекает первую тем, что та имела такую связь с ее братом, а первая не пытается даже этого отрицать (гл. 9 саги). Ср. также "Сагу о Халльфреде", "Сагу о сыновьях Дроплауг" и т. д. (Прим. перев.)
12. Так, в "Саге о людях из долины Лососьей реки" Хёскульд покупает себе в Норвегии рабыню (по случаю оказавшуюся дочерью ирландского короля), и та рожает от него сына, будущего большого человека в той округе, Олава Павлина, который пользовался куда большим влиянием, чем сыновья Хёскульда от законной жены, см. также выше. (Прим. перев.)
13. Дисл. betra að vera góðs manns frilla en gefin illa – эта пословица подробно обсуждается в фундаментальной статье Ауд Магнусдоттир о побочных женах [Audur G. Magnúsdóttir 1988: 8]. Однако имеются в сагах примеры и печальной судьбы таких женщин – такова трагическая история Ингвильд Краснощекой (Yngvildr fagrkinn) дочери Асгейра из "Саги о людях из Бешеной долины" (дисл. Svarfdæla saga), которая была отдана побочной женой Льогу, "другу" своего отца, в качестве залога "дружбы" (т. е. делового партнерства).
14. См. [Audur G. Magnúsdóttir 1988: 4]. Подробнее о побочных женах в эпоху Стурлунгов см. [Agnes S. Arnórsdóttir 1995], более общий взгляд дается в работе [Karras 1990: 141-162].
15. См. раздел "О праве людей на возмещение" (Um réttarfar manna) Старых законов Гулатинга (Den aeldre Gulathings-Lov) в книге [Norges gamle love 1846 1:71]. У каждого крупного региона Норвегии имелся свой свод законов, и своды отличались друг от друга рядом особенностей в определении социальных рангов.
16. См. "Серый гусь", т. 1, гл. 88 [1852 Ia: 155], т. 2, главы 169, 282, 375 [1879 II: 202, 313-314, 390], т. 3, гл. 12 по рукописи А. М. 125 А. 4to [1883 III: 434].
17. Так, в "Саге о Торгильсе и Хавлиди" первый нанес второму травму (отрубил палец), и за это Хавлиди назначает виру стоимостью в несколько хуторов (то есть как если бы Торгильс убил сразу нескольких его родственников) – и Торгильс ее выплачивает. (Прим. перев.)
18. См. [Jón Jóhannesson 1974:109-117].
19. См. "Серый Гусь", т. 1, гл. 247-248 [1852 Ib: 195-197], т. 3 [1883 III: 463-466].
20. См. [Вoe, KLNM 6: Hauld.]
21. См. [Norges gamle love 1846 1: 71.]
22. См. "Серый гусь", т. 3, рукопись А. М. 136 4to ("Книга с Кожаных дворов") [1883 III: 464].
23. См. "Серый гусь", т. 1, гл. 83 [1852 Ia: 140-141], т. 2, гл. 245 [1879 II: 277-278].
24. См. "Серый гусь", т. 1, гл. 81 [1852 Ia: 137], т. 2, гл. 242 [1879 II: 273].
25. Единственное географическое ограничение заключалось в том, что человек не имел права выбрать себе годи из другой четверти. Имелись, впрочем, исключения и из этого правила – бондам, жившим в Бараньем фьорде, позволялось выбирать себе годи с другой стороны фьорда, плюс годи имел право принять в свои тинговые бонда из другой четверти, если получал на это разрешение на Скале Закона на альтинге ("Серый гусь", т. 1, гл. 83 [1852 Ia: 140-141]).
26. См. "Серый гусь", т. 1, гл. 83 [1852 Ia: 140], т. 2, гл. 245 [1879 II: 277-278].
27. См. "Серый гусь", т. 1, гл. 83 [1852 Ia: 141], т. 2, гл. 247 [1879 II: 278-279], т. 3, гл. 65 по рукописи А. М. 125 4to [1883 III: 426-427].
28. В "Саге о Стурлунгах" мы находим массу примеров, когда бонды вынуждены переезжать, – однако подобные ситуации стали возникать регулярно лишь в самом конце эпохи народовластия, когда годи удалось сосредоточить в своих руках куда больше власти, чем в прежние века (см. "Сагу о Лощинном Стурле", главы 3, 6, 9, 23, 26; "Сагу о Гудмунде Достойном", гл. 9; "Сагу о Хравне сыне Свейнбьёрна", гл. 13; "Сагу об исландцах", главы 6, 13, 18, 32, 33, 52, 53, 56, 59, 81, 83, 146, 166).
29. См. [Magnús Már Láruson, KLNM 7, Hreppr]; [Jón Jóhannesson 1974:83-89].
30. См. [Jón Jóhannesson 1974].
31. См. [Solvason 1993:105].
32. В дисл. текстах известна как Брианова битва, см. "Сагу о Ньяле", гл. 154 и далее. (Прим. перев.)
33. "Сага об оркнейцах", гл. 13. (Прим. перев.)
34. См. [Foote 1977b].
35. См. [Karras 1988].
36. См. [Hastrup 1985: 107-118], однако следует иметь в виду, что автор (ошибочно) делает слишком сильный акцент на классовых различиях.
37. См. "Серый гусь", т. 1, гл. 81 [1852 Ia: 136]. В документе, известном под названием "Правила Сэмунда сына Орма" (Skipan Saemundar Ormsson, датируется 1245 годом), подтверждается, что тинговых годи набирали как среди землевладельцев, так и среди арендаторов: "каждый хуторянин, который…" [Diplomatarium Islandicum 1, Pt. 2: 536]. Возможность для арендатора пользоваться полным объемом прав землевладельца могла, вероятно, варьироваться, в зависимости от того, отличался ли его арендодатель рассудительностью (hóf) или нет.
|
|
