|
Выслушав вызов в суд, Торир Пашневая Борода поехал к Ториру сыну Хельги и рассказал ему новости и попросил о помощи,
– потому, что я езжу с тобой на тинг.
Торир отвечает:
– Не больно-то я хочу вмешиваться в это дело, да еще с тобой заодно, но все же помогу тебе.
И стал попрекать Бороду, мол, кто так себя ведет, ссорится с каждым встречным-поперечным да попирает законы страны. Торир Пашневая Борода говорит:
– Я дам тебе подарки, дабы между нами установилась дружба, если ты согласишься взяться за мое дело.
"Сага о людях со Светлого озера", гл. 141
Преимущество годи перед простыми бондами состояло в том, что они находились ближе к центру юридической системы средневековой Исландии. И система поддерживала это их преимущество. Суды выносили решения, ориентируясь не столько на фактические обстоятельства дела и улики, сколько на положение в обществе участвующих в тяжбе сторон, и важнее всего было не задеть их честь. Исландское общество признавало законные права свободных землевладельцев, однако не предоставляло им независимых исполнительных институтов, которые бы обеспечивали реализацию этих прав. Бонды, втянутые в тот или иной конфликт, не могли надеяться защитить свои права, не обратившись за помощью к влиятельным людям, прежде всего к годи, – именно они располагали властью, силой и возможностями манипулировать правовой системой. Обычный землевладелец не имел шансов выиграть тяжбу у влиятельного человека, если только ему самому не помогал другой, не менее влиятельный человек. Задачей же влиятельных людей было поддерживать статус-кво, с каковой целью годи и занимались политикой, помогая в одних случаях нападать, а в других случаях защищаться и определяя своим участием исходы конфликтов. Годи, выступая представителями интересов других землевладельцев, имели возможность влиять на поведение так или иначе связанных с делом людей, при этом общественное мнение, как правило одобряло действия годи и находилось на их стороне2.
Мы уже знаем, что власть годи, в отличие от власти разнообразных конунгов, ярлов, баронов и им подобных, не была связана с управлением теми или иными территориями. Но если годи не конунги и не бароны, то кто же они такие? Ответ на этот вопрос следующий: исландские годи возглавляли группы интересов и сражались друг с другом за социальный престиж. Сражения эти, особенно ярко описанные в "Саге о Стурлунгах", подразумевали и переговоры, и политические маневры, и компромиссы, и ход их отражал некий поведенческий стандарт, согласно которому амбициозные личности и потенциальные лидеры, будь то годи или обычные бонды, добивались своего тогда, когда вмешивались в ход дела как представители чужих интересов. В этом качестве они давали сторонам советы, играли роль адвокатов, а в критических ситуациях были готовы помочь силой оружия (или угрозой его применения).
Представительство
Представительство являлось одной из форм вмешательства в дело третьих лиц. Оно могло осуществляться по-разному и имело как открыто декларируемые, так и подспудные цели. Декларируемой целью представителей было предоставить своим клиентам, группам клиентов или лидерам этих групп возможность и механизм достижения консенсуса – не достигнув консенсуса, нельзя было достигнуть и примирения, так чтобы, с одной стороны, дело разрешилось по закону, с другой – не пострадала честь участников конфликта. Скрытой же, подспудной целью представителей было сохранить или увеличить объем своей власти. Годи имели значительные преимущества перед простыми людьми в деле представления чужих интересов, они лучше других умели играть в эту протодемократическую древнеисландскую игру публичной тяжбы. Представителем, впрочем, мог выступать любой человек, которого об этом попросили, – фокус заключался в том, чтобы быть успешным представителем. Институт представительства, таким образом, служил краеугольным камнем системы взаимной поддержки, в рамках которой участники тщательно следили за тем, кто кому как и в каком объеме помогал и что кому и в каком объеме за такую помощь причитается. Ведение такой социальной бухгалтерии подразумевало, что дебет уравновешивается кредитом, и действия, направленные на достижение баланса между первым и вторым, составляют основное содержание саги.
Представители были не равны – одни умели пользоваться своими преимуществами лучше, чем другие. Слава и уважение к представителю зависели от его способности хитроумно манипулировать законом к своей и к чужой выгоде. За представительские услуги годи и некоторые особенно удачливые бонды получали в собственность землю и богатые подарки. Успех рождал успех, и чем выше была у человека репутация в плане заключения выгодных для клиента соглашений, тем чаще к нему обращались за помощью в истребовании наследства, законном преследовании нарушителей и т. п. Как отмечал Пребен Мойленграхт Сёренсен, "у бондов был прямой интерес делаться тинговыми тех годи, которые лучше других умели защищать интересы своих людей, а чем больше у годи тинговых, тем сильнее его позиция, как в судах на альтинге, так и в случае вооруженных конфликтов"3.
Появление годи на тинге в сопровождении большого числа сторонников было не просто демонстрацией его статуса – из этого можно было извлечь выгоду. Так, в главе 14/25 "Саги о людях со Светлого озера"4 рассказывается о распре между двумя годи, Эйольвом сыном Гудмунда Могучего с Подмаренничных полей и Торвардом сыном Хёскульда (сына Торгейра годи людей со Светлого озера)5. Один из соратников Торварда, по имени Халль, убил брата Эйольва, по имени Кодран, и Эйольв готовит тяжбу. Оба годи собирают себе группу поддержки, и каждый готов платить другим годи за помощь. Эйольв очень богат, и он просит своего "друга" (то есть политического союзника, см. ниже о дружбе и "дружбе"), годи Геллира сына Торкеля6, созвать людей и других годи и явиться на тинг Цаплина мыса, обещая ему по эйриру серебра (дисл. eyrir silfrs, одна восьмая марки) за каждого бонда и полмарки за каждого годи (глава 15/25)7. Другой годи, по имени Бродди Бородач, получает посулы одновременно от Эйольва и от Торварда. Последний, хотя и не так богат, как Эйольв, посылает Бродди золотое обручье, рассчитывая заручиться его поддержкой, а первый посылает золотое обручье Хравну, двоюродному брату Торварда, рассчитывая замириться с ним (его отца Торкеля некогда убили люди отца Эйольва) и уговорить затем отправиться к Бродди с просьбой не выступать в суде против Эйольва. Как видно из этого примера, "дружба" годи и его тинговых могла покупаться и продаваться.
Роль родственных связей
Институт представительства, а с ним и феномены, с одной стороны, легкости и быстроты формирования групп интересов вокруг лидеров и, с другой, недолговечности таких групп, значительно ослабляли прочность родственных связей. Последние зачастую вступали в противоречие с эгоцентрическими устремлениями отдельных членов рода; нередко родичи в одном регионе ездили на тинг или заключали союзы с разными годи, иногда к тому же враждующими между собой. Периодически родичи переходили от одного годи к другому, и вся эта динамическая система союзов заслоняла кровное родство, особенно во время распри. Саги полны примеров, когда кровные родичи поддерживают противные стороны.
Исландские семьи были, как правило, нуклеарными: на одном хуторе жили лишь хозяин, платящий тинговые налоги, его жена и домочадцы. Такая группа представляла собой самостоятельную и независимую социальную единицу как в плане производства, так и в плане потребления. Родственные связи протягивались скорее к отдельным категориям родичей, не сплачивая их всех в единую большую группу. Эта особенность, как мы увидим ниже, самым непосредственным образом влияла на то, какой именно вид распри оказывался возможным в Исландии. Саги различают кровных родичей и свойственников, то есть людей, связи с которыми устанавливаются через брак: первые обозначаются словом frændr (ед. ч. frændi8), вторые словом mágar (ед. ч. mágr9); в их число входят зятья, тести, шурья и девери (свойственники-женщины обозначаются словом mágkonur, ед. ч. mágkona). Кроме этого, существовали и "фиктивные" родственные связи вроде побратимства, которое заключалось с помощью специального ритуала, основанного на смешивании крови10; побратимы назывались fóstbrœðr (ед. ч. fóstrbróðir, букв. "братья по воспитанию"11), а также (реже) svarabrœðr или eiðbrœðr (букв, "братья по клятве"). Эти связи, несмотря на свою "фиктивность", были куда прочнее уз настоящего кровного родства и налагали на побратимов долг кровной мести друг за друга.
В исландском обществе, в высокой степени индивидуалистическом, вышепоименованные типы связей обеспечивали существование латентной сети отношений, которую индивидуум мог при необходимости активизировать – в меру своих способностей и ресурсов. Исландец в первую очередь мог рассчитывать на поддержку родителей, детей, братьев и сестер, дядьев с отцовской и материнской сторон и шурьев со свояками. Родство, таким образом, если дело не касалось внутрисемейных проблем (вроде инцеста), было в Исландии довольно гибким понятием – так, например, не было никакого закона или правила, запрещавшего совместные действия людей, связанных только через брак, и зачастую свойственники выступали против кровных родичей в судах и распрях. В других обществах, где кровное родство представляло собой фундамент, на котором строятся политические и правовые отношения (примером могут служить так называемые патрилинейные общества), подобные ситуации были крайне необычны и редки.
Любопытно при этом, что исландские законы о вире – материальной компенсации за убийства, – собранные в "Сером гусе" в разделе под красочным названием "Счет обручий" (дисл Baugatal12), отражают именно патрилинейное устройство общества. Положения "Счета обручий" являются для Исландии фактически архаизмом, наследием древних времен, и находятся в противоречии с данными саг, ибо предполагают сферой своего действия общество вроде норвежского, где социальные группы формируются вокруг родственников по отцовской линии. Тот факт, что мы обнаруживаем в исландском праве положения, свойственные обществу более архаичному, нежели исландское (и в социальном, и в политическом, и в родственном плане), не должен нас удивлять. Эти идеи и положения были вывезены в Исландию первопоселенцами и послужили точкой отсчета для развития нового общества. В известном смысле они продолжали действовать вплоть до конца эпохи народовластия и даже позднее; однако новые формы социальных отношений, возникшие в Исландии, не могли быть прямым отражением норвежских – какую социальную группу норвежского общества ни возьми, из нее эмигрировала лишь часть, а не вся группа целиком. Кроме того, первопоселенцы "брали землю" индивидуально, в личном, а не сословном качестве. И следующим поколениям, дабы защитить недвижимое наследство от посягательств, приходилось обращаться за помощью к любому, кто был готов ее оказать: к родичам обоих родителей, к шурьям-зятьям и так далее, да и просто к знакомым землевладельцам, с которыми нет ни свойственных, ни родственных отношений, но которые думают извлечь из оказания помощи выгоду. В Исландии эпохи заселения, в этой стране на краю света, было критически важно заручиться поддержкой для защиты своей собственности. Политические союзы были в этом плане куда эффективнее родственных связей. Взаимная поддержка считалась обычным делом, и так постепенно сформировался институт представительства с его правилами и традициями. Во время кризиса именно умение найти союзников определяло, сохранит ли тот или иной индивидуум собственность и положение (а порой и жизнь), а опора на "абстрактную" силу закона, выраженную в родственных связях или в отношениях "годи – тинговый", играла лишь второстепенную роль. Так выглядела социальная подоснова системы накопления богатства и власти в средневековой Исландии, и вознаграждала она прежде всего людей с политической жилкой.
Искусство сохранять равновесие
Успех индивидуума как представителя и его умение поддерживать взаимовыгодные отношения зиждились на четком следовании определенному поведенческому стандарту, который обозначался древнеисландским термином hóf, что означает "умеренность" или "разумность, вменяемость". Человек, отличавшийся умеренностью в этом смысле, назывался hófsmaðr, что следует переводить как "человек одновременно сдержанный и справедливый". В сагах действует немало таких людей, например, "Сага о Гуннлауге Змеином языке" начинается с рассказа о преуспевающем и уважаемом годи Торстейне, правнуке норвежского землевладельца Квельдульва и сыне великого воина и исландского скальда Эгиля сына Грима Лысого. В ее первой главе сказано:
Жил человек по имени Торстейн. Его отцом был Эгиль, сын Грима Лысого и внук Квельдульва, херсира из Норвегии, а матерью Асгерд, дочь Бьёрна. Торстейн жил в Городище, на берегу Городищенского фьорда. Он был человек уважаемый, так что за ним шли люди [дисл. var hǫfðingi mikill]. Он был богат и знатен, притом мудр [vitr], спокоен [hógvaerr] и умерен [hófsmaðr].
Противоположностью умеренности была "неумеренность", "агрессивность" (дисл. óhóf), то есть неспособность вести себя сдержанно и не выходить за пределы разумного. Тот, кто демонстрировал неумеренность характера, пугал врагов, но еще более – друзей. Действия личностей, отличавшихся неумеренностью, неизменно влекли за собой реакцию соседей и иных людей, равных "нарушителю спокойствия" по социальному статусу. На него оказывалось сильнейшее давление, и в результате почти никогда не бывало, чтобы один предводитель сколько-нибудь долго мог силой принуждать других важных людей подчиняться своей воле. Действия, совершаемые неумеренной личностью с целью реализовать свои амбиции, назывались ójafnaðr, буквально "неравенство", то есть про таких говорили, что они поступают "нечестно" и "несправедливо" по отношению к другим, а самих этих людей называли "высокомерными" (дисл. ójafnaðarmenn, ед. ч. ójafnaðarmaðr; в переводах встречается "не считал других себе ровней"). Такие поступки нарушали консенсуальную природу исландского общества и неизменно провоцировали серию действий, направленных на то, чтобы принудить наглеца вести себя как положено. Если алчность и амбиции какой-либо личности начинали угрожать властному равновесию в том или ином регионе, другие лидеры быстро объединялись с целью положить этому конец. Так, в "Саге о людях с Песчаного берега" сыновьям Торбранда удается заставить Снорри Годи помочь им осадить годи Арнкеля, когда действия последнего заходят слишком далеко и ставят под угрозу статус-кво в регионе. Как неоднократно показано в сагах, ответная агрессия против чересчур высокомерного индивидуума не приводила к революции или гражданской войне, а лишь перераспределяла власть в регионе. Выступая представителями обиженных сторон в противостоянии с амбициозными наглецами, местные лидеры стремились получить материальную выгоду и социальный престиж – и одновременно сами старались не впасть в высокомерие.
Когда предводитель переступал границы дозволенного, это не оставалось незамеченным, и очень многие люди почитали подобное за оскорбление. В число таких людей зачастую входили и члены семьи самого зазнавшегося годи. В "Саге о людях со Светлого озера" (главы 1-4 редакции А) рассказывается любопытная история, в которую влипли сразу два могущественных годи, Гудмунд Могучий и Торгейр годи людей со Светлого озера, решив наплевать на закон ради большой личной выгоды. Дело было так: на севере жили два брата, которые сильно досаждали бондам, и за это их на три года изгнали из страны (гл. 1). Они направились в Норвегию к ее тогдашнему правителю, ярлу Хакону, и заслужили там большой почет. Проведя за границей лишь два года из положенных трех, один из этих братьев, по имени Сёльмунд, возвращается в Исландию, несмотря на то что приговор все еще действует (по закону в этой ситуации его можно убить, не платя виры). Возвращается он не один, а с подарками от ярла для Гудмунда и Торгейра (гл. 2); ярл, надо полагать, рассчитывает таким образом заставить двух влиятельных исландцев помочь Сёльмунду избежать возмездия. Про Гудмунда говорится, что он был дружинником ярла (и обязан поэтому исполнять его волю), интерес же Торгейра, судя по всему, исключительно денежный.
Ситуация складывается весьма щекотливая, так как местные жители, и, в частности, сыновья Торгейра, испытывают к Сёльмунду сильные чувства, не отличающиеся нежностью. Поэтому, чтобы защитить его, двое годи пытаются найти в законе лазейку и аннулировать вынесенный два года назад приговор. Решающим обстоятельством в этом деле, насколько можно судить, является тот факт, что Торгейр занимает пост законоговорителя и способен, надо полагать, разрешить сложную правовую ситуацию, сказав в нужный момент свое веское слово. Торгейр заявляет Гудмунду: "Не полагается мне вмешиваться, ведь дело касается моих собственных тинговых. Все же я поддержу тебя, но ты сам должен вести тяжбу". А Гудмунд отвечает: "Не могу возражать, ведь в твоих руках сила закона". У сыновей Торгейра, однако, другие планы – они просто убивают Сёльмунда (попутно вступив в битву с собственным отцом, гл. 2), а Торгейру едва удается сохранить звание годи (гл. 4).
Кроме умеренности, представитель должен демонстрировать образцовое знание законов, особенно если его цель – не просто успех в суде, но власть. Монополии на это знание у годи не было – саги показывают нам обычных бондов, вроде Ньяля сына Торгейра и Хельги сына Дроплауг, известных как непревзойденные знатоки права и успешные представители. Ни Ньяль, ни Хельги не носили титул годи, но вращались в кругах годи и помогали самым разным людям с большой выгодой для себя. Периодически влияние таких бондов оказывалось сильнее влияния иных годи, хотя неясно, насколько прочным было завоеванное ими положение в долгосрочной перспективе. У годи был целый ряд значительных преимуществ перед такими бондами, прежде всего наличие "готовой" группы поддержки в лице тинговых. Судьба Хельги сына Дроплауг, одного из главных героев "Саги о сыновьях Дроплауг", наглядно иллюстрирует это обстоятельство. Несколько лет подряд Хельги успешно соперничает в судах с местным годи, на чей годорд, похоже, он и положил глаз13. Но его оппонент демонстрирует удивительную способность держать удар, и доступные ему как годи ресурсы в итоге играют решающую роль – в длительной кампании ресурсы Хельги, обычного бонда, истощились раньше.
Представители, известные на всю страну, обеспечивали стабильность в самых тяжелых ситуациях, когда распри выходили из-под контроля и угрожали серьезными потрясениями. Обращение к человеку, обладавшему разветвленной сетью связей, обеспечивало делу широкую поддержку в среде как годи, так и бондов, а замирение, достигнутое в результате вмешательства такого человека, со значительной долей вероятности оказывалось долговечным, так как было одобрено очень большим числом людей. Судейские коллегии, как мы говорили в главе 9, могли выносить лишь почти единогласные решения, поэтому сложные дела требовали от сторон чрезвычайно тщательной подготовки; в этой ситуации роль представителей и посредников возрастала колоссально, и на их услуги был большой спрос.
Дружба – в кавычках и без
В попытках достичь консенсуса представители и посредники опирались на сеть политических союзов, которые по-исландски назывались vinfengi и vinátta. Эти слова обычно переводятся как "дружба", но "дружба" эта требует больших кавычек – в случае vinfengi постоянно, а в случае vinátta периодически (хотя оба слова зачастую употребляются как полные синонимы, последнее иногда используется для обозначения взаимной привязанности).
Заключенная "дружба" обеспечивала предводителям широкую консенсусную базу и позволяла им поэтому контролировать положение дел в нужном в тот или иной момент аспекте. Неудивительно, что саги очень часто говорят нам о такой "дружбе", – удивительно, что этот социальный рычаг по сию пору остается практически неизученным. Плохо уже то, что в переводах используется слово "дружба", скрывающее подлинную, контрактную природу отношений, описываемых словом vinfengi. Но если знать, что на самом деле имеется в виду и о каком важном элементе устройства общества идет речь, то "дружба" вроде той, что описана в "Саге о людях из Оружейникова фьорда", предстает перед нами в совершенно ином свете. Примеры из этой саги как нельзя более красноречивы; мы обсуждаем их подробно ниже, в главе 13, а пока достаточно сказать, что два главных героя саги, некогда "друзья", а потом враги, годи Хельги Кошки и годи Гейтир сын Лютинга, отличаются друг от друга именно своим отношением к "друзьям", то есть к политическим союзникам14: первый партнеров эксплуатирует и обманывает, второй же всегда помогает тем, кто помогает ему. Стратегия и контрактная надежность Гейтира в итоге гарантируют ему победу и жизнь.
Отношения "дружбы" дополняли родственные отношения и отношения "годи – тинговый"; стороны, состоящие в таких отношениях, могли требовать друг от друга помощи в сложных ситуациях. Поддержка отношений "дружбы" в рабочем состоянии подразумевала обмен подарками и приглашения в гости. Так, в "Саге о Ньяле" (гл. 97) рассказчик уделяет особое внимание "дружбе" между годи Хёскульдом с Белого мыса и семьей Ньяля, подчеркивая, что "они с таким невиданным усердием поддерживали "дружбу" между собой, что каждую осень приглашали друг друга в гости и подносили друг другу роскошные подарки".
Отношения "дружбы", наряду с родством, браком, свойством, побратимством и так далее, служили лишним способом гарантировать свое положение в обществе. Столь богатый набор альтернатив делал обеспечение собственной безопасности непростой задачей. В главе шестой настоящей книги мы видели, как Ульвар Вольноотпущенник, когда его невзлюбил могущественный сосед, вынужден был выбирать между различными вариантами действий. Поразмыслив, Ульвар обратился за помощью к местному годи, а тот, помимо прочего, стал приглашать его на пиры и дарить подарки. Тот же эпизод "Саги о людях с Песчаного берега" иллюстрирует, какие меры могли принять сыновья Торбранда, землевладельцы, вынужденные в силу обстоятельств вести долгую и неравную (хотя в итоге и успешную) борьбу с амбициозным годи.
"Друзьями" в вышеозначенном смысле могли становиться как люди равного имущественно-политического статуса, например, двое годи или двое тинговых разных годи, так и люди из разных страт общества. Заключенная "дружба" могла оставаться в тайне, особенно в случаях – весьма нередких, – когда у "друзей" не было ровным счетом ничего общего, кроме потребности во взаимопомощи. Если "дружба" не приносила нужного результата – скажем, одна из сторон отказывалась помогать другой в тяжбе, – отношения можно было разорвать. Так, в "Саге о людях с Оружейникова фьорда" рассказано, как бонд по имени Кетиль Толстый разорвал договор о "дружбе", в тайне заключенный между ним и одним из местных годи. В этом плане отношения "дружбы" выступали аналогом формально определенных в законе отношений "годи – тинговый", так как оба вида союзов могли быть легко расторгнуты, если одна из сторон считала, что отношения не отвечают ее интересам.
Годи, заботившиеся о своей репутации представителей и заинтересованные в успехе своих подопечных, старались четко определить условия "дружбы" прежде, чем заключать ее. Так, в главе 139 "Саги о Ньяле" в мельчайших подробностях рассказано, как Снорри Годи, едва ли не самый хитроумный из всех известных нам по сагам об исландцах людей, рассматривает открывающиеся перед ним возможности и решает, что ему как никому другому будет удобно вмешаться в качестве третьего лица в ожидаемое на альтинге вооруженное столкновение. Эпизод начинается с того, что обвинители по делу о сожжении Ньяля и его сыновей приходят к Снорри в землянку и просят о помощи в тяжбе. Поговорив с гостями немного, Снорри предсказывает, что тяжбу не удастся разрешить в суде и что дело кончится кровопролитием. Тогда один из обвинителей, Асгрим сын Ладейного Грима, задает Снорри ключевой вопрос:
– Я хотел бы знать, чем ты поможешь нам, если случится так, как ты говоришь.
Снорри сказал:
– Вот какой уговор [vinátta] заключу я с вами, поскольку речь идет не о чем-нибудь, а о самой вашей чести. На суд я не пойду, но коли вы будете биться на тинге, то нападайте на них лишь в том случае, если будете совершенно уверены в победе, потому что против вас выступят самые что ни на есть храбрецы. Если вас обратят в бегство, отступайте с боем сюда к нам, а я тем временем построю своих людей в боевом порядке и буду готов оказать вам помощь. Если же выйдет наоборот и в бегство обратятся они, то я думаю, что они направятся к Всенародной расселине, чтобы там обороняться, и если они займут расселину, то вам их оттуда ни за что не выкурить. Я поэтому берусь построить там против них своих людей в боевом порядке и не дать им занять оборону. Однако куда бы они ни направились, на север или на юг по реке, преследовать их мы не станем. [Я же буду следить за вашей битвой,] и когда вы перебьете в их войске примерно стольких, за скольких, по моему мнению, у вас хватит денег уплатить виру, не продавая годордов и не покидая ваших округ, тогда я со всеми своими людьми вмешаюсь и разниму вас. Но я сделаю все это для вас только при условии, что вы пообещаете послушаться меня, когда я скажу вам остановиться.
Здесь видно, как хитроумный и находчивый лидер вроде Снорри изыскивает возможность сперва помочь своим союзникам осуществить кровную месть (в разумных пределах), а затем, сменив маску, вмешаться как третье лицо, "доброжелатель", и разделить враждующие стороны, с тем чтобы прекратить насилие. Видно также, что вопросы чести играют в подобных расчетах немаловажную роль.
В распрях участвовали и христианские священники. Зачастую они не являлись годи, но тем не менее вмешивались в споры и играли роль представителей. Согласно "Саге о священнике Гудмунде Добром сыне Ари" (дисл. Prestssaga Guðmunðar góða), Гудмунд, избранный позднее (в 1203 году) епископом в Пригорках, принял в начале 80-х годов XII века тяжбу об одном убийстве и выступал в ней главным обвинителем. Как любой представитель, Гудмунд должен был, если хотел добиться успеха, заручиться поддержкой других влиятельных людей. В том конкретном случае он рассчитывал на помощь своего влиятельного свойственника-годи, Лощинного Стурлы сына Горда (1116-1183), отца Снорри, автора "Круга земного" и "Младшей Эдды". Гудмунду очень не повезло – хотя ему и удалось объявить убийцу, человека по имени Одд, вне закона, Стурла умер буквально за два дня до того, как должен был отправиться вместе с Гудмундом в поход за имуществом приговоренного. Теперь следовало ожидать, что на долю Гудмунда выпадет все то бесчестье, какое было уготовано всякому, кто выигрывал дело, но не имел средств привести приговор в исполнение. Решение, в полном соответствии с духом закона и природой исландского представительства, нашлось, когда Гудмунду оказал поддержку "тот, кто ему и раньше помогал, а был это Всемогущий Господь, и он надоумил Гудмунда дать обет, и вот Гудмунд поклялся отдать Всемогущему Господу все то добро, какое ему удастся добыть у объявленного вне закона Одда, коли только это дело разрешится без того, чтобы душе Гудмунда угрожала опасность" ("Сага о священнике Гудмунде Добром сыне Ари", гл. 8).
Роль женщин и выбор между распрей и мировой
Правовой статус свободных исландских женщин во многом не отличался от статуса мужчин. Женщины в значительной мере сами распоряжались своей судьбой и, в частности, имели право владеть собственностью, включая землю, лично, независимо от мужчин. Если главой хозяйства являлась женщина, ей полагалось платить десятину "так же, как это должны делать мужчины"15. Как и мужчин, женщин можно было объявлять вне закона за нанесение ран или убийство16, а некоторые женщины, возможно, служили священницами в дохристианский период17.
Влияние женщин в целом ряде сфер исландского общества было весьма серьезным, но в одном они не обладали полным равноправием с мужчинами – женщины были исключены из публичной политической жизни. Женщины не имели права вести в суде тяжбу ни об убийствах, ни о материальном ущербе и поэтому не могли официально выступать представителями. В "Сером гусе" ничего не сказано о том, разрешалось ли женщинам выступать публично на тингах, но из общего тона книги можно заключить, что и такого права они не имели. Конечно, женщины присутствовали на тингах, но лишь как сторонние наблюдатели: они не могли быть членами коллегий, заслушивавших свидетельские показания (дисл. kviðr), и, вероятнее всего, не могли выступать в суде как свидетели18. В положениях о назначении судей также упоминаются только мужчины19. Женщина имела право получить в наследство годорд, однако сама не могла исполнять обязанности годи и должна была назначить мужчину, который бы отправлял их от ее имени20.
Несмотря на все это, исландские женщины играли большую роль в ходе распри, пользуясь внеправовыми аспектами института представительства. Женщины зачастую определяли, сложится ли консенсус по тому или иному поводу, и тем самым влияли на отношения между семьями и исход распри. Саги весьма подробно рисуют частную жизнь, благодаря чему мы можем видеть всю палитру факторов, определявших поступки людей в рамках общественных отношений; среди прочего саги показывают нам, какими способами женщины могли чужими руками совершать различные действия, которые в одних случаях распаляли распрю и предотвращали замирения, в других же, напротив, обеспечивали согласие и мир21. Из саг следует, что своих целей женщины добивались подстрекательством или публичным унижением родственников-мужчин, таким образом заставляя последних переходить от слов к действиям.
Распря и месть: подстрекательство в "Саге о людях из долины Лососьей реки"
А Болли поехал домой, в Горячие источники. Гудрун вышла ему навстречу и спросила, какое теперь время дня. Болли сказал, около полудня. Гудрун сказала:
– Что ж, в это утро каждый занимался своим делом: я напряла пряжи на двенадцать локтей сукна, а ты убил Кьяртана.
"Сага о людях из Лососьей долины", гл. 49
Исландские женщины не могли выступать в суде, но это не мешало им самым серьезным образом влиять на судьбы своих семей. В "Саге о Ньяле" приводится знаменитая пословица "жестоки замыслы женщин"22, и в сагах мы регулярно видим, как женщины настойчиво требуют от мужчин кровной мести и ничего другого. Требовать, однако, не означает получить, и своевольные женщины вроде Хильдигунн из "Саги о Ньяле" сталкивались с тем, что мужчины далеко не всегда принимались за дело. Исландские законы разрешали мстить23, но исландские мужчины зачастую выбирали не кровную месть, а виру, даже за самых близких родичей. Здесь можно видеть гендерные различия. Исландские саги последовательно демонстрируют, что в вопросах чести и мести у мужчин и женщин были разные цели и разные мнения. Женщины не могли участвовать в правовых действиях и разрешать тяжбы, но зато могли разжигать ненависть, а без ненависти – какая же распря? Лишь изредка мы видим, как женщины стараются остановить своих мужчин, – саговый рассказ по условию движется вперед вместе с развитием конфликта, поэтому саги уделяют большее внимание тому, что усложняет и разжигает конфликт, и, в частности, тем женщинам, которые противостоят замирению и требуют кровной мести.
На примере "Саги о людях из долины Лососьей реки" хорошо видно, сколь несходно отношение к распре у мужа и жены. Так, Торгерд дочь Эгиля сына Грима Лысого и Олав Павлин сын Хёскульда, узнав о смерти своего сына Кьяртана, павшего от руки собственного двоюродного брата Болли, который воспитывался вместе с ним, ведут себя по-разному24. Торгерд настроена решительно и требует кровной мести, но Олав не согласен. Здесь очень важны тонкие различия в положении, с одной стороны, Торгерд и, с другой стороны, Олава и его сыновей. Им убийца, Болли, сын единокровного брата Олава, приходится кровным родичем, а Торгерд – лишь свойственником. Торгерд вынуждена приложить немало усилий, чтобы добиться своего от мужчин, каковой факт отражает сложность функционирования связей разной природы и разницу в рычагах влияния, доступных мужчинам и женщинам.
Можно было бы подумать, что причина изначальных неудач Торгерд – неуважение к ней мужчин, или ее низкий статус, или холодность в отношениях. Однако мы точно знаем, что это не так, – сага подробно рассказывает о ее жизни с Олавом с самых первых лет брака (глава 24):
Олав и Торгерд поселились на Дворах Хёскульда и сильно привязались друг к другу. Любому было ясно, что она женщина сильная духом, да к тому же разумная, так как не в ее манере было указывать людям, как и что им делать. Но уж если она бралась за что-нибудь, то не было случая, чтобы все не устроилось так, как она того хотела.
Проблема Торгерд в ее муже Олаве Павлине, известном своей умеренностью (hóf). Он гордился своим умением держать себя в руках и знал, какая на нем лежит ответственность за округу, где он, будучи годи, верховодит. Поэтому он сознательно и намеренно игнорирует призывы отомстить за смерть Кьяртана его убийце. Олав, несомненно, действует со всей решительностью, однако библейский закон, lex talionis, требовавший "око за око и зуб за зуб", ему не указ, – Олав ведет себя мудрее. Его выбор объекта для мести отражает сложную ситуацию, в какой Олав находится, и запутанный клубок связей внутри его рода, где основную нагрузку несут связи между неполными братьями и свойственниками. Олав ставит единство своего годорда и мир в округе выше абстрактных требований немедленно раскрутить маховик распри и ввязаться в длинную серию взаимных убийств. Олав думает как стратег, его заботит благосостояние рода, а также политическая и экономическая составляющие, на которых оно зиждется. И поэтому первым делом он запрещает трогать Болли, своего племянника, – тот, как уже сказано, вырос у Олава, и он относился к Болли как к родному сыну. Сага, понимая, сколь важны для семей все родственные и неродственные связи, в частности те, что возникают в результате передачи детей на воспитание другим людям, показывает нам, как трудно выбрать правильный курс действий, когда ни одна из имеющихся альтернатив не выглядит привлекательной и прозрачной.
Рассказчикам саг все эти сложности были знакомы не понаслышке, и сага не стесняется обнажать подлинные чувства участников распри, каждый из которых вписан в общество различными связями родства, свойства и долга и каждого из которых эти связи тянут в разные стороны. Плюс к этому каждый находится под общественным давлением, требующим самообладания и умеренности. Олав, отец, переживший трагедию, берет себя в руки и аккуратно выбирает тех, кому можно мстить (глава 49 саги):
А когда Олав сын Хёскульда услышал эти вести, то был тяжело поражен убийством Кьяртана, но все же вел себя, как полагается мужу. А сыновья его хотели сейчас же ехать к Болли и убить его. Олав говорит:
– Не бывать тому. Даже если бы вы и убили Болли, нет мне от этого никакого возмещения за сына, и пусть я ни одного человека не любил так сильно, как Кьяртана, не буду я рад узнать о том, что пострадал Болли. Да и то, вижу я для вас более подходящее дело: направляйтесь-ка вы лучше навестить сыновей Торхаллы25, ведь их послали на Священную гору26 собирать людей, чтобы выступить против нас. Вы вольны выбрать для них такое наказание, какое вам больше понравится, – я буду очень доволен, как бы вы ни поступили.
Сыновья Олава со всей поспешностью снаряжаются в путь, и взяли лодку, которая была у Олава, было их вместе семеро, и гребут прочь от берега по Лощинному фьорду, стараются изо всех сил. Дует слабый, но попутный ветер. Они ставят парус и к тому же продолжают грести, и вот подходят к Расселинному острову27, и там останавливаются ненадолго, и расспрашивают, какие новости да кто куда проплывал. Не проходит много времени, как они видят лодку, та обходит остров с запада, направляясь прямиком через фьорд28. Они сразу же узнали людей, что сидели в лодке, это были сыновья Торхаллы. Халльдор и его братья тотчас же нападают на них, и не встретили никакого сопротивления, потому что сыновья Олава не мешкая перепрыгнули к ним в лодку. Стейна и его брата схватили, положили на борт и отрубили им головы. Поворачивают тогда сыновья Олава назад, и все говорили, какой достославный это был у них поход.
Олав понимает, что его сын Кьяртан, замешанный в любовном треугольнике с Болли и Гудрун дочерью Освивра, которая была невестой Кьяртана, но замуж вышла за Болли, сам виноват в своей гибели, ибо действовал чересчур агрессивно. С точки зрения исландских стандартов Кьяртан перешел границы разумного, доказав свою неумеренность29. Олав таким образом намерен во что бы то ни стало сохранить мир и единство большой родственной группы в целом и обеспечить приемлемые отношения между своими братьями и их детьми. Торгерд обеспокоена совершенно другим – она сосредоточилась на чести своей нуклеарной семьи. В главе 51 саги сказано, что "Олав не пожелал объявлять Болли вне закона, а сказал, чтобы тот откупился деньгами". Торгерд считает материальную компенсацию равносильной бесчестью. И она, и ее противница Гудрун дочь Освивра требуют платы жизнью за жизнь. В этом состязании живущая на хуторе Горячие источники Гудрун вырвалась после гибели Кьяртана вперед. Все знают, что это она подстрекала мужчин из своего рода убить Кьяртана, и Торгерд не намерена опускать руки, пока не отплатит своей противнице той же монетой.
Подходы Олава и Торгерд к вопросу кровной мести как нельзя ярче иллюстрируют ментальность исландцев той эпохи. Кьяртан – большой и знатный человек, сын годи; несмотря на это, его ближайшие родственники-мужчины согласны на компромисс и готовы принять виру30. Торгерд взывает к чести мужа и сыновей и не устает публично унижать их, и тем ничего не остается, как стараться ее умиротворить. Психологически исландская ситуация была не из простых, во всяком случае, куда сложнее, чем в обществах, где необходимость осуществлять именно кровную месть не подлежала сомнению. Саги же об исландцах и исландские законы четко сходятся в том, что и насилие, и вира были равно приемлемыми формами замирения с точки зрения права. В случае Олава и Торгерд, как и во многих других, речь идет не о том, кто прав, а о том, за кем останется выбор стратегии.
Торгерд приходится поначалу отступить, но она все еще считает своим долгом пролить кровь в отместку за сына. Что же, она человек терпеливый, может и подождать. Уговорить мужа напасть на Болли ей не удается, и ничего не происходит, пока Олав не умирает. Оставшись вдовой, Торгерд тут же начинает подстрекать своих сыновей к действиям. Но снова ей приходится столкнуться с противодействием – сыновья, еще недавно, в момент суда об убийстве Кьяртана, страстно желавшие расправиться с Болли, теперь, по прошествии лет, не очень-то хотят нарушать заключенный отцом мир. Торгерд, видя, что мотивации сыновьям не хватает, идет на хитрость (глава 53 саги). Она просит сыновей сопроводить ее в поездке с родного хутора, Стадного холма (дисл. Hjarðarholt), что на правом берегу Лососьей реки, к своей подруге, которая живет к северу, на Топком хуторе (дисл. Saurbær). Хитрость заключается в том, что дорога к Топкому хутору пролегает близ хутора Междуречье Счастливчиковой долины (Sælingsdals-Tunga), где как раз и живут Болли и Гудрун. Торгерд намерена унизить сыновей, с тем чтобы разбудить в них ненависть, – ведь без ненависти нет распри. Она бросает им в лицо слова о смелости и бесстрашии своего отца, великого воина и скальда Эгиля сына Грима Лысого. Она доходит и до того, что обвиняет сыновей в оскорблении отца, – их бездействие-де порочит имя покойного Олава (это обвинение, как никакое другое, подчеркивает двусмысленность всякого требования защищать честь семьи):
На следующую зиму после смерти Олава, сына Хёскульда, посылает Торгерд, дочь Эгиля, как минули холодные дни, сказать своему сыну Стейнтору, чтобы тот приехал к ней. А как мать с сыном повстречались, заявляет она ему, что хочет съездить на [северо-] запад в Топкий хутор, проведать Ауд, свою подругу. Она говорит и Халльдору, мол, пусть едет вместе с ней. Всего их было пять человек. Халльдор ехал подле матери. Вот едут они и оказываются в виду построек на хуторе Междуречье Счастливчиковой долины. Тогда Торгерд повернула свою лошадь ко двору и спросила:
– Как называется этот хутор?
Халльдор отвечает:
– Не потому ты об этом спрашиваешь, мать, что заранее не знаешь ответа. Называется этот хутор Междуречье.
– А кто живет здесь? – говорит она.
Он отвечает:
– И это ты знаешь, мать.
Тут говорит Торгерд, и голос у нее дрожит:
– Еще бы мне не знать, – говорит она, – что здесь живет Болли, убийца вашего брата, и вы стали совсем не похожи на своих именитых родичей, коли не хотите отомстить за такого брата, каким был Кьяртан, а вовсе не так поступил бы отец вашей матери Эгиль, и горе тому, кому не досталось сыновей, смеющих употребить себя на дело чести, и по мне, какие вы есть, так конечно лучше вам было уродиться дочерьми вашему отцу, и мы бы выдали вас замуж. И я это к тому, Халльдор, что, как говорят люди, в семье не без урода, и я теперь точно знаю, в чем удача хуже всего обошлась с Олавом, коль вышло, что выросли у него такие ничтожные сыновья. Я с этим потому обращаюсь к тебе, Халльдор, – говорит она, – что ты во всем верховодишь у вас, у братьев. А теперь нам впору поворачивать назад, потому что я сюда ехала больше затем, чтобы напомнить вам об этом, а то похоже, что вы об этом подзабыли.
А Халльдор отвечает:
– Не на тебя нам придется жаловаться, мать, если это вылетит у нас из головы.
И Халльдор теперь, хотя все больше молчал, весь едва не кипел от гнева и ненавидел Болли пуще прежнего.
Но и этого Торгерд показалось мало, и, когда позднее братья собрались в поход против Болли, она потребовала, чтобы ее взяли с собой (глава 54 саги). Халльдор со товарищи пытались отговорить ее, мол, не женское это дело – боевой поход, но Торгерд отмела эти возражения с порога, сказав: "Еще как поеду, потому что знаю я вас как облупленных, сынки мои, и вам без понуканий никак". И им пришлось уступить.
"Сага о людях из долины Лососьей реки" отличается известной "литературностью", и кто знает, возможно, конкретная история с Торгерд является не более чем плодом воображения рассказчика. Но сама ситуация – очень знатная женщина, которой в распре приходится полагаться на помощь мужчин, не очень-то рвущихся в бой, – совершенно невыдуманная, вплоть до частностей. В "Саге о людях из долины Лососьей реки" красочно обрисован драматический в своей подлинности социальный конфликт, вотканный в самую основу общественной жизни Исландии эпохи народовластия31. Исландские мужчины были склонны полагаться на политическую систему и поэтому кровной мести предпочитали материальную компенсацию, так что исландские женщины, если хотели добиться своего, были вынуждены идти ва-банк. И в других обществах практикующих распрю, встречались случаи вроде описанного в главах 26-27 "Саги о людях с Песчаного берега", где некая вдова (тоже по имени Торгерд) ездит по округе, прихватив с собой отрубленную и засоленную голову своего убитого мужа32 надеясь так публично унизить его родственников и заставить их отомстить33. Иные героини саг порой ждут годами, пока не наступит подходящий момент вынуть из пыльного сундука старый плащ, покрытый запекшейся кровью, и швырнуть его в лицо нерешительному мужчине, так чтобы его всего засыпало и он, униженный и оскорбленный, приступил к действиям34. Подстрекательство играло важную роль в исландской распре по ряду причин, и прежде всего потому, что исландские политические группировки были много важнее, чем внутриродовые или нуклеарные семейные группы, и от членов таких широких группировок не приходилось ожидать, что они будут горячо ненавидеть своих противников сколько-нибудь долго, а без этого невозможна распря. Как следствие, исландские женщины могли опираться лишь на самых близких родичей или домочадцев и рабов – никто другой не стал бы подчиняться их требованиям. Воюя друг с другом, главные противницы "Саги о Ньяле", Халльгерд и Бергтора, в поисках людей, готовых ради хозяек идти на убийства, последовательно перебирают все социальные страты исландского общества, представленные на их хуторах. Начав с рабов, жизнь которых ничего не стоила, обе женщины не торопясь двигаются вверх по шкале важности и чести в выборе своих агентов, зная, что чем ниже статус человека, тем легче знатной женщине им манипулировать.
В том, что касается подстрекательства, исландское общество сходно с другими обществами, практикующими распрю, например, с корсиканцами. Торгерд дочь Эгиля и прочие саговые подстрекательницы ведут себя точно так же, как женщины-подстрекательницы других народов. Говоря языком распри, их цель – смыть с себя кровавое пятно кровью своих врагов. Поддерживая в своей душе пожар ненависти во имя долга кровной мести – долга, который с их точки зрения, противоположной точке зрения мужчин, не знает срока давности, – Торгерд и ей подобные преодолевают конфликт между разными типами долга, связывающими мужчин даже в самых немногочисленных семьях. Им удается в итоге поставить долг мести во главу угла – однако лишь ненадолго. Ибо чем кончается история Торгерд? После длинной серии взаимных убийств распря между родом Олава и людьми с Горячих источников разрешилась мирным договором с помощью посредников, которые заставили всех пойти на компромисс и принять материальную компенсацию. Решимость, а можно сказать упрямство, Торгерд, желавшей во что бы то ни стало осуществить кровную месть, привели лишь к тому, что конфликт длился несколько дольше и погибло несколько больше людей. В конечном же счете долгосрочную перспективу мира определили те самые силы компромисса и материальной компенсации, против которых Торгерд столь отчаянно боролась.
Подстрекательница из "Саги о Стурлунгах"
Влиятельные женщины вроде Торгерд дочери Эгиля встречаются не только в сагах об исландцах. В "Саге о Стурлунгах" мы также находим примеры того, как женщины участвуют в принятии решений в исландском обществе с его любовью к распрям и раздорам. Мы видим, как матери, жены и сестры подстрекают сыновей, мужей и братьев к кровной мести, невзирая даже на то, что иные из этих мужчин – христианские священники. Так, в "Саге о Гудмунде Достойном" (дисл. Guðmundar saga dýra) рассказана история, произошедшая в Островном фьорде в 1197 году. Влиятельный человек по имени Гудмунд Достойный, с хутора Гребень (дисл. Bakki), сжигает заживо своего соседа, годи по имени Энунд сын Торкеля, в его доме. Действия Гудмунда и ему подобных в эту эпоху были направлены на низложение системы нетерриториальных годордов (см. карту округи Островного фьорда в главе 7, где показаны хутора Гудмунда, Энунда и других годи, их тинговых и связи между ними), освященной веками и до тех пор работавшей.
После сожжения тяжбу об убийстве Энунда разрешили мировой и назначили виру. Гудмунд, однако, не торопился выплачивать компенсацию целиком35. В 1198 году, почти два года спустя после сожжения, трое сыновей сожженного, двое из них священники36, приехали в гости к своей сестре Гудрун (глава 17 саги). Гудрун считает, что задержка Гудмундом выплаты является оскорблением и бесчестием для нее и братьев, а значит, пришло время кровной мести. Когда ее муж и братья садятся к завтраку, она подает им паленые бараньи головы – совершенно обыкновенное и традиционное исландское блюдо, но ели его, лишь когда не оставалось совсем ничего другого, и муж Гудрун резонно спрашивает, отчего она подала им такую дрянь, ведь осенью было забито много скота и осталось еще хорошее мясо, а гости не последние люди. Дело же в том, что в данной ситуации блюдо служит красноречивым намеком, напоминая гостям о том, как именно погиб их отец, и Гудрун на слова мужа отвечает, мол, по ее мнению, еда для гостей самая что ни на есть подходящая. На это ее брат Вигфус, один из двух священников, замечает: "Непохоже, что ты не хочешь нам ни о чем напомнить, раз подаешь нам паленые головы". В тот же день все мужчины, включая священников, отправляются мстить.
Сдержанность и самообладание в эпоху Стурлунгов: пример из жизни годи
Несмотря на пословицу из "Саги о Ньяле", мы иногда встречаем в исландских текстах женщин, действующих с умеренностью (hóf) и старающихся по возможности уменьшить ущерб от распри. Один чрезвычайно показательный пример (подробно рассматриваемый ниже, в главе 13) дает "Сага о людях с Оружейникова фьорда", когда распря, растянувшаяся на два поколения, разрешилась миром во многом благодаря воле жены одного из враждовавших годи. Аналогичные случаи наблюдаются и на внутрисемейном уровне, как в следующем эпизоде из "Саги о Торгильсе Заячья губа" (дисл. Þorgils saga skarða), где важную роль сыграла Гроа дочь Альва, гражданская жена Гицура сына Торвальда (ум. 1268), главы рода Людей из Ястребиной долины. Он жил на юге страны и к окончанию эпохи народовластия получил от норвежского конунга титул ярла.
В первой главе саги рассказывается, как вскоре после организации Гицуром убийства Снорри сына Стурлы в 1241 году Гицуру отдают заложником пятнадцатилетнего мальчика из рода Стурлунгов – главного героя саги, позднее влиятельного годи, Торгильса Заячья губа сына Бёдвара. Мальчик переезжает на хутор Гицура, Междуречье, что на Епископском междуречье37. Случилось, что Торгильс повздорил за тавлеями38 с другим мальчиком, Самом сыном Магнуса. Мальчиков разделяет ощутимая разница в положении: Сам – родственник Гицура, Торгильс же находится на хуторе по принуждению. Но Гицур очень хорошо относится к Торгильсу и обращается с ним фактически как с приемным сыном. Ссора за игрой приняла серьезный оборот, когда Торгильс сначала смел фигуры с доски, а затем хорошенько съездил Саму по уху, разбив его до крови. Такой ущерб не может оставаться без компенсации. Гицур входит в комнату, где играли мальчики, и начинает укорять Торгильса, тот же отвечает нагло.
Взрослый и юноша уже было совсем поссорились, когда в дело вмешалась Гроа, которую сага именует "хозяйкой дома"39 (дисл. húsfreyja). Ей ясно, что ситуация взрывоопасная, – Торгильс, заложник, повел себя неподобающим образом в доме у Гицура, и наилучший выход здесь просто забыть о случившемся. Задета честь всех участников, и Гроа понимает, что, если дать Гицуру и Торгильсу поругаться, эта ссора станет началом долгой распри, в ходе которой, вероятно, погибнут люди. Гроа берет Гицура за руку и говорит:
– Отчего ты так разозлился? Мне-то кажется, если речь зайдет о возмещении, то отвечать придется тебе, пусть даже виноват он, а не ты.
Гицур отвечает:
– А я не спрашивал, что ты по этому поводу думаешь!
Гроа отвечает:
– Ну тогда возмещение выплачу я, если потребуется.
Мудрая Гроа проявляет большее самообладание, чем Гицур, понимая, что продолжение ссоры даст повод вмешаться третьим лицам, что повредит и ей, и Гицуру, и его роду. Поскольку даже малейшие оскорбления никогда не забывались, нужно было предлагать компенсацию немедленно – а особенно за кровавые раны. В этом случае именно женщина, а не мужчина игнорирует принцип "зуб за зуб" и показывает тем самым свое понимание природы исландской общественной жизни и распри. Став на пути у Гицура, Гроа сохраняет мир в доме, и Гицур в итоге уступает; в саге сказано, что все притворились, будто ничего не произошло, но "Гицур стал к Торгильсу холоднее, чем раньше". Так шло некоторое время, пока Гроа не нашла нужным вмешаться снова. К йолю на 1242 год "Гроа сделала Торгильсу новую куртку из зеленой ткани, а он подарил Саму свою синюю куртку, которую носил раньше, и с тех они были добрыми друзьями" (глава 1 саги).
Как следует из саги, Гроа играла важную роль в принятии решений в этой знатной семье. По тону "Саги о Стурлунгах" можно заключить, что Гицур очень любил Гроу; у них было много общих детей, и Гицур много лет искал возможности жениться на ней, но церковь не давала согласия на брак из-за того, что они были близкими родственниками. Лишь в 1252 году им удалось каким-то образом получить специальное разрешение и пожениться.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. В так называемой редакции С, см. [ÍF-10,31, нижний текст]. В редакции А соответствующая сцена отсутствует. (Прим. перев.)
2. О представительстве и его роли в саге как нарративе см. также [Byock 1982: 37-38, 74-92].
3. [Sørensen 1977:48].
4. Через слеш даны номера глав по двум редакциям саги, соответственно А и С.
5. О Гудмунде и Торгейре см. также ниже. (Прим. перев.)
6. И главной героини "Саги о людях из долины Лососьей реки", Гудрун дочери Освивра. Gellir по-дисл. значит "ревун", и он был так назван в честь своего прадеда Торда Ревуна (Þórðr Gellir), о котором говорилось в гл. 9. (Прим. перев.)
7. Последующие события, описанные в саге (гл. 17/27), показывают, что Эйольв и Бродди, несмотря на "дружбу", в действительности не доверяли друг другу, – посланникам обеих сторон Бродди обещает, что на суде станет на сторону слабейшего, а им оказывается Торвард. Бродди (представитель Торварда) и Геллир (представитель Эйольва) предотвращают битву на тинге и замиряют стороны; стороны соглашаются, чтобы решение вынес Геллир, и он выносит решение в пользу Эйольва, однако не такое суровое в отношении Торварда, как Эйольву хотелось.
8. Родственно англ. friend и нем. Freund, которые развили другое значение – "друг". Исландское слово для "друга" – vinr, см. ниже. (Прим. перев.)
9. Кроме такого близкого свойства (дисл. magsemð) имелась и более широкая категория свойства вообще (дисл. sifskapr, sift, а индивидуально такие свойственники обозначались словом дисл. sifjar). Кровное родство (дисл. frændsemi) контрастирует, как правило, именно с последним.
10. Подробно описан в "Саге о Гисли", гл. 6. (Прим, перев.)
11. Поэтому слово fóstbrœðr равным образом употребляется по отношению к людям, выросшим вместе в одном доме, но не родственникам и не заключавшим формального побратимства.
12. "Серый гусь", т. 1, гл. 113-115 [1852 Ia: 193-207]. Название раздела образовано от слов дисл. tal "перечень, список, счет" и дисл. baugr "обручье, браслет". Последнее имело также значение "деньги", поскольку из золота и других драгоценных металлов в древности делали спиралевидные обручья, от которых можно было отламывать куски нужной длины и веса и использовать их в качестве оплаты. Далее, уже в древнеисландском правовом узусе, данное значение сузилось до "вира, плата за убийство"; отсюда и название раздела "Серого гуся", где перечислены различные виры, которые полагается выплачивать за убийства различных категорий (за убийства свободных людей полагаются одни суммы, за убийства рабов – другие и так далее). Более точный, но более сухой вариант перевода был бы "Перечень штрафов".
13. Этот конкретный конфликт между годи и бондом в "Саге о сыновьях Дроплауг" рассматривается в работе [Byock 1982: 38-46] как иллюстрация природы института представительства и как конструктивный элемент нарратива саги.
14. Партнерства по преимуществу торговые – в отличие от властно-политических – обозначались другим словом, дисл. félag, букв. "сложение имущества", а партнеры в таких союзах – félagi (отсюда англ. fellow). Его хороший аналог – русское "товарищ", корень которого, "товар", ясно указывает на природу союза. (Прим. перев.)
15. Дисл. jafnt skulu konur gjalda tíund sem karlar, см. "Серый гусь", т. 1, гл. 255 [1852 Ib: 206], т. 2, гл. 37 [1879 II: 47], т. 3, гл. 28 [1883 III: 44].
16. "Серый гусь", т. 2, гл. 318 [1879 II: 350].
17. В главе 6/5 "Саги о людях с Оружейникова фьорда" некая женщина по имени Стейнвёр носит титул дисл. hofgydja, то есть буквально "капищная священница". Что именно стоит за этим титулом и в самом ли деле женщины служили языческими священницами, неизвестно.
18. "Серый гусь", т. 1, гл. 89 [1852 Ia: 161] и т. 2, гл. 289 [1879 II: 322].
19. "Серый гусь", т. 1, гл. 20 [1852 Ia: 38-39].
20. "Серый гусь", т. 1 [1852 Ia: 142].
21. О женщинах в средневековой Исландии в последнее время много пишут, например: [Agnes Arnórsdóttir 1990; Damsbolt 1984; Ólafía Einarsdóttir 1984; Frank 1973; Heller 1958: 98-122; Guðrún Ingólfsdóttir 1994; Jochens 1995; 1996; Gunnar Karlsson 1986; Helga Kress 1977; Lunden 1980; Auður Magnúsdóttir 1988; Mundal 1982; Ross 1992; Anna Sigurðardóttir 1981]. О положении женщин в эпоху викингов вообще см. [Jesch 1991; Mundal 1992; Øye 1990].
22. Дисл. kǫld eru kvenna ráð, букв. "холодны советы женщин", то есть "женщины никогда не предлагают ничего хорошего". Пословица встречается в ряде древнеисландских текстов – в "Саге о Гисли" (гл. 19, Тордис подстрекает Бёрка отомстить Гисли за убийство Торгрима), "Саге о Ньяле" (гл. 116, Хильдигунн подстрекает Флоси отомстить сыновьям Ньяля за убийство Хёскульда), в "Старшей Эдде", в строфе 51 "Перебранки Локи" (Скади проклинает Локи). Ср. также "Сагу о людях из долины Лососьей реки", где в гл. 65 Торгильс называет Снорри Годи подателем "холодных советов" (дисл. kǫld ráð). (Прим. перев.)
23. "Серый гусь", т. 1, гл. 113-115 [1852 Ia: 193-207].
24. Здесь тот случай, когда видна разница между двумя значениями дисл. fóstr-bróðir: Болли был Кьяртану "братом по воспитанию", а побратимства они не заключали (т. к. были кровными родичами). Впрочем, из саг известны и случаи, когда побратимы убивали друг друга (см. "Сагу о Ньяле", гл. 26). (Прим. перев.)
25. Женщина по имени Торхалла Болтливая была приживалкой на хуторе Горячие источники, ее сыновья участвовали в убийстве Кьяртана.
26. Хутор Снорри Годи, старинного союзника Освивра, отца Гудрун, невесты Кьяртана, вышедшей за Болли и заставившей Болли убить Кьяртана. (Прим. перев.)
27. Остров располагается у северной оконечности Торова мыса, где стоит Священная гора, и служит отличным местом для засады на людей Снорри Годи. Сыновьям Олава пришлось проплыть весь Лощинный фьорд, чтобы попасть туда. (Прим. перев.)
28. Сыновья Торхаллы, видимо, направились из Горячих источников по земле на запад к Завтрачному мысу и там, в самом узком месте Лощинного фьорда, взяли лодку (так пишет Эйнар Олав Свейнссон в своем комментарии к изданию "Саги о людях из долины Лососьей реки" [ÍF-5,156, прим. 2]). (Прим. перев.)
29. См. об этом подробнее [Byock 1982:146-148]. (Прим. авт.) Здесь есть существенная тонкость. Казалось бы, с утверждением автора можно поспорить, ведь Кьяртан показан в саге как человек весьма миролюбивый и достойный сын своего отца, и "неумеренность" можно видеть лишь в его отношении к Болли и Гудрун (ср. поведение годи Хельги Кошки сына Торгейра в "Саге о людях с Оружейникова фьорда", который хамил и угрожал всем направо и налево). Верно, Кьяртан загнал Болли и Гудрун в угол, скупив все земли, на которые те могли претендовать (см. гл. 47 саги), и явно намерен изгнать их из округи, мстя за нанесенные ему и его жене оскорбления. Но что из этого следует? На первый взгляд ничего, ведь Кьяртан вроде бы атакует только эту пару. Однако нельзя не учитывать положение и амбиции Освивра, отца Гудрун. Хотя у него много сыновей, из саги видно, что, как и сыновья Ньяля, они не способны претендовать на политическое лидерство. Освивр, не менее знатный человек, чем Олав Павлин и его отец Хёскульд, заметно потерял во влиянии после возвышения первого, и перспективы его рода в округе сделались весьма туманными, тем более что ближайший союзник, Снорри Годи, живет далеко. В сватовстве же Болли к Гудрун Освивр видит шанс основательно поправить положение и заодно расколоть род Олава. Он делает на Болли ставку и едва ли не насильно выдает за него дочь. Поэтому атаки Кьяртана на Болли и Гудрун не могут не рассматриваться стороной Освивра как атаки на весь их род в целом. Олав Павлин все это понимает, но готов мириться с оскорбительным поведением Болли и его новоиспеченных шурьев: как и Освивр, он осведомлен об их нулевых политических способностях и рассчитывает, что когда Болли захватит в роду Освивра лидерство, то выиграет от этого больше не Освивр, а он сам, Олав, и его род, ведь Болли – его воспитанник и кровный родич. Иначе говоря, Олав мыслит здесь стратегически, даже, может быть, чересчур стратегически, рассчитывая на большую выгоду в отдаленной перспективе (и, в отличие от Освивра, делает ставку на единство рода). Это хитроумный и дальновидный план – но чтобы он претворился в жизнь, Кьяртану следует вести себя чрезвычайно аккуратно и терпеливо ждать ошибок другой стороны. Кьяртан же не учитывает всей сложности положения и предпочитает немедленно начать войну, полагаясь на силу и не просчитывая последствий. (Прим. перев.)
30. Братья Кьяртана соглашаются на компромисс лишь под сильнейшим давлением Олава Павлина. Отцы не всегда могли навязать сыновьям свою волю, ср. выше эпизод из "Саги о людях со Светлого озера". (Прим. перев.)
31. См., например, работы Виктора Уиттера Тёрнера, который рассматривал саги как социальные драмы [Turner 1971].
32. Этот эпизод уже упоминался выше в гл. 2, в рассказе о попытке некоего Сварта убить Снорри Годи – подослал несостоявшегося убийцу муж этой самой Торгерд, по имени Вигфус, за что и поплатился. (Прим. перев.)
33. [Byock 1982: 87-90].
34. Именно так поступает Хильдигунн, жена убитого сыновьями Ньяля Хёскульда, со своим дядей Флоси, в гл. 116 "Саги о Ньяле". Впрочем, она не ждет так долго. (Прим. перев.)
35. Из саги (см. приложение 6) будто бы следует, что к этому моменту Гудмунд все заплатил. В гл. 15 саги прямо сказано, что Гудмунд начал выплаты немедленно по заключении мировой и из кожи вон лез, только бы выплатить назначенную астрономическую сумму. В гл. 18 саги Орм сын Йона сына Лофта (его отец выносил решение по делу о сожжении Энунда) в разговоре со своим братом утверждает, что сторона Гудмунда выплатила все назначенное (и что кровавая баня, которую в цитируемом эпизоде устроили муж Гудрун, Торгрим Домочадец, с ее братьями, есть поэтому нарушение мира и оскорбление памяти Йона). Свою часть виры не выплатил не Гудмунд, а его союзник Кольбейн сын Туми – точнее, платить он начал, но после того как Торгрим подослал к нему (несостоявшихся) убийц, выплаты прекратил (из чего можно заключить, что Торгрим и не собирался мириться). Видимо, текст саги надо понимать так, что Гудмунд, хотя в итоге и заплатил положенное, физически не мог сделать это одномоментно и был вынужден растянуть выплаты на известное время, а снедаемая ненавистью Гудрун сочла это, вкупе с отказом Кольбейна, предлогом для мести. Кроме того, Вигфус, сын Энунда, не присутствовал при заключении мировой и намекал, что не считает себя связанным ее условиями. Иначе говоря, мы видим здесь яркий пример женщины-подстрекательницы, беззастенчиво игнорирующей мировую, и ее мужчин, которые, в отличие от сыновей Торгерд дочери Эгиля, и не думают сопротивляться ее подзуживаниям. (Прим. перев.)
36. [Sverrir Jakobsson 1998: 17-19].
37. История Торгильса Заячья губа, а с ним и Эйнара сына Торгильса (совсем другого, героя "Саги о Торгильсе и Хавлиди") из Дворового пригорка, о котором мы будем говорить ниже в гл. 15, подробно рассматривается в работе [Bragg 1997].
38. Игра вроде шахмат, где фигуры в начальной позиции стоят в центре и по углам, а не как обычно на противоположных краях доски. Упоминается в ряде древнеисландских источников, включая "Старшую Эдду", где в тавлеи играют боги.
39. Несмотря на то, что они с Гицуром не были официально женаты, см. ниже. (Прим. перев.)
|
|
