Литература

Источник: Д. БАЙОК. ИСЛАНДИЯ ЭПОХИ ВИКИНГОВ

Не было ни государственных расходов, ни государственных доходов, ни бюджета, ни казначейства. Республика не собирала налогов и не тратила деньги налогоплательщиков.

Джеймс Брайс, "Труды по истории и юриспруденции"

В исландских источниках упоминается множество годи, действовавших во времена эпохи народовластия, однако ни слова не сказано о том, как именно они приобрели богатство, позволившее им завоевать столь престижное положение в обществе. Меж тем без ответа на этот вопрос невозможно понять, как разнообразные элементы сложно организованного общества средневековой Исландии складывались в единое политическое целое. В настоящей главе я попробую заполнить этот пробел. Исландская система не предполагала, как другие, получение лидерами платежей от своих последователей (вассалов и т. п.), а заставляла лидеров играть роль этаких предпринимателей от политики, которые конкурировали друг с другом за предоставление особых услуг. Годи были готовы помогать землевладельцам и другим годи в распрях и тяжбах, но рассчитывали на вознаграждение – и загвоздка в том, что вознаграждать в Исландии было особенно нечем.

Два главных текста по истории Исландии, авторы которых выступают именно как "историки" (а не рассказчики саг), то есть "Книга о взятии земли" и "Книга об исландцах", не содержат никакой конкретики насчет того, из каких источников годи извлекали свое богатство в первые века после заселения. "Серый гусь" лишь немногим более информативен. В нем перечислены налоги и иные платежи, которые годи имели право собирать, однако же эти платежи были весьма незначительны и нерегулярны. Доходы, на которые годи имели право рассчитывать согласно "Серому гусю", никак не могли обеспечить им возможность сколотить капитал, который очевидным образом требовался для покупки "дружбы", выплаты виры и иных возмещений, обмена подарками, выдачи кредитов, устройства пиров и приема гостей.

Богатство в Исландии эпохи народовластия было связано с владением и эксплуатацией земли, и методы, которыми годи пользовались для увеличения своей земельной собственности, трудно назвать иначе чем хищническими. В большей степени, чем в других странах, где ресурсы не были в таком дефиците, в Исландии увеличение земельных владений одного индивидуума означало изъятие земли у другого индивидуума, как правило соседа. Следовательно, рост богатства и успех одного исландца всегда означал проигрыш и падение в нищету другого. Имея в виду это обстоятельство, мы попробуем в этой и следующей главах как можно точнее описать и определить исландскую систему перераспределения богатства и собственности, и, в частности, механизмы приобретения земельных участков.

Начнем мы с обсуждения доходов, которые годи получал в силу того, что являлся лидером, одним из государственных мужей. Эти привилегированные доходы заключались в тех немногих налогах, что существовали в Исландии, в прибыли от выполнения официальных функций и в выгодах, связанных с реализацией исключительного права годи на установление цен на импортные товары. Затем мы рассмотрим источники доходов, доступ к которым имели не только годи, но и любые другие успешные исландские землевладельцы. В число этих непривилегированных доходов входит торговля, как внутренняя, так и внешняя, а также арендная плата за пользование скотом и землей. Что касается введенной в 1096 году десятины, она, как правило, шла в карман тех годи, которые содержали церкви. Как десятина, так и иные доходы крупных землевладельцев от контроля над церковными землями, известными под названием "дворов" (дисл. мн. ч. stadir, ед. ч. stadr), обсуждаются отдельно в главе 18.

Налоги в эпоху народовластия

Из того обстоятельства, что "исторические" тексты вроде "Книги об исландцах" и законы сообщают так мало об источниках доходов годи в эпоху заселения и позднейшие десятилетия, исследователи средневековой Исландии делали, казалось бы, очевидный вывод: годи не извлекали из своего официального положения практически никакой выгоды. В соответствии с этой точкой зрения львиная доля объема и без того не слишком пространных экономических разделов работ по истории Исландии посвящается обсуждению двух налогов – налога на поездку на альтинг, буквально "покупка поездки на (аль)тинг" (дисл. þing-farar-kaup¹), и налога на капище (дисл. hoftollr²). Первый представлял собой самый крупный платеж, который годи мог в согласии с законом потребовать от человека. Любой свободный землевладелец, в собственности которого находился некоторый минимальный объем имущества (корова, лодка, рыболовная сеть и т. п.), должен был по первому требованию заплатить этот налог годи, с каждого своего домочадца и члена семьи, – в том случае, если сам не ехал с годи на альтинг. "Покупка поездки на тинг" – налог очень старый, но информация "Серого гуся" о нем несколько туманна³.

Уже упоминавшаяся в главе 3 настоящей книги перепись населения, осуществленная около 1096 года епископом Гицуром сыном Ислейва, установила, что в стране живут около 4560 землевладельцев, обязанных платить тинговый налог⁴. Надо полагать, все эти землевладельцы представляли собой в широком смысле элиту страны и влияли на политику. Судя по всему, на весеннем тинге каждый годи имел право обязать каждого девятого землевладельца из тех своих тинговых, кому полагалось платить тинговый налог, ехать с собой на альтинг, но подробности этой процедуры нам опять-таки неизвестны. Назначив едущих, годи затем собирал "покупку поездки на тинг" с тех, кто оставался дома в округе, и использовал собранные средства для того, чтобы компенсировать расходы своим провожатым. Эта компенсация называлась так же, как сам налог. Свободные люди из тех, что победнее, не платили налог, но тоже имели право участвовать в тингах. Такие люди, не владевшие в достаточном объеме имуществом, могли быть тинговыми своего годи, но иногда им запрещалось назначаться судьями, а в более редких случаях – также и заседать в коллегиях, рассматривавших показания свидетелей. Сумма "покупки поездки на тинг" не была фиксированной и, вероятно, зависела от того, как далеко было из той или иной округи до альтинга. Вероятно также, что годи не мог назначить сумму налога, которая бы сильно отличалась от назначенной другими годи той же округи, иначе бы от него начали уходить тинговые, но снова у нас нет точных сведений. Самое же важное обстоятельство заключалось в следующем – поездка на альтинг представляла для годи и его провожатых очень затратное мероприятие, и поэтому все доходы от "покупки поездки на тинг", скорее всего, уходили на организацию этой самой поездки. Иначе говоря, прибыли этот налог годи не приносил.

Кроме "покупки поездки на тинг", в распоряжении годи был лишь еще один налог, налог на капище (дисл. hoftollr). Мы очень немного знаем о нем, и основной объем сведений об этом налоге содержится в сагах. Мы уже встречались с одним упоминанием налога на капище в предыдущей главе, когда говорили о Стейнвёр, капищной священнице из "Саги о людях с Оружейникова фьорда", где в главе 6/5 сказано: "Все бонды должны были платить ей налог на содержание капища". Упоминается налог на капище и в главе 4 "Саги о людях с Песчаного берега": "В капище все люди должны были платить налог, и им полагалось ездить вместе с капищным священником-годи, куда бы он ни отправлялся, так же как это нынче должны делать тинговые с годи, а сам годи был обязан содержать капище за собственный счет, так чтобы оно не разрушилось, и устраивать в капище пиры с жертвоприношениями". Эта сага, как и все саги об исландцах, была записана уже в христианские времена, и мы не можем быть абсолютно уверены, что версия, в которой мы ее знаем, адекватно отражает реалии прошедших веков и языческие традиции, однако же из этого отрывка можно сделать вывод, что налог на капище, как и "покупка поездки на тинг", не приносил годи прибыли. Да, годи получал средства, но он затем должен был потратить их на содержание капища и на устройство пиров.

Если бы какой-то годи решил поднять налог на капище с целью получить прибыль, другие годи, как и в случае с тинговым налогом, извлекли бы выгоду из того, чтобы не запрашивать столь много, и переманили бы к себе людей первого. Поскольку, таким образом, ни "покупка поездки на тинг", ни капищный налог не приносили годи прибыли, исследователи пришли к выводу, что годи не получал от своего статуса, то есть от обладания годордом, никакой материальной выгоды. Этот вывод подводит итог целой традиции исследования истории Исландии, которая, при всей любопытности сделанных попутно наблюдений, так и не сумела ответить на вопрос: а как же в такой ситуации годи удалось просуществовать с конца IX по середину XIII века (когда появились первые налоги, которые годи могли класть себе в карман), сохраняя свой статус главных людей в стране? Читателей, которым любопытно узнать, как же это так у уважаемых господ историков получилось, я отсылаю к примечаниям⁵, а сам тем временем занимаю противоположную позицию – именно я утверждаю, что обладание годордом приносило годи еще какую прибыль, и весьма значительную, но только ее источником не являлось налогообложение.

Установление цен на импорт

Кроме налогов, в распоряжении годи был еще один привилегированный источник доходов, а именно исключительное право назначать цены на товары, которые иностранные купцы привозили в Исландию. Благой целью наделения годи таким правом объявлялся контроль над алчностью и жадностью иностранных торговцев. В "Сером гусе" сказано так: "В наших законах говорится, что люди не должны покупать дорогих норвежских товаров с кораблей у торговцев, пока те три человека, которые назначены для этого в пределах каждой округи, не объявили свое решение о том, как [т. е. на каких условиях и по какой цене] это следует делать"⁶. Впрочем, неизвестно ни когда этот закон вступил в силу, ни насколько он был применим в реальности.

Вероятно, в отдельных случаях годи удавалось извлечь известную прибыль из назначения цен на товары, но едва ли она была столь уж значительной, поскольку чаще всего преимущество в торге оставалось за норвежцами. Если купца не устраивали условия, установленные тем или иным годи в той или иной округе, он мог попробовать договориться с более сговорчивым лидером или же попросту выйти в море и высадиться в другой округе. О годи, который оказывает слишком сильное давление на купцов – скажем, добивается значительной доли в прибыли или занижает цены, – очень быстро пойдет дурная слава. Для годи его привилегия была выгодной лишь в том аспекте, что ему первому выпадало поглядеть на импортные товары и выбрать себе лучшее. Этот аспект, при кажущейся его незначительности, все же был важен в обществе вроде исландского, где раздача ценных подарков, сдача сокровищ внаем⁷ и демонстрация широты души при приеме гостей являлись средствами увеличения собственного социополитического капитала. Насколько хороши отношения между людьми, судили по тому, подарил ли хозяин гостю после пышного пира "хорошие подарки"⁸. На такие расходы шли в особых случаях, с целью упрочить или заключить политический союз. При этом исландские годи в отличие от своих собратьев-лидеров из других скандинавских стран той же эпохи – херсиров, ярлов, конунгов, – не держали при себе воинских дружин, что радикально сокращало средний объем расходов.

Лишь немногие саги из тех, в которых рассказывается о событиях, произошедших до XIII века, упоминают назначение цен на импортные товары. Таковы, в частности, "Сага о людях с Оружейникова фьорда", "Сага о Курином Торире" и "Сага о людях со Светлого озера". Первая обсуждалась в предыдущей главе, и на примере убийства норвежского торговца Хравна видно, какую ценность имели для исландцев заморские сокровища. Рассмотрим эпизод с прибытием Хравна в Исландию (глава 4/4 саги) подробнее. Задача Хравна – найти себе на зиму жилье и хранилище для своих товаров; нельзя не отметить, что местные очень заинтересованы в том, чтобы залучить норвежца к себе, и конкурируют за него друг с другом:

Хельги Кошки поехал к кораблю и приглашает норвежца к себе Тот ответил, что не собирается ехать к нему на зиму,

– потому что мне говорили, будто ты человек надменный и жадный до богатства, – говорит он, – а я человек скромный, всегда доволен малым, так что мы друг другу не подходим. Хельги Кошки предложил тогда купить у него хороших товаров, потому что он был большой охотник до красивых вещей, но Хравн сказал, что в кредит ничего продавать не станет. Хельги Кошки отвечает:

– Да уж, поездка моя к тебе вышла хоть куда. Оказал ты мне честь, ничего не скажешь – и жить ко мне не поехал, и продать ничего не захотел.

Гейтир тоже приехал к кораблю, и нашел корабельщика, и сказал ему, что тот поступил неразумно, поссорившись с самым уважаемым человеком в округе. Норвежец отвечает:

– Я вообще-то думал поселиться у кого-нибудь из бондов, но, может быть, ты возьмешь меня к себе? – говорит он.

Гейтир не хотел решать дело сразу, но кончилось тем, что он принял корабельщика у себя; прочие люди с корабля уехали жить в другие места, а корабль вытащили на берег на катки. Норвежцу отвели сарай, где он сложил свое имущество; тот стал торговать, и все только в мелкую розницу, ничего оптом.

Отметим, что норвежец изначально хотел найти себе жилье у простого землевладельца, а не у годи. Как мы уже знаем, Хравну было бы лучше не отклоняться от этого плана.

В 1215 году двое влиятельных годи, Сэмунд сын Йона сына Лофта, с хутора Междуречный мысок, и Торвальд сын Гицура, с хутора Оползень, совершили ошибку, едва не ставшую роковой, – силой заставили норвежцев согласиться на выставленные ими условия. Норвежцы же нашли условия несправедливыми, и начался опасный конфликт. Сама реакция иностранцев говорит о том, что требования двух годи были крайне необычными. Десятилетием раньше, в 1203 году, Снорри сын Стурлы попытался назначить по своему усмотрению цены на муку, привезенную в Исландию неким купцом с Оркнейских островов; эта попытка тоже привела к конфликту⁹. Между исландцами и норвежцами был еще один спор об условиях торговли, продолжавшийся с 1170 по 1180¹⁰ год. К началу XIII века норвежские купцы настолько разозлились на исландцев, что попросили норвежского конунга отправить в Исландию войска, и войны удалось избежать лишь чудом благодаря дипломатии того же Снорри¹¹.

Само время возникновения споров – рубеж XII и XIII веков – совпадает со временами тяжелой инфляции в континентальной Европе. Связанный с этим рост цен на импортные товары особенно больно ударил по исландцам, потому что цены на их экспорт аналогичным образом не выросли. Договориться же о более приемлемых условиях торговли они не могли – сила была не на их стороне. С середины XII века торговля между Исландией и континентом осуществлялась почти исключительно норвежцами, которые, насколько можно судить, не стеснялись временами заключать картельные соглашения. Исландцы же непосредственного доступа на внешние рынки практически не имели – их товарами торговали опять же норвежцы. Исландцы могли некоторое время сопротивляться давлению норвежцев, но в итоге у них не оказывалось иного выбора, кроме как уступить. В долгосрочной перспективе альтернатива выглядела так – или соглашаться на норвежские цены, или остаться без импорта.

Дополнительные привилегированные источники доходов

Еще один нерегулярный источник дохода дня годи представляла собой его доля в имуществе, изымаемом у объявленного вне закона. Такая процедура называлась "судом по изъятию имущества" (дисл. féránsdómr¹²) и осуществлялась годи от лица и в пользу выигравшей дело стороны¹³. Имущество изымалось, как правило, спустя две недели после окончания тинга, на котором его владелец был объявлен вне закона. Имущество, подлежавшее изъятию, называлось "имущество объявленного вне закона" (дисл. sektarfé ). Выигравшая сторона имела первоочередное право выбора имущества для изъятия, а потом свою долю забирал и годи. В случае как малого, так и полного объявления вне закона годи получал за организацию суда по изъятию имущества эквивалент одной коровы или быка-четырехлетки. После того как выигравшая сторона и годи забрали свои доли, остальное имущество делилось между жителями округи.

Сама по себе вышеозначенная компенсация была небольшой, особенно если учитывать опасности, угрожавшие годи, сначала ведущему дело против человека, а затем отправляющемуся забирать его добро. Однако если годи сам являлся пострадавшей стороной в деле об объявлении кого-либо вне закона, то он получал не только долю годи, но и долю пострадавшей стороны – а это уже был значительный капитал. Кроме того, в этой ситуации годи сам распределял, кому что из имущества достанется. Эта возможность объединить роль пострадавшего и роль судебного исполнителя превращала выкуп чужих тяжб в потенциально высокодоходное мероприятие для годи.

Имелись у годи и другие столь же нерегулярные источники дохода. Например, если в Исландии умирал чужестранец и у него не было ни наследников, ни партнеров, то годи получали некоторые права на его наследство¹⁴. Также можно было извлечь выгоду из управления чужим имуществом (человек, занимающийся этим, назывался fjárvarðveizlumaðr – "человек, осуществляющий хранение имущества"). Также годи периодически вели дела о наследстве от имени неполноправных лиц, как то: несовершеннолетних, вдов и незамужних женщин, а также управляли их имуществом. Годи, как и в других случаях, имели возможность осуществлять эти функции успешнее, чем обычные бонды, однако законы не представляли им никакой монополии – право каждой семьи на самостоятельное распоряжение собственной судьбой было краеугольным камнем исландской системы законов.

Овечий налог

Подлинная суть исландской политической экономии нигде не проявляется так ярко, как в том обстоятельстве, что налогов, специально созданных для обогащения "государственных мужей" – годи, в Исландии эпохи народовластия не существовало вовсе. Лишь в самом конце этой эпохи, незадолго до потери независимости, исландская элита совершила попытку такой налог ввести. Этот новый налог назывался "овечий налог" (дисл. sauðakvǫð или же sauðatollr). Он несколько раз упоминается в "Саге о Стурлунгах"¹⁵; его устройство и факт столь позднего введения помогут нам точнее определить, какие факторы отвечали за богатство годи до его появления. Овечий налог возник в связи с рядом менее серьезных налогов, включая так называемую "тинговую пошлину", дисл. thingtollr¹⁶ (не путать с упоминавшимся выше тинговым налогом "покупка поездки на тинг", который взимали с тех тинговых, кто не ездил на альтинг).

Все упоминания овечьего налога приходятся на середину XIII века. Из них следует, что налог этот не был регулярным, а взимался годи с применением силы¹⁷ в ситуациях, когда последние сильно нуждались в средствах. Яркий пример того, до чего доводила поздних годи алчность, дает рассказ о той особой жестокости, с какой овечий налог собирал в Западных фьордах Орекья, сын Снорри сына Стурлы¹⁸.

Как уже упоминалось, на рубеже XII-XIII веков в Европе началась инфляция, и повсюду на континенте люди, стоявшие у власти, нещадно обирали всех, кого только могли. Можно допустить, что с этим связаны и введение в те же времена в Исландии поборов вроде овечьего налога и рост агрессивности некоторых годи. Логичнее, однако, предполагать, что ничуть не менее важную роль здесь сыграли внутриисландские обстоятельства, прежде всего изменение политического климата.

Источники дохода, доступные всем свободным землевладельцам

Некоторые источники дохода были доступны как годи, так и любым другим исландским землевладельцам. Два из них – торговля и сдача в аренду скота – существовали с самых первых лет эпохи заселения. Позднее, с введением в 1096 году десятины, появился и другой источник дохода, владение и управление церковным землями, так называемыми "дворами" (дисл. staðir). Подробно церковные дворы и десятина обсуждаются в главе 18, здесь же будет достаточно сказать, что в течение XII и XIII веков контроль над церковными землями сосредоточивался в руках ряда особенно выдающихся годи. "Дворы", однако, были лишь одним видом прибыльной земельной собственности из целого ряда других. Нам важнее понять более фундаментальную вещь – какими способами амбициозные личности могли приобретать ценные земли и иную собственность и увеличивать свое богатство.

Торговля – международная и внутренняя

В эпоху народовластия исландцы импортировали как обиходные товары, например ячмень, пшеницу, дерево и льняное полотно, так и разнообразные предметы роскоши. Ряд известных исландцев, например Гицур сын Ислейва (позднее избранный епископом), Халль сын Торарина из Ястребиной долины и Торхалль сын Асгрима, регулярно ездили за море в торговые поездки, но едва ли найдется хоть один исландец, занимавшийся исключительно международной торговлей. Отдельные личности вполне могли извлекать прибыль из таких путешествий, но с точки зрения истории социума важно другое – социальный класс купцов, наличествующий едва ли не в любой наугад взятой стране, в Исландии не сформировался. Исландцы, ездившие за море, не были единой группой и не влияли как группа на политику страны. Брюс Гельзингер замечает: "Примечательно в отношении международной торговли Исландии эпохи народовластия не то, что это предприятие в итоге с треском провалилось, а то, что, несмотря на все сложности и трудности, оно просуществовало целых четыре века"¹⁹.

Исландские овцы отличаются необычайно длинной шерстью, которая очень богата ланолином, поэтому ткань из шерсти исландских овец обладает отличными водоотталкивающими свойствами. Исландцы с самого начала эпохи заселения производили из овец массу самых разнообразных продуктов, и основными статьями исландского экспорта являлись собственно шерсть, шерстяное домотканое полотно (дисл. vaðmál) различного качества, а также изготовленные из него плащи (дисл. vararfeldr) неплохо защищавшие от дождя. Вязание еще не было известно, поэтому из шерсти только ткали. Домотканое полотно было двух сортов²⁰, обычного и высшего. Полотно обычного сорта называлось "товарное полотно" (дисл. vararvaðmál). Оно многократно упоминается в источниках, и качество этого полотна было одинаково по всей Исландии – это означало, что для определения его не нужно было привлекать экспертов, и поэтому оно могло служить единицей товарного обмена вместо денег, тем более что шерсть и изделия из нее производились буквально на каждом исландском хуторе, по всей стране. "Товарное полотно" представляло собой грубую, прочную ткань. Оно было довольно дешево, из него делали рабочую одежду, рукавицы, чулки и так далее. В Норвегию экспортировали само полотно, а изделия изготавливались уже на месте. Полотно высшего сорта встречалось реже и называлось "гаванское полотно" (дисл. hafnarvaðmál). Внутри высшего сорта были и более тонкие различия по качеству, и самое лучшее гаванское полотно шло на паруса. Чем выше был сорт гаванского полотна, тем дороже оно стоило.

Кроме разного рода овечьих продуктов, на экспорт могли идти лошади, шкуры, изредка сыр. Экспортировались также символические объемы серы и экзотических товаров вроде белых соколов.

На внутреннем исландском рынке торговали в основном продуктами питания, прежде всего сушеной треской – ее делали в прибрежных районах и продавали в более удаленных от моря округах. Этот рынок никак не контролировался годи, и не было никаких налогов или сборов. На этом рынке действовали люди вроде Куриного Торира из одноименной саги (дисл. Hǽnsa-Þóris saga). В саге этот человек нарисован как последняя сволочь и гнусный мерзавец, и рассказчик не испытывает симпатии к методам, какими Торир сколотил свое состояние, но зато он их описывает, и благодаря этому мы можем составить представление о том, чего мог добиться предприимчивый торговец (глава 1 саги):

Жил человек по имени Торир, как есть нищий и не очень-то уживчивый, в округе его не любили. Он взял за обыкновение ездить из округи в округу с тем, что заработал за лето, и в одной округе покупал товары, а в другой продавал, и так вскоре немало заработал этой своей торговлей. А однажды Торир поехал с юга через пустошь²¹, и были у него с собой куры, и он продал их на севере вместе с другим товаром, и поэтому его прозвали Куриный Торир. И вот Торир заработал столько, что купил себе землю у Междуречья Северной реки и поселился на хуторе, что назывался у Озера. Не прожил он там много зим, как заделался таким богатеем, что едва ли не все люди в округе были должны ему огромные деньги²². И хотя богатство его все возрастало, друзей у него оттого не прибавилось, потому что вряд ли нашелся бы на свете человек, которого судьба щедрее наделила умением ссориться вдрызг с каждым встречным-поперечным по какому ни возьми поводу, чем этого Куриного Торира.

В "Саге о Гудмунде Достойном" мы встречаем другого предприимчивого торговца по имени Торвард Усатый пес, у которого для перевозки товаров был свой корабль. Его хутор стоял на Мачтовом мысу, у самого устья Островного фьорда, и оттуда было удобно рыбачить. Мы толком ничего не знаем о Торварде Усатом псе, кроме того, что он был свободный землевладелец и плавал по всему фьорду, высаживаясь на берег тут и там для торговли. Насколько можно судить по саге, он занимался своим делом, не имея связей с годи – ни финансовых, ни каких-либо иных. Когда ему было что продать, он отправлялся в Гусиную гавань (дисл. Gásar), главное место высадки в том регионе, куда летом приходили корабли норвежских купцов, ставил там свою палатку и торговал. Сага рассказывает о Торварде только потому, что он приютил одну молодую женщину по имени Гудрун, с Орлиного мыса. Она была замужем за сыном Торварда, который утонул, затем вышла замуж снова, а потом сбежала от нового мужа к бывшему свекру. Гудрун везде плавает с Торвардом и в Гусиной гавани встречает своего будущего любовника (глава 5 саги):

У Торварда было заведено каждое лето нагружать свою лодку постной снедью и плавать по округе и продавать ее бондам. И вот он снова поступил как обычно, и поплыл вниз по фьорду, и взял с собой Гудрун. Он направился в Гусиную гавань, потому что там стояли торговые корабли [норвежцев]. Торвард поставил там свою палатку, и Гудрун была с ним в палатке.

Каботажные лодки вроде корабля Торварда Усатого пса были небольшие. Отсутствие в Исландии строевого леса не позволяло строить суда, годные для путешествия по открытому морю в Норвегию, и это обстоятельство с самого начала эпохи заселения служило непреодолимым препятствием для содержания независимого торгового флота. Первопоселенцы, конечно, приплыли в Исландию на хороших кораблях, и их было много, но позднейшие поколения не могли заменять выбывающие суда новыми, и с ходом времени число судов, способных пересекать море, резко падало. К XIII веку лишь единичные исландцы владели крупными кораблями – характерен случай Снорри сына Стурлы, которому соправитель Норвегии, ярл Скули, подарил в 1220 году корабль²³. Те исландцы, которым удавалось заделаться настоящими международными купцами, уезжали в Норвегию и вели свои дела оттуда. Как правило, у них были норвежские партнеры и, как правило же, они далеко не ограничивались торговлей с Исландией, а торговали везде в Европе. Иногда, достигнув почтенных лет, они возвращались в Исландию.

С Исландией торговали купцы из всех северных стран, включая и Оркнейские острова, но львиная доля исландской торговли приходилась на Норвегию. Инфраструктура, обеспечивавшая торговые связи с Исландией и Гренландией: купеческие братства и гильдии, тогдашние эквиваленты банков и страховых агентств, торговые города со складами и мастерскими – все это находилось именно в Норвегии.

Но даже для хорошо экипированных и подготовленных купцов торговля с Исландией представляла собой сложное, опасное и долгое предприятие. Погода на море была непредсказуемая, судоходству угрожали холодные и сильные северные ветра, а также дрейфующий лед, который в иные годы заносило далеко на юг. Тонкие днища деревянных кораблей не могли выдержать столкновения даже с самыми мелкими кусками льда, из-за чего время года, позволявшее сплавать в Исландию, было очень коротким. Отсюда сезонный ритм торговли – купцы из-за моря прибывали в Исландию в июне-июле и торговали в течение лета и осени, потому и бывали вынуждены оставаться на зиму. Любой человек, занятый в исландской торговле, проводил в Исландии почти целый год, пока снова не наступала весна и дрейфующий лед не уходил на север, оставляя море свободным для судоходства. Торговля с Исландией, таким образом, требовала от купца основательных капиталовложений.

Оказавшись в Исландии, торговец первым делом должен был найти себе жилье и место для складирования товаров, дабы оттуда их продавать. Самым логичным вариантом было договориться о постое у годи или иного крупного землевладельца. За постой исландец, вероятно, получал от торговца какую-то плату, кроме того, принимая у себя чужеземного гостя, он тем самым поднимал свой социальный престиж, получал развлечение на зиму в виде рассказов о заморских делах, первоочередной доступ к престижным товарам, а также сведения о других торговцах и иных людях в Норвегии, с которыми в будущем он мог бы иметь дело. Тем не менее чисто материальный доход годи от поселения у себя на хуторе иностранного купца не следует преувеличивать. Годи, конечно, могли выиграть конкурентную борьбу за иностранные товары у любого исландца, но все же простых землевладельцев, как и купцов, было куда больше, чем годи, поэтому последние играли лишь пассивную роль в контроле за потоком иностранных товаров и за ценами на них – главные козыри держали в руках сами купцы. Именно они определяли, когда будет торговый сезон в Исландии, а равно какие именно товары, какого качества и в каком количестве они привезут. Лишь в начале XIV века, когда началась торговля сушеной рыбой (дисл. skreið), прежде всего треской и пикшей, Европа обнаружила в Исландии продукт, по-настоящему достойный ее внимания²⁴. В связи с тем, что рыбу разрешалось есть в пост, исландская сушеная треска была очень ценным товаром, на нее был огромный спрос, и богатые европейцы – до 1410-1430 (?) гг. только норвежцы, затем также англичане и немцы – вложили достаточно денег в установление регулярной серьезной торговли с Исландией. Как именно осуществлялось финансирование, не очень понятно, но купцы, особенно члены северогерманского Ганзейского союза с их торговыми связями, охватывавшими всю Европу, оказались в привилегированном положении агентов по экспорту исландской рыбы.

Объем торговли исландской сушеной рыбой рос стремительно. Ко второй половине XIV века ее экспорт и возникшая вокруг него индустрия превратились в нечто вроде социального института. Кроме трески, остававшейся основной статьей, к XV веку английские купцы уже вывозили из Исландии и рыбий жир, и традиционные исландские товары вроде полотна, белых соколов и серы²⁵. В это же время англичане начали сами ловить рыбу в исландских водах. Поскольку в Исландии нет месторождений соли, а климат недостаточно сухой, чтобы добывать соль из морской воды выпариванием, производство соленой рыбы и маринадов организовать было невозможно. Поэтому дальнейшее расширение экспорта застопорилось – рыбу, которую нельзя было сушить на ветру, такую как лосось, сельдь и палтус, исландцы стали отправлять на экспорт лишь столетия спустя (копченая же рыба в те времена не могла пережить транспортировку через море).

Торговля сушеной рыбой дала Исландии новый, ранее невиданный источник дохода. Возникли и новые рабочие места, и новые виды труда, и новые формы социальной организации – в XIV веке в исландском обществе произошли некоторые изменения. Многое поменялось и после эпидемии чумы, "черной смерти", завезенной в Исландию в 1402 году. Болезнь бушевала два года, унеся жизни около трети населения острова. Это было настоящее социальное потрясение, однако и эпидемия чумы, и торговля сушеной рыбой лежат далеко за временными рамками эпохи викингов, которой посвящена настоящая книга. Не рассматривая их поэтому подробно, сделаем главный для нас вывод: торговля чем бы то ни было не являлась источником богатства и благосостояния для годи и иных влиятельных землевладельцев эпохи народовластия.

Рабство и сдача внаем земли и скота

С самых первых лет эпохи заселения новоиспеченные крупные землевладельцы вынуждены были решать проблему – как эффективно эксплуатировать свалившееся на них словно с неба земельное богатство. Как мы уже говорили в главе 5, опираться на рабов не было смысла – производительность хутора если и увеличивалась, то не намного, так как расходы на еду и жилье в течение зимы для большого числа рабов были неприемлемо высоки. Из истории человечества мы знаем, что рабство как институт оказывается экономически выгодным почти исключительно в странах, где климат и география позволяют заниматься земледелием в крупных масштабах и где легко организовать присмотр за рабочей силой²⁶. В Исландии же, где экономика в прибрежных регионах состояла из охоты, рыболовства и собирательства, а в удаленных от моря областях сводилась к скотоводству, эффективное использование рабского труда было невозможно. Уход за скотом, выгон скота на пастбища, его сбор и прочие рутинные операции, связанные со скотоводством, в Исландии требовали, во-первых, распределения рабочей силы по большим площадям, во-вторых, личной инициативы, которая невозможна без личной заинтересованности. К XI веку рабство в Исландии исчезло, и его заменила более эффективная система управления землей – арендаторство.

Саги многократно упоминают случаи, когда годи и крупные землевладельцы сдают внаем скот. Несомненно, это было весьма распространенное явление, но до 1300 года у нас нет почти никакой информации о том, как все это осуществлялось на практике. В XIV же веке, насколько можно судить, этот сектор экономики пережил настоящий бум, как в связи с ростом числа землевладельцев-арендаторов, так и в связи с новым правилом увязки аренды земли с арендой определенного числа голов скота – в прежние времена скот сдавался внаем отдельно от земли.

Поскольку детальных сведений практически нет, сложно оценить, насколько прибыльной была сдача скота в аренду в ранний период эпохи народовластия. Эта практика могла приносить доход, но не менее важной ее функцией была страховка. Отдавая внаем и в долг скот, члены скотоводческих обществ, как правило, ищут не столько увеличения прибыли, сколько снижения риска убытков. В Исландии, с ее тиранией неурожайных лет и зависимостью от скотоводства, сдача переизбытка скота в аренду служила для крупного землевладельца инвестицией и страховкой. Распределяя свои стада по нескольким регионам и хуторам, такой землевладелец мог рассчитывать, что не рискует потерять весь скот сразу, если случится катастрофа – оползень или локальная вспышка какой-нибудь болезни.

К концу XI века аренда скота стала в Исландии совершенно рутинным делом, насколько можно судить по несколько более надежным источникам, относящимся к этому периоду. Бьёрн Торстейнссон отмечает, что статус и престиж годи должны были быть связаны с владением землей и способностью сдавать землю и скот в аренду: "Из века в век власть и престиж годи обеспечивали не владение самым крупным хутором или дружба с важными людьми, но владение большими участками земли и доход от сдаваемой в аренду собственности"²⁷. Положения "Серого гуся" поддерживают этот тезис – в книге содержится весьма подробный и большой раздел, посвященный аренде (дисл. fjárleigur – "аренда имущества"), где обсуждаются вопросы заключения сделок о продаже, найме и кредите, улаживания споров о долгах, о ничейном имуществе, найденном на чьей-либо земле, о скоте и так далее²⁸. Еще более длинный раздел в "Сером гусе" посвящен владению землей (дисл. landbrigda-þáttr), и там рассмотрены вопросы права собственности на различные виды земельных участков, покупки и продажи земли, владения землей в долях, охоты и рыболовства и так далее²⁹.

Широкое распространение аренды было возможно потому, что многие крупные земельные владения состояли из участков, раскиданных по большой территории. Участки, удаленные от центрального, где располагался главный хутор – "главное жилье" (дисл. aðalból; дисл. aðal "главный, основной", ból "жилье"), – назывались "внешние земли" (дисл. útjǫrð, мн. ч. útjardir), и их было особенно удобно сдавать в аренду. Главный хутор, для которого, кроме термина aðalból, использующегося в "Сером гусе", существовал и параллельный термин hǫfuðból – "головное жилье" (дисл. hǫfuð "голова"; употребляется в более поздней книге законов, "Книге Йона"³⁰, частично норвежского происхождения), играл центральную роль в исландской системе землевладения. Дело в том, что взятая первопоселенцами земля не делилась наследниками на все более мелкие участки с течением лет. Сохранялся ядерный участок, который не мог быть меньше определенной величины, он и назывался главным хутором. Величина главного хутора известна из довольно поздних документов, XV века, и в те времена минимальная стоимость главного хутора должна была равняться шестидесяти сотням (локтей домотканого сукна), а сотня – это цена одной коровы. Можно предполагать, впрочем, что и до XV века действовали аналогичные нормы. В "Книге Йона" дополнительно указано, что владеть главным хутором обязательно должны люди, ведущие свое происхождение от того первопоселенца, кто этот хутор занял, но непонятно, насколько "Книга Йона" в данном случае отражает исландскую, а не норвежскую реальность.

Многие исследователи связывали исландскую традицию сохранения главного хутора с системой наследственного землевладения, известной в Норвегии³¹, в рамках которой определенный участок земли находился в собственности патрилинейной группы, то есть передавался от отца к сыну или к ближайшему потомку-мужчине, а основателем группы считался некий предок, который когда-то давно владел этой землей³². Такая земля называлась одалем (дисл. ódal) и находилась в абсолютной собственности, то есть владение ею не означало необходимость служить за это какому-либо правителю. Саги об исландцах представляют дело так, что эту-то норвежскую систему абсолютной собственности на землю и хотел отменить первый конунг всей Норвегии Харальд Прекрасноволосый (у власти ок. 885-930) и что именно его действия по отъему одалей и привели к исходу будущих исландцев с родины. Термин "одаль", однако, ни разу не употребляется в "Сером гусе". Исландский главный хутор мог наследоваться потомками не только по мужской линии, поэтому, хотя статьи "Серого гуся" указывают, что наследники должны быть родственниками первопоселенца, речь идет об институте, отличном от норвежского³³. Получать в наследство главный хутор мог человек, связанный с текущим или предыдущим хозяином как по отцовской, так и по материнской линии. Главный хутор, как правило, наследовали мужчины, а другие наследники, включая женщин, получали движимое имущество и "внешние земли". В наследство мог передаваться также участок, отрезаемый от основного, при условии, что оставшийся участок соответствовал требованиям по минимальной стоимости главного хутора.

Обычно главный хутор оставался в собственности члена семьи первопоселенца. Во всяком случае, тот, кто владел главным хутором, не имел права ни продать его, ни сдать в аренду, не получив оформленного по закону согласия своего наследника-мужчины. Таким образом, технически земля могла покинуть семью только в том случае, если наследники давали согласие на ее продажу. Однако такое согласие в исландской ситуации ставило наследников в невыгодное положение, поэтому можно предполагать, что таковое если и давалось, то редко и за внушительного размера компенсацию. Тем самым практика сохранения главного хутора в неприкосновенности означала наличие в исландском обществе большого числа землевладельцев, извлекавших свой основной доход из сдачи в аренду "внешних земель", хутора на которых так и назывались – "арендное (или наемное) жилье" (дисл. leiguból).

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Þing в данном случае значит не просто тинг, а именно альтинг (типичный случай усеченного композита); farar- род. п. ед. ч. от fǫr "поездка", kaup связано с глаголом kaupa "покупать" (родственно англ. cheap – "дешевый", нем. kaufen – "покупать", и рус. "купить", заимствование из германских языков) и означает "цена, стоимость; уговор, договор". (Прим. перев.)

2. Hof означает "капище", tollr "налог" (родственно англ. toll "пошлина, плата", нем. Zoll "таможня"; в германских языках заимствование из народной латыни, а там – из греческого). (Прим. перев.)

3. "Серый гусь", т. 1, гл. 89 [1852 Ia: 159], т. 2, гл. 287 [1879 II: 320], т. 3, гл. 10 и 25 [1883 III: 173, 431-432]. См. также у Свейнбьёрна Равнссона [SveinBjörn Rafnsson 1974:135-136, особенно примечание 9].

4. Так утверждает Ари Мудрый в главе 10 "Книги об исландцах".

5. Идею, что годорд не приносил годи доходов, а, напротив, заставлял его идти на значительные траты (подобно тому, как исполнение государственных должностей в Афинах и Риме осуществлялось архонтами и консулами за собственный счет; вероятно, идея заимствована именно из античной истории. – Прим. перев.), выдвигал и защищал Конрад Маурер [Maurer 1852: 102]. Тезис Маурера прочно вошел в набор трюизмов и в течение целого века с лишним ни разу не подвергался пересмотру. Так, в 1883 году Арнамагнеанская комиссия пишет в комментированном именном указателе к третьему тому своего издания "Серого гуся" (1883 III: 702): "Хотя годи и получал тинговый налог, доходов от годорда он не имел". Немало ученых повторяли за Маурером, что у годи не было особых перспектив разбогатеть, например, Сигурд Нордаль в 1942 году писал [Nordal 1942:124]: "Но даже если годи пользовался всеми властными возможностями, представляемыми ему его статусом, то и тогда он скорее нес расходы, чем извлекал прибыль". В 1974 году Йон Йоханнесон подчеркивал, что доходов от содержания капища и от иных обязанностей годи не получал [Jón Jóhannesson 1974: 62]. Рассуждая о "покупке поездки на тинг", Йон находит данные "Серого гуся" туманными и делает вывод: "Статус годи, судя по всему, не приносил его обладателю никаких доходов, если принять во внимание, на какие траты по исполнению своих обязанностей ему приходилось идти". В 1958 году Олав Лаурусон писал, что, скорее всего, большинство бондов могло избежать уплаты тингового налога, попросту отправившись с годи на альтинг [Ólafur Láruson 1958а: 71], и что поэтому статус годи "никак не мог приносить годи сколько-нибудь значительную прибыль". В 1974 году Якоб Бенедиктссон отмечал странную природу тингового налога [Jakob Benediktsson 1974а: 174]: "С одной стороны, годи получали тинговый налог от тех, кто оставался дома, но одновременно им приходилось компенсировать затраты тех, кто ехал на тинг, и невозможно в такой ситуации увидеть, как годи мог извлечь выгоду из подобных транзакций".

Бьёрн Торстейнссон, обсуждая в 1953 году тинговый и капищный налоги, находил, что прибыли годи они не приносили: "Налоги эти были невелики и едва покрывали затраты на жертвоприношения и поездку на альтинг" [Björn Thorsteinsson 1953: 101]. В 1966 году Бьёрн повторил свой тезис касательно "покупки поездки на тинг", а основное внимание уделил экономике XII и XIII веков, когда в руки годи и больших бондов попало управление церковной собственностью [Björn Thorsteinsson 1966: 85]. Что же до годи раннего периода эпохи народовластия (1978: 52), Бьёрн пишет лишь: "Годи получали свой основной доход от контроля за правовой системой", но далее не дает никаких объяснений, как именно контроль за правовой системой позволял годи богатеть. Аналогичным образом и Кирстен Хаструп [Hastrup 1985: 13, 118-21], подчеркивая решающую роль контроля за правовой системой в богатстве годи, не указывает, каким именно образом годи извлекали из этого финансовую выгоду: "Имеющиеся источники таковы, что установить, каким было подлинное устройство экономики и производственных отношений, крайне затруднительно; по этой же причине затруднительно составить на их основе и сколько-нибудь ясное представление о реальных рычагах политической власти, доступных годи".

Свейнбьёрн Равнссон отмечает, что "все же именно годи получали ‘покупку поездки на тинг’", и далее пытается увязать тинговый налог и поздние налоги эпохи народовластия (Sveinbjörn Rafnsson 1974: 134), выдвигая мысль, что именно "покупка поездки на тинг" проложила дорогу к введению в XIII веке "овечьего налога". Однако между этими двумя налогами нет ничего общего: "покупка поездки на тинг" была выплатой, которую отдавали на строго определенную цель строго определенные лица, в то время как "овечьим налогом" облагалось все население без различий, и налог этот просто шел в карман годи, и тот мог им распоряжаться, как хочет. Возможно, наличие "покупки поездки на тинг" и в самом деле облегчило введение иных налогов в позднейшее время, однако ясно, что интеллект независимых исландских землевладельцев X и XI веков находился на достаточном уровне для понимания того, что такое налоги, как они работают, для чего нужны и чем друг от друга отличаются.

6. "Серый гусь", т. 1, гл. 167 [1852 Ib: 72].

7. В главе 15 "Саги о Гисли" упоминается ценная заморская шпалера, которую один сосед дает другому на время пира.

8. См. [Gurevich 1968; Miller 1986; Helgi Thorláksson 1979b]. (Прим. авт.) См. также прим. 2 к гл. 4. (Прим. перев.)

9. "Сага об исландцах", гл. 15.

10. [Jón Jóhannesson 1974: 181-182].

11. [Jón Jóhannesson 1974: 242].

12. Fé  означает "имущество, деньги", rán "изъятие; ограбление", dómr "суд". (Прим. перев.)

13. Институт суда по изъятию имущества упоминается в "Сером гусе" неоднократно, см. т. 1, гл. 48-51 [1852 Ia: 83-88], 59 [там же, стр. 108], 62 [там же, 112-116], 66-67 [там же, 118-119], 69 [там же, 120] и 77 [там же, 125].

14. "Серый гусь", т. 1, гл. 249 [1852 Ib: 197-198]; [Berger 1978-79: 72-75].

15. "Сага об исландцах", гл. 79 (1230 год); "Сага о Торде Кудахтало", гл. 37 (1245 год); "Сага о Торгильсе Заячья губа", гл. 14, 55 и 58 (1252 и 1255 год), также [Björn Thorsteinsson 1953: 101].

16. "Тинговая пошлина" упоминается, например, в [Dimplomatarium Islandicum I 1; Pt. 1: 276]. Подробный список различных "пошлин" дает Бьёрн Торстейнссон в статье Tollr [KLNM 18: Cols. 452-454].

17. Издатели "Саги о Стурлунгах" делают на основании текста главы 37 "Саги о Торде Кудахтало" вывод, что овечий налог собирался ежегодно ["Сага о Стурлунгах", т. 2, стр. 299, примечание 1]. Вывод этот – не более чем гадателен, так как текст источника весьма туманен и никак не указывает на то, что овечий налог был регулярным.

18. "Сага об исландцах", гл. 93.

19. См. [Gelsinger 1981: 180]. Об исландском экспорте и импорте см. [Jón Jóhannesson 1974: 305-317; Helgi Thorláksson 1991; Björn Thorsteinsson, KLNM 1961].

20. [Helgi Thorláksson 1991].

21. Имеется в виду пустыня в центре острова, то есть Торир поехал из южной четверти в северную по одной из горных дорог, скорее всего по Килю. (Прим. перев.)

22. Речь идет о том, что соседи арендовали у Торира имущество, см. след. раздел. (Прим. перев.)

23. "Сага об исландцах", гл. 38.

24. [Björn Thorsteinsson, 1959. KLNM 4 Fiskhandel, Island; Kurlansky 1997; Gelsinger 1981: 181-194].

25. [Björn Thorsteinsson 1969: 32-35].

26. [Rader 1971: 40-42].

27. Впрочем, этим Бьёрн ограничивается и далее эту мысль не развивает [Björn Thorsteinsson 1966: 123].

28. "Серый гусь", т. 1, главы 221-226 [1852 Ib: 140-161], т. 2, главы 171-262 [1879 II: 210-290].

29. "Серый гусь", т. 1, главы 172-220 [1852 Ib: 76-139], т. 2, главы 389-460 [1879 II: 408-538].

30. Дисл. Jónsbók, названа по имени Йона Рыбья скула сына Эйнара, 34-го (или 33-го) законоговорителя, который по поручению норвежской короны привез ее в Исландию. (Прим. перев.)

31. См. об этом у Магнуса Мара Лаурусона [Láruson KLNM 12 Odelsrett: Island; Láruson 1971]. Вопросы землевладения и важность главного хутора рассматриваются у Свейнбьёрна Равнссона [Rafnsson 1974:142-151]. В части 3 своей книги Свейнбьёрн выдвигает тезис, что главной целью составления "Книги о взятии земли" было не что иное, как уточнение текущей (т. е. сложившейся к XII-XIII веку) ситуации с собственностью на земельные участки в Исландии. См. также [Jakob Benediktsson 1974b; Magerøy 1965: 24-28]. У Бьёрна Торстейнссона [Björn Thorsteinsson 1978: 34-36] описаны разные типы земельных участков. См. также [Gurevich 1968:126-127] и [Byock 1982], особенно главу 8 "Какую роль играет в саговой распре собственность на землю". В работе [Hastrup 1985: 72-75] подчеркивается важность наследования исключительно членами того рода (aett), к которому принадлежал первопоселенец, и проводится связь между родом и одалем [там же, 190-192, 201-204] на том основании, что признание в "Сером гусе" права потенциальных наследников влиять на все "основные экономические решения, принимаемые в отношении главного хутора его текущим хозяином, означает коррекцию принципа неограниченной частной собственности на землю под действием другого принципа, старинного и латентного, согласно которому владеть главным хутором могут только члены рода первого владельца" [там же, 190].

32. Бьёрн Торстейнссон и Сигурд Линдаль [Björn Thorsteinsson, Sigurður Líndal, 1978: 77-79] подчеркивают важность семейного землевладения. По их мнению, из положений землевладельческого раздела "Серого гуся" (дисл. landbrigðaþáttr) нельзя сделать никакого иного вывода, кроме того, что первопоселенцы прекрасно понимали фундаментальные принципы устройства норвежской системы одалевого землевладения.

33. "Серый гусь", т. 1, гл. 172 [1852 Ib: 78] и 223 [там же, 150], т. 2, гл. 185 [1879 II: 2.26] и 389 [там же, 415].