Литература

Источник: А. А. СВАНИДЗЕ. ВИКИНГИ – ЛЮДИ САГИ: ЖИЗНЬ И НРАВЫ

Природные условия тормозили развитие земледелия в Северном регионе. Еще в XI-XII вв. на Скандинавском полуострове сохранялось подсечно-огневое земледелие и применение мотыги – наряду с постепенно распространяющимися двупольем и плугом. Однако благоприятные климатические условия в Европе в эпоху викингов и постепенное обогащение скандинавов привели к важным результатам. В это время только в одной Норвегии производится до 3-4 тысяч новых расчисток путем пожогов (с названием на -ryd). Очевидно, что имел место рост населения и следующая за ним внутренняя колонизация.

Можно предположить, что расселение скандинавов, связанное как с внутренней колонизацией, так и с походами викингов, особенно же с колонизацией зарубежных территорий, в том числе дотоле пустынных островов, подрывало на родине устои большой семьи и рода. Это сказывалось на характере землевладения и землепользования, на структуре хозяйства в целом. Однако родовые устои на скандинавском Севере, а чаще – пережитки большой семьи (малого рода) еще долго занимали важное место в обществе.

Для стран Северной Европы, как уже отмечалось, характерны гористость и моренный ландшафт (за исключением Дании), протяженные и легкодоступные морские побережья, многочисленные болота, небогатые и просто бедные почвы. За исключением страдавшей от безлесья Исландии, общим богатством для них были обширные леса. Важную роль играла близость источников на побережьях и вообще реки и озера, особенно в Швеции. Люди, как всегда и повсюду, искали места, по возможности наиболее пригодные для поселения, для жизни и хозяйства, с удобными коммуникациями. Поэтому заселялись территории прежде всего вблизи воды, с какими-то условиями для пашни или хотя бы огорода, с хорошими выпасами, защищенные от чужаков естественными преградами и т. д.

Усадьба, семья и "свои"

Предварительные замечания

Не стоит удивляться тому, что экономическая сторона домашней жизни викингов отражена в сагах выборочно: ведь авторов этих повествований в основном интересовали отношения между людьми. Более или менее широкое общее представление о расселении скандинавов в эпоху викингов, типах их поселений, устройстве жилищ может быть составлено с привлечением археологии и некоторых специальных исторических дисциплин, например топонимии, исторической лингвистики, палеоботаники. С XII-XIII вв. на помощь исследователю приходят областные законы – записи обычного права. И прежде чем обратиться к сагам и обычному праву, целесообразно воспользоваться уже сложившимися у скандинавистов общими представлениями о расселении, типах поселений и хозяйстве скандинавов в эпоху викингов.

Так, доказано, что господствующими типами сельских поселений в Северной Европе были небольшая деревня, индивидуальный хутор и группа из нескольких хуторов.

Деревни с угодьями были основным типом поселения только в Дании, причем с очень устойчивым локусом: многие деревни сохраняли местоположение в течение столетий. Обычно в такой деревне жило по 200-300 человек, которые населяли пару десятков усадеб, расположенных вокруг "площади", или же выстраивались улицей. Часто деревни были защищены общим частоколом. Уже в эпоху викингов в Дании шел довольно заметный процесс разделения больших семей на малые, которые сначала жили вместе в длинных домах, затем выделялись, зачастую строясь вблизи отчего дома. Аграрная страна, с мягким, чуть влажным климатом, граничившая с Франкским государством, рано освоила плуг и двуполье, рано прошла и через закрепление пахотных наделов, сначала за большой, затем за индивидуальными семьями. О выделении таких "малых" семей и их собственности на пашни свидетельствуют остатки полевых оград.

В Норвегии под пашню годилось не более 2-3% земли. Это делало невозможным сколько-нибудь широкое развитие там земледелия и предопределило преобладание хуторов, скотоводства, разных промыслов, а также сохранение значительных домовых коллективов, способных справиться с многообразными способами добывания жизненных средств. До некоторой степени приличные почвы были только на прибрежных равнинах – от Осло-фьорда до озер Эстланна и, кроме того, на территории Трендалага, к югу и востоку от Трондхейм-фьорда.

К концу XI в. завершилась колонизация восточного побережья Швеции. И там, так же как в Норвегии, пашни, приусадебные участки и некоторые выгоны были разобраны в индивидуальное пользование. Но во внутренних частях Швеции свободные земли еще оставались, хотя не все они были пригодны для хлебопашества. Наиболее удобными в этом отношении на Скандинавском полуострове были южные области (Сконе, Халланд, Блекинге), почти до конца Средневековья принадлежавшие Дании.

Скандинавы сеяли овес и ячмень, реже рожь и особенно редко пшеницу. Но если считать и огородные культуры, то всего в регионе культивировалось до 56 растений. Урожайность была низкой, подчас она не достигала уровня сам-третий. Собирали мед и другие дары леса, ловили рыбу, били морского и лесного зверя, дикую птицу. Разводили крупный и мелкий рогатый скот, свиней, лошадей, гусей, кур и т. д. Соотношение земледелия, пастушества, рыболовства и других промыслов было, естественно, разным в разных районах.

В среднем крестьянском хозяйстве держали по 6-12 коров, что было необходимо также для получения естественных удобрений. Однажды (как упоминалось выше) вождь одного из северонорвежских племен Халлогаланна (древнее название области Норвегии к северу от Трендалага) по имени Оттар посетил английского короля Альфреда Великого и много рассказывал хозяину о родной стране и своих странствиях. Это было в последней трети IX в. Король Альфред записал его рассказ, и эта запись на древнеанглийском языке сохранилась до наших дней. Оттар назвал свою страну "Северный путь" (Nordwegr). Между прочим, он рассказал и о своем хозяйстве, которое по английским меркам выглядело весьма скромным: у него было "не более 10 коров, 20 овец и 20 свиней, а также небольшой участок пахотной земли, который он обрабатывал плугом, запряженным лошадьми". Основным источником его благосостояния были охота, рыболовство, добыча китов и дань, которую он взимал с финнов и саамов.

В принципе угодья – луга, леса и воды – находились в общественном пользовании как "земля всех людей", т. е. общинная, – альменнинг. Однако в условиях преобладания малых деревень и отдельных хуторов, при отсутствии или неполном (кроме Дании) распространении принудительного севооборота скандинавская община была своеобразной, "размытой". Имеются сведения и о разделах или переделах альменнингов¹. Но еще в XIII в. новопоселенец, которому приходилось строиться на пустующей земле, должен был получить разрешение соседей на то, чтобы занять часть альменнинга; впрочем, это касалось только Швеции, где община была сильнее, нежели в Норвегии и, тем более, Исландии.

Находки археологов, особенно на местах древних поселений и в некрополях, показывают, что в Скандинавских странах, особенно в Швеции, рано развилось искусство (холодной) обработки железных руд, добываемых из болот и озер, в виде комков. Изготавливали кузнечные, особенно оружейные и ювелирные изделия, последние – из привозного серебра и золота, в том числе из переплавленных монет. Развивалось камнерезное и шорное дело, прядение и ткачество льна и конопли, изготовление грубой шерсти и сукна, гончарное дело (только в Норвегии не было своих глин), плотницкое и столярное ремесла, а также, разумеется, судостроение – от малых лодок до больших для того времени морских судов. Подавляющее большинство этих ремесел в эпоху викингов имело домашний характер. Только немногочисленные профессиональные ремесленники, как предполагают, работали на заказ, на рынок и на вывоз. С началом эпохи викингов, судя по изделиям из камня, металла и дерева и по наличию литейных форм, развитие ремесел убыстрилось в деревне, в имениях знати и в ранних городах. Города этой эпохи уже имели в составе своего населения немногих ремесленников-профессионалов.

Расселение, усадьба, жилище

Тацит писал, что германцы не живут в городах и вообще не любят "скучиваться", а располагают свои поселения поодаль друг от друга². Прошли столетия, и оказалось, что это замечание в отношении северных германцев все еще справедливо. Более того, лишь в наиболее благоприятных для земледелия районах, в частности в Дании и ряде областей Швеции, возникли деревни, сложилась община с системой совместного владения угодьями, а иногда и принудительным севооборотом.

"Плоская" Дания и южные области Скандинавского полуострова, особенно Сконе, достаточно рано стали страной деревень. Деревни были кучевые в Восточной Ютландии или рядовые – вдоль рек, морского побережья и дорог. На острове Зеландия (Шеланн), в ряде районов Ютландии и в Сконе центром застройки служила округлая площадь, где выпасали мелкий скот и собирали общие собрания жителей – тинги. Возникновение скандинавских деревень с топонимами на -инге относилось еще к началу нашей эры, на -лев – к VI-IX вв., на -бю (бу) – к эпохе викингов. IX-XIII вв. ознаменовались появлением деревень с этнонимами -mopn; название деревень с этнонимом -ред (пожоги) также появилось до XII-XIII вв. Поселения при святилищах имели в наименовании этноним -тун (туна), -сала, -ас-, тор-. Но за пределами Дании, на большинстве территорий Скандинавии основным видом поселения были хутора-гарды. Расселение людей в ходе внутренней колонизации в эпоху викингов и, особенно, сразу после нее продолжалось за счет распада домовых общин, роста числа выселок и выделения новых гардов.

Гардом (или гордом)³ называли хутор, огороженное подворье, имение, двор, усадьбу, индивидуальное владение, домохозяйство. Хутора обычно состояли из одной, реже двух усадеб, а несколько гардов составляли уже деревню, причем отдельные усадьбы в ней отнюдь не всегда примыкали друг к другу. При малой населенности и, соответственно, незначительной плотности населения Скандинавских стран деревни, усадьбы и вообще поселения (bygder) были редкими и независимыми, особенно в Норвегии и Исландии.

Не только деревни, но и отдельные усадьбы-гарды были обычно удалены друг от друга, прежде всего вследствие сложных природных условий и низкой плотности населения. На каменистом, гористом Скандинавском полуострове, занимающем первое место в Европе по протяженности морского побережья и объему внутренних водоемов, люди заселяли главным образом территории вдоль морских берегов, а в Швеции также вокруг больших озер. Впрочем, по большей части так же расселялись и в Дании, ведь в этой стране нет территорий, достаточно удаленных от моря. Да и на остальных землях региона, освоенных в эпоху викингов, люди населяли прежде всего и преимущественно берега водных бассейнов, удобных для жизни и сообщений.

Удаленные друг от друга, разделенные водными преградами, горами и скалами, лесами и бездорожьем, редкие даже в XIII в. поселения и усадьбы месяцами были отрезаны друг от друга. Путешествия по суше, даже на лошадях, было невозможно совершать без отдыха. Существовала особая "мера дальности" – реcт, обозначающая расстояние на суше, равное переходу между двумя остановками для отдыха⁴. Напрямую, по гористой местности, расстояние было более коротким, но труднопреодолимым. Даже в теплое время года люди, отправляясь в путь, старались пользоваться услугами проводников и брали с собой большие факелы⁵. Судя по сагам, скандинавы охотнее передвигались водным путем даже по своей стране, например если была необходимость посетить общее собрание-тинг или хутор, расположенный в другом районе. Привычка передвигаться на корабле или лодке, вообще по воде, многое объясняет в их образе жизни и приоритетах в эпоху викингов.

Обременительная обязанность заботиться о дорогах и мостах по старинному обычаю возлагалась на местных жителей. Подчас отдельные хозяева строили мост или прокладывали дорогу, в том числе через болото, по обету.

В Швеции, с ее изобилием внутренних вод (большие и мелкие озера, реки), моренным ландшафтом и непроходимыми лесами (особенно были известны обширные леса Кольморден и Тиведен), в зависимости от местного ландшафта и срока давности того или иного поселения люди располагались как деревнями, так и хуторами. Еще в XIII в. согласно областным законам деревни из 12 домохозяйств считались там большими, "полной" (fullbya) считалась деревня уже из шести дворов, т. е. половинная по сравнению с "большой" (half tylft…skal i by uitaet til fullbyær)⁶. В начале XIII в. Старший извод закона западных гетов (Вестгеталаг) упоминает деревни с курганами, которые были основаны "в языческие времена" (af heþni bygdaer)⁷, т. е. до конца X в.

Хутора были самой распространенной формой поселения в Норвегии, где обживалась территория расширяющегося к югу побережья, с востока ограниченная суровыми горами, а с запада прижатая к Атлантике. Однако на том же побережье и юго-востоке страны развивались и малые деревни. В Исландии, где обширное каменистое, вулканическое и льдистое плато, занимающее всю центральную часть острова, было не только непригодным для жилья, но и непроходимым, первопоселенцы ставили хутора на прибрежных территориях, разделенных оврагами и скалами. В результате образовались "естественные" прибрежные области: Северо-Западная, Северная, Восточная, Южная и Западная.

Внутренняя колонизация в Скандинавии стала заметно интенсивнее с XI-XII вв., преимущественно за счет отселения семейных детей, т. е. распада большой семьи, а также наделения землей рабов. Выделяясь из домовой общины, малые семьи зачастую строились поблизости от старой семьи. Такие группы хуторов родичей, имевших общего предка – разного размера, имущественного состояния и населенности, могли составить деревню, располагаясь в относительной близости друг от друга. Их хозяева нередко строили общую изгородь, отделенную тыном от пастбища. Но, судя по сагам, родичи чаще разъезжались и ставили свои дворы далеко друг от друга, "в облюбованном месте"⁸. В том случае, если у соседей были общие предки, то, как предполагают некоторые исследователи, их деревня была как бы "родовым поселением" (slæktby – др. – исл., slækt – др. – шведск. и т. д.), а пахотная земля там первоначально была в коллективной собственности⁹. В этом случае соседская община плавно вырастала из родовой. В областных законах Норвегии XII в. еще упоминаются такие деревни, c наследственной общей землей (oþalby)¹⁰. Если же у соседей были разные предки, группа гардов называлась "гренн" (grenn, др. – шведск.) – "соседство".

При наличии свободных земель владелец любой усадьбы мог перенести ее на другое место, даже в соседнюю страну, что происходило, например, если хозяин ссорился с соседями, опасался их мести, или по другим, самым разным причинам¹¹. Переезды хозяев с одного места жительства на другое и перенос хутора происходили обычно в последние дни мая и считались "днями (временем) переезда"¹².

"Захват" земли новопоселенцами осуществлялся следующим образом: будущий хозяин от восхода до заката объезжал избранную территорию по ходу солнца, держа пылающую головню¹³. Для обозначения границ своих земель обычно ставили межевые знаки, которыми обозначали также границы областей-ландов.

Независимо от того, стоял ли гард отдельно или входил в деревенское поселение, он не теснился к другим постройкам, а располагался "вольно". Двор имел свой тын или выстраивался в виде прямоугольника с глухими стенами построек наружу. Такой гард представлял собой замкнутое пространство, огражденное либо стенами построек, либо тыном, либо попеременно строениями и тыном. И все было крепко заперто.

Среди законов шведского ярла Биргера, регента при Эрике Эрикссоне Шепелявом (середина XIII в.), сведения о которых дошли до нас благодаря рифмованной "Хронике Эрика", был закон о неприкосновенности двора: тот, кто без разрешения хозяев забрался в чужое подворье, мог быть убит хозяином, притом без уплаты виры. Судя по сагам, индивидуальное подворье пользовалось неприкосновенностью и в эпоху викингов.

В сагах двор, даже самый бедный, – не только место проживания и ядро трудовой деятельности. Это "гнездо" скандинава, убежище от непогоды и врагов, его неприкосновенный мир, символ независимости и самостояния. Сама ограда гарда, делавшая его пространство замкнутым, имела для скандинава, как и стены его дома, важный мистический смысл: все вместе они не только обеспечивали относительную безопасность, но и ограждали его частную жизнь от назойливого внимания и, тем более, от вмешательства извне, а также защищали от злых сил¹⁴. Это была и нерушимая собственность, и крепость, и свободный мир – микрокосм домашней жизни скандинава.

Независимое, запретное для чужаков индивидуальное пространство владения сочеталось с охраной независимости индивидуального внутреннего пространства человека. Характерно, что в сагах редко, лишь в особых случаях, говорится о взаимных прикосновениях чужих людей, не считая, разумеется, сражений, драк и ритуальных рукопожатий. Вероятно, кожа как "оболочка", "ограда тела" тоже несла определенную мистическую нагрузку защиты человека от недобрых, враждебных сил.

Устройство хуторов и подворий было достаточно однообразным, но все же здесь имелись особенности, зависящие от строительного материала, населенности, местных традиций, ландшафта, погодных условий, но чаще всего – от состоятельности хозяина. Подворье могло иметь название, подчас восходящее к началу эры. Локализация поселений, их существование на одном и том же или находящемся рядом месте в течение столетий была тем стабильнее, чем раньше были заселены те или иные территории, так как первопоселенцы имели возможность выбрать наиболее удобные для жизни участки земли.

Определенный земельный надел, в первую очередь огороды, т. е. земля, удобряемая с помощью хлева, иногда частично входил в ограду, иногда непосредственно примыкал к ней. Судя по материалам областных законов (в Норвегии – уже с XII в., в Швеции и Дании – с XIII в.), пашни в рассматриваемый период делились на ближние ("внутренние") поля, также доступные в той или иной мере регулярной подкормке, особенно торфом, и дальние ("внешние") поля. В земледельческих районах Швеции еще в XIII-XIV вв. дальние поля хозяева меняли примерно каждые 20 лет, в связи с оскудением почвы. На новом месте надо было валить и жечь лес, освобождая и удобряя растительной золой землю. Через пару десятков лет возвращались на первый участок: такова была своеобразная, очень трудоемкая "система полей"¹⁵, вероятно, старинная. Впрочем, Дания достаточно рано заимствовала с континента двуполье. В сагах упоминания о дальних пашнях очень редки, а сведения о пожогах ради культивации земли мне вообще не встречались, что и понятно, исходя из характера природных условий родины саг Исландии, где не было лесов.

Лес, покосы и пастбища, т. е. угодья, разделялись менее четко, в зависимости от их принадлежности одному хозяину или группе соседей. Судя по тому, что в сагах говорится об использовании общей земли (альменнингов), в Исландии собственностью отдельных хозяев были преимущественно дальние выпасы и покосы. В земледельческих районах Швеции и Дании, по свидетельству записей обычного права, господствовала общинная (соседская) собственность на все угодья. Однако в родовых сагах нередки упоминания о раздельном владении пастбищами или отдельными выпасами. Об их переделах¹⁶ ничего не известно, так что можно предположить, что часть общинных угодий к тому времени уже оказалась в собственности отдельных хозяев.

Сведения о жилых и хозяйственных помещениях в сагах немногочисленны, как и сведения археологии. При этом неизбежны повторы, но все же возникает впечатление как об общем типе построек, так и о различиях внутри его.

На равнинах Норвегии можно было встретить хаотично застроенный гард с одним жилым помещением посередине. В гардах могли существовать небольшие дома – как бы отдельные покои, в которых спали, а также такие, где жили женщины¹⁷. В горных районах постройки могли сооружаться в два этажа: наверху жилье, ниже хлев, конюшни и т. д. Коровник, например, мог быть трехэтажным, с отдельными воротами на каждом этаже. Наверху хранили сено, под нижним настилом-полом могли держать навоз, который одновременно служил удобрением и давал тепло. У зажиточных бондов жилой дом строился из бревен, в два этажа. Крышу обычно крыли дерном.

В Исландии, где было крайне мало своего строительного леса (о его привозе на кораблях из Норвегии часто упоминают саги), он был дорог, так что строения лишь редко сооружались из камня или на каменном фундаменте. Обычно же каркас делался из бревен, чаще же из жердей и обкладывался плитками торфа или дерна, с дерновой же крышей поверх дранки или тех же жердей, т. е. фактически дома были земляными. О "земляных домах" часто говорится в сагах. Считалось, и, видимо, для этого были основания, что стену, сложенную из дерна, трудно сразу пробить¹⁸. Запасали торф – для строительства, на удобрение и на топливо; в "Саге о Хёрде и островитянах" упоминается особый "торфяной сарай"¹⁹. Иногда для построек и на топливо использовали плавник, который постоянно прибивало к берегу; его было так много, что каждый брал, сколько хотел, не уговариваясь с соседями²⁰.

Археологи часто сталкиваются в Скандинавии с остатками так называемых "длинных домов", в один этаж и до 8-10 комнат, идущих анфиладой. Построен такой дом также из дерна, с одним-тремя выходами. В таком доме центральное помещение, самое обширное, имело одно-два углубления для очага, по бокам, вероятно, располагались спальные места. Крайние помещения дома служили скотными сараями, складами, овинами. Нередко к такому дому делались 2-3 небольшие пристройки, расположенные асимметрично.

Саги говорят о больших, просторных домах, которые строили себе богатые хозяева. Так, Гисли ("Сага о Гисли", гл. VIII), разбогатев, построил себе жилой дом "длиною в 100 сажен, шириною в 10", с юга к нему была пристроена комнатка, где женщины занимались рукоделием. Типичный, рядовой исландский и вообще скандинавский двор состоял из нескольких примыкающих друг к другу строений, каждое со своей крышей. Земляные стены были без окон или с маленьким оконцем наверху. Потолка не было. Посредине жилого помещения располагался очаг. Топили по-черному, дым выходил через отверстие в крыше, которое можно было закрыть ставнями²¹.

Судя по "Саге об исландцах" (гл. 33, 55), в XIII в. в верхней части боковой стены дома делали окошко, в церкви – даже застекленное; так, персонаж по имени Эйольв выбрался однажды из церкви наружу через стеклянное окно, проделанное в восточной стене.

Основным помещением в доме был холл или горница, длиной до 12 м. Здесь проходила вся внутренняя жизнь домочадцев: готовили пищу, ели, рукодельничали, принимали гостей и путников, спали. Судя по "Саге о Фритьофе Смелом" (гл. XI), в богатой усадьбе устраивали специальное гостевое помещение, где размещали "незначительных" гостей, которых не принимали в главной палате. Иногда холл делили вертикальными бревнами на две-три части. Пол застилали соломой или тростником. Скамьи вдоль стен служили спальными местами, часто это были сооружения в виде длинных ящиков из досок или дерна, которые иногда отгораживали пологом. И позднее, в XIII в., горница оставалась главным помещением в доме. В ней часто устраивали два отсека, разделенные перегородкой, и каждый со своей входной дверью. Холостые женщины и мужчины спали раздельно ("Сага об исландцах", гл. 171), причем женский отсек имел свое наименование. Были в обычае спальные ниши, со ступеньками и дверцей, если это было супружеское ложе, где нередко спали вместе с маленькими детьми или внуками²². Наряду с общими покоями в домах все чаще сооружались отдельные спальные каморки, двери которых снабжались запором²³. Иногда такая спальная горенка помещалась на чердаке и спящие там пользовались чердачной дверью с запором²⁴. Кроме постоянного стола имели запасную столешницу.

В центре холла располагался очаг, а по сторонам от него и вдоль стен, как было сказано выше, размещались лавки, на которых сидели и спали. В большом доме могли разместиться на ночь (на скамьях) до 120 человек ("Сага о Гисли", гл. XVI). "Тогда [в Исландии] было принято строить на хуторах большие покои, – повествует "Сага о Греттире" (гл. XIV). – Вечерами люди сидели там возле очагов или ставили столы, а потом они спали у стен на полатях. Днем женщины чесали там шерсть". При доме имелся сеновал, в зажиточном доме – не один. У наружной стенки устраивали поленницу ("Сага об исландцах", гл. 151). В доме хёвдинга ("вождя") имелась каморка с засовом и пожарная дверь; имелась и кухня с очагом (eldhus), скорее всего также в доме. Oтxoжee место устроено во дворе, а перед домом выложена дорожка²⁵. Холл в таком доме был самой большой и нарядной комнатой, там принимали гостей, устраивали торжественные трапезы.

В "Саге о Хёрде и островитянах" говорится о "доильном загоне" и о том, что в доме были подземелья (погреба?)²⁶. В сагах упоминаются разные сараи: конюшни, овчарни, коровники, – видимо, отдельные постройки. Есть упоминание также о седельном сарае, где, вероятно, держали конскую упряжь. Строили кладовые, как при входе в дом, так и отдельно, вне его. В "Саге о Греттире" описана такая кладовая: "Пришли они к большущей клети. В нее вела входная дверь с большим запором, клеть была выстроена надежно… расположена высоко, так что надо было подняться к ней по лестнице". Постепенно функции главной комнаты переходят к так называемой стове (stofa, stova), она называлась также по-прежнему залом, холлом; там проводили время, ставили стол для обыденных и праздничных трапез, принимали гостей, а на лавках у стен спали. В холле же порой размещались рабы и слуги; впрочем, судя по сагам, они чаще ночевали в пристройках или "по месту работы", например в коровнике. В праздник полы комнат застилались свежей соломой, стены и лавки покрывались коврами или драпировочными тканями, а также подушками. Нередко к дому пристраивалась особая рабочая комната для женщин, где они шили, пряли, вышивали и просто проводили время ("Сага о Гисли", гл. IX, XIX). Пристройка к дому, или "малый дом", упоминается в сагах неоднократно; согласно "Саге об исландцах" (гл. 66), в такой пристройке к дому богатого человека спал работник.

Повсеместно жилые и хозяйственные помещения устраивались под одной крышей ("длинный дом"), причем их стены служили и оградой двора.

В Норвегии и Швеции были частыми срубные дома, а в древности также земляные, особенно хозяйственные постройки²⁷.

В доме среднего исландского хозяина могли быть одни двери, запиравшиеся на засов и/или подпиравшиеся балкой. Жилище зажиточного хозяина имело опорные балки и несколько выходов: боковые двери и дверь с торца дома²⁸. В нем существовала отдельная каморка или ниша – супружеская спальня, которая закрывалась дверью с мощным железным засовом. Домочадцы размещались в общих помещениях. Дом знатного исландца, состоятельного хуторянина Гуннара ("Сага о Ньяле", гл. XLIV), был сделан из дерева, с дощатой крышей и окошками в ней, которые закрывались ставнями. В двери по древнему обычаю также было окошко²⁹. Сам он спал в каморке на втором этаже, вместе с женой и матерью. Как и в другом богатом гарде, там был еще специальный домик, где женщины занимались рукоделием. Каморка, где висели щиты и находилось другое вооружение, скорее всего, устраивалась в жилом доме³⁰.

Рассказывается и о другом зажиточном доме. В нем главные покои разделялись на несколько частей: комната с очагом и с дверями, а возле очага – большая кухня; в глубине помещения, за кухней, "по тогдашнему обычаю", находилась спальня с засовом. По обе стороны от кухни у стен располагались чуланы: в одном из них хранилась вяленая рыба, в другом – мука. Каждый вечер в кухне "зажигали огни для готовки"³¹. В "Саге о сыновьях Дроплауг" говорится о хозяйской "постели с засовом", т. е. отдельной каморке, в которой помещалось только спальное место хозяев. Судя по многим сагам, хозяева обычно спали и в главном помещении, в комнате с огнем (skali, eldscali), а домочадцы – на полатях, ближе к выходу. Упоминается угловая кровать (stafnrekja). У состоятельных хуторян было также "вдоволь больших и хороших клетей" для различных припасов и товаров, которыми хозяин намеревался торговать³². Припасы также держали в клети, а "сокровища" – в сундуках и ларцах³³.

Стены богатых покоев украшали рисованными или резными по дереву сценами из мифов и героических сказаний. В "Саге о людях из Лососьей Долины", события которой относятся к концу первой половины X в., а запись возникла примерно в середине XIII в., стены главного дома, где играли свадьбу знатного и богатого Олава, были украшены изображениями событий, описанных в стихотворении скальда Ульва сына Угги. А новый дом, возведенный по приказу Олава, был "больше и лучше, чем до сих пор видели". Стены и крышу внутри горницы украшали изображения событий из знаменитых сказаний, и "все было выполнено так хорошо, что помещение было гораздо красивее, когда не было увешано коврами"³⁴. В доме состоятельного Гицура вся передняя часть горницы была "богато украшена резьбой", другая часть обшита досками, а горница с покоями завешана пологами. В "Саге о Гисли" (гл. XII) упоминается обивочная ткань. "Дворец", о котором повествует поэма "Беовульф" (ст. 720), имел "затворы кованые"; вряд ли этот обычай гаутов (и, вероятно, не только их) был позднее утрачен.

В Норвегии и Швеции основными жилыми помещениями были изба-стюга и кухня с очагом. В стюге принимали пищу, там размещались лавки, а стол вносили на время трапезы. Вдоль стен – лавки, они же спальные места, представлявшие себой длинные ящики с высокими бортами; часто они находились там же, где очаг. Подвесные угловые шкафчики использовались для посуды в Норвегии и Швеции и много позднее и дожили до новых времен³⁵. В углу комнаты стоял ткацкий стан. Стены и мебель могли быть расписаны или покрыты резьбой. Судя по "Пряди о Стуве", сиденья вдоль противоположных стен стюги предназначались для главы дома – символ его хозяйского статуса. Около него стоял оберег дома: статуя одного или двух высших богов, обычно в виде обтесанного бревна, верхняя часть которого имела форму грозной бородатой головы. Напротив, на южной стороне, располагалось второе "главное" сиденье, немного ниже первого, предназначенное для особо почетного гостя. Переезжая, хозяин дома обычно забирал с собой почетное сиденье и статуи божеств.

Поперечные лавки в глубине комнаты обычно занимали женщины. В другом помещении сиденья располагались вдоль стен, перед ними ставили столы для трапез.

В лесистой Швеции жилой дом представлял собой ту же бревенчатую избу. Она состояла из одной или нескольких комнат, в зависимости от состоятельности хозяина. Спальни частично располагались наверху. В отдельном помещении был очаг для выпечки хлеба, варки пива, приготовления пищи летом; на перекладине, которая тянулась во дворе от сарая до стены жилого дома, сушили белье³⁶. Кладовая стояла на клети или столбах, там хранили зерно, одежду, устраивали летнюю спальню. В доме наряду с одной или несколькими кладовыми мог быть и подпол для припасов под сенями. Отапливались только жилые помещения. Сараи (stabbur) служили для сушки и хранения рыбы, инвентаря, лодок. Имелись овин для сушки зерна и баня с открытым очагом. Иногда баня помещалась в боковых пристройках дома, но чаще стояла отдельно.

Наличие бань в усадьбах скандинавов уже в эпоху викингов – примечательная черта северогерманского быта.

Сохранилось описание скандинавской бани: двойное помещение, которое было вырыто в земле; в одной его части находилась печь, а над ней отверстие, чтобы "поддавать жару", в другой – оконце и входная дверь, от которой вниз ведут ступени³⁷. В другом случае описывается баня, также вырытая в земле, с подполом, над ним – окно, через которое подавали воду. Постройка возведена из хорошего леса, двери крепились на мощных столбах, от двери вниз вели ступени. В "Пряди об Аудуне с Западных Фьордов" также упоминается баня³⁸. О том, что баня была привычна для скандинавов, свидетельствует также "Сага об исландцах" (гл. 76), один из персонажей которой вышел из бани "в банной шапочке и холщовых одеждах". Своя баня имелась не у всех бондов, те, у кого ее не было, могли поехать туда, где были устроены общественные бани для совместного мытья мужчин и женщин, в частности в соседний городок³⁹ (сведения касаются Норвегии).

Этнографический музей на открытом воздухе на острове Скансен (Стокгольм)⁴⁰, как и многие раскопки, дает зримое представление о сельских дворах, домах и их убранстве в Швеции эпохи викингов. Собственно, такие дома известны по всей Северной Европе с бронзового века. Музейные материалы в данном случае дополняют сведения саг.

Итак, основой для построек служили бревна или жерди, обложенные с одной или обеих сторон торфом либо дерном. Жилое помещение состоятельного хозяина, хлев, мастерские, дом для гостей, отдельная кухня и прочие сооружения размещались в просторном дворе. Гарды имели чаще всего прямоугольную форму. Жилой дом был или длинным, с входами в центре фасада на обе стороны дома, расположенными посередине, или покороче, с единым пространством, организованным вокруг входа. Дом размещался обычно на южной стороне двора, а конюшня, общий хлев и, если был, особый хлев для ягнят⁴¹ – на северной; амбары же, сараи, навесы для инвентаря и повозок, подсобные помещения – по боковым сторонам. Имелись небольшая комната для занятия тканьем, помещения для летнего пользования. Внутри двора пол был земляной или мостился собранными на полях камнями. Нередко жилые и хозяйственные постройки составляли общий дом, построенный из круглых бревен, где жилым помещением служила небольшая комната с очагом. Либо выстраивался длинный, до 30 м, дом, внутри иногда разграниченный вертикальными столбами на несколько помещений. В жилых домах зимой иногда держали животных, особенно приплод.

Дома не имели потолка. Двускатная крыша, укрепленная на столбах, крылась дерном. Окон не прорубали или устраивали небольшое оконце со ставнями вверху стены либо в крыше, в последнем случае свет поступал через это отверстие, служившее одновременно и дымоходом. Очаг, обложенный камнями, располагался в центре помещения, на земляном полу. Отапливали только те части дома, где жили. В качестве мебели использовали прибитые к стенам лавки, они же – спальные места. Кровать главы дома, устроенная, как правило, в углу комнаты, состояла из длинных жердей, положенных на козлы или на основание, прикрепленное к полу. На жерди клался настил из еловых или иных веток, сено. В постели пользовались льняными или сермяжными простынями и перьевыми подушками, но иногда постельным бельем служила одежда⁴². Как подстилку в постели обычно использовали солому ("Сага о Гисли", гл. XXVIII-XXIX). В роли одеяла выступали овчина или другой мех. Прямоугольный стол, круглый стул-табурет, один или два сундука дополняли меблировку жилища. Стены и наружные доски лавок старались украсить резьбой или цветочным орнаментом, нарисованным растительными красками.

Спали чаще всего по двое⁴³. В состоятельном гарде приобретались специальные "скамейные доски"⁴⁴, резные панели, которыми украшали лицевые стороны спальных мест – лавок и длинных "ящиков", расположенных вдоль внутренних стен главного помещения. В дороге или если приходилось ночевать в холодном помещении, использовали спальные мешки⁴⁵. В "Пряди о Халльдоре сыне Снорри" рассказывается, что норвежский конунг Харальд Прекрасноволосый (начало X в.), который в старости мерз, особенно по ночам, попросил прислать ему из Исландии лисьи шкуры, чтобы "обтянуть ими постель" (гл. III).

Отхожее место в некоторых домах было под одной с ним крышей, а над ним располагался чердак. Иногда уборную помещали около тех или иных входных дверей, но весьма часто – отдельно, подальше от жилого помещения⁴⁶. В некоторых усадьбах это было довольно большое строение, по несколько "очков" с каждой стороны. Уборная, описанная в "Пряди о Торстейне Морозе", была рассчитана на 22 человека, "по 11 с каждой стороны" и с сиденьями⁴⁷; видимо, строя уборную, рассчитывали не только на домочадцев, но и на гостей. Судя по "Саге об Эйрике Рыжем", ночью в отдельно стоящую уборную ходить в одиночку опасались, поскольку там могли являться мертвецы и даже нечистая сила.

Крышу дома делали двухскатной. Часто поверх настила из досок или жердей ее крыли берёстой, тем же дерном (особенно часто – хозяйственные постройки). Срубы в богатой усадьбе обшивали вертикально поставленными досками, коньки избы, карнизы и проч. покрывали резьбой.

Итак, хотя топография подворий и устройство строений в Скандинавии эпохи викингов варьировались в зависимости от природных особенностей того или иного района, местных традиций и степени состоятельности владельца, для них характерны и многие общие черты. Жилища всей Скандинавии имели низкие помещения небольшого объема, узкие лестницы, использование плит торфа или дерна для обкладки деревянных каркасов стен и крыши, отсутствие потолков, очень маленькие окна в крыше или в верхней части стен, закрывавшиеся ставнями, а также прочные двери, иногда с окошком. Топили по-черному. Подполы и разные каморки-клети использовались для хранения припасов⁴⁸, а также предметов труда и быта – от грабель, "большого плотницкого ножа", клещей, разного размера топоров, ящиков с инструментами⁴⁹ до весов и гирь⁵⁰, валька для белья⁵¹ и т. д. Во многих районах делали под крышей крепившуюся к стенам поперечную балку; на нее нанизывали круглые лепешкообразные хлебы с дырой посередине, которые напекали впрок и снимали с балки по мере надобности.

Характерной была и мебель. Повсюду это укрепленные вдоль стен лавки и длинные спальные ящики, кровать (или кровати) хозяев в виде шкафа с дверцами, ступеньками и запором либо с занавеской. Настенные полки служили для посуды. Иногда два спальных места, расположенные под углом друг к другу, соединялись изголовьями, в результате чего получалась угловая кровать. Вещи, "добро" держали в сундуках⁵². Драгоценности и монеты также держали в сундуках или ларцах, нередко закапывали где-нибудь на усадьбе. Стены и мебель украшали резьбой или расписывали, а в торжественных случаях по возможности увешивали специальной обивочной тканью или гобеленами, коврами. Огонь разжигали при помощи трутницы – коробочки или мешочка, где хранили ветошный трут и кремень с огнивом. Трутницы брали с собой и в путешествия.

Знаменитое Усебергское захоронение середины IX в. познакомило нас с утварью богатой норвежской женщины, как предполагают, королевы Асы. В ее похоронном корабле находилось четверо саней, три кровати, стул и три сундука. Стул был изготовлен из дерева вместе со спинкой, сиденье крепилось отдельно. Кровати имели каркасы, а их деревянные угловые столбы завершались головами языческих идолов. На эти столбы крепились боковые планки кроватей, а дно представляло собой сеть из металлических прутьев, приделанных к раме. Столь высокое качество этой мебели несколько напоминает сиденья, описанные в "Саге о людях из Лососьей Долины" и также отличавшиеся большой изысканностью.

Посуду употребляли оловянную, медную, керамическую и деревянную. В распоряжении хозяев были котел и цепи для его подвешивания над очагом, жаровни и металлические пруты для нанизывания кусков мяса и целых тушек животных, печные горшки и котелки, сковороды, чаши, кубки, ведра, бадьи и чаны, ступа с пестиком, топор и нож для разделки мяса. Набор кухонной утвари зависел от хозяйственности и состоятельности владельцев гарда. У богатых людей были кубки и другие столовые предметы из стекла и кости, целиком из золота и серебра или только отделанные этими драгоценными металлами. Такие вещи высоко ценились. В раннем городе Старом Лёдёсе (Вестергетланд) при раскопках была обнаружена деревянная плошка, высокие края которой были красиво скреплены медным обручем⁵³, тоже отличающаяся большой изысканностью. В распоряжении хозяев были бочки и кадушки, кожаные мешки или шкуры (belgr) для припасов – муки, масла, кислого молока, солонины, травы, товаров для торговли и многих других предметов. Как свидетельствует "Сага о Ньяле" (гл. CXVI), в обиходе нередкими были полотенца и скатерти.

Интересно описание дома богатого кура (курша) с восточного берега Балтийского моря, куда попали плененные поэт и воин Эгиль и его спутники, которые отправились в Курляндию. Они сумели освободиться и прошли по всему помещению, захватывая оружие и убивая встречных. В доме был чердак, где помещалась спальня хозяина и хранилось много оружия, а также горница, разделенная дощатой перегородкой, по одну сторону которой находилась рига, а по другую в это время шумно пировали хозяева. Этажи дома сообщались между собой запиравшимися дверями-люками в полу. Захватив оружие и спустившись вниз, исландцы обнаружили под полом глубокую яму, где сидели пленники, превращенные в рабов, и освободили их⁵⁴.

Кроме помещений на своем хуторе хозяева обычно имели еще по два-три помещения вне xyтopa или подворья. Одно из них – летний сарай на сеттере, т. е. горном пастбище, куда пастухи или сами хозяева отгоняли скот весной и откуда пригоняли его с наступлением холодов. Поскольку сеттеры располагались вдали от жилья, туда приходилось добираться на лошадях⁵⁵. Сарай на сеттере обычно представлял собой хижину из бревен, досок или жердей, не рассчитанную на зимовку; при ней устраивался загон для скота, огороженный жердями и прутьями. Судя по сагам, территории на сеттере, предназначенные под пастбища и для заготовки сена, находились в собственности либо долговременном владении того или иного хозяина. Сведений о наличии или отсутствии переделов этих угодий у меня нет. Иногда на сеттере устраивали и более долговременные, прочные помещения, где можно было также вести хозяйство, как это сделал Скаллагрим в "Саге об Эгиле"⁵⁶.

Особый домик в одно помещение ставили для себя тингманы, т. е. постоянные участники народных собраний-тингов, в традиционных местах их проведения. Это помещение было закреплено за построившим его хозяином. Оно было небольшим, состояло из четырех стен, сооруженных из глины, дерна или торфа. Хозяин или посланные им работники на время тинга покрывали эти стены сверху и завешивали изнутри привезенными коврами или тканями; там находились также скамьи для сидения и, возможно, ночного отдыха, ведь тинг нередко продолжался более одного дня. На традиционных местах тинга и торжищ жители разных областей постоянно размещались на определенных участках.

Владельцы кораблей и лодок – а таких на побережьях региона было абсолютное большинство – имели также корабельные сараи: крытые помещения неподалеку от открытой воды, куда затаскивали суда как на зиму, так и в том случае, если хозяин не собирался пользоваться ими в течение длительного времени. Эти корабельные сараи упоминаются во многих сагах. Умышленный поджог такого сарая, тем более вместе с кораблем, приравнивался к поджогу жилища и сурово наказывался.

В Старшей редакции Вестгеталага (первая четверть XIII в.) подробно предписывается, "как нужно строить мельницу" (Huru meulbu skal gära), что было непосредственно связано с законами о земле и землепользовании. В сагах же сведений о мельницах я не нашла.

В условиях кровной мести, междоусобиц, постоянных стычек и настоящих сражений по разным поводам все жилища укрепляли. Те, кто были в состоянии, возводили вокруг хутора целые укрепления, превращая двор в "крепость" (virke), а дом – в "замок" (hus). Обычно хозяином такой крепости был "видный и влиятельный человек", чаще всего король. В этом случае сооружали редут со рвом и стеной из необработанного камня, реже – вал.

Такие сооружения упоминаются во многих сагах. Крепость конунга Олава была окружена валом из камней, дерна и бревен, дополнительно укрепленных сверху частоколом из заостренных бревен. Кроме того, перед валом король велел вырыть ров. Внутри крепости "он основал торговый посад" и повелел "размечать участки для других дворов и давал их людям, чтобы те там строились", что являлось типичным вариантом организации городского поселения при замке или крепости⁵⁷. Более простые укрепления создавали зажиточные хозяева для защиты от воинственных соседей, разбойников, находников из-за моря⁵⁸; а сами разбойники сооружали крепости в качестве своего логова. Так, например, ставший разбойником Хёрд возвел подобное укрепление для себя и своей ватаги на острове. Хуторяне, ожидая нападения, укрепляли дом изнутри дополнительными внутренними стенами, с дверями на засовах, замками на дверях своих спален. Повышали прочность крыш, так что на них можно было организовать оборону, а также строили укрепления из бревен⁵⁹.

Для того чтобы пробить брешь в оборонительной стене или снести ее, нападающие, в свою очередь, пользовались таранами из бревен, разрушали стены и крыши камнями⁶⁰.

Не только бедняки и хозяева среднего достатка владели только одним гардом, но и многие зажиточные, состоятельные люди, гард которых был полной чашей. Тот же, кто владел двумя гардами, считался весьма богатым человеком. Некоторые семьи родовой знати и, разумеется, конунги владели несколькими, подчас многими богатыми гардами, в некоторых из них возводились большие дома. Однако каменные постройки известны в Норвегии только с XII в., и, например, упоминание в "Саге о Ньяле" о каменной палате с "прекрасным пологом и престолом"⁶¹ является скорее всего позднейшей вставкой. Дружинники короля Олава спали в "большом доме", где находилось место и для "гостей" и имелась также обширная палата для решения разных дел (гл. LXI).

Очевидно, что бытовые удобства даже в жилищах элиты были весьма относительными. Когда в дом состоятельного и именитого хуторянина попала на временное проживание женщина из Ирландии, перевезшая с корабля свои сундуки и "ларчики", она потрясла хозяев постельными принадлежностями. Женщина достала из дорожного сундука "изысканное постельное белье: плотные английские простыни и шелковое покрывало с подкладкой, занавес в локоть шириной и шатер полога… Это все представляло собой огромное богатство, невиданное в тех местах", – заключает сага⁶².

Как уже говорилось, гарды и строения в них различались в зависимости от уровня состоятельности владельца. В сагах преобладают рассказы о наиболее заметных людях и семьях, которые обычно относились к состоятельному или, чаще, богатому и правящему слою населения. Лишь изредка, походя, в сагах проскальзывает замечание об одиноко стоящей хижине в одну небольшую комнату, о населяющей ее супружеской паре, которая не имеет земли и живет за счет охоты и собирательства. Поскольку сведения о бедных хуторянах буквально единичны, полнее представить их быт практически невозможно.

Поджог дома, особенно вместе с его обитателями, карался по закону пожизненным изгнанием ("Сага о Курином Торире") и конфискацией имущества. Впрочем, судебный процесс по такому поводу далеко не всегда возбуждался, и не только потому, что виновные в этом преступлении могли быть более могущественными людьми, нежели потерпевшие, но и потому, что скандинавы еще долго предпочитали кровную месть публичной судебной процедуре.

Бонд, его семья, род, домовая община

Каждый гард имел своего владельца – лично свободного и полноправного бонда (bóndi, búandi – "живущий [на земле]"). И здесь надо сразу же отметить двоякое значение этого термина в сагах, да и позднее, в областных законах и в общем земском законодательстве XIII-XIV вв.

В своем первом значении бонд – это прежде всего хозяин своей семьи, всех насельников подворья, жилых и хозяйственных построек на нем и пахотной земли, либо наследственной – норвежского одаля или шведского арва, либо благоприобретенной, обычно купленной. Судя по сагам, он же распоряжался разделенными частями покоса и выгона, постройками на сеттере, на поле тинга, и на побережье, местом на торжище, скотом и всем движимым имуществом в гарде, своим кораблем или малым плавучим средством и их содержимым. Также он имел наследственную долю в общественных угодьях – альменнинге, из-за права на которые, их порчи или потравы между соседями нередко вспыхивала жестокая вражда.

Бонд – глава и хозяин гарда. Он разбирал семейные конфликты и распри на хуторе и отправлял некоторые языческие обряды, для чего у семьи были свои малые святилища: священные камни, деревья и источники. Он также был полноправным членом тинга, от местного до областного, а в Исландии и всеобщего (альтинга). Таким образом, саги свидетельствуют, что в эпоху викингов скандинавский бонд обладал полнотой правообязанностей свободного человека, который "сам обеспечивает" себя и свою семью⁶³. Понятие "правообязанности" означало, что права свободного скандинава в эпоху викингов были одновременно его обязанностями: участие в ополчении и народном собрании, получение судебной защиты в отношении жизни, чести и имущества, участие в религиозных церемониях, пожертвованиях жрецам, податях вождям и др. В таком значении можно встретить обращение "бонд", адресованное даже очень богатому и родовитому хозяину (например, в "Саге о людях с Песчаного Берега" и ряде других саг)⁶⁴.

В своем втором значении бонд – поселянин, крестьянин, мужик-простолюдин, человек не родовитый и не облеченный властными полномочиями, в отличие от представителей родовой, а затем и служилой знати, т. е. тех семей, члены которых обычно, во-первых, были состоятельными либо благодаря полученному наследству, либо особым личным заслугам, а во-вторых, получали почетные и влиятельные посты. Иногда словом "бонд" обозначается арендатор гарда, видимо, тоже в смысле "мужик" и человек, самостоятельно ведущий свое хозяйство. Чаще всего в родовых сагах фигурируют бонды высших слоев, состоятельные или крепкие хозяева, особенно те, которые сами или их дети заслужили высокую репутацию, почетные общественные должности и/или посмертную славу, короче – "вошли в сагу". Такой бонд – человек немногословный, очень гордый и самолюбивый; он умелый, зажиточный и рачительный хозяин, одновременно прижимистый и щедрый, отличный воин и прекрасный мореход. Он способен на крепкую дружбу⁶⁵ и смертельную вражду, вспыльчив, обидчив и драчлив, любит сутяжничать, не жалеет ни чужой, ни своей крови.

Саги свидетельствуют, что подворья не только представителей элиты, но и хозяев со средним достатком нередко были переполнены людьми, которых там подчас собирались десятки. Однако подобная населенность создавалась отнюдь не только и вообще не столько за счет семьи хозяина.

Семьи, населявшие хутор бонда, судя по сагам, были разного состава. Как правило, это уже не были большие семьи, т. е. коллективы родственников, включающие невыделившихся женатых сыновей, сообща владевшие имуществом и трудившиеся, а также сообща потреблявшие продукты общего труда. Судя по сагам и законодательству XII-XIII вв., именно в эпоху викингов совершен решительный скачок от большой семьи – к малой, индивидуальной, которая стала преобладающей в XI-XIII вв. Обычно семью хозяина усадьбы составляли жена и дети, не состоящие в браке. Однако нередко встречаются и другие варианты: неразделенные, разросшиеся, неполные и сводные (сложные) семьи. Так, с известным Ньялем из его троих женатых сыновей совместно с отцом живут два ("Сага о Ньяле", гл. XXIX)⁶⁶. С богатым и могущественным владельцем гарда, окружным судьей и жрецом (годи) живет сестра с взрослыми сыновьями, которые "все очень заносчивы" ("Сага о Названых Братьях"). В доме другого богатого человека проживает вдовая сестра с сыном⁶⁷. В "Саге об Эгиле" два младших сына живут и "распоряжаются" в богатой наследной вотчине покойного отца, а два старших служат у конунга⁶⁸. В других случаях два брата совместно владеют хутором, в котором живут. Еще в XIII в. хутором могли совместно владеть взрослые братья: в "Саге об исландцах" (гл. 132) "сыновья Арни держали хутор на Стуже": два Гудмунда, Йон и Олав. Рассказывается о вдове, которая живет с взрослыми сыновьями⁶⁹. Вдова живет с сыном, вместе они занимаются хозяйством, а при них – одинокая "старуха"⁷⁰. В некоторых случаях с женатыми детьми живут престарелые родители, чаще – вдовая мать. К владельцам усадьбы частенько пристраивались бедные и одинокие родичи хозяина и/или хозяйки, иногда с детьми; их положение на хуторе нередко было приниженным. Так, у состоятельного хуторянина мог жить на положении работника неудачливый сын родной сестры. Во всяком случае, судя по сагам, старики и сироты, имевшие обеспеченную родню, не ходили с протянутой рукой. В богатых гардах частенько жили воспитанники либо приемыши, друзья хозяев, воспитатели их детей, охранники и т. д.

Хозяин отвечал за положение и поведение членов семьи, как, впрочем, и всех насельников своего гарда. Например, если с хозяйской семьей жила одинокая, разведенная или вдовая сестра хозяина, либо, что встречалось намного реже, его свояченица, хозяин гарда должен был следить за ее поведением, дабы она не ославила хутор, и поэтому старался побыстрее выдать ее замуж или переправить на жительство в другое место⁷¹.

Перечисление вариантов можно продолжить, но очевидно, что состав семьи людей саги варьировал от малой до разросшейся малой и, реже, традиционной большой. Во всяком случае, в шведской усадьбе того времени, особенно в Средней Швеции, нередко совместно жили несколько поколений одной семьи или даже группа родичей. В сагах имеются сведения о том, что отец, достигнув старости, передает владение сыновьям, оставаясь на хуторе⁷². Торарин из Лососьей Долины ("Сага о людях из Лососьей Долины", гл. X) жил у тестя Торстейна и помогал ему нести бремя старости. Воин и скальд Эгиль, потеряв сыновей, жил с дочерью, которая заботилась о нем, и т. д.

Согласно "Саге об исландцах" (гл. 6), в усадьбе на Свиной горе со своей родней проживала Халльдора дочь Туми, к которой посватался видный жених. Турид, мать Халльдоры, вместе с попечителем девушки и с проживавшей в усадьбе родней, а также другими "знатными родичами", живущими, видимо, отдельно, сочли намечающийся брак почетным и дали на него согласие. Молодые хорошо поладили. Муж Халльдоры Сигват "вписался" в семью жены и даже принял под свое управление "родовой годорд" (округ при капище) Стурлунгов, который ранее держал глава рода Стурла. Очевидно, что речь здесь идет о богатой наследнице, которой после смерти отца был избран попечитель, скорее всего из числа родичей, имевший голос при устройстве ее судьбы. Решение о ее браке принималось не только совместно живущими родичами, но и всей "знатной родней". Конечно, в данном случае, когда решается судьба потерявшей отца знатной и богатой наследницы и, что не менее важно, судьба большого наследства и общественных обязательств ее отца, слово родни имело большое значение, и родня от своей роли отнюдь не отказывалась. О том, сколь значимыми были родственные связи в кругу элиты, свидетельствуют и другие эпизоды этой саги, созданной уже в начале второй половины XIII в.: например, знатный человек просит родичей, вероятно более бедных, переехать к нему, чтобы жить в его имении и присматривать за хозяйством (гл. 13).

Судя по ранней редакции Эстгеталага (30-е гг. XIII в.), и агнаты, и когнаты, т. е. кровные родичи по отцу и матери, одинаково назывались "нидиар" (др.-исл. níþiar). Но бóльшее значение имел отцовский род, роль которого преобладала и в рассматриваемое время, и в период классического Средневековья. Все имущественные права и обязательства отсчитывались исходя из мужского начала и по мужской линии. Род должен был насчитывать не менее четырех поколений по мужской линии. Обычно он обозначался термином этт (ætt, ätt, ср. готский термин aithts – "собственность"); реже встречается термин кин (kуn, kön, kind, kini, kindi и т. п.), а также упоминавшийся слэкт. Свойственники (свояки), т. е. люди, близкие по обеим линиям и ставшие близкими, благодаря брачным отношениям, одинаково называются в законе френдр (frændr, ед. ч. frændi, вероятно, от др. – герм. frjā – "любить"), т. е. "любящие", "близкие"⁷³.

В свое время Тацит подчеркивал роль родовых отношений в среде северных германцев. Он писал о том, что воинские единицы обычно состояли из родичей; что верность роду у них была общим законом жизни, а неверность, предательство, злодеяние в отношении рода и родичей являлись несмываемым позором для виновного и, подобно трусости в бою, лишали его правоспособности. И что самое большое значение для человека имела похвала или хула со стороны родичей⁷⁴.

Судя по сагам, за минувшие столетия род потерял многие свои функции. Он перестал быть большой, совместно живущей группой кровных родственников, хозяйственной единицей и абсолютным владельцем общеродовой собственности. Он уже не формирует в обязательном порядке воинские единицы, не может обязать одного родича помогать другому материально или личным участием в его делах и т. д., хотя в практике общественных отношений обязательства родни вполне четко отражены. Основной социальной ячейкой общества становится малая или разросшаяся малая семья, с ее трудовыми усилиями, индивидуальной собственностью на основные средства труда и (не всегда) соседской организацией.

Но понятийная и реальная система осмысления и значимая реализация родственных связей сохранялась у скандинавов долго. Одаль или арв – независимая недвижимость, под которой все еще понималась прежде всего именно наследственная земля, – складывался в результате владения ею не менее трех-четырех поколений подряд, а ее отчуждение производилось при участии родичей, во всяком случае с их согласия. Для отчуждения благоприобретенной земли, например ее продажи, такие условия не ставились. В шведских областных законах еще в XIII в. фигурирует и так называемое право бёрда, т. е. право преимущественной покупки родичами наследственной недвижимости, продаваемой кем-то из них. Мы еще сможем убедиться в том, что родственные связи играли большую роль в служебных, правовых, имущественных и личностных отношениях скандинавов эпохи викингов, да еще и в XIII-XIV вв. Конечно, при этом роль и права рода (или большой семьи, каковые понятия для Скандинавии сходны) варьировались в зависимости от степени социального развития разных областей региона, которое различалось даже в пределах одной страны. Но все же…

Так, в исландских законах Фростатинга и Гулатинга, т. е. уже в XII в., при определении порядка уплаты вергельда (виры, штрафа) за убийство выстраивается вполне определенная лестница родства, изученная нашими учеными⁷⁵. Самая важная часть штрафа за убийство, которую следовало уплатить в первую очередь, именовалась бауг ("кольцо"), и она уплачивалась и получалась несколькими категориями родичей первой степени родства – баугаменами. Первый бауг платили и получали отец и сын убитого; второй бауг – брат (братья) убитого, он назывался "братским"; третий бауг – племянники, дяди, двоюродные братья и двоюродные племянники по отцу. Эти родичи составляли основную группу так называемых висендов, т. е. плативших и получавших вергельд. Во вторую группу входили сакауки ("увеличивающие плату") – сыновья от рабыни, единоутробные, но не единокровные братья погибшего, дед по отцу, внуки от сына, а также сыновья и внуки сакауков. Последняя группа родичей, имевшая правообязанность получать и платить вергельд, – это нефгильдисмены: родственники мужского пола по женской линии погибшего, т. е. дед и дяди со стороны его матери, сыновья дочери, сыновья сестры и т. д. При этом шурины (magar) являлись не родней, а свояками, и вообще всякое не кровное родство, возникшее через женщину вследствие брака с ней, было свойством (magsem?), которое, таким образом, давало известные, хотя, как правило, иллюзорные права на наследство, но расширяло численность "своих" людей, что было важно.

Определенная система складывалась вокруг завещаний и определяла судьбу наследства. Институт завещаний развивался параллельно с процессом распада большой семьи. В эпоху викингов существовали определенные практики как наследования, как и разрешения конфликтов по поводу наследства. Данные об этой стороне общественной жизни занимают заметное место в сагах, а со временем, в XII-XIII вв., – и в кодифицированных правовых установлениях областей, в том числе Гуталаге⁷⁶. Но в реальной жизни система и практика наследования нередко расходились, что служило основой для многих конфликтов.

В "Саге о Гицуре" (гл. 49) приведено завещательное распоряжение некоего Эмунда и повествуется о решении дела о его наследстве. Вопреки обычаю, согласно которому при наличии сыновей дочери получали половинные по сравнению с братьями доли поделенного на части наследства, а сыновья – полные, он распорядился, чтобы его дочь Сольвейг получила такую же полную долю, как и сыновья. Возник конфликт. Сольвейг с помощью матери обратилась с просьбой к уважаемому человеку – Торвальду сыну Гицура, чтобы он помог ей получить завещанную ей долю при разделе имущества отца. Братья согласились на посредничество. В качестве посредника по рекомендации Торвальда выступил хорошо известный могущественный Снорри сын Стурлы. С его помощью Сольвейг "получила все ценные вещи, до которых у нее дошли руки. Все [это] богатство отвезли к Торвальду сыну Гицура". При этом мать и дочь поручили и себя его заботам – скорее всего как родственника.

Аналогичная картина возникает из саг в связи с делами о наследовании недвижимости при отсутствии завещания. Такое дело разбиралось долго и внимательно, нередко даже выносилось на тинг. В "Саге об исландцах" (гл. 126) приводится казус с Альвхильд, дочерью Эйольва сына Иона. Она была единственным ребенком Эйольва, причем от законной жены. Несмотря на это, ей пришлось пройти "испытание железом" ("божий суд!") в месте, которое называлось Священная Гора, чтобы доказать свое право на наследство. Или другой казус из той же саги: после смерти Кольскегга Богатого, одного из самых состоятельных людей Исландии, наследство должна была получить Халльвейг дочь Орма, однако из-за этого наследства разгорелись яростные конфликты (гл. 52). В другом случае в дележе наследства после скончавшегося хозяина деятельное участие принял муж его дочери, он "тоже попользовался" имуществом покойного (гл. 35). В этой саге, созданной уже в XIII столетии (!), вообще много споров из-за раздела наследства между родственниками и, особенно, между свояками, которые постоянно выпытывали и вынюхивали сведения о возможном наследстве⁷⁷.

Наследство, разумеется, включало не только недвижимость, т. е. землю и хутор, но также значительное движимое имущество: скот и корабль, драгоценности и дорогие вещи, в том числе "родовое оружие", о котором упоминают нередко и настойчиво⁷⁸.

В областном законе гутов Гуталаге проблемам наследования уделено значительное место, и они решаются следующим образом.

Сначала – и это весьма характерно для понятий того времени – закон трактует проблему "наследования ответственности" (гл. 14). Наследник или [те люди], кто принимает "долю наследства" "после отца, брата, или родственников", должны принять на себя и ответственность за не выполненные покойным родичем (nidhi) обязательства по вергельду, штрафам, кровной мести и т. д. Об этой части наследства говорится даже раньше, нежели о наследовании собственно имущества. Отказ от ответственности, т. е. невыполнение этих обязательств, лишает наследника права на наследство. Если в числе тех, за кого родич или родичи, получающие наследство, имеют право мстить, находится "юный неполноправный" человек, т. е. лицо несовершеннолетнее, то в этом случае (и это подчеркивается) обязательство отмщения может взять на себя любой родич, "будь то женский пол или мужской". Если несовершеннолетнему наследнику надлежит получить вергельд, близкие родичи должны взять этот вергельд на себя (и тем самым избавить должника от ответственности) с тем, чтобы сохранить плату до совершеннолетия наследника. При отсутствии мужа у убитой кем-то женщины заботу о возмещении за содеянное должен взять на себя ее ближайший родич.

Затем речь заходит о наследовании имущества, прежде всего усадьбы. Глава 20 Гуталага, которая называется "Обо всем наследстве" (af alum lutum), – одна из самых больших в Гуталаге. Из нее мы узнаем много интересного о родственных отношениях на Готланде. Правда, трудно сказать, насколько адекватно этот кодекс отражает отношения наследования в Скандинавии вообще, но отдельные положения определенно совпадают и во всяком случае отражают более древние установления, нежели законы областей Скандинавского полуострова. Так, если после смерти отца хотя бы один из сыновей был несовершеннолетним, его братья не могут делить наследство, а должны жить вместе до возмужания младшего. Отец погибшего сына должен растить его осиротевших дочерей, своих внучек. После умершей законной наследницы наследуют последовательно ее кровные родичи из любой ветви, какой бы пояс – мужской или женский – они ни носили, т. е. обоего пола. При полном исчерпании кровной родни наследство отходит к той усадьбе (гарду), откуда это имущество произошло. Материнское имущество ("долю женщины"), включая землю, наследуют ее дети, но прежде всего дочери, сестры или дочери ее сестер; при отсутствии детей приданое женщины наследуют ближайшие родичи (nesta blоð) обоего пола, прежде всего ближайшие женщины, и не далее четвертого колена, но в крайнем случае могут наследовать и мужчины. Сама женщина наследует после смерти мужа свой "утренний дар"⁷⁹ (см. ниже). Продавший наследственную усадьбу лишается права наследовать вместе с братьями и родичами и обречен на самый низкий вергельд.

Из "Глав о наследовании" Гуталага особенно ярко выступает стремление людей сохранить родовую собственность, как и роль кровной родни в решении наследственных проблем вообще. Известная консервативность Гуталага помогает понять родовые отношения у скандинавов эпохи викингов, тем более что имущественные права родичей, прежде всего их право преимущественной покупки наследственной земли (бёрдретт) прописаны и в более поздних областных законах, в частности шведских. Вместе с тем уже из Гуталага совершенно ясно, что к XIII столетию род (или большая семья) у скандинавов уже не играет решающей производственной или общежительной роли.

В среде родичей и, особенно, свояков далеко не всегда царил мир. Из-за того, что люди тогда, прежде всего самостоятельные мужчины и женщины, вступали в брак неоднократно, отношения в новых семьях бывали напряженными, а между мачехой и пасынками или пасынками и отчимом зачастую были враждебными, и не только из-за наследства. В "Саге о Греттире" рассказывается об инциденте из области отношений между мачехой и пасынком, который привел к трагедии (гл. LXX). Во время игры в шашки мачеха обругала пасынка, тот в ответ сказал ей дерзость. Тогда она ударила его шашкой, а так как шашки делали со шпонами, чтобы их можно было закреплять в щели столешницы, то она выбила парню глаз. В ответ тот избил ее до смерти и вынужден был бежать из дома и родных мест. В "Саге о Велсунгах" зять убивает тестя. Вдова Сигню подбивала сыновей от своего первого мужа отомстить за их отца и деда, а поскольку сыновья струсили, отомстила сама. Легендарный датский конунг Хрольв Жердинка, "владыка Хлейдира", был убит отчимом⁸⁰. Во всех приведенных случаях столкновения происходили между свояками, т. е. вне кровной родни. Ссоры и разногласия внутри этого круга также имели место, но убийство внутри рода допускалось лишь как случайность, поскольку максимально преследовалось законом.

Наследственное право в Скандинавии не включало в себя майорат, что позднее привело к дроблению семейного землевладения. В эпоху викингов этот процесс тормозило существование неосвоенных внутренних территорий и колонизация чужих земель. Но с конца этой эпохи и в XII – первой половине XIII в. он проявился уже вполне отчетливо, в частности как один из источников возникновения социально значимых групп безземельных крестьян – разного рода держателей. Начальная же тенденция этого процесса наблюдалась в эпоху викингов.

Выше мельком говорилось о том, что сыновьям полагалось по одной главной доле отцовского наследства ("доле головы"), дочерям – по половине сыновней доли. Отцом могли быть сделаны и особые завещательные распоряжения, если он был "в здравом уме". После его смерти хозяйство делили или совместно вели его сыновья, вдова; дочери же, выходя замуж, обычно уходили на хутора мужей. Два брата – сыновья почившего Энунда, – сначала жили вместе, а затем, захотев жить раздельно, поделили наследство следующим образом: один взял себе землю, другой – движимое имущество, с помощью которого вскоре тоже приобрел землю⁸¹. Это сведение интересно еще и тем, что показывает роль движимости в те времена. Судя по сагам, в известных случаях наследство могла получить сестра покойного хозяина.

Итак, тот факт, что не столько большие, сколько, особенно, разросшиеся малые семьи, а также сводные, сложные семьи были широко распространены в Скандинавских странах в эпоху викингов, а их существенные остатки позже – в XIII в., представляется мне таким же бесспорным, как и то, что, хотя в эти столетия все более решительно начинает преобладать малая семья, значимые реликты большой семьи и родовых связей также сохранялись затем у северных германцев долго (добавлю – на протяжении почти всего Средневековья).

Разъезды и переселения скандинавов в эпоху викингов неизбежно размывали большую семью. В то же время переезды, например в Исландию, подчас совершались именно большими семьями или всем родом: так было легче устраиваться в чужих и суровых краях. Однако при всех условиях на рубеже 1-го и 2-го тысячелетий родственный коллектив как хозяйственная единица явно переживал кризис. Но еще раз подчеркну то важное обстоятельство, что реликты родовой общности, подчас весьма значительные, сохранялись еще долго. В их числе – упомянутый выше порядок наследования недвижимости и обычай преимущественной покупки наследственной земли родственниками, правообязанность мстить, платить и получать виру, вообще наследовать обязательства умершего родича, поддерживать друг друга в суде и при прочих сложных ситуациях. Это отчетливо прослеживается по материалам саг и подтверждается кодифицированным правом, хотя, повторяю, в реальной жизни отношения между родичами, даже близкими, нередко были не столь идиллическими.

Стойкие реликты родового общества, в том числе, как увидим ниже, и язычества, прочно вплелись в ткань скандинавского средневекового мира, что я считаю особенностью североевропейского типа развития общественных отношений, обусловленной как сложной средой обитания, диктующей экстенсивную экономику, так и отдаленностью от центров стадиально предшествующей античной цивилизации. Следующие части книги убедительно свидетельствуют в пользу этого вывода.

О демографических процессах. Домовая община

Наличие сложных, составных, а также неполных семей, о которых свидетельствуют саги, было, как мне представляется, отражением не только социальных, но, скорее, социодемографических процессов. Как явствует из саг, забота взрослых, семейных детей о престарелых родителях, а стариков – об осиротевших внуках, одновременное существование представителей трех поколений семьи не было совершенно уникальным, так что деды и/или бабки и внуки вполне могли встречаться, даже проживать в одном гарде. Так, в "Саге о Харальде Прекрасноволосом" рассказывается о малом конунге (местном вожде) Харальде Золотая Борода, который дал внуку свое имя и воспитал его в своем владении⁸².

Однако наличие дедов не было и повседневным явлением, поскольку тогда в Скандинавии, как и по всей Европе, средний возраст людей был невысок. Известно, что Беда Достопочтенный в свои 60 лет чувствовал себя долгожителем, а современники считали его "древним старцем". В своей "Истории англов" он любит отмечать долгожителей; так же поступают и авторы саг. Григорий Турский исчислял средний возраст Меровингов в 25-45 лет, а в начале IX в. биограф Карла Великого был потрясен тем, что император франков умер в "глубочайшей старости" – в 72 года, что, по мнению биографа, можно истолковать только как особую милость богов.

По окончании в Западной Европе начального этапа Средневековья, с его миграциями народов и их столкновениями, возрастные показатели, вероятно, стали меняться. Постепенное расселение многих германских племен и народов на более обширных территориях, к тому же с традициями пашенного земледелия, усвоение новопоселенцами других традиций романской культуры, скорее всего и смягчение к тому времени европейского климата (потепление) также способствовали росту населения. Демографический взрыв в Западной Европе на рубеже между первыми двумя тысячелетиями сопровождался внутренней колонизацией, бурным развитием городов и началом Крестовых походов. Однако в патриархальные эпохи, куда относится и Средневековье, с их ненормированной рождаемостью, основным фактором, определявшим темпы демографического роста, была смертность. А смертность людей оставалась в прямой зависимости от страшной "триады бедствий", всегда косившей людей: голода, войны и болезней.

Скандинав, сумевший преодолеть тяготы детства, получавший с раннего возраста закалку, привычку к физическому труду, спортивным играм и жестокому бою, становился в суровых условиях Севера сильным и здоровым человеком. Люди, избежавшие детских болезней, эпидемий, гибели в бою или в море, от ран, или от несчастного случая, имели шансы достичь 80 и более лет. То есть возраст дожития не был коротким. Но для реализации этой перспективы – высокого возраста дожития – требовалось пережить регулярные голодовки, частые сражения, постоянные испытания в суровом море и смертельные болезни. В сагах подчас говорится о старых людях неясного возраста. А возраст мужчин свыше шестидесяти и, особенно, перешагнувших за 70 лет отмечается специально, особенно если они оставались сильными, крепкими и, тем более, могли управляться с оружием. Так, Снорри Годи умер в 66 или 67 лет⁸³, успев пристойно распорядиться своим имуществом. Скальд и воин Эгиль, проведший свой век очень бурно и побывавший во многих переделках, умер, судя по саге о нем, на девятом десятке. Некий Хрут в 80 лет ударил своего противника секирой "между лопаток так, что кольчуга лопнула и секира рассекла спину и грудь" несчастного⁸⁴. Ари Мудрый, автор известной "Книги об исландцах", дожил до девятого десятка (1067-1148). Конунг Магнус Эрлингссон умер в 82 года (1102-1184). Сэмунд Мудрый, которому раньше приписывали "Старшую Эдду", прожил 79 лет. Снорри Стурлусон был убит в 63 или на 63-м году жизни. Епископ Гудмунд, которого "Сага об исландцах" (гл. 118) называет "святым мужем", почти ослепший и годами страдавший от язвы на лице, умер в возрасте 75 лет (1237). Люди были физически здоровыми, закаленными, сильными и выносливыми, обладали завидной нервной системой и отменным аппетитом, не имели привычки к расслабляющей неге. Вплоть до своей кончины они старались принимать активное участие в жизни, большую часть которой проводили на воздухе, испытывая разнообразные физические нагрузки.

Но возраст возможного дожития, разумеется, кардинально отличался от среднего возраста (продолжительности) жизни, и в Скандинавии действовала та же "триада бедствий". О голодовках речь будет идти ниже. О войнах и междоусобицах, о больших сражениях тоже не раз будет говориться в этой книге. Пока только отмечу, что в эпоху викингов люди Севера постоянно теряли своих родных, друзей и товарищей. Трудно сказать, насколько действительно большими были эти потери, хотя многочисленные рунические камни, поставленные в память о погибших родичах и сотоварищах, говорят сами за себя. А ведь сколько погибших не удостоились памятника! Неясно также, насколько массовым был отъезд скандинавов в чужие земли для постоянного поселения там. Но и оставаясь на родине, пребывая в относительно мирной обстановке, люди то и дело погибали, плавая по морю, – во время рыбной ловли или охоты на морского зверя, торгового путешествия, или поездки на тинг, либо в гости, во время бурь или вследствие крушения судов. И все это нередко фиксировали саги. Те же саги показывают частую гибель людей в сражениях, поединках и других столкновениях, традиционные повествования просто переполнены такими сведениями. Погибали и в результате случайностей, например надорвавшись тяжелой ношей (Ари в "Саге об исландцах", гл. 3).

Поэтому средняя продолжительность жизни скандинава не была долгой. Саги то и дело повествуют о ранениях, но упоминают и о болезнях обычно тяжелых, которые сводили людей в могилу и которых так и называли: "смертельная болезнь" (drepsött). По обычаю после эпидемии, застигшей людей вне родины, гробы с покойниками увозили домой⁸⁵. Малый норвежский конунг Хальвдан Черный умер потому, что у него "заболела нога"⁸⁶. Внук и тезка Харальда Золотая Борода, о котором говорилось выше, умер от неназванной болезни⁸⁷. От какой-то болезни умер конунг Эрик Победоносный (Сегерсель, конец X – начало XI в.)⁸⁸. От эпидемии неясной болезни умер в возрасте 25-30 лет Ингвар Путешественник (1041). В "Саге об Ароне сыне Хьерлейва" говорится о тяжелом и загадочном кровотечении у "видного мужа" Эйнара Бьелька, которое завершилось его кончиной. Нередко умирали от родов или послеродовой горячки женщины, от детских болезней погибали малые дети.

Сам верховный бог северных германцев Один некогда умер в Швеции от болезни!⁸⁹

Впрочем, люди народными способами умели врачевать раны и многие "рядовые" заболевания, о которых в сагах и не упоминается, и прилагали для этого большие усилия. Еще в "Речах Высокого" (ст. 137) говорится о выхаживании больных, раненых и о разных лечебных средствах – от заговоров до лекарств. Последние приготовляли из трав, траволечением люди занимались испокон веков⁹⁰. Упоминается о приеме яда "впрок"⁹¹. Чтобы избежать заражения крови, посыпали раны солью, поливали мочой, прикладывали травы и примочки из трав, смешанную с чем-либо землю. Использовали горячие источники, которых много в Исландии⁹². Наблюдали за тем, как лечат себя больные животные⁹³.

Особенно часты упоминания о ранениях и выхаживании раненых, на что иногда уходил год и более, которые, однако, продлевали человеку жизнь, а иногда возвращали и силы⁹⁴. Некоему бандиту Хаки во время его нападения отрубили руку и нанесли несколько ран, так что он "всю осень и начало зимы пролежал, страдая от ран", но затем он начал вставать⁹⁵. Совершенно израненный человек мог благодаря уходу выздороветь. Особенно потрясает эпизод с королем Магнусом, который прожил четыре года после того, как враги отрубили ему или выбили конечности, ослепили его и оскопили.

В нескольких сагах упоминается о лекарях – каких-то бедных старухах или супружеских парах, которые в своих нищих избенках по году выхаживали и в конце концов вылечивали тяжело раненных воинов. Вообще, лекарями были чаще всего женщины, в том числе из состоятельных гардов. Некоторые женщины-хозяйки отличались в этом деле большим искусством. Но о богатых, знатных женщинах в этой связи речь идет редко. Тем более примечательно упоминание саги о том, что скандинавка – дочь Игоря из города Старая Ладога была "быстра умом, хороший лекарь" (laeknir allgoðr), вследствие чего сумела вылечить тяжело болевшего человека⁹⁶.

В богатом и среднем имении бонда было много насельников. Помимо супругов – хозяев гарда и их детей, там проживало еще немало разных людей. Прежде всего это были одинокие или больные родственники супружеской пары, затем какие-то их друзья, воспитатели детей, а также приживалы, которые занимали в гарде приниженное положение, но хозяин более или менее о них заботился. Кроме того, в гардах жила челядь: свободные наемные, полусвободные и лично зависимые работники и работницы. Таким образом, коллектив, населявший гард и живший общей жизнью, составлял домовую общину.

То, что многие подворья в сагах населены значительным числом людей, не должно вводить в заблуждение: состав насельников в большинстве подворий представлял собой именно не родовую, а домовую общину, ту социальную ячейку, которая в Риме называлась familia. Плотная населенность усадеб (при малой плотности общего населения!) была, вероятно, особенно частым явлением в Исландии и на Скандинавском полуострове с их многоотраслевым хозяйством и характерным для них трудным освоением земли. Эта домовая община включала более или менее значительное – в зависимости от престижа и состоятельности бонда – число домочадцев, не входящих в состав собственно хозяйской семьи, так что большинство из них было связано с бондом не кровным родством и не свойством, а служебными и личностными отношениями. В сколько-нибудь состоятельной усадьбе бонда было много таких домочадцев самого разного социально-правового статуса: рабы, вольноотпущенники, занятые на разных работах, наемные работники, слуги и служанки со своими детьми⁹⁷, батраки (особенно пастухи, скотники), охранники, прихлебатели и т. д.

Для такой организации частного хозяйства и быта существовали серьезные причины, и не только производственного характера. Дело в том, что скандинавы того времени стремились создать прочный и как можно более обширный круг "своих людей" (sine mœn), на которых можно было опираться, на чью поддержку можно было рассчитывать в разных жизненных обстоятельствах. Ведь социальная сила, престиж и успехи скандинава непосредственно зависели не только (а сплошь и рядом не столько) от его индивидуальных качеств – ума, знаний, умений или богатства, но и от широты его родственных и прочих связей.

"Пучок ролей" бонда и круг "своих людей"

Итак, наряду с семьей "своими" в гарде считались прочие его насельники, родственники, близкие и работники хозяина – его домочадцы⁹⁸.

О наемных работниках, рабах, вольноотпущенниках и вообще внесемейных насельниках гарда речь в этой книге пойдет особо (см. часть 5). В этом же очерке основное внимание уделяется семье, роду и домохозяйству, одновременно представлявшим собой как бытовые структуры, так и социообразующие ячейки (разумеется, в той мере, в какой эта тема может быть раскрыта на материале преимущественно саг). Что же касается домочадцев, то из текста саг не всегда ясно, какое место занимал в гарде тот или иной из них: был он рабом, вольноотпущенником, сезонным гостем, охранником или свободным наймитом. Однако общая картина вырисовывается достаточно отчетливо. Например, в "Саге об Эгиле" говорится: "Жил человек по имени Альвир. Он был домочадцем Торира и управлял его хозяйством. Альвир был также его казначеем и собирал долги"⁹⁹. Правовое состояние этого доверенного человека остается неизвестным, но ясно, что он принадлежал к верхушке "своих" домочадцев. Об одном из бондов, состоятельном и знатном человеке, в той же саге говорится: "У него никогда не бывало меньше сотни вольноотпущенников"¹⁰⁰. И опять же не ясно, сколько людей из их числа жили в усадьбе хозяина и сколько вне ее, но, как это было принято, сохраняя с бывшим своим владельцем вассальные связи, т. е. оставаясь "своими". В "Саге об исландцах" (гл. 62) говорится о человеке, который держал в доме более шести десятков охранников и прочих людей. Наряду с неполноправными или бесправными насельниками богатых гардов упоминаются рабы, живущие в усадьбе арендатора¹⁰¹.

Обязанности хозяина и хозяйки домового коллектива были непростыми, им было необходимо вести себя и строго, и милостиво, досконально знать хозяйство, показывать личный пример трудового и бытового поведения. О гардах со значительным числом насельников и о перенаселенном гарде саги говорят весьма одобрительно. В условиях разбросанности жилья и ограниченности функций соседской общины, при тогдашнем образе жизни и ментальных установках, проникнутых индивидуальным началом, такая домовая община – весь коллектив насельников гарда – была основной социальной ячейкой скандинавских обществ эпохи саг.

Уже говорилось о том, что родовые связи отнюдь не исчезли из повседневной жизни скандинавов. В Исландии они вследствие колонизации ранее пустовавших территорий были как бы восстановлены и "законсервированы", так же как и родовые структуры власти. Поэтому материал обо всем этом представляет собой важные свидетельства о позднем родовом строе, каким он был у скандинавов. Ведь, как уже подчеркивалось, существенные реликты "варварской" стадии долго сохранялись во всех странах этого региона, о чем неоспоримо свидетельствуют источники и XIII-XIV столетий.

Значимые реликты родового строя способствовали длительному сохранению родового сознания¹⁰² даже позднее, когда род в качестве подосновы общества уже не существовал. Согласно поэме "Беовульф" за гета отвечал весь его род, и так было у всех скандинавов. Например, в случае убийства ответчиком по уплате огромного штрафа или совершителем кровной мести выступал с каждой стороны весь род, со всеми "своими", и все это знали¹⁰³. Родовое сознание вполне отразилось также в почитании предков: в стремлении "красиво" похоронить родителя, по возможности отметить его могилу надгробным камнем, на который наносилось и имя того, кто его поставил, устроить по нему поминальное угощение, а также поминать своих пращуров на пирах (см. ниже).

Родовая честь поддерживалась и мужчинами и женщинами, ибо пятно на ней, появившееся по вине любого члена рода, роняло весь род, так же как подвиги одного представителя семьи поднимали общий престиж рода. При всей индивидуальной значимости персонажей саг, "безродный" человек в них почти совершенно беспомощен. В "Саге о людях с Песчаного Берега" помещено 37 вис, созданных в конце X – начале XI в. уроженцами Широкого Фьорда и отражающих традиции этой области. 17 вис этой серии принадлежат скальду X в., посвятившему стихи победе Торарина Черного в сражении. Миролюбивый Торарин Черный подвергался постоянным преследованиям со стороны могущественного Торбьерна Толстого, который не оставлял его в покое даже в собственном доме. Торарина поддерживали его шурин Вермунд Тощий и дядя Арнкель Годи, что сыграло важную роль в судьбе героя. В конце концов зимой 980/981 г. Торарин у Чаечного Склона победил и убил Торбьерна в честном сражении, чем "отстоял честь семьи".

Когда сага представляет тот или иной персонаж, она сообщает не только название места, где он проживает, где находится его дом, не только имя отца, но нередко также имя деда и матери, а в отдельных случаях рассказчик перечисляет четыре-пять восходящих линий его родства. Людям было важно знать, к какому роду принадлежит не только будущий свойственник, но даже просто встречный человек, тем более новый знакомец. Люди досконально знали счет родства – как своего, так и соседей, а также всех более или менее заметных людей. Знали состояние и особенности характера родичей, ближних и дальних соседей. К помощи этих людей, в первую очередь родных и свойственников, но и тех же соседей прибегали в трудных случаях: при добывании необходимых материальных средств, похоронах и свадьбах, кровной мести, судебных слушаниях и т. д. Численность "своих" – родных, работников, охранников, добрых соседей, а у богатых и знатных людей также и зависимого населения округи, своего рода "клиентов", для оказания помощи в сложных случаях, играла очень большую роль. "Свои люди", родственные, соседские, дружеские, корпоративные¹⁰⁴ связи ценились высоко, они учитывались при заключении браков и союзов, в судебных разбирательствах и при междоусобицах. Такие связи увеличивали социальный престиж, могущество человека и всего рода.

Число пришедших с персонажем на суд людей зачастую играло б?льшую роль при вынесении решения, нежели выяснение истины. Присяжных также подбирали исходя не столько из знания ими права, сколько из их репутации. В эпизодах, связанных с судебными разбирательствами на тинге, – а таких эпизодов в сагах предостаточно – всегда упоминается о том, имели ли истец и обвиняемый достаточно солидное сопровождение из родных и сторонников. Не случайно в "Поучениях Высокого" (т. е. бога Одина) прямо говорится о том, что без значительного эскорта на суд ехать просто глупо. Саги вполне подтверждают это мудрое замечание Высокого, например: "Торстейн сказал, что у них пока еще хватает родичей, чтобы кончить дело в свою пользу" (!)¹⁰⁵. Собираясь на судебное заседание, некий "Глюм обратился к своим близким, чтобы они поддержали его на тинге"¹⁰⁶. Если тяжущиеся приводили с собой на тинг много людей, то они, как отмечают саги, "вели тяжбу с большим напором"¹⁰⁷. Приведенные с собой люди оказывались очень кстати и в тех нередких случаях, когда разбирательство дела переходило в потасовку. Состоятельные хозяева обычно выезжали из дома с охранниками, хороших охранников переманивали, что служило одной из причин вражды и столкновений между бондами¹⁰⁸.

Нередко родичи и свояки, особенно братья, совместно предпринимали деловые поездки или служили в дружинах. В поэме "Беовульф" (ст. 720-730), говоря о спящей в доме вождя дружине, которую увидело там чудище, автор описывает ее так: "…чудище видит спящую дружину, в палатах – героев-сородичей, храбрых воителей, спящих по лавкам"¹⁰⁹.

Но родня и свояки далеко не всегда были готовы прийти на помощь. Случаи уклонения от помощи встречались между родными братьями и сестрами, другими ближайшими родственниками, не говоря уже о членах рода, тем более о соседях. В таких случаях имели место тяжелые столкновения, вплоть до убийства, особенно если речь шла о наследстве. В кругу родни это происходило, несмотря на то что убийство внутри рода нельзя было искупить вирой, т. е. оно судилось по самой жесткой шкале наказаний, оценивалось максимально высоко. При этом крайне интересно переплетались черты матриархата и патриархата, хотя я скорее склонна видеть причину этого явления в бытовых семейных сложностях. Так, в пересказывающей массу мифов "Саге о Вёлсунгах" женщина (Гудрун) убивает сыновей и кормит мужа их мясом, мстя ему за своих убитых братьев. Эта же сага излагает историю о Сигни, сестре героя Сигурда, из королевского рода Вельсунгов, который является и героем "Песни о Нибелунгах" (Зигфрид). Ее муж, за которого она вышла против воли, убил своего тестя вместе с его дружиной. Она пытается уговорить сыновей отомстить отцу за деда, но они боятся. Тогда она, переодетая ведьмой, находит в лесу своего брата Сигурда и рождает от него сына, вместе с которым впоследствии и сжигает дворец мужа, мстя за отца. В более поздней "Песни о Нибелунгах" та же Гудрун, но здесь именуемая Кримхильдой, уже мстит за мужа своей рукой, убивая родного дядю и добиваясь смерти братьев. В родовых и королевских сагах также имеются эпизоды в стиле греческой трагедии: и там женщина подчас мстит мужу за братьев; но чаще бывает, что женщина мстит братьям за мужа, за других братьев, или (сестра Гисли – Тордис) берет сторону мужа и предает братьев; встречаются такие эпизоды, когда братья жены убивают зятя и наоборот¹¹⁰. В эти сложные, трагические отношения активно вовлекаются соседи, рабы и другие слуги. Хотя такие эпизоды вплетены в мифологические повествования, восходящие к V в., но их нельзя отбрасывать как "продукт чистой фантазии": обычаи и менталитет людей того времени явно не исключают подобные эпизоды и действия.

В системе личностных отношений существовала и практика побратимства – "названого братства", "клятвенного братства". В сагах немало говорится о побратимстве (см. "Сагу о Гисли", "Сагу о людях из Лососьей Долины" и др.). Одна из известных саг даже посвящена таким побратимам целиком – "Сага о Названых Братьях". Назваными братьями могли стать кузены, воспитанники, выросшие в одном хуторе вместе с сыновьями хозяина, соратники, друзья¹¹¹. Названые братья несли друг перед другом обязательства, равные обязательствам родных братьев, куда входили: взаимная помощь, физическая и моральная поддержка, отмщение в случае убийства, ранения или оскорбления одного из них. При взятии на себя обета отмщения за побратима, как и любого другого обета, надлежало встать на возвышение или хотя бы поставить ногу на камень или бревно. В "Саге о Гисли сыне Кислого" (гл. VI) сохранилось описание обряда, с помощью которого стали побратимами четверо мужчин. Из-под длинного пласта дерна они вынули землю таким образом, что узкие края дерна оставались соединенными с почвой. Под ним вырыли яму. Затем поставили под этот пласт "копье с тайными знаками [и] такой длины, что стоя можно достать до места, где наконечник крепится к древку". Все четверо по очереди осторожно прошли под этой полоской дерна. Затем каждый пустил себе кровь так, что она потекла на землю, выкопанную из-под дерна, и они перемешали после этого кровь и землю, что, вероятно, должно было означать признание побратимов родней по крови и земле. Потом опустились на колени и поклялись мстить друг за друга, "как брат за брата", призывая в свидетели всех богов. Побратимы могли завещать друг другу имущество; однажды юные побратимы-конунги завещали друг другу престол¹¹². В дальнейшем, однако, названое братство порой переходило во вражду. Например, четыре участника описанного выше обряда побратимства поссорились сразу же после его завершения!¹¹³

В XIII в., судя по "Саге об исландцах" (гл. 128 и др.), обычай побратимства полностью сохранился, как сохранились и ритуалы заключения этого личностного "братского союза".

Большой интерес представляет практика введения в [свободный] род чужого человека, обычно воспитанника или заслуженного раба. О существовании соответствующего обряда свидетельствуют и саги, и законы XIII в., в частности шведские областные законы. В "Саге о Ньяле" (гл. XXXVIII) есть такой эпизод. По приказу хозяйки раб Ньяля Атли убил соседского работника, досадившего семье Ньяля. Ньяль предложил Атли уехать, чтобы избежать кровной мести или сурового судебного приговора за это убийство, если дело дойдет до суда. Но Атли отказывается, заявив, что он не хочет менять хозяина. Тогда Ньяль обещает, что в случае судебного разбирательства род возьмет на себя выплату виры за Атли, как за свободного человека, "после чего Атли был принят в семью".

Но круг "своих" отнюдь не ограничивался рамками совместно проживающих лиц, родней и работниками. Он неизбежно складывался на основе тех связей, которые возникали у бонда в процессе его многообразной жизнедеятельности и которые можно определить как пучок или комплекс ролей¹¹⁴. Хозяин гарда имел наряду со своими семейными и хозяйственными делами немало обязанностей как в границах вертикали власти, так и в своей социальной группе, а также, конечно, в отношениях с "клиентами" (вольноотпущенниками и должниками), друзьями, свояками и соседями, с главой и жертвователями капища, а позднее церкви, с участием в тинге, с соприсяжничеством (т. е. ролью присяжного в суде) и вообще в разрешении судебных и внесудебных конфликтов, с различными договорными отношениями, касается ли это воспитанника и его семьи, торговли, корабельной команды, клятвенного братства и др.¹¹⁵

Поэтому границы домового коллектива, круг "своих" почти всегда существенно расширялся за счет постоянно разветвляющихся общественных и личных связей, которые складывались в процессе жизнедеятельности и подчас даже создавались искусственно. Одну из главных ролей здесь играли брачно-семейные отношения, передача детей на воспитание в другую семью, клятвенные обычаи – побратимство и заключение дружеского и/или делового союза. Остановимся на последней форме отношений, поскольку остальные будут специально рассматриваться ниже, в других очерках.

Судя по тому, что заключение товарищеского или дружеского союза – так называемые винфенги и винатта (vinfengi, vinatta)¹¹⁶ – было оформлено как ритуал, такая форма связи между людьми возникла давно и была распространенной. Этот ритуал описан в "Саге об Эгиле" следующим образом: "Эгиль и Торфинн [осенью] обменялись при расставании подарками и дали обет быть друзьями"¹¹⁷. О дружеском союзе упоминают и другие саги, например "Сага о Греттире" (гл. XXXIV): "Греттир подарил ему [Аудуну] добрую секиру и заключил с ним дружбу". В другом случае в знак дружеского союза один из персонажей дарит другому коня¹¹⁸. Обмен по возможности дорогими подарками в знак дружбы был обычным в среде скандинавов. В "Саге о Хёрде и островитянах" Брюньолв говорит Хёрду (гл. XII): "Я хочу с тобой быть в дружбе и отдать тебе половину корабля". В "Саге о Гисли" (гл. VIII) Вестейн, Гисли и Бьялви "жили втроем, были очень дружны между собой и менялись подарками".

Члены дружеского союза ездили друг к другу в гости со своими людьми и иногда гостили подолгу. В "Саге об Эгиле" его отец "Скаллагрим предложил Олейву погостить у него со всеми людьми, Олейв принял приглашение Скаллагрима и провел у него всю зиму". Торольв подолгу гостил у своего друга Барда¹¹⁹ и т. д. Важно, что на кров друга мог рассчитывать и опальный человек, а это было небезопасно для первого. Например, Греттир (из саги о нем), будучи объявлен вне закона, "провел большую часть осени" у Торстейна. Человек мог обратиться к другу и с другими важными просьбами. В той же саге (гл. VII) говорится о расставании двоих друзей – Транда и Энунда. "Хотел бы я, – говорит другу надолго уезжающий Транд, – чтобы ты помог моим родичам, ибо теперь, когда я вне опасности, месть обратится на них". Энунд "пообещал, и они расстались добрыми друзьями".

Дружеский союз мог быть заключен на известный срок и с конкретной целью, например, люди давали клятву поддерживать друг друга в период тяжбы¹²⁰. Иногда у тех, кто дал обет винфенги, часть имущества была общей. Про Эгиля (в "Саге об Эгиле") сказано, что у него и Ульва "был общий кошелек и они крепко дружили"¹²¹. Согласно "Саге о Ньяле" (гл. XXXVI) у Ньяля и Гисли был "общий лес на горе… они не делили леса и каждый, бывало, рубил в нем, сколько ему было нужно". Друзья из "Саги о Гисли" (гл. IX) сообща владели одним хозяйством.

Ярким примером тесного дружеского союза было, когда один друг по завещанию передавал другому свое имущество и семью: "Я хочу, чтобы все, чем я владею, – земли, добро – получил в наследство товарищ мой и родич Торольв. Ему я хочу дать и жену свою, и сына на воспитание, потому что доверяю ему в этом больше, чем остальным людям" ("Сага об Эгиле")¹²². В этом случае наследование имущества выглядит как плата за будущую заботу об осиротевшей семье завещателя, а доверенный родич прежде всего назван членом дружеского союза – винфенги.

Весьма правдоподобно предположение, что винфенги – не просто дружеский союз, а компаньонаж, товарищество, партнерство, создаваемое для совместных действий, в том числе проведения одной или ряда деловых операций.

В эпоху викингов, судя по сагам и немногим руническим надписям, было принято деловое товарищество, которое именовалось фелаг,т. е. совместная движимость, буквально "складничество" – соединение имущества с целью его совместного использования. В основе термина – исл. fé (т. е. движимое имущество, букв, "скот") и leggia (соединять, складывать, класть [вместе])¹²³. В этом смысле фелагом становился супружеский союз после заключения договора о владении имуществом. Судя по сагам, фелагом мог быть викинг – торгово-грабительская морская экспедиция, которую предпринимала группа людей, заранее оговоривших порядок раздела добычи¹²⁴. При этом в одном походе-викинге могло быть несколько фелагов. Фелаги были приняты в торговле, в том числе с участием высокопоставленных лиц¹²⁵.

С распространением христианства появились духовные гильдии (gildi, kilti, hilti, ср. др.-англ. gilda, др.-верхненем. giald), которые носили также характерное наименование: клятвенное сообщество (hetslag, edslag). С самого возникновения гильдии были связаны совместными религиозными отправлениями и совместной торжественной трапезой – "пиром", но в их основе лежали общие деловые интересы. Ниже я вернусь к проблеме гильдий и товариществ в связи с христианизацией Скандинавских стран, а также торговлей и торговцами. Здесь же уместно подчеркнуть, что заключение клятвенных побратимств, дружеских или компанейских союзов и, особенно, членство в гильдиях существенно расширяли круг "своих". Не случайно все такие добровольные, автономные сообщества именовались также "братствами", а их члены – "братьями". Как правило, такие союзы возникали в одном или близких социальных кругах, что способствовало их консолидации.

Таким образом, "братства", вообще "круг своих" формировались по многим линиям. В сагах в этой связи фигурируют: кровное родство; свойство (благодаря браку); побратимство (т. е. по клятве); совместная деятельность – товарищество, компаньонаж; братство по оружию; членство в определенных организациях (гильдии); духовные братства; соседство и др.

Что касается соседства, то в сагах просматривается прочное осознание его роли. Правда, соседская община в Скандинавии, за исключением, быть может, Дании, была, как уже отмечалось, в разной степени "размытой". Система открытых полей и принудительный севооборот, характерные для континентальных общин, не упоминаются ни в сагах, ни в ранних законах Швеции и Норвегии. Община, однако, имела некие свободные общие земли; судя по "Саге об исландцах", из этих земель община могла, например, выделять участки арендаторам, меняя их время от времени. Обычай, по которому соседи совместно пользовались угодьями, был включен в право: соответствующие статьи имеются в Гуталаге, областных законах и, прежде всего, в обычном праве, которым руководствовались люди саги. Соседние гарды или подворья пользовались общим пастбищем и расположенными вблизи домов покосами¹²⁶, доступом к побережью и правом как на лично добытую морскую живность, так и на часть того, что выброшено волнами на берег: от туш китов и тюленей до плавника. То, что выбрасывалось морем, именовалось прибойная пожива, в ней-то соседи и имели долю; по существу, здесь обычай свидетельствует о береговом праве прибрежных общин, хотя само это понятие мне в сагах не встречалось. Таким образом, по сравнению с большинством континентальных стран общинные традиции в Северной Европе играли заметно меньшую роль в хозяйственной жизни деревни, но все же были общественно значимыми. В сагах отношения между соседями нередко упоминаются в связи с их враждой и стычками, даже вооруженными.

Ссора, часто возникавшая из-за туши кита, выброшенного на берег (т. е. массы даровых мяса, кожи и жира), могла быть вынесена на альтинг (общий тинг исландцев). В "Саге об исландцах" содержится целый перечень обстоятельств, вызывавших ссоры между соседями. Так, из-за другого кита, а также из-за "переманивания (!) провожатых", т. е. охранников, два состоятельных соседа стали врагами; сын одного из них написал хулительные стихи-ниды на соседа Кальва сына Гутторма (стихи № 6-8), а это считалось тяжким оскорблением. Два бонда-соседа, Торд Рыжий и Хамунд, "не поладили, собирая ивняк на горе"; у них "были и другие причины не любить друг друга". Так, однажды родич Хамунда Торгильса – сын Скегги увидел, что Гудмунд сын Торстейна Крутой Камень "после обедни увел с собой на тропу" его дочь Тордис. Торгильс побежал за ними, но, когда догнал, Гудмунд "как будто нечаянно выбил ему глаз" (гл. 5). Двор Маркуса сына Скегги, который был из сильного рода законоговорителя Маркуса (конец XI в.), нападавшие в ходе распри соседи обложили так, что хозяину и его людям "приходилось справлять нужду в доме", что было дополнительным, и к тому же тяжким, оскорблением. Затем в ходе драки Маркус убил одного из напавших. Дело попало на тинг, и в результате происков влиятельных противников Маркус с семейством был вынужден покинуть страну (гл. 7). В другом случае раздоры происходили из-за выпаса скота, а также потому, что провожатые соседа "портят женщин [из дома другого соседа?], которых им не след трогать" (гл. 33), и т. д.

Но, несмотря на все это, соседям приходилось сотрудничать. Имеются сведения об общих изгородях, которые объединяли соседей, видимо, близко живущих. Судя по областным законам, соседи издавна совместно мостили дороги, строили и чинили мосты, собирались на местные тинги. В "Саге о сыновьях Харальда Гилли" соседей зовут помочь при междоусобицах. Соседи сообща, на своей сходке, решали вопрос о том, ставить или нет новопришельцу хутор на их земле, т. е. выделить ли для него участок из общинных владений¹²⁷. Неоднократно фигурируют соседи и на тингах, где они выступают свидетелями и соприсяжниками. Нередко соседи помогают друг другу в судебных разбирательствах и в стычках, особенно часто бедные соседи оказывают поддержку богатому и влиятельному бонду. Они же созывались для участия в эпизодических викингах, которыми командовал владелец корабля – состоятельный сосед. Очевидно, что при взвешенном поведении хуторянина, к которому мудро призывал Высокий, его соседи могли быть привлечены им в круг "своих".

Некоторые общие впечатления

Этот очерк посвящен домохозяевам – свободным людям саги (о других категориях населения речь пойдет особо), притом в разной степени состоятельным. Насколько можно судить, имея в виду эту избирательность саг, свободные люди по принятым установлениям занимали одинаковые позиции в своем обществе. Однако, если судить по степени их трудовой, владельческой, личной независимости, а также по реальным общественным условиям в целом, становится ясным, что в рамках этой свободы существовали сложные градации, которые зависели от родовитости, состоятельности, объема общественной поддержки ("своего круга"), умений и личностных свойств каждого члена общества. Сочетание домовой общины и прочных реликтов рода придавало устойчивость положению бонда в условиях социального разлома эпохи викингов. Такое же значение имели численность насельников гарда и вообще число своих людей. Одновременно эти факторы принадлежали к числу важнейших знаковых признаков статуса. И люди саги очень ценили и всячески старались расширить, укрепить круг своих людей.

Такая или подобная общность возникала – и обычно в сопоставимых формах – во все времена. Но в трудную переходную эпоху, в условиях распадения естественной, кровной общности-рода и при рыхлой соседской общине социальный институт "своего круга" занимал важное место между домовой общиной и местным административно-судебным сообществом – в ряду самодеятельных социальных образований того времени. В среде людей саги этот круг имел сложный характер, так как был построен на основе совмещения как равных, так и подчиненных позиций членов каждого "своего круга", причем те, кто находился в подчиненной позиции, имели разные общественно-правовые статусы: от менее влиятельных свободных соседей до наемных работников и лично несвободных людей, в том числе рабов.

Саги свидетельствуют о том, что родичи, свойственники, соседи, люди как одинаковых, так и разных статусов вовлекали друг друга в решение своих проблем – для сватовства, судебной тяжбы, воспитания детей, мести, примирения и т. д. Люди нередко просили совета и помощи у тех, кто пользовался уважением благодаря своему уму, порядочности, силе, знанию законов, и обычно получали эту помощь. Я бы сказала, что регулярное внесемейное общение самого разного характера было почти таким же важным занятием людей саги, прежде всего мужчин, как труд во имя обеспечения жизни и общение внутри семьи. Помимо прочего, это было важное средство самоорганизации автономных хозяев в скандинавском обществе в период сложения публичной власти.

Занятия людей саги: труд, отдых, междоусобицы

В Дании от хутора или деревни тропы или дороги вели обычно к берегу (моря, озера, реки), от хутора к хутору, на пастбища, к торжищу-рынку или сезонной ярмарке в определенном, издавна облюбованном месте, к лесу, к капищу, к местному тингу, позднее к христианскому храму. Примерно так же проходили проторенные пути-дороги в Швеции и Норвегии. Направление деревенских дорог дает ясное представление об основных хозяйственных и общественных интересах населения, в том числе вне своего гарда.

Сезоны и дни

Саги наглядно показывают, что гард был достаточно замкнутой, самодовлеющей хозяйственной единицей. В нем велось натуральное экстенсивное хозяйство, поэтому жизнь его насельников протекала в постоянном и разнообразном труде, в котором все они принимали необходимое участие. И каждый из них знал круг своих хозяйственных прав и обязанностей.

В обычное время на хуторах происходила регулярная, привычная смена сна и бодрствования, трапез, активности и покоя, будней и праздников. Вставали рано, во "время, когда встают" – не позднее 6 часов, по необходимости и раньше, а затем напряженная деятельность, направленная на добывание средств к жизни – пищи, одежды, топлива, средств передвижения, оружия, орудий труда и т. д., – продолжалась до самого отхода ко сну, во всяком случае в теплые сезоны. Время исчислялось по природным признакам, а день делился на четверти, например: "четверть дня до полудня" (9 часов), "четверть дня после полудня" (15 часов) и т. д. И весь день был заполнен упорным трудом, в котором хозяева участвовали наряду с работниками. Продолжительность рабочего дня и характер деятельности варьировались в зависимости от времени года, прежде всего теплых и холодных сезонов. Обычно в сагах речь идет о зиме и лете: так строился исландский календарь.

Тацит писал, что скандинавы счет суток ведут "по ночам". Судя по сагам, в эпоху викингов и сразу после нее этот обычай сохранился, а годы считали по зимам. Объяснить такой порядок, на мой взгляд, логичнее всего можно тем, что скандинавы исчисляли ход времени не по более легким, а по самым тяжелым, труднопереносимым периодам дня и года – темным, холодным и опасным; такое исчисление диктовала окружающая их суровая природа: ведь такие периоды надо было благополучно пережить¹²⁸. Подсчеты дней, точнее, суток, конечно, велись, притом достаточно внимательно. Этого требовали интересы хозяйственной деятельности, навигации, общественных отношений. Существует понятие "срока", по большей части в связи со сменой сезонов, а также ритуальными отправлениями и праздниками. Расчеты "сроков" исходили из природных явлений, в том числе расположения звезд. Прекрасные мореходы, скандинавы, конечно, обладали немалыми астрономическими наблюдениями. Издавна фиксировали они солнцестояния, к которым приурочивали главные праздники. На осенний солнцеворот пригоняли овец с летних пастбищ на убой и т. д.¹²⁹

По народному календарю зима начиналась в последнюю субботу перед 28 октября, и первыми зимними днями считались 25-27 октября. Началом лета был последний четверг перед 26 апреля, первыми летними днями считались 21-27 мая. Выделяли также межсезонье, которое начиналось во вторник 22-й недели зимы и продолжалось с 20 по 26 марта. В "Саге об исландцах" (под 1222 г.) мне встретилось упоминание о "ноябрьских идах": "Сэмунд… подхватил болезнь и умер в седьмой день перед ноябрьскими идами", т. е. 7 ноября (гл. 49)¹³⁰. После внедрения христианства в практику вошел церковный календарь с днями святых, с христианскими праздниками и постами. Недельный или трехдневный пост также служил точкой отсчета дней. Однако и в третьей четверти XIII в. высокообразованный Стурла Тордассон использует народные обозначения времен года, типа: "шесть недель до зимы", время "летом, после середины летних ночей" (midsummer), "дни переезда" и время "после дней переезда" (fardaga, eftir fardaga). Археологи обнаружили календари эпохи викингов, где рунами, вырезанными на палочке из дерева или кости либо на небольшой дощечке и даже на посохе, обозначены дни праздников и другие памятные даты. После крещения скандинавов на календарях появились обозначения времени постов, дней святых и т. д. Один из таких календарей от XIII в., имеющий 20 см в длину, хорошей сохранности, был найден в шведском городке (Старом) Лёдёсе. Но есть и более ранние экземпляры таких календариков¹³¹.

Зимой больше времени проводили дома, занимаясь изготовлением необходимых в быту и хозяйстве предметов. Большинство персонажей саг – мастеровитые люди, обладавшие множеством практических знаний и умений. Таким был, например, герой "Саги о Гисли": "искусником", "мастером на все руки", "сниллингом" (от snilld, мастерство)¹³². В кузнице он сделал большую монету, которая хитро разнималась на две части, и дал половинку родичу, чтобы она могла служить сигналом опасности, что и было впоследствии использовано¹³³. Гисли сам построил лодку "и много всего другого. И все, что бы он ни делал, было на славу, ибо он был умелец, каких мало", в отличие от приютившего его хозяина, который мастеровитостью как раз не отличался (гл. VIII и XXV). Другой персонаж этой саги, Торгрим, достал обломки хорошего клинка и в кузне за день сделал из него наконечник для копья; "на нем были насечены тайные знаки, и древко входило в наконечник на целую пядь", – одобрительно повествуется в саге. Герой одной из мифологических саг также вполне реалистично сам сковал себе меч¹³⁴. О кузнечных и шорных умениях отдельных хозяев в сагах говорится весьма почтительно¹³⁵. И в "Речах Высокого" (ст. 37) особо упоминаются кузнечные мехи.

Ведется в сагах речь также о плотницких работах. Так, один из персонажей "Саги об Эгиле" Ульв "много занимался хозяйством и был искусен в работах по дереву или железу и стал в этом деле большим мастером", а богатый хозяин Скаллагрим "был искусный кузнец"¹³⁶, так что его кузнечные инструменты даже положили вместе с ним в могилу. Стейнульв, гостивший у друга, "однажды утром сел у огня" и починил хозяйский сундук и его металлическую обшивку¹³⁷. В лесистых местностях люди искусно резали по дереву, и не случайно исландцы привозили "скамьевые доски" из Норвегии и, вероятно, Швеции. Нередки упоминания о том, что хозяин гарда чинит свой корабль или лодку. Обработка кожи и тканей для изготовления одежды также производилась в своем хозяйстве.

Главным занятием женщин, особенно в холодные и темные сезоны, зимами, помимо достаточно трудоемкого приготовления пищи было прядение шерсти, льна и конопли, ткачество, пошив одежды и белья из полотна и домашней грубой шерсти, вязание, плетение, а также украшение одежды вышивкой, плетением, декоративными вставками, плетение циновок.

И вообще домашние ремесла в Скандинавии, как и в крестьянском быту всей Европы, были необходимым, а потому непременным занятием в сельских усадьбах¹³⁸.

Вечерами работали при огне очага, лучинах, а более богатые – при факелах или сальных свечах. Отапливали только жилое помещение – дровами, в безлесных местностях хворостом, но главным образом торфом¹³⁹.

С наступлением весны работы переносились на воздух: начинался сезон сельскохозяйственных работ, мореплавания и морских промыслов, резко увеличивалось число поездок. Выгоняли на луга и перегоняли на горные пастбища скот, обрабатывали землю и т. д. Впрочем, скандинавы, прежде всего мужчины, не сидели все время дома и зимами, они были привычны к холоду, к физическим неудобствам и лишениям. Для передвижения по снегу использовали короткие лыжи¹⁴⁰, по льду – особые подошвы с шипами. Эти приспособления, которые обнаружены археологами, а позднее упоминаются у Агриколы, в его описании северных народов середины XVI в., благополучно дожили до нынешнего дня.

Характерно, что в сагах нет специальных описаний природы как объекта наблюдения и, тем более, эстетического переживания. Как уже отмечалось выше, краткие упоминания о природных условиях и явлениях – морозах, метелях, грозах, бурях на море, лесных дебрях и т. п. – являются необходимыми элементами сюжета; такие же элементы сюжета – скалы и холмы, море, озеро или река, овраг, осыпь, болото, ледник. Человек не отделял себя от природы, он был теснейшим образом связан, спаян с ней, не только подчиняясь ее циклам и явлениям, но и используя их.

Ценность земли и земледелие

Собственность на землю была для скандинава не только жизненной необходимостью, но и важным свидетельством общественного статуса. Ведь даже обладание наследственной землей, пусть и малым ее наделом, где помещалась только хижина, делало человека "землевладельцем".

Неудивительно, что скандинав не просто пользовался землей, он почти срастался с ней, как улитка с раковиной.

Поселение на каком-либо месте, связанное с обретением права на занимаемую землю, сопровождалось определенным ритуалом. Новый поселенец с пылающей головней в руках объезжал свой будущий участок по ходу солнца¹⁴¹. Если земля располагалась на свободной, незанятой территории, избранный участок мог быть сколь угодно большим, так что, например, первопоселенцы в Исландии пользовались свободой занятия земли и присваивали значительные территории. Одна из первых тамошних поселенок – Унн Мудрая, с трудом добравшись до острова, "взяла себе земли, сколько хотела" ("Сага о людях из Лососьей Долины", гл. X). Но к середине X в., после заселения основных территорий, в Исландии землю приходилось покупать или выменивать, что стало частым явлением.

В Дании и ряде областей Швеции, где состояние земли позволяло в полном объеме заниматься земледелием, были и хорошие условия для создания относительно крупных земельных комплексов. Но повсюду землей дорожили, ее стремились прикупить, она была одной из важнейших объектов в составе завещания бонда любого уровня. При господстве лично-наследственной собственности на землю, она рано стала и предметом сделок. Земельные сделки и тяжбы производились при свидетелях и увенчивались рукопожатием, как и закрепление наследственной недвижимости за наследником¹⁴².

В сагах и даже более поздних законах нет прямых свидетельств о свободном отчуждении земли путем продажи или завещания за пределы рода. Однако, судя по имеющимся там упоминаниям о покупке земли, расширении своего землевладения, даже закладе земли и т. д., отчуждение земли путем продажи имело место, особенно распространившись с XII-XIII вв. Это отражено в "Саге об исландцах" и областных законах, включая самый консервативный из них – Гуталаг (гл. 25, 26). Правда, в законах ограничивалась продажа арва (и одаля), т. е. той наследственной земли, которая, исходя из областных законов, находилась во владении члена данного рода не менее трех поколений. Продажа этой земли (в Швеции еще и в XIV в.) ограничивалась уже упоминавшимся правом берда, т. е. правом кровных родственников на преимущества при покупке этой земли. Если же родичи отказывались от ее покупки, то эту землю дозволялось продать чужому человеку, назначив свободную цену. Но сведения о завещаниях, включении земли в приданое дочери¹⁴³, разделе наследства и тяжбах, которыми переполнены саги, свидетельствуют, что земельные владения очень ценились людьми саги и они стремились по возможности расширить свои земли. После утверждения в Скандинавских странах христианства возник также институт передачи земли в дар церквям и монастырям, что умножило земельные распри и потребовало вмешательства верховной власти в порядок такого дарения¹⁴⁴.

Как свидетельствует "Песнь о Риге", по возвращении домой знатные викинги на награбленные ценности приобретали усадьбы-гарды. Хьельмар, один из персонажей легендарной "Саги о Хервёр", умирая от полученных им в ожесточенном поединке шестнадцати ран, с болью произнес вису, где были такие слова: "Имел я пять земельных владений, но не было мне от [этой] собственности счастья"¹⁴⁵. В "Саге о Курином Торире" говорится о сдаче земли внаем разным людям, по три десятины каждому; владелец этой земли был богатым человеком, он составил себе состояние спекуляцией, выгодно перепродавая то, что купил в другом месте.

По сагам можно увидеть, что ценность земли, очевидная уже в эпоху викингов, в следующие за ней столетия увеличивалась все больше – и как основа местожительства, и ради пахотных земель, выгонов и покосов, и в качестве подхода к побережью, как источник ренты (в том числе при раздаче участков земли в аренду), и как вид заклада, и как показатель статуса. В этом заключаются большие отличия от начала новой эры, когда Тацит писал свое сочинение "О происхождении германцев": тогда господствовала не частная, а родовая собственность на землю, которую не очень охотно обрабатывали и, по всей видимости, ценили прежде всего как место обитания, как "родину".

В этом очерке речь пойдет об употреблении земли главным образом как первичного и всеобщего средства производства и поддержания самой жизни.

Тацит сообщает, что юты сеяли рожь и пшеницу, а все скандинавы – ячмень, во всяком случае судя по сырью, из которого изготовляли пиво. В эпоху саг большинство скандинавов так или иначе занималось обработкой земли, хотя и в очень различных формах и объемах. В средневековой Дании занятие земледелием было возможно чуть не повсеместно, в Швеции – на 9 % освоенной земли, в Норвегии – на 3 %, а в Исландии – на 1 %. И все же земледелие рано стало основным занятием населения не только в равнинной Дании, но и в ряде областей Швеции. Менее значительную роль оно играло в Норвегии. Но и в Исландии, почти непригодной для пашенного земледелия, также старались вырастить свое зерно, а главным центром земледелия там была Округа Южных Мысов. Поучения по поводу сроков и порядка посевов имеются в "Речах Высокого", например совет "не доверять ранним всходам"¹⁴⁶. Сведения о посеве хлеба в Исландии есть и в сагах¹⁴⁷: о выращивании, например, ржи в них говорится как об обычном занятии¹⁴⁸. А в судебнике Фростатинга, в разделе, посвященном обязанности оповещать о сборе тинга, имеется следующая формула: "И везде, где человек сеет и жнет на своей земле и на ней стоят жилые дома, обязанность передачи знака [созыва тинга] должна соблюдаться в отношении всех" (курсив мой. – А. С.). Также "Сага о Ньяле" повествует: "…пошел он к своей пашне и стал там сеять" (гл. LXVIII)¹⁴⁹. Снорри в своем "Круге Земном" пишет о засухе, которая привела к недороду хлеба¹⁵⁰.

В силу природных условий преобладающими тогда зерновыми культурами в Норвегии и Исландии были овес и ячмень, более неприхотливые и быстро созревающие; они шли прежде всего в пищу людям; а вот прямых данных о прикармливании скота овсом или ячменем у меня нет. Там, где земля позволяла, особенно в Швеции и Дании, сеяли рожь и пшеницу, но ячмень и овес – повсюду и обязательно.

Зерно, хлеб и мед в Исландию ввозили из Норвегии и Англии, но и на этом скалистом острове очень ценили "подходящую" землю, и не только из-за пастбищ. В той же "Саге о людях из Лососьей Долины" рассказчик замечает, что некий персонаж имел "хорошие земли, но скота немного"¹⁵¹. Об уборке хлеба, вязании снопов и складывании их в скирды свидетельствует "Сага об Олаве Святом" (гл. XXXII). Богатый Торвальд сын Освивра владел несколькими островами, "откуда он получал вяленую рыбу и муку"¹⁵².

О скандинавах эпохи викингов и последующих трех столетий нередко пишут, что их агрикультура была настолько низкой, что они поздно и не повсюду пришли к двуполью и долго пользовались не плугом, а сохой¹⁵³ и даже мотыгой. Это верно. Но справедливость требует напомнить, что характерный моренный ландшафт, скалы и огромное количество валунов, которые оставил в тамошней земле уходящий ледник, не позволяли жителям средневековой Скандинавии использовать плуг, а ограниченный размер и разбросанность пригодных для земледелия земель не позволяли перейти к более продуктивной системе полей. Из-за плохих земель и примитивной агрикультуры урожайность была низкая, к этому часто добавлялись капризы погоды: засуха, чрезмерные холода или сырость. В результате население нередко страдало от голода.

Зато при гардах или на самой усадьбе регулярно разводили огороды, выращивая капусту, репу, лук, горох. В "Саге о людях из Лососьей Долины" (гл. LX) капустным огородом занимается сама хозяйка богатого исландского хутора.

Сеяли лен¹⁵⁴, из которого выделывали ткань для одежды и белья, а также, судя по упоминаниям о сермяге, и коноплю. В одной из саг упоминается женщина-служанка, которая во время сенокоса мыла на озере холсты¹⁵⁵: видимо, в теплую и ясную погоду холсты после замачивания расстилались для отбеливания на берегу озера, реки или моря так же, как это делалось всегда и повсюду, в том числе на Руси.

Скотоводство и промыслы

Мне представляется, что в эпоху викингов самым важным и распространенным видом труда людей в большинстве районов Скандинавии, с ее скудными землями и моренным ландшафтом, за исключением, естественно, Дании, хозяйство было многоотраслевым. Так, в нем важнейшую роль играло разведение скота: овец, коз, свиней, крупного рогатого скота (на самом деле мелкого и непородного) и лошадей¹⁵⁶. При переездах, даже за море, скот (вероятно, все же наиболее ценных особей) зачастую брали с собой на корабль. Скот был большим богатством, тем более что при скудных землях этого региона подкормка земли органическими удобрениями из хлева была совершенно необходимой для огородничества и, если позволяли расстояния, для полеводства.

Адам Бременский, посетивший в последней четверти XI столетия плоскую, с развитым сельским хозяйством Данию, со слов своих собеседников так характеризует более северных скандинавов и их занятия. "Нортманния (т. е. Норвегия. – А. С.), – пишет он, – кроме суровых гор и чрезмерного холода, отличается еще к тому же совершенной бесплодностью, будучи пригодна исключительно для скотоводства. Стада животных держат в степях подобно древнему обычаю арабов. Скотоводство проникает во все области жизни нортманнов: молоко они употребляют в пищу, а из шерсти делают одежду". В Исландии же ("остров Исланд") "люди живут за счет разведения скота и укрываются его шкурами. Там совсем нет растительной пищи, деревьев же очень мало. Кроме того, местные жители обитают в подземных пещерах, где живут вместе со скотом". Сведений последнего рода в сагах нет; эта и другие забавные погрешности в описаниях Адама объясняются, по-видимому, тем, что он пишет о Норвегии, Исландии и Швеции с чужих слов.

Содержание скота под одной крышей с хозяевами дома на самом деле представляло собой размещение хлева вплотную к жилому помещению, действительно подчас под одной крышей, но, судя по сагам, отнюдь не всегда и не всюду. В суровые зимы скандинавы брали в отапливаемое помещение молодняк (как делали это в русских деревнях еще в XX в.). Что же касается пребывания скота в Норвегии круглый год на выпасе, то это не было абсолютным правилом; в особенно холодные и снежные зимы скот постоянно держали на скотных дворах, так что к весне он зачастую падал от голода. Под "подземными пещерами", скорее всего, имеются в виду рукотворные "земляные дома" и т. д. Однако умный и наблюдательный каноник Адам вполне справедливо связал занятия скандинавов, прежде всего норвежцев и исландцев, с суровыми природными условиями среды их обитания и отметил у них ведущую роль разведения скота.

Образец примерного хозяина дает "Сага о людях с Песчаного Берега". Там говорится о бонде Ульваре, который был "отменный хозяин, быстрее соседей сушил сено, и его скот никогда не падал от недокорма и не знал болезней". К тому же он хорошо предсказывал погоду. Немудрено, что с ним "многие советовались"¹⁵⁷. В "Саге о Гисли" (гл. XVI) описывается вход в жилье через хлев, где стояли 60 коров, по 30 с каждой стороны (!).

В особой цене были лошади, особенно верховые (и боевые). В качестве тягловой силы использовали волов, пару волов запрягали в сани, в телегу¹⁵⁸; на волах же и пахали и, кроме того, нередко возили сено с покосов¹⁵⁹. Богатый хозяин имел несколько саней, для каждых саней требовалась пара волов¹⁶⁰. В более северных районах держали стада оленей.

У некоторых людей, особенно в Исландии, скот составлял основное достояние, и его было много; встречается даже не вызывающее доверие замечание о стаде скота, растянувшемся на огромное расстояние¹⁶¹. В гористой Скандинавии скотоводство было отгонным, что требовало либо наличия в гарде специальных пастухов (о них много упоминаний в сагах), либо разделения труда внутри самой семьи. "Когда у Скаллагрима стало много скота, он стал отгонять его на место в горы. Овец иногда и зимой держали в горных долинах, если их не пригоняли вниз. Позже Скаллагрим построил [второй] двор наверху, в горах, и там также было его хозяйство"¹⁶². Скот пасли мужчины и мальчики-подростки, доили женщины, причем не только коров, но и коз, овец, лошадей; шкуры обрабатывали и те и другие. Ягнятам время от времени в рот вставляли распорку, видимо, чтобы помешать им сосать материнское молоко¹⁶³. В сагах говорится о специальных крытых загонах для овец (овчарнях).

Хозяева, включая довольно состоятельных, даже богатых, не ленились ездить на выгон и на сенокос, чтобы посмотреть, все ли там в порядке. Богач Тородд сам резал свой скот, а зажиточный хозяин Торольв следил за тем, как косят траву, как женщины сушат сено, как его навьючивают на повозки, запряженные волами, и вывозят на хутор. Тот же Торольв украл сено, накошенное его соседом, и отказался заплатить за него; в результате все оплатил его сын – ради справедливости и сохранения нормальных соседских отношений¹⁶⁴. Богатый хозяин Торбьерн Бычья Сила ("Сага о Греттире", гл. XLVIII) запасает сено вместе с работниками и сыном Арнором, 16 лет, подсушивают же его граблями и собирают в копны женщины. В связи с Торбьерном говорится и о косьбе на болотах. На зимний корм скоту, возможно, запасали также "веники", о которых говорится в "Песни о Риге", но подобных сведений в сагах я не нашла.

Судя по "Саге о Хромунде Хромом", в Х в. скотину, включая овец, метили тавром, это правило установили исландские хозяева на альтинге, оговорив при этом, что свое тавро нельзя давать соседям¹⁶⁵.

Разводили свиней и домашнюю птицу, особенно кур, голубей и гусей.

Трудно переносимым несчастьем был массовый падеж скота от бескормицы или эпизоотии. Поскольку зимой скот падал из-за нехватки корма, к тому же надо было запасать мясо, то осенью "лишний" скот забивали. Осенью и зимой обрабатывали шкуры, ранней осенью стригли овец и коз. Кража скота была одним из тех тяжких преступлений, наказанием за которое являлось объявление вора "вне закона"; особенно же преследовались кража или использование чужого коня. Но и цена коровы была очень высокой, иногда понятие "цена коровы" использовалось при назначении штрафа за другие преступления¹⁶⁶.

Среди первых по значимости занятий скандинавов были речной и морской промыслы, куда относились ловля и заготовка впрок (вяление, сушение) несметного количества рыбы – трески, пикши, сельди, камбалы, лосося, угря и другой рыбы, а также охота на китов, тюленей и морскую птицу, сбор яиц и пуха морских птиц, съедобных моллюсков и водорослей, которые также употреблялись в пищу. "Люди его ловили сельдь и треску. Было там также достаточно тюленьих лежбищ", – свидетельствует о морском промысле в Атлантике "Сага об Эгиле". Да и сам он "зимой часто ходил на паруснике с сетями ловить сельдь"¹⁶⁷. В "Саге об Эгиле" также говорится о том, что летом в проливе Эресунн "собирались торговые корабли со всей Сконе"¹⁶⁸. Речь здесь, по-видимому, идет об известной в средневековой Западной Европе сельдяной путине в проливе Эресунн (Зунд) у полуострова Сконе, когда туда приплывали суда и лодки не только из различных районов Скандинавских стран, но также из северогерманских и других земель.

В ловищах Ботнического залива добывали особенно ценимого лосося и угрей, в Атлантике – треску. Упоминается десятивесельная лодка для рыбной ловли ("Сага о Греттире", гл. XII) и гарпуны для охоты на тюленей и китов. Как и продукты скотоводства, добыча морских и речных промыслов составляла основу питания скандинавов и давала сырье для домашних ремесел. И, судя по сагам, если не корабль или ладью, то лодку имел каждый живший на побережье скандинав, т. е., в сущности, почти все жители региона.

На прибрежную сушу, считавшуюся в большинстве районов общинной землей, Гольфстрим выносил древесину-топляк, туши китов и тюленей. На основе права на альменнинг, а также, вероятно, и "берегового права"¹⁶⁹ каждый мог брать себе часть этой древесины или разделанной туши. "Торгильс был предприимчивым хозяином, – повествует "Сага о Греттире" (гл. XV), – и каждый год отправлялся на Берега (Песчаный Берег. – А. С.) за китами и другой добычей"¹⁷⁰. Мясо выбросившегося на сушу кита являлось особенно желанной "добычей", так как его было много и оно было даровым. Мясо – необходимая пища в северных широтах, а собственную скотину хозяева не очень-то любили забивать.

В лесистых районах издревле большую роль играли лесные промыслы. Люди заготавливали лес на топливо и для строительства, выжигали древесный уголь для кузниц, собирали лесные коренья, ягоды, орехи, съедобные и целебные травы, дикий мед. Значительное место занимала охота на дикого зверя и птицу. Ставили силки и применяли другие приспособления для охоты на зайца и белку, лису и волка, а также на птицу; ходили с рогатиной на медведя. Так, Греттир однажды вступил в схватку с медведем и одолел его!¹⁷¹ Собирали лесные птичьи яйца и пух. Еще из англосаксонской поэмы "Беовульф", который был, согласно поэме, гаут, т. е. гет, известно о соколиной охоте и приручении соколов, имевших, таким образом, место в гетских землях будущей Швеции еще в VII-VIII вв.¹⁷² Ученый (охотничий) сокол, как позднее свидетельствовала "Сага об Ингваре Путешественнике", считался настолько дорогим подарком, что мог быть преподнесен одним королем другому. В том же "Беовульфе" говорится об охоте на диких кабанов (вепрей), на которую ходили с "кабаньими копьями", "крюками острыми", а также с луком и стрелами (ст. 1430). Собираясь в дальний путь, в котором предстояли ночевки, скандинавы брали с собой минимальное количество съестных припасов, так как охотились и готовили пищу по дороге, на кострах и жаровнях. В "Песни о Хюмире" скальд пишет: "…в яму сложили печься их (животных. – А. С.) туши…": т. е., наложив камней в яму, развели там огонь, и, когда камни раскалились, на них пекли охотничью добычу.

В Швеции добывали озерную и болотную железную руду. Повсюду, на многочисленных в тогдашней Скандинавии озерах и болотах, охотились, использовали торф на топливо и для построек. Упоминается, что люди выпаривали (морскую?) соль¹⁷³; "Сага о Фритьофе Смелом" (XIII в.) свидетельствует о "солеварах".

Материалы саг о хозяйственной деятельности в Скандинавии находят интересные подтверждения в кодифицированном в 20-х гг. XIII в. и весьма традиционном общем праве бондов Готланда – Гуталаге, где, в частности, фигурирует, наряду с "полями репы", стадами баранов и овец, свиней и лошадей, стаями гусей, также охота на зайцев и белок¹⁷⁴.

В число широко распространенных занятий средневековых скандинавов входили разного назначения морские путешествия, в том числе по Балтике и во многие страны Европы. Но проблемы, связанные с морскими путешествиями, заслуживают особого разговора, и речь о них пойдет ниже.

Многосторонние, многоотраслевые хозяйственные интересы жителей Европейского Севера, предопределенные природными условиями, требовали большого числа рабочих рук, а также, с одной стороны, универсальных умений, с другой – разделения труда в каждом хозяйстве. Это разделение шло прежде всего по половой и возрастной линиям, а также, разумеется, исходя из положения в гарде каждого его насельника, что не всегда строго соблюдалось, поскольку члены семьи хозяина хутора, да и он сам обычно работали наравне с батраками.

В скандинавском обществе эпохи саг наряду с хозяйственными делами у мужчин были также важные общественные обязанности, точнее, правообязанности, поскольку, как уже отмечалось выше, в ту эпоху основные права и обязанности свободных хозяев совпадали, составляя некую единую систему. Прежде всего, это участие в судебных собраниях-тингах, как местных, так и областных, а в Исландии и центрального – альтинга. Участие в тинге, как и во времена Тацита (гл. 12), оставалось одной из базовых общественных правообязанностей свободных взрослых мужчин. Такой же важной их правообязанностью было участие в ополчении (ледунге, лейданге) и в охране побережий от грабителей-находников. Да и сами местные хозяева неоднократно уходили в походы, причем не только торговые. В той же "Саге о Греттире" (гл. III) рассказывается, что Офейг и его родич Тормод Древко из-за вражды с конунгом бежали "…на запад вместе с домочадцами. Они ходили походами по всему западу за морем". Точно так же "летом ходил в походы" Эндотт, вместе с гостившим у него Бьерном¹⁷⁵. Еще одним важным занятием молодых, неженатых мужчин в Скандинавии, прежде всего из состава элиты (знати), а также из среды бондов, была служба у конунга, ярла, знатного хёвдинга, у иностранных владык, – в качестве дружинников разного ранга, охранников, придворных и т. д., требующая главным образом воинских умений. (Об этих занятиях см. ниже.)

Что умели делать, а также что ели и пили люди саги

Все добытое надо было переработать, поэтому хозяева гардов отличались не только трудолюбием, но и различными умениями, ведь это было неотъемлемое свойство натурального хозяйства. Об этом частично говорилось выше, в связи с мастеровитостью мужчин.

Женщины также отличались весьма разнообразными умениями. Они варили пищу, собирали дары леса, пряли и ткали, шили, вышивали, расшивали и вязали одежду для семьи и насельников гарда, плели кружева. Рукодельничая, женщины любили собираться вместе и часто пели¹⁷⁶. В "Саге о Ньяле" (гл. CLVII) упоминается эддическая "Песнь валькирий", которая была создана в начале XI в. на Оркнейских островах; существует мнение, что она возникла или первоначально сложилась как рабочая песня женщин, сидящих за ткацкими станами. В этой песни, сложенной по типу заклинания, упоминается реальная битва – битва 1014 г. при Клонтавре в Ирландии, когда знаменитый король Бриан погиб, но победил викингов – норвежцев из Дублина и с Оркнейских островов. И там говорится, что валькирии ткут "стяг победы", несущий смерть врагам¹⁷⁷. Примерно до 7 лет именно женщины растили мальчиков, девочек – до их замужества.

Мужчины делали из дерева и металла предметы быта, чинили и возводили постройки, дубили кожи, приводили в порядок оружие. Владельцы некоторых хуторов были известны как кузнецы, они же коновалы, которые занимались этим ремеслом специально, за плату, наряду с прочими делами по своему хутору¹⁷⁸. Хуторянин из "Саги о битве на Пустоши" (гл. XXVI) собирается со своим работником в мастерскую к кузнецу, чтобы там поработать, так что какими-то кузнечными навыками, видимо, обладали и обычные хуторяне. Не случайно кузнецы были первыми профессиональными ремесленниками, выделившимися из среды разносторонне умелого сельского населения, что подтверждается материалами не только скандинавской, но и всеобщей истории. Таким был персонаж из "Вига-Глум саги", который, заехав в гости к другу, присел у огня и стал чинить ему сундук¹⁷⁹.

В "Саге о Греттире" (гл. LIII) повествуется о зажиточном хуторянине Торстейне сыне Куги, который, крестившись, построил при своем дворе церковь, "а от дома велел сделать [к ней] мост", и все это "с великим искусством, с кольцами и колокольчиками [для звона]". Их он тоже сделал сам, так как был "искуснейший кузнец". Умелым кузнецом был и сам Греттир, хотя редко занимался кузнечными работами. Кузнец мог сделать и красивые пряжки, и пояс "из пряжек"¹⁸⁰.

В каждом гарде женщины мололи зерно на каменных жерновах, готовили пищу: варили похлебки и каши, квасили молоко, делали сыры, творог и брынзу, домашнюю колбасу, пекли и варили яйца разных птиц. Сбивали коровье масло, коптили и вялили мясо, в том числе китовое¹⁸¹, а также рыбу, пекли хлеб, но чаще лепешки; особенно любили пресные, твердые хлебы. Хлеб очень высоко ценился, так как зерно, мука, да и хмель (для пива) в странах Западной Скандинавии были преимущественно привозными, но нужду в них подчас испытывала и Швеция.

Адам Бременский пишет, что, по словам Вергилия (?), геты пили смесь кислого молока с кровью, а от [кислого?] лошадиного молока пьянели¹⁸². В сагах таких сведений нет. В них мне лишь единожды встретилось упоминание об употреблении в пищу свежего (коровьего?) молока ("Сага об Олаве Святом"). Возможно, оно плохо усваивалось в связи с широким распространением морепродуктов, в том числе морских жиров¹⁸³, либо его было трудно хранить. В "Саге о Греттире" упоминается "скир" – кисломолочный продукт, который изготовляли с добавлением сычуга и держали в кожаных мешках (гл. XXVIII). Возможно, что сырьем для него служило как раз кобылье молоко. Упоминается "сосуд с творогом" и другой, с сывороткой¹⁸⁴.

В этой же саге говорится об "очень припасливом" втором сыне Асмунда. который заготавливал много вяленой рыбы и держал много лошадей (гл. XLII). О вяленой рыбе, которую запасали впрок, говорится и в "Саге об исландцах" (гл. 59).

В скандинавском доме постоянно варили пиво, которое имело очень широкое употребление и его пили даже горячим; делали брагу и медовуху ("хмельной мед"). Пиво держали в специальных кадках. Вино же было привозным и дорогим; судя по сагам, его в эпоху викингов пили редко даже в богатых домах. Тацит в свое время отмечал большое пристрастие северных германцев к ржаному и ячменному хмельным напиткам и распространению у них тяжелого пьянства (гл. 22-24). Приверженность скандинавов к пиву подтверждается сагами; о пьянстве же речь в них идет в связи с застольями в честь гостей и с повседневными пирами в домах правителей. Много пили и женщины: ведь не случайно Гуталаг предупреждает женщин быть осмотрительными во время застолий, чтобы потом, ночью, не "заспать" своего младенца.

Обычной пищей, наиболее распространенной в народе, даже в зажиточных домах, была непременная каша или болтушка из зерен разных злаков. По сведениям, дошедшим из XIII в., различались "белая еда" (молочная) и "сухая", т. е. овощи либо каша без молока, которую употребляли не только в пост¹⁸⁵; так было, конечно, и раньше. Варили мясную, рыбную, гороховую похлебку, ели сквашенное молоко коров, кобыл, овец и коз, птичьи яйца, некоторые травы и морские водоросли, козий и овечий сыр, вяленую и сушеную рыбу; в будни пили хлебное пиво, в праздники также еще и брагу¹⁸⁶.

Все это, однако, выставлялось на стол вовсе не одновременно. Рядовая трапеза, даже если присутствовал гость, состояла из одного-двух блюд. Вот еще одно интересное замечание саги: "Тогда был обычай ставить еду прямо на столы, а блюд не было". Однако в сагах встречаются упоминания о ложках и мисках (например, в "Саге о Гисли", гл. XXXVIII) и о "корыте", в котором жена, к гневу мужа, подала ему еду. На стол ставили столько "мер еды", сколько было едоков. Когда одна разгневанная хозяйка дома кинула на стол каждому из двоих своих сыновей, весь день бывших вне дома, "по воловьей ноге, порубленной натрое", это им показалось "грубой пищей" (т. е. плохо приготовленной и небрежно поданной. – А. С.)¹⁸⁷.

На зиму заготавливали большие запасы еды и корма для скота. То, что не производили на своем хуторе, по возможности докупали. Так, Атли из "Саги о Греттире" (гл. XLII) "был человек запасливый. В конце лета он отправился с сопровождающими на Мыс Снежной Горы запастись вяленой рыбой. Они накупили вяленой рыбы и навьючили семь лошадей".

Основная, самая плотная еда подавалась в первой половине дня. Это был как бы обед, с пивом и брагой. Особенно много хмельного употребляли сразу после обеда в Норвегии, в Исландии пили меньше. В домах королей, ярлов, вождей люди после обеда и обильных возлияний нередко засыпали прямо за столами, не будучи в состоянии дойти до постели. А ведь предстояла еще вечерняя трапеза!¹⁸⁸ В качестве сосуда для питья у скандинавов, как и у всех древних германцев, очень ценился урархорн – обработанный рог зубра, тура или другого крупного дикого животного. Рог украшали резьбой, отделывали драгоценными металлами. Возможно, урархорн имел и символический смысл, являясь подобием "рога изобилия"¹⁸⁹. Была в ходу и "круговая чаша", нередко изукрашенная.

Но вернемся на хутор. Перед едой или придя с грязных работ, хозяин мыл руки, служитель или член семьи держал перед ним миску или таз с водой ("Сага о Гуннаре, убийце Тидранди", гл. VII). Судя по некоторым сагам, в той же миске или тазу могли затем вымыть руки и другие люди. В "Саге о битве на Пустоши" говорится о том, что женщина во дворе моет домочадцу голову и смывает водой пену¹⁹⁰. В сагах упоминаются тазы для умывания¹⁹¹ и бочки, которые наполняли водой¹⁹².

Порой в доме не было даже постной каши. Выше речь уже заходила о том, что в сагах содержится целый ряд упоминаний о жестоких голодовках, продолжавшихся иногда не один год. Людям саги был памятен голод 976 г., когда убивали (выгоняли, обрекая на смерть!) стариков. В "Саге о Греттире" (гл. XII) говорится о голоде в Исландии, который продолжался "многие годы", когда даже не было рыбы, и такие годы обрекали на смерть большинство новорожденных детей. Так что когда на берег выбросило кита и об этом оповестили округу, то среди десятков людей, которые старались добыть себе хоть кусок китового мяса, возникло настоящее побоище¹⁹³. Вообще из-за "дарового" мяса, выброшенного на берег, происходило много конфликтов¹⁹⁴. Выразительными свидетельствами о пережитых голодных годах, которые сохранила память людей, являются названия: "великая зима падежа скота" (ок. 1200 г.) и "Песчаная зима" (1226 г.) в Исландии, когда произошел массовый падеж скота, предположительно вследствие извержения вулкана, засыпавшего поля пеплом¹⁹⁵. Люди долго помнили и о "дурной весне", когда было "худо с едой" ("Сага об исландцах", гл. 3). Через несколько лет вновь появилась причина для тяжелых воспоминаний (гл. 113): "весна была дурной", а "зима на редкость крепкой", вследствие чего пропитание было крайне скудным. На Выпасном острове тогда "пало 14 лошадей". Спасла местных людей рыба, которая "появилась у острова"…

Ссоры и драки – постоянные явления в мире людей саги

Помимо ведения своего экстенсивного (и поэтому требующего больших усилий и многих рабочих рук) хозяйства, у людей саги было много других дел, притом самого разного свойства. О некоторых из них вкратце уже упоминалось выше, а позднее будет идти речь подробнее. Но одно обстоятельство особенно бросается в глаза при чтении саг, прежде всего родовых. Создается впечатление, что наряду с упорным, постоянным трудом, необходимым для поддержания жизни, одним из основных занятий людей, во всяком случае исландцев, вне своего хутора, а подчас и в его пределах было плетение интриг, споры, склоки, судебные дела, драки и потасовки. Судя по сагам, стычки происходили непрерывно, частенько сопровождаясь настоящими побоищами¹⁹⁶. Очевидно, это служило разрядкой в ходе тяжелой монотонной жизни. Бонды, казалось бы совершенно достаточные, крали друг у друга имущество, сжигали жилища и другие строения недругов, иногда даже вместе с хозяевами, непрерывно искали повода для обиды, сведения счетов и мести. Чего стоит хотя бы такой эпизод: когда некоему персонажу не хватило топлива, он бесцеремонно сжег взятые без разрешения чужой щит и древко от копья, за что и был убит их владельцем¹⁹⁷.

Потрясает обыденность драк и убийств людей в сагах, та спонтанная готовность и решительность, которые побуждали тогдашних скандинавов идти на присвоение чужого, на отпор и драку, часто – на вооруженное столкновение даже с численно превосходящим противником, получая и нанося увечья, лишая жизни и других людей, и себя. Только некоторые виды убийства считались "постыдными поступками" и даже "злодеяниями", что, впрочем, многих не останавливало. С явным одобрением говорит сага о герое Тормоде, который был настолько отважен и драчлив, что к своим 30 годам убил более шести человек. Особенно часто ввязывались в склоки и драки представители верхушки бондов и родовая знать, мстя за действительные или мнимые оскорбления, в том числе невольные, и стремясь возвыситься: усилить власть, увеличить влияние в округе и своей социальной среде. Так было и после принятия христианства. Побоища разыгрывались во дворах и даже в домах, так что для защиты от нападавших хозяева влезали на крышу. Постоянная агрессивность, нередко приводящая к "войне всех против всех", уносила множество жизней.

Близкие и дальние соседи, даже свояки и родичи постоянно мстили друг другу за убийство, членовредительство, кражу, за реальное или кажущееся умаление их чести. В результате череда кровной мести нередко проходила через жизни нескольких поколений. Вот как описывает одно из кровавых сражений такого рода скальд Тормод сын Бахромы в своих "Речах Ворона", точно указывая даже число погибших:

Снорри кормил / Кровью из жил / Орла в битве страшной /
Во Фьорде Лебяжьем. / И пять, кто там был, / Он загубил, /
Чтоб показать, / Как нужно карать¹⁹⁸.

В другом подобном побоище пало 11 человек ("Сага о Битве на Пустоши") и т. д.

Однако при этом тело убитого, в том числе противника, следовало зарыть или закидать камнями и землей сразу же по совершении убийства. Если труп врага оставался под открытым небом, это считалось надругательством над телом и давало повод для иска ("Сага о Гуннаре, убийце Тидранди" и мн. др.)¹⁹⁹.

Бывали случаи, что после гибели главы гарда и всех родичей-мужчин тяжбу на тинге из-за наследства и/или виры за убийство вынуждены были вести женщины. Так было после убийства весьма достойного и состоятельного Анкеля, которое совершил из мести влиятельный Снорри Годи. После этого на альтинге "внесли в закон", т. е. утвердили поправку к устному обычному праву, которая запрещала впредь женщинам, как и мужчинам до 16 лет, выступать истцами в тяжбах об убийстве. Это правило неукоснительно соблюдалось и позднее вошло в сборник "Грагас" ("Серый Гусь")²⁰⁰. Иначе говоря, решение вопроса о "цене крови" было делом мужчин. Но, судя по сагам, при этом за спинами мужей и братьев часто стояли подстрекавшие их женщины. Яркий пример того есть все в той же содержательной "Саге о Битве на Пустоши", где мать, "вся в бешенстве", настолько жестко и решительно требует, чтобы ужинавшие сыновья отомстили за убитого брата, что они, опрокинув стол "со всем, что на нем стояло", поспешили к своим лошадям и тут же тронулись в путь²⁰¹.

Неудивительно, что, рассказывая о поединке Бьярни Годи Капища и Торстейна Битого, которые во время боя все время соревновались в благородстве и в результате подружились, составитель "Саги о Торстейне Битом" не может скрыть своего изумления.

Таковы были обычаи, таковы были нравы.

Как скандинавы отдыхали и развлекались

При всей своей суровости и драчливости люди того времени любили со вкусом отдохнуть от работы, пообщаться и развлечься. Сага свидетельствует: "Зимой часто устраивали пиры, и рассказывали саги, и занимались многим другим, что придает веселье домашней жизни"²⁰².

Одним из способов интересного общения был обычай гостеприимства, очень принятый в скандинавском обществе²⁰³. Оказать гостеприимство путнику считалось долгом чести: его следовало накормить, предоставить ночлег в гарде и по возможности расспросить, узнав заодно и новости. Нередко в гарде ночевали заблудившиеся или припозднившиеся путники, а также проводили зиму те, кто не успел уехать в осеннюю навигацию или претерпел бедствие на море. Чужих людей, тем более чужеземцев, принимали на зимовку в хутор не очень охотно и, возможно, за какую-то плату. Приезжему человеку следовало строго соблюдать законы и обычаи страны, а также правила данного гарда. Кроме того, ему ставили определенные условия, например спать и столоваться отдельно от хозяев. С другой стороны, такие путники своими рассказами, участием в играх и забавах помогали скоротать длинную зиму²⁰⁴. В своих занесенных снегом хуторах жители с интересом слушали забредшего к ним в гард странника, чьи рассказы подчас были совершенно фантастическими, хотя бы судя по тому, что пишет Адам Бременский об "одноногих" гипербореях. Интересное замечание содержит "Сага о Гисли": там говорится о побирушках, которых принимали "в гостином доме", но иногда кого-то из них приглашали даже в домашние покои, чтобы "развлечься его рассказами"²⁰⁵.

Этикет требовал спросить у заночевавшего званого или незваного гостя/гостей, хорошо ли прошла ночь; причем этот обычай равно действовал и в доме бонда, и в королевском дворце²⁰⁶. Гости и хозяева соблюдали своего рода "табель о рангах". Например, "Торкель не хотел принимать ночлег от рабов – знатных гостей должен встречать и приглашать хозяин" ("Сага о Курином Торире"). В тех редких случаях, когда честность и намерения пришедшего на хутор человека вызывали обоснованные подозрения, ему отказывали в приюте, что порой не оставалось неотомщенным. "Хёрд хорошо жил, давал приют странникам", – хвалит сага своего героя²⁰⁷.

Отношение скандинавов, с их патриархальными нравами, к гостям лучше всего может охарактеризовать цитата из Рюриковича по происхождению, великого князя Киевского Владимира Мономаха: "Чтите гостя, откуда бы к вам ни пришел, простолюдин ли или знатный, или посол; если не можете почтить его подарком – то пищей и питьем: ибо они, проходя, прославят человека по всем землям, или добрым, или злым"²⁰⁸.

Неудивительно, что у скандинавов повсеместно было принято гостевание. В вечер накануне Нового года "люди по древнему обычаю" варили брагу и подносили ее домочадцам и гостям в "питьевых горшках"²⁰⁹. В случае какого-либо торжества в зажиточных и, особенно, богатых гардах было принято приглашать на гостевание родичей, друзей, нужных людей – на срок две недели и более, а в некоторых случаях на целую зиму или на все лето²¹⁰, причем с целой свитой из нескольких десятков человек²¹¹. Гостевали и на праздник дис – богинь плодородия, и по другим поводам.

Навещали друг друга родичи и свояки, получали приглашение погостить и принять участие в застолье друзья, соседи, добрые знакомые. По обычному приглашению в гости полагалось приезжать на "три ночи" (как говорилось выше, скандинавы отсчитывали сутки по числу ночей, а годы – по числу зим, т. е. по самым тяжелым и опасным временам суток и года²¹²). Приезжали с сопровождающими, с членами семьи и/или спутниками из числа челяди и соседей. Например, Снорри Годи едет в гости с восемью сопровождающими ("сам девятый")²¹³. А Хёрд ехал к Иллуги с двадцатью четырьмя людьми ("Сага о Хёрде и островитянах"), и "пиво лилось там рекой всю зиму" (!)²¹⁴. Когда в "Саге о людях из Лососьей Долины" брат пригласил сестру погостить у него с девятью спутниками, она обиделась и отказалась, говоря: "Не знала, что он такой ничтожный человек". После этого другой ее брат выехал ей навстречу со всеми своими людьми и принял ее с многими спутниками, которых она пожелала взять с собой²¹⁵.

Длительные гостевания зависели от погоды. С началом "зимних ночей" (вторая половина октября) разъезды были затруднены плохими погодными условиями, поэтому гостевания растягивались до полугода (между сезонами мореплавания), в крайних случаях – по году. Но и обычное гостевание в три дня недешево обходилось хозяевам, так что угощение было вполне будничным: кислое молоко, похлебка, каша, хлеб, брага, пиво; подавали, правда, и мясо. На таких встречах во время застолья пили за предков и богов²¹⁶. Фритьоф Смелый гостил у малого короля Ангантира "целую зиму" вместе со своими людьми.

Скандинавы очень ценили содержательную, умную, неторопливую беседу, которая составляла одну из самых привлекательных сторон гостевания и нашла отражение в стихах скальдов²¹⁷. Очень высоко ценилась и скальдическая поэзия. Вечерами, особенно зимними, собираясь у домашнего очага и занимаясь какими-то ручными работами, скандинавы могли по многу раз слушать истории о богах и героях, героические песни и саги. Особенный интерес, видимо, вызывали повествования, в которых фигурировали предки хозяев, их соседи и знакомые. Этот интерес послужил условием сохранения скандинавского фольклора в течение столетий.

Ценили люди и музыку. В "Беовульфе" упоминается арфа, на которой играли в "чертоге" (ст. 3024). На гуслях играли не только музыканты. Самым демократическим инструментом была дудка²¹⁸.

В обществе саги были широко приняты такие спортивные занятия и состязания, как бег, борьба, катание на коньках и лыжах, охота и т. д. Любили игры – от шуточного перебрасывания комьями дерна, снега до игры в мяч "командами" и настольных игр, таких как шашки, шахматы и кости²¹⁹.

Настольные игры – шашки, шахматы и кости – так называемые тавлеи, т. е. "игры на досках"²²⁰, были распространены в Скандинавии так же, как и во всей Западной Европе. Фигурки скандинавы вырезали из дерева или кости. Расположению фигур нередко придавался сакральный смысл, почему церковь и считала эти игры языческим занятием. Средневековые шахматы (кватра или шатрандж) являлись развлечением преимущественно высших слоев²²¹. Шашки были снабжены шпонками, чтобы их втыкать в доску стола, благодаря чему они не скользили по столешнице²²².

Тавлеи включали также игры в кости²²³. При этом особое значение придавалось "голи" (единице) и "чеке" – двойке. Бросали два кубика сразу; при этом большой неудачей считалось, если одновременно выпадали единица и двойка. В результате сочетание слов голь и чека приобрело переносный смысл, как большая неудача вообще²²⁴. Тацит отмечал, что игра в кости, распространенная в обществе скандинавов, была очень азартной, так что иногда игроки проигрывали даже свою свободу (гл. 24). Однако саги таких сведений не содержат; возможно, в эпоху викингов северные германцы стали уже намного расчетливее либо статус раба как-то изменился. Во всяком случае, в сагах сведений об игре в кости меньше, чем об игре в шашки и шахматы.

Если игры в шашки, шахматы и кости, при всей их занимательности и азартности, были играми настольными, то игра в мяч была серьезным физическим упражнением, которое обставлялось особыми правилами и ритуалами и, кроме того, требовало подготовки. Судя по "Саге об Эгиле" и "Саге о Гуннлауге", игра в мяч была чем-то вроде лапты, причем взрослые и дети играли отдельно, своими командами²²⁵. В "Саге об Эгиле" об одной такой игре рассказывается следующее: "Тогда любили игру в мяч… Как-то в начале зимы²²⁶ была многолюдная игра в мяч на поле у реки Хвиты. Сюда собрались люди со всей округи. Поехали на игру и многие домочадцы Скаллагрима", в том числе семилетний Эгиль, его сын. "Когда они приехали на место, там уже расставляли людей для игры. Собралось также много мальчишек, и они устроили себе игру отдельно". Конфликт, который начался с детского соперничества и драки, перешел на взрослых и стал началом раздоров и целой серии убийств²²⁷.

Другой рассказ об игре в мяч находим в "Саге о людях с Песчаного Берега": "У жителей Широкого Залива был обычай устраивать в канун наступления зимы игры в мяч", на которые съезжались люди со всего края. Игры устраивали в традиционном месте – на Поле Игровых Палат, название которого произошло от того, что приезжающие строили там временные помещения для ночевки (то же самое делали, вероятно, и вокруг поля у реки Хвиты). Возводили большие "палаты", где игроки жили по полмесяца и более. Играла в основном молодежь, причем известных силачей из игры исключали²²⁸.

Рассказ об игре в мяч есть и в "Саге о Греттире", где речь идет также о развлечении молодежи (гл. XV). Осенью множество молодых людей отовсюду собиралось на Озеро Среднего Фьорда, где было "превосходное веселье". Подбирали игроков, равных по силе, и составлялись пары. Сражались при помощи биты. Атли уговорил 14-летнего Греттира пойти на эти игры. Веселье и там переросло в драку. Проигравший свою партию Греттир пообещал со временем отомстить сопернику, сопроводив угрозу замечанием: "Только раб мстит сразу, а трус – никогда".

В сагах упоминаются игра в мяч на льду тростникового озерка ("Сага о Гисли", гл. XV), изготовленные из рога биты для игр в мяч, а также то, что играли не просто жестко, но грубо и жестоко, так что дело доходило до смертоубийства²²⁹.

Популярны были состязания под общим названием "игры со шкурой", где отдельные игроки или команды соперничали в перетягивании шкуры или другого подходящего предмета из кожи²³⁰.

Популярной во время публичных праздников была и борьба. Создавались две команды, которые выстраивались друг против друга. Бились попарно, состязаясь в силе и ловкости. Результат определялся по числу победителей в каждой команде. Устраивали и одиночные состязания²³¹, когда, согласно принятым правилам, боровшимся следовало снимать плащи.

Еще одной азартной забавой было "стравливание лошадей", или бой коней, которых длинными палками заставляли биться между собой²³². Для этой забавы использовали, вероятно, верховых или боевых, специально обученных коней. Однажды устроили бой коней, которых, как обычно, подгоняли "шестами". "Конь Торда плохо кусался. Разозлившись, Торд, который проигрывал, ударил Торстейна (своего соперника. – А. С.) в бровь, за что его [Торстейна] прозвали Битый" ("Сага о Торстейне Битом"). И схватка лошадей перешла в столкновение между их владельцами. Судя по "Саге об исландцах", в XIII в. на конские бои зрителей созывали в воскресенье, если в этот день не было тинга или христианского праздника (гл. 66).

Все эти игры и состязания привлекали множество зрителей, они бились об заклад, азартно и шумно болея за ту или иную сторону, так что обстановка обычно сильно накалялась.

Конечно, важное место в жизни людей занимали различные праздники, или, как их называли, высокие дни жизни. Их обычно устраивали по случаю сватовства и свадьбы, рождения детей и наделения их именем, тризны по покойному родичу или другу, а после принятия христианства – также крещения и похорон. Поводом для торжества были регулярные религиозные действа – языческие жертвоприношения, а позднее христианские праздники, которые проводились в привычные для религиозных празднеств дни. Все эти обряды, с их традиционными ритуалами, носили публичный характер, т. е. сопровождались большими сборищами людей, угощением и преподнесением даров.

Серьезным делом для самостоятельных владельцев гардов, как знати, так и полноправных бондов, было участие в народных собраниях-тингах. Выезд на тинг обставлялся торжественно. Хозяин гарда ехал в сопровождении свиты из обитателей его двора и охранников, а в случае предстоящего ему судебного разбирательства – со всеми "своими людьми". Часто он брал с собой детей: мальчиков – чтобы те учились вести себя на публике в соответствии с принятыми обычаями, дочерей-невест – чтобы, показав их съехавшимся людям, найти подходящих женихов.

Наконец, хозяева гардов немало разъезжали в связи со своими делами по родной стране, а нередко и по сопредельным странам.

Некоторые общие итоги

Материалы саг, касающиеся занятий скандинавов, показывают, что люди саг, прежде всего хозяева-мужчины, постоянно вели очень активную жизнь, не только трудовую, но и общественную, принимая участие в тингах, гостеваниях, интенсивно общаясь между собой на различных сборищах и по самым разным поводам, дружа или сражаясь.

Что касается отношения людей саги к имуществу, то они очень ценили богатство и уважали людей, умевших его наживать трудом или добывать в бою. Имущественная состоятельность была неразрывно связана со статусом, она позволяла при помощи системы знаков (таких, например, как одежда, оружие, породистые кони) укрепить и повысить статус. Из недвижимости главным богатством была земля. Констатация этого положения является одним из существенных результатов изучения саг. Из движимости более всего скандинавами ценились скот, корабли, оружие и "сокровища" – серебряные монеты и изделия из драгоценных металлов. Меньше всего из недвижимости люди саги дорожили домами и постройками вообще: без особого горя их теряли и без крайних усилий возводили снова, что, видимо, объяснялось предельной простотой большинства тогдашних строений.

В трудовой жизни, в хозяйственной деятельности и навыках людей саги, в их отдыхе и развлечениях обнаруживается тесное взаимодействие между рядом явлений: 1) суровыми природными условиями, 2) сложным характером хозяйствования, крайне трудоемкими способами обеспечения жизни и, наконец, 3) жесткими человеческими характерами, привычками, нравами, менталитетом людей.

Пиратство, сражения и торговое мореходство на балтике как привычные занятия

Уже из первого очерка ясно, что в раннее Средневековье на Европейском Севере сложился особый тип отважного, воинственного, предприимчивого, умелого и жестокого мореплавателя, воина, пирата, торговца и дружинника. В эпоху викингов, а также в течение двух следующих столетий пиратское и торговое мореплавание занимали важное место в жизни и занятиях свободного населения региона. Собственно, так было в дальних путешествиях, так было и на ближних берегах родных Балтики или Северного моря.

Море и человек саги

Самые разнообразные занятия скандинавов, более того, вся их жизнь были неразрывно связаны с морем. Можно сказать, что море, морская вода были в крови у скандинава.

Сухопутное путешествие с Восточного побережья Исландии к Полям Тинга на юго-западе страны занимало 17 дней, так что люди предпочитали по возможности добираться до нужного места морем.

Еще важнее была повседневная хозяйственная связь с морем. Так, невозможно переоценить ту роль, которую играли в хозяйстве людей рыбная ловля, охота на морского зверя, добывание мелкой морской живности и водорослей. Не менее важно было и то, что скандинавы постоянно плавали по водам своих стран, в пределах своего региона, а нередко и за его пределами, причем на большие расстояния. Они плавали в гости, на праздники, жертвоприношения, пиры и тинги, за податями и данями, во время службы в морском ополчении, к известным рыбным ловищам, особенно во время путины, к местам охоты на морского зверя. И конечно, при первой же возможности, – ради торговли и грабежа. А также из свойственного им активного желания разведать и освоить новые земли.

Саги свидетельствуют о том, что "морские странники" – скандинавы путешествовали в самых разных направлениях. Они ездили "восточным путем" – через Швецию и немецкие земли или через Балтику на Русь и через Русь – далее на Восток. Или "западным путем" – в Англию и Францию²³³. Затем и дальше, по Средиземному морю.

Саги называют многие места в Европе и на Ближнем Востоке, где побывали скандинавы. В "Саге о Ньяле" (гл. III и др.) в связи с разными путешествиями упоминаются Русь, а также ее отдельные города и территории, Гебридские (или Южные) острова, Финляндия, Ревель (Ravali, земля племени ревалов, где в XIII в. возник г. Ревель, совр. Таллинн) и остров Сааремаа у побережья Эстонии (Ejsysla), а в другой связи также Англия, Шотландия, Ирландия, Оркнейские острова, Константинополь (Miklagardr), Иерусалим и многие другие точки на карте. Скальд Гуннлауг, решив однажды поправить свои дела, посетил норвежского ярла Эрика, от него переехал к английскому королю Адальраду (Этельреду II), затем, последовательно, к дублинскому королю Сиггтрюггу Шелковая Борода, оркнейскому ярлу Сигурду, шведскому королю Олаву. А поскольку он посвящал правителям висы, то получал от них за это подарки ("Сага о Гуннлауге Змеином Языке", гл. VI-IX).

О разнообразных путешествиях и поездках скандинавов немало говорилось на предыдущих страницах и еще будет говориться в этой книге. Но в данном случае важно еще раз подчеркнуть, что все эти и большинство других поездок скандинавы совершали водным путем, преимущественно по морю.

Саги полны упоминаниями о плаваниях по местным делам и рассказами о гибели кораблей на море, вместе с множеством людей. Энунда Деревянная Нога (из "Саги о Греттире") буря несколько дней носила по морю на корабле со сломанной реей, пока ему не удалось пристать к берегу. Характерный пример содержится в "Саге об исландцах" (гл. 161). Там повествуется о знатных людях, которые ездили по важному делу в Норвегию. На обратном пути их застала буря, разломавшая корабль на части. Люди погибли в морской пучине, за исключением четырех человек, которые сумели устроиться на обломке штевня. Их носило по морю 13 дней, они питались прогорклым маслом, чудом оказавшимся у одного из них, и сосали корабельные канаты. Наконец их спасли рыбаки²³⁴. Согласно той же саге позднее при кораблекрушении погибло более 50 человек, трупы которых вынесло на берег, спаслось только 8 или 9 человек²³⁵. Это лишь два из многих свидетельств о трагедиях, связанных с постоянными плаваниями по морям региона и Атлантическому океану. Но такие невзгоды, крушения и несчастья не останавливали скандинавов, они снова и снова устремлялись в море.

Жители Скандинавии относились к морю как к необходимому им общему владению, хорошо понимали его язык и коварные причуды и, постоянно общаясь с опасными волнами, полагались на судьбу, в которую всегда верили.

Скандинавские корабли были устроены так, что могли приставать к берегу и носом, и кормой. Отсутствие необходимости в маневре делало возможным плавание по извилистым фьордам и нешироким рекам, лавировать среди скалистых островков-шхер. Плоское днище кораблей позволяло сравнительно легко перетаскивать их по волокам из одного водного бассейна в другой. Возможность идти на веслах давала известную независимость от погоды, а оснащение шерстяными, полосатыми и прямоугольными парусами позволяло перемещаться при ветре. Масса удобных бухт в изрезанных морских берегах и глубины коварных, но хорошо изученных фьордов предоставляла прекрасные убежища во время бурь. Нос боевых кораблей скандинавы-язычники украшали – для устрашения врагов и привлечения удачи – головами драконов с разинутой пастью, корму – хвостом чудовища. Отсюда и пошло название боевых судов викингов – драконы, дракары, дракены. В начале нашей эры суда достигали 23 м в длину и 5 м в ширину. Но в эпоху викингов появились корабли и большего размера, однако они все еще обходились без палубы.

Серьезную проблему для моряков представляла откачка воды. В "Саге о Греттире" (гл. XVII) говорится: "Тогда на морских кораблях не было желобов для откачки воды. Воду черпали только бадьями или кадками. Работа была тяжелая и мокрая. Имелось две бадьи, одна шла вниз, другая вверх".

Корабль ценился так же высоко, как земля. В сагах то и дело повторяются ситуации вроде такой: Гисли и 40 сопровождающих его человек, продав землю, покупают корабль и уплывают на запад Исландии, к устью реки Ястребиная Долина²³⁶. С другой стороны, благодаря сагам известно немало противоположных случаев, когда корабль продавали, чтобы купить землю и поставить хутор²³⁷. Не случайно в поэме "Беовульф" викинги и вообще все постоянно плавающие на кораблях скандинавы названы морскими странниками²³⁸. А сами скандинавы говорили, что дом на суше – это "корабль, где разводят огонь".

Особенно были связаны с кораблем викинги, которые постоянно ходили в походы, и профессиональные торговцы, но также и обычные хозяева, использующие судно как местное средство передвижения. Они часто переживали кораблекрушения, нередко смертельные для всей команды. Но не могу не подчеркнуть, что корабль был действительно вторым домом скандинава. На нем не только передвигались и месяцами жили. На нем часто сражались. Судя по "Саге о Хельги сыне Хьерварда" (виса 14), готовясь к морскому сражению, самые сильные воины располагались на носу корабля, на штевне и настиле, т. е. занимали самое удобное, устойчивое место с тем, чтобы иметь возможность и оборонять свое судно, и перескочить на корабль противника. Таких воинов называли "живущие на штевне".

Что касается экипажа, то в сравнительно небольших экспедициях и на небольших кораблях гребцы одновременно были и воинами. Но их задачи, конечно, не всегда "совпадали" с задачами воинов: последние в больших экспедициях составляли отдельные команды.

Скандинавы как воины

О воинских качествах и некоторых военных обычаях скандинавов – в той мере, какую предоставляют саги и примыкающие к ним материалы, – стоит сказать несколько слов отдельно.

Рассказ этот стоит начать с Тацита. Римский историк I в. обращает серьезное внимание на свойства скандинавов как воинов, в частности на их поведение в битве, а также их обычаи, связанные с войной. Он сообщает, что они очень воинственны и отважны в битвах. Величайшее презрение у них вызывает трусость. Если воин оплошал в бою или бросил щит, т. е. перестал сражаться, – это величайшее бесчестье, и трус теряет не только честь, но и жизнь. Таких оробевших бойцов, а также людей, "обесчестивших свое тело" (?!), "топят в грязи или в болоте, забрасывая поверх валежником… потому что позорные поступки [надо] скрывать". Предателей же и перебежчиков скандинавы вешают на деревьях, поскольку такие "злодеяния и кару за них должно, по их мнению, выставлять напоказ". Они страшатся плена, особенно пленения их женщин. Тела убитых соплеменников скандинавы обязательно уносят с собой, "даже если они потерпели поражение". "Единственный вид зрелищ" у них "на любом сборище" и излюбленная "забава" их юношей – "обнаженными носиться и прыгать среди врытых в землю мечей и смертоносных фрамей (копий. – А. С.). Это упражнение породило в них ловкость, ловкость – непринужденность". А вознаграждением за проворство и смелость, проявляемые в этой опасной игре, служат не деньги или подарки, а "удовольствие зрителей"²³⁹. Очевидно, что здесь мы встречаемся с описанием одного из упражнений для тренировки воинских умений, которые производятся (или демонстрируются) публично, но, разумеется, требуют предварительной подготовки. О впечатляющем танце юного воина среди остро наточенных мечей говорится и в балладе "Раненая девушка"²⁴⁰.

Через тысячу с лишним лет Адам Бременский, сравнивая воинские и моральные качества скандинавов из разных мест региона, отмечает, что свеоны особенно свободолюбивы, что "они славятся своей силой и битвами, в которых независимо от того, сражаются ли на конях или на кораблях, показывают себя превосходными воинами"²⁴¹. Но он похвалил и данов, которые "столь презирают слезы и рыдания, а также другие выражения скорби, которые у нас считаются нормальными, что плакать у них не положено ни о своих грехах, ни о смерти близких"²⁴². Что же касается норвежцев, то, по его словам, в "Нортмании воспитываются храбрые воины, ибо сочные плоды не смягчают их нрав. Нортманны чаще нападают на других, чем подвергаются нападениям… Движимые недостатком дела на родине, они обходят весь мир и посредством пиратских набегов на всевозможные земли добывают богатства, которые привозят домой, восполняя таким образом неудобства своей страны"²⁴³.

А вот что говорит Снорри Стурлусон устами одного из своих героев, сравнивая норвежцев и исландцев: "Многие в битве проворнее вас, исландцев, поскольку вы не так привычны к ним, как мы, норвежцы, но никто не отважнее вас"²⁴⁴. "Сага о Сверрире" (гл. 19-20) подтверждает высказывания Адама, повествуя о том, что скандинавы в сложных условиях предпочитали быструю смерть мучительному умиранию и самоубийство позорному плену; автор считает это "обычаем язычников".

Короче говоря, скандинавы в ту эпоху были отважными и безжалостными воинами, смелыми и любознательными мореходами и любителями чужого добра.

Только из такой среды могли выходить люди, подобные Эйрику Рыжему ("Сага об Эйрике Рыжем", гл. 2), который открыл Гренландию и провел там три года, или его сыну Лейву, "рослому, сильному и видному человеку, умному и сдержанному", который "поехал искать новые страны, о чем было много разговоров" и в результате доплыл до Америки²⁴⁵. Это были суровые люди, о них говорили, что они "редко слушаются и редко извиняются". Среди них был знаменитый датчанин Рагнар Кожаные Штаны, который в IX в. воевал в Англии²⁴⁶. Или Хрольв Пешеход (герой одноименной саги из саг о древних временах), которого отождествляют с известным викингом Ролло (Роллон), что в 911 г. вынудил короля Франции Карла Простоватого заключить с ним мирный договор и дать ему в лен будущее Нормандское герцогство²⁴⁷.

Нельзя не заметить, что саги не только заполнены описаниями битв или, в крайнем случае, упоминаниями о них, но и что эти описания сделаны пристрастно и натуралистично. Совершенно очевидно, что не только авторы, но и позднейшие составители саг горячо сопереживали своим героям. Поэтому саги сохраняют дух того времени, когда война была повседневностью, входила в жизнь людей Севера как ее важная составная часть.

Корабли викингов ходили в походы под знаменами, на которых изображался ворон – птица Одина. Стягу вообще придавалось большое значение, поэтому знаменосцами ставили особенно сильных, мужественных и верных людей, их старались беречь во время битвы²⁴⁸. Саги нередко сохраняют имена знаменосцев²⁴⁹. Тела погибших (в битве или, например, в случае мора) товарищей, если была возможность, никогда не бросали, а стремились привезти в гробах на родину²⁵⁰, в крайнем случае хотя бы похоронить на месте гибели. Так обстояло дело и в дальних зарубежных походах, и в близких, по Балтике.

Битвы между королями – правителями соседних территорий также зачастую проходили на море. Не случайно Адам Бременский пишет: "Могущественный король свеонов Эрик²⁵¹, собрав войско, числом, как песок морской, напал на Данию. Против него выступил Свейн, напрасно надеявшийся на своих идолов. После многих морских сражений, а именно таким образом бьются друг с другом эти народы (еа gens, т. е. племена. – А. С.), король Эрик вышел победителем, уничтожив все войско данов и захватив Данию"²⁵².

Битва на море описывается, в частности, в "Саге о Хаконе Широкоплечем"²⁵³. О морских битвах, о понесенных в них обеими сторонами тяжких потерях свидетельствуют также произведения скальдов²⁵⁴.

Морское сражение начиналось, когда корабли сближались на расстояние полета стрелы, и происходил обмен стрелами и дротиками. В дальнейшем нападавшая сторона стремилась при помощи крючьев и багров подтянуть корабль противника и закрепиться в этой позиции. Затем воины перепрыгивали на атакуемый корабль и начинали биться с его командой мечами и боевыми топорами. Оборонявшиеся обычно старались группироваться на штевнях и помостах, где было легче защищаться и нападать. В случае победы нападавшие лишь в крайних случаях топили захваченный корабль, обычно же присваивали его. Уцелевших членов его команды убивали, сбрасывая затем трупы в море, либо, если была возможность, обращали пленников в рабов. Сражение кораблей происходило и на реках, и в заливах, но чаще всего в открытом море, естественно, в спокойную погоду.

"Сага о Греттире" (гл. IV) рассказывает о викингах Вигдьоде и Вестморе, родом с Гебридских островов. Они ходили в походы на восьми кораблях и летом и зимой (!), и грабили берега Ирландии, "пока берега не стал охранять Эйвинд Норвежец", видимо также викинг, приглашенный на службу в Ирландию. В одном фьорде с ними встретились скандинавские мореплаватели Энунд и Транд. Они заперли корабли разбойников в фьорде, преградив им выход в море своими кораблями. Произошла "великая битва". Поэт, восславивший подвиг Энунда (его вису находим там же), сообщает, что тот загнал корабли находников к скале, где были заготовлены камни, откуда затем забросали корабли противников камнями.

Рано или поздно викингам приходилось покидать родной корабль: ведь их основная добыча находилась на суше. Высадившись, они пешим или конным строем вступали в бой – конечно, если аборигены оказывали им сопротивление. "У каждого наготове щит и меч обнажен"²⁵⁵. В сухопутном бою скандинавы также проявляли большое искусство. Если бились на лошадях, то это были специально обученные боевые кони (вероятно, их тренировали и во время "битвы лошадей"); боевых коней защищали войлочными попонами. Победитель забирал коня побежденного воина: ведь боевые лошади высоко ценились. Нередко воины сходили с лошадей и сражались пешими.

Для пешего боя воины надевали башмаки на шипах, чтобы ноги не скользили. Носки или обмотки натягивались на штанины и прочно закреплялись. Плащ имел войлочный капюшон, впрочем, на время битвы плащ снимали. Кроме того, на голове был прочный шлем, в руках щит, у пояса – меч и кинжал, или два меча: короткий и длинный. Меч Торольва (из "Саги об Эгиле") назывался Длинный. "Это было славное оружие". В руке Торольв держал мощное копье с четырехгранным наконечником²⁵⁶. В одной из саг рассказывается о бойце, который бросал копья двумя руками сразу. "Так учил меня мой отец служить мессу", – все время приговаривал этот воин²⁵⁷. Искусного лучника закрывали во время боя щитом. Щитами же ограждали вождя.

Корнелий Тацит в своем сочинении "О происхождении германцев" (гл. 6) пишет о боевом построении ютов (будущих датчан) клиньями. Судя по европейским анналам, воины, если позволяло их количество, строились в два полка, что допускало известные маневры. Нередко при необходимости объединялись два или более отрядов захватчиков, обычно действовавших поодиночке. Сигналом к построению служил звук боевого рога.

Судя по "Первой песни о Хельги Убийце Хундинга" и "Перебранке Локи", зачином для больших сражений, после того как войска противников выстраивались друг против друга, служил словесный ритуал – обмен взаимными оскорблениями. Другой ритуал – единоборство двух бойцов, по одному из каждого войска, знакомое нам и по русским былинам, где этих удальцов называют "поединщики". Для того чтобы определить, кого именно выставить на поединок, "кости бросали на тавлеи"²⁵⁸. Если вождю грозила опасность, отряд смыкался вокруг него, дружина закрывала его с боков и сверху "стеной из щитов"²⁵⁹. Если сражающиеся во время боя просили о перемирии, они поднимали щит мира²⁶⁰.

Наиболее важные сражения оставались в памяти, им посвящались саги и песни скальдов. Известны многие такие висы, в их числе – о битве при Свельде, когда погиб креститель Норвегии конунг Олав Трюггвасон, прославленный сагой Одда Сноррасона Мудрого, или о битве при Стикластадире в 1030 г., когда погиб король Олав Харальдссон (будущий св. Олав), и др.²⁶¹

При военных действиях на суше, начиная осаду или готовясь в свою очередь выдержать осаду противника, викинги устраивали лагерь, обнесенный валом из бревен, земли или торфа, иногда с палисадом, а также со рвом либо двумя рвами и валами, внешними и внутренними. Или же лагерь устраивали на островах, например посреди непроходимых болот, с одной-двумя тайными тропами²⁶².

Викинги на своих и ближних берегах

Тема, которая рассматривается ниже, – это путешествия и грабежи оседлых скандинавов в пределах родного региона и ближайшей округи, что для немалого их числа являлось вполне обычным делом. Такие ближние пиратские набеги нередко имели своей целью еще и месть. Не случайно Балтийское море получило у восточных европейцев, у арабов (Аль Бируни) и в русских летописях название моря Варяжского – по господствующим там варягам-викингам. Адам Бременский называл Балтийское море "варварским" и "скифским".

И семейные мужчины, и весьма часто – молодежь устраивали морские набеги. Для многих скандинавов пребывание в викинге, грабежи, битвы, захват земель, переселение на новые земли, зачастую вместе с семьей, крещение там (вместе с дружиной), длительная служба у иноземных государей, даже образование в чужих странах своих политических анклавов или целых государств были образом жизни. И если в очерке об эпохе викингов речь идет о путешествиях и захватах таких викингов-"морестранников" на просторах Европы, а основные представления и факты почерпнуты из континентальных хроник, анналов и русских летописей, то данный очерк преимущественно опирается на саги. И разговор о пиратстве в этом очерке имеет целью дать представление главным образом о том, как отразили саги именно относительно целевые, кратковременные, эпизодические морские походы, которые были важным вспомогательным занятием многих хозяев. Характерно, что саги уделяют свое внимание именно пиратским действиям в ближних водах, преимущественно на Балтике, а не в отдаленных регионах. Эти ближние набеги имели целью только грабеж, а не завоевание новых, тем более удаленных земель.

И я хотела бы снова подчеркнуть, что в сагах они выглядят как часть повседневной жизни скандинавов.

Прежде всего следует еще раз отметить, что в ближние походы ходили далеко не только скандинавы, пиратством успешно занимались и другие жители побережий Балтийского моря. С ними скандинавы постоянно враждовали, то сами подвергаясь их набегам, то сражаясь с ними, то облагая их данью, то просто немилосердно грабя. Главным образом это были жители восточного берега Балтики и прилегающих к нему островов и полуостровов – курши ("куры"), квены, эсты, карелы, финны и др.²⁶³ В сагах упоминаются, в частности, своеобразные финские лодки, сшитые из шкур и скрепленные жилами и кусками прутьев. Они были быстроходными и вмещали до 12 гребцов.

Финнов саги описывают как жестких воинов. Захватив судно противника или напав на побережье, они могли убить и ребенка, что у скандинавов считалось "постыдным поступком", хотя сами скандинавские викинги придерживались этого морального запрета совсем не всегда.

Упоминаются в сагах и как находники, и как, в свою очередь, объекты грабежа не менее воинственные венды – полабские славяне, которые обитали на южном побережье Балтийского моря и чуть позднее, в XI-XIII вв., создали свое государство. Отголоски их набегов на берега Дании и упоминание о "земле вендов" можно обнаружить в средневековой датской балладе "Утренний сон девушки". Там рассказывается о том, как венды осаждают скандинавскую крепость, чтобы взять в плен девушку и привезти ее в жены своему королю²⁶⁴.

Наряду с этим саги свидетельствуют, что многие их персонажи, тот или иной бонд в молодости ходил в викинг, был викингом. Отправившись в викинг, скандинав переживал множество приключений, получал раны и увечья, а нередко и находил гибель в морской пучине или в сражениях на суше. Но всех их влекла надежда добыть славу и разбогатеть, что было вполне возможно. Вот что говорится, например, об Энунде, который был "великим викингом" середины IX в. На пяти кораблях он с товарищами ходил на Гебридские острова, промышлял у берегов Ирландии и Шотландии; проведя там зиму и три лета, они затем вернулись домой²⁶⁵. Похожим образом обстояло дело и с героем "Саги о Хёрде и островитянах", который 15 лет пробыл в чужих краях, а в 30 лет вернулся домой, добыв "большое богатство и славу"²⁶⁶.

В той же саге о Хёрде описываются приключения молодого Сигурда Приемыша Торви, воспитанника датского купца. События происходили во времена Харальда Синезубого²⁶⁷, у которого Сигурд был дружинником. Вскоре, однако, он примкнул к викингам и провел в море несколько лет. За это время он стал предводителем отряда, который плавал на пяти кораблях. Однажды им пришлось сражаться с встреченным в море отрядом викингов, шедшим на семи кораблях. Завязавшееся между ними сражение было несчастливым для Сигурда, так как его пленили и заковали в цепи. Когда его стражники заснули, Сигурду удалось освободить от веревок руки и сбить с щиколоток железо "вместе с пятками". Бросившись в море, он доплыл до берега. А в это время Хёрд склоняет викингов совершить грабительский поход. Вместе с Хёрдом в этом набеге и убийстве пиратов – своих соперников участвовал и некий гет. Они взяли тогда "большую добычу" и вернулись в Гаутланд, где и "провели зиму в большом почете"²⁶⁸.

"Сага о Греттире" рассказывает о сыне Торстейна, человеке высоком и сильном, который "нарядно одевался, носил дорогое оружие и любил похвастаться. Он был мореход" еще до того, как приехал в Исландию (гл. LIX. Курсив мой. – А. С.).

Хорошей добычей у всех находников считались "груды золота", серебро, дорогие кольца и драгоценные камни, "древние вещи, чудные чаши", возможно, дорогая новая одежда и т. д.²⁶⁹ Ценились рабы, которых можно было продать либо использовать в собственном хозяйстве.

Чуткий к материалам истории Александр Сергеевич Пушкин, используя романтическое представление о викингах, которое сложилось в его время в историко-литературных кругах Европы, ввел бывшего викинга в поэму "Руслан и Людмила" в качестве положительного, благородного героя. Это доброжелатель Руслана, старик, который называет себя "природный фин" (так в цитируемом издании. – А. С.). Финн вспоминает свою буйную, славную молодость, когда он, удрученный безответной любовью, превратился в морского разбойника, "надеждой полного" все-таки покорить сердце капризной девушки. Вместе с "дружиной братской"²⁷⁰ "смелых рыбаков" он стал "искать опасностей и злата", и тихий край отцов (!) / Услышал бранный звук булата / И шум немирных челноков". Дальше старик рассказывает:

С толпой бесстрашных земляков
Мы десять лет снега и волны
Багрили кровию врагов.
Молва неслась: цари чужбины
Страшились дерзости моей;
Их горделивые дружины
Бежали северных мечей.
Мы весело, мы грозно бились,
Делили дани и дары…

Проведя десять лет в "битвах и пирах", повзрослевший викинг Финн и его "други" с "гордой радостью" вернулись домой, чтобы повесить "праздные кольчуги / Под сенью хижины родной". А там, продолжает герой,

К ногам красавицы надменной
Принес я меч окровавленный,
Кораллы, злато и жемчуг…²⁷¹

Поэт возводит решительность викингов к смелости рыбаков, привыкших к опасностям капризного моря. Он говорит о "братстве" и дружбе викингов ("други"), о разделе между ними добытого богатства. Добыча, полученная ими в результате их кровавого промысла, особенно жемчуг и кораллы, показывает, что они побывали и в Средиземноморье. Прежде чем отправиться "вдаль", молодежь пошалила дома, нарушив тишину родной земли, а позднее жестокость бывших мирных рыбаков вызывала ужас чужеземных царей. Став викингом в юности, герой поэмы провел "в битвах и пирах" десять лет. Вернулся домой уже вполне взрослым человеком, предвкушая удовольствие повесить воинские доспехи на стену своего дома и предъявить своенравной девушке "меч окровавленный" вместе с ценными дарами. Трудно более выразительно и точно охарактеризовать северных находников!

Викинги, как опять же правильно подметил Пушкин, действительно не всегда задумывались над проблемой "свой" и "чужой". Они одинаково жестоко бились с соплеменниками и чужаками, одинаково безжалостно грабили чужие и свои берега, сражались с пиратами-соперниками из соседних стран или областей.

Прав поэт и в том, что походы в буйной молодости имели целью обрести воинскую славу, столь ценимую в скандинавском обществе, и, безусловно, богатства, необходимые для обзаведения собственным хозяйством и выгодной женитьбы.

Но из саг определенно следует и то, что в сравнительно кратковременные викинги, эпизодические походы, один или несколько раз в течение жизни устремлялись также "зрелые", семейные владельцы хозяйств, которые считали необходимым пополнить свое имущество или стремились развеяться от однообразия оседлой жизни, насладиться "упоением в бою". Такой недолгий, целенаправленный, географически определенный поход относительно небольшой компании охотников до чужого добра имел у современников особое название – грабительский поход (hernadr, что можно перевести еще как "нажива", "грабеж", "опустошение"). Соответствующее выражение "ехать/отправиться грабить" (fara i hernadi), наряду с выражениями "быть в викинге", "отправиться в викинг" (например, fara i vikingr), часто встречается в сагах и употребляется в связи с бондами разного состояния, пиратами и королями. Объектами грабительских захватов, помимо сокровищ и пленников-мужчин, часто были женщины, которых либо оставляли при себе, либо продавали²⁷², что нередко влекло за собой кровную месть, если дело происходило в самой Скандинавии.

Для скандинавов было вполне повседневным, обыденным делом эпизодически, время от времени, по мере надобности или желания, уходить на одном или двух-трех кораблях и со спутниками в грабительские походы даже к своим соседям и соплеменникам. О грабежах и жестокости скандинавов во время сбора дани, а также о разбойных нападениях, что некоторые из них совершали походя, во время проезда мимо уютного берега даже собственной страны, говорится во многих сагах²⁷³. Снорри в своем "Круге Земном" немало рассказывает о том, что "случалось нередко". А именно, что викинги на боевых кораблях плыли вдоль скандинавских берегов и "совершали набеги" на прибрежные поселения, в том числе на своих же соседей, так что люди думали, что напали враги²⁷⁴, и занимали места на крышах, чтобы издали разить врага, не подпуская к дому²⁷⁵. Снорри свидетельствует, что такие набеги скандинавов имели место и раньше VIII столетия, и после XI в.²⁷⁶; что они грабили вендов и куршей, бесчинствовали в Прибалтике и изредка – в Гардарики (на Руси). Но также грабили и убивали своих противников – скандинавов и их людей²⁷⁷ (см., например, "Сагу о Магнусе Слепом и Харальде Гилли" или "Сагу об Олаве Тихом"). Нередко отряды викингов сражались между собой ("Сага о Харальде Прекрасноволосом", гл. XXII).

В этом очерке, как я уже предупреждала, интересно то, как вели себя воинственные скандинавы как бы "у себя дома", когда отправлялись в походы против своих соседей и даже соплеменников. Так, овдовевший малый конунг Гудред решил жениться на Асе, дочери одного из соседних конунгов – Харальда Рыжебородого, но получил отказ. Тогда он подплыл на кораблях, со значительным для тех обстоятельств войском к усадьбе Харальда и высадился там ночью. В завязавшемся сражении Харальд и его сын пали, а Гудред, который "имел большой перевес сил", захватил большую добычу, увез с собой Асу и женился на ней. У них родился сын. Когда малышу исполнился год, Гудред, который по обычаю стал осенью ездить по пирам, возвращался домой сильно пьяным. В один из таких вечеров, когда король сходил с корабля, покачиваясь на сходнях, его пронзил копьем слуга королевы. И Аса не отрицала, что убийцу подослала она, чтобы отомстить за отца и брата. Как говорит скальд конунга Тьодольва в "Перечне Инглингов":

Коварная мысль Когда во тьме
О кровавой мести Вождя хмельного
Смерть несла Нашло копье
Властелину, Холопа Асы²⁷⁸.

А "большой хёвдинг" Эйнстейн, также затосковав после смерти жены, чтобы развлечься, отправился в "грабительский поход"²⁷⁹.

"Сага о Греттире" (гл. XIV) включает такой эпизод. Группа скандинавов-грабителей на небольшом корабле ("невелик, от штевня до штевня закрыт по бортам щитами и весь покрашен"), идя на веслах, пристала к берегу Исландии. Они вытащили корабль на берег и поместили его в корабельный сарай местного хозяина Торфинна. В этом сарае уже стояла его большая ладья, которую обычно спускали на воду 30 человек. Пираты же вытащили ее силами 12 человек и поместили в сарай свой корабль. Им пришла в голову мысль "переночевать с женщинами Торфинна" – его женой, дочкой и другими. Но Греттир, применив поистине героические усилия, в одиночку убил 10 морских разбойников, отбил дом и имущество Торфинна и спас честь его женщин.

Конунги и знать включались в дела викингов и достаточно часто – в "грабительские походы" уже в раннем возрасте, иногда детьми. Знатный Эйрик пошел в свой первый викинг в 10 или 11 лет на чужом корабле, в 12 лет собрал свою дружину. Его воспитатель Торольв дал ему корабль, рассчитанный на 15 гребцов, со всем снаряжением, шатрами и припасами. Этот Эйрик в 12 лет получил в Норвегии статус ярла, а впоследствии стал могучим правителем и прожил долгую жизнь, непрерывно воюя. Ярл Эйрик сын Хакона ("Сага об Олаве Трюггвасоне, гл. LXXXIX), его братья "и многие другие" после смерти Хакона-ярла уехали в Швецию к конунгу Олаву и были "хорошо там приняты". Ходили в пиратские походы и много награбили. Эйрик отправился в поход на Русь, провел там пять лет и сильно пограбил Гардарики. Захватывал также корабли датских викингов. А потом явился к датскому королю Свейну Вилобородому (ок. 997 – ок. 1014) и женился на его дочери Гюде. А Свейн Вилобородый женился на Сигрид Гордой, матери короля Олава Шведского. Норвежский ярл Эйрик, датский конунг Свейн и шведский конунг Олав после долгих территориальных конфликтов и столкновений помирились с помощью этих династических браков, а также других соглашений. Так был установлен, пожалуй, самый ранний "тройственный союз" Дании, Швеции и Норвегии – на рубеже X-XI вв. Союз этот, однако, оказался непрочным.

Харальд Норвежский впервые участвовал в битве, когда ему было 15 лет. Один из крестителей Норвегии конунг Олав Харальдссон (см. сагу о нем, гл. VI, XII и др.) начал участвовать в грабительских походах 12 лет от роду, затем много раз ходил в викинги, а в своей стране разорял бондов, которые не могли дать отпор его дружине. На его корабле было 100 человек – "отборная дружина", все в кольчугах и прочных вяленых шлемах. А на шлемах белой краской были нарисованы кресты. Знамя у короля Олава было белое, с нарисованной змеей. Перед боем он всегда служил молебен, но поступал ли он так и перед пиратским походом – неясно. О грабительских походах юного Олава сына Трюггви и знатных юношей Олава и Торкеля повествуют "Сага об Олаве сыне Трюггви" (гл. VI-XI) и "Сага о людях из Лососьей Долины" (гл. XX и сл.).

Сыновья малого шведского конунга из Гёталанда постоянно ходили в грабительские походы. У одного из них, Рагнара, был корабль Рагнарская ладья (Raknarsslodi), второй по величине после прославленного "Длинного Змея" (Ormrinn langi)²⁸⁰, а также меч Хорнхъялти, с рукоятью из рога, богато отделанной золотом. Им удалось захватить богатую добычу – "сундуки с золотом"²⁸¹.

В "Саге об Ингваре Путешественнике" рассказывается, как на суда конунга Свейна напали "язычники на судах-галеях". Язычников разбили, забрав у них множество разного добра, в том числе драгоценностей, а затем пограбили и местных жителей, обитавших на берегу, взяли у них много шкур, одежды, серебра и других драгоценных вещей. Затем по дороге стали торговать частью добычи, но поскольку не знали местных наречий, то больше дрались с покупателями²⁸². Не случайно в той же саге рассказывается о том, что и Ингвар, и его сын во время пребывания в Гардах (т. е. на Руси) посещали некую школу, где они выучились "многим языкам, которые известны людям, ходящим по Аустрвегу" (т. е. по Восточному пути)²⁸³. Это сведение, единственное в своем роде, было бы поистине бесценным для понимания той эпохи, но, увы, скорее всего, оно вставлено уже в XIII в.

Сын знаменитого Ингвара Путешественника Свейн ходил в "грабительские поездки", чтобы "испытать себя"²⁸⁴. Объявленный вне закона Хёрд ушел в викинги в 15 лет. Он и его названый брат Гейр нападали на хутора, грабили, резали скот и увозили мясо²⁸⁵. Плавая вдоль берегов, где жили соседи, и грабя их поселения, викинги при этом убивали всех, кто был им не по нраву ("Сага о Хаконе Добром", гл. XX). Они сражались из-за добычи с чужими викингами, а также между собой на суше и на море, захватывали земли соседей и отбирали у местных жителей их добро, в лучшем случае уводили у них скот, резали его на берегу и забирали мясо ("Сага о Харальде Прекрасноволосом", гл. XXIII). Конунг вынужден был собрать тинг и призвать бондов дать грабителям отпор, что вызвало одобрение местных жителей.

Уже в конце XI в. конунг Магнус Голоногий (см. сагу о нем, гл. IV) разорил Халланд²⁸⁶ и жестоко подавлял всякое сопротивление, огнем и мечом проходя по своим и чужим землям. Так же действовали и его сыновья. Иногда принцы попадали в плен (как было с будущим св. Олавом в юности) и возвращали себе свободу, чтобы затем сражаться за трон в своей стране²⁸⁷. Зато король мог позволить себе иметь корабль со 100 гребцами и отборной дружиной²⁸⁸.

Во главе находников обычно стоял какой-либо малый король, который позднее мог стать большим королем, ярл или хёвдинг – знатный, авторитетный и состоятельный человек, имевший свои корабли и дружину. Об этом часто говорится в сагах. В пешем ополчении участвовали, наряду с рядовыми жителями сотен, также лендрманы и "могущественные бонды" (ср. состав войска Магнуса Доброго, 1035-1046/47)²⁸⁹.

Идея отправиться в грабительский поход нередко посещала бондов, их сыновей, скальдов. В "Саге об Эгиле" рассказывается о приключениях этого знаменитого скальда во время грабительских походов, когда он обирал и саксов, и фризов, и куршей, скопив много всякого добра²⁹⁰. Пираты-скандинавы нередко грабили и купцов. Те из викингов, кто крестился, привозили христианские реликвии, заодно и знакомились с зарубежными нравами²⁹¹. Но не брезговали грабежом и христиане – купцы и священнослужители. Так, в составе шведского флота из 60 шняк, который, судя по "Новгородской первой летописи", в 1142 г. захватил три торговых судна, плывшие в Новгород, был и епископ ("бискуп").

Нередко в таких походах люди принимали участие как бы поневоле. Речь идет об изгнанниках, выброшенных за пределы семьи, дома, своего общества в результате судебного приговора. Приговор о "лишении мира", иногда одновременно с конфискацией имущества, по обычаю выносился за большое преступление: за намеренное убийство и "злодеяние". "Лишение мира" обращало человека в изгоя, подпадающего под "волчий закон". А это значит, что его мог убить любой встречный. И если такой преступник не хотел или не мог навсегда уехать в другую страну, он сплошь и рядом превращался в разбойника. Набрав себе подходящую шайку, выбрав для жилья какое-нибудь дикое и труднодоступное место, сделав там защитные укрепления, он начинал заниматься грабежами на воде и суше, воровать скот и захватывать женщин.

Иногда герои рассказов о разбойниках выглядят бедолагами, жертвами превратностей судьбы, и такие истории тоже есть в сагах. Подчас автор саги представляет своего героя в образе своего рода Робина Гуда: например, Фритьоф Смелый (из саги о нем, гл. II), который четыре зимы плавал в викингах и собрал большое движимое имущество, убивал, как подчеркивает сага, только "злодеев и свирепых", не трогая мирных обывателей.

Но обычно пираты сражались яростно и были очень жестокими по отношению как к воинам-противникам, так и жителям завоеванной земли, в том числе своим соотечественникам. У одного местного конунга пират потребовал дочь, а когда отец отказал ему, тот стал грабить страну²⁹². Саги повествуют о предводителе викингов Эльваре, который "запретил своим людям подбрасывать малых детей в воздух и ловить их на копья, что было принято у викингов". И за это его прозвали "Эльвар Детолюб"!²⁹³

Между морскими разбойниками разного ранга существовало соперничество и нередко вспыхивали яростные побоища. Малые и большие конунги бились за добычу и владения, дело доходило до убийства родных братьев²⁹⁴. Тем менее считались с людьми неродовитыми. Когда некий смоландец поставил свой корабль на стоянку у "Гауталаве" (Гетаэльв, река, впадающая в Северное море на границе Норвегии и Швеции), местный ярл приказал его убить, а его корабль отдал убийце²⁹⁵.

Известно (и об этом не раз упоминалось выше), что викинги и другие находники занимались торговлей. Замечено, что они вообще любили придерживаться традиционных торговых маршрутов, поскольку это позволяло им безошибочно попадать туда, где их ожидала богатая добыча. То, что воины нередко следовали за купцами, – дело в истории обычное. Но пираты еще и сами приторговывали, в том числе пленниками.

Стоит отметить, что конунги и знать охотно набирали людей из числа морских пиратов для пополнения своих дружин. И, соответственно, дружинники нередко ходили в викинги, иногда вместе с патроном, иногда по личной инициативе. Об этом рассказывается в целом ряде саг (в "Саге о Курином Торире", "Саге о Битве на Пустоши" и др.).

В эпико-мифологической "Саге о Хервер" инициатором грабительского похода стала девушка²⁹⁶. Это сведение – единственное в своем роде из всех, которые имеются в сагах. Но его нельзя считать совсем недостоверным из-за характера этой саги. Ведь в принципе женщины, как свидетельствуют многие саги, нередко сопровождали своих мужей в морских походах, в том числе к новым землям.

Среди тех скандинавов, которые жили войной и грабежом, выделялись так называемые берсерки (от berserkr – "медвежья шкура"²⁹⁷, иногда этих разбойников называли и "волчья шкура"). Снорри Стурлусон в "Саге об Инглингах" рассказывает, что берсерки шли в бой без кольчуги; приведя себя в совершенное неистовство, они яростно выли, как собаки или волки, и злобно грызли свои щиты. Берсерки обладали медвежьей или бычьей силой, ни огонь, ни железо их не брали; и они с большой легкостью убивали людей²⁹⁸. Их злоба была направлена не только на противников, но на окружающих вообще, и, видимо, при этом они не чувствовали ни страха, ни боли. После приступа буйства берсерки "становились слабее, чем бывали обычно", т. е. до припадка²⁹⁹. Обыватели верили, что берсерков не берет ни стрела, ни меч, что они вообще непобедимы. Такие поверья и слухи отражены, конечно, и в сагах. Исследователи же полагают, что эти люди употребляли какие-то особые наркотики, допинги или галлюциногены. Так или иначе, но некоторые короли держали берсерков в своих дружинах. Например, 12 берсерков, согласно преданию, имел в своей дружине норвежский король Харальд Прекрасноволосый (начало Х в.).

В принципе берсерки были очень плохими, аморальными людьми, они держали в трепете простых обывателей и всячески поддерживали свой статус неуязвимых. Грабили и убивали местных жителей, покушались на их жен и имущество, регулярно унижали женщин. Тех, кто напал на хутор Торфинна (см. выше), сага называет именно берсерками. О них много говорится в "Саге об исландцах" (гл. 19) и в "Саге о Греттире" (гл. IX), т. е. берсерки докучали людям еще в XII и XIII вв. Обыватели считали их бóльшими бандитами, чем прочих викингов, и часто бывали вынуждены уступать им.

В сагах о древних временах говорится, что в морской команде или в военном отряде могли быть также "изгои и разный сброд, который только можно найти". В их числе был, например, Ивар Бетгуль, который правил дракеном и был "берсерком и величайшим негодяем", и все, кто был с ним на корабле, грабили любую землю, к какой бы ни приставали³⁰⁰.

Шведов Холли и Лейкнира, которые считались берсерками, некий ирландец выкупил у их ярла, в дружине которого они находились, с тем, чтобы они его охраняли, но вскоре стал испытывать трудности в связи с их пребыванием в его гарде³⁰¹. В "Саге об Эгиле" повествуется об одном берсерке, который в поединках убил много окрестных бондов и завладел их добром. В "Саге о Гисли сыне Кислого" (гл. 1) рассказывается о берсерке Бьёрне Бледном, который вызывал на поединок и убивал каждого, кто не отдавал ему то, что он хотел. Когда ему приглянулась жена хуторянина Ари, он предложил ему расстаться с ней или принять вызов на поединок. В поединке он убил Ари и забрал его жену.

Хаки, "берсерк из Хадаланда", проезжая дремучим лесом со своими людьми, повстречал малого короля Сигурда Оленя, прославленного воина, который там в одиночку охотился. Берсерк со своими людьми напал на него и, несмотря на то что конунг храбро оборонялся, убил его. Сам Хаки был тяжело ранен; он послал своих людей в имение Сигурда, приказав им захватить дочь и сына конунга, а затем подготовить пир для своего брака с плененной Рагнхильд, дочерью убитого им Сигурда³⁰².

Понятно, что жители испытывали к пиратам, тем более к берсеркам, глубокую неприязнь, считали их бандитами, злодеями и жестокими грабителями³⁰³.

Но и образ "нормального" викинга или пирата, как бы рыцаря и витязя, который навязывает "Сага о Вёлсунгах" и который вошел в историческую память, мало соответствует действительности. Все пираты, плававшие вокруг своих, скандинавских земель, были настоящими разбойниками³⁰⁴. Тем более такую репутацию заслуженно имели викинги и во всех иноземных пределах. Не случайно монахи на европейских побережьях Атлантики равно молились об "избавлении от дьявола и норманнов"!

Нередко, пользуясь гостеприимством хозяев, викинги по укоренившейся у них привычке принимались у них же воровать. Так случилось в доме Хромунда Хромого (см. сагу о нем, гл. III), у которого пропали хорошие лошади. И Хромунд, сказав об этом постояльцам, добавил: "В обычае викингов наживать добро грабежом и насилием, но лишь воры утаивают его".

Некий хуторянин Оспак превратился в викинга, не уходя далеко от своего хутора. Устроив из него настоящую крепость и имея при себе семь или восемь мужчин, он принялся разъезжать на своем корабле по округе, отбирая имущество у прибрежных бондов, а также всю "прибойную поживу" (т. е. топляк и выброшенных на берег китов и тюленей), хотя по обычаю каждый в округе имел в ней свою долю. Однажды, когда на берег выбросился синий кит и местные жители, согласно закону, стали его разделывать на доли, Оспак в сопровождении 15 человек явился, теперь уже на двух кораблях, и захватил всю тушу. Его отряд, который включал до 30 настоящих злодеев, убегая от судебного разбирательства, перебрался на новое место, где построил "крепость", продолжая грабить и убивать людей. Бонды называли этот отряд "викингами" и наконец решили с ними разделаться. "Применили луки и прочие метательные орудия, которые подвезли в большом количестве". Использовали для метания "ременное копье". В конце концов бонды победили и разогнали эту "скверную шайку"³⁰⁵.

Аналогичную историю можно вычитать в "Саге о Хёрде и островитянах". Уже не раз упоминавшиеся Хёрд и его названый брат Гейр были объявлены вне закона и стали разбойниками. Они нападали на хутора, грабили, резали скот на мясо. Бонды – свободные хозяева и знатные мужи – объединили свои силы против них³⁰⁶.

Важным видом обороны против викингов являлись дозоры на побережьях. Прибрежные бонды были обязаны участвовать в них по очереди, зажигая сигнальные огни всякий раз, как возникала угроза нападения, или просто при виде проходящего подозрительного судна. Формально дозорная служба на побережье для мужчин начиная с 18-20 лет была вписана в областные законы, в частности шведские, кодифицированные в XIII в., но в той или иной форме она существовала и раньше; во всяком случае, у Снорри есть сведения об этом³⁰⁷.

В общем, викинги зачастую были бичом для населения своих же родных мест, жители которых и сами не отличались миролюбием. Плавая вдоль берегов, они грабили и убивали людей, сгоняли и забивали скот. И при этом жестоко бились между собой³⁰⁸. "Сага о Хаконе Добром" (гл. XX), "Сага о Харальде Прекрасноволосом" (гл. IX, XXIII), "Сага о Магнусе Голоногом" (гл. IV), "Сага об Эгиле" и многие другие буквально наполнены рассказами о бесчинствах викингов у собственных берегов и у берегов соседей, в том числе под руководством знати и малых конунгов. И тот конунг, который мог разогнать и утихомирить их, был в большом почете у бондов. Согласно Снорри, бонды даже считали, что бонд (здесь, видимо, имеется в виду простолюдин) мог убить важного викинга, если "довольно [долго] жил из-за него в страхе" ("Сага о Хаконе Широкоплечем", гл. XIII). Скорее всего, эта позиция нашла отражение в обычном праве; неприязнь простых людей к викингам чувствуется и во многих сагах³⁰⁹. Так что поездки викингов в Иерусалим, о которых пишет Снорри, вряд ли делали их добрее.

А что касается вис в их честь, которые слагали скальды, – так ведь сами скальды были и воинами, и викингами…³¹⁰

Итак, походы пиратов, в том числе "грабительские походы" к ближним берегам, как уже ясно, приносили богатую добычу: "самоцветы и драгоценности", рабов, в том числе плененных женщин. Обо всем этом выразительно повествует "Беовульф" (ст. 1050, 3018 и сл.). Вот другое яркое место из этой же поэмы: "И взошли на корму, [на] крутовыгнутую ладью на отмели, и казною, и конями, и припасами воинскими, и дарами бесценными переполнили [ее]". "Кладь золотую снесли дружинники на плечах". А "корабельного караульщика" Беовульф одарил золоченым мечом, "древним лезвием". И вот "взвился парус на мачте, плащ морской, к рее крепко привязанный" (ст. 1890, 1900, 1920).

Раздел награбленной добычи и другие моменты подчеркивали социальные различия в среде мореплавателей, будь то викинг или путешествующий бонд. Так, первые и лучшие места у причалов получали обладатели более высокого статуса. В "Саге о людях из Лососьей Долины" (гл. XIV) упоминается, что при разделе любой добычи, даже рыбы при ловле с лодки, более знатные участники получают бóльшую долю. И там же говорится, что чем более знатным является викинг, тем большую часть награбленного он получает³¹¹. В "Саге о Ньяле" некий Хрут треть своей добычи отдал конунгу, а половину – королеве, за что она отдарила его золотым запястьем³¹². При нападении на карелов конунгу полагались бобровые и собольи шкуры и треть прочей добычи, что он и получил³¹³. В другом случае говорится, что предводители и организаторы "грабительского похода" (и, скорее всего, владельцы корабля) взяли себе золото, серебро и вообще все самое ценное и лишь четверть добычи раздали своим людям³¹⁴.

В "Саге о Харальде Серая Шкура" рассказывается о том, что Харальд, который был сыном норвежского конунга Гудреда сына Бьёрна, отправился на восток, в Швецию. И Снорри между прочим упоминает о цели поездки: "чтобы примкнуть там к людям, которые ходят в походы и добывают себе богатство"³¹⁵.

Занятие торговлей и путешествия по торговым делам

Понятно, что в сагах, ориентированных главным образом на события и людей Исландии и Норвегии, трудно найти конкретные сведения о шведской и датской торговле и торговцах. Не хватает сведений и о внутренней торговле в Скандинавии вообще, которая наверняка была чем-то будничным, не связанным с большими деньгами, а потому и не отражена в текстах саг³¹⁶.

Чаще всего о торговле, ее характере и о людях, которые ею занимаются, в сагах сообщается между делом, походя. Однако все же из саг можно уяснить, что торгующие люди в эпоху викингов были как бы трех категорий, грани между которыми не всегда четко различимы. К одной категории можно отнести викингов, постоянно бороздивших морские просторы с целью грабежа, которые нередко торговали награбленными вещами и рабами на побережьях и в портах, куда заплывали, либо сбывали добычу, вернувшись домой. В другую категорию входили оседлые хуторяне-бонды, которые использовали торговлю – посредническую или домашними продуктами – как одну из сфер своего многоотраслевого хозяйства. Особую категорию составляли купцы – торговцы, профессионально, исключительно или по преимуществу занятые обычно в дальней, морской торговле, в сфере международного товарного обмена.

Говорить о так называемых купцах в очерке, продолжающем тему занятий скандинавов, я считаю возможным потому, что, судя по сагам, во-первых, купцы того времени были мореходами и нередко также викингами; во-вторых, не все они занимались торговлей постоянно, хотя иногда и подолгу; в-третьих, о некоторых из них в сагах сказано, что они владели гардами, где велось типичное хуторское хозяйство; в-четвертых, они принимали активное участие в местных делах у себя на родине. Поэтому я полагаю, что в эпоху викингов далеко не все те бонды, кого саги называют купцами (kiopmaen) и для кого торговля являлась как будто бы главным и успешным занятием, были четко выделившейся категорией населения Скандинавии. Другое дело – купцы в ранних городах (но об этом см. в Приложении).

Викинги сплошь и рядом торговали добытым добром, непосредственно сочетая торговлю с грабежом. В сагах есть сведения о том, что они охотно торговали, например, с жителями финского берега. Это была меновая торговля, в которой приезжие были особенно заинтересованы, так как она давала возможность получить драгоценный мех и моржовую кость. Но бывало так, что, выторговав, например у финнов или карелов, обычно путем прямого обмена (товар на товар) меха, моржовую кость, лососину и другие ценные товары, они отплывали с тем, чтобы ночью, когда те будут спать, вернуться в их поселение и отобрать у них последнее. Но иногда викинги и специально ездили в торговые путешествия, выменивая или продавая награбленное ранее. Такого викинга, который совершал торговое путешествие, называли фарманом (от fara, сканд. – разъезжать, ездить). Использование в этом случае особого термина свидетельствует, что такая ситуация была достаточно обыденным явлением.

Характерно, что даже торгующие викинги вызывали у местных жителей неприязнь и страх. Так, когда корабль норвежских викингов во главе с Хельги по прозвищу Надувала приплыл в Исландию, чтобы там торговать в течение сезона, никто из бондов не желал вести с ними дела, так как считали, что они разбойники и их "добро нажито лихом". Когда прошло лето и впереди была зима, никто не захотел предоставлять им жилье. Под напором угроз со стороны озлобленных мореходов (а их было 12 человек, не считая слуг) бонд Торир согласился на то, чтобы они спали в отдельном помещении в его усадьбе, но предварительно потребовал, чтобы они "по законам нашей страны" принесли клятву в том, что не станут "ущемлять ничьи права, равно как тягаться по закону" с ним, его домочадцами и соседями. И будут "кормиться сами" ("Сага о Хромунде Хромом", гл. II). На беду хозяина, кормчий этого корабля стал весьма откровенно ухаживать за его дочерью ("много разговаривать, целоваться и тискаться"). Так что хозяину, вопреки своей воле, пришлось сыграть свадьбу. Но затем эти пришлые норвежцы, "если их не задевали, вели себя не столь скверно"³¹⁷. Случай такого рода с проезжими викингами, в том числе торгующими, не единственный в сагах. Из-за товаров, цен и по другим поводам происходили также ссоры между торговцами и местными бондами, особенно в случаях, если торговец останавливался на целый сезон³¹⁸.

Что касается купцов-гостей, то сезон мореходства все они обычно проводили в плавании, занимаясь в холодные месяцы сбытом товара и закупкой новых его партий. Скандинавский купец того времени, как уже было сказано, являлся одновременно и мореплавателем, и торговцем, и воином, зачастую и грабителем, к тому же хозяином не только корабля, но и зажиточного гарда. Благодаря своим занятиям, состоянию, знанию языков и широте кругозора, приобретенного во время путешествий и торговли, купец был уважаемым, видным членом общества. Правители частенько доверяли купцам дипломатические и разведывательные дела. Не случайно именно так представляет "Сага о Храфнкеле Годи Фрейра" предприимчивого Эйвинда сына Бьярни. Став купцом, Эйвинд уехал из дома отца, провел зиму (возможно, речь идет о годе) в Норвегии, затем отправился в Миклагард (Константинополь), где снискал расположение "греческого короля". О нем сага говорит, что он был женат, богат, заносчив, хорошо знал законы³¹⁹.

История о том, как сын состоятельного бонда стал купцом, рассказывается в "Саге о Греттире" (гл. XIII). Некий Асмунд с детства не любил участвовать в работах на хуторе, всячески отлынивал от них. Когда же он вырос, то попросил отца снарядить его в дорогу. Отец дал ему лишь немного товара, но Асмунду "в чужих странах повезло", он стал купцом "превеликим и пребогатым", был счастлив в друзьях и "сам человек надежный". В Норвегии он дружил с самыми знатными людьми.

Действительно, судя по сагам, богатые купцы почитались у скандинавов не меньше, чем вожди-хёвдинги. Удачливый купец Торстейн Красивый, как и его близкий друг и тезка старый хёвдинг Торстейн Белый (герой одноименной саги), были идеалами "доброго мужа"; о них говорится также, что они могли по достоинству оценить противника и положить конец распре³²⁰.

Торвард Вороний Клюв торговал повсюду. Приезжая в город, например в норвежский крупный центр Нидарос, он снимал на берегу склад для своих товаров, т. е. устраивался надолго³²¹. Именно такого человека нередко называли "купец и мореход"³²². Так, "Вестейн был купцом и мореходом", имел хутор "Под конем" ("Сага о Гисли сыне Кислого", гл. IV). О Торарине Дерзком говорится, что он "известный купец", а между тем он выступает в саге и как рачительный хозяин своего гарда. О таком богатом купце и, одновременно, рачительном домохозяине можно прочитать и в других сагах³²³.

О норвежском купце середины XI в. Бранде сыне Вермунда говорится, что он славился щедростью и независимостью и, постоянно общаясь с тогдашним конунгом Норвегии, известным Харальдом Суровым (1047-1066), неизменно сохранял чувство собственного достоинства. Ему даже посвящена особая "Прядь о Бранде". В одной из вис (№ 93) он прославляется как символ старой Исландии³²⁴. В другом случае упоминается норвежский купец Торир Кочка, сын Арнтора и зять Гицура; судя по родне, Торир принадлежал к состоятельному и известному роду.

Повествуя о событиях 1253 г., "Сага об исландцах" рассказывает об Эйстейне Белом, известном норвежском купце, который годом раньше прибыл на корабле в Исландию, а еще раньше, в 1246 г., участвовал в сражении как воин.

Наименование гость, которым также часто обозначали купца, одновременно означало еще чужестранец и буквально гость. Интересно, что позднее "гостями" в Скандинавии и на Руси называли как купцов-иноземцев, так значительных, именитых местных торговцев, которые ездили в иные земли; а дальнюю торговлю на Руси называли именно "гостьбой".

Купцы одевались соответственно своему положению и званию, так что их всегда можно было выделить из толпы³²⁵. Как правило, они приезжали в ту или иную страну либо область на сезон и, если дело было поздней осенью, оставались зимовать у местных хозяев, вероятно, на известных условиях. При этом нередко возникали осложнения. Однажды два купца на двух кораблях привезли в Исландию из Норвегии бревна. Они заночевали на одном хуторе, и так случилось, что они убили сына хозяина. Хозяин убил за это их обоих, а корабли забрал себе³²⁶.

Судя по "Саге о Гуннаре Убийце Тидранди" (гл. II и др.), дорогие и крупные по объему товары или партии товара обычно продавались в кредит. Покупатель вносил задаток, а в условленное время продавец приезжал за остальными деньгами. В связи со сбором долгов за взятые в кредит товары возникали конфликтные ситуации, особенно если покупатель отказывался оплатить покупку. Об одном таком эпизоде повествуется в "Саге об исландцах" (гл. 59). Норвежский купец Тьостар продал Бьярни сыну Арни товар на две сотни серебра, что составляло весьма значительную сумму. "Но деньги эти выплачены не были, а когда Тьостар потребовал недоимку, Бьярни отвечал дурно (!)".

Кроме городской и разъездной торговли купцы занимались торговлей на берегу или непосредственно с корабля, используя для продажи, покупки и мены товаров некоторые удобные гавани и пристани. Об этой практике (под 1235 г.) повествует "Сага об исландцах" (гл. III), однако подобный порядок существовал издавна. Гавани, которые традиционно использовались как корабельные стоянки, назывались хамны (хавны и т. п.)³²⁷. Со временем там нередко возникало торговое местечко, с небольшим постоянным населением; следы происхождения из такого местечка сохранились в названиях немалого числа городов, например, "Копенгаген" – букв. "Купеческая гавань". Только с середины XIII в., с распространением и постепенным расцветом в Скандинавии городского строя, такую "купеческую торговлю" вне самих городов постепенно стали ограничивать в пользу монополии городского "законного" рынка, хотя далеко не всегда успешно.

Уже упоминалось о большой роли, которую в торговле скандинавов, как и в жизни викингов, играли путешествия в Восточную Европу и через Русь. Особенно активно в ней участвовали свеи и готландцы. Хотя и считается, что путешествовали не столько сами торговцы, сколько их товары, которые в особых местах переходили из рук в руки, но имеются прямые сведения о пребывании скандинавских купцов в Булгаре, столице Булгарского ханства (неподалеку от совр. Казани), откуда они подчас доходили до Багдада и далее – по "шелковому пути". В центре этого маршрута была Волга. Прибыв в Булгар, группа купцов, при которой были и женщины, сооружала свой лагерь из дерева и водружала идолов, которым подносили еду и поклонялись. Если кто-либо из них умирал, его имущество делили на три части: одна шла семье покойного, вторую тратили на похоронный обряд, третью – на поминальную тризну. Нередко для сопровождения покойного в другой мир убивали и клали с ним в могилу рабыню. Для особо важных персон на месте их упокоения насыпали курган.

Позднее, когда был вполне освоен путь по Днепру, перевалочный базой скандинавских воинов и купцов стало местечко Гнездово, неподалеку от Смоленска, о чем свидетельствует содержимое более 4 тысяч могильных курганов, в том числе скандинавских.

О внутренней торговле и участии в ней бондов свидетельствуют кодифицированные законы, особенно главы о торговле и купцах, которые обеспечивали последним определенную защиту жизни, чести и имущества, а в саму торговлю вносили относительный порядок. Хотя эти законодательные установления попали в тексты областных законов при их кодификации, т. е. в XIII в., преимущественно в его второй половине, но сами их формулы свидетельствуют о сложившейся традиции в этой области, которая опиралась на устное обычное право. В частности, на Балтике и в Северном море действовало особое раннегородское и торговое балтийское Право Бирки, или Биркрэттен³²⁸, которое содержало и некоторые предписания, касающиеся торговли и торговцев. Запись его тоже относится к XIII в., но традиции восходят к обычному праву по меньшей мере эпохи викингов, в том числе традиция торговли в прибрежных местечках. В Биркрэттене особо говорится о торговле в гавани или порте, где торгующим обеспечен "торговый мир". Важные сведения о торговцах можно обнаружить и в хартиях городам. О городах разговор предстоит особый (см. Приложение), но о торгующих людях уместно немного сказать в данном очерке, преимущественно опираясь на правовой материал и данные, относящиеся к Швеции.

Так, из "Права Бирки" явствует, что среди главных товаров шведского экспорта, т. е. тех, торговля которыми нормировалась особо, были вестгетское полотно и грубое домотканое сукно-вадмаль³²⁹, которое пользовалось большим спросом, поскольку при высокой практичности этой ткани она стоила от 4 до 30 раз дешевле сукон из Западной Европы. Вывозили из Швеции также мясо, коровье масло, сушеную и копченую рыбу всех видов, кожу, древесину, хмель и другие товары, а в ограниченном количестве даже зерно³³⁰. Очевидно, что все эти товары закупались у бондов.

Однако в тех условиях, при плохих дорогах, особенно вдали от побережий, разъезжать по хуторам и деревням с торговыми целями, т. е. торговать вразнос, либо скупать товары на местах, было трудно, хлопотно и опасно. Неудивительно, что, "встраиваясь" в торговлю, бонды больше всего предпочитали посещать местные и крупные сезонные ярмарки. В сагах ярмарки обычно сопровождают религиозные языческие праздники-жертвоприношения, а после внедрения христианства – праздники христианские (из чего видно, что не случайно ярмарка в Скандинавии позднее получила название "месса"). Широкая торговля велась и во время тингов. Тинги обычно также приурочивались к большим религиозным праздникам, так что тогда собиралось множество людей. На такой большой ярмарке можно было купить дорогие вещи: оружие, украшения, богатые ткани и готовую одежду. Ярмарки, в том числе традиционные, весьма древние, часто устраивались поблизости от городка, торгового местечка или в особом месте, где впоследствии нередко вырастал город. Известна, например, старинная шведская зимняя ярмарка на льду озера Меларен, вблизи языческого центра свеев Упсалы. Эта ярмарка была приурочена к тингу и жертвоприношению богиням плодородия – дисам (2 февраля, Disaeping), а после крещения страны – к "Мессе свечей" (Kundilsmaessan). Областная ярмарка собиралась около будущего города Стренгнес (Samting, 15 февраля); в других областях и районах страны были свои ярмарки³³¹.

В Норвегии самыми известными были торжища в Трондхейм-фьорде, в районе Вик, на юго-западном побережье. На финском берегу, на месте старинного перевалочного пункта, где позднее, в конце XIII в., была воздвигнута шведская крепость Виборг (рус. Выборг, фин. Viipuri), также собиралась известная ярмарка. Сезонные ярмарки всегда были местами межрегионального и межрайонного обмена, чем привлекали бондов, приезжавших подчас из весьма неблизких земель, а также зарубежных торговцев. На таких традиционных торжищах постоянные их участники имели свои "прилавки" и даже палатки, там устраивались и всевозможные "забавы".

О распространенности ярмарок, на которые съезжались и местное население, и купцы, свидетельствуют вновь и вновь подтверждаемые, но не дающие заметных результатов запреты на так называемую деревенскую торговлю в разных областях-ландах, которые содержатся в памятниках права и городских хартиях. Эти запреты показывают, что ярмарочная торговля бондов между собой и с приезжими купцами нарушала интересы городов, а также короны, заинтересованных в пошлинных рыночных сборах. На дальние ярмарки в своей стране и сопредельных землях как купцы, так и богатые хозяева посылали сыновей, приказчиков и слуг, на которых позднее, уже в областных законах, ответственность за такие сделки не возлагалась. Но данными об ограничении участия в торговле этих категорий населения по эпохе викингов я не располагаю, скорее всего, они появились позднее, с оформлением городского строя. Наряду с традиционными местами ярмарок меновая торговля велась в прибрежных гаванях и рыночных (торговых) местечках, куда бонды приезжали со своими товарами, а также в ранних городах.

Возможно, бонды занимались торговлей вполне регулярно, об этом говорит интересное предписание, имеющееся в главах о наследстве Вестгетского областного закона раннего извода. Там сказано, что, если один из братьев разъезжает по торговым делам, а другой "сидит дома у очага", их права на отцовское наследство одинаковы³³². Это указание прямо свидетельствует как о практике разделения сфер труда в хозяйстве бондов, так и о том, что торговля служила одним из видов хозяйственной деятельности, своего рода промыслом в рамках общего домохозяйства³³³.

О самой местной торговле, к сожалению, можно судить главным образом по косвенным данным, в частности приведенным выше. Но в сагах говорится о хозяевах-бондах, которые частенько подторговывали, порой надолго уходя в море на собственном судне, покупая место на корабле или "половину корабля"³³⁴. Можно предположить, что на прибрежных территориях хотя бы долей корабля владела практически каждая самодостаточная семья; иногда таких владельцев было двое, иногда – несколько.

А богатые бонды покупали корабли специально для того, чтобы торговать. В "Саге о Гисли сыне Кислого" (гл. VII, VIII) между прочим упоминается о том, что богатые хуторяне (в складчину?) купили половину корабля, чтобы поехать в Данию на торжище, которое называется "Вэбьерг", и там зазимовать. Некие хозяева купили впрок у "корабельщиков из-за моря" десятивесельный (т. е. сравнительно небольшой) корабль и поставили его в сарай³³⁵. В "Саге о людях из Лососьей Долины" также рассказывается о покупке специально для торговли половины корабля³³⁶. Один из хуторян несколько раз удачно съездил с целью торговли в страну финнов и даже привез себе оттуда 12 "волшебных" рубашек из кожи и меха, чем немало хвастался, и т. д.

Саги свидетельствуют, что торговлей особенно часто занимались состоятельные скандинавы как одним из прибыльных видов своей разносторонней хозяйственной деятельности. Не случайно в саге о мореплавателе Эйрике Рыжем, открывшем Гренландию, читаем, что у него на хуторе "было вдоволь больших и хороших клетей" для хранения товаров, а на корабле – запасы солода, муки и зерна³³⁷.

В сагах часто описывается такая ситуация, когда, отправляясь в деловую поездку или в гости за море, хуторяне прихватывали с собой товары для торговли. В "Саге о людях из Лососьей Долины" сообщается, что в Норвегию приплывало много исландцев именно с торговой целью³³⁸.

Не только многие купцы, но и регулярно торгующие бонды специализировались на торговле с Русью и через Русь. "Сага об Олаве Святом" (гл. VI) сообщает, что, когда при этом короле Норвегию охватили междоусобицы, народ был недоволен и роптал на эту смуту, в частности из-за того, что страдала торговля с Гардарики³³⁹. Это свидетельство того, что в торговле с Русью так или иначе были задействованы достаточно широкие круги бондов.

Тех хозяев, которые, судя по "Саге об Эгиле", привыкли ходить в заморские экспедиции, подобно викингам, называли торговыми бондами. Это название тогда и позднее применялось, в частности, к сельскому населению острова Готланд, где зажиточные бонды постоянно занимались торговлей, особенно с Восточной Европой, для чего переплывали Балтику на своих ладьях и баркасах.

Помимо тех трех социальных групп, так или иначе занятых в морской торговле и, в разной мере, в пиратстве, присутствие которых в Скандинавии эпохи викингов вполне ожидаемо, в сагах обнаруживается еще одна группа лиц, чья деятельность оказалась с ней связана. Эту группу в торговле можно считать новой, поскольку такая группа и такая возможность возникали параллельно со становлением королевской власти и отражали особенности ранней, еще незрелой государственной – пока королевской – администрации. Речь идет о служилых людях короля³⁴⁰.

Так, судя по известной "Саге о людях из Лососьей Долины" (гл. LXIII), воины-дружинники и другие служилые люди нередко сочетали службу королю или ярлу с торговлей. О занятии торговлей служилых людей, в том числе богатых и знатных, можно судить по "Саге об Эгиле" (гл. XXVI, XVII). Один из ее героев, викинг и знатный хозяин Торольв, собирал дань для короля с жителей Севера – карелов, финнов и саамов. Формально дань была невелика, но она выплачивалась преимущественно промысловой добычей, имевшей высокий спрос на всех европейских рынках, особенно мехами и ботническим лососем. Сборщики дани одновременно грабили местных жителей. А присвоенной частью дани и награбленным добром торговали. Позднее король поручил собирать в этих местах дань другим людям – состоятельным, но незнатного происхождения, отстранив таким образом Торольва от весьма прибыльных поездок.

Сборщики дани на Севере и, одновременно, торговцы, которые сбывали эту дань, получили название биркарлы, "торгующие мужики". Именно так обозначали тех, кто торговал на Севере на основе сбора дани. Эта своего рода специализация восходит по меньшей мере к эпохе викингов, а возможно, и старше ее, относится к деловым людям, которые действовали среди финнов, карелов и лопарей.

"Карл" – это мужчина, мужик, простолюдин. Термин "бирк" (birk, berek, björk, букв. "березовый"), который лежит в основе наименований и раннего города (город Бьёрке, лат. форма Бирка, "Березовый остров"), и раннего торгового и городского права (Биркрэттен), и ряда перевалочных торговых пунктов от Восточной Балтии до побережья Северного моря, – предмет длительной дискуссии. Но ученые не сомневаются, что он относится к торговле; не случайно он в качестве топонима неизменно входил в наименования торговых местечек по всей Балтике, включая Древнюю Русь. В Финском заливе в эпоху викингов было несколько островков и местечек по имени Бьеркё (финск. Birkala), сходное название имели остров Березань на Днепре и перевалочный пункт в устье Невы. Все эти Бирки, как легко заметить, располагались по водному пути "из варяг в греки". С XIII в., однако, термин "биркарл" окончательно закрепился за торговцами – сборщиками дани.

Биркарлы двигались на Север на кораблях, а затем, после высадки на сушу, при помощи повозок либо саней, с собачьими или оленьими упряжками; кроме того, они хорошо владели лыжами и, несомненно, были тренированными, выносливыми и решительными людьми. Излишне говорить, что все виды торговых предприятий, связанные с морем, требовали от мореходов хорошего вооружения, владения кораблем и оружием, отваги в тех случаях, когда приходилось отстаивать свое имущество от пиратов и таких же удалых торговцев. А при случае торговцы-мореходы и сами были не прочь пограбить…

Корабли викингов

Нередко исследователи как истории флота, так и истории викингов и вообще Скандинавии, основываясь на находках кораблей и сохранившихся отзывах людей того времени, высказываются в том смысле, что кораблестроение и корабли – вершина технической мысли и достижений скандинавов эпохи викингов. Эта характеристика представляется мне справедливой. Ведь уже очевидно, что не только дальние морские путешествия жителей Европейского Севера, но и походы в пределах своего региона требовали наличия хорошего корабля. Судя по сагам, каждый прибрежный домовладелец, не говоря уже о знатных людях, обладал не только лодками, но и более или менее объемным судном (или его частью), иногда и не одним. Поскольку поселения в Скандинавии того времени теснились к побережьям, то свои корабли или кораблики держало большинство бондов. В наибольшей степени изучены, да и самый большой интерес представляют, разумеется, морские корабли.

Древние одномачтовые скандинавские суда описаны римским историком Тацитом в I в., об их особенностях уже шла речь выше.

Тацит отмечал, что жители побережий Северного, Балтийского морей и Северной Атлантики – "…безбрежного", "исполненного враждебности Океана", который "редко посещается кораблями из нашего мира", передвигаются "на судах". В частности, "свионы… сильны флотом", и историк отмечает редкую маневренность скандинавских кораблей, которая позволяла использовать их на малых реках, в мелких бухтах, в узких фьордах и при плавании среди скалистых островов-шхер. Рассказывая затем об "общинах свионов", римский историк дает и описание северных кораблей: "Их суда примечательны тем, что могут подходить к месту причала любой из своих оконечностей, так как и та и другая имеют у них форму носа. Парусами свионы не пользуются и весел вдоль бортов не закрепляют в ряд одно за другим; они у них, как принято на некоторых реках, съемные, и они гребут ими по мере надобности то в ту, то в другую сторону"³⁴¹.

О значении корабля в мире скандинавов свидетельствует давний (языческий) и просуществовавший до полного утверждения христианства обычай хоронить знатных людей в корабле, притом это касалось как мужчин, так и женщин. К настоящему времени археологи обнаружили древние скандинавские корабли в нескольких десятках погребений на территории Скандинавии, в Исландии, на севере современной Германии и на Британских островах. Большинство этих находок относится к эпохе викингов. Часть находок кораблей сделана в прибрежных водах этого региона. Те останки судов, которые оказалось возможным реставрировать, выставлены в музее ("Доме кораблей") в Осло. Интересный корабль, найденный в Шлезвиге (Южная Ютландия), принадлежавшем в Средние века Дании, выставлен в музее города Киля. На дне мелководного фьорда у города Роскилля (Роскильде) найдены дубовые обломки целой флотилии из пяти кораблей от начала 2-го тысячелетия: три торговых, один боевой и один для каботажного плавания. Корабли были набиты камнями и, судя по всему, затоплены, чтобы преградить путь в гавань вражеским судам. На дне пролива Эресунн найден один корабль, затопленный у входа в залив Футсвикен, четыре судна – примерно от 50-х гг. XI в. и одно от начала XII в. Скорее всего, они были также затоплены намеренно. Еще один корабль, грузовое судно, найдено на дне Финского залива около озера Лакури; это корабль размером 12?3 м, рассчитанный примерно на 30 человек команды, предназначенный для плавания в прибрежных водах и по рекам России. Имел весла и парус.

Найдены и большие для того времени корабли, богато украшенные и стоившие очень дорого, а также значительно меньшие и гораздо более скромные суда. Часть кораблей несла на носу и корме высоко вознесенное стилизованное изображение головы и хвоста мифологического дракона или крупного хищного зверя. Благодаря некоторым описаниям кораблей в сагах и открытиям археологов можно хорошо представить себе скандинавские корабли эпохи викингов, до нее и сразу после нее, а также проследить самые важные этапы эволюции северного флота и даже узнать о процессе строительства кораблей.

Один из самых ранних скандинавских кораблей – "шлезвигский", найденный в Южной Ютландии, относится к рубежу III-IV столетий; он не имел мачты и соответственно паруса. Судя по ранним изображениям северогерманских ладей, относящимся к началу VI века, северные корабли и тогда все еще не имели паруса. То есть в период Великого переселения народов флот скандинавов был весельным. А на изображениях конца VI-VIII вв. и на найденных археологами кораблях того времени уже есть не только мачта с парусом, но и, как в старину, "двойной нос" и не закрепленные в пазах весла. Таким образом, корабли эпохи викингов, сохранив полную маневренность, в отличие от судов первых веков новой эры уже имели мачту с парусом. Кроме того, теперь они были снабжены более мощными килем и рулем, которым служило особое кормовое весло. Судя по этим данным, мачту с парусом скандинавы обрели где-то на рубеже VI-VII столетий и тогда же усилили рулевое управление и киль. Однако малые суда в то время, видимо, ходили и на одних веслах. Очевидно, что своими успехами в морских походах викинги были в значительной степени обязаны и важным новациям в области судостроения.

Итак, в эпоху викингов скандинавы вступили со значительно ycoвершенствованным флотом. Благодаря сильно развитому килю корабли сохраняли остойность и хорошо переносили неизбежные передвижения по мелководью и волокам. О перетаскивании северных кораблей волоком, на бревнах-катках, напоминают как саги³⁴², так и названия ряда русских поселений на торговом пути "из варяг в греки", с топонимом типа "волок", "волочок". Для передвижения кораблей по суше служили и четырехколесные основы повозок – типа той, что обнаружена в норвежском корабле из Усеберга, предположительно принадлежавшем королеве Асе. Небольшое судно могли перенести вручную 15-30 моряков. Но при всех условиях суда в подавляющем большинстве были маневренными, что позволяло им подниматься вверх по рекам, плавать по узким фьордам и выплывать из них, не разворачиваясь на 180 градусов. Достигалось это, как уже было сказано, за счет одинакового устройства носа и кормы и подвижного крепления весел. А мачта с парусом и мощный руль значительно увеличивали возможности корабля.

Корабли имели разное назначение и в связи с этим разные размеры и формы. В общем "длинные" суда были преимущественно боевыми. А небольшие – так называемые "скуты" (scuta) были сравнительно маленькими и использовались для недалеких товарных перевозок. Различались они, разумеется, и в зависимости от богатства и общественного положения кораблевладельца. Среди найденных археологами судов были и большие корабли, и сравнительно малые, менее 10 м в длину. Но и большие, и средние корабли имели двойной ход: узкие длинные весла, на которых во многих случаях сидели сами воины, и парус; также способствовал ходу и мощный руль. Паруса были четырехугольные, сделанные из шерсти, толстые и прочные, украшенные красными или синими полосами, или гладкоокрашенные, разных цветов (включая красный и черный), видимые издалека. Вид этих кораблей вызывал радость у своих и ужас у всех остальных людей. Корабельный парус был очень дорог, не случайно он считался роскошным даром!

Очевидно, что со времен Тацита скандинавские корабли существенно эволюционировали, перейдя от весельного к двойному, весельно-парусному, способу передвижения и сохранив, однако, уникальную для того времени маневренность. Таким образом, тексты саг подтверждают некоторые важные детали устройства северных кораблей, которые позволяют констатировать серьезный прогресс в корабельном деле у скандинавов в середине 1-го тысячелетия, подтвержденный данными археологии.

Плавание скандинавов первоначально было преимущественно каботажным. Свой регион, Балтику, Северное море, Британию и северо-восточные просторы Атлантики они хорошо знали, но в ряде случаев предпочитали брать лоцмана: ведь побережья Северного региона изрезаны, усеяны рифами, скалисты и опасны³⁴³. Примерно с рубежа 1-го и 2-го тысячелетий, опираясь на опыт мореплавания викингов, скандинавы стали все дальше уходить от берега на запад, в глубь Атлантики, благодаря чему открыли Гренландию и доплыли до Америки. В незнакомых водах мореплаватели, судя по всему, ориентировались по солнцу и звездам, особенно по Полярной звезде, расположение которых в разное время года они отлично знали. В XIII в. вошел в употребление компас, что было очень важно для смелых "морских странников".

Зимой, когда на морях господствовали бураны и льды, а также по ночам корабли не выходили в море (об этом говорится уже в "Речах Высокого"), а находили подходящую стоянку и ставились там на якорь, или же их вытаскивали на сушу. Примечательно, что существовали особые обычаи или правила поведения мореплавателей в общих гаванях (хамнах). Прежде всего, судя по "Пряди о Тормоде", полагалось освободить место у пристани для того корабля, владелец которого занимал наиболее высокое социальное положение. Снорри описывает в своем "Круге Земном" столкновение, которое произошло на этой почве между королями Магнусом Добрым и Харальдом Суровым. Социально избирательные правила поведения в портах распространялись на людей всех статусов, состояний и профессий.

Проще было пользоваться стоянками, свободными от контроля. В Скандинавии и Британии такими стоянками нередко служили постоянные прибрежные поселения – вики, расположенные обычно на берегу залива или бухты (см. выше). Нередко такой вик представлял собой торговое местечко или постоянный лагерь викингов, название которых обычно и связывают с названием таких стоянок-лагерей.

Археологи сумели восстановить устройство типичного лагеря: округлый по форме, защищенный с одной стороны морем, а на берегу – валом с палисадом, имеющий посередине площадь и симметрично расположенные вокруг нее жилые и прочие строения, он представлял своего рода образец строго организованного пространства. Так же были устроены, собственно, и ранние городские поселения: Бирка, датский Хедебю и др.

Но чаще всего, особенно за пределами самой Скандинавии, мореходы останавливались в уже присмотренных ранее или вновь обнаруженных удобных и безопасных местах. На зиму или перед длительной стоянкой корабль в походе предпочитали вытаскивать на берег, а дома – укрывать в корабельном сарае.

Несомненно, что корабль в Скандинавии эпохи викингов был почти таким же привычным имуществом и местом обитания, как земля и дом, а подчас и более, чем земля и дом, ведь некоторые люди проводили на корабле всю жизнь и обретали вечный покой в море.

Снорри Стурлусон в своем "Круге Земном" отмечает, что в описываемую им эпоху, т. е. в эпоху викингов, в стране было много "морских конунгов", таких, которые жили на корабле со своей дружиной, нередко также и семейством, и не имели ни земли, ни хутора. Наряду с запасом монет, весового серебра, драгоценностей корабль представлял собой наиболее ценное движимое, имущество и признак престижа. Это и понятно, ведь именно корабль давал возможность не только для удобного, быстрого и подчас менее опасного передвижения, но и для связей с внешним миром и, конечно, для прибыльных занятий. Как уже говорилось, саги создают устойчивое представление, что в Скандинавии, где основная масса населения располагалась на прибрежных территориях, лодку имел каждый домохозяин, а большое или малое судно либо долю в нем приобретали все, кто только мог, естественно, в меру своего материального состояния. Например, один из распространенных мотивов саги: "Торольв владел долей корабля Снорри (Стурлусона. – А. С.)"³⁴⁴. А неистовый поэт Эгиль имел не один корабль, а несколько: и "быстроходный", и торговые. Возвращаясь с женой из Норвегии в Исландию, он вез с собой строевой лес. В "Саге о Названых Братьях" Торгейру покупают место на корабле, который стоял в гавани, и готовят товары для вывоза.

Судя по кораблю VII-VIII столетий, погребенному в бывшем болоте в Хере (Норвегия), или норвежскому кораблю викингов IX в., найденному в Осеберге, в ту эпоху строили изящные по форме суда длиной не менее 18 м, с двумя носами и на 10 пар весел. Меньшие суда, длиной 10-13 м, требовали шесть пар гребцов. Впрочем, корабли имели разное назначение и в связи с этим разные объемы и форму. Различались они, как уже подчеркивалось выше, и в зависимости от богатства и общественного положения владельца. Для устойчивости корабль, который шел без полезного груза или с которого груз был снят, нагружали камнями ("Сага о Херде и островитянах")³⁴⁵. Сигналом к высадке был момент, когда судно касалось дна; тогда люди начинали прыгать за борт и подниматься на берег³⁴⁶. Одновременно, наклонив корабль, выводили лошадей, если везли их с собой, имея в виду длительное путешествие по суше после высадки, и сносили необходимый груз.

Многие корабли представляли собой типичную для Европейского Севера однодеревку-нашву. Для изготовления нашвы из сердцевины искусно расщепленного по длине бревна нужной длины – фактически целого дерева, обычно дуба, – понемногу вырубали лишнюю древесину и "нашивали" с боков доски. Доски нашивали клинкерным способом, "внахлест", так что верхние доски заходили на нижние. Пазы заделывали пучками конопли и заливали дегтем. Ставили мачту с парусом и руль. Киль делали из цельного дуба, каждый шпангоут – из одного куска дерева, добиваясь необходимого изгиба.

Издревле нашивали бока при помощи деревянных шпеньков, но викинги стали применять железные гвозди. Продуманные изгиб судна и ясеневые доски обеспечивали эластичность корпуса. Рулевое весло крепили к правому борту у кормы, с ним справлялся один человек – "рулевой борта". Мачта была съемной, как и парус. Перед сражением парус укладывали на дно корабля, чтобы не повредить его, да и для того, чтобы команда не вздумала выйти из боя и сбежать. Моряки, они же воины, развешивали свои раскрашенные щиты на наружные стенки бортов³⁴⁷, садились на свои сундучки и брались за весла; скамейки для гребцов если и были, то лишь на самых больших судах.

Постройка корабля вообще была довольно долгим делом, ведь расщеп в дереве расширяли до нужной ширины постепенно, неоднократно заливая его кипятком и вставляя поперек щели все более длинные и широкие брусья.

Эту работу можно было производить только под открытым небом, близ воды, т. е. в теплое время года, поэтому для сооружения нашвы требовалось до трех лет.

Приступая к такому важному делу, как строительство корабля, выполняли необходимые ритуалы. Перед деревом, которое намеревались срубить для киля, клали угощение, чтобы дух дерева ушел из его ствола. Падать дерево должно было строго на север, чтобы предупредить о беспокойстве злые силы, и т. д.

Однодеревки были известны и на Русском Севере, где ими пользовались поморы.

Чаще всего в сагах упоминаются военные суда. Это были, в том числе, парусно-весельные шняки – длинные, с низкими бортами, узкие и быстрые в движении, с 20-30 веслами³⁴⁸, которые могли помимо гребцов (одновременно воинов) брать на борт еще по 10-20 человек. Кораблям Ингвара Путешественника требовалось от 20 до 40 человек команды, так что 30 его кораблей в принципе могли вмещать тысячу и более воинов-гребцов (что следует, скорее всего, отнести за счет фантазии автора саги). То, что боевые корабли-дракены могли нести до 50-100 человек, известно из многих саг. При всех условиях на борт военного корабля брали несколько десятков боеспособных людей. Их называли "корабельными воинами", "корабельной дружиной". Есть упоминания о дракаре, в котором было даже по 70 гребцов по каждому борту.

После высадки сколько-то дружинников уходили в поход, в разведку или на грабеж, а прочие оставались оберегать корабль³⁴⁹. Ночами судно по очереди охраняли дежурные, укрываясь от холода парусами. Корабль приходилось охранять и дома, в том числе в сарае: судя по "Саге о Фритьофе", злоумышленники могли пробить дыру в его днище.

Меньшие суда – ладьи с 6-16 парами весел, иногда они назывались скуты. Ладья Фритьофа Смелого, с 15 гребцами по каждому борту, носила звучное имя "Элида", ее борта были обиты железом (см. сагу о нем, гл. 1).

Нередко упоминается так называемый "длинный корабль" (laangskip; ср. англосаксонский langscipu второй половины IX в. и еще раньше – langsckipy западных саксов). "Длинный корабль" – это техническое название военного судна, предназначенного для дальнего плавания и боевых действий. Именно такие корабли составляли основную боевую силу викингов во время их захватнических походов. Эти клинкерные острокилевые суда, с повышенной маневренностью у берега, могли двигаться в любую погоду. Имели весла и один или несколько прямоугольных парусов; команду составляли от 26 до 60 и более гребцов – матросов и воинов. Иногда такие суда брали до четырех смен гребцов, грузили лошадей, а в некоторых случаях также семьи предводителей викингов и имущество. И передвигались быстрее всех современных им кораблей. Имея малую осадку, "длинные корабли" могли заходить в неглубокие заливы, подниматься по рекам, приставать к любому берегу. А благодаря комбинации весел и парусов эти суда не зависели от силы и направления ветра и течения. Низкие борта позволяли, наклонив корабль, выводить из него лошадей, которых команда возила с собой, подвешивая на широких ременных петлях. Чаще, однако, на берег спускали сходни. Внешний вид корабля производил сильное впечатление своей декоративностью: на носу и корме – резные головы и хвосты зверей и драконов, надводные части бортов раскрашены³⁵⁰, на них висят цветные щиты.

В сущности, военные корабли и торговые суда были однотипными, но различались по скорости и некоторыми особенностями оснастки. Так, в случае надобности боевой корабль мог перевезти и крупный рогатый скот, например быков. Если к берегу нельзя было подойти на расстояние, позволяющее перекинуть сходни, быков или лошадей выводили наклонив борт судна; при этом принимающему скотину человеку приходилось стоять по пояс или по плечи в воде³⁵¹.

Большие военные корабли обычно имели собственные имена, например: Длинный Великий Змей. Военный корабль короля Олава сына Трюггви именовался Длинный Дракон³⁵², короля Магнуса Доброго – Великий Зубр. Считалось, что Великий Зубр был "построен по приказу Олава Святого. На нем было более тридцати скамей для гребцов, на носу – голова зубра, а на корме – его хвост. Голова, хвост и их опоры были позолочены". Арнор Скальд Ярлов посвятил этому кораблю хвалебную вису³⁵³. В "Саге об исландцах" (гл. 195) говорится, что лучшим десятивесельником во всем Широком Фьорде был корабль Высокий Борт (Исландия, XIII в.).

В "Саге об Олаве Святом" описываются корабли воинства Кнута Датского (Старшего, Великого, Могучего, первая четверть XI в.). "У него было очень большое войско и огромные корабли. У него самого был такой огромный боевой корабль, что на нем умещалось шестьдесят скамей для гребцов. На штевне у него была золоченая голова дракона. У Хакона-ярла был другой корабль с сорока скамьями для гребцов. И у него на штевне была золоченая голова дракона. На обоих кораблях были паруса в красную, синюю и зеленую полосу. Надводная часть кораблей была покрашена, и вся корабельная оснастка была отличной. У него (т. е. Кнута Могучего. – А. С.) было и много других больших и хорошо оснащенных кораблей. Обо всем этом говорит [скальд] Сигват в драпе о Кнуте…" С этим войском Кнут приплыл из Англии в Данию³⁵⁴.

Именно такие корабли с угрожающей головой дракона на штевне именовались дракарами (дракенами, драконами). Это был особый тип корабля, предназначенный главным образом для элиты – конунгов, ярлов, хёвдингов. Дракар был оснащен парусами и веслами, имел до 50 м в длину, 30 и более пар весел и экипаж свыше 100 человек. Съемная стилизованная голова дракона, откуда и пошло название корабля, придавала ему, по мнению язычников-скандинавов, магическую силу и устрашала врагов. Чтобы не гневить богов чужой земли, приближаясь к ней с мирными намерениями, а также при подходе к родному берегу голову дракона снимали³⁵⁵. Интересно, что в онежских былинах упоминается приказ строить корабль именно таким образом:

…Нос, корму сводить по-звериному,
Бока-то сводить по-змеиному,
Вместо очей вставьте по яхонту…³⁵⁶

Вероятно, подавляющее большинство жителей побережья могли своими силами соорудить не только лодку-однодеревку без "нашитых" бортов, но и небольшое по размеру судно, сделать для него мачту, киль, весла и все, что необходимо³⁵⁷.

Скандинавский военный корабль был легко узнаваем. Раскрашенные яркими красками головы драконов, полосатые паруса, разноцветные щиты, развешанные по бокам корабля, шлемы воинов, возвышающиеся над бортами, длинные весла – это было внушительное, красивое и одновременно устрашающее зрелище. Собственно, на такой эффект и была рассчитана вся эта раскраска.

Ближе к концу эпохи викингов и сразу по ее окончании, когда военные походы стали носить более всего государственный характер и возглавляться, как правило, правителями – королями и ярлами, сооружение военных кораблей превратилось в повинность прибрежных бондов (snaekkiolag, букв. "шняковое право"). Обеспечение корабля командой и припасами также возлагалось на бондов побережья, которые образовывали корабельный правовой округ – так называемый скипслаг (или шипслаг). Каждый скипслаг был обязан поставить не только сам корабль, но и его команду. И эта команда оказывалась мобилизованной в общее военно-морское ополчение-ледунг. Судя по областным законам, к XIII в. слово "ледунг" стало обозначать одноименный налог, а скипслаг вписался в финансово-административное государственное устройство.

Но существовала и профессия корабела, который обычно возглавлял работу плотников при сооружении больших кораблей.

В "Саге об Олаве Трюггвасоне" описано строительство одного из больших дракаров – Большого (Великого) Змея, который сооружали по приказу и для нужд короля. Как обычно, корабль строили из дуба при помощи топора, которым корабелы владели виртуозно. Этот корабль "был много больше, чем все другие корабли, которые тогда были в стране, и еще долго сохранялся помост, на котором он строился. Строителя корабля звали Торбьёрг Строгала. Но многие другие помогали ему – кто прилаживал доски, кто тесал, кто забивал гвозди, кто подвозил лес. Все в корабле было очень тщательно сделано. Корабль был длинный и широкий, из крупного леса и с высокими бортами.

Когда делали борт корабля, Торбьёргу понадобилось по какой-то надобности сходить домой, и он там долго оставался. А когда он вернулся, борт корабля уже был готов. В тот же вечер конунг и с ним Торбьёрг пошли посмотреть, какой получился корабль. Все говорили, что никогда не видели такого большого и красивого корабля. Потом конунг вернулся в город.

Рано утром на следующий день конунг снова пошел к кораблю и с ним Торбьёрг. А мастера все уже пришли раньше, но не начинали работать. Конунг спросил, почему они не начинают. Они отвечают, что корабль испорчен: кто-то прошел от носа до кормы, рубя один из бортов косыми ударами. Конунг подошел и увидел, что это правда. Тогда он поклялся, что человек, который из зависти так испортил корабль, поплатится смертью, если он его найдет.

– А тот, кто мне назовет этого человека, получит от меня большое вознаграждение.

Тогда Торбьёрг говорит:

– Я могу сказать вам, конунг, кто это сделал.

– Ни от какого другого человека, кроме тебя, – говорит конунг, – я не мог бы ожидать, что он знает это и может мне сказать.

– Я скажу тебе, конунг, – говорит Торбьёрг, – кто это сделал. Это сделал я.

Конунг отвечает:

– Тогда ты должен сделать так, чтобы было все, как раньше. От этого зависит твоя жизнь.

И вот Торбьёрг подошел и отстругал борт так, что все косые рубцы исчезли. Конунг и все другие стали говорить, что корабль много красивее с борта, отструганного Торбьёргом. И конунг велел ему сделать то же самое с другим бортом, и сказал, что он ему очень благодарен.

Торбьёрг был главным корабельным мастером, пока корабль строился. Это был корабль с драконьей головой на носу и сделанный по образцу того Змея, которого конунг привел из Халаголанда. Но он был много больше и во всех отношениях более тщательно сделан. Конунг назвал его Великим Змеем, а первый корабль теперь стал называться Малым Змеем. На Великом Змее было тридцать четыре скамьи для гребцов. Голова и хвост дракона были целиком позолочены, а борт так же высок, как на морских кораблях. Из всех кораблей, построенных в Норвегии, он был лучше всего сделан и потребовал наибольших затрат"³⁵⁸.

Использовали викинги и заимствованный тип корабля – галею. Галеи были одним из основных типов судов в Средиземном и Черном морях, где скандинавы с ними и познакомились. Галея представляла собой длинный корабль с низкими бортами, который в основном двигался на веслах, но был снабжен и парусом. Так как он обладал хорошей скоростью и маневренностью, то использовался и как военное, и как транспортное судно³⁵⁹. В "Саге о Греттире" упоминается "грозный корабль Красного моря"; это, возможно, галея, но не исключено, что речь идет о судне другого типа – большом и неуклюжем дромунде.

В Гуталаге – законе сельского населения острова Готланд, – который, как известно, был принят в 20-х гг. XIII в. и отличался значительной патриархальностью, содержится гл. 36 "О присмотре за кораблем", довольно туманная во многих отношениях. Там говорится не только о типах кораблей, но и о присмотре за судном, когда оно в гавани или вытащено на берег. Глава выглядит так (курсив мой. – А. С.):

"О присмотре за кораблем этот закон. Торговый корабль ("каупскип"), который имеет 13 шпангоутов и 3 поперечные балки, о нем заботятся на берегу.

1. Но бюрдинг следует прикрепить колодой, или шпангоутом, или доской к дому, в котором народ спит. К этому должен быть замок и ключ, который носит хозяин или хозяйка; цепь не может быть длиннее трех звеньев, а четвертый – клин. Каждое звено должно весить две марки или тянуться через три шпангоута. И за море [человек] не отвечает³⁶⁰.

2. Если кто-нибудь найдет мюндрикью без присмотра на берегу, то пусть тот, кто найдет ее, владеет ею как своей собственностью, если тот [владелец] находится не так близко, чтобы слышать его крик, если он [нашедший] прокричит 3 раза.

3. Лодка (bat, в других случаях baat – ладья? бот?) пусть будет не без (?) присмотра; пусть владеет ею тот, кто хочет (?). Если человек возьмет лодку [другого] человека у причала и поплывет на ней, то он платит так, как если бы он поехал на лошади [другого] человека".

Итак, помимо торгового корабля, тип которого здесь не обозначен, но можно предположить, что речь идет о крупном купеческом корабле, Гуталаг называет еще другие типы плавучих транспортных средств – бюрдинг и мюндрикью. Видимо, это небольшие грузовые судна, описать которые я не могу. Судно под названием бюрдинг фигурирует и в сагах. За всеми этими кораблями должен быть присмотр. И только если привязанное по всем правилам судно уносит море во время волнения, лицо, присматривающее за ним, ответственности не несет (п. 1). Также не несет ответственности тот, кто воспользовался "бесхозной" лодкой³⁶¹. Несомненно, суда, упомянутые в "Законах гутов", так или иначе были в ходу по всей Балтике еще до времени записи Гуталага. Наряду с лодками упоминаются челны. В той же "Саге о Греттире" говорится о "лодке лендрмана", на которой гребли с двух бортов и которая имела по 15 гребцов с каждой стороны, т. е. вмещала более 30 человек команды (гл. XVIII); очевидно, речь здесь идет именно о ладье.

В рунических надписях фигурируют также средние по величине корабли – кнары (кноры, кнорры)³⁶², которые также предназначались для плавания по морю. Считается, что они получили широкое распространение на Балтике с конца XIII в. и позднее, по мере расцвета союза северонемецких купцов – Ганзы. Однако получается, что скандинавы начали строить и покупать такие корабли специально для торговли гораздо раньше. Широкие борта, сочетание весел и парусов, хорошая грузоподъемность и устойчивость делали эти корабли удобными для перевозки грузов. Ходили они преимущественно под парусом и были так просмолены, что их называли "черноватыми". Специальных скамей ("банок") для гребцов на них не было, и гребцы сидели на своих сундучках³⁶³. В сагах тоже говорится о кнаре как о торговом корабле для морского плавания. Такие кнары экспонируются в музеях города Роскилле (Дания) и Хедебю (будущий Шлезвиг, Германия)³⁶⁴.

Торговыми или купеческими кораблями называли клинкерное острокилевое парусное грузовое судно свыше 10 м длиной, с высокими и широкими бортами. Такие торговые судна, предназначенные для длительных морских переходов, хорошо изучены по находкам в том же Роскилле. Один из больших "купцов", шедший с грузом с Востока, погиб в бурю у юго-западного побережья Финляндии³⁶⁵.

Но были еще и суда, приспособленные именно для перевозки грузов. Грузовые суда – уже упоминавшиеся бюрдинги, как правило торговые, были найдены на морском дне у берегов Дании (у Роскиллефьорда) и около некоторых других торговых городов. Обычно у торговых кораблей длина судна относилась к ширине как четыре к одному. Команда состояла из 3-12 человек. На берег или с берега на корабль товары перевозились в лодках или на баржах, а по мелкой воде – на лошадях (!)³⁶⁶. В сагах упоминается такая весельная "лодка", в которую для переезда на новое место жительства погрузили все имущество и домочадцев³⁶⁷. В другом случае такой переезд совершил – из-за страха перед местным хёвдингом – богатый купец на двух кораблях³⁶⁸.

О грузовых торговых кораблях неоднократно говорится в "Саге об исландцах". Например, о том, что в 1217 г. из Бергена в Трандхейм, т. е. вдоль норвежского побережья Атлантического океана, вышли шесть грузовых судов, которые по дороге утонули вместе со всеми людьми. В другом случае (гл. 82) говорится о корабле Длинное Копыто и большой грузовой или паромной ладье (что можно понимать и так, что существовали также средние и малые паромные ладьи). Купцы, имеющие торговые корабли, приобретали и паромные ладьи, с помощью которых товар перемещался на мелководье, откуда его перегружали на лошадей для дальнейшей транспортировки или переносили в портовые склады на набережной. Упоминаются также "паромное весло" и "плот из плавникового леса". На последнем либо перевозили людей, либо он служил способом перемещения древесины³⁶⁹. При торговом корабле обычно имелась и спасательная шлюпка³⁷⁰.

Что касается грузовых паромов, или, как они называются в сагах, паромных ладей, то упоминаний о них немало. Например, в "Саге об Ароне сыне Хьерлейва" рассказывается о большой паромной ладье, которая хранилась в сарае некоего человека³⁷¹. Снорри в "Круге Земном" упоминает о ладье с 15 скамьями для гребцов, нагруженный необходимыми припасами и шатрами. В "Саге о Херде и островитянах" говорится о таких специализированных судах, как "большая плоскодонная ладья для перевозки грузов". Паромная ладья могла вместить до 40 человек³⁷².

В сагах упоминаются также боты и лодки для рыбной ловли и охоты на морского зверя, в частности "четырехвесельная тюленебойная лодка"³⁷³.

Корабли в гавани стояли на якорях. Если пристань была близка и удобна, с судна на берег протягивали сходни³⁷⁴.

Наряду с хозяином корабля особое положение на нем занимал кормчий или стюриман (styrimaðr), а позднее шкипер (скепаре, шепаре), который и по названию должности, и фактически зачастую был главой команды (gubernatores nauium латиноязычных источников). Шкипер, кормчий, стюриман мог быть впередсмотрящим, а нередко и рулевым. На более или менее крупном корабле кормчий никогда не садился на весла. Стюриман-кормчий вел корабль, управляя его ходом, назначал охрану корабля на стоянках и участвовал в разбирательстве нарушений, допущенных во время плавания³⁷⁵. Обычно во главе команды стоял преданный владельцу корабля человек. У норвежского короля Харальда Прекрасноволосого кормчим был его раб Коль³⁷⁶. "Опытный кормчий" – такого кормчего упоминает "Беовульф" (ст. 1800) – зачастую служил и лоцманом. На более скромном судне командой руководил его владелец.

В сагах много упоминается о кормчих, об их привилегированном положении на корабле, о том, как представители власти – обладатели мощных кораблей и предводители больших походов – ценили кормчих. Иногда высокопоставленные особы держали хороших кормчих, невзирая на их дурную личную репутацию. Дракаром Ульвкелля Сниллинга из "Саги о Хальвдане Эйнстейнссоне" правил берсерк Ивар Баггуль, "величайший негодяй", а его брат, "самый большой силач", был знаменосцем конунга. Похвалу хорошему кормчему можно встретить даже в рунических надписях, например: Гуннлейв "был убит на востоке с Ингваром… Он мог хорошо вести корабль ("управлять кораблем" – knari stura)"³⁷⁷. Или: "Он один владел кораблем и вел [его] на восток[е] в войске Ингвара"³⁷⁸. Не случайно в Дании должность кормчего издревле была наследственной.

В "Саге об Ингваре Путешественнике" говорится, что в тех местах, где корабль не мог пройти, корабельщики рыли канал, иногда работая месяцами³⁷⁹. В других случаях, как уже упоминалось, судно перетаскивали в иной водный бассейн, обычно расположенный относительно недалеко, волоком или на руках. Также упоминалось, что для плавания вблизи Скандинавии нередко приходилось брать особого лоцмана, обычно потомственного морехода, знатока каменистых берегов, усеянных шхерами³⁸⁰, прибрежных вод и фьордов, либо местного жителя. Тем более это было необходимо, когда большое морское судно заходило в фьорд или поднималось вверх по реке. В "Беовульфе" упоминается такое "…судно грузное, по мелководью сюда плывущее из океана…" (ст. 240).

Внутри корабля было мало удобств. Палуба отсутствовала. Большие суда у носа и на корме оснащались небольшими помостами, которые давали преимущество при защите корабля и защищали вещи от воды. Для того чтобы укрыться от непогоды и уберечь содержимое корабля, в нем устраивался шатер³⁸¹. Люди имели при себе и спальные мешки. Весла, уключины и места для гребцов тщательно проверяли и охраняли, о чем говорится и в шведском Упландслаге. Вот на таких кораблях и плавали викинги. Корабль для скандинавов, как уже отмечалось, был не просто необходимым средством передвижения, не только "морским конем" – такое образное его наименование встречается в произведениях скальдов. И не только ценным имуществом. Он был их вторым домом, в известном смысле и важным средством поддержания жизни. Не случайно из всех видов имущества, которым они владели, именно корабль претерпел со времен Тацита самые большие изменения, приобретя большие размеры и совершенную для своего времени оснастку – подлинную корабельную революцию. Благодаря усовершенствованному кораблю отважные северные мореплаватели смогли сыграть такую заметную роль в европейской истории рубежа первого и второго тысячелетий, открыть и заселить новые острова, пересечь Атлантику и высадиться на восточном берегу Америки. А их путешествия, в свою очередь, стимулировали совершенствование "морского коня".

Некоторые общие наблюдения

Очевидно, что для скандинавов мореплавание, пиратство и торговля, во-первых, зачастую сливались в одно общее дело. Во-вторых, далеко не всегда это было занятие только отдельных людей или групп населения. Для массы бондов, не говоря уже об элите общества, дружинная служба в молодости, эпизодическое пиратство, как и эпизодическая торговля, были вполне обычными занятиями, позволяющими им расширить свои владения, увеличить или сохранить имущество, утвердить или приобрести известность, почет в обществе. Эти занятия были важными факторами социальной эволюции, формирования новой или закрепления сложившейся общественной структуры. Поскольку для таких занятий требовался корабль и вообще какие-то первичные средства, торговые и пиратские экспедиции, как и поездки за данью, зачастую возглавлялись состоятельными, знатными людьми, а в экспедициях "на паях" – представителями верхушки бондов.

При разделе добычи или прибыли учитывался статус главы мероприятия, который получал самую большую часть добытого. Поэтому захваченные богатства усиливали прежде всего элиту общества, способствовали увеличению разрыва между ней и основной массой населения, что имело большое социальное значение и политические последствия. Не случайно в "Песни о Риге" говорится о конунге, который благодаря своим успешным войнам смог приобрести несколько усадеб, что было уже большим и "устойчивым" богатством в Скандинавии того времени.

Конечно, рядовой участник той или иной экспедиции в случае ее успеха также наживался.

И если он был предусмотрительным человеком, то мог повысить свой статус. Судя по сагам, такой путь пополнения элиты, которая, в соответствии со своим положением правителей и воинов, постоянно редела из-за войн и междоусобий, был вполне закономерным.

Выгоды торговли, грабежей, отчасти и территориальных захватов на Балтике были очевидными для людей саги: можно было обогатиться, не отъезжая далеко от дома. Но это обстоятельство было очевидным и для скандинавов нескольких последующих столетий. Не случайно с XII в. начались менее известные широкому читателю, но весьма значительные для судьбы всего региона Северные крестовые походы, которые организовывались королями, благословлялись римскими папами и проходили под знаком креста в Прибалтике и на финно-карельских территориях.

Важные знаки престижа в мире саги: оружие, конь, одежда

Рассматривая занятия скандинава и повседневную жизнь хутора, легко убедиться в том, что в ряде случаев собственность имела не только практическое значение как средство обеспечения жизни, но и играла важную знаковую роль, прежде всего в определении места человека в обществе. Природная особенность региона и связанных с ней занятий населения были таковы, что обычное рукотворное недвижимое имущество (тогда – строения как таковые) не имело значимой цены. Землевладение хотя уже приобрело в эпоху викингов важное значение, но лишь постепенно и не повсюду становилось главным определителем социального положения человека. Чтобы считаться и реально быть бондом, можно было не иметь заметного земельного владения, вполне достаточно было владеть наследственным участком земли (одаль, арв) с хутором и крупной движимостью. Таким достойным внимания движимым имуществом были скот, корабль, сокровища (монеты, слитки драгоценных металлов, изделия из них), дорогое оружие и дорогая, особенно парадная одежда. Владение таким имуществом давало возможность свободному и оседлому скандинаву входить в разряд не только полноправных, но и привилегированных, знатных хозяев и являлось знаком этого статуса.

Люди хорошо представляли себе величину и характер земельных владений ближних и дальних соседей, размер их стад и качество их кораблей, какими лошадьми и каким оружием те владеют и в какой одежде могут "выйти в люди"; зная биографии соседей и их родственников со времен прадедов, примерно представляли себе и то, много ли у того или иного бонда накоплено сокровищ.

Подобно тому, как число своих не только реально оберегало скандинава, но и было предупредительным знаком его влияния, наряду с инструментальной и ментальной значимостью корабля, весь внешний вид человека, оказавшегося в публичном месте, обозначал его статус в незнакомом обществе, а в окружении знакомых этот статус подтверждал. Поэтому, принимая гостей или приезжая в гости, тем более при сватовстве, на тризне и на свадьбе, участвуя в общем собрании-тинге, пире и в любом общественном мероприятии, люди саги придавали очень большое значение своему внешнему виду.

По определению полноправный скандинав, владелец одаля (арва) был воином, поэтому при появлении в общественном месте его вид определяли прежде всего оружие и верховой конь, а затем одежда и украшения. Каждый человек саги, будь то мужчина или женщина, стремился появиться на людях с сопровождающими, нарядно одетым, сидя на племенном коне, а мужчина – еще и с драгоценным оружием. Часто саги начинали рисовать образ своих персонажей именно с их внешнего вида, к которому относился и их верховой конь. Именно об этих, столь ценимых элементах достояния и достоинства скандинава пойдет речь в данном очерке.

Оружие и воинское снаряжение

Понятно, что в условиях редко прекращающихся военных предприятий, а также повседневных столкновений, по большей части рано или поздно разрешавшихся насильственным путем, мужчины почти постоянно держали наготове, при себе необходимое оружие и очень большое значение придавали также боевому снаряжению. "Песнь о Хледе" (ст. 2) из "Старшей Эдды" говорит о человеке, который "родился с ножом и мечом и с резвым конем" (курсив мой. – А. С.). "Сага о Хервер" повторяет древнюю мысль о том, что человек родился с уже выкованным оружием, скотом и боевым конем.

Самые ранние сведения о вооружении северных германцев и их отношении к оружию снова находим у Тацита, в его труде "О происхождении германцев" (гл. 6, 13, 18). Он отмечает, что германцы вооружены всегда и практически не расстаются с оружием. Историк рассказывает, что у них в ходу копья, которые называются "фрамеи", и дротики, причем копья они применяют не только в ближнем бою, но и могут искусно метать. И что оружие у них считается особенно ценным даром. Сведения Тацита вполне применимы к эпохе викингов, с учетом того, что военный арсенал скандинавов к началу этого периода, а затем во время самих походов значительно расширился и обогатился.

Поэма "Беовульф", возникшая как раз накануне регулярных походов викингов или в их начале, буквально переполнена упоминаниями оружия, о котором говорится с почтительным восторгом и которое часто со вкусом описывается. Там воспевается "родовое оружие" (ст. 2300): "щиты широкие" и "щиты золоченые"; копья из ясеня, мечи; "кольчуги железные, / грозные шлемы, / длинные копья"; меч и кольчуга работы легендарного кузнеца Вёлунда; меч с витой рукояткой; меч, на лезвии которого изображен один змей, а другой змей хвостом обвивает рукоятку; кольчуга – "сеть, искусно сплетенная в кузнице", которая "искрилась" на солнце, и просто "сеть железная", "сеть нагрудника"; шлем с шишаком, спасающим от острого меча; просто кольчуга; "щиты на бортах /боевых ладей/" и др.³⁸²

Поэма сообщает:

…ратнику нужен покров нагрудный,
хранящий в сечах мечедробящих
сердце от раны, жизнь от смерти,
и шлем сверкающий нужен воину…
кров надежный, увитый сетью
и золотым вепрем увенчанный…
меч с рукоятью, старинный Хрунтинг,
лучший из славных клинков наследных
(были на лезвии, в крови закаленном,
зельем вытравлены узорные змеи);
в руке героя, ступить решившегося
на путь опасный, на вражью землю,
тот меч не дрогнет – не раз бывал он,
клинок остреный, в работе ратной.

(ст. 1440-1464)

Свой меч Беовульф в случае гибели собирался передать в достойные руки – "сильному мужу"³⁸³ (ст. 1488-1489).

О "родовом оружии" источники говорят и через сотни лет после "Беовульфа". Например, в "Саге о Греттире" (гл. XVIII) очень влиятельный и богатый Торфинн, один из норвежских наместников (лендрман), имел "родовой меч". В поэме упоминается "клинок – наследие древних гигантов"; герой увидел его в пучине, достал, но в руках у него клинок расплавился: "истлила лезвие… кровь ядовитая врагов человеческих" (ст. 1560, 1600, 1610). Но вообще в качестве творца необыкновенного по прочности и красоте клинка и столь же прекрасной кольчуги "Беовульф" называет легендарного Велунда (ст. 400-450). В мифологии древних германцев он – искуснейший волшебник-кузнец, аналог античного Гефеста-Вулкана, хромец, который ковал бесподобные мечи и другое оружие, а также разное воинское снаряжение из металла (ср. ст. 458). Посвященная ему "Песнь о Велунде" одна из древнейших в "Старшей Эдде"³⁸⁴. Там Велунд назван сыном "конунга финнов", которые, согласно скандинавским поверьям, были самыми искусными волшебниками. А о Велунде сказано, что "он был искуснейшим человеком среди всех людей, известных нам из древних сказаний". Он изготовлял в своей кузне не только оружие, но и украшения – золотые кольца с "каменьями", "нагрудные пряжки", а также оковывал серебром черепа врагов, превращая их в дорогие кубки. Кроме того, он умел летать "на крыльях"³⁸⁵.

Но вернемся к исландским сагам. Вот как был вооружен один из состоятельных исландцев. У него было копье Серый клинок, стальной шишак (т. е. шлем), старинная секира, украшенная [драгоценным] металлом (?), по имени Звезда, с петлей, за которую ее держали, а также броня Доверитель, не пропускающая удары копий. Там же упоминается еще одно копье – "старинное и не вполне закаленное, украшенное драгоценным металлом"³⁸⁶. Кроме того, в сагах упоминаются ручные метательные ремни (для метания камней), а на рисунках той эпохи фигурирует также лассо.

В сагах описание оружия, его достоинств и применения занимает значительное и значимое место. Надо сразу сказать, что ношение оружия вовсе не было правом, привилегией или показателем принадлежности того или иного лично свободного скандинава к особому воинскому контингенту или к высшим социальным группам. Все свободные мужчины-хозяева, т. е. все бонды, были так или иначе вооружены, разумеется, в соответствии со своими материальными возможностями. Всеобщая вооруженность народа (свободных мужей) – отличительное свойство общественной жизни тогдашних скандинавов, которая необычайно ярко отражена в сагах.

Оружие занимало особое, почетное место в доме бонда. Оно висело на стене зала или содержалось в специальном запертом чулане, хозяин старательно чинил и чистил его, а сыновей с раннего детства учил им владеть. Находясь в доме, сидя, например, на лавке в зале, хозяин-бонд сплошь и рядом держал свой меч на расстоянии протянутой руки. А уж из дома бонды выезжали безоружными очень редко, даже когда ехали с проверкой на выпасы. Если при них были сопровождавшие их лица, то и те, включая работников, были вооружены, скорее всего хозяйским оружием³⁸⁷.

По обычаю мужчины также носили на шее нож, которым пользовались и во время еды. Как правило, скандинавы были хорошими лучниками ("Сага о Курином Торире"). Для себя и для челяди бонды предпочитали копье, секиру или топор. "Оружием бондов" называет "Сага о Магнусе Слепом и Харальде Гилли" (гл. XI) щит, шлем и секиру. "Народное оружие" – копье, меч, секиру или тесак, щит, кольчугу и шлем – разрешалось носить с 18 лет. При этом шлем мог быть войлочным, такой колпак надевали и под металлический шлем. Состоятельные люди, дружинники королей и, разумеется, сами правители непременно носили самое дорогое оружие – мечи, иногда и по два. Готовясь к бою, для защиты корпуса надевали броню: кольчуги, толстые фуфайки из металлических и кожаных пластин, стеганые (из нескольких слоев льна, конопли) жилеты. У Эйвинда Погубителя Скальдов в его песни "Речи Хакона" читаем:

Сидели мужи, / Потрясая сталью,
Пробиты кольчуги, / И щиты посечены…
Каждому ратнику / Должно беречь
С честью копье и кольчугу³⁸⁸.

Кольчуга короля Харальда Сурового (из саги о нем, гл. XCIII) носила имя Эмма. Она была ниже колен, и "ее не брало никакое оружие"³⁸⁹.

Судя по "Саге об исландцах", в XIII в. под броню надевали поддевку, шею закрывал "ворот стального шишака" (гл. 55). Вместо амуниции могли обильно обмотать себя пряжей, в которой вязло оружие (гл. 59). Встречается упоминание о том, что, оберегая шею от ударов меча или секиры, надевали войлочный ворот и/или вшивали в воротник роговые пластины.

Мечи, особенно ценные по качеству клинка и украшений, одухотворялись и подобно хорошим кораблям имели собственные имена, их уподобляли змею, притаившемуся в ножнах, считали первейшим сокровищем. Меч Беовульфа – "каленый" Нэглинг (Острый, Режущий). Упоминается имя и другого меча Беовульфа – Хрунтинг (Пронзающий)³⁹⁰. Торольв Могучий сын Скольма, который сражался вместе с конунгом Хаконом Добрым (упоминается в "Саге о Хаконе Добром" и ряде других саг), имел меч по имени Фетбрейд³⁹¹. Мечи Фотбит (Ногорез) и Скавнунг упоминаются в "Саге о Магнусе Голоногом", "Саге о Ньяле" и "Саге о людях из Лососьей Долины"; Бастард – в "Саге о Магнусе сыне Эрлинга". Подаренный скальду Эгилю меч Драгвандиль и меч самого Эгиля, добытый в Курляндии, Ехидна, фигурируют в "Саге об Эгиле"; Фъяревавнир (Усыпитель Жизни) – в "Саге о Ньяле"; мечи Серый Клинок и Пламя Битвы – в "Саге о Гисли"; меч Брюньюбитр (Прокуси броню) и Бронерез – в "Саге о Стурлунгах". О мече Тюрфинг говорится в "Саге о Хервер", "Саге о Хейдреке" и в "Песни о Хледе", согласно которой его выковали карлики по заказу некоего короля³⁹². Меч Вефреянаутр упомянут в "Саге о Стурлауге Трудолюбивом Ингольвссоне"; мечи Ридиллъ и Грам – в "Саге о госте Норне". Тот же Бронерез, а также Негодяй названы в "Саге об исландцах", и там же говорится о мече Морж (гл. 130) и о мече Стурлы Тордарсона Котенок (гл. 144), который не раз передавался из рук в руки. На лезвиях славных мечей нередко вырезали или вытравливали (рунами) имя владельца или знак победы (sigr).

Все подобные мечи имели обычно богатую историю, их дарили, передавали по наследству, похищали, отвоевывали в битвах; о них слагали легенды. Например, известный по ряду саг меч Бронерез был вывезен из Константинополя (Миклагарда саг). И позднее, бывало, убивали человека, чтобы завладеть его мечом³⁹³. Одним из способов опасного колдовства было умение "затупить меч", например во время сражения.

Скандинавские, особенно исландские и норвежские, мечи ценились низко, так как их железные клинки были тогда плохого качества и гнулись; для прочности на них наваривали еще одно лезвие³⁹⁴. Воины, вооруженные ими, были вынуждены осваивать технику боя с двумя мечами или с мечом и ножом ("двойное оружие"), но вообще по возможности приобретали импортные клинки. Качество шведских мечей было выше, ведь там давние традиции металлообработки опирались на обилие ковких железных руд высокого свойства (с большим содержанием фосфора). Но и в Швеции стремились приобрести импортный, чаще всего франкский меч. Впрочем, археологи предполагают, что часть франкских мечей, обнаруженных в скандинавских могильниках эпохи викингов, в частности из раннего норвежского города Скирингссаль (будущий Каупанг), на самом деле были подделкой, т. е. изделиями искусных местных кузнецов, тех же шведов, которые, чтобы поднять цену, стилизовали их под изделия франков.

В ходу были традиционный длинный двухлезвийный скандинавский меч сверд; короткий, двухлезвийный, удобный в ближнем бою скальм; тяжелый однолезвийный сакс, – возможно, импортный³⁹⁵. Были и другие наименования (или типы?) мечей. На их ножнах крепились "завязки мира" владельца меча³⁹⁶, которые завязывались на время тинга и на время пребывания в капище (позднее в церкви), поскольку в этих местах меч обнажать не полагалось³⁹⁷. В остальное время, как уже подчеркивалось, владельцы меча держали его под рукой; а в поездки нередко надевали и амуницию; предусмотрительность такого рода спасла жизнь не одному персонажу саг. Не раз упоминается в балладах и служит темой для средневековых скандинавских изображений танец воина с обнаженным мечом или среди мечей.

Была популярна у скандинавов и секира, которая тоже иногда имела собственное имя, например Хелъ (имя богини смерти и подземного царства – "Сага о Магнусе Добром"), или Погибель Ярлов. От XIII в. дошли сведения о секирах Жучка, Радость Мерн, Кабаниха и принадлежавшей одно время Стурле Тордарсону секире Дроплауг³⁹⁸. Это оружие было нескольких видов³⁹⁹. Хорошей считалась секира широкая, с длинным лезвием из заточенной стали, тонким и острым, закаленным от обуха до конца лезвия и без наварки. Это было действенное оружие, особенно если секира имела крюк наподобие гарпуна. Обухом секиры били, как колуном⁴⁰⁰, крюк можно было использовать при нападении на корабли или чтобы стащить противника с лошади. Богатые люди могли себе позволить позолоченную секиру⁴⁰¹. Использовали также боевые топорики-алебарды: как скандинавские (kesja), так и, чаще, импортные (atgeir). А для охоты на медведя брали особую "медвежью" алебарду (bjarnsvida). Упоминаются булава (gaddakylfa)⁴⁰² и, неоднократно, обычная дубина.

Копье (haullspiot, höggespjot, geir) делали с оперением; оно имело длинный и острый наконечник, с острыми же краями, и прочное, толстое древко⁴⁰³. "Доброе копье" должно было быть тяжелым, возможно, это был вид алебарды, т. е. копья с крюком. "Рогатое копье" описано в "Саге о Греттире", упоминается в "Саге о Ньяле", "Саге о людях из Лососьей Долины" и в других сагах. Наконечник копья крепился к древку гвоздем. Судя по "Саге о Греттире", перед броском гвоздь вынимали, чтобы тот, в тело которого летело и даже попало копье, не послал его обратно. Там же (гл. XLIX) говорится о "добром копье" Стурлы сына Торда, потерянном в побоище, которое долго искали и нашли много позже смерти владельца, в самом конце XIII в. Показательно, что сага сочла возможным посвятить этому событию особый абзац – так ценилось хорошее оружие. Копье Серый Клинок побывало у многих людей, которые его наследовали или захватывали в бою ("Сага об исландцах", гл. 39).

В "Саге об Эгиле" (гл. LIII) имеется интересное описание копья, которое сделано в связи с воинским снаряжением знатного и богатого Торольва. Торольв имел при себе большой и толстый щит, прочный шлем, у пояса меч по имени Длинный. В руке он держал копье с наконечником в два локтя (?!)⁴⁰⁴ и "четырехгранным острием сверху". Наконечник был широкий, втулка длинная и острая. Длина древка была такой, что стоящий мужчина мог едва дотянуться до наконечника. Древко оковано железом, с втулкой его скрепляет шип. Такие копья называли "кол в броне"⁴⁰⁵. Приехав к деду-конунгу в Ирландию, богатый исландец Олав Павлин, служивший дружинником у норвежского короля, явился к нему одетым "в броню, на голове у него был позолоченный шлем, на поясе меч, рукоятка которого была украшена золотом, в руке – копье с крючком, которым [копьем] можно было также и рубить, с великолепными украшениями на наконечнике; перед собой он держал красный щит, на котором был нарисован лев ("Сага о людях из Лососьей Долины", гл. XXI)⁴⁰⁶.

Копье имело и известное символическое значение. Например, когда одного из видных персонажей хоронили в кургане, вдова просила не класть в могилу копье покойного, а передать его будущему мстителю⁴⁰⁷.

Саги говорят также о тесаках, один из них назывался Сокровище Туми⁴⁰⁸. Метательным оружием служили камни, их использовали также и для того, чтобы, как говорится в сагах, "крошить" щиты или стены осажденного дома⁴⁰⁹.

У Снорри упоминаются также луки. Судя по "Саге об исландцах" (гл. 124, 1237 г.), луки и стрелы использовались и в XIII в. Так, "Торлейв метко стрелял из легкого лука, перед ним держали щит". Из этого текста также следует, что были еще тяжелые луки. В битве применяли также "метательные дротики" и остроги (они же – копья с крюком?)⁴¹⁰, а в других сагах говорится про ручной лук и самострел, "метательные орудия", в том числе "ременное копье" (возможно, тот же метательный дротик, но более длинный?)⁴¹¹.

Большое место в снаряжении скандинава занимал нож. Мужчины постоянно носили нож на шее, он использовался и как оружие на охоте, и в бою, и как столовый прибор, который всегда был при себе. В "Видении Гюльви", входящем в "Младшую Эдду", упоминается человек, принадлежащий к дому местного конунга, который "играл ножами так ловко, что в воздухе все время было по семь ножей⁴¹². Такое умение достигается только длительной тренировкой, и, конечно, она входила в число игр молодых людей в то время, когда они учились обращаться с оружием.

Щиты были как продолговатые, так и круглые (так называемый "тарч"). Обычно их раскрашивали яркими красками или украшали изображениями из накладного металла, иногда драгоценного. Продолговатые щиты делались длиной в рост воина. На щите относили погибшего воина к месту захоронения. Удар мечом в щит означал вызов на бой. Знаки на щите имели опознавательное значение, а цвет мог служить вестником: красный – войны, белый – мира. Щитами украшали внутренние стены жилого дома и борта кораблей.

Боевое оружие и воинскую амуницию серебрили и золотили, снабжали накладками из драгоценных металлов и камней, делали насечки, в том числе рунами⁴¹³, что должно было придать оружию особую силу. Украшали и ножны. Наличие оружия демонстрировало постоянную готовность владельца к бою, а его отличное качество и богато украшенный вид служили признаком высокого статуса владельца и вызывало уважение и зависть. Неудивительно, что ради такого оружия люди были готовы пожертвовать многим из своего имущества, выдержать весьма опасные схватки, ведь обычно победителю доставалось оружие побежденного. В сагах есть и описания случаев, когда ради дорогого оружия грабили могильный курган, что считалось большим грехом.

Лошади

В хозяйстве в качестве тягловой силы скандинавы использовали преимущественно волов либо тяжеловозов, которых в сагах называют "кладеные кони" – скорее всего мерины. Сохранилось изображение такой лошади на осебергской ткани: лошадь везет четырехколесную крытую повозку и прикреплена к ней перевязью вокруг живота. Уздечки нет. Кольцо вокруг рта животного с вожжами – это "водилы".

Но лучшие кони были верховыми – незаменимое средство личного передвижения и опора воина в битве. Таких лошадей специально обучали ходить под седоком и понимать приказы хозяина. В последнем случае тренировкой для них служили, возможно, "бои коней" – одна из любимых и жестоких забав скандинавов. Каждый бонд считал долгом чести выехать "в люди" на хорошем коне, владение которым служило его образу, его статусу хозяина дома и воина.

Хорошие кони в обществе скандинавов ценились высоко. Состоятельные хозяева иногда приобретали и разводили племенных лошадей (например, у одного бонда была "отличная племенная кобыла")⁴¹⁴ и тщательно о них заботились (ср.: "изрядно откормленные" кони). Герой "Саги о Хромунде Хромом" имел пять таких отличных лошадей (их у него украли)⁴¹⁵. Судя по "Саге о Храфнкеле", да и по другим повествованиям, у владельцев хороших лошадей были особые любимцы, на которых запрещалось садиться кому-либо, кроме хозяина, иногда даже под страхом смерти. Даря любимому брату свое "добро", в том числе "сотен 20" серебра, дарительница превыше всего оценила "ожерелье и коня Черногривого"⁴¹⁶. Верхового коня, отправляясь в гости, наряжали: надевали красивое, "крашеное", даже "золоченое" седло, такие же уздечки и т.д., красивую попону; использовали для его украшения ленты, бубенцы. Упряжь украшали дорогими бляхами и цепями, фигурками зверей. В поэме "Беовульф" говорится о "ратной упряжи" боевого коня.

Верховой ездой владели не только мужчины, но и женщины⁴¹⁷. На лошади ездили повсюду, даже по не слишком важному делу к соседу, потому что человек, прибывший к кому-либо пешком, считался совсем незначащим посетителем, а тем более просителем: его принимали гораздо скупее, небрежнее, чем конного, с ним намного меньше считались ("Сага о Ньяле", гл. CXXXXIV). Выражение типа "люди спешились"

встречается в сагах постоянно. О лошади, лошадиной крови говорится и когда речь идет о магических обрядах. В разной связи упоминаются уздечка, седло, подпруги, зимние подковы, шпоры ("Сага о Гисли", гл. XII; "Сага об исландцах", гл. 112 и мн. др.).

Наряд и его значение

Описание одежды скандинавов нередки в фольклоре, обычно они связаны с характеристикой персонажа. Один из редких примеров находим, например, в "Песни о Риге" ("Старшая Эдда"). Принимая божественного гостя в своих покоях, знатная женщина – жена ярла и мать конунга – красуется перед ним, поправляя свою дорогую и нарядную одежду и тем привлекает к ней его внимание. Об одежде говорится и в "Речах Высокого" (ст. 49), и даже в Гуталаге⁴¹⁸. Правило "принимают по одежке" безотказно действовало в том обществе, где обычай и нравы прямо обязывали людей уделять повышенное внимание не только оружию и верховой лошади, но также одежде и украшениям. Саги часто описывают внешний вид главных персонажей, подчеркивая соответствие или несоответствие их одеяния и украшений статусу семьи и обстоятельствам момента. Описания позволяют определить ассортимент наиболее распространенной одежды в эпоху викингов, особенно в кругу элиты.

И женщины, и мужчины тщательно наряжались и носили украшения, которые не так уж кардинально различались между собой. И в те времена существовало понятие моды. Так, Снорри Стурлусон в "Круге Земном", рассказывая об ярле Эрлинге (сюжет начала XII в.), замечает, что тот одевался "по-старинному: носил длинную безрукавку, куртку и рубашку с длинными рукавами, вальский⁴¹⁹ плащ и очень высокие сапоги. И так же заставлял одеваться конунга (Магнуса, 1102-1184), пока тот был молод. Но когда конунг обрел самостоятельность, то стал одеваться нарядно"⁴²⁰, т. е. следовал моде. Разумеется, в неформальной обстановке мужчины и женщины одевались в зависимости от ситуации и своего характера и в то, что им было удобно.

Одежда изготовлялась преимущественно дома – из льна, конопли, шерсти, кожи, меха. Это было рукоделие женщин. Возможно, мужчины делали обувь, но сведениями об этом, полученными из саг, я не располагаю.

Работая дома или на сеттере, во время охоты или рыбной ловли все люди надевали удобную повседневную одежду. Ее шили из сермяги, грубой шерсти и холста; так, один персонаж, богатый человек "вышел из бани в банной шапочке (!) и холщовых одеждах". О сермяжной одежде говорится в "Саге о Греттире" (гл. XVII) и многих других. Мужчины носили узкие или широкие, длинные или укороченные (в разных странах и районах по-разному) холщовые штаны, которые держались на бечевке или сыромятном шнурке и завязывались сзади⁴²¹, а также колпак, похожий на шлем, зауженный кверху. Женские штаны должны были завязываться спереди, но у женщин это была нижняя одежда, которая, возможно, не всегда и надевалась. Постоянно замужние женщины носили платья, одеяния типа сарафана с широкими бретелями и с накидкой, юбки с кофтой или рубашкой. Голову покрывали платком или чепчиком, девушки ходили с распущенными волосами и украшали волосы лентами, невесты убирали волосы в сетку. Упоминаются также повседневная холщовая рубаха с широкими рукавами на завязках и "плащ из простого сукна"⁴²². Кошель (с деньгами) и ключи привязывали к поясу⁴²³. При пеших переходах использовали рюкзаки или заплечные мешки.

"Простое сукно", скорее всего грубое, было, как и большинство тканей, домашнего изготовления. Такое сукно в более поздних (с XIII в.) скандинавских материалах фигурирует под названием "вадмаль" и было не только широко распространено в Скандинавии, но вывозилось, в частности, на Русь (рус. "вотола"), а также служило одним из мерил стоимости при платежах. Плащ из вадмаля был очень теплым и удобным, в дождливую погоду он впитывал влагу. Такой плащ был "серым", т. е. некрашеным.

О белье в сагах не говорится, лишь однажды встретилось упоминание о подштанниках, но уже в "Саге об исландцах" (гл. 138).

Одежда мужчины и женщины различалась, и обмен одеждой между ними не только не был в обычае, но всячески осуждался. Так, вырез рубахи у мужчины и женщины должны были разниться по размеру: у женщины вырез был большой, открывающий верхнюю часть груди, а у мужчины – маленький. Носить одежду другого пола было не принято. Мужчины смертельно оскорблялись, если их обвиняли в "женоподобии", хотя бы из-за платья. Поэтому, надев женскую кофту, некий персонаж сумел скрыться, обманув осадивших его хутор врагов, которые не могли даже представить себе возможность такого поведения⁴²⁴. В другом случае мужчина, надев по рассеянности рубаху с большим вырезом, подсунутую коварной женой, был ею опозорен и вынужден дать ей желанный ею развод. Потом эта женщина расстроила брак своего любовника, указав ему, что его жена носит штаны по-мужски, завязывая их сзади и заправляя в сапожки⁴²⁵. В Гуталаге упоминается "мужской и женский пояс" (ХХ:2), т. е. и здесь соблюдались различия.

Защитой от холода всем и повсюду служил плащ, длинный или короткий (treyja)⁴²⁶, также с пристегивающимися рукавами и иногда с кушаком. Упоминается шерстяная поддевка и шуба из козьей шкуры; Носили одежду из кожи, в том числе штаны, рубахи, платья и плащи...⁴²⁷ В "Саге об исландцах" фигурирует "лоскутный плащ", с капюшоном из шкурки ягненка (гл. 49 и 97), насколько я помню, не упоминаемый в родовых сагах. В "Саге о Греттире" присутствует "пятнистый плащ", возможно, что это и есть плащ "лоскутный", т. е. составленный из кусков ткани или меха разного характера и цвета. В более ранних родовых сагах такая вещь не упоминается и вообще не вполне ясно, что имеется в виду.

В "Саге о Херде и островитянах" говорится, что люди снашивали много обуви, так как ходили по каменистой земле. Необходимо отметить, что тогда и в Западной Европе еще не знали подметок, поэтому немудрено, что подошвы быстро снашивались, даже если были сделаны из нескольких слоев грубой кожи, а их владелец ходил не по камням, а по траве. Обычно обувь делали из прочных шкур, прежде всего бычьих, упоминаются башмаки из акульей кожи⁴²⁸, а также из тонкой, телячьей, что было дорого. Обувь держалась на завязках. Нередко ее скрепляли сыромятными ремнями, которые обвивали ногу и завязывались выше щиколоток. Зимой на обувь привязывали шины для безопасного передвижения по льду⁴²⁹. Башмаки и сапоги разной высоты надевали на носки или обмотки.

Вообще в сагах основные сведения касаются одежды состоятельных людей, причем одежды парадной. Хозяйка зажиточного гарда надевала традиционное длинное суконное платье, шапочку, нередко бархатную, с длинной кисточкой. Все это было отделано серебряной или золотой нитью, вышивкой, металлическими бляшками, аппликациями или изысканными позументами. В некоторых районах женщины предпочитали белую блузку с сарафаном или юбкой, при этом блузку отделывали домашними кружевами, а шерстяные одеяния – позументом. Поверх женщины надевали еще и нарядный передник, а плечики сарафана украшали (или скрепляли) круглыми брошами – фибулами.

Позументом отделывали и мужскую одежду. Так, в богатых могильниках раннего шведского города Бирки (1Х-Хвв.) найдены один кафтан из кожи и 12 кафтанов из текстиля, богато украшенных серебряными и золотыми позументами, орнаментами и т.п. О кафтанах в сагах не говорится, но зато говорится о куртках⁴³⁰, возможно, это одно и то же.

В Дании женщины покрывали голову красивым чепчиком или цветным платком. Любили тканые и вышитые яркие пояса. На богатых мужских и женских поясах закрепляли множество блях из бронзы или драгоценных металлов. На поясе хозяйка носила ключи от сундуков и кладовых (вспомним "Песнь о Риге"!), ножницы, иголки с нитками. Мужчины-норвежцы поверх длинных узких штанов надевали короткую куртку, название которой явно французского происхождения – кьертиль. Мужчины и женщины повсюду носили жилеты, плащи с капюшонами. В Швеции льняные, шерстяные и вязаные ткани расшивали красными, зелеными и желтыми нитками. Мужчины носили льняные рубахи и длинные свободные штаны, заправленные в носки или перетянутые завязками у щиколоток⁴³¹. В Исландии носили куртки из тюленьей кожи, кожаные штаны, вхолодную погоду – плащи и сапоги, подбитые мехом (например: "темно-синий плащ и ботинки из телячьей кожи, подбитые мехом или же меховые с обеих сторон"). Носили суконные или меховые шапки. Так, "на Торкеле была русская меховая шапка (!) и серый плащ, скрепленный у плеча золотой пряжкой"⁴³². Золотая пряжка здесь, конечно, упомянута потому, что она искупает дешевую ткань плаща такого состоятельного человека, как Торкель.

В исторических музеях Швеции и Дании экспонируются реставрированные женские платья эпохи викингов, обнаруженные в могильниках. Они сделаны из грубой шерсти, вполне современно сшиты по фигуре, с рукавами и расширяющимся подолом, и окрашены в одинаковый темно-бордовый цвет. Вероятно, при этом использовались местные красители. В музее при археологическом факультете Упсальского университета, организованном в свое время известным проф. Альмгреном, демонстрируется фигура скандинавского воина в одежде, воссозданной на основе находок в некрополе города Бирка. На нем шаровары типа казацких, облегающий казакин с кушаком, на голове лихой колпак, при нем рукавицы, которые на Руси известны сегодня как "варежки" (варяжки!), и нож, который скандинавы называют "русским", а русские – "финским" (финкой)⁴³³.

Намного выше, чем предметы одежды из простой домашней ткани натуральных цветов, ценились цветные, "крашеные вещи". В основном красители были привозными, вероятно, ими красили и домашние ткани, из которых дома же шили хорошую одежду. Готовые цветные качественные ткани и нарядную одежду из них скандинавы получали в качестве даров или захватывали в порядке грабежа во время походов викингов в Европу, привозили из посещаемых ими стран, в том числе через Русь из Византии⁴³⁴, покупали у приезжих купцов. В сагах специально подчеркивается, что тот или иной человек одет в крашеное платье, пользуется "привозной тканью" или крашеными вещами, например: одет "в дорогой плащ", "одет в синий плащ поверх рубахи и холщовые штаны", "одет в синий плащ и сидит на крашеном седле", одет в "алый плащ" (skarlakan шведских баллад), сидит на "золоченом седле". Темно-синяя верхняя одежда, особенно плащи, упоминается в сагах нередко.

Другое дело, если всадник одет "в серый плащ и похож на бонда" (в данном случае, очевидно, на крестьянина. Курсив мой. – А. С.)⁴³⁵ – замечание, которое очень точно отражает связь одежды со статусом человека в мире саги.

Судя по этим и многим подобным замечаниям, одежда небогатого человека и даже простолюдина среднего достатка, а также, вероятно, будничная, рабочая одежда состоятельных хозяев, как уже отчасти говорилось, была продуктом домашнего производства и имела цвета исходного материала. Зато окрашенной, опушенной мехом, отделанной золотой и серебряной нитью, шитьем и любимыми в Скандинавии позументами одежде, которая сделана весьма искусными руками, саги уделяют особое внимание. Но и стоила такая одежда очень дорого. Один человек даже выменял свою землю Моржовый Мыс на приглянувшийся ему "пятнистый плащ с капюшоном"!⁴³⁶

Внук ирландского (малого) короля и сын богатого, знатного исландца Олав, прозванный за щегольство Павлином (о нем не раз говорилось выше), сватаясь к знатной и капризной девице, явился к ней в пурпурном одеянии, в золотом шлеме и с мечом, подаренным дедом⁴³⁷.

Богатый наряд Халльгерд ("Сага о Ньяле") состоял из голубой суконной накидки, под которой было надето ярко-красное платье с серебряным поясом⁴³⁸. "Все богато одеты", "одеты по моде" были люди конунга Олава Святого, приехавшие на пир⁴³⁹. Дружинники конунга в норвежском городе Конунгахелла поражали своими богатыми "привозными одеждами"⁴⁴⁰. Роскошный подарок представлял собой наряд, "сплошь украшенный тесьмой и скроенный из новехонькой алой материи", да еще и красный плащ к нему⁴⁴¹.

В "Саге об Эйрике Рыжем" (гл. IV) дается описание одежды прорицательницы Торбьёрг, специально приглашенной на торжество. "На ней был синий плащ, завязанный спереди ремешками и украшенный камушками до самого подола. На шее у нее были стеклянные бусы, а на голове черная смушковая шапка, подбитая белым кошачьим мехом. В руке она держала посох с набалдашником, оправленным желтой медью и уложенным самоцветными камушками. Пояс у нее был из трута, а на поясе висел большой кошель, в котором она хранила зелья, нужные для ворожбы. Она была обута в мохнатые башмаки из телячьей кожи, и на них были длинные и крепкие ремешки с большими пряжками из желтой меди. На руках у нее были перчатки (?) из кошачьего меха, белые и мохнатые изнутри". Наряд Торбьёрг был, безусловно, богатым, но не роскошным.

А вот замечательное описание внешнего вида одного из героев "Саги о людях из Лососьей Долины" – Болли, который вернулся из Норвегии в Исландию на своем корабле в сопровождении многих норвежцев. Он "привез с собой большие богатства и много драгоценностей, которые ему подарили высокопоставленные люди", в особенности "король Миклагарда" (император Константинополя. – A. C.). Он "так привык к пышности", что и в Исландии продолжал носить одежды "из пурпурных и дорогих тканей, и все его оружие было украшено золотом". Его одиннадцать спутников были в пурпурных одеждах и сопровождали его по стране, сидя на позолоченных седлах. На Болли был "пурпурный плащ, а за поясом у него был меч Фотбит. Его крестовина и навершие были украшены золотой резьбой, а рукоятка украшена золотой нитью. На голове... золоченый шлем, а на боку красный щит, на котором был изображен золотой рыцарь. В руке у него было копье, как это принято в других странах. В таком рыцарском одеянии Болли ехал на запад, в родную округу", и по дороге все женщины, бросив свои дела, только и смотрели "на его великолепие"⁴⁴².

Однако бывало и по-другому. "Самая богатая женщина Исландии" Халльвейг дочь Орма ехала на лошади, одетая в темно-синий тулуп "из лоскутов", и несколько лоскутов было повязано у нее на голове, заменяя ей головной убор. Сопровождал ее только один человек. Встретившись с ней, Снорри сын Стурлы ухмыльнулся, удивленный ее неподобающим видом⁴⁴³.

Образец своего рода "спецодежды" – одеяние скороходов: мужчины Хени и женщины Хекьи, о которых говорится в "Саге об Эйрике Рыжем" (гл. VIII). Они были одеты в балахоны с капюшоном, по бокам которых были разрезы, без рукавов, с "закрепкой" между ногами в виде пуговицы и петли. "Больше на них ничего не было. Эту одежду они называли "бьяваль"".

Изготовление одежды в домашних условиях было обязанностью женщин. Долгими зимами они сидели за прялкой, ткацким станом или с иголкой – шили, вышивали на пяльцах, в том числе расшивали ткань или одежду золотом (ср.: "Сага о Велсунгах"), нашивали на нее целые картинки из другой ткани, плели красивейшие позументы⁴⁴⁴.

На йоль (праздник Нового года) было принято надевать новое нарядное одеяние.

Украшения

Украшения, особенно браслеты, кольца, нашейные гривны или ожерелья, носили скандинавы обоего пола, а их стоимость определяла степень состоятельности владельца.

Очень ценились украшения из благородных металлов – кольца с дорогими каменьями и без них, броши, застежки, булавки, пряжки, ожерелья и бусы, поясные и одежные бляшки, браслеты ("обручья"), нашейные гривны и цепи. Ценились и бытовые предметы из благородных металлов, например серебряные ножницы и игольник у женщины, серебряный нож с костяной резной рукояткой у мужчины и т.п. В украшениях, как и в одежде, соблюдались известные традиции. Во всяком случае, поясная пряжка из позолоченной бронзы, обнаруженная археологами в древнем городке Хельге (неподалеку от Бирки, озеро Меларен, Швеция), имеет аналоги среди скандинавских украшений, изготовляемых на протяжении нескольких следующих столетий, хотя позднее бронза заменяется железом или вещи делаются целиком из благородных металлов. Пряжка лежала вместе с остатками деревянной шкатулки, декорированной узором из серебра, и, судя по его "звериному стилю", она тоже была скандинавского происхождения⁴⁴⁵. Все бывшие в ходу украшения за немногими исключениями, такими как ожерелья или предметы для рукоделия, охотно носили состоятельные мужчины, особенно знатные. Кольца и браслеты были не только почетными, но и ценными подарками короля своему дружиннику или скальду, а одного знатного человека – другому представителю знати, в котором хотелось бы иметь союзника.

Украшения поступали в Северный регион благодаря грабежам викингов в европейских странах и торговому ввозу. Но и в самой Скандинавии были хорошие ювелиры. Отчасти они подражали иностранным, властности франкским образцам, но особенно успешно делали традиционные скандинавские украшения: витые нашейные гривны, одежные бляхи, фибулы-застежки и броши, с характерным узором животного или мифологического характера. Поскольку в Скандинавии своих запасов благородных металлов не было, местные мастера обычно переплавляли на украшения зарубежные монеты из них. Украшениями нередко становились также сами монеты из серебра и намного реже попадавшиеся монеты из золота, которые носили как подвески, прикрепляли в виде блях, в качестве украшения к праздничной одежде, к мужским и женским поясам и к рукоятям дорогого оружия, делали из них ожерелья. Некоторые хозяева, обладавшие кузнечными навыками, могли и сами сделать простое, не очень замысловатое украшение. Дорогие украшения упоминались в завещаниях, передавались по наследству, женские – из поколения в поколение, от матери к дочери, от бабки к внучке.

Драгоценные украшения, вообще драгоценности, наряду с запасами серебряных монет, а также весового серебра (золото было редким) являлись одним из основных составляющих богатства, зачастую основным движимым имуществом в мире людей саги. Притом надо учесть, что драгоценности и те же монеты были предметами, несравненно более удобными для транспортировки или сохранения, чем, например, скот, не говоря о корабле. Кроме того, драгоценности, за некоторыми, особо оговариваемыми исключениями, были менее связаны с личной и родовой честью, чем оружие, которому было не принято покидать пределы рода. Драгоценные вещи, золотые и серебряные монеты были главной добычей, которую старались захватить викинги, чтобы дома выменять, например на землю, либо тайно спрятать про запас в земле своего гарда. Нередко драгоценностей было так много, что для их хранения требовался сундук. Такими богачами были, например, знатный Скаллагрим, а потом его сын, скальд Эгиль ("Сага об Эгиле").

Драгоценности являлись одним из обычных в Скандинавских странах и вообще на Балтике безмонетных средств платежа и обмена. Характерные витые гривны и браслеты оценивали по весу и использовали как в торговле, так и в качестве богатых даров. Говоря о том или ином человеке, который получил в подарок браслет, кольцо или какую-нибудь другую драгоценность, сага часто подчеркивает вес этих подарков. Желая наградить своих воинов, король или вождь дарил им драгоценные браслеты и кольца. Во время пиршеств он зачастую разламывал тяжелые, по 200 г и более, браслеты пополам и презентовал половинки своим дружинникам. Восхваляя того или иного правителя за щедрость, скальды обязательно говорили, что он "ломал (разламывал) браслеты", т. е. одаривал своих людей серебром.

Есть прямые указания саг и на то, что драгоценности были приняты в качестве щедрого дара богам.

Некоторые наблюдения

Оружие, богатая одежда, конь, дорогие украшения, так же как скот или корабль, были весьма желанными приобретениями; они представляли хорошо заметные внешне и очень важные черты образа скандинава, создаваемого сагами, и в то же время признаками его статуса. Из-за них совершалось много преступлений, они являлись объектами вооруженного грабежа и одновременно были очень ценными дарами, вручение которых означало приглашение к дружбе и призыв к верности. Традиция подобного дарения (конечно, всякий раз разного по размеру и ценности) была широко распространена в эпоху викингов. Такое дарение подтверждало обычно высокое общественное положение дарителя не только в глазах одариваемого лица, но и во мнении общества.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. О владении землей и частью альменнинга см.: Гуталаг, 145 и сл., гл. 25, 26. См. там же о покупке земли.

2. Тацит. Германия. О происхождении германцев. Гл. 16. С. 360.

3. В сущности слово "горд" (gärd, gaard) – это на букмоле (книжном языке), а на ландсмоле, т. е. в обыденном, народном, сельском говоре – "гард". Русь, как известно, в Скандинавии называли "Гардарики" – "страна (королевство) поселений".

4. СОДВ. С. 111, прим. 106.

5. Сага об исландцах. Гл. 70. С. 158.

6. ÄVgL J (j) 15:1; YVgL J (j) 36.

7. ÄVgL J (j) 15:1.

8. ИСИЭ. С. 138.

9. Ковалевский, 1977. С. 138-139.

10. UL. Ä 2; SdmL Ä 1:1.

11. Так, Торвальд и его сын, известный Эйрик Рыжий, сначала уехали из Исландии в Гренландию, поскольку дома оказались виновными в убийстве во время распри. Но на новом месте они опять убили двоих людей и должны были сменить место своей усадьбы, спасаясь от кровной мести (ИСИЭ. С. 87). Такого рода перемещения, судя по сагам, были нередкими и из-за хозяйственных соображений. В разгар насильственного крещения люди меняли место жительства по религиозным соображениям и т. д.

12. КИ. С. 611, прим.

13. ИС II:1. С. 312, прим. 18.

14. Ср.: IMS. P. 120.

15. См.: Сванидзе, 1980.

16. О переделах земли, даже пашен, у германцев писал Тацит, но со II в. прошло много лет…

17. СОДВ. С. 175, прим. 38. Особые помещения для женщин обычно находились в глубине подворья.

18. Сага об исландцах. Гл. 67.

19. ИСИЭ. С. 482.

20. Сага о Греттире. Гл. IX.

21. ИС I. С. 741.

22. Сага о Гисли. Гл. XV, XVI.

23. Сага об исландцах. Гл. 175, 176.

24. Сага о Греттире. Гл. VII.

25. Сага об исландцах. Гл. 71.

26. ИСИЭ. С. 479, 480.

27. Зеленые, из дерна или торфа,  крыши можно увидеть в Скандинавии и сегодня, чаще всего на хозяйственных постройках.

28. Сага об Ароне сыне Хьерлейва // ИС II:2. Гл. V. С. 250.

29. Сага о Хромунде Хромом // ИС II:1. С. 115.

30. ИС I. С. 516, 518.

31. ИС II:2. С. 105. О "крепкой спальне с засовом, сложенной из строевого леса", см.: Там же. С. 55.

32. ИСИЭ. С. 118.

33. Там же. С. 482.

34. ИС I. С. 314-315.

35. Известный в Швеции профессор Стен Карлссон из Упсальского университета (ныне, увы, покойный), принадлежавший к династии профессоров-медиевистов, с гордостью показывал мне в гостиной своей обширной квартиры угловой подвесной шкафчик, выкрашенный голубой масляной краской и расписанный цветами, который принадлежал его деревенскому пращуру.

36. ИСИЭ. С. 153.

37. ИС II:2. С. 61.

38. ИСИЭ. С. 83.

39. Сага об исландцах. Гл. 141.

40. Музей основан Артуром Хацелиусом в 1891 г.

41. ИС II:1. С. 152.

42. ИС I. С. 217.

43. "Соседи по постели" упоминаются, в частности, в "Пряди о Торстейне Морозе" (ИСИЭ. С. 127).

44. Там же. С. 87.

45. Там же. С. 92, 99.

46. ИС II:2. С. 56; ИС I. С. 367 и др.

47. ИСИЭ. С. 127

48. Там же. С. 482.

49. Там же. С. 483.

50. КЗ. С. 415.

51. ИС II:2. С. 97, 99, 103, 107.

52. КЗ. С. 415.

53. RVHAA Årsbok, 1963. Fig. 34. S. 100.

54. ИС I. С. 142-143.

55. Там же. С. 192, 367.

56. Там же. С. 115.

57. Сага об Олафе святом. Гл. LVII, LXI; КЗ. С. 196, 201.

58. См., например: ИС II:1. С. 111, 334.

59. Сага об исландцах. Гл. 33.

60. Там же. Гл. 37.

61. ИС I. С. 447.

62. ИС II:2. С. 101.

63. Позднее, в условиях государства, к названным признакам "самостоятельности" добавилась способность нести государственное тягло.

64. ИС II:2. С. 99 и др.

65. В этом плане поразителен факт самоубийства одного из персонажей "Саги о Хромунде Хромом" после смерти его друга (ИС II:1. С. 110).

66. Там же. С. 486.

67. ИС II:2. С. 51-52, 215.

68. ИС I. С. 91.

69. ИС II:1. С. 173, 214 и др.; ИС II:2. С. 35.

70. Там же. С. 160.

71. Ср.: ИС II:2. С. 63.

72. Сага о Греттире. С. 53.

73. ÖgL. B 28:2; Ä 2 pr, 2:2, 3 pr.

74. Тацит. Указ. соч. Гл. 7, 21 и др.

75. Анохин, 1971. С. 105-113.

76. См., в частности: Гуталаг. Гл. 20, 37.

77. О наследственном праве см., например: Sjöholm, 1968.

78. Беовульф. Ст. 2300; Сага о Греттире. Гл. XVIII.

79. Так имеет смысл трактовать выражение "hogsl oc id" Гуталага в этом случае, как и в случае, прописанном ниже (20:14): возмещение за прелюбодеяние с замужней женщиной.

80. Сага об исландцах, виса 29 и коммент. № 396.

81. КИ. С. 293 и сл.

82. КЗ. С. 39.

83. Между сагами, где о нем идет речь ("Сага о людях из Лососьей Долины" и "Жизнь Снорри Годи"), существует это небольшое расхождение (ИС I. С. 437; ИС II:2. С. 130).

84. ИС I. С. 355.

85. ИСИЭ. С. 97.

86. КЗ. С. 37.

87. Там же. 39.

88. Там же. С. 94.

89. Там же. С. 15.

90. КИ. С. 187.

91. Там же. С. 166.

92. Сага об исландцах. Гл. 72, 161.

93. КИ. С. 187.

94. Ср.: Сага об исландцах. Гл. 55.

95. КЗ. С. 40.

96. СОДВ. С. 167 и сл.

97. См., например: Сага о людях из Лососьей Долины. Гл. LXXVI.

98. Домочадцы не все и не всегда были преданы хозяину подворья, но речь идет об обычаях, о модели отношений.

99. ИС I. С. 136.

100. Там же. С. 79.

101. Подробнее о рабах см. в части 5.

102. Ср.: Jussen, 1999.

103. См., например, выразительное высказывание по поводу этого в поэме "Беовульф", ст. 2883.

104. В данном случае речь идет о воинском братстве и деловом товариществе.

105. Сага о Греттире. Гл. XXVI.

106. VGS. S. 68.

107. Сага о Греттире. Гл. XXVI.

108. Сага о гренландцах. Гл. 28. С. 94. Примерно 1202 г.

109. Конечно, здесь, может быть, говорится о дружинном братстве. Но примеров совместного служения братьев и вообще родичей в сагах немало.

110. КЗ. С. 18-37 (Сага об Инглингах. Гл. XIV, XLVIII), 564 (Сага о Магнусе сыне Эрлинга. Гл. XIX) и др.

111. ИС II:1. С. 33 (Сага о Названных Братьях), 119, 120, 161.

112. КЗ. С. 382.

113. ИСИЭ. С. 30.

114. Jussen, 1999. S. 84, 85.

115. Ср.: Эксле, 2000. С. 5-27.

116. Byock, 1988. S. 130.

117. ИС I. С. 224. Здесь надо отметить, что скандинавы, прежде всего исландцы и норвежцы, как правило, не ездили по суше на дальние расстояния, так как это было трудно и опасно из-за условий рельефа.

118. VGS. S. 23.

119. ИС I. С. 115.

120. VGS. S. 85.

121. ИС I. С. 63.

122. Там же. С. 76.

123. Ср. англ. fellow, fellowship в смысле "сотоварищи", "братство".

124. Ср.: Сага об Эгиле. Гл. 32.

125. Например, см.: Сага о людях из Лососьей Долины. Гл. 40.

126. Как упоминалось выше, горные пастбища-сеттеры в Исландии были к тому времени уже поделены между бондами.

127. Сага об исландцах. С. 145.

128. Ср.: в дохристианской Англии холодное время года, ночь и предрассветное время также считались связанными со страданием. Об этом свидетельствуют многие произведения англосаксонской поэзии.

129. Сага о Греттире. Гл. LXXI.

130. В древнеисландских текстах римский календарь вообще встречается достаточно часто.

131. KRHAÄ. 1963. S. 88. Fig. 22.

132. СОДВ. Прим. 91.

133. КИ. С. 290, 291.

134. IMS. P. 100.

135. Ср.: ИС I. С. 116, 117.

136. Там же. С. 84, 116.

137. VGS. S. 34.

138. Сванидзе, 1985.

139. Так делали, например, на Оркнейских островах. См.: КЗ. С. 57.

140. ИС I. С. 91.

141. ИС II:1. С. 312, прим. 18.

142. ИС II:8. С. 34.

143. Впрочем, прямые сведения о земле, данной в приданое, относятся к XIII столетию. См.: Сага об исландцах. Гл. 33.

144. Дело в том, что со временем бонды превратились в так называемых "скаттовых бондов", т. е. ту часть населения, которая платила налог со своей земли (скат), так что отчуждение их земли в пользу церкви или монастыря сокращало налоговые поступления в казну. Поэтому корона ограничивала размеры земельных владений, которые можно было дарить или завещать религиозным учреждениям. Но отражение в законах эта проблема получила только с XIV в.

145. IMS. P. 29-30.

146. БЭН. Ст. 88.

147. См., например: ИС I. С. 630.

148. ИС II:1. С. 26, 102.

149. ИС I. С. 79, 533. Ср. С. 631.

150. КЗ. С. 96, 97.

151. ИС I. С. 320.

152. Там же. С. 459-460.

153. В том, что еще в середине XI в. пахота производилась при помощи сохи, убеждает изображение на "ковре из Байё".

154. ИС II:1. С. 228.

155. ИСИЭ. С. 158.

156. В 17-й главе Гуталага (начало XIII в.) по разным поводам упоминаются лошади, в том числе упряжные, а также бараны, овцы, козлы, козы, свиньи (специально говорится о боровах), гуси, утки. Из домашних животных еще упоминаются "пес" и ловчие птицы.

157. ИС II:2. С. 65, 66.

158. ИС II:1. С. 219; ИСИЭ. С. 47.

159. ИС II:2. С. 66. Известно, что даже в Западной Европе местами до XII в., т. е. до появления современной упряжи, лошади в сельском хозяйстве не применялись.

160. Там же. С. 78-79.

161. ИС I. С. 309.

162. Там же. С. 115.

163. ИС II:2. С. 97; ИС II:1. С. 372.

164. ИС II:2. С. 66 и др. О косах см.: Сага о битве на Пустоши. Гл. XXVII, а серпы в руках у крестьян изображены на "ковре из Байё".

165. ИС II:1. С. 51.

166. См.: Сага о сыновьях Дроплауг. Прим № 32.

167. ИС I. С. 64, 79.

168. Там же. С. 93.

169. О береговом праве см.: Там же. С. 295.

170. Об этом говорится во многих сагах: "Саге о Названных Братьях", "Саге о людях с Песчаного Берега", "Саге о Греттире" и др.

171. ИС II:2. С. 115; ср. Гуталаг. С. 158-159; Сага о Греттире. Гл. XXI; Сага об исландцах. Гл. 125 (ср.: Там же. Гл. 114; "белая ловчая собака").

172. Беовульф. С. 2262. В самой Англии это искусство известно с VIII в. (Там же. Коммент. С. 653).

173. ИС II:2. С. 56 и 2934; Сага о Фритьофе Смелом. Гл. XI.

174. Гуталаг. С. 125, 132, 156, 158-159 и др.

175. О торговых и военно-грабительских путешествиях скандинавов см. ниже, в особом очерке этой части.

176. ИС I. С. 75 (Сага о людях из Лососьей Долины. Гл. X).

177. ИСИЭ. С. 438-443. Ср. прим. на с. 704 и 810.

178. В "Саге о Курином Торире" некий бонд приходит к кузнецу – бонду Херстейну и просит полечить его корову.

179. VGS. S. 34.

180. Сага об исландцах. Гл. 132.

181. Там же. Гл. 76.

182. Схолия 134. Не ясны ни ссылка на Вергилия, ни то, что здесь имеется в виду под опьяняющим лошадиным молоком. Может быть, что-то вроде кумыса?

183. Известно, что свежее молоко вошло в число употребляемых человеком продуктов далеко не сразу после начала культурного разведения скота. Жители Крайнего Севера уже в Новейшее время генетически были не приспособлены к усвоению свежего молока из-за традиционного употребления в пищу морских жиров.

184. ИС I. С. 315.

185. Сага об исландцах. Гл. 96.

186. ИС I. С. 30, 46, 193, 210, 216, 304, 535 и сл., 637 и мн. др.

187. ИС II:1. С. 80.

188. СОДВ. С. 60-63, прим. 76.

189. Там же. С. 178, прим. 70.

190. Там же.

191. Сага о Гисли, сыне Кислого. Гл. XII.

192. ИСИЭ. С. 480.

193. См.: Там же. Висы. С. 17-18.

194. ИС II:1. С. 37, 135 и сл. и др. См. также с. 347, прим. 47.

195. Сага об исландцах. Гл. 18, 60.

196. Так, в "Саге о Битве на Пустоши" речь идет именно о битве (víg, исл.).

197. ИС II:1. С. 166.

198. ИС II:2. С. 92.

199. Ср.: ИС II:1. С. 384, прим. 16.

200. ИС II:2. С. 80, 308, прим. 102.

201. ИС II:1. С. 80. См. также часть 3 этой книги – о супружестве в сагах.

202. ИСИЭ. С. 118.

203. Гостеприимство северных германцев особо отмечал еще Тацит. См.? Тацит. Указ. соч. Гл. 21 и др.

204. СОДВ. С. 103, коммент. 75.

205. ИСИЭ. С. 454.

206. Ср.: Беовульф. Ст. 1319. Ср. с российским казачьим: "Здорóво ночевали"?

207. ИСИЭ. С. 474.

208. Поучения Владимира Мономаха // Художественная проза Киевской Руси XI-XIII веков. М., 1957. С. 121.

209. IMS. P. 24.

210. Ibid. P. 119, 120.

211. См. ниже, часть 6, очерк о пире.

212. Ср.: Беовульф. Ст. 147.

213. ИС II:2. С. 98.

214. ИСИЭ. С. 473.

215. ИС I. С. 259.

216. Там же. С. 87, 148.

217. ИС II:2. С. 526.

218. Поэзия скальдов. С. 72, 73.

219. ИС I. С. 130-131; Гутиалаг. С. 159 и др.

220. См., например: Сага о Велсунгах. Гл. XXXI. Тавлеи (в частности, др.-исл. Hnefatafl) – от лат. tabula. – СОДВ. Прим. 102.

221. Ср.: Сага об исландцах. Гл. 62. С. 150, прим.

222. Сага о Греттире. Гл. LXX.

223. Там же.

224. Сага об исландцах. Коммент. 324.

225. ИС I. С. 29, 130-131. Ср.: СОДВ. 60-61.

226. В Исландии отсчет начала зимы шел с пятницы и субботы накануне 28 октября (см. выше о календаре исландцев).

227. ИС I. С. 131.

228. ИС II:2. С. 87.

229. См., например: ИСИЭ. С. 478; КИ. С. 301-302.

230. Сага об исландцах. Коммент. 823.

231. СОДВ. С. 177, прим. 59 и др.

232. ИС I. С. 539, 541 и сл., 639

233. ИСИЭ. С. 444, 814, прим.

234. См. также: Сага об исландцах. Гл. 191 и др.

235. Там же. Гл. 169.

236. КИ. С. 285.

237. См., например: Там же. С. 344.

238. Беовульф. С. 240-241.

239. Тацит. Гл. 8, 12, 24.

240. О рыцарях. С. 97 и сл.

241. Адам. IV:22.

242. Там же. IV:6.

243. Там же. IV:30.

244. КЗ. Гл. III. С. 530.

245. ИСИЭ. С. 91-93.

246. Там же. С. 163. Ср. с. 639.

247. СОДВ. С. 126.

248. КЗ. С. 413, 539; СОДВ. С. 44. О том, что в знаменосцы выбирали особенно искусного и проверенного воина, говорится и в скандинавских балладах.

249. КЗ. С. 539.

250. ИСИЭ. С. 97.

251. Речь идет о короле Упланда Эрике Победоносном (ум. 990).

252. Адам. II:28.

253. КЗ. С. 539.

254. См., например, довольно подробное описание в КЗ, с. 395. См. также висы № 12, 15, 17 из "Саги о Названых Братьях", "Пряди о Тормоде" и "Саги о Тормоде Скальде Чернобровой" (ИС II:1).

255. Баллада "Лаве и Йон" // О рыцарях. С. 157 и сл.

256. ИС I. С. 158.

257. КЗ. С. 377.

258. Ср. с: Песнь о ста сорока семи // О рыцарях. С. 22 и сл. См. там же описание конной схватки.

259. КИ. С. 211 (гл. XXI).

260. СОДВ. Прим. 140.

261. Поэзия скальдов. С. 168 и др.

262. В Дании сохранился древний замок в виде башни, стоящей на краю бывшего болота. Такое расположение было удобным для защитников не меньше, чем размещение на обрывистой скале или крутом берегу.

263. IMS. P. 105-106; КЗ. С. 28-29; Сага об Ингваре. С. 303, прим. 46; Сага о Магнусе Слепом. Гл. VI и др.

264. Баллады. С. 169. См. особ. строфу 5.

265. Сага о Греттире. С. 5.

266. ИСИЭ. С. 473.

267. Харальд Блотанд, сын Горма Старого (ок. 940 – ок. 985/7).

268. ИСИЭ. С. 471.

269. Ср. с сокровищами змея в "Беовульфе", гл. 38.

270. Братство викингов и рыбаков! Ср. торговые гильдии, духовные "братства" и т. д.

271. Пушкин А. С. Соч.: В 3 т. М., 1937. Т. 2. С. 46, 48-49.

272. ИС. I. С. 119 и сл. Ср.: ИС II:1. С. 164 и мн. др.

273. СОДВ. С. 170-171; КЗ. С. 28-29. Ср.: Сага о Харальде Прекрасноволосом. Гл. 30.

274. КЗ. С. 79.

275. Сага об исландцах. Гл. 24. 1209 г.

276. КЗ. С. 56-57.

277. Там же. С. 153.

278. Там же. С. 36-37.

279. СОДВ. С. 101.

280. Там же. С. 112.

281. Там же. С. 86-87.

282. Сага об Ингваре. С. 215.

283. Там же. С. 264.

284. Там же.

285. ИСИЭ. С. 483 и сл.

286. Халланд – одна из провинций на юге Скандинавского полуострова, которая, как и соседние Сконе и Блекинге, принадлежала тогда Дании.

287. Ср.: КЗ. С. 167-168.

288. Там же. С. 33.

289. Там же. С. 389.

290. ИС I. С. 208.

291. Там же. С. 491 и сл.

292. СОДВ. С. 70-71.

293. ИС I. С. 538.

294. СОДВ. С. 62-63.

295. КЗ. С. 575-576.

296. IMS. P. 43.

297. Сага о Греттире. Гл. 32. Berr – медведь; serkr – рубашка. Ср.: Сага о Фритьофе Смелом. Гл. II.

298. КЗ. С. 13.

299. Там же. С. 634.

300. СОДВ. С. 64-65.

301. ИС II:1. С. 332.

302. КЗ. С. 40.

303. Там же. С. 547.

304. Там же. С. 538.

305. ИС II:2. С. 116, 120.

306. ИСИЭ. С. 484.

307. КЗ. С. 79.

308. Там же.

309. См, например: КЗ. С. 53-57, 538, 541 и мн. др.

310. Ср. хотя бы: КЗ. С. 40, 50, 53; Поэзия скальдов. С. 26 и др. Особо о скальдах см. ниже, часть 8.

311. ИС I. С. 274-275.

312. Там же. С. 434-435.

313. КЗ. С. 81.

314. СОДВ. С. 56-59.

315. КЗ. С. 94.

316. Одно из редких прямых свидетельств о внутренней торговле содержится в "Саге об исландцах" (Гл. 20. С. 82 и сл.).

317. ИC II:1. С. 112-113.

318. В "Саге об исландцах" описана ссора из-за муки между знаменитым Снорри и торговцем Торкелем Моржом, который приплыл с Оркнейских островов и остановился у Снорри на зиму. Дело дошло до того, что, уплывая по весне из Исландии, Торкель Морж убил "бедноватого соседа" Снорри, который, как казалось торговцу, как-то навредил ему. См.: Сага об исландцах. Гл. 15. 1201 г.

319. ИСИЭ. С. 139.

320. ИС II:1. С. 378.

321. КИ. С. 508 и сл.

322. Там же. С. 386.

323. См., например: ИС II:2. С. 328.

324. КИ. С. 513-515, 910, прим на с. 910.

325. СОДВ. С. 160-161.

326. КИ. С. 269.

327. Ar ok hamn (др. – исл. hövn и т. д.) – весло и место гребца.

328. Биркрэттен – русская транскрипция латинской формы Birkrætten, в свою очередь упрощающей скандинавский оригинал – Bjärköa Rätten, Bjärköarätten, далее – Bjr.

329. На тогдашней Руси вадмаль называли "вотола".

330. Bjr, bil.; b. 8 o.s.v.

331. Ср.: Сага об Олаве Святом. Гл. LXXVII.

332. ÄVgL, Äb. 19.

333. Это предписание также подтверждает (и, что важно, на шведском материале) данные саг о случаях сохранения нераздельного хозяйства братьев еще в первой половине XIII в.

334. ИС I. С. 31 и др.

335. ИС II:2. С. 93.

336. ИС I. С. 31.

337. ИСИЭ. С. 118.

338. ИС I. С. 344, 347.

339. КЗ. С. 92.

340. Королевская служба как таковая специально рассматривается в части 6. В данном очерке речь идет лишь о торговле служилых людей.

341. Тацит. Германия. 2, 44. Весла на римских кораблях закреплялись в гнездах, почему Тацит и обратил внимание на свободное движение весел на северных кораблях. Кстати, во времена Тацита считалось, что Скандинавия представляет собой не полуостров, а остров, чем он и объяснял, видимо, особое развитие мореходства у скандинавов.

342. КЗ. С. 473; Сага о Греттире. Гл. LIX. С. 98.

343. ИС I. С. 175-176; ИС II:1. С. 137 и мн. др.

344. Сага об исландцах. Гл. 144.

345. ИСИЭ. С. 471.

346. Сага об исландцах. Гл. 44.

347. Ср.: Щиты на бортах боевых ладей (БЭН. Ст. 12).

348. КЗ. С. 294. Шняка, шнека – букв. "улитка". Суда с таким названием были употребительны и у поморов на Русском Северо-Западе.

349. ИС II:2. С. 168.

350. СОДВ. С. 105, 197 и прим. на с. 84. Ср. боевой корабль – "длинное судно" в ИС II:2. С. 24, 300, прим.

351. Сага о Греттире. Гл. I.

352. ИСИЭ. С. 129.

353. КЗ. С. 389.

354. КЗ. С. 308-309.

355. СОДВ. С. 107-108, прим. 85.

356. Онежская былина / Сост. и науч. ред. Ю. М. Соколова. М., 1948. С. 560.

357. См., например: ИСИЭ. С. 95.

358. КЗ. С. 151-152.

359. КИ. С. 344.

360. Судя по этой статье, хозяин или хозяйка спали неподалеку от корабля либо их жилье вообще было на побережье. В этом отношении текст не ясен.

361. GL, 36. Byrding – небольшое грузовое судно; myndrickja – судно по размеру меньше бюрдинга, но больше лодки, небольшая ладья. Относительно этих типов кораблей см., в частности, примечания издателей Гуталага – К. Ю. Шлютера, О. Хольмбека, Э. Вессена.

362. Сага об Ингваре. С. 407 (очерк о рунических надписях Е. А. Мельниковой).

363. ИС II:1. С. 348.

364. Сага об исландцах. Прим. 540.

365. СОДВ. С. 58-59. В мифологической "Саге о Хервёр" упоминаются два корабля под названием askar, которые стояли на якорях (IMS. S. 26) Объяснение этого названия я не нашла.

366. СОДВ. С. 58-59; с. 102-103, прим. 68. О существовании таких методов подвоза грузов к кораблю свидетельствует и ковер из Байё.

367. ИС II:2. С. 24.

368. ИС II:1. С. 252.

369. Сага об исландцах. Гл. 78, 107, 127.

370. Там же. Прим. 450.

371. ИС II:2. С. 259.

372. Сага об исландцах. Гл. 105.

373. ИСИЭ. С. 479.

374. IMS. P. 26; ИСИЭ. С. 95.

375. UL pr. 1:1; Kg 11:1, 12 pr.

376.  СОДВ. С. 50-51.

377. Сага об Ингваре. С. 407. № 16; Ср.: Up 654.

378. Сага об Ингваре. № 18; Ср.: Up 778.

379. Сага об Ингваре. С. 259.

380. Стоит напомнить, что шхера – это маленький скалистый островок.

381. Сага о Греттире. Гл. XXII.

382. Беовульф. С. 9, 12, 400, 450, 1030, 1424, 1500, 1540 и др.

383. БЭН. С. 99.

384. Песнь о Велунде // БЭН. С. 242-247.

385. Там же. Ст. 5, 18, 21, 25, 29, 34.

386. Сага об исландцах. Гл. 138.

387. Впрочем, ниже (в части 5) приведен и такой интересный факт, как наличие собственного меча у слуги-раба.

388. КЗ. С. 86-87. О кольчуге также см.: Там же. С. 83, 192; ИСИЭ. С. 491 и мн. др.

389. КЗ. С. 458.

390. Беовульф. С. 1456.

391. КЗ. С. 84.

392. БЭН. С. 706.

393. Сага об исландцах. Гл. 32. 1215 г.

394. Технология изготовления хорошего меча была сложной. Сначала выковывались железные прутья определенной толщины и длины и их перевивали между собой. Затем изделие попадало под молот, который превращал его в плоскую цельную заготовку. На нее с обеих сторон наваривались пластины листового металла. Без такой основы меч гнулся, не обладал должным весом и, соответственно, убойной силой.

395. СОДВ. С. 111, прим. 115.

396. Ср.: Сага об исландцах. Гл. 32, 172.

397. ИСИЭ. С. 66.

398. Сага об исландцах. Гл. 32 (и прим. 509), гл. 59, 179. Между прочим, имя Дроплауг носила героиня одной из родовых саг.

399. КЗ. С. 385.

400. ИС II:2. С. 258 (Сага об Ароне сыне Хьерлейва. Гл. VIII).

401. КИ. С. 512.

402. СОДВ. С. 109, 11, прим. 94.

403. ИС II:1. С. 122, 176.

404. Средневековая мера длины локоть-альн (aln) составляла от 48 до 52 см. Названная в саге длина лезвия копья удивляет, но либо авторам саг было виднее, либо они "приукрасили" копье Торольва.

405. ИС I. С. 158.

406. Там же. С. 295. Впрочем, лев, нарисованный на щите, является, как справедливо отмечают издатели этой саги, для Х в. – явный анахронизм, допущенный в XIII в. создателем ее письменного текста. Такой же анахронизм (щит со львом) имеет место в "Саге о Ньяле". Анахронизмом является и описание щита с изображением оленя.

407. Там же. С. 572.

408. Сага об исландцах. Гл. 45, 53.

409. Там же. Гл. 155.

410. КЗ. С. 395.

411. СОДВ. С. 60-61.

412. ИС II:2. С. 116, 120.

413. КИ. С. 100.

414. Сага об исландцах. Гл. 170.

415. ИС II:1. С. 113.

416. ИСИЭ. С. 448.

417. ИС I. С. 406.

418. GL. B. 144, № 2, 3.

419. Возможно, валлийский? уэльский?

420. КЗ. С. 574.

421. Сага об исландцах. Гл. 105.

422. См., например: ИСИЭ. С. 482-484.

423. Сага об исландцах. Гл. 138.

424. Там же. Гл. 46.

425. См. об этом подробнее в части 3 (о супружестве).

426. Холщовые рубаха и штаны, а поверх всего наброшен синий плащ – такова каждодневная одежда бонда (КИ. С. 304 и мн. др.). Сканд. обозначение плаща сходно с франц. "труайя".

427. СОДВ. С. 148-149.

428. ИСИЭ. С. 478, 498.

429. Сага о Торстейне Белом. Гл. VIII; Сага об исландцах. Гл. 152.

430. Сага об исландцах. Гл. 179. В могильниках Бирки (IX-X вв.) обнаружены кафтаны двух видов: до колен и ниже колен (Hägg, 2007, fig. 524, 716 o. f. a, p. 116-117), но в сагах говорится о куртках вообще, что, возможно, обозначает одну и ту же одежду.

431. ИС I. С. 326, 655; ИС II:1. С. 136, 175, 177, 351-357 и мн. др.

432. Сага о Гисли. Гл. XVIII.

433. О "варежках" и "финке" я рассказала автору книги о древней Бирке проф. Альмгрену, и он был немало удивлен.

434. СОДВ. Прим. 103.

435. ИС I. С. 49.

436. Сага о Греттире. С. 18.

437. ИС I. С. 303.

438. Там же. С. 407 и сл.

439. КЗ. С. 182.

440. ИC I. С. 447.

441. КИ. С. 509.

442. ИC I. С. 436-437 (курсив мой. – А. С.).

443. Сага об исландцах. Гл. 49.

444. КЗ. С. 218. Ср.: Hägg. P. 125 o. a.

445. KVHAA Ärsbok 1963. Fig. 26. S. 92.