| Развернувшаяся на территории Европы историческая драма протяженностью в несколько тысячелетий, в виде которой предстает перед нами формирование исторического пространства наиболее развитого ныне континента, содержала в себе немало весьма ярких и значимых эпизодов, чрезвычайно серьезно влиявших на последующий ход событий. Исторически одним из наиболее ранних общеконтинентальных катаклизмов стало возникновение общностей, послуживших базовой средой для формирования индоевропейцев. Чрезвычайно многообразная литература, существующая в области данной проблематики, свидетельствует как о важности вопроса, так и о его окончательной нерешенности (неразрешимости?). В качестве прародины индоевропейцев (арийцев) издавна предлагались регионы, столь далеко отстоящие друг от друга, что, кажется, общим у них являлось лишь расположение на территории Старого Света. Пространства от Индии до Атлантического океана в разное время выступали как возможное прибежище пра-этноса, игравшего столь важную роль в жизни всего человечества.
Тем не менее если следовать наиболее взвешенным и аргументированным археологическими данными свидетельствам, то ареал поисков все же существенно сужается. По крайней мере, в числе таковых наиболее вероятных претендентов могут рассматриваться сугубо европейские (в географическом смысле) территории – Европейский Север и зона южнорусских степей, прилегающая к Черному морю с севера. Аргументация "за" и "против" применительно к каждой из этих зон наличествует как в достаточно представительной на сегодняшний день библиографии, так и в существующих обзорах теоретических концепций (136; 75-118).
Следует отметить, что вся совокупность данных, как и общие рассуждения, конечно же, делают более привлекательной скандинавскую версию. Несмотря на "компрометирующее" ее использование общих положений теории Г.Коссинны и его сторонников германской официальной идеологией эпохи Третьего Рейха, эмоциональное опровержение пангерманизма и идеи априорного расового превосходства германцев над прочими этносами не может заслонить чрезвычайно важной роли Севера в целом и Скандинавии в частности в процессе культурного развития Европы в послеледниковый период. В настоящее время наблюдается совершенно отчетливое возрождение традиции северной локализации индоевропейской прародины, долгое время находившейся в вынужденно угнетенном состоянии. Антропологические данные достаточно отчетливо указывают на Северную Европу как на регион чрезвычайно давнего и постоянного места обитания наиболее близких к доминантному арийскому типу относительно рослых долихоцефалов. Непрерывность культурно-исторической традиции в Скандинавии на протяжении нескольких тысячелетий, а также отсутствие отчетливых следов внешнего вторжения сколько-нибудь значительных контингентов населения, по крайней мере позднее 1500 г. до н.э., свидетельствуют, во-первых, о стабильности регионального развития, не отягощавшегося заметными катаклизмами, а во-вторых, о предпочтительности теории автохтонности формирования культуры боевых топоров.
Культура боевых топоров, расцветающая на землях, омываемых Северным и Балтийским морями в конце III тыс. до н.э., и рассматриваемая как наиболее реальный претендент на идентификацию с ранними индоевропейцами, демонстрирует относительно высокий уровень развития материальной стороны культурного целого. К тому же она имеет отчетливо выраженный военный характер. Обилие и высокое качество производства сверленых топоров, представлявших в дометаллических обществах наиболее эффективный тип наступательного вооружения преимущественно ближнего боя, несомненно, говорит в пользу определенной сверхординарной воинственности владевшего ими населения. Разумеется, эти топоры должны были совмещать в себе воплощение также и определенных социальных (властных, культовых) функций, как совмещали боевую и репрезентативную функции в Средние века булавы и шестоперы, однако главной и первостепенной задачей боевого топора всегда остается применение в боевых действиях. Широкое распространение столь мощного оружия свидетельствует о реализации его носителями весьма далеко идущих агрессивных намерений. Не случайно высказывается мысль о собирании ими дани и о наличии первичных форм организованного и упорядоченного подчинения сопредельных и стадиально более отсталых племен в бассейнах северных морей, в частности, носителей древнейшей культуры региона – маглемозе (136; 108).
Впрочем, северная (нордическая) теория не дает окончательного ответа на вопрос о том, как именно формировалась культура боевых топоров. Также популярная теория, связывающая праиндоевропейцев с южнорусскими степями, вызывает интерес в силу хотя бы того, что традиция обретения исторической прародины именно здесь, в бассейне Дона-Танаквисля-Танаиса, рельефно представлена в скандинавском литературном наследии. Сага об Инглингах отчетливо локализует Великую Свитьод именно здесь (88; 2). Несмотря на многочисленные аргументы, препятствующие утверждению северо-причерноморской локализации прародины арийцев вообще и германцев в частности (38; 126-134), а также вполне аргументированную версию формирования этой традиции в период готского завоевания и торжества готов в Северном Причерноморье, возможность миграции такого порядка и направленности совсем отвергнуть нельзя. Однако перемещение в Ютландию и Скандинавию предков носителей боевых топоров все же весьма гипотетично. В этом контексте на первый план выходит вопрос автохтонного, скандинавского генезиса этой культуры.
Ответ на него, впрочем, зависит от ответа на принципиальный вопрос: как именно происходит формирование новых культурных общностей вообще? Ведь если предположить, что культура боевых топоров вызрела в рамках существующей традиции неолитических скотоводческо-земледельческих культур Скандинавии и Ютландии, то ее появление носит вполне революционный характер, вполне удачно объясняющийся общими теориями развития. Раз возникшая традиция изготовления усовершенствованного вида вооружения, в силу своей чрезвычайной популярности (обусловленной эффективностью), стала достоянием больших коллективов, занявших в силу своего технологического превосходства лидирующие позиции в региональной "табели о рангах". Следующим логически вытекающим шагом стало осуществление внешней экспансии. Культура боевых топоров, оформившаяся на Севере Европы, отмечает появление в этом регионе первой локальной цивилизации с явно выраженным специфическим военным уклоном. Эта сфера, в которой носители топоров заведомо могли превосходить потенциальных противников, являлась залогом их благополучного существования и одновременно поводом и базой для завоевательной активности, тем более что пути этой активности были проложены уже в предшествующие эпохи, когда осуществлялись колонизационные выбросы неолитических скотоводческо-земледельческих племен Севера – культур эртебелле и воронковидных кубков.
Возникновение культуры боевых топоров имеет отчетливую связь с одним из самых архаических катаклизмов северного мировоззрения, нашедшим отражение в мифологической традиции, – распрей между асами и ванами. По совокупности доказательств, завоевание господства агрессивными асами над сравнительно мирными и имеющими отчетливо аграрный характер ванами должно быть нами соотнесено с утверждением господства носителей топоров над сравнительно мирными племенами с производящей экономикой, приведшее к постепенной ассимиляции тех и других с устойчивым преобладанием агрессивного, воинственного начала. Разумеется, миф не может рассматриваться нами как прямая иллюстрация или хроника событий. Однако в древнейшей истории Скандинавии трудно найти событийный ряд, более точно совпадающий по своей сути с содержанием именно этого отрезка истории.
Не менее интересным последствием исхода скандинавских поселенцев на территорию континентальной Европы стало несомненное их участие в сложении кельтского суперэтноса и кельтской культуры. Не вызывает сомнения, что гальштат и наследующая его традиции латенская культура вырастают в Центральной Европе на мощном фундаменте протокельтской культуры, составной частью которой явились пришедшие с севера носители культуры боевых топоров (160; 35) (159; 176).
Период 1600-450 гг. до н.э. на севере Европы традиционно рассматривается как эпоха бронзы, когда именно этот металл становится определяющим в технологической цепи. В бронзовом веке Север становится колыбелью яркой и самобытной культуры. Бедный сырьевыми ресурсами регион достаточно поздно смог обзавестись собственной бронзовой индустрией, поскольку бронза была здесь предметом импорта. Очень долго в Скандинавии продолжалось развитие технологий каменного века, достигших здесь небывалого развития. В определенном смысле они стали эталоном "высокого каменного века" в общемировом масштабе, и немногие регионы могут быть поставлены на один уровень с северными странами. Однако когда жители Скандинавии получили доступ к сырью для изготовления бронзы в достаточных количествах, здесь сложилась традиция бронзовой металлургии, совершенно неординарная по своей устойчивости и самобытности.
Бронзовый век Севера был чрезвычайно ярок и впечатляющ. Блестящие образцы высококачественных бронзовых изделий не имеют аналогий в других регионах континента и представляют собой результат самостоятельного и творческого совершенствования как технологии производства, так и художественной культуры. Вещи этой эпохи по праву считаются вершинами, мастерства, свидетельствующими о наличии в Скандинавии и Ютландии устойчивого очага культурогенеза, очага, который унаследовал творческий потенциал от пассионарных предшественников и не угас в дальнейшем. Характерно, что бронзовый век на Севере продолжается еще довольно долго после того, как в Центральной Европе наступает эпоха железа (65; 70). Этому способствовала как устоявшаяся и достигшая совершенства совокупность технологий, так и определенная географическая изоляция Северной Европы. Это последнее обстоятельство представляется чрезвычайно важным и устойчиво действующим фактором. Отсутствие прямой внешней угрозы приводило к тому, что главным и основным полем конкуренции являлась сравнительно однородная среда постоянных обитателей региона. Сложилось довольно устойчивое равновесие – индекс межплеменной розни и столкновений, судя по всему, не превышал среднего показателя для идентичной среды, не отягощенной внешней агрессией. Равновесие не создавало стимулов для революционного рывка в области металлургии – перехода к производству железа, а относительно скудная окружающая среда открывала простор для эволюционного совершенствования и создавала потребность в нем. Все это привело к изощрению бронзолитейного производства и его относительной консервации с достижением соответствующих высот – как в области технологий, так и в сфере дизайна. Тщательно нанесенный тончайший орнамент дополнялся на некоторых бронзовых изделиях покрытием золотом, а также инкрустацией неметаллическими вставками – из пасты, янтаря и пр.
Среди наиболее характерных предметов, связываемых с ранними этапами бронзового века Севера, – многочисленные топоры, в том числе характерные топоры-молоты с массивным утолщенным обухом, имеющим плоскую ударную платформу. Нельзя исключить связь этого или подобного ему типа вооружения с генерированием мифологического образа главного атрибута аса Тора – молота Мьелльнир. Несмотря на некоторое отличие в формах от Мьелльнира, представленного в иконографии амулетов эпохи викингов, этот вид оружия бронзового века является типологически наиболее близким к тому, которым пользуется в мифологической традиции "губитель великанов".
В III периоде бронзового века Севера, примерно в XIII-XII вв. до н.э., появляются, а затем весьма широко распространяются, бронзовые трубы – "луры", несомненно являвшиеся составным элементом культовых практик, которые, впрочем, на той стадии общественного развития трудно отличать от социальных ритуалов. Во всяком случае, эти духовые инструменты, представляющие собой подлинные произведения искусства, почти наверняка входили органической составной частью в сценографию неких традиционных общественных мероприятий, выступая либо как ритуальный музыкальный инструмент, либо как часть репрезентативного набора символов представителей племенной власти.
На протяжении всего периода бронзы на Севере лидирующую роль в орнаментальной номенклатуре играет спираль. Лишь в середине бронзового века ее роль несколько снижается, спиральные орнаменты временно почти исчезают из обращения (65; 75) (157; 7-9); однако вскоре настает ее подлинный расцвет, когда спираль безусловно доминирует, становясь важнейшим элементом декора. Кстати, в контексте северного происхождения, по меньшей мере, важной составной части будущих кельтов, становится вполне объяснимым длительное переживание на Севере многих черт кельтской культуры, в частности, орнаментов и форм украшений и орудий, позволяющее порой рассматривать Северную Европу как наиболее отсталую зону кельтской культурной общности. Один из важных этноопределяющих кельтских символов – спиральный орнамент – возникает в бронзовом веке в качестве неотъемлемой и важнейшей части северной, скандинавской орнаментальной системы. Если рассматривать германцев как наследников культуры кельтов, а Ютландию – как периферийный участок кельтского ареала, то консервация здесь спиральных узоров действительно выглядит как малопонятный пережиток. Однако если оценивать Север как источник культурной традиции, то спираль становится не занесенным сюда элементом, а неотъемлемой принадлежностью именно северного набора символов, существующим здесь совершенно независимо от центрально-европейских процессов культурогенеза.
Чрезвычайно характерной частью культуры Севера бронзового века являются наскальные изображения, в ряду которых широко представлены многочисленные корабли, воины с оружием и сцены хозяйственной жизни – охоты, пахоты, выпаса скота, повозок с характерными колесами на четырех спицах и т.д. Представлены и культовые символы: солнечные диски, спирали, свастики и др. Характерно, что ареалом распространения этих изображений является Центральная и Северная Скандинавия – в силу того, что именно здесь имеются пригодные для подобных изображений скальные рельефы, в отличие от преимущественно равнинной Ютландии. Причем более ранние, неолитические, изображения географически связаны с еще более северными областями Скандинавского полуострова.
Отличительная сторона культуры Севера этого времени – высокоразвитые культы, важной составляющей которых были приношения богам в виде как обычных, так и специально изготовленных вотивных предметов: оружия, украшений, драгоценной посуды, скульптурных групп малой пластики и т.д. В частности, распространенной формой жертвоприношения было утопление предметов в болотах, в результате чего здесь, в особенности в Дании и прилегающих областях Шлезвига, весьма обильны находки такого рода. Часто предметы отличаются гипертрофированными и явно непрактичными формами, как секиры из Скегеторпа с лезвиями около 40 см длиной, что явственно свидетельствует об их целенаправленном изготовлении непосредственно в интересах культа. Характерным, судя по всему, для индоевропейцев вообще является обычай изготовления моделей культовых повозок, Обнаруженные в скандинавской зоне – в Швеции и Дании – повозки, такие как находка из Трундхольма, находят отклик, в частности, в кельтском материале, происходящем из гальштатских погребений. Вероятно, в одних случаях эти повозки ассоциировались с солярным или селенарным культом (169) (204) (170), в других были отражением культов антропоморфных божеств (116; 38). Сходная практика жертвоприношений в болотах устойчиво удерживалась в соответствующих по ландшафтным характеристикам регионах Севера Европы вплоть до начала новой эры и, возможно, продолжала существовать в меньших масштабах и позднее. |
|
